Текст книги "Красный ангел"

Автор книги: Роксана Лонгстрит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)

Алекс была слишком ошарашена, чтобы плакать. Она вглядывалась в лицо Энтони. Вдруг ресницы его дрогнули. Он открыл глаза. Они стали светло-серыми, почти как лицо. Алекс прикоснулась пальцами к его щеке, и он увидел ее. Губы слегка раздвинулись в улыбке.

– Ранен, – хрипло выдохнул он. Она приложила ухо к груди. Ничего не булькало. Безусловно, хороший признак. – Чертова… сука. Я ее даже… не заметил.

– Не волнуйся. Кто-нибудь уже вызвал "скорую", – проговорила Алекс и оглядела окружающих, ища подтверждения своим словам. Один мужчина, похожий на страхового агента, утвердительно кивнул. – Тони…

Глаза его снова поплыли, хотя грудь вздымалась равномерно. Когда она взяла его за руку, он сжал ее пальцы. Пальцы были холодными, но это естественно – от шока.

– Габриэль, – произнес Липаски. У Дэвиса было совершенно искаженное лицо. – Моя ошибка. Не надо было… так близко…

– Спокойно.

– Нет. Убирайся отсюда, пока они на взяли тебя за задницу. И забери с собой Алекс. Уходите отсюда. Прошу.

– Нет. – Глухой голос Дэвиса не оставлял места для компромисса. – Нет.

Липаски, выдохшийся, опять замолчал. Уже слышалось приближение завывающих сирен. Алекс подняла голову в надежде увидеть каких-нибудь знакомых полицейских.

И увидела стоящую позади Марджори Кассетти. Она заглядывала через голову невысокого подростка-школьника. Руки она держала опущенными. Алекс показалось, что блеснуло что-то черное, металлическое.

Кассетти улыбалась. В глазах ее стояли слезы – слезы триумфа, слезы ярости.

Если начать стрелять, то в такой толпе можно запросто уложить человек пять-шесть. Алекс даже не посмела вскрикнуть. Она лишь посмотрела ей в глаза и едва заметно покачала головой. Улыбка на лице Кассетти пропала. Она беззвучно, одними губами, произнесла одно слово:

"Потом".

И исчезла. Алекс глубоко, судорожно вздохнула и посмотрела на Габриэля Дэвиса.

Тот ничего не заметил. Он по-прежнему смотрел в бледное как полотно лицо Липаски, целиком поглощенный своим отчаянием.

Алекс решила, что это к лучшему.

Глава 35
Дэвис

Из личных дневников Габриэля Дэвиса, найденных в его жилище.

Неопубликовано.

17 октября 1993

На похороны Вивы никто не пришел. Я по-прежнему сижу в костюме, при галстуке, в плаще. Хорошо, что сегодня дождь.

Не знаю, кого я ждал. Кто помнил о ней эти тридцать лет? Кому до нее было дело, кроме меня? Медсестры от нее явно устали. Врачи давно уже относились к ней как к растению и источнику гонораров.

Отец любил ее… по-своему.

До того, как ее убил.

Я тоже любил отца, разве нет? До конца.

Мне сказали, что все прошло тихо. Она подхватила воспаление легких и ушла очень быстро. Интересно, делали они что-нибудь, чтобы ее спасти, или просто сидели на своих постах и слушали, как она задыхается и умирает.

Я однажды уже слышал, как она умирала.

Я слышал, как сам умирал, и не раз. Звук точно такой же.

Вива, я виноват перед тобой. Прости меня.

Ты больше не будешь разговаривать со мной.

Пора идти. Скоро прилетает самолет Липаски, я должен его встретить.

Эта журналистка с ним. Я хочу…

Я не знаю, чего я хочу.

Глава 36

Новая комната для допросов. Даже забавно, насколько все они похожи полным отсутствием дизайна. Отличие – в оттенках линолеума и отсутствии протечек на потолке.

А так – Алекс чувствовала себя полностью, как в той комнате полицейского участка в Чикаго, где ждала Липаски. При мысли о Липаски она тяжко вздохнула и уронила голову на скрещенные на столе руки. В школе – время дневного сна. Время полдника наступит позже.

Никто не собирался ей сообщать ни о самочувствии Липаски, ни о местонахождении Дэвиса. С тем же успехом она могла быть в Чикаго.

Она попросила встречи с Марковски, но ей грубо ответили, что в данный момент он недоступен. Она коротала полдня в камере, пахнущей антисептиком, в обществе трех проституток; одна была настолько пьяна, что наблевала прямо на пол, не дожидаясь ленча. Алекс неподвижно лежала на верхней койке, чувствуя, как ее жизнь истекает кровью на тротуаре за несколько миль отсюда.

Почему они не могут сказать хотя бы, как он себя чувствует? Неужели это так трудно?

Часы в камере показывали два сорок пять, когда ее вызвали и привели сюда, в комнату для допросов. Она сидела здесь в одиночестве уже около получаса.

Возникла потребность в новом тампоне. Она полагала, что охрана способна выполнить такого рода просьбы, но, как оказалось, ошиблась. Может, стоит позвонить…

Кому?

Они сказали, что ей разрешен один телефонный звонок. Она ответила, что подумает.

Наконец дверь со скрипом отворилась. Алекс выпрямилась, и все синяки и ссадины сразу напомнили о себе.

Это был не Марковски, а его напарница – как ее там? – ах да, Шенберг. Она удобно устроилась в кресле напротив и закурила сигарету. Потом толкнула пачку к Алекс, но та отрицательно покачала головой.

– Как вы себя чувствуете? – спросила Шенберг, вежливо выпуская струйку дыма вверх, в потолок. Ее ярко-золотистые волосы были завязаны в конский хвост. Лицо было сплошь в веснушках, и выглядела она лет на семнадцать, если бы не взгляд полицейского – холодный, цепкий. – На условия не жалуетесь?

– Как себя чувствует Энтони Липаски?

Шенберг вместо ответа выпустила очередную струю дыма.

– Черт побери, да скажите хотя бы, он жив?

– Может, вы лучше расскажете мне, что произошло, чтобы мы могли разобраться как следует? Сделайте это ради меня. Просто расскажите, что произошло с тех пор, как мы с вами виделись в последний раз.

Ролли Истфилд, погибший вместе со своей "девицей по средам". Сюзен Истфилд, курящая безвкусные сигареты и смотрящая в будущее пустыми газами.

– Я влюбилась, – пробормотала Алекс.

Шенберг заморгала от дыма, попавшего в глаз.

– В Энтони Липаски? Как вам удалось втянуть чикагского копа в это дело, Алекс?

– Сейчас это не важно. Всё не важно. – Алекс чувствовала себя ужасно грязной и безумно усталой. Подперев рукой подбородок, она уставилась в пространство. Одностороннее зеркало. Вполне вероятно, Марковски сейчас наблюдает за ней и чертыхается. – Вы задержали второго парня, насколько я понимаю?

– Мистера Никто? Да. Не хотите сказать, как его зовут?

Хочет ли она? Алекс внимательно посмотрела в непроницаемые зеленые глаза молодой женщины.

– Мисс Шенберг.

– Мишель.

– Ударьте меня, Мишель.

Шенберг не отреагировала. Она уютно откинулась в кресле и принялась разглядывать потолок, пуская дым колечками.

– У меня весь день впереди, Алекс. И у вас тоже.

– Можете взять выходной. Вам мне сказать нечего. Я хочу говорить с Марковски.

– Он не хочет с вами разговаривать. Сказать по секрету, Алекс, вы его несколько разочаровали. Он ведь доверял вам. А вы его так подвели. – Шенберг улыбнулась, как четырнадцатилетняя школьница. – Журналисты! Никогда не знаешь, чего от них ждать.

Алекс молча смотрела в стол.

– Ну ладно, Алекс, хватит упрямиться. Кто этот парень?

– Как себя чувствует Липаски?

Тишина. Шенберг загасила сигарету в серой пластмассовой пепельнице.

Алекс закинула голову и принялась разглядывать потолок и плавающие под ним полосы дыма. Шенберг ждала, не проявляй признаков беспокойства. Похоже, эту гору не свернуть, подумала Алекс. Внезапно навалилась страшная усталость.

– Его зовут Габриэль Дэвис. Я ввязалась в это дело ради статьи, – начала она и тут же мысленно представила, как завертелись где-то катушки невидимого магнитофона.

Шенберг сочла весь ее рассказ неправдоподобным, по крайней мере так сказала. Алекс пришлось попросить перерыв на туалет. Кроме того, она попросила Шенберг, которая, хоть и в полицейской форме, но все-таки женщина, купить ей тампон. Шенберг без слов исполнила просьбу и осталась ждать рядом с кабинкой, пока Алекс занималась своими делами.

Я прямо как человек-змея, подумала Алекс. Затеряна в джунглях.

Можно было позвонить Уитону, но она передумала. Он и так уже сделал максимум того, на что она могла рассчитывать. А когда дело касается денег – он известный скряга. Он и так уже, наверное, посчитал те три сотни, которые выдал авансом за стриптизную статью, в качестве залога.

Она замерла, застегивая джинсы, и улыбнулась.

Выйдя из кабинки, Алекс спросила у Шенберг, можно ли сделать междугородный звонок. Шенберг предостерегающе подняла указательный палец и провела ее в квадратную комнату к столу, заваленному бумагами и папками. На столе в рамочке стояла фотография улыбающейся маленькой девочки, блондинки, как сама Шенберг.

– Ваша дочка? – спросила Алекс, набирая номер. Шенберг вроде как кивнула. – Очень миленькая.

Шенберг до сих пор не сказала, удалось им задержать Марджори Кассетти или нет. Алекс предполагала, что скорее нет.

Пошли гудки, потом кто-то снял трубку.

– Бена Хьюджеса, пожалуйста, – сказала Алекс. Прошло некоторое время, потом послышался его голос. – Бен, привет, это Алекс Хоббс. Да-да, я знаю. Слушай, помнишь, я говорила тебе о статье? Так вот, сейчас уже всё сложилось. Убойный материал. Только у меня возникла небольшая проблема. Ты не мог бы выдать мне некоторую сумму в качестве залога, если потребуется? – Бен Хьюджес произнес нечто непечатное. Алекс вскинула брови. – Бен, милый, ты же меня знаешь. Я не такой человек. Ты же сам понимаешь, это потрясающая статья. Никто больше об этом не напишет, я влезла по самые уши. Всё законно. Ты же знаешь, я тебя не обижу.

Не исключено, что он толком не понял, о чем речь, но тем не менее проворчал, что вышлет деньги телеграфом, если потребуется. С чувством глубокого удовлетворения она положила трубку. Шенберг ждала, сигарета дымилась между пальцев.

– Идем? – спросила Алекс.

Комната для допросов не изменилась, зато принесли кофе. Кофе оказался традиционно плохим, но Алекс все равно выпила. В камере ей давали сандвич с сыром, но она не могла откусить ни кусочка, и одна из проституток с удовольствием избавила ее от хлопот. Кофе поможет продержаться немного дольше.

Джинсы уже стали подозрительно свободны.

Алекс сидела, откинувшись в кресле, пила кофе и рассказывала все, что было. Про Габриэля Дэвиса, про Марджори Кассетти, про Энтони Липаски. Потом пришлось повторять, отвечая на вопросы Шенберг и делая паузы, пока та что-то записывала.

На круг всё заняло около трех часов. Шенберг заказала обед, они вместе поели.

– Всё? – спросила Алекс, глядя, как Шенберг собирает посуду и приборы после еды. Шенберг кивнула. – Так вы намерены меня держать и дальше?

– Если хотите, подождите здесь, я узнаю.

Алекс схватила Шенберг за руку. Та напряглась, зеленые глаза жестко уставились прямо ей в глаза.

– Он будет жить? – снова повторила свой вопрос Алекс, уже мягче.

Ледяной взгляд Шенберг чуть-чуть оттаял.

– Да, – ответила она, высвобождая руку. – Да, с ним всё в порядке. Ранение в грудь не очень приятное, но операция прошла успешно, и врачи сказали, что он быстро поправится.

Алекс опустилась в кресло и снова уронила голову на руки. На этот раз дело было не в усталости. Дело было в слезах.

Вместо Шенберг вернулся Марковски. Он выглядел не менее усталым, чем сама Алекс. Глаза у него были красными. Вряд ли от слез, подумала Алекс. Скорее от того, что провел двое суток без сна.

Алекс встала, здороваясь с ним. Знак уважения, который он оценил коротким кивком. Некоторое время они постояли, разглядывая друг друга, потом Марковски покачал головой.

– Шенберг сказала, что вы хромаете, у вас что-то с ногой. Я хочу отправить вас по "скорой помощи". Серьезная проблема?

– У меня сейчас нет никаких проблем. Липаски поправится, вы слышали? – с улыбкой проговорила Алекс.

Марковски на улыбку не ответил.

– Он – идиот несчастный. И вы – тоже. Неужели вы не знати, что это за парень, Хоббс? Неужели не знали, чего от него ждать? Какого черта вы не обратились ко мне до того, как стали погибать люди?

Она не могла сказать "из-за денег", поэтому промолчала. Он вздохнул с отвращением и распахнул дверь.

– Идите с Шенберг. Она отвезет вас к врачу. После этого – свободны.

Шенберг состроила гримасу, но ничего не сказала. Взяв Алекс за руку, она провела ее мимо рабочего стола Марковски, мимо стола с фотографией маленькой девочки и вывела в коридор.

– Вы предъявили обвинение Дэвису? – Шенберг пожала плечами. – Ну хватит, Мишель! Скажите мне что-нибудь! Хотя бы капельку!

– Я не могу сказать вам то, чего не знаю. Марковски задержал его, а не я. – Шенберг придержала Алекс у выхода, заполнила какие-то формы и отдала Алекс ее сумку. Сумка стала намного легче. Деньги остались нетронутыми, но револьвера на дне не оказалось. Алекс прикусила язык и ничего не сказала. Шенберг повела ее дальше, на улицу, под слепящее солнце.

– Болит? – равнодушно поинтересовалась она, глядя на прихрамывающую Алекс. Алекс хмыкнула. – Есть куда ехать?

На это ответа не было. Домой – небезопасно. Можно узнать, куда положили Липаски, там и будет ее очередной дом.

– Просто подумала, если вам дать костыли, так вы меня ими же и изобьете. Сюда, – показала Шенберг на старенькую серую "тойоту", отперла дверцу и помогла сесть. В машине было жарко и приятно пахло парфюмерией. Видимо, Шенберг приводит себя в порядок по дороге на работу, красится у светофоров, пудрится в дорожных пробках. Тепло приятно согревало больные кости. Алекс прикрыла глаза, пока Шенберг заводила мотор.

Она даже не предполагала, что может заснуть, но, когда открыла глаза, обнаружила, что мотор не работает, а машина стоит на стоянке перед клиникой. Шенберг хмуро улыбнулась и протянула руку, чтобы открыть пассажирскую дверцу.

– Не беспокойтесь, мы им позвонили заранее. Они вас ждут, – услышала Алекс, выбираясь из машины. – Эй, Хоббс! – Алекс нехотя обернулась. Шенберг уже нацепила солнцезащитные очки и профессионально улыбнулась. – Вы что-то уронили.

Алекс опустила глаза. На полу машины лежал ее револьвер.

– Спасибо, – сухо сказала она, убирая оружие в сумку. Шенберг уже отвернулась. Алекс хлопнула дверцей и посмотрела вслед отъезжающей машине.

До двери, казалось, идти несколько миль. Кое-как она дохромала туда, молодой парень латиноамериканской внешности с перебинтованной рукой придержал ей дверь. Она выдавила некоторое подобие gracias[15]15
  Спасибо (исп.).


[Закрыть] и направилась к столу регистрации.

Тридцать пять минут в смотровом кабинете. Две минуты на промывание и перевязку. Врач был явно озадачен характером ссадин, но она не стала утруждать себя пояснениями. Пока он бинтовал ей лодыжку, она собиралась с духом и наконец выпалила фразу, которая мучила ее весь день:

– Вы делаете тесты на ВИЧ-инфекцию?

Врач ответил не сразу.

– Можем.

– Сделайте мне. Так сказать, заодно.

Сорок восемь часов, и она всё узнает.

Облегчив сумку на сто двадцать шесть долларов, она вышла на улицу, заметила на противоположной стороне автобусную остановку и похромала туда.

Впереди у тротуара стоял фургон. Грязно-серого цвета. Немного подумав, Алекс решила обогнуть его. Когда она прошла уже почти полпути, дверца фургона скользнула в сторону.

Голубые глаза Марджори Кассетти казались белыми под ярким солнцем. Пистолет, который она держала в руке, был направлен прямо в голову Алекс.

– Садись, – приказала Марджори. – Или я оставлю тебя жариться на асфальте.

Ни в сторону, ни назад, в клинику, убежать не было ни малейшей возможности. Машины Шенберг давно след простыл. Даже Габриэля Дэвиса, от которого, конечно, мало проку, тоже не было.

Одна. Совсем одна.

Она забралась в фургон.

Глава 37

Алекс лежала на спине, чувствуя, как похрустывает под ней пластиковая подстилка. Пластиковый мешок. Как тот, из которого выбросили Гарднер.

Руки были связаны за спиной. Лодыжки – тоже. Странно, но ей было даже удобно, как при упражнении на растягивание. Она лежала по возможности ровно, хотя фургон трясло и раскачивало, и гадала, куда ее везут. О том, что будет, когда они приедут, она предпочитала не думать. Эту часть она вполне могла себе представить, и думать об этом было, как ни крути, бесполезно.

В фургоне пахло застарелой кровью. А может, ей просто казалось. Интересно, Дайане Гарднер тоже чудилась застарелая кровь?

– Удобно? – бросила через плечо Марджори Кассетти. Алекс не была настроена жаловаться.. – Прошу прощения за меры предосторожности. Но вы бы ведь оказали сопротивление. Я могла покончить с вами там, на улице, но потом подумала, что вам нужно дать время. Вот я и дала вам время.

Может, Шенберг не бросила ее просто так? Может, заметила фургон, сделала выводы и следит за ним? Может, может, может…

– Однако ваше время вышло, Алекс. И вы сами знаете почему, верно? Теперь вы нужны мне.

Липаски. Она не может умереть, не повидав его, не сказав…

– Вы нужны мне в качестве посыльной. Гарри Вердан отказался и был убит. Надеюсь, вы не откажетесь.

Левый поворот. Алекс чуть соскользнула с пластика, стараясь не думать о засохшей крови и мозгах, на которые могла скатиться.

Кассетти молчала. Фургон остановился. Мотор еще немного поработал на холостом ходу, затем Кассетти выключила его. Остывая, он тихонько пощелкивал.

Кассетти встала. Заскрипели рессоры. Загородив спиной свет, она развернулась к Алекс.

Алекс закрыла глаза. Интересно, другие тоже закрывали глаза? Роб – нет. Он встретил смерть с открытыми глазами. С широко открытыми, блестящими глазами…

Ледяные пальцы Кассетти прикоснулись к ее лицу. Сорвали липкую ленту, использованную в качестве кляпа. Алекс судорожно вздохнула, возвращаясь к жизни, и открыла глаза. Женщина наклонилась над ней.

Без оружия. Пока. Просто с улыбкой.

– Вы будете моей посыльной. Вы должны будете передать Габриэлю Дэвису, что я не забыла, что он сделал и что он делает.

– Что он вам сделал? – Репортер – всегда репортер. Алекс сразу захотела забрать свои слова обратно, но было уже поздно. И потом – ей действительно хотелось узнать.

– Он отпустил меня, после того как понял. Он понял, что я сделала, он со своим любовником-извращенцем, и они отпустили меня, чтобы я сотворила это опять, чтобы они смогли поймать меня и стать героями. Я намерена наказать его за то, что он пытался меня подставить. – Она как-то странно раскачивалась в ритм словам и все больше приближалась к Алекс. – Я не хотела так поступать с Чарли. Этого бы никогда не произошло, если бы не те извращенцы, которым он пытался подражать.

Гомосексуалисты. Боже, выходит, Липаски был прав.

– С одним я разобралась. Вы поможете мне разобраться с другим, – закончила женщина. Волосы свисали ей на лицо, она бессознательно откинула их в сторону и наклонилась еще ближе. – Вас это устраивает?

– Они не отпускали вас, – выдохнула Алекс. Марджори присела на корточки и стала рыться в драной пластиковой сумке. – До последнего времени они не знали, что это вы. Ради Бога, не надо…

– Не надо что? – Марджори наконец вытащила из сумки фотографию своего сына. – Вот. Правда, симпатичный?

Алекс поспешно кивнула.

– Мне всегда хотелось дочку, – сообщила Марджори, склонив голову набок и критически рассматривая фотографию. – Но сыновья – тоже неплохо. Он был хорошим сыном.

Хороший сын, делавший все, что хотела мамочка, потом шепотом пересказывавший это своему другу и порой обнимающий его по-дружески. Хороший сын, хороший друг – кровавые куски плоти, засунутые в пластиковые мешки для мусора и выброшенные на помойку на съедение псам. Запах крови ударил в лицо. Желудок свело спазмом. Алекс испуганно начала глотать слюну, тяжело дыша ртом.

Марджори Кассетти тем временем достала другую фотографию и показала ее Алекс.

– Вот что происходит с детьми, которые плохо себя ведут, – сказала она. Снимок был некачественный: слишком сильная вспышка выбелила лица, широко распахнутые глаза с испугом смотрят в камеру.

Просто два мальчика. Очень испуганные. Обнявшие друг друга.

Другая фотография, исполненная в претенциозной манере.

– Видите?

Перепроявлена. Слишком много красного. Слишком много белого. Слишком много крови. Кровь везде, словно пролили дёсятигаллонную бутыль из лавки мясника… Что это, рука на полу или… о нет…

Алекс повернулась на бок и прижалась щекой к холодному пластику, но удержать тошноту все равно не удалось. Она слышала свои истерические рыдания – и не могла остановиться. Она не воспринимает слезы, подумала Алекс. Ни одна мать, способная на такое, не может воспринимать слезы.

– Это, – произнесла Марджори, – не моя вина.

Было непонятно, что она имела в виду – фотографию или реакцию Алекс. А может, то и другое.

– Что вы хотите? – выдавила Алекс. От мерзкого кислого вкуса во рту опять свело желудок, но она сдержалась, проглотила подступавшую блевотину и прикусила язык, пытаясь справиться с собой. – Я не смогу вам помочь, если вы убьете меня.

– Другие помогали. Понимаете, он ударился в панику. Я это видела по его глазам. – Марджори махнула рукой, как бы говоря, что всё это уже не имеет никакого значения, и убрала фотографию в сумку. – Вам придется захватить с собой небольшое послание. Думаю, он сумеет в нем разобраться.

Лужа блевотины уже пропитала волосы Алекс и подтекала к лицу. Она чувствовала, что вот-вот вновь сорвется в истерику. Нет. Роб не плакал. И не выворачивал наизнанку нутро.

Она должна выжить. Ради Тони.

Марджори снова порылась в сумке и вытащила еще одну фотокарточку. Перевернув ее, она фломастером начертила на оборотной стороне несколько слов. Потом извлекла из кармана большую английскую булавку и приколола фотографию изображением вниз к пропотевшей кофточке Алекс.

– Что это?

– Вам лучше не знать, – улыбнулась Марджори.

И опять полезла в сумку.

Алекс, как при моментальной фотосъемке, фиксировала большой полосатый бумажник, потом спусковой крючок, потом – длинный, блестящий ствол… Она вспомнила про свою сумку, лежащую на расстоянии вытянутой руки… на другой стороне земного шара.

Я не хочу…

…вынутый наполовину, нацеленный на нее…

Я не хочу подыхать так…

Улыбка Марджори – хищная, довольная…

Да пошла она!

С силой, о которой она даже не подозревала, Алекс выбросила вперед ноги, целясь в голову Марджори, и, к собственному удивлению, попала. Пистолет отлетел куда-то в угол, Марджори Кассетти упала. Алекс уже была на коленях. Поскальзываясь на пластике и едва не потеряв равновесие, она со всего размаху грохнулась на нее сверху и услышала, как что-то хрустнуло. Головой, как молотом, она колотила по лицу Марджори – раз, другой, третий. Все лицо уже было в густой, теплой, липкой крови.

Но тут мощный удар в грудь отбросил ее на середину фургона. Она упала на связанные руки и заскользила по чему-то мокрому и липкому – блевотине, крови…

Марджори лихорадочно ощупывала все вокруг в поисках оружия. Алекс попятилась и уперлась спиной в металлическую дверцу.

Господи, Господи, Господи…

Марджори нашла пистолет.

Онемевшие пальцы Алекс нащупали ручку. Она рванула ее так, что сломала ногти. Если дверца заперта – у нее никаких шансов.

Дверь, черт бы ее побрал, была заперта. Ручка даже не шелохнулась.

Марджори подняла пистолет.

Алекс с воплем ударила в дверь спиной.

Нет, не заперта. Просто застряла.

Это она поняла, уже вылетая спиной из фургона и инстинктивно переворачиваясь в полете набок. Но сгруппироваться не успела и очень больно ударилась – потом покатилась, покатилась, покатилась что было сил вперед, не думая, что там – тротуар или проезжая часть, по которой несутся машины.

И попала в какой-то сумрак. Прямо над головой нависало промасленное грязное днище автомобиля. Достаточно низко, чтобы разбить нос. Перекатившись еще раз, она постаралась угнездиться максимально близко к центру.

Из задней дверцы фургона показались ноги Марджори, обутые в белые матерчатые туфли, заляпанные чем-то желтовато-розовым – наверное, блевотиной.

Ну что ж, она сделала всё, что могла. Больше сражаться нечем. Алекс с грустной усмешкой вспомнила утешительный приз в играх на выживание.

Проигравшему достаются роскошные похороны.

Белые туфли вдруг остановились и двинулись назад. Визг покрышек. Вой сирены. Белые туфли бегут к фургону, исчезают. Рев мотора, визг покрышек, фургон врезался в автомобиль, под которым лежала Алекс.

Машина вздрогнула, покачнулась, но устояла, Фургон Марджори Кассетти, набирая скорость, помчался прочь, задняя дверца хлопала на ходу. Пластиковое покрытие вылетело и плавно опустилось на асфальт.

Другая машина, взвизгнув тормозами, остановилась. Из нее показались женские туфли – темные, почти без каблуков. Они перемещались по площадке. Алекс, извиваясь, как червяк, начала выбираться наружу, на солнечный свет.

Шенберг в изумлении уставилась на нее. Алекс даже смогла улыбнуться.

– В-вы не могли бы отвезти меня обратно в клинику? – проговорила она и разрыдалась.