Текст книги "Козыри судьбы"

Автор книги: Роджер Желязны

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 12 страниц)

Роджер Желязны

Козыри Судьбы

И снова – Джуди

I

Нет хуже, чем ждать и догонять, ну а ждать, когда кто-то придет и тебя прихлопнет, – все равно что терпеть занозу в заднице. Но наступает тридцатое апреля[1]1
  Тридцатого апреля, в ночь, предшествующую Дню св. Вальпургии, ведьмы устраивают шабаш, слетаясь на гору Брокен, чтобы жечь костры, плясать и творить прочие безобразия.


[Закрыть], и никуда ты уже не денешься, потому что так бывало всегда. Чтобы до этого допереть, мне потребовалось не год и не два, но теперь я знаю дату. Раньше я всегда заматывался с делами и не успевал хоть что-то предпринять заранее. Но теперь с работой покончено. И то, что сегодня должно случиться, – единственное, из-за чего я еще не уехал. Я чувствовал, что просто обязан найти ответ до отъезда.

Я выбрался из постели, прошел в ванную, принял душ, почистил зубы, в общем, все как всегда. Вру, не все – сегодня обошлось без бритья: я снова был в бороде. В этот раз я не слишком душил накатившую ниоткуда тревогу, не то что три года назад таким же апрельским утром, когда, проснувшись с головной болью, еще не понимая зачем, я распахнул окно, а после, выйдя из спальни, обнаружил, что кухня полна газа: до отказа вывернутые горелки, и ничего похожего на огонь. Или ровно через год после этого – я жил тогда на другой квартире, и утром, еще даже не рассвело, меня поднял слабый запах дыма: оказывается, в доме начался пожар. Но привычка привычкой, а от лампочек я все-таки держался подальше и, если нужен был свет, не давил на выключатели, как обычно, а включал их легким щелчком: черт знает, а вдруг они наполнены какой-нибудь взрывоопасной дрянью. К счастью, ничего такого не произошло.

Обычно я ставлю время на кофеварке заранее. Но сегодня – случай особый: сегодня мне не хотелось кофе, который сварен не у меня на глазах. Я поставил свежую воду и, дожидаясь, когда она закипит, проверил на всякий случай вещи. Все более или менее ценное – одежда, книги, картины, часть инструментов, несколько сувениров и прочее в том же духе – было уложено в два средних размеров ящика. Ящики я запечатал. А смена одежды, свитер, чтиво – чтобы не слишком скучать в пути, пачка дорожных чеков – это пошло в рюкзак. По дороге я заброшу хозяину ключ, чтобы тот впустил грузчиков. И ящики переедут на склад.

На утренней пробежке сегодня придется поставить крест.

Пока я с чашкой в руке переходил от окна к окну и украдкой, чтобы не рисковать, заглядывал вниз на улицу и на дома напротив (в прошлом году кто-то пробовал достать меня из винтовки), я вспомнил, как это случилось со мной в первый раз, семь лет назад. Был ясный весенний полдень, я шел по улице – просто, без всякой цели, – когда летевший в мою сторону грузовик вдруг вывернул с дороги на тротуар и, подскочив на бордюре, едва не впечатал меня в кирпичную стену. Я чудом успел отпрыгнуть и откатиться в сторону. Водитель отдал концы, так и не придя в сознание. Вроде бы простая случайность – один из тех причудливых случаев, что время от времени бывают в жизни у каждого.

Но в тот же день через год, когда вечером, припозднившись, я шел домой от своей подружки, на меня накинулись трое – один с ножом, у двух других по куску трубы; могли бы, между прочим, для вежливости сперва попросить у меня бумажник.

То, что от них осталось, я сложил у дверей соседней лавки грамзаписи, и, хотя всю дорогу домой происшествие не выходило из головы, только на следующий день до меня наконец дошло: ведь была же годовщина прошлогодней истории с грузовиком. Но даже и тогда я списал все на странное совпадение. На следующий год бомба, пришедшая по почте и уничтожившая половину соседской квартиры, заставила меня призадуматься: а не приходится ли на этот сезон некая стохастическая деформация окружающей меня реальности. И события предыдущих лет превратили предположение в убеждение.

Итак, кто-то, раз в год пытаясь меня убить, получает от этого удовольствие. Попытка проваливается, дальше следует годовая пауза. Что может быть проще? Это выглядело почти игрой.

Но в этом году я тоже хотел сыграть. Главной трудностью было то, что он, она или оно, похоже, никогда не присутствовали при самом покушении, предпочитая оставаться в тени и используя всякие хитрости или же подставных лиц. Я буду называть эту личность Z (иногда взамен «змеи подколодной», а иногда вместо «засранца» в собственной своей космологии), потому что переменную X так затаскали, что просто уже не хочется связываться со всякими там затертыми криптонимами.

Я сполоснул чашку, кофейник и убрал их на полку. Потом взял сумку и сделал квартире ручкой. Мистера Муллигена у себя не было, а может, он еще не проснулся, так что, перед тем как выйти из дома и позавтракать в забегаловке по соседству, я бросил ключ в хозяйский почтовый ящик.

Машин на улице почти не было, а те, что были, вели себя вполне скромно. Я медленно шел, прислушиваясь и приглядываясь. Судя по приятному утру, день обещал быть славным. Я надеялся все быстро уладить и успеть еще им насладиться, когда покончу со своим делом.

До забегаловки я добрался без приключений. Занял место возле окна. Когда подошел официант, чтобы принять заказ, я увидел бредущую вдоль по улице знакомую фигуру. Это был Льюк Рейнар[2]2
  Фамилия Льюка франкоязычная, хоть слегка и подогнана под английское произношение, и означает имя лиса в средневековом «зверином эпосе». Широко известен Лис Рейнеке, но уже у немцев.


[Закрыть], бывший мой однокурсник, а до последнего времени – еще и приятель по работе: шесть футов ростом, рыжие волосы, довольно симпатичная рожа, несмотря на артистически сломанный нос, или, вернее, благодаря ему, с голосом и манерами торговца, каковым он, собственно говоря, и был.

Я постучал по стеклу, он заметил меня и, помахав рукой, свернул и вошел в заведение.

– Мерль, я так и думал. – Он подошел к столу, похлопал меня по плечу, сел и выхватил из моих рук меню.

– Я заходил к тебе, но ты уже убежал – вот я и подумал, а вдруг ты здесь?

Он опустил глаза и принялся изучать меню.

– С чего ты взял? – спросил я.

– Может быть, вы хотите подумать, что заказать, тогда я приду попозже, – предложил официант.

– Нет, – сказал Льюк и назаказывал сразу целую гору. Я скромно прибавил к его заказу свой. Затем он ответил на мое «с чего ты взял»:

– Потому что ты – человек привычки.

– Привычки? – переспросил я. – Вряд ли еще когда-нибудь я соберусь здесь поесть.

– Знаю, – ответил он, – но обычно – если напряг – ты всегда так поступал. Перед экзаменами… я же помню… или вообще – когда из-за чего-нибудь беспокоился.

Я хмыкнул. Вероятно, он прав, хотя раньше я ничего похожего не замечал. Я вертел пепельницу со штамповкой в виде головы единорога – уменьшенным вариантом такого же, только из цветного стекла в простенке возле дверей.

– Не могу сказать почему, – наконец объявил я. – А что, есть еще причина, которая заставляет тебя думать, будто меня что-то беспокоит?

– Я вспомнил твою паранойю по поводу тридцатого апреля из-за пары несчастных случаев.

– Если б только пары. Просто обо всех я тебе никогда не рассказывал.

– Значит, ты в это веришь?

– Да.

Он пожал плечами. Подошел официант и налил нам по чашке кофе.

– О’кей, – согласился наконец Льюк. – А сегодня? Было?

– Не было.

– Это плохо. Надеюсь, крыша у тебя от этого не поедет?

Я отхлебнул кофе.

– Без проблем.

– Хорошо. – Он перевел дыхание и потянулся. – Слушай, я вернулся в город только вчера…

– И как съездил? Удачно?

– Неплохо. Даже привез кое-какие заказы.

– Отлично.

– Ну… в общем… я был на работе – отмечался насчет прибытия, – и мне сказали, что ты уволился.

– Да. Еще месяц назад.

– Миллер пробовал до тебя дозвониться, но, похоже, твой телефон отключен. Он даже заходил пару раз, но тебя не было дома.

– Плохо дело.

– Он хочет, чтобы ты вернулся.

– Мне там больше делать нечего.

– Погоди. Сперва выслушай, что они хотят тебе предложить. Брэйди дали пинка под зад и спустили с лестницы. Ты теперь новый глава Проекта. Представляешь? Двадцатипроцентная надбавка к окладу. Вот это он и просил меня тебе передать.

Я равнодушно хмыкнул.

– Звучит неплохо. Но я уже сказал – с этим покончено.

– О-о! – Глаза Льюка блеснули; он понимающе улыбнулся. – Значит, тебе и правда что-то удалось подцепить. Он тоже, между прочим, интересовался. Ну, раз так, то о’кей. Но ты уж ему скажи, что тебе предложили эти ребята – это мне тоже тебе велено передать. Он попробует заплатить больше.

Я покачал головой.

– Думаю, ничего не получится. С этим кончено. Хватит. Возвращаться я не хочу. И вообще я не собираюсь больше ни на кого работать. Завязано. Вот где они уже у меня сидят, эти компьютеры.

– Но ты же действительно сечешь в этом деле будьте-нате. Что, хочешь преподавать?

– Нет.

– Ладно, ну его к бесу! Но ведь что-то делать ты собираешься? Слушай, а может, ты получил наследство?

– Хорошо бы. Нет, просто думаю немного попутешествовать. Я слишком долго сидел на месте.

Льюк допил кофе. Затем откинулся на спинку стула и, сложив руки на животе, чуть опустил глаза. Некоторое время он сидел молча. Потом:

– Ты сказал, покончено. С чем, я не понял? С работой, с этим городом или с чем-то еще?

– Извини, теперь я не понял.

– У тебя интересно получается исчезать… еще с колледжа, я же помню. Вдруг куда-то уходишь, а потом так же внезапно появляешься. И никогда толком об этом не говоришь. Похоже, ты живешь двойной жизнью. Я угадал? А?

– Не знаю, о чем ты.

Льюк улыбнулся.

– Знаешь, знаешь. – И, услышав молчание в ответ, добавил: – В общем, удачи… в чем бы там ни было.

Всегда ему не сиделось на месте, всегда ему что-то было необходимо делать, вот и сейчас – пока мы приканчивали вторую чашку, он нервно крутил на пальце кольцо с ключами, постукивая и побрякивая металлом и синим камешком на брелке. Прибыл завтрак, и какое-то время мы молча его поглощали.

Потом Льюк спросил:

– «Звездная вспышка» еще у тебя?

– Нет. Продал. До последнего фала, – ответил я. – Работа, ты ж понимаешь. Я был так занят, что плавать просто не было времени. А смотреть, как она стоит без дела, – не могу. Тяжко.

Льюк кивнул.

– Хреновато дело. Помнишь, в школе – как мы лихо проводили время под ее парусами. И потом. Вот бы по старой памяти еще разок выйти на ней.

– Да.

– Скажи, ты видел Джулию в последнее время?

– Нет, с тех пор как мы с ней разбежались – ни разу. Я думаю, она все еще с этим парнем, как его – Рик? А ты?

– Прошлым вечером.

– Как ее занесло?

Льюк пожал плечами.

– Она была в нашей компании… а потом нас раскидало кого куда.

– И как она?

– Такая же, как и раньше. Хорошенькая. О тебе спрашивала. Еще дала мне вот это, просила передать тебе.

Он вытащил из-под куртки конверт и протянул мне. Конверт был запечатан, на нем значилось мое имя, написанное рукой Джулии. Я разорвал конверт и прочел:

«Мерль,

я ошибалась. Я знаю, кто ты такой, и становится опасно. Мне необходимо тебя увидеть. У меня есть кое-что, что нужно тебе. Это очень важно. Пожалуйста, позвони или зайди как только сможешь.

Люблю,

Джулия».

– Спасибо. – Я раскрыл рюкзак и положил письмо под клапан.

Я не знал, что и думать, слишком все было туманно. В высшей степени. Но надо было с этим что-то решить – потом. Джулия мне все еще нравилась – больше, чем хотелось об этом думать. Но вот хочу ли я ее видеть опять – в этом я не был уверен. Интересно, что она имела в виду, когда уведомляла, что знает, кто я такой?

Я выбросил ее на время из головы. Сидел смотрел, как по улице пробегают машины, пил кофе и вспоминал, как впервые встретил Льюка в Фехтовальном клубе в наш выпускной год. Он был тогда невероятно хорош.

– Все еще фехтуешь? – спросил я.

– Бывает. А ты?

– Временами.

– А кто лучше, так мы с тобой и не выяснили.

– Сейчас некогда, – сказал я.

Льюк усмехнулся и пару раз сделал выпад ножом в мою сторону.

– Да, пожалуй. Когда едешь?

– Думаю, завтра. Разгребу кое-какие дела – и двину.

– И куда?

– Не знаю, куда-нибудь. Еще не решил.

– Ты точно свихнулся.

– Обычно это называется Wanderjahr[3]3
  Wanderjahr – с немецкого «год странствия»; время после завершения образования, посвященное или образовательным путешествиям, или переездам в поисках бытового устройства.


[Закрыть]. Не успел в свое время, теперь хочу наверстать.

– Звучит и правда красиво. Может, как-нибудь я тоже попробую.

– Все может быть. Хотя я думал, что свой ты использовал по частям.

– Ты про что?

– Я здесь не единственный, кто пропадает надолго.

– А, это. – Льюк отмахнулся. – Это бизнес, а не удовольствие. Пришлось заключить несколько сделок, чтобы оплатить счета. Собираешься навестить своих?

Странно – почему он об этом спрашивает? Ни один из нас никогда раньше не заговаривал о родителях, только в самых общих чертах.

– Не думаю, – сказал я. – А твои-то как?

Перехватив мой взгляд, он удерживал его какое-то время, застывшая на лице улыбка стала чуточку шире.

– Трудно сказать. Как-то не созванивались.

Я улыбнулся тоже.

– Знакомое чувство.

Мы справились наконец с едой и выпили наш прощальный кофе.

– Так ты не поговоришь с Миллером? – спросил Льюк.

– Нет.

Он снова пожал плечами. Официант принес чек, и Льюк взял его первым.

– За мой счет, – сказал он. – В конце концов, кто из нас работает?

– Спасибо. С меня ужин. Где ты остановился?

– Сейчас. – Он потянулся к карману, достал картонку со спичками и кинул мне. – Вот. Мотель «Нью-Лайн».

– Скажем, я зайду где-то в шесть?

– О’кей.

Он расплатился, мы вышли на улицу и расстались.

– Увидимся, – сказал он.

– Ага.

Пока, Льюк Рейнар, пока. Странный ты человек. Мы знали друг друга почти восемь лет. Весело проводили время. Соревновались кое в каких видах спорта. Бывало, чуть ли не каждый день бегали вместе трусцой. Оба были в одной команде. Назначали порой свидания одним и тем же девчонкам. И вот прошло время – и снова меня мучает вопрос: кто же на самом деле этот сильный, смышленый, скрытный, так похожий на меня человек. Между нами явно была какая-то связь, но какая – я так до конца и не понимал.

Я отправился на стоянку возле своего дома и, прежде чем швырнуть вещи в машину и завести двигатель, проверил под капотом и днищем. Ехал я медленно, провожая долгими взглядами все, что когда-то было свежо и ново – давно, восемь лет назад, – и всему говоря «прощай». За последнюю неделю я сказал это уже всем людям, кто хоть что-то для меня значил. Всем, кроме Джулии.

Я чувствовал, что все откладываю это прощание: всегда мешали какие-нибудь дела. Нет, сейчас или вообще никогда, тем более – появился повод. Я заехал на стоянку у магазина и заметил телефон-автомат, но, когда набрал ее номер, ответа не получил. Я подумал, что она, должно быть, снова работает полную смену с утра, но с таким же успехом можно было предположить, что она принимает душ или ушла за покупками. Я решил сам съездить и посмотреть. Тем более это близко. И что бы она обо мне ни думала, это будет хороший предлог, чтобы увидеть ее в последний раз.

Несколько минут я кружил по окрестным улицам, прежде чем заметил площадку, где можно было припарковаться. Поставив и заперев машину, я вернулся на угол и повернул направо. День стал чуть-чуть теплее. Где-то надрывались собаки.

Я прошагал по кварталу к большому викторианскому дому[4]4
  То есть построенному в викторианском стиле 1840–1900 гг., характерными чертами которого является смешение готики и барокко, резной пышный орнамент, темные цвета. Название произошло от имени английской королевы Виктории.


[Закрыть], что когда-то переделали в многоквартирный. С того места, где я стоял, окон Джулии видно не было. Она жила на последнем этаже, и окно выходило на противоположную сторону. Пока я шел по дорожке к дому, я пытался не дать воли воспоминаниям, но попробуй их удержи. Мысли о времени, проведенном вместе, нахлынули на меня вновь и потянули за собой забытые было чувства. Я остановился. Глупо было сюда приходить. Глупо волноваться о том, без чего ты вполне мог обходиться. И все-таки…

Дьявольщина! Я хотел увидеть ее еще раз. И назад поворачивать не намерен. Я одолел ступени и прошел через главный вход. Дверь с треском хлопнула.

Та же самая парадная. Та же фиалка в горшке – усталая, как и прежде; та же пыль – на листьях, на шкафчике перед зеркалом в позолоченной раме; сколько раз отражало оно наши объятия, и всегда чуть-чуть искаженно. Зарябило мое отражение, когда я проходил мимо.

Я поднялся по лестнице, устланной зеленым ковром. Где-то завыла собака.

Первая площадка не изменилась. Я прошел по короткому коридору, мимо полинялых гравюр и помнящего седую древность стола, повернул и стал взбираться по второй лестнице. На половине пролета я услышал сверху царапанье и странный какой-то звук – будто по паркетному полу прокатилась бутылка или ваза. И вновь, кроме тишины, ничего, только изредка задувал сквозняк где-то со стороны карнизов. Внутри заныло от смутного предчувствия, и я прибавил шагу. На верхней площадке я остановился, прислушался – все как будто было в порядке, но, сделав очередной вдох, я почувствовал необычный запах. Что это могло быть – пот, плесень, или пахло влажной землей? Единственное, в чем я не сомневался, что это органика.

Тогда я приблизился к двери Джулии и выждал пару секунд. Запах здесь как будто бы стал сильнее, но никаких новых звуков я не услышал.

Я тихонько поскреб по темному дереву. Мгновение мне казалось, что внутри кто-то возится, но только мгновение. Я постучал еще.

– Джулия? – позвал я. – Это я – Мерль.

Ничего. Я постучал громче.

За дверью что-то с грохотом повалилось. Я дернул. Заперто.

Тогда, рванув изо всех сил, я выдрал ручку и всю дверную механику с потрохами. И тут же отодвинулся влево, за край двери со стороны петель и за косяк. Протянул левую руку и – кончиками пальцев, легонько – надавил на дверную панель.

Когда дверь приоткрылась на несколько дюймов, я замер. За порогом все было тихо, а в щели между дверью и косяком был виден лишь участок стены, кусок пола с узкими акварельными бликами, краешек красной софы и зеленый ковер. Я толкнул дверь еще. Все то же самое, только лучше видно. И запах сильнее.

Я сделал полшага вправо и плавным усилием надавил на дверь.

Ничегоничегоничего…

Потом я увидел ее и отдернул руку. Она была там. Лежала поперек комнаты. Вся в крови…

Кровь была на полу, на ковре, а у ближнего угла слева – сплошь одно кровавое месиво. Мебель вся вверх ногами, разодранные подушки…

Я сдержался и не бросился вперед сразу.

Я сделал медленный шаг, второй, мои чувства были настороже. Перешагнул порог. В комнате – ничего. Никого. Фракир туго стянула мое запястье. Наверно, мне надо было что-то сказать, но крыша у меня в тот момент съехала совсем.

Я подошел и стал возле нее на колени. Меня замутило. От дверей не было видно, что не хватало половины лица и правой руки. Она не дышала, и ее сонная артерия была неподвижна. Персикового цвета халат на ней был разорван и окровавлен; шею охватывала голубая нить ожерелья. Кровь, что попала за край ковра, была размазана по паркету. Отпечатки следов были не человеческие, явно здесь побывала какая-то большая, хорошо откормленная, длиннотелая тварь, к тому же трехпалая и с когтями.

Сквозняк, – отметил я уголком сознания: тянуло из спальни, что была за моей спиной, из открытой двери, – вдруг ослабел, запах, наоборот, усилился. Опять бешено запульсировало на запястье. Хотя сзади не доносилось ни звука. Стояла абсолютная тишина, но я знал, что тварь там.

С колен я перекатился на корточки, на ходу развернулся…

На меня смотрела страшных размеров пасть, набитая нехилых размеров зубами; их окружала кровавая оторочка губ. Все это принадлежало собакоподобной твари, весу в которой было несколько сотен фунтов, не меньше; тело ее покрывала грубая, словно заплесневелая желтоватая шерсть. Уши больше походили на колонию грибка. А широко распахнутые желто-оранжевые глаза обещали похороны.

Нисколько не сомневаясь в ее намерениях, я швырнул в нее дверной ручкой, которую все это время, оказывается, не выпускал из рук. Она шарахнула тварь по костяному гребню над левым глазом, но та, по-моему, даже и не почувствовала. Все так же без единого звука тварь прыгнула на меня.

И не было даже секунды перемолвиться словом с Фракир…

Люди, работающие на бойне, знают, что на лбу у животных существует такая точка, которую можно найти, мысленно проведя две линии: одну – от правого уха к левому глазу и другую – наоборот, от левого уха к правому глазу. Смертоносный удар наносится на дюйм-два выше точки пересечения линий получившегося креста. Меня этому научил дядя. Хотя на бойне он никогда не работал. Просто знал, как убивать.

Так что, когда тварь прыгнула, я кувыркнулся вперед и в сторону и нанес хороший удар в то самое место. Но эта скотина оказалась подвижней, чем я рассчитывал, и когда ее достал мой кулак, она уже отпрянула. Ее шейные мышцы погасили силу удара.

Правда, впервые за это время она подала голос – взвизгнула. Помотав головой, зверюга довольно шустро сделала разворот и снова кинулась на меня. Теперь из ее груди вылетал глухой раскатистый рык, а прыжок был уже высоким. Я знал, что увернуться от нее у меня не получится.

Но дядя успел меня научить, как хватать собаку за складки на шее – с боков и под челюстями. Для большой собаки нужна хорошая хватка, хватать нужно как следует и наверняка. Но в эту секунду особого выбора у меня не было. Если я попробую пнуть ее и промажу, зверюга как пить дать оттяпает мне ногу.

Когда мы сошлись вплотную, руки мои, как змеи, рванулись вперед и вверх, и я кинулся к ней в объятия. Я был уверен, что тварь намного тяжелее меня, и мне пришлось хорошенько просчитать момент сил.

Я уж было совсем подумал, что останусь без пальцев или даже без кисти, но, к счастью, угадал ниже челюсти, ухватил зверюгу за складки и крепко сжал. Я продолжал держать руки вытянутыми и напрягся, наклонившись вперед. Меня тряхнуло от мощи ее броска, но хватка моя не ослабла, и я погасил удар.

Пока я слушал ее рычание и разглядывал слюнявую пасть – она была где-то в футе от моего лица, – неожиданно до меня дошло, что все, что я до этого делал, делалось почти бессознательно. Ведь собаку можно ударить башкой обо что-то твердое, что будет под рукой: сонные артерии у них так глубоко запрятаны, что полагаться на прямое давление, чтобы вывести тварь из строя, – затея слишком опасная. Зверина была сильна, и пальцы у меня уже стали соскальзывать от яростных ее изворотов. А еще, пока я старался удержать ее пасть подальше от своего лица и одновременно продолжал задирать ее вверх, пришла и другая мысль: если тварь встанет на задние лапы и вытянется, то, пожалуй, будет выше меня. Я мог бы попробовать пнуть ее в мягкое брюхо, но тогда, вероятно, мне не удастся удержать равновесие, а заодно и ослабнет хватка, и пах мой будет открыт для ее зубов.

Но тварь выскользнула из моей левой руки, и у меня не было больше выбора, кроме как помочь себе правой или потерять ее навсегда. Так что я изо всех сил оттолкнул чудище от себя и вновь отступил назад. Я искал оружие, любое оружие, но под рукой, как назло, не было ничего подходящего.

Она бросилась снова, нацелившись на мою глотку, но двигалась слишком быстро и высоко, чтобы я исхитрился еще раз попасть ей в голову. Я вообще не успевал убраться с ее дороги.

Передние лапы твари были на уровне моей грудной клетки, и я надеялся, что мой дядя был прав и на этот счет, когда я сжал их изо всех сил и, подныривая в развороте, упал на одно колено, одновременно опустив подбородок и отведя голову, чтобы избежать ее челюстей и защитить горло. Кости твари хрустнули и затрещали, когда я все это проделывал, а голова ее сразу же опустилась, чтобы атаковать мои запястья. Но я уже поднимался, отталкиваясь от нее и резко вставая.

Тварь перекатилась через спину, крутанулась и почти встала на лапы. Но когда когти ее царапнули пол, она издала что-то среднее между рычанием и всхлипом и завалилась вперед.

Я собрался было еще раз ударить ее по черепу, когда зверюга поднялась на ноги, двигаясь неожиданно резво, во всяком случае намного быстрее, чем я ожидал. Она тут же подняла правую переднюю лапу и удерживала теперь равновесие на трех остальных, по-прежнему зло рыча и не сводя с меня своего взгляда; с ее нижней челюсти стекала слюна. Я чуть-чуть сдвинулся влево, уверенный, что, несмотря ни на что, тварь бросится на меня еще раз, и согнулся, заняв позицию, которой меня никто не учил, – должны же, в конце концов, иногда посещать человека оригинальные мысли.

Теперь, когда тварь накинулась на меня, двигалась она уже медленнее. Пожалуй, я даже сумел бы прицелиться и двинуть ей по черепу. Хотя не знаю, пробовать я не рискнул. Я еще раз схватил тварь за шею, а насчет того, что мне делать дальше, – тут опыт у меня уже был. Да и всего-то мне нужна была какая-то пара секунд – за это время она у меня не вырвется. Не останавливая ее движения, я повернулся в низком наклоне и, подтолкнув ее изо всех сил, слегка подправил траекторию зверя.

Зверюга перевернулась в воздухе и ударилась спиной об окно. Со звоном и треском она вывалилась наружу, прихватив с собой большую часть рамы и занавеску с карнизом.

Я услышал, как она грохнулась тремя этажами ниже. Когда я поднялся и заглянул вниз, она лежала на бетонной площадке патио[5]5
  Патио – внутренний дворик, засаженный зеленью, иногда деревьями, огражденный от улицы стеной дома или же самим домом. Вход в патио устраивается прямо из дома.


[Закрыть], где мы с Джулией часто посреди ночи тянули пиво; тело твари еще несколько раз дернулось и затихло.

Я вернулся к Джулии и взял ее руку в свою. Наконец я почувствовал, насколько я переполнен гневом. Явно, кто-то стоит за всем этим. Опять Z? И это очередной его апрельский подарок? Я чувствовал – да, так оно и есть; я хотел расправиться с Z, как только что расправился с тварью, сотворившей все это. И у Z должна быть причина. Должен быть хоть намек на причину.

Я поднялся, сходил в спальню за одеялом и накрыл им Джулию. Машинально – обыскивая квартиру – стер отпечатки пальцев с валявшейся на полу дверной ручки.

Их я нашел на каминной полке между часами и пачкой записей по оккультизму. Я коснулся их, ощутил холод и в это мгновенье понял, что все гораздо серьезнее, чем я думал. Они должны были быть моими – ведь Джулия действительно говорила, что у нее есть что-то нужное мне, – но это были не мои; в чем-то я узнавал их, тасуя; в чем-то они загоняли меня в тупик. Карты – это были они. Козыри, похожие и не похожие на те, которые я когда-либо видел раньше.

Колода была неполной. Всего несколько карт. Странные, очень странные это были карты. За окном уже завывала сирена; я быстро сунул их в боковой карман. С пасьянсом можно и подождать.

Я скатился с лестницы и вылетел через заднюю дверь, к счастью, ни на кого не наткнувшись. Фидо все еще лежал там[6]6
  Фидо – как и Ровер, распространенная в Штатах собачья кличка.


[Закрыть], где упал, и все соседские собаки обсуждали это событие. Я взял по пути все ограды и потоптал все клумбы, какие были, задними дворами срезая к боковой улице, где осталась моя машина.

Минутой позже я был уже за мили оттуда и пытался выскрести из памяти кровавые отпечатки лап.