Текст книги "Ироническая проза ч.2"

Автор книги: Роман Днепровский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц)

Хармс, менты и первая стипендия

Вике, Тахе, Насте и Иришке – с уважением.

 Группа первокурсников приехала из колхоза – и сразу же всем захотелось денег. Обещали же: будет, мол, стипендия! Обещали? Ну, и где она? Делегации, которая в деканат отправилась, говорят: надо, мол, собрание провести, выбрать старосту, протокол составить, принести его сюда – и всех дел-то! Мы же, говорят в деканате, должны на кого-то все эти ваши стипендии оформить, так? А оформлять принято на старосту: он потом пойдёт в кассу, получит ваши стипендии – и, согласно ведомости, выдаст их вам. Понятно?

 Чего уж непонятного? – всё ясно. Не ясно другое: где взять такого альтруиста, который сам, по доброй воле, на это дело подпишется? Головной боли этой – за "спасибо" старостой быть – никому и даром не надо, дураков таких на первом курсе среди журналистов нет! И вопрос о выборе старосты повисает в воздухе. Вместе с ним повисают в воздухе и стипендии, которые уже начислены – да не получишь их.

 ...Мне уже потом Шиверская рассказывала, как они эти выборы готовили: просто, перед первой парой договорились, что кто, дескать, сегодня на лекцию позже всех придёт – того, мол, и выбираем единогласно старостой! Ну, скажем, мол, человеку, что мы ему всецело доверяем, что его моральные и деловые качества не вызывают сомнений у коллектива – человеку будет приятно, а всем остальным будет стипендия! Так они и договорились.

 По-моему, эта идея была несправедливой с самого начала – ибо, ставила меня в заведомо проигрышное положение. Конечно же – чисто теоретически! – можно было предположить, что именно в этот день на первую лекцию опоздаю именно не я, а именно Олег Онхонов. Да, чисто теоретически, такая вероятность существовала, и какой-то свой пяти-семипроцентный шанс быть избранным на должность старосты Онхонов тогда имел. Но конкурировать со мной по части опозданий Олег, явно, не мог: уж не знаю, почему получалось именно так, а не иначе, но, живя в четверти часа ходьбы от нашего университетского корпуса, я фатально опаздывал на лекции. Возможно, это связано с каким-то, присущим только мне, хронокретинизмом: лекции могли начинаться и в 12.30, и в 14.00 и даже в 15.40 – я всё равно, каждый раз являлся на первую лекцию с получасовым опозданием. Исключение составляли лишь те случаи, когда первая лекция, по какой-то причине, переносилась или отменялась – а я, не предупреждённый об этом заранее, являлся на неё – и, таким образом, уже был в стенах Университета. Как правило, в эти дни опоздавшим был Олежек Онхонов: он опаздывал на лекции ровно на пятнадцать минут.

 Ну, и выбрали они меня. Почтили доверием, на свою голову. Мне бы догадаться, понять намёк: оказывается, когда мои однокурсники планировали этот коварный коллективный заговор против ничего не подозревающего ребёнка, в аудитории находилась и наша преподавательница, Вероника Францевна Улиандро. И милейшая Вероника Францевна, едва я переступаю порог аудитории ровно через полчаса после начала лекции, поворачивается ко мне, и произносит с каким-то язвительно-торжественным видом: " Хм!... Начальство у нас не опаздывает, значит – начальство у нас, стало быть, задерживается? Ну-ну... Проходите, Роман, проходите..." – и я прохожу, совершенно ни о чём не подозревая, и конспектирую лекцию. И пребываю в блаженном неведении до конца этого злополучного дня. Ну, а потом... Понятно всё, одним словом.

 Ладно. Выбрали – значит, выбрали. И, значит, нужно идти в административный корпус, и получать стипендию на всю группу, и на следующий день раздавать её дражайшим однокурсникам. Касса, которая выдавала старостам стипендии, работала, почему-то, вечером – с 17.00. до 19.30 – и, отсидев положенное время на лекциях, тихим октябрьским вечером шагаю я по Набережной в сторону административного корпуса Университета. И встречаю Болдырева с собакой Найдой на поводке.

 – Привет! – говорит Болдырев, – ты никуда не торопишься? А то, пойдём, пройдёмся, Найду прогуляем! Мы с ней на Конный остров собрались – идём с нами!

 – Идём, – говорю, – только сначала в Универ зайду, степашку на группу получу – и пойдём!

 Этого Болдырева я знал ещё со школьного детства, с первого класса: и его, и меня в школьные годы гоняли в областной дворец пионеров, и там нам давали учить разные стихотворения, и потом гоняли приветствовать этими стихотворениями разные партийные и совецкие конференции, которые регулярно случались в городе. А потом, класса с пятого или шестого, мы с ним ещё и в одной школе учились – а потом ещё и в одном корпусе Университета: он, правда, был на три года старше и учился на историческом, а я – на журналистике. Из-за того, что у историков и филологов занятия шли в разные смены, мы с этим Болдыревым в Универе почти не пересекались – а пересекались на разных рок-концертах и общаговских тусовках, или ещё где-то. А собаку его, породы колли, Игорёхина мама на улице нашла: собака к ней просто подошла, и всё. Найденную собаку назвали Найдой, и вот теперь Игорь Болдырев выгуливал её каждый вечер на острове Конном и на Набережной...

 Болдырев тогда Даниила Хармса для себя открыл. Помните, наверное? – про математика, который достаёт из головы шар, достаёт из головы шар, достаёт из головы шар, достаёт из головы шар – и про Андрея Семёныча, который требует, чтобы тот положил его обратно, положил его обратно, положил его обратно, положил его обратно... Ну, конечно же, помните! Так вот, Игорь открыл для себя этого самого математика с его шаром из головы – и всю дорогу на остров Конный, на правах старшего товарища, Болдырев занимается моим просвещением: пересказывает всё это в лицах, делает рукою жесты – словно и из своей головы сейчас шар достанет – и вообще, приобщает молодое поколение (в моём лице) к сокровищам отечественного дадаизма. Солнце уходит за горизонт, пахнет опавшими листьями и стоячей водой протоки, и грибами пахнет, и воздух по-осеннему прозрачен... Собака породы Колли по прозвищу Найда резвится на пустынном острове, а мы с Болдыревым идём по самой его кромке, по берегу – и Игорь мне всё это рассказывает. Он, надо сказать, вообще, в годы ранней юности много всякой хорошей музыки и хороших книг мне подсовывал – и спасибо ему за это.

 А география Конного острова, на который мы пришли, такова, что по берегу, который обращён к центральному фарватеру Ангары, идёт дорога. Не асфальтированная и не насыпная – просто, кто-то здесь, по берегу, время от времени, на машинах ездит. Вот, менты, например, ездят: где-то там, на другой оконечности острова, по слухам, есть какой-то древний и ветхий деревянный мостик через протоку – вот по нему-то менты на остров и заезжают, и патрулируют территорию: мало ли? вдруг кто-нибудь кого-нибудь насилует или убивает в кустах? Конный остров – место красивое, но пустынное. Наверное, потому и красивое, что пустынное...

 Ещё бывало так, что менты вывозили на остров в своих "бобиках" каких-нибудь мелких правонарушителей – уличных хулиганов или "кухонных боксёров" – выволакивали их из "стакана", от души месили кулаками, ногами и дубинками, а потом, закончив "профилактическое мероприятие", уезжали, бросив избитое тело на острове, и предоставив ему, избитому телу, возможность самостоятельно добираться до места постоянного проживания. Время от времени, уже выгуливая здесь своих собак, я издалека видел такие "профилактические" расправы над гражданами – а Болдырев их видел ещё в те годы, и рассказывал об этом мне. И поэтому, сами понимаете, ни у него, ни у меня не было во время прогулуи по Конному острову никакого желания встречаться с чинами совецкой милиции. Но встреча эта, всё же, произошла – и она едва не стала фатальной для дрожайших моих однокурсников, алчущих степендии.

 Впрочем, обо всём – по порядку. В какой момент на нашем горизонте возник этот ментовский "бобик", мы и сами не заметили: он пылил по острову, по этой дикой дороге навстречу нам – но был ещё достаточно далеко. А мне, как на грех – извините уж! – понадобилось на пару секунд отойти, спуститься под бережок... Я и спустился, извинившись перед Игорем за то, что пришлось прервать его пересказ увлекательнейшей истории про некоего Михайлова, который ложится спать и видит во сне сидящего в кустах милиционера... Короче говоря, я оставил на попечение Игоря свой портфель-"дипломат", а сам удалился – а когда через полминуты поднялся обратно на дорогу, из кустов на своём рыдване выскочили уже не хармсовские, а реальные милиционеры. Они, видите ли, увидели, что я спускаюсь под берег – и решили, что я хочу от них скрыться. И они дали по газам – и уже через полминуты настигли нас. И тут – я из кустов появляюсь...

 – КТОТАКИЕЭЭЭ?! – орёт выскочивший из "бобика" здоровенный красномордый старшина, – ЧОЗДЕСЬДЕЛАЭЭЭ! – это он спрашивает, кто мы такие и чего здесь делаем.

 – Собаку, – говорит Болдырев, – выгуливаем... – а Найда уже подбежала к нам, и видно по ней, что подъехавшие менты ей совсем не нравятся. Да, впрочем, кому и когда они нравились-то?...

 – ДАКУМЕНТЭЭЭ! – опять орёт это мордастое существо в фуражке, – ПРЭДЪЯЫТЭЭЭДАКУМЕНТЭЭЭ!!! – это он, значит, требует, чтобы мы документы предъявили. И мы лезем в карманы за документами.

 На этом месте – самое время вспомнить добрым словом ещё одного моего друга юности – отставного капитана Андрея Васильева. Андрей тогда работал начальником какого-то оперативного комсомольского подразделения ДНД, и однажды выписал мне красную "корочку" – удостоверение, в котором была вклеена моя фотография, и в котором говорилось, что я являюсь секретарём группы этих самых комсомольцев-дружинников. Я, к слову сказать, даже и в комсомоле-то никогда не состоял – а о ДНДшном патрулировании и вовсе молчу, но Андрей Васильев мне эту корочку, буквально, навялил: дескать, мало ли, что?... вдруг, да пригодится?...

 Удостоверение пригодилось! ох, и пригодилось же это удостоверение! – едва увидев его, милицейский старшина, хотя бы, начал членораздельно разговаривать. Собственно, ему уже было ясно, что мы – именно те, за кого себя выдаём: обычные студенты, которые пришли на остров не безобразия нарушать, а всего лишь для того, чтобы собаку выгулять. Но врождённые совецкие инстинкты и правоохранительные рефлексы не позволяют старшине вот так, просто, взять, да и уехать на своём рыдване, оставив нас в покое. Он видит мой "дипломат", и, продолжая держать в руках моё удостоверение, говорит уже спокойным, но всё ещё официальным голосом:

 – Портфель откройте.

 И я открываю портфель. Там лежат книги, толстые тетради, ручки – а из приделанного к крышке "дипломата" кармашка высовывается здоровенная пачка трёх– и пятирублёвых купюр – стипендия группы 8131 отделения журналистики филологического факультета Иркутского Государственного Университета, из названия которого только за год до того убрали приставку "им. А. А. Жданова"...

 Мент нагибается, долго молча смотрит на содержимое студенческого портфеля – а я ведь совсем забыл о том, что у меня там деньги лежат! – а потом смотрит на меня, и нехотя произносит:

 – Ладно, можете закрыть. Свободны... – и садится в свой жовто-блокитный "бобик", и уезжает.

 Он, значит, уезжает – а у меня начинается самая натуральная истерика: я гляжу в недра своего "дипломата", вижу эту пачку денег – и мой жизнерадостный смех оглашает пустынные просторы острова:

 – Смотри! – кричу я Болдыреву, – смотри! Он три минуты глядел туда – и не заметил!... НЕ ЗАМЕТИЛ ДЕНЕГ! Представляешь, что было бы, если бы он заметил эту пачку? Да он бы меня слушать не стал – дал бы под дых, забрал бы деньги – и поминай, как звали!...

 – Или, в лучшем случае, отвёз бы нас в отделение, – подхватывает Болдырев, – а там мы бы с тобой очень долго объясняли им, почему это мы пошли гулять с собакой, имея в "дипломате" почти годовую зарплату среднестатистического совецкого человека! О-хо-хо-хо!!!...

 – Да нет, тут не среднегодовая, здесь меньше... – я лезу в недра портфеля, чтобы посмотреть точную сумму, но здесь смех Болдырева обрывается. Он смотрит на меня, потом в недра портфеля – и вдруг произносит:

 – Ну, ты и гад! Ну и гад же ты! Я тебе, понимаешь ли, целый вечер книжку Хармса пересказываю – а у тебя в "дипломате" точно такая же книжка лежит!... Ну, и кто ты, после этого?...

 Действительно, в портфеле лежал томик Даниила Хармса: мне его кто-то из девчонок в тот день подарил, но я забыл о книжке – точно так же, как забыл и о лежащей в "дипломате" стипендии в тот момент, когда открывал его перед стражем порядка.

 А на следующий день я раздавал счастливым однокурсникам причитающиеся им стипешки. И никто из них не знал, что накануне вечером, из-за моего разгильдяйства и болдыревского Хармса, все эти деньги могли пойти на пропой красномордому милицейскому старшине. Я и сам, как вспомню об этом случае, так и вздрогну...

Солнце, воздух и Байкал. Водка, девки, преферанс

 Фото Юрия ГУКОВА с персональной странички автора.

 ...В конце девяностых они вскладчину купили домишко в полузаброшенной деревеньке на берегу Байкала. Они – это операторы Женька и Артур, и студийный водитель Димка. Домик они купили специально для того, чтобы летом, вырвавшись из душного города, десантироваться туда на недельку-другую – с друзьями, с весёлыми отвязными девчонками, с шашлыками-водкой-футболом-теннисом – и, конечно же, с рыбалкой и купанием в Байкале. Правда, постоянно выходило так, что до всего этого футбола-рыбалки очередь так и не доходила – а купание практиковалось только в качестве последнего и самого радикального средства борьбы с последствиями потребления алкоголя. Что же касается весёлых девчонок, то... Впрочем, рассказывать будем по порядку.

 Итак, летом тысяча девятьсот девяносто какого-то там года в полузаброшенную деревеньку N на берегу Байкала выдвинулась развесёлая компания: операторы Женька и Артур, водитель Димка, и сопровождающие их боевые подруги. Боевые подруги операторов были – есчтественно! – журналистками;  девушка же водителя была чужда высоких материй: она работала за стойкой бара, в который любили заглядывать наши герои, была легка на подъём, нрав имела весёлый, к тому же прекрасно готовила. Говорят, что работа за барной стойкой, как, впрочем, и журналистика, способствует очень быстрому изучению людей... Но ни Аня, ни две другие девушки, видимо, ещё не овладели этим искусством – иначе б они никогда!... ни за что!... ни на каких условиях!... Но, что сделано – то сделано, и наша компания неумолимо приближается к заливу Малое Море, на берегу которого ей предстоит провести две незабываемых недели.

 ...Кто ездил из Иркутска в этом направлении, тот знает, что такое дорога на Ольхон. От самого понятия "дорога" здесь присутствует только название – на деле же, это такой путь, который, может быть, с лёгкостью и преодолевала конница Чингиз-Хана, но современному автомобилю здесь – хана. В особенности – автомобилю, сошедшему с конвейера отечественного автопрома. А наши герои отправились в путешествие на старенькой, видавшей виды, "Волге" ГАЗ-24. И к тому моменту, когда они достигли конечной цели своего маршрута, старушка-"Волга" дребезжала, как старый цыганский рыдван, и требовала срочного текущего ремонта – по мелочи, но требовала.

 Сразу же по прибытии на место было решено, что ремонт машины можно отложить на завтра, или даже на послезавтра – а сейчас имеет смысл, не медля ни минуты, развести костёр и нажарить шашлыков. И немного расслабиться с дорожки, употребив крепкие алкогольные напитки. А дальше – звёздная ночь – летние звёзды над Байкалом огромные! – у ребят есть домик, есть машина, есть с собой даже палатка, и их здесь – ровно три пары. Дальше – по умолчанию.

 Костёр был разведён, девчонки нанизывали маринованое мясо на шампуры, парни таскали дрова, следили за костром – ведь для приготовления шашлыка требуются жаркие угли, много жарких углей. И, когда углей набралось в достаточном количестве, шашлыки были зажарены, и пиршество началось! Женька ещё из машины гитару принёс, песни разные хорошие пел – потом, правда, какие-то сомнительные песни начались – но, всё равно, романтика!... Огромная луна, свежий ветерок с Байкала, ночной костёр, хорошая компания... Шашлыков – хоть завались, водки – залейся! Красота!...

 ...Девчонки не сразу поняли, что произошло именно это самое... Именно это самое, о чём я только что сказал: парни залились. Именно залились – по самую ватер-линию. Нет, сначала ничего не предвещало беды: просто, Женька начал петь какие-то дембельские песни – и это натолкнуло ребят на армейские воспоминания. А потом девушки с опозданием заметили, что вот уже минут сорок они в разговоре никакого участия не принимают – их игнорируют даже в качестве слушательниц. А ещё потом они вдруг заметили, как вырубился Артур – просто, отвалился на спину, и уже минут через пять тихонечко похрапывал, бормоча что-то во сне.

 Димка вырубился чуть позже – он, правда, ещё некоторое время продолжал орать что-то про своего ротного командира, который, по его словам, был "ну просто чёрт какой-то!..." – он ещё что-то хотел рассказать Женьке про какой-то марш-бросок и про учения... " – Буэ-э-элая берьо-оза, я тебя люблю-у-уэ!..." – продолжал, тем временем, голосить под гитару старинную дембельскую песнью о любви двух деревьев Женька, упорно не желая слушать Димкины воспоминансы. Глядя на всё это, девчонки решили обидеться на парней, и все втроём отправились спать в палатку.

 Утро принесло тяжёлое похмелье. Обнаружив себя валяющимися на сырой земле среди байкальских трав-эндемиков и прочих разноцветий и смутно припомнив вчерашний вечер, парни приняли решение немного поправить себя алкоголем. Тем временем, из палатки выбрались девчонки. Один вид того, что "представители прекрасной половины человечества" вновь принялись за вчерашнее, и уже смутно догадываясь, что это "вчерашнее" грозит перейти в перманентное состояние кавалеров, девушки пренебрежительно бросили им:

 – Кто – как, а мы – на берег – купаться и загорать! А вы, если вам так нравится, можете продолжать свою пьянку!

 – Да нет, мы – того... – стали оправдываться Дима и Артур, – мы сейчас чуть-чуть того – и к вам, на пляж! Через полчасика будем!...

 – Н-ну, посмотрим, – недоверчиво бросили дамы, и ушли. И после этого короткого разговора дамы и их кавалеры не виделись целых пять долгих дней, продолжая, тем не менее, жить бок о бок.

 Я думаю, нет особого смысла разъяснять, чем занимались эти пять дней парни: они перебрались в домик, где, просыпаясь каждое утро с дикой головной болью, начинали процедуру "лечения", которая плавно переходила у них в сугубо мужскую вакханалию – с армейскими и прочими воспоминаниями, с песнями под гитару, с полуночными откровениями и выворачиваниями друг перед дружкой душ наизнанку. Из своей избушки они выбирались, разве что, по самой острой нужде...

 Но что же происходило в это же самое время в параллельном мире? Как мы помним, в первую ночь обиженные девушки ушли ночевать в палатку. Вот в палатке-то они и поселились – и на второй день, отправляясь на пляж, Катя (девушка Артура) взяла с собой колоду карт. На пляже выяснилось, что и Катя, и Юля (Женькина подруга) очень любят такую карточную игру – преферанс. Аня в преферанс играть не умела – имела представление только о банальной "тысяче" – но подруги поспешили утешить её:

 – Ничего, мы тебя научим! "Пулька" – она немного сложнее "тысячи", а так – почти то же самое! Сейчас давай, для разминки, разок-другой "тысчонку" распишем – а потом мы тебя будем учить в "преф" играть! Тебе понравится!...

 Анютка оказалась ученицей способной: она не только почти сразу же усвоила правила новой игры – но и игра ей, действительно, понравилась! Весь день на пляже девчонки дулись в преферанс, а вечером, вернувшись в лагерь и заслышав из избушки очередной дембельский романс, наскоро перекусили и, засветив в палатке фонарь, вновь принялись за игру. И "расписывали пульку" почти до рассвета.

 Так и продолжалось все эти пять дней: просыпались девушки поздно – ведь каждую ночь у них шли ожесточённые карточные бои – и, наскоро перекусив, отправлялись на пляж. Там они загорали и резались в преферанс, едва ли, не до солнечных ожогов. А, вернувшись в лагерь, забирались в палатку – и оттуда до самого утра слышался смех, вопли про прикуп и прочие подобные словечки. Время от времени, кто-то из них выскакивал из палатки в чём мать родила, и с визгом оббегал вокруг палатки три круга – и обратно! Это девочки такое правило придумали: просто так играть не интересно – так они стали играть на раздевание! – они ведь, среди прочего, отправляясь в эту поездку, рассчитывали и на секс – а какой, скажите на милость, может быть секс с этими тремя "ветеранами горячих точек", которые заперлись в избушке, и поливают уже который по счёту день?... Вот девчонки и нашли выход из положения: та из них, что проиграла с себя всё (серьги, кольца и бусы-цепочки не считаются), должна была выскочить голой из палатки и навернуть три круга – только потом ей разрешалось одеться. Веселуха, одним словом.

 ...На пятый день – вернее, на пятую ночь – Артур, шатаясь, вышел из избушки по нужде. Вышел парень на крыльцо... увидел, как вокруг палатки с визгом наворачивает круги его подруга Катя – совершенно при этом голая – сразу же забыл, зачем вышел. Искренне уверовав в то, что к нему пришла Белая Горячка, вернулся в избу и привычно отрубился раньше всех. Друзьям ничего рассказывать не стал: мужественно решил не портить людям праздник жизни.

 Меж тем, через несколько часов друзья и сами испытали шок: вдруг выяснилось, что они уничтожили двухнедельный запас алкоголя, и в активе наличествует лишь одна, последняя, поллитровка.

 Сразу же встал вопрос о пополнении запасов. Смутно припомнили, что до ближайшего посёлка, в котором есть магазин, торгующий нужным им товаром, километров пятнадцать по грунтовке... что на этой грунтовке они уже едва не угробили машину, когда ехали сюда... что ехали сюда с хорошим запасом водки – с Женькой за рекламный ролик АО "Кедр" рассчиталось продукцией – с шашлыками, с девчонками... да, с девчонками! А ГДЕ ОНИ??!

 Артуру смутно вспомнилось его ночное видение, бегавшее вокруг палатки; было высказано осторожное предположение, что боевые подруги, скорее всего, там и спрятались – больше, вроде, негде. Ведь, правда же, негде? Женька вызвался сходить и проверить.

 Слегка пошатываясь, подошёл он к палатке. Дипломатично кашлянул. Затем осторожно спросил:

 – Эй... Вы здесь?

 Сначала в палатке было тихо, затем послышалась какая-то возня – и в следующий момент из палатки выглянуло лицо. Это лицо заставило Женькины волосы на голове зашевелиться: из палатки на него молча пялился вампир – бледный, как смерть, с чёрными овалами вокруг горящих глаз.

 – Привет! Чего надо? – спросил вампир Юлькиным голосом.

 – У-уй, бля-а-а!!!... – заорал Женька и рванул прочь от палатки. Наблюдавшие эту сцену с крыльца, тяжело бодунирующие Димка и Артур насторожились.

 Тем временем, из палатки, одна за другой, появились три каких-то странных дамы: смутно похожие на подруг наших героев, как-то совершенно немыслимо полуодетые-полураздетые – с жуткими серыми лицами, с чёрными кругами в пол-лица, с горящими глазами. Странные дамы двинулись в сторону избушки:

 – Ну что, пробухались, уроды? – раздалось в тишине, – ну и морды у вас! Не разобрать – не то морда, не то задница – опухли от своей водки! Смотреть противно, тьфу!

 – В-вы лучше на свои личики посмотрите, – обрёл дар речи Артур, и пропел неверным голосом, переделывая на ходу популярный в тот год шляггер Макса Леонидова:

 – Я искал её, да только без толку -

 То ль видение, а толь привидение!...

 Артуров импровиз слегка разрядил обстановку, грозившую перерасти в скандал с выяснением отношений. Было решено, что сейчас вся честная компания идёт на пляж – купаться, загорать, приводить себя в Божеский вид. Так и сделали – и, окунув Димку несколько раз с головой, да поглубже, добились эффекта почти полного протрезвения водителя. Когда же солнце стало клониться к закату, возвращение в лагерь представляло собою полную идиллию: все шли парами – и каждая девушка что-то тихо говорила своему кавалеру:

 – Я только пару часиков в палатке посплю, – говорила Катя Артуру, – а то, с этими картами ни фига ж не спали! А потом ты меня разбудишь, ладно?...

 – Да, ты прав, – говорила Юля Женьке, – эти круги под глазами – это от бессонницы! Так чему же удивляться? – мы ж четыре ночи подряд в преферанс с девчонками резались, пока вы там... Ладно. Сейчас придём – я пару часиков в палатке покемарю, а потом ты меня разбудишь. Идёт?

 – Я – буквально, часок-другой, не больше, – говорила Анютка Димке, – а ты пока посмотри, что там с машиной. Потом разбудишь меня – и поедем кататься! Договорились?

 ...Вот как было бы замечательно, как чудесно бы было, если бы все наши благие пожелания оставались не только пожеланиями, но и становились бы реальностью! Каким бы добрым и прекрасным стал окружающий нас мiр, если бы это было так!... Но это – увы! – не так. Отправив девочек спать в палатку, протрезвевшие кавалеры с энтузиазмом взялись приводить в порядок "Волгу": было решено, что, пока девчонки спят, Димка с Женькой быстренько съездят до ближайшего бурятского села, закупят "горючки" – а Артур, тем временем, займётся костром: к моменту пробуждения подруг, было решено нажарить оставшиеся шашлыки, накормить девчонок, душевно посидеть у костра, попеть песни – а дальше... Есть избушка, есть палатка и есть машина. По умолчанию, одним словом. А чтобы Артуру не так скучно было в одиночку возиться с костром, ему великодушно было решено оставить последнюю бутылку водки. Для поднятия боевого духа, так сказать. А когда текущий ремонт машины был закончен, Женька и Димка уехали.

 Когда они возвращались обратно, их переполняли эмоции: в деревне они чудом избежали драки с местными парнями-бурятами, потом те гнались за ними на мотоциклах – пару раз даже палили по ним из дробовика – едва удалось оторваться от погони! Лагерь же встретил их полной темнотой и тишиной: девушки крепко спали в палатке – отсыпались за предыдущие ночи, и снился им, наверное, секс – а возле костровища, рядом с кучкой свежих дров, мирно спал Артур. Рядом лежала опорожненная поллитровка.

 – Опять вырубился, слабак! – процедил сквозь зубы Женька, – ладно, хрен с ним, пусть дрыхнет!

 – Девчонок тоже будить не будем, пусть отоспятся, – отозвался Димка, – давай, тащи всё из машины, неси гитару – сейчас закусь сгоношим, костерок разведём, да врежем по маленькой!...

 ...Я думаю, уже нет никакого смысла подробно рассказывать, как эта компания провела оставшиеся десять дней на природе: каждую ночь из избушки доносилось Женькино пение и вопли Димки:

 – А ротный – он сука был, понимаешь? Сука! А взводный – вообще, сучара, каких поискать! Сучара, понимаешь? А командир части – тот, вообще, ......... Веришь? А вот – ещё расскажу...

 Метрах в двадцати от избушки стояла палатка. Сквозь ткань был виден свет фонаря и доносился весёлый визг и вопли:

 – Я на мизере, на мизере!...

 – А у меня прикуп!...

 – Всё, Юлька, снимай бюзик! Сейчас вокруг палатки побежишь!...

 Ещё дважды парни и девчонки решали прекратить эту бесконечную карточную оргию и вакханалию, тащили друг друга на пляж, вымачивали в Байкале – и решали начать всё сначала. И, наконец, заняться тем делом, ради которого приехали сюда. Ведь у них есть избушка, палатка, машина – далее по умолчанию. Но каждый раз наступали на одни и те же грабли.

 А потом отпуск кончился, и пришла пора возвращаться в город.

 ...Они рассказывали нам эту историю – операторы Артур и Женька – когда мы сидели в добром-старом баре Дома Журналиста. Рассказывали – и звали на следующее лето ехать вместе с ними на берег Байкала, в полузаброшенную деревеньку N. Обещали шашлыки, пляж, купание, теннис-футбол и прочую рыбалку.

 – Девчонок возьмём, я гитару прихвачу, – шумел Женька, – славно отдохнём!

 – Погоди, – прервал его ещё один наш друг, сидевший за нашим столиком, – а со своими подругами вы тогда... как... вопрос решили? Уж извини за бестактность...

 – К-хм. Решили... – после паузы ответил Артур, – нормально решили, в самый последний день. Посмотрели друг на друга, и подумали: ну что, зря мы, что-ли на Байкал приезжали? Да и кому мы ещё-то такие страшные нужны – опухшие, с чёрными кругами под глазами? Так что, – Артур налил себе до краёв стакан отвратительного болгарского бренди "Сълничев Бряг", медленно влил его в себя, – решили мы половой вопрос. По умолчанию, – и отрубился.

 P.S. Когда-то я тоже любил преферанс – просто, потом наша преф-компания развалилась, и играть стало не с кем. Но ни с Юлей, ни с Катей, ни с Аннушкой после этого рассказа ни за что не сяду играть: по слухам, они до сих пор обожают играть на раздевание.