Текст книги "Пришельцы с небес"

Автор книги: Роджер Джозеф Желязны

Соавторы: Урсула Кребер Ле Гуин,Пол Уильям Андерсон,Альфред Элтон Ван Вогт,Лайон Спрэг де Камп,Мюррей Лейнстер,Ли Дуглас Брэкетт,Фриц Ройтер Лейбер,Брайан Уилсон Олдисс,Джек Холбрук Вэнс,Джеймс Генри Шмиц
сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 39 страниц)

Кончилось тем, что она в операции участвует. Когда они поженятся, с ней будет очень непросто управиться.

– Ладно, – произнес Калван. – Давайте отрабатывать свое жалованье.

По обеим сторонам от него поднялись солдаты, по два копья или косы на каждую аркебузу, хотя у некоторых копейщиков были на поясе пистолеты. Калван и Веркан пошли вперед, остановившись на опушке, где заняли позицию за кустами стрелки, и увидели в четырехстах ярдах Тарр-Домбру, крепость, которую нельзя взять. Белокаменные стены поднимались над пропастью, обрывавшейся прямо от вершины горы. Подъемный мост был спущен, ворота подняты. В воротах слонялись солдаты в черных с оранжевым шарфах – старые цвета его колледжа, не стрелять бы в них. Еще несколько стояли на наблюдательных постах на стенах. Чартифон и Птосфес подвели своих людей, по одной пике на каждые три аркебузы, поднимая страшный треск и грохот, от которого у Калвана волосы под шлемом встали дыбом, но в замке, кажется, никто не услышал. Чартифон накинул поверх кирасы мешок с дырами для головы и рук, а шлем обернул чем-то вроде старого посудного полотенца. Птосфес был одет в коричневое, и броня окрашена в коричневый цвет, как и у Риллы. Все поглядели налево, где по склону горы к вершине поднималась дорога.

На ней появились четыре всадника в черных с оранжевым шарфами и вымпелами на пиках. Это были поддельные принсгонцы, даст бог, они не забудут сорвать эти цвета, пока другие хостигцы их случайно не пристрелят. За ними шел длинный фургон, запряженный быками, нагруженный сеном, под которым сидели восемь хостигских пехотинцев, за фургоном – еще двое всадников в цветах Ностора, еще один фургон и еще шесть всадников. За ними – еще два фургона.

Первые четыре всадника въехали на мост и заговорили со стражниками, потом проехали внутрь. За ними проехали два фургона. Третий загрохотал по мосту и остановился точно под подъемными воротами. Погонщик, очевидно, перерезал упряжь, и фургон застрял. Четвертый фургон, нагруженный доверху камнем, остановился на дальнем конце моста, придавив его. За воротами хлопнул пистолетный выстрел, еще один, послышались крики «Хостигос! Хости-гос!». Сено в первых фургонах будто взорвалось, когда из него полезли люди.

Калван дунул в полицейский свисток, и рявкнули полдюжины слоновых мушкетов оттуда, где – можно было бы присягнуть – никого вообще не было. Взвод стрелков Веркана открыл огонь, послышались резкие хлопки, которых никогда не бывает у гладкоствольного оружия. Оставалось надеяться, что стрелки не забудут заделывать пули – это для них была вещь новая. Калван дважды дунул в свисток и бросился вперед.

Показавшиеся на стенах люди уже все исчезли – снайперы сняли их всех. Калван пробежал мимо человека с рыбьей сетью на голове; он забивал заряд в мушкет. В воротах висел серый пороховой дым, слышались крики «Хостигос!», «Ностор!», выстрелы и лязг клинков изнутри. Калван приостановился и обернулся – его двести человек летели за ним, держа нужную дистанцию друг от друга, аркебузиры пока не стреляли. Огонь велся оттуда, где Чартифон и Рилла – как он надеялся – расположили бойцов цепью на расстоянии двухсот ярдов от стен и поливали бастионы, успевая только перезаряжать. Когда Калван был уже на мосту, сверху бухнула пушка, и опускные ворота запоздало рухнули вниз, остановившись в семи футах от земли, упершись в деревянную раму, скрытую сеном третьего фургона.

Все шестеро быков последнего фургона были мертвы – для этой цели погонщикам были выданы короткие топоры. Быков фургона, застрявшего под воротами, тоже убили. Ворота башен с обеих сторон уже были взяты. Черные с оранжевым шарфы валялись там, где их сбросили, а больше всего их было на трупах. Но из цитадели раздались выстрелы, и из ее ворот на внешний двор выплеснулась толпа носторцев. Калван подумал, что самое время потратить несколько патронов кольта.

* * *

Расставив ноги и держа левую руку на бедре, он навел кольт и расстрелял весь барабан, убив шесть человек шестью выстрелами, уложившись во временной норматив. В тире выступал не хуже, и здесь было то же самое.

Он свалил шесть в первой шеренге, остальные на миг остановились, и тут из-за его спины повалили солдаты Хо-стигоса, заговорили аркебузы, бросились вперед копьеносцы. Калван сунул в кобуру пустой кольт – у него осталось только восемь патронов, и выхватил рапиру. На внешней стене опять бухнула пушка – оставалось только надеяться, что Рилла и Чартифон не оказались перед ней. И Калван стал прокладывать себе путь через ворота цитадели.

Позади к крикам «Ностор!» и «Хостигос!» стали примешиваться иные слова. А именно:

– Пощады, друг! Пощады, я сдаюсь!

Чем дальше, тем больше было этих выкриков. Еще до полудня носторский гарнизон либо получил пощаду, либо в ней уже не нуждался. Было всего два пушечных выстрела, хотя между ними хостигцы тоже потеряли пятьдесят человек убитыми и ранеными. Не было на свете сумасшедших, способных атаковать Тарр-Домбру, и потому пушки не были заряжены, а времени хватило только на то, чтобы зарядить и выстрелить из двух. Вряд ли удастся второй раз подловить Гормота на этот трюк.

Самый упорный бой шел внутри цитадели. Там Калван увидел Риллу, Чартифон пытался от нее не отставать. На коричневом шлеме была яркая царапина, меч блестел кровью. Она смеялась счастливым смехом. Калван ожидал, что арсенал придется брать еще большей кровью, но как только цитадель оказалась в руках нападавших, арсенал сдался. К тому времени патронов для кольта у него больше не осталось.

Черный флаг Гормота с оранжевой лилией сорвали и подняли синюю алебарду Птосфеса на красном фоне. Трофеями взяли четыре бомбарды, метавшие стофунтовые каменные ядра, воротом развернули их в сторону городка Дисса возле устья ручья Пайн-Крик (река Красивая в «здесь-и-сейчас») и дали по выстрелу из каждой – пусть все знают, что у Тарр-Домбры новые хозяева. Замковых поваров поставили разделывать и готовить туши быков из двух задних фургонов. Потом занялись пленниками, согнанными во внутренний двор.

Сначала разобрались с наемниками. Они поступали на службу к Птосфесу, хотя их нельзя было посылать против Ностора, пока не кончится срок договора, заключенного с Гормотом их капитанами. Придется их направить на границу Саска. Потом пошли собственные войска Гормота. Их вообще нельзя было использовать для войны, но можно было поставить на работу, если платить им как солдатам и обращаться как с солдатами. Потом наступил черед коменданта замка, графа Феблона, двоюродного брата князя Гормота, и его свиты. Они будут отпущены под клятвенное обещание прислать в Хостигос свой выкуп серебром. Жрец Галзара решил сопровождать свою паству в Хостигос.

Что касается жреца Стифона, Чартифон хотел допросить его под пыткой, а Птосфес считал, что ему надо просто отрубить голову на месте.

– Пошлите его в Ностор с Феблоном, – предложил Калван. – Дать ему письмо для его епископа – нет, для Первосвященника, для Голоса Стифона. Сообщим Голосу Стифона, что мы сами делаем огненную пыль, что мы научим делать ее всех, кто захочет, и не остановимся, пока окончательно не уничтожим Дом Стифона.

Все, даже те, кто только что предлагал новые и интересные способы умерщвления жреца, разразились криками восторга.

– А копию письма отправить Гормоту вместе с другим письмом, где предложить ему мир и дружбу. Скажем ему, что готовы научить его солдат делать огненную пыль, и они будут ее делать, когда вернутся в Ностор.

– Калван! – чуть не взвыл Птосфес. – Какой черный бог спутал твой разум? Гормот – наш враг!

– Каждый, кто умеет делать порох, не будет нам врагом, потому что Дом Стифона станет врагом ему. Если Гормот сейчас этого не понимает, то очень скоро поймет.

Веркан из Греффтшарра командовал отрядом, летящим галопом в Хостигос с добрыми вестями – Тарр-Домбра взята, захвачены двести пленников, сто пятьдесят лошадей, четыре тонны огненной пыли, двадцать пушек. И долина Семи Холмов снова принадлежит Хостигосу. Хармакрос разгромил роту кавалерии наемников, убив двадцать человек и взяв в плен остальных, а еще он захватил храмовую ферму Стифона – отлично работающий селитряный завод, освободил рабов и перебил жрецов и охрану. А ранее гонимый жрец Дралма собрал крестьян на благодарственную молитву и объяснил им, что хостигцы пришли не завоевателями, а освободителями.

Похожие речи Веркан слышал не раз во множестве временных линий, в том числе в родной линии Моррисона.

Еще он вез копии писем, написанных князем Птосфе-сом, а вероятнее, написанных Калваном и подписанных Птосфесом, Первосвященнику Стифона и князю Гормоту. Оставив несколько солдат в городе распространять добрую весть, Веркан поскакал в замок и доложил Ксентосу. Пересказ всей истории занял много времени, учитывая перерывы, когда жрец-канцлер пересказывал ее Дралму. Когда он вышел от Ксентоса, его тут же затащили в офицерский зал, где уже вставили кран в винную бочку. Когда Веркан добрался до «Красной алебарды», было уже темно, все были пьяны до последней степени, а кто-то вытащил двухфут-новку на улицу и садил в воздух, растрачивая огненную пыль, которую можно было бы использовать получше для войны с солдатами Гормота. Колокол на городской башне, начавший звонить, когда Веркан въезжал в ворота замка, не перестал до сих пор.

Поднявшись к себе, Веркан открыл сундук и достал еще один медный шар, спрятав его под плащ. Отъехав на милю от города, он привязал лошадь в кустах и пробрался туда, где ьнад раскидистым дубом поднималось высокое дерево. Там он достал сигареты и сел полчаса подождать, пока шар-посланец не доберется до линии времени полицейского участка Пятого Уровня, и еще полчаса, пока прибудет мобильный траспортер-антиграв.

Слуга приносил вещи одну за другой, и благородный Калван раскладывал их на столе, застеленном белой простыней. Штаны плащевой ткани, в кармане остался бумажник. Валюту Соединенных Штатов здесь не потратить, а удостоверение принадлежит другому человеку, который «здесь-и-сейчас» не существует. Рубашка, рваная и измазанная кровью, гимнастерка с погнутой табличкой, которая спасла ему жизнь. Черные ботинки, по одному на каждой стороне стола; здесь обувь делают легче и удобнее. Полицейский пояс с кобурой и пустым патронташем, с наручниками в чехле. «Здесь-и-сейчас» каждого, кто заслужил бы наручников, приходится стрелять или бить по голове. Табельный полицейский кольт; с ним он расставаться не хотел, пусть даже для него нет патронов, но все остальное без него теряет смысл. Калван сунул кольт в кобуру и бросил поверх кучи полицейскую дубинку.

Слуга свернул простыню в узел и унес. Вечная память Кэлвину Моррисону, многая лета благородному Калвану Хостигскому. Завтра, после благодарственной службы, эти вещи будут переданы по обету в храм Дралма. Идея принадлежала Ксентосу, и Калван тут же согласился. Ему приходится быть не только генералом, военным инженером и промышленником, но и политиком, а политики не могут пренебрегать религией своего электората.

Калван наполнил кубок из бутыли и сел, вытянув ноги. Неохлажденное белое вино – преступление против природы, надо будет создать холодильную технику – после войны, конечно.

Но это может быть достаточно скоро. Границы уже были открыты, и проезжающие, которым пришлось здесь задержаться, после пира могут уезжать. Они разнесут вести, что огненную пыль может делать каждый, и многие из них знают как. Тот друг, у которого купили тригатских лошадей; Калван с ним перемолвился парой слов, и этот человек направляется в Ностор. Так же поступят и с полдюжины агентов, пятая колонна Ксентоса. Гормот начнет делать собственную огненную пыль, и это поставит его под отлучение Дома Стифона.

Но Гормот об этом не подумает. Единственное, чего он хочет, – завоевать Хостигос, а без помощи Дома Стифона он этого не может. И с его помощью тоже не может, потому что потерял маршрут вторжения. Через два дня после взятия Тарр-Домбры он послал две тысячи человек к устью Красивой и потерял при переправе через Атан не менее трехсот под артиллерийским огнем, пока его капитаны-наемники не взбунтовались, а на следующую ночь Хармакрос сделал вылазку в северный Ностор, поджигая фермы и деревни и угоняя лошадей и скот, опустошая все до конца долины Листры.

Может быть, Гормот теперь отброшен до зимы. Это значит – до следующей весны. «Здесь-и-сейчас» войн зимой не ведут – это против правил союза наемников. А к тому времени у него будет настоящая армия, обученная тактике, которую Калван извлек из своих воспоминаний об истории шестнадцатого и семнадцатого столетий. Четыре или пять батарей четырехфунтовок, каждая пушка на колесном лафете под четверку лошадей, и мобильность не хуже, чем у кавалерии. И достаточное число винтовок, и люди, обученные из них стрелять. И избавиться от этих медвежьих копий и кос на шестах, заменив их настоящими восемнадцатифутовыми швейцарскими пиками, тогда пехота сможет сдержать кавалерию.

Настоящий враг – это Дом Стифона. Гормота один раз как следует побить, он так битым и останется, а Сарраск из Саска – это как Муссолини рядом с Гитлером-Гормотом. А Дом Стифона огромен; он раскинулся по всем пяти Великим Царствам, от устья реки Св. Лаврентия до Мексиканского залива.

Большой, но уязвимый, и Калван знал его ахиллесову пяту. Стифон не был почитаемым богом, как, скажем, Драм; вот почему пятая колонна Ксентоса набирала в Носторе силу. Дом Стифона презирал простолюдинов и даже знать, он правил, давя на Великих Царей и их князей-вассалов, а как только они научатся сами делать порох, они повернутся против Дома Стифона, и народы их поддержат. Это не религиозная война, как были в шестнадцатом и семнадцатом столетии его бывшей истории. Это избавление от рэкета.

Он поставил кубок, встал, сбросив легкий халат, и стал одеваться к обеду. На миг подумалось, кто выиграет в этом году выборы, демократы или республиканцы – он был уверен, что в другом измерении времени именно этот год, – и как там холодная война и гонка в космосе.

Веркан Валл, закончив рассказ, откинулся в кресле. На террасе не было прямого света, только зарево на небе от городских огней, настолько тусклое, что ясно были видны огоньки сигарет. Их было четверо: начальник Полиции Паравремени, глава Комитета Паравремени, председатель Совета Паратемпоральной Торговли и помощник начальника Веркан Валл, который через сотню дней станет начальником.

– И вы не предприняли действий против него? – спросил глава Комитета.

– Никаких. Этот человек не представляет угрозы Секрету Паравремени. Он знает, что он не в собственном прошлом, и по признакам, которых он должен был ожидать, но не нашел, знает, что и не в будущем. Поэтому он знает, что присутствует в ином измерении времени, и знает, что некто способен путешествовать по времени вбок. Это я признаю. Но он держит это знание про себя. Как говорит идиома его собственной временной линии, он отлично устроился в Арийско-Тихоокеанском. И у него нет желания менять ситуацию.

Вот смотрите, что у него есть, чего он никогда бы не имел в Евро-Американском секторе. Он – из знатнейших дворян, а само это понятие вышло из моды в Евро-Американском секторе, где идеалом стал Простой Человек. Он собирается жениться на красавице принцессе, а это уже даже в детских волшебных сказках не встречается. Он – солдат удачи со шпагой, которые в нашем мире ядерного оружия давно исчезли. Он командует отличной армией, и собирается сделать ее еще лучше, и ему есть за что сражаться. Все отвлеченные рассуждения о пространственно-временном континууме он надежно запер у себя в черепе.

Обратите внимание на его легенду. Он рассказал Ксентосу, что был заброшен из далекого будущего злым волшебником. Чернокнижие в этой временной линии – вполне научное объяснение чего угодно. Ксентос, с его согласия, передал эту историю Птосфесу, Рилле и Чартифону под клятвенное обещание хранить тайну. Официально было объявлено, что он – князь-изгнанник из страны за пределами географических знаний. Эшелонированная оборона вокруг истинной тайны, и каждый получил приемлемое объяснение.

– А как вы об этом узнали? – спросил председатель Совета.

– От Ксентоса, на пиру. Я втравил его в теологический спор и подсыпал ему в вино немножко порошка правды. Он не помнит, что мне рассказал.

– Да, действительно, никто на той линии времени правды не знает и знать не будет, – согласился глава Комитета. – Но не рисковали ли вы, забирая из храма вещи Моррисона? Это действительно было необходимо?

– Ничуть не рисковал. Мы подогнали туда транспортер в ночь пира, когда в храме никого не было. Наутро жрецы в один голос завопили: «Чудо! Дралм принял пожертвование!» Я там был и сам это видел. Моррисон в это не верит; он думает, что их украли коробейники, ушедшие из Хостигоса наутро. Я знаю, что кавалеристы Хармакроса останавливали народ и обыскивали вьюки и фургоны. Официально, конечно, Моррисон тоже верит в чудо.

А необходимо ли было? Да. Вещи найдут в линии времени Моррисона, сначала одежду, потом бляху на гимнастерке, а затем, в связи с каким-нибудь преступлением, которое мы для этой цели организуем, и револьвер. Это ничего не объяснит, даже добавит таинственности, но таинственность эта будет обычного рода, из тех, что воспринимается как возможное.

– Что ж, это все очень интересно, – сказал председатель Совета Торговли, – но какое я к этому имею отношение – официально?

– Трент, вы меня удивляете, – ответил глава Комитета. – Рэкет Дома Стифона – превосходное средство для проникновения в этот подсектор, а туда лет через двести будет стоить проникнуть. Мы просто войдем в Дом Стифона и захватим в нем власть, как сделали в храмах Ят-Зара в секторе Халгана. Получим тотальный контроль над политикой и экономикой.

– Только вам придется держаться подальше от линии времени Моррисона, – сказал Торта Карф.

– Абсолютно верно! – подхватил Веркан Валл. – Мы эту линию времени превратим в университет для изучения и объявим абсолютный карантин для всех остальных. И пять соседних линий времени для контрольного опыта. Вы понимаете, с чем мы имеем дело? – У него глаза засверкали энтузиазмом. – Это же начало совершенно нового подсектора, и точка ветвления определена абсолютно точно – впервые мы можем выделить ее из истории. Здесь, сейчас, я уже представил себя этим людям как Веркан, торговец из Греффтшарра. Я вернусь через время, правдоподобное для возвращения верхом, и построю торговый склад. Здание, в котором вполне сможет поместиться траспортер…

Торта Карф засмеялся.

– Я знал! – сказал он. – Знал, что ты что-нибудь придумаешь.

– У всех у нас есть свое хобби. У вас – фруктовый сад и охота на кроликов на Сицилии Пятого Уровня. У меня это будет подсектор Калвана, Четвертый Уровень, Арийско-Тихоокеанский сектор. Мне сейчас всего сто двадцать, и через пару столетий, когда я буду готов выйти в отставку…

Урсула К. Ле Гуин
ОЖЕРЕЛЬЕ

Об авторе

_{© Перевод. Левин М. Б. 2001}

Урсула К. Ле Гуин настолько признана как писатель и настолько почитается как один из самых глубоких мыслителей и тонких художников научной фантастики, что иногда забываются ранние дни, когда она впервые вышла на эту сцену. Тогда чаще всего ее сравнивали с Ли Брэкет – даже не раз называли «новой Ли Брэкет». И еще часто забывают, что ее первые книги – «Мир Роканнона», очень ван-вогтовская вещь «Город иллюзий» и лучшая из ее ранних работ, недооцененная и до сих пор мало замечаемая даже поклонниками Ле Гуин «Планета изгнания» – выходили в «Эйс» как космические оперы для массового чтения, причем самого расхожего сорта, с кричащими обложками и огненно-красными аннотациями вроде «Куда бы он ни попадал, его сверхнаучная мощь превращала его в легенду!» или «Это человек-метеор или бомба времени со звезд?» (Точно так же первые книги СэмюэЛа Р. Дилэни впервые публиковались как массовая космическая опера, причем тем же издательством и примерно в то же время.)

Как оказалось, Ле Гуин ждала судьба получше, чем просто звание новой Королевы Космических Дорог. И все же, хотя она стала куда более значительной фигурой и невероятно расширила территории литературы за пределы космической оперы, где-то в ней все еще прячется новая Ли Брэкет как жизненно важная часть ее натуры художника. Ее недавнее возвращение к раскинувшейся меж звезд вселенной, известной как Экумена (вымышленный мир, где разворачиваются события ранних романов), в таких повестях, как «День прощения», «Освобождение женщин» и «Другая история», показывает, что автор по-прежнему умеет закрутить сюжет Межпланетных Приключений и Интриг, придав ему такой темп, что невозможно оторваться, и такие вещи читаются не хуже, чем написанные кем бы то ни было и когда бы то ни было… но при этом исследуются политика и сексуальность, конкурирующие модели общества и модели цивилизаций, фундаментальные проблемы жизни и смерти, моральной ответственности, и, быть может, полнее, чем было бы позволено ранней Ле Гуин популярным издательством «Эйс». Но главным, что есть общего у нее с Брэкет и что прежде всего и заставляло критиков их сравнивать, так это то, что Ле Гуин никогда (или почти никогда) не забывает о Повествовании, а также о том, что бьющееся сердце любого Повествования создают люди, которые в нем живут. Это она. поняла в самом начале своего писательского пути, как хорошо показывает жутковатая и захватывающая история, которую вы сейчас прочтете, одна из первых опубликованных работ писательницы.

Урсула К. Ле Гуин, наверное, один из наиболее известных в мире писателей. Знаменитый роман «Левая рука тьмы» оказал колоссальное влияние на всю научную фантастику своего десятилетия и не мог не стать одним из долговечных классических произведений жанра, и даже если не говорить о других произведениях Ле Гуин, воздействие одного этого романа на последующую научную фантастику как жанр и на авторов этого жанра невозможно переоценить. (А написанный в 1968 году фэнтезийный роман «Волшебник Земноморья» оказал почти такое же влияние на авторов Высокой Фэнтези.) «Левая рука тьмы» получила и «Хьюго», и «Небьюлу», как и написанный через несколько лет роман Ле Гуин «Обездоленный». Еще одну премию «Небьюла» принес ей роман «Техану», написанный в 1990 году, и три «Хьюго» с двумя «Небьюлами» она получила за рассказы. Кроме того, Ле Гуин была удостоена Национальной книжной премии по детской литературе за роман «Самый далекий берег», входящий в трилогию Земноморья. Другие ее романы – «Оселок Небес», «Место начала», «Волшебник Земноморья», «Гробницы Атуана», «Техану», «Морская дорога» и мультимедийный роман с противоречивой репутацией «Всегда возвращаясь домой». У нее вышло шесть сборников: «Двенадцать румбов ветра», «Орсинийские рассказы», «Роза ветров», «Девушки-буйволы и другие звериные сущности», «Рыбак внутреннего моря» и самая последняя ее книга – «Четыре пути к прощению».

Ожерелье

_{Ursula К. Le Guin. «Semley’s Necklace».}

_{© Ursula К. Le Guin, 1975.}

_{© Перевод. Науменко H. A., 1992}

Где быль, а где небыль в этих мирах, затерявшихся в безднах пространства? На безымянных планетах, называемых своими обитателями просто «мир», где нет истории, а прошлое живет только в мифе и где исследователь, вернувшись через несколько лет, которые отнимает субсветовой полет, обнаруживает, что буйно разросшиеся в сумерках невежества искажения и недомолвки превратили за эти годы дела его собственных рук в деяния божества.

Тот, кто пытается рассказать историю обыкновенного человека, ученого Лиги, который не так уж давно отправился на такую вот малоизученную и безымянную планету, ощущает себя археологом среди тысячелетних развалин; за сплетением листьев, цветов, веток и лиан ему внезапно открывается геометрическая правильность колеса и гладкая поверхность углового камня, а за обыкновенным дверным проемом, освещенным солнцем, его поджидает тьма, а в ней – неожиданное мерцание пламени, блеск драгоценного камня, взмах женской руки.

Где небыль, а где быль, где одна истина и где другая?

История Роканнона – это история возвращения синего драгоценного камня, сверканием которого она пронизана. С него и начнем:

«Восьмая галактическая зона, № 62, Фомальгаут II

Высокоразумные существа (ВРС) – контакт установлен со следующими видами:

Вид I

A) Гдемиа (ед. ч. гдем, тж. гдема): высокоразумны, полностью человекоподобны, образ жизни – подземный (пещерный), ночной; рост 120–135 см, кожа светлая, волосы темные. К моменту контакта проживали сообществами городского типа, с четким расслоением, система правления – олигархическая; частичная телепатия в пределах района обитания. Культура ранней стали, ориентированная на технический прогресс. В 252–254 гг. миссия Лиги повысила уровень технологии до С-промышленного. В 254 г. правителям побережья Кириенского моря подарен космический корабль-автомат (запрограммирован на полеты к Новой Южной Джорджии и обратно). Статус – С’.

B) Фииа (ед. ч. фиан, тж. фиа): высокоразумны, полностью человекоподобны, образ жизни – дневной; средний рост – 130 см, у наблюдавшихся индивидов кожа и волосы светлые. При кратковременных контактах обнаружены оседлые сельские и кочевые общины; частичная телепатия в пределах района обитания, имеются некоторые свидетельства телекинеза на небольших расстояниях. По-видимому, атехнологичны, контактов избегают, проявления культуры – минимальны и неопределенны. В настоящее время налогообложение невозможно. Статус – Е?.

Вид II

Лиуа (ед. ч. лиу): высокоразумны, полностью человекоподобны, образ жизни – дневной; средний рост превышает 170 см, тип поселения деревня/крепость, общество – кланово-иерархическое, техническое развитие заторможено (уровень эпохи бронзы). Следует отметить социальное расслоение на две псевдорасы: а) ольгьо (Средние) – светлокожие и темноволосые; Ъ) ангья, «повелители», – очень высокие, с темной кожей и светлыми волосами.

– Это из них, – сказал Роканнон, переводя взгляд со страницы «Краткого карманного указателя ВРС» на очень высокую темнокожую и золотоволосую женщину, стоявшую посреди длинного зала. В сверкающей короне из волос та застыла перед музейной витриной, рассматривая какой-то экспонат, а вокруг нее переминались с ноги на ногу четыре непривлекательных карлика.

– А я и не знал, что на Фомальгауте II, помимо этих троглей, живет еще столько разных народов, – сказал Кето, хранитель музея.

– Я тоже. А в указателе, в разделе «неподтвержденные данные», перечислены еще несколько видов, с которыми контакт не установлен. Думаю, там нужны более основательные исследования. Ладно, теперь мы хоть знаем, откуда она.

– А мне хотелось бы как-нибудь узнать и кто она…

Она принадлежала к древнему роду, восходившему к первым королям ангья, но от своих обедневших предков в наследство не получила иного золота, кроме чистого и нетускнеющего золота волос. Когда она, еще босоногой девчонкой, бегала по полям, буйные ветры Кириена превращали пламя ее волос в сверкающую комету, и маленькие фииа при встрече склонялись перед ней.

Она была еще совсем юной, когда Дурхал из Халлана увидел ее, полюбил ее, а потом и увез от разрушающихся башен и продуваемых сквозняками залов ее детства в свой высокий замок. Башни Халлана– Ha-Склоне– Горы вздымались по-прежнему гордо, но и в нем не было уюта – незастекленные окна, голые каменные полы. В Холодные Времена, проснувшись, можно было обнаружить под каждым окном наметенные за ночь длинные снежные дорожки. Новобрачная вставала босиком прямо на этот снег, заплетала в косы свою огненную 1риву и смеялась над юным супругом, глядя на его отражение в серебряном зеркале, висевшем в их комнате. Это зеркало, да еще подвенечное платье его матери, расшитое тысячью крохотных блесток, были всем его богатством. Здесь, в Халлане, некоторые его сородичи, даже менее знатные, имели куда больше: целые шкафы парчовых одеяний, украшенную золотом мебель, серебряную сбрую для крылатых коней, доспехи и мечи с серебряной насечкой, драгоценные камни и украшения – на них молодая жена Дурхала смотрела с особенной завистью, оглядываясь на диадему с самоцветами или на золотую брошь даже тогда, когда хозяйка украшения, почитая ее происхождение и замужество, сторонилась, уступая ей дорогу.

Четвертыми от Престола Халлана сидели во время пиров Дурхал и его жена Семли – так близко к старому Повелителю Халлана, что тот зачастую собственноручно наливал Семли вино и разговаривал об охоте с Дурхал ом, своим племянником и наследником, глядя на юную пару с горькой и безнадежной любовью. У ангья Халлана и всех Западных Земель теперь не было будущего: пришли Повелители Звезд – в своих домах, взлетающих на столбах огня, со своим ужасным оружием, сметающим холмы, – и теперь нельзя было идти дорогами предков и продолжать их войны. Повелители Звезд подвергли ангья жестокому унижению, заставив платить пусть и небольшую, но дань – для своей войны, которую они собирались вести с каким-то непонятным врагом где-то в межзвездных безднах, у самого конца времен. «Это будет и ваша война», – говорили они, но уже целое поколение ни один ангья не обнажал свои два меча, не возвращался с геройской добычей; в постыдной праздности сидят они в своих пиршественных залах и смотрят, как их мечи ржавеют, как их сыновья вырастают, не нанеся ни единого удара в бою, как их дочери выходят замуж за бедняков, а то и за Средних, потому что для знатного жениха нет приданого.

Лицо Повелителя Халлана омрачалось, когда он смотрел на золотоволосую чету и слышал, как, выпив горького вина, они подшучивают друг над другом и смеются посреди холода и разрушения, воцарившихся в величественной твердыне ангья.

А у Семли лицо каменело, когда она смотрела в зал и видела сверкание драгоценных камней на сидевших куда ниже ее, даже на полукровках и Средних, на их белой коже и в их черных волосах. Сама она ничего не получила в приданое, даже серебряной заколки для волос. Платье с тысячью блесток она спрятала в сундук – если у нее родится дочь, то до дня ее свадьбы.

Дочь и родилась, и они назвали ее Хальдре, а когда пушок на ее маленькой коричневой головке подрос, он засиял тем же самым неподвластным времени золотом, наследием властительных поколений – единственным золотом, которым ей суждено владеть…

Семли не говорила мужу о том, что ее гнетет. Как ни добр был с нею Дурхал, но в своей королевской гордости он презирал зависть и суетные желания, и она страшилась его презрения. Но с Дуроссой, сестрой Дурхала, она однажды заговорила.

– Когда-то моя семья владела великим сокровищем, – сказала она. – Это было ожерелье, все из золота, а посередине – синий драгоценный камень – сеп… Сапфир?