Текст книги "Пришельцы с небес"

Автор книги: Роджер Джозеф Желязны

Соавторы: Урсула Кребер Ле Гуин,Пол Уильям Андерсон,Альфред Элтон Ван Вогт,Лайон Спрэг де Камп,Мюррей Лейнстер,Ли Дуглас Брэкетт,Фриц Ройтер Лейбер,Брайан Уилсон Олдисс,Джек Холбрук Вэнс,Джеймс Генри Шмиц
сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 39 страниц)

Избежав метаний и бормотаний, я добрался до зеленой воды и бросился к родному гнезду.

Как только меня втащили на борт, я стянул маску на шею, сделал из ладони козырек и стал высматривать водовороты на поверхности. Естественно, первым же моим вопросом было: «Ну и где он?»

– Нигде, – ответил матросик, – как только ты нырнул, мы его потеряли да так с той поры и не видели. Ушел, наверное.

– Жаль.

Дергунчика оставили внизу принимать ванну. На какое-то время моя работа кончилась, и я пошел пить кофе с ромом.

Шепот за спиной: «А вот ты – ты смог бы так смеяться после такого?»

Вдумчивый ответ: «А это смотря над чем он смеется».

Я, все еще посмеиваясь, с двумя чашками кофе прошел в центральный купол.

– Ну как, ни слуху ни духу?

Майк кивнул. Его большие руки тряслись, а мои, когда я ставил чашки, оставались спокойными, как у хирурга.

Когда я сбросил баллоны и начал искать скамейку, он взвился.

– Не капай на эту панель! Ты что, хочешь и себя угробить, и пережечь предохранители? Они же денег стоят!

Я вытерся полотенцем, сел перед пустым экраном и блаженно потянулся. Плечо чувствовало себя как новенькое.

Эта маленькая штуковина, через которую люди переговариваются, что-то захотела сказать. Майк щелкнул переключателем и предложил ей дерзать.

– Карл там, мистер Дабис?

– Да, мэм.

– Дайте мне с ним поговорить.

– Говори, – сказал я.

– Ты в порядке?

– Да, спасибо. А ты что, сомневалась?

– Долгое погружение. Думаю… думаю, я закинула слишком далеко.

– Я только рад, у меня же коэффициент три. Я же загребаю на этом пункте об опасной работе уйму денег.

– В следующий раз я буду осторожнее. – Голос Джин звучал виновато. – Наверное, это – от излишнего рвения. Извини. – Фраза так и повисла незаконченной, связь прекратилась, а я остался с пригоршней специально заготовленных ответов.

Я вытащил у Майка из-за уха сигарету и прикурил от бычка, оставшегося в пепельнице.

– Карл, она вела себя очень прилично, – сообщил он мне, отвернувшись от своего пульта.

– Знаю, – сказал я ему. – А я – нет.

– Хочу сказать, она – очень милое существо. Упрямая – это точно. Но тебе-то она что сделала?

– За последнее время? – уточнил я.

Он посмотрел на меня и уткнулся взглядом в чашку.

– Я знаю, это не мое де… – начал он.

– Сахару и сливок?

Ни в тот день, ни ночью Ихти не вернулся. Линия Жизни передавала какой-то диксиленд, мы с Майком устроили на лужайке детский смех, а бдительная Джин повелела тем временем подать ей ужин прямо в Вагон. Потом она попросила принести туда же раскладушку. Любимый свой «Дип Уотер Блюз» я врубил по наружным динамикам, чтобы послушали все, кто на палубе, и начал ждать, когда же Джин позвонит и начнет ругаться. И не дождался – уснула уже, наверное.

Я соблазнил Майка сыграть в шахматы, чем мы и занимались до рассвета. Разговор тем самым ограничился несколькими «шахами», одним «матом» и одним «чтоб тебя!». Майк не умеет проигрывать, так что дальнейшая беседа тоже не состоялась, и меня это вполне устраивало. Я позавтракал бифштексом с жареной картошкой и завалился спать.

Десять часов спустя кто-то начал меня толкать; я приподнялся на локте, однако от открывания глаз воздержался.

– В чем дело?

– Извините, что разбудил вас, – сказал один из молодых матросов, – но мисс Лухарич хочет, чтобы вы отсоединили дергунчика, чтобы можно было плыть дальше.

Я продрал один глаз, все еще решая, удивляться или нет.

– Подтяните его к борту. Там его кто хочешь отцепит.

– Он уже у борта, сэр. Но она сказала, что это – ваша работа и лучше все делать по правилам.

– Очень заботливо с ее стороны. Уверен, мой профсоюз оценит ее память.

– Э-э… а еще она просила передать вам, чтобы вы переодели трусы, причесались и побрились. Мистер Андерсон собирается снимать.

– Ладно. Идите передайте ей, что я уже иду, – и спросите, не найдется ли у нее лака для ногтей.

Подробности опущу. Все заняло три минуты, я верно сыграл свою роль, даже извинился, поскользнувшись и уткнувшись в белый тропический костюм Андерсона мокрым дергунчиком. Он улыбнулся и отряхнулся; она улыбнулась, хотя даже Лухарич комплектаколор не мог полностью скрыть темные круги под ее глазами; я тоже улыбнулся и помахал рукой всем нашим болельщикам, глядящим в телевизор. «Мисс Вселенная, вы тоже можете стать похожей на охотницу за чудовищами. Пользуйтесь кремом для лица производства «Лухарич энтерпрайзис» – всего-то и делов».

Я спустился вниз и сделал себе бутерброд с тунцом и майонезом.

Два похожих на айсберги дня – тусклые, белесые, полурастаявшие, зябкие, по большей части незаметные и определенно угрожающие состоянию рассудка – проплыли мимо, и я был рад о них забыть. Чего-то ради вернулось ощущение вины за прошлые поступки, начали сниться неприятные, тревожные сны. Для поддержания бодрости я связался с Линией Жизни и проверил состояние своего счета.

– Собрался по магазинам? – спросил соединивший меня Майк.

– Домой собрался, – ответил я.

– Чего?

– Майк, после этого раза я завязываю. Черт с ним, с Ихти! Черт с ними, с Венерой и «Лухарич энтерпрайзис»! И черт с тобой!

Вздернутые брови.

– Чего это ты вдруг?

– Я ждал такого случая больше года, а вот теперь, оказавшись здесь, понял, что дерьмо все это собачье.

– Ты знал, на что идешь, подписывая контракт. Что бы ты ни делал, работая на продавцов крема для лица, ты продаешь крем для лица.

– Да нет, не в этом дело. Конечно же, коммерческий аспект меня раздражает, но Стадион всегда использовался для рекламы, с самого первого своего плавания.

– А чего же тогда?

– Пять или шесть причин. Главное – мне теперь все равно. Когда-то самым важным для меня было поймать эту тварюгу, а теперь – нет. Сперва это было так, мелкая блажь, но затем я вылетел на этой блажи в трубу и взалкал крови. Ну а теперь я понимаю, что эта кровь близко. И – ты будешь смеяться – мне жалко Ихти.

– И теперь он тебе не нужен?

– Я возьму его, если он достанется нам тихо и спокойно, но рисковать своей задницей, заставляя его залезть в хопкинсовский холодильник, мне не хочется.

– Я склонен думать, что это – одна из оставшихся четырех-пяти вышеупомянутых причин.

– Как то?

Он внимательно изучал потолок.

– Ладно, – промычал я. – Только не думай, что я вот так возьму и все тебе расскажу, чтобы ты мог порадоваться своей догадливости.

– Последнее время видок у нее еще тот, – ухмыльнулся Майк. – И это – не только из-за Ихти.

– Ничего хорошего из этого не выйдет. – Для убедительности я покачал головой. – Мы оба взрывоопасны по натуре. Нельзя приделывать к ракете сопла с обеих сторон, на такой технике никуда не улетишь – они просто сплющат все, что посередке.

– Так было раньше. Это, конечно, не мое дело…

– Еще раз это повторишь – останешься без своих зубов.

– Ой, как страшно. Да в любой день и в любом месте…

– Продолжай! Скажи же!

– Да в гробу она видала этого крокодила, ей просто захотелось вернуть тебя, вот и все.

– Пять лет – слишком долгий срок.

– Под твоей носорожьей шкурой есть что-то такое, что нравится людям, – пробормотал он, – или я бы этого не говорил. Может, ты напоминаешь нам, людям, о какой-нибудь паршивой уродливой собачонке, которую мы жалели, когда были детьми. Так или иначе, кое-кто хочет забрать тебя домой и заняться твоим воспитанием. Кроме того, голь перекатная не должна быть чересчур переборчивой.

– А ты знаешь, приятель, – хмыкнул я, – что я сделаю по прибытии в Линию Жизни?

– Да уж представляю.

– Ошибаешься. Я лечу на Марс, а оттуда – домой. И первым, заметьте, классом. Венерианские законы о банкротстве не касаются марсианских трастовых фондов, так что у меня есть еще заначка в таком месте, где ее не тронут моль и плесень. Я собираюсь купить большой старый дом на Заливе. Потребуется работа – приезжай, будешь открывать мне бутылки.

– Что, слаб в коленках? – поинтересовался Майк.

– Есть немного, – признал я, – но ведь и ей так будет лучше.

– Я про вас наслышан, – сказал Майк. – ‘Значит, ты – разгильдяй и подонок, а она – стерва. В наши дни это называют психологической совместимостью. Бога ради, наживляльщик, хоть раз в жизни попробуй сохранить свой улов.

Я отвернулся.

– Понадобится та работа – заходи.

Я тихо запер за собой дверь и ушел, а Майк так и сидел в ожидании, когда же она с треском захлопнется.

День Зверя начинался вполне обыкновенно. Через двое суток после моего трусливого побега от пустого места я снова отправился наживлять трос. На экране – ничего, я просто подготавливал все для очередной попытки.

Проходя мимо Вагона, я бросил «доброе утро», получил изнутри ответ и стартовал. За это время я успел наново, без всякого шума и тем более ярости, обдумать сказанное Майком. Мнения своего я менять не стал, но решил, однако, держаться с Джин в рамках вежливости.

Вниз, вглубь, вдаль. На этот раз удочка заброшена поскромнее, примерно на двести девяносто метров. Черные тросы змеились где-то слева, и я следовал за их колебаниями из желто-зеленой воды в темные глубины.

Глухая, мокрая ночь, я плыл сквозь нее, как сдуревшая, с ярким хвостом впереди, комета.

Я поймал гладкий блестящий трос и начал приделывать к нему наживку. И вдруг по мне, от ног к голове, прокатилась волна ледяной воды, шквал, будто кто-то открыл подо мной огромную дверь. Меня сносило вниз, но не так же быстро!

Из всего этого следовало, что из глубин поднимается нечто, вытесняющее уйму воды. Я все еще не думал об Ихти. Так, странненькое течение, но не Ихти же, в конце концов!

Я закончил присоединять провода и как раз вытащил первую затычку, когда подо мной вырос огромный, неровный черный остров…

Я посветил фонариком вниз. И увидел открытую пасть.

Я превратился в кролика.

По всему моему телу, от макушки к ногам, прокатилась волна смертельного страха. У меня сжался желудок и закружилась голова.

Еще одно дело, только одно. Осталось сделать. Наконец-то. Я выдернул остальные затычки.

К этому времени я уже мог сосчитать чешуйчатые выступы, окружающие его глаза.

Дергунчик раздулся, засветился розовым… задергался!

Теперь мой фонарь. Нужно его выключить, чтобы перед Ихти осталась только наживка.

Я мельком глянул назад и врубил движки.

Он был так близко, что дергунчик отражался у него на зубах и в глазах. Четыре метра, не больше; уходя вверх, я задел его блестящие челюсти струями двигателей. Я не знал, остался он на месте или пустился вдогонку. Ежесекундно ожидая быть съеденным, я начал терять сознание.

Воздух в движках кончился, и я вяло зашевелил ластами.

Слишком быстрый подъем – я почувствовал надвигающуюся судорогу. Лишь разок махнуть фонариком, кричал кролик. Только на секунду, чтобы узнать…

Или все закончить, ответил я. Нет, кролик ты мой драгоценный, мы не будем выбегать на охотника. Посидим в темноте.

Ну вот, зеленая вода. Потом желто-зеленая, наконец поверхность.

Я изо всех сил рванул к Стадиону. Мощная, словно от взрыва, волна бросила меня вперед. Мир схлопнулся, где-то вдалеке раздался голос:

– Он жив!

Гигантская тень и такая же гигантская волна. Леска ожила. Страна Счастливой Рыбалки. Может, я что-то сделал не так?

Где-то была сжата Ладонь. Что есть наживка?

Пара миллионов лет. Я помню себя одноклеточным организмом, болезненное превращение в амфибию, затем в воздуходышащее. Откуда-то с вершины дерева я услышал голос:

– Он приходит в себя.

Мое развитие достигло стадии хомо сапиенса, а затем я продвинулся на следующую эволюционную ступень – хомо сапиенса с крутого бодуна.

– Не пытайся вставать.

– Поймали? – невнятно пробормотал я.

– Он все еще сопротивляется, но уже на крючке. Мы уж было решили, что он прихватил тебя на закуску.

– Я тоже так решил.

– Подыши этим и замолчи.

Воронка на лице. Хорошо. Поднимите кубки и пейте.

– Он был очень глубоко. За пределом сонара. Мы засекли его, только когда он начал подниматься. А тогда было слишком поздно.

Я начал зевать.

– Сейчас мы отнесем тебя внутрь.

Я сумел извлечь привязанный к лодыжке нож.

– Только попробуй, останешься без пальца.

– Тебе нужно отдохнуть.

– Тогда принеси еще пару одеял. Я остаюсь.

Я снова лег и закрыл глаза.

Кто-то тряс меня. Холод и полумрак. Палуба залита желтым светом прожекторов. Я лежал на сооруженной рядом с центральным куполом койке и дрожал, несмотря на шерстяные одеяла.

– Прошло уже одиннадцать часов. Сейчас ты ничего не увидишь.

Во рту привкус крови.

– Выпей это.

Вода. Я хотел сказать пару ласковых слов на этот счет, но не мог пошевелить языком.

– Только не надо спрашивать, как я себя чувствую, – прохрипел я. – Сейчас полагается задать этот вопрос, но не надо. Ладно?

– Ладно. Хочешь пойти вниз?

– Нет, просто дай мне мою куртку.

– Держи.

– Что он делает?

– Ничего. Он на большой глубине. Накачан наркотиками, но всплывать пока не хочет.

– Когда он в последний раз показывался?

– Часа два назад.

– Джин?

– Сидит в Вагоне, никого к себе не пускает. Слушай, тебя зовет Майк. Он прямо за тобой, в рубке.

Я сел и развернулся. Майк смотрел на меня. Он махнул рукой, я помахал ему в ответ.

Я скинул ноги на палубу и пару раз глубоко вдохнул. Болит желудок. Я встал на ноги и кое-как доковылял до рубки.

– Как насчет выпить?

Я посмотрел на экран. Пусто. Ихти слишком глубоко.

– За счет заведения?

– Да, кофе.

– Только не кофе.

– Ты болен. К тому же здесь ничего, кроме кофе, пить не разрешается.

– По определению, кофе – это коричневатая жидкость, согревающая желудок. У тебя есть такая в нижнем ящике.

– Чашек нет. Придется из стакана.

– Тяжелая жизнь.

Он налил.

– Хорошо получается. Тренировался для той работы?

– Какой работы?

– Ну, что я тебе предлагал.

На экране что-то появилось!

– Он поднимается, мэм, поднимается! – заорал Майк в микрофон.

– Спасибо, Майк, у меня тоже есть сигнал.

– Джин!

– Заткнись! Она занята!

– Это Карл?

– Да, – отозвался я. – Потом поговорим. – И прервал связь. Зачем я это сделал?

– Зачем ты это сделал?

Не знаю.

– Не знаю.

Ну какой смысл с ним разговаривать? Все равно что с самим собой. Я встал и вышел наружу. Ничего нет.

Что-то есть?

Стадион закачался! Должно быть, он увидел корабль и снова пошел на погружение. Слева закипела вода. Океан с ревом заглатывал бесконечную макаронину троса.

Я постоял немного, затем вернулся к Майку.

Два часа. Тошнота, все тело ноет. Четыре. Теперь вроде получше.

– Наркотик его пронимает.

– Похоже.

– Что насчет мисс Лухарич?

– А что?

– Она должна быть полумертвой.

– Возможно.

– И как ты с этим собираешься бороться?

– Сама напросилась. Она знала, как это бывает.

– Думаю, ты сумел бы его вытащить.

– Я тоже так думаю.

– И она тоже.

– Вот пусть и попросит.

Ихти сонно дрейфовал на глубине в шестьдесят метров. Я еще раз вышел прогуляться и совершенно случайно оказался рядом с Вагоном. Она не смотрела в мою сторону.

– Карл, иди сюда!

Инкассовые глазки, и больше ничего. И злодейский умысел усадить меня за пульт Вагона.

– Это приказ?

– Да. Нет! Пожалуйста.

Я бросился внутрь и осмотрел приборы. Он поднимался.

– Тянуть или отпускать?

Я включил лебедку. Ихти поднимался послушно, как котенок.

– Теперь решай сама.

На двадцати метрах он уперся.

– Отпустить немного?

– Нет!

Она поднимала его – десять метров, восемь…

На четырех Джин выдвинула совки, и они подхватили зверя. Теперь тянитолкай. Снаружи – торжествующие вопли, вспышки блицев.

Команда увидела Ихти.

Он начал сопротивляться. Джин держала тросы натянутыми; тянитолкай поднимался все дальше.

Вверх.

Еще два фута, и тянитолкай начал толкать.

Крики, быстрый топот.

Гигантский стебель, раскачивающийся на ветру, его шея. Зелеными холмами поднимаются из воды плечи.

– Карл, он очень большой! – закричала Джин.

А он становился все больше и больше… и беспокойнее.

– Давай!

Он посмотрел вниз.

Он посмотрел вниз, словно бог наших самых древних предков.

В моей голове мешались страх, стыд, издевательский смех.

А в ее голове?

– Давай же!

Она смотрела вверх, на зарождающееся землетрясение.

– Не могу!

Сейчас, когда кролик умер, все будет так просто. Я протянул руку.

И остановился.

– Нажми сама.

– Не могу. Давай ты. Вытащи его, Карл!

– Нет. Если это сделаю я, ты потом всю жизнь будешь мучиться, а могла ли это сделать ты. Ты душу продашь, пытаясь это узнать. Поверь мне, мы похожи, а со мной все было именно так. Выясни сейчас!

Она тупо пялилась.

Я схватил ее за плечи.

– Представь себе, что вытащили меня, – предложил я. – Я – зеленый морской змей, полное ненависти чудовище, собирающееся тебя уничтожить. Я никому не подчиняюсь. Нажми «инъекцию».

Ее рука потянулась к кнопке, но вдруг дернулась обратно.

– Ну же!

Она нажала кнопку.

Я аккуратно положил ее на пол и закончил с Ихти. Прошло добрых семь часов, прежде чем я проснулся под ровный гул винтов Стадиона.

– Ты болен, – сообщил мне Майк.

– Как Джин?

– Аналогично.

– Где зверь?

– Здесь.

– Хорошо. – Я перекатился. – На сей раз не ушел. Вот так все оно и было. По-моему, никто не рождается наживляльщиком, но кольца Сатурна поют свадебную песнь дару, оставленному морским чудовищем.

Джеймс Типтри-младший
ПОСЛЕДНЯЯ ИЗ МОГИКАН,
ИЛИ НЕБО В АЛМАЗАХ

_{James Tiptree, Jr. «Mother in the Sky with Diamonds».}

_{© Galaxy Publishing Corporation, 1971.}

_{© Перевод. Комаринец A. A., 2001.}

Об авторе

Как вы все уже вероятно знаете, многократный лауреат премий «Хьюго» и «Небьюла» Джеймс Типтри-младший – одно время фигура, настолько загадочная, чтобы считаться Б. Трейвеном научной фантастики, – на самом деле псевдоним покойной доктора Элис Брэдли Шелдон, вышедшей на пенсию психолога-экспериментатора, которая также публиковалась иногда под псеводонимом Ракуна Шелдон. Трагическая смерть доктора Шелдон в 1987 году оборвала карьеры «обоих» авторов, но прежде она успела написать произведения, удостоенные двух премий «Небьюла» и двух премий «Хьюго» (под псевдонимом Типтри) и еще одной премии «Небьюла» (под псевдонимом Ракуна Шелдон), а также завоевать, не важно, под каким именем, славу одного из лучших писателей в жанре научной фантастики.

Хотя «Типтри» опубликовал два сравнительно неплохо принятых публикой романа – «Вверх по стенам мира» и «Яркость падает с неба», – ей, как и Деймону Найту и Теодору Старджону (двум писателям, которым она была более всего близка эстетически), больше других импонировал и лучше удавался рассказ. Несколько ее рассказов стоят в ряду лучших из всех, написанных в семидесятые годы: «Лет отверткой», «Девочка, которая подключалась», «Женщины, которых мужчины не видят», «Отправь нас лучом домой», «И я проснулась и обнаружила себя на склоне Холодных гор», «Я слишком большой, но люблю играть», «Человек, что шел домой пешком», «Медленная музыка», «Дым ее поднимался вечно». И уже сейчас ясно, что эти рассказы будут читать еще долго. Они – и десятки других, ничуть их не хуже – показывают, что Элис Шелдон была просто одной из лучших авторов нашего времени, работавших в жанре научно-фантастического рассказа. На деле ее высокий темп подачи материала и развития сюжета, забота об интересах общества, ее страсть ко всему новому и неожиданному, любовь к исследованию, интерес экспериментатора к реакциям людей на сверхнормальные стимулы и эксцентричные ситуации, пристрастие к катастрофам и пестрым драматическим сюжетам, ее поглощенность мутациями времени и бескрайностью космоса сделали Элис Шелдон прирожденным автором фантастики. Сомневаюсь, что какой-либо иной жанр позволил бы ей с той же полнотой реализовать свои особые таланты, впрочем, идея сменить жанр как будто вовсе ее не интересовала. В то время когда множество других писателей-фантастов с тем же или даже с большим удовольствием писали «мэйнстрим» и посмеивались над художественными и финансовыми ограничениями жанра НФ, она желала быть автором научной фантастики; это была ее мечта и ее страсть.

Шелдон явно любила космические одиссеи и звездные оперы, даже самые примитивные, расхожие и дешевые – из разряда того, что поглощаешь со смешанным с чувством вины удовольствием, зная, что тебе это Вредно, что это, вероятно, засоряет артерии, – и включала вариации разгульных космических одиссей во многие свои рассказы и в оба романа, хотя зачастую эти мотивы обыгрывались в диссонирующем, темном – и нередко монотонно мрачном – минорном ключе со множеством любопытных перепевов флейты и эксцентричных аппликатур. (В восьмидесятые годы, под конец жизни она сознательно предприняла попытку писать в стиле «ретро», создать Ностальгическую звездную оперу – в таких рассказах, как «Единственно, что можно сделать аккуратно» и «Столкновение», которые впоследствии вошли в сборник «Звездный разлом». Хотя эти рассказы сами по себе очень неплохи, тон их был, пожалуй, слишком скованным, чтобы они могли стать в ряд с ее ранними, не столь манерными и более наивными и искренними – пусть даже временами более шероховатыми и топорными – экспериментами в жанре рассказа.) Существенное влияние Типтри на последующие поколения писателей-фантастов наиболее явно сказалось на киберпанках – которые сами причисляют рассказ «Девочка, которая подключалась» к своим прямым предшественникам, – но, на мой взгляд, она оказала также значительное влияние на будущую эволюцию космической одиссеи. Взять для примера рассказ «Последняя из могикан, или Небо в алмазах»: хотя это не самый известный рассказ Типтри и упоминания о нем крайне редко встречаются в критических статьях, следы его видны во множестве последующих произведений – от текстов Джона Варли, вышедших несколько лет спустя, до ранних рассказов Брюса Стерлинга, таких как «Рой», и до современной барочной звездной оперы девяностых годов.

Сам рассказ «Последняя из могикан, или Небо в алмазах» трудно назвать элегантным: он настолько нашпигован новыми идеями и вывертами сюжета, что вызывает ощущение почти что клаустрофобии. Это потное, плотное, выматывающее чтение, в жестоком темпе, здесь нет ни перемен настроения, ни «спокойных мест», чтобы перевести дух, такое построение много лучше подошло бы для повести (как говорят, в письме, в котором он отказывался взять рассказ на публикацию, Джон У. Кэмбелл назвал его «сжатой повестью» – в чем он, во всяком случае, был прав). Но взгляните на процесс мышления, какой происходит на заднем плане рассказа: Шелдон с начала и до конца заново выдумывает цивилизацию Пояса астероидов, уже описанную в фантастике прошлых лет, заменяя ее притягательным и причудливым социумом собственного изобретения. Здесь появляются рабы киборгов, которыми те управляют посредством радио и проводов, биологически измененные люди, адаптированные к жизни в космосе. Здесь существуют космические корабли и поселения, представляющие собой мономолекулярные пузыри «квазиживой цитоплазмы». И что главное, здесь в ходу совершенно иные психологические установки, радикально отличные от наших собственных и от тех, какие были свойственны обитателям Пояса астероидов, какими их описывала научная фантастика прошлых времен. Вы еще увидите, что эти тропы вновь и вновь возникают в фантастике восьмидесятых и девяностых годов, как будет все чаще проявляться на страницах произведений научной фантастики мысль о том, что люди, которые будут жить в будущем, будут отличаться и от вас, и от меня, что у них будут иные виды на будущее, иные цели и иная мораль, сформированные технологией и социальными переменами, вызванными той самой технологией, и новой средой обитания. В безжалостно ужатом тексте менее чем из 10 000 слов этот небольшой рассказ таит в себе споры растений, которые расцветут, взаимно оплодотворят друг друга, мутируют и, наконец, дадут богатый урожай Рассказа будущих лет…

Под псевдонимом Джеймс Типтри-младший Элис Шелдон опубликовала девять сборников рассказов: «Десять тысяч световых лет от дома», «Миры теплые и не очень», «Звездная песнь о древнем примате», «Из Отовсюду», «Повести Кинтаны Ру», «Байт прекрасный», «Звездный разлом», посмертно были опубликованы сборник «Корона из звезд» и недавний итоговый сборник «Дым ее поднимался вечно».

Последняя из могикан,

или Небо в алмазах

– Поступил сигнал, инспектор.

Оператор «Корониса» показала розовый кончик языка безобразному мужчине, ожидающему в патрульном катере Пояса астероидов. Катер завис в полумиле от базы «Коронис». «Весь щетиной зарос, – подумала оператор. – Брр…» И, спрятав язычок, мило прощебетала:

– Это с… ага… с Франшизы Двенадцать.

Лицо человека на патрульном катере сложилось в еще более безобразную гримасу. Звали его инспектор космической безопасности Голлем, и у него болел живот.

Известие о том, что инспектора Компании мучают боли, порадовало бы всех до одного пузыресквотеров от Деймоса до Колец Сатурна. Разве что они бы, пожалуй, удивились, что у инспектора вообще имеется желудок, а не бобина магнитной ленты с записью контактов. Голлем, говорите? Да, всех друзей Голлема хватило б, чтобы основать колонию на мезоне, и сам он прекрасно это знал.

Впрочем, его желудок к этому привык. Желудок начал даже привыкать к работе на «Взаимный фонд Коронис», а его хозяин еще не оставлял надежды, что ему удастся пережить своего босса по имени Квайн.

Убивала его вовсе не желудочная колика, нет, дюйм за дюймом его снедало то, что он спрятал за Франшизой Четырнадцать, на самом краю сектора «Коронис».

Голлем, хмурясь, смотрел на экран, куда девица Квайна как раз вносила беды его следующего обхода. Считалось, что живая девица за консолью коммутатора повысит боевой дух служащих. Но при виде ее настроение у Голлема не улучшалось. Он знал, как выглядит, и нутром чуял, что это за вспышка была у Двенадцатой.

Когда набитые девицей данные вышли к нему на экран, он сразу понял, что это и впрямь жалоба на «барабашку». Призрачные сигналы в линиях.

О боже, нет. Только не это.

Он ведь только что все исправил и замел следы.

Франшизу Двенадцать держала «Уэст Хем Химикаты», жутковатая компания, которой заправляли киборги. Если он не доберется туда в ближайшее время, они пошлют следопыта. Но как ему туда попасть? Он только что оттуда, и к тому же по расписанию он должен двигаться вверх во Франшизу Один.

– Развернуть обход, – буркнул он в микрофон терминала. – Начать с Франшизы Четырнадцать. Цель: внеплановая проверка наращивания конгломерата на Одиннадцатой плюс экстренный ответ на вызов с «Уэст Хем». Выделить два дополнительных блока питания.

Девица занесла все в журнал базы; ей решительно не было дела до того, что инспектору взбрело в голову начать свой обход с космоклоаки.

Обрубив связь, Голлем ввел код нового курса, пытаясь не думать о том, как будет объяснять Квайну, на что пошли излишки питания. Если хоть кто-нибудь залезет в его терминал и найдет в бортжурнале фиктивные записи, грузить Голлему до конца жизни руду, да еще с электродами за ушами.

Он набрал с клавиатуры код инъекции «Вэйгиз», чтобы снять боль в желудке, и поймал ошибку в коде, какую исправил без особой радости. Большинство «поясников» (так звали жителей Пояса астероидов) приняли переход на реактор, работающий от накопителя гравитации, с распростертыми объятиями. Голлем терпеть его не мог: какая радость висеть, качаясь вверх-вниз задницей, вместо того чтобы самому гнать жестянку, куда пожелаешь. Как по старинке, по-настоящему.

Я последний фанат машин, думал он. Богом забытый динозавр в космосе…

Но у динозавра хватило бы ума не связываться с мертвой девчонкой.

И с «Рагнарёком».

Стрелка на индикаторе суммарного давления атмосфер качнулась и подпрыгнула, и патрульный катер ввинтился в нод искривления поля – Голлем, во всяком случае, надеялся, что так это произошло. Он отпихнул щупальце нового биомонитора, какой ему запихнули в корабль, и стая смотреть на звездную россыпь на обзорных экранах, пока искривление пространства не превратило эти звезды в кашу. В Поясе всегда есть на что поглядеть. На сей раз это была буря из мелких полумесяцев, хвостом тащившихся за его кораблем и поблескивающих, когда кувыркались камешки.

«Небо в алмазах…»

Из больших иллюминаторов «Рагнарёка» видно голое и пустое пространство космоса. Вот как когда-то умели летать. Его Железная Бабочка. Он поскреб в бороде, подсчитывая: заглянуть к сквотерам на Четырнадцатой, а потом пять часов до «Рагнарёка».

Пискнул сигнал сводки погоды, указывая на то, что с тех пор, как он вводил курс, изменилась скорость перемещения завихрений поля. Он покрутил тюнер, настраиваясь на волну сводки и спрашивая себя, каково бы жить при погоде, сплошь состоящей из вихрей ветров газа и жидкой воды. Сам он воспитывался на Луне.

Вспышка, о которой бубнила сводка погоды, оказалась парой беглых астероидов, на всех парах несущихся прочь с орбиты Большого Юпа. Старик Юпитер еще мог время от времени разразиться парой-другой астероидов-камней. Эта парочка напоминала беглых троянцев, и направлялись они, похоже, в дальний от «Коронис» нод, в сектор Темис. Сектор, по сути, пустовал, там не было ничего сколько-нибудь значительного, кроме какой-то новой медбазы. Впрочем, это дело не его, а инспектора с Переса, придурковатого малого по имени Хара. Хара, вероятно, слишком занят сейчас тем, что толкает мутировавший бактериофаг, чтобы заметить, как они пролетели. А жаль – троянцы богаты газами.

Время кормежки. Голлем вскрыл пакет «овипафф» и врубил музыку. Свою музыку. Старый хеви-метал времен фронтира. Эти бьющие на подсознание новые биостоны не для него. Чумовые электронные децибелы вдарили по переборкам. Большими бесполезными зубами Голлем жевал пасту, кабина сотрясалась.

«Не найти мне удоВЛЕТВОРЕНЬЯ!»

Биомонитор поджал все свои ложноножки. Поделом тебе. Никто не звал тебя на Голлемов корабль, симбиот сосущий.

Хеви-метал сделал свое дело. Голлем занялся упражнениями зарядкой. Нельзя запускать себя, полагаясь на волю невесомости, как Хара. Как все они теперь. Изящество движений в невесомости? Дерьмо собачье. Немодное тело Голлема сгибалось и распрямлялось.

Горилла. Ничего удивительного, что собственной его матери хватило одного взгляда на него, чтобы броситься наутек. «За две тысячи световых лет от дома…» А где у Голлема дом? Спросите у Квайна, спросите у Компании. Космос давно поделили Компании с большой буквы.

Пора тормозить в Четырнадцатую.

Франшиза Четырнадцать радовала своей Неизменностью: беспорядочный и беззаконный муравейник налепленных одна на другую икринок и переходов меж ними. Когда разрешение стало лучше, икринки превратились в скопление пузырей-хабитатов с мономолекулярной оболочкой. Конгломерат астероидов, к какому они крепились, был синхродеформирован задолго до того, как Голлем начал обходы. Первые колонисты делали это с помощью реактивных двигателей. Круто. Теперь любой ребенок с сумматором гравитации как хочешь выправит тебе орбиту.

Пузырей на Четырнадцатой становилось все больше – и все больше детишек. Пузыри со всех сторон облепили астероид. Резервуары для выращивания тканей, продукция которых оплачивала франшизу, пока оставались нетронутыми, но во всех остальных местах пузыри лепились один на другой, причем самые новые из них закреплены были довольно хлипко. У ребятишек скоро кончится камень, на котором работает их метаболит. Всякий раз проходя через Четырнадцатую, Голлем занудно напоминал им об этом.