Текст книги "Крестовый поход"

Автор книги: Робин Янг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 32 страниц)

43

Цитадель, Каир 7 сентября 1290 года от Р.Х.

Под величественную арку аль-Муддарай во двор Цитадели въехали семеро всадников. Стражники у ворот хмуро наблюдали, как они слезают с седел. Затем десять гвардейцев султана повели визитеров по мраморным сводчатым коридорам дворца. Придворные и слуги останавливались, провожая рыцарей осторожными любопытными взглядами. У массивных дверей тронного зала им было сказано подождать. Два гвардейца исчезли внутри. Меньше чем через минуту двери распахнулись.

Первым шел Уилл. Ему доводилось посещать Каир и прежде, но всегда тайно, переодетым. Первый официальный визит к султану мамлюков немного смущал. Уилл быстро оглядел обширный зал, изящные величественные колонны по обе стороны центрального прохода, невольников в белых одеждах с огромными опахалами. В конце зала на золоченом троне сидел султан в окружении эмиров и советников. Надменное лицо одного из них, молодого человека с длинными волосами, показалось знакомым. Уилл попытался вспомнить, где он его видел, но размышления прервал гвардеец, объявивший их приход.

Калавун пристально посмотрел на Уилла:

– Говори. С чем пришел?

Уилл протянул свиток:

– Мой султан, нас прислал великий магистр де Боже.

Свиток взял гвардеец и передал Калавуну. Тот его развернул. Прочел в полной тишине и поднял глаза.

– Удалитесь все. Я буду говорить с тамплиером один.

– Мой повелитель…

– Обсуждение закончим потом, эмир, – отрывисто произнес Калавун.

Эмир угрюмо поклонился и спустился с помоста вместе с остальными.

– И ты, Халил, – сказал Калавун, кивнув молодому человеку.

– Мой повелитель, я…

– Ступай. – Калавун внимательно посмотрел на сына, заставив замолчать.

Напряженно поклонившись, молодой человек спустился с помоста. На секунду задержал взгляд на Уилле, одновременно враждебный и любопытный, затем вышел из зала. За ним последовали и рыцари. Наконец Уилл и Калавун остались одни.

Калавун поднялся с трона, зажав свиток в руке. Спустился к Уиллу.

– Как это произошло? Объясни.

– По призыву папы римского, который поддержали короли Эдуард Английский и Филипп Французский, в Акру приплыли галеры с итальянскими крестьянами, дабы участвовать в Крестовом походе. – Уилл на секунду замолк. – Говорят, погромы начались, когда кто-то из них услышал, что двое мусульман изнасиловали христианскую женщину.

– Это оправдание? – спросил Калавун.

– Нет, – быстро ответил Уилл. – Конечно, нет. Случившемуся в Акре оправдания нет. Это причина. – Он покачал головой. – Другие неизвестны.

Калавун посмотрел на него:

– Знаешь, как было трудно после Триполи остановить войско? Сколько времени я убеждал своих эмиров, что не франки намерены идти против нас, а среди моих приближенных нашелся предатель, который из корысти подделал донесения. Сколько сил у меня ушло уговорить их, что мир с франками в наших интересах.

– Мамлюки осаждали Триполи без всяких причин. Твои эмиры не желали останавливаться и призывали тебя идти на Акру. Разве мир, подписанный твоей рукой, для них не закон?

– При моем дворе франки почти для всех вне закона, – ответил Калавун. – Мамлюки жаждут вашего изгнания. И ухватятся за любой повод. – Он провел рукой по седым волосам. – Теперь вы им дали этот повод. – Калавун сузил глаза. – Больше тысячи погибших. Мусульман похоронили не так, как повелевает Коран. Остались сироты. Многих лишили крова и средств к жизни. Это был один из самых жестоких погромов, какой случался за многие годы. Ваши свиньи убивали не опытных воинов, а продавцов книг, ювелиров, пекарей, рыбаков, которые десятилетиями жили в мире среди христиан. Мне донесли, что мусульман раздевали догола и вешали прямо на улице. – Калавун развернул смятый свиток. – И твой великий магистр думает, что нас успокоит его извинение?

– Этого мало, я согласен, – тихо произнес Уилл, – но в погромах погибли также христиане и иудеи. Итальянцы не подчинялись никому в Акре. Мы их едва терпели в городе.

– Ты забыл, как не так уж давно твой великий магистр искал войны с мусульманами?

– Больше не ищет, мой султан. И даже те из монархов на Западе, кто мечтал о Крестовом походе, успокоились. Погромщики не были опытными воинами, посланными укрепить наше войско. Это нищие крестьяне, соблазненные обещаниями богатства и отпущения грехов. Мы пытались их остановить, поверь мне. Да, много мусульман погибли, но еще больше спасены нашими быстрыми действиями.

Калавун покачал головой:

– Все верно, Кемпбелл, но ярость при моем дворе не утихнет. Эмиры требуют кары. Мне с трудом удалось их остановить от похода на север под водительством моего сына.

– Подумай, Калавун, сколько мы трудились, вместе и порознь, ради сохранения мира между нашими народами, который чуть не рухнул после Триполи. Но я молю тебя, не позволь своим эмирам ради отмщения сломать построенное с таким трудом. Иначе принесенные жертвы будут напрасны.

– А что мы такого с тобой построили, Кемпбелл? – устало обронил Калавун. – И стоит ли это таких жертв?

– Стоит, – возразил Уилл. – Ты знаешь, что стоит. Иначе бы не заставил свое войско вернуться в Каир. – Он перевел дух, желая, чтобы сейчас здесь присутствовал Эврар. – Ты бы не трудился так тяжело и не рисковал. Ведь достаточно было просто опустить руки. Когда ты встретил моего отца и согласился на союз, зная, что все будут против, и Бейбарс, и твои близкие, и твой народ, ты понимал всю сложность. Ты стал бороться за мир, поскольку, как и мой отец, верил, что нашим народам будет от этого польза.

Калавун прикрыл глаза. Это правда. Он мечтал о благе народа. Но когда все вокруг день за днем, год за годом твердят, что франков нужно изгнать, то поневоле начнешь сомневаться и терять убежденность.

– Ты веришь, что христиане, мусульмане и иудеи должны жить в мире, – продолжил Уилл. – Веришь, что мы все одинаковы. И потому не надо поднимать меч на своих братьев. Мы все дети одного Бога. Ты это знаешь.

При этих словах Калавун открыл глаза. Да, он это знал. Но одного знания сейчас было мало.

– Вы должны заплатить, – пробормотал он, глядя на Уилла. – Только тогда я смогу сдержать эмиров.

– Мы согласны искупить злодейство, совершенное в нашем городе. Великий магистр де Боже повелел мне спросить условия искупления.

– Вы передадите нам всех зачинщиков погромов, – сказал Калавун и, помолчав, добавил: – И заплатите по одному венецианскому цехину по числу жителей Акры.

Уилл нахмурился:

– Это будет больше ста двадцати тысяч золотых монет, мой султан.

Калавун кивнул:

– Да, но монеты успокоят мой двор. Я сделаю свое дело, Кемпбелл. А ты сделай свое. Отправляйся к великому магистру и уговори его согласиться на эти условия. Я сдержу своих эмиров.

Сквозь щель в стене Халил наблюдал, как его отец и тамплиер пожимают руки.

Покинув тронный зал, Халил вспомнил, где прежде видел этого тамплиера. Во время осады Триполи, в шатре отца. Халил свернул в проход для слуг к щели, которую проделал Хадир, чтобы шпионить за придворными. Он понимал, что подглядывать за отцом недостойно, но как только они заговорили, все угрызения совести пропали.

Потрясенный Халил смотрел вслед удаляющемуся рыцарю. Его отец устало взошел по ступеням на помост и тяжело опустился на трон. Халил долго рассматривал этого человека, неожиданно ставшего ему чужим.

Церковь Святого Креста, Акра 23 сентября 1290 года от Р.Х.

Лицо Гийома де Боже покраснело от напряжения. Глаза блестели. Он стоял у алтаря, оглядывая собравшихся. Церковь Святого Креста была переполнена. На скамьях сидели судьи верховного суда, легаты, епископы, патриарх, великие магистры орденов, принцы и консулы. Купцам приходилось тесниться в проходах. На возвышении рядом с Гийомом стояли главный коммандор Тибальд Годин, маршал Пьер де Севри и сенешаль, а также несколько коммандоров высокого ранга, включая Уилла. Совет начался меньше получаса назад, и страсти уже разгорелись. Слова Гийома принимали враждебно, ему приходилось кричать, чтобы быть услышанным.

– Поймите, султан Калавун имеет полное право пойти на нас, – прорычал он. – Выполняя его требования, мы покупаем себе жизнь!

– Мы не будем платить дань неверным! – крикнул один купец. Его слова потонули в других выкриках, не таких фанатичных, однако непреклонных.

– Магистр тамплиер, этим крестьянам из Ломбардии и Тосканы никто из присутствующих ничего не приказывал. Они действовали сами по себе, – раздался высокий голос из бокового ряда. Это говорил епископ Триполи. – Почему мы должны платить за то, в чем не виновны? Да еще такие деньги, сто двадцать тысяч цехинов.

Гийом устремил на него глаза.

– Я склонен был думать, епископ, что вы лучше всех остальных понимаете цену, которую мы заплатим, если не выполним условия султана. Вы своими глазами видели, что сделало с городом войско мамлюков. Хотите дождаться, когда та же судьба постигнет Акру? – Он оглядел собравшихся. – Вы даете простор своей самонадеянности, а она погубит всех нас. Да, мы не приказывали ломбардцам совершать эти зверства, но прислал их сюда наш папа, и значит, мы несем ответственность. – Он перевел взгляд на помрачневшего епископа.

Уилл сжимал кулаки. Он не мог поверить, что эти люди так упорно станут сопротивляться предложению великого магистра, когда на карту поставлено само их существование.

– Я согласен со сказанным, магистр де Боже, – донесся хриплый голос старого седовласого человека со сгорбленной спиной, патриарха Иерусалима Николы де Анапе. Всем остальным пришлось умолкнуть. – Я согласен, мы должны принять ответственность за происшедшие здесь бесчинства, но в этой чудовищной бойне, которую ничем нельзя оправдать, погибли и добрые христиане. – Патриарх всмотрелся в Гийома. – Султан Египта требует прислать ему этих людей, хотя вершить правосудие над ними должны мы. В Египте все они будут сразу казнены.

– У нас их тоже казнят, – сурово произнес Тибальд Годин.

– Только после суда, – ответил патриарх и покачал головой. – И деньги султан требует очень большие.

– А сколько стоят жизни людей, зверски убитых этими погромщиками? – спросил Гийом.

– Жизнь не имеет цены, магистр тамплиер, – ответил патриарх, – мы это оба знаем. Знает эту истину и султан. Наши деньги, вполне вероятно, пойдут на войну против нас в будущем. Негоже вооружать его из своих собственных карманов. Давайте найдем другое решение. – Он простер руки. – Освободим из тюрем мусульман и отошлем ему.

– Калавун поставил условия, – твердо произнес Гийом. – И у нас нет времени торговаться. Да никто и не будет.

– А Кабул? – спросил член верховного суда. – А злодейства, какие совершили мамлюки в этой деревне? Казнили всех мужчин, женщин и детей угнали в рабство.

– Верно! – прервал кто-то из собравшихся. – Тогда были убиты сотни христиан, а мамлюки нас успокоили несколькими сумками золота!

Его поддержали энергичными криками. Гийом вскинул руки:

– Вы что, не слушаете? То было в прошлом, а сейчас другое дело. Если мы не дадим Калавуну то, что он требует, армия мамлюков пойдет на Акру и разрушит ее!

В церкви поднялся такой шум, что ничего невозможно было разобрать. Каждый пытался перекричать другого. Уилл напрягся, сдерживая себя перед этим морем злобы и невежества. Он посмотрел на великого магистра, который стоял, вскинув руки, как священник, пытающийся сдержать паству. А ведь это он всего тринадцать лет назад искал войны с мусульманами, но Гийом де Боже, замысливший похитить Черный камень, чтобы вызвать новый Крестовый поход, и нынешний великий магистр казались совершенно разными людьми.

За прошедшие годы он научился быть не только воином, но и дипломатом. Это далось нелегко, страсть и честолюбие по-прежнему оставались при нем, но теперь он умел слушать и принимать взвешенные решения. Гийом желал, чтобы Акра, а вместе с ней христианство продолжали существовать на Святой земле, и отношения Уилла с Калавуном давали надежду на сохранение мира. Однако сейчас его поддерживали здесь лишь немногие.

Наконец зычный голос возвысился над остальными.

– Магистр де Боже прав, – произнес коренастый крепыш с широкой грудью. – Следует принять условия Калавуна. Это небольшая плата за продолжение нашего существования.

Собравшиеся затихли.

Уилл удивленно смотрел на человека, который говорил в поддержку Гийома. От него такого можно было ждать в последнюю очередь. Жан де Вилье, великий магистр ордена рыцарей Святого Иоанна. Тамплиеры и госпитальеры ожесточенно соперничали в течение десятилетий. По любому вопросу они занимали крайне противоположные стороны. Подобно генуэзцам и венецианцам они впитали ненависть друг к другу с молоком матери. И за этой ненавистью стояли годы вражды и обид, которые не забываются. Но даже слова магистра госпитальеров не смогли изменить ход обсуждения.

– Откуда мы возьмем деньги? – спросил чиновник из магистратуры. – Горожане не дадут. Кто заплатит?

Опять поднялись крики:

– Стены Акры выстоят осаду! Сарацины о них разобьются!

– Не уступать их требованиям!

– Никакая крепость не выдержит продолжительной осады, – увещевал их Гийом. – В обороне Акры мамлюки отыщут слабые места. – Он откашлялся. – Войско крестоносцев взяло этот город у арабов два столетия назад! В своем самодовольстве вы забыли это. Триполи, Антиохия, Эдесса, Кесария, Иерусалим, – называя каждый город, он ударял кулаком по ладони, – пали под натиском мусульман. Акра – наш последний оплот, милостью Божьей. Потеряем ее, потеряем и Святую землю!

– Запад нас не бросит! – выкрикнул епископ Триполи. – Не слушайте тамплиеров. Римская церковь не отдаст нас на съедение сарацинам, пришлет оружие и войско. Наш папа не позволит, чтобы Святую землю захватили неверные. Не позволит это и наш Господь.

Глаза Гийома вспыхнули.

– Есть время для молитвы, епископ, и время для действий. Только глупец встанет на поле битвы лицом к войску неприятеля с Библией в руках. Мы исполняем Божий промысел не только благочестием, но и деяниями. В этом суть нашего служения Ему. Отогнать сарацинов с помощью одних молитв не удастся. Даже если Запад пошлет помощь, она вовремя не придет. И помните, братья, что именно Запад прислал сюда этих самых людей, которые, не исключено, подписали нам смертный приговор. Почему, вы думаете, для Крестового похода сюда прибыли только пастухи, овцеводы и земледельцы? Никто больше не захотел! Запад погряз в собственных распрях, и Святая земля его больше не заботит. Мы остались одни, братья!

– Мы тебе не братья, – выкрикнул сзади рыцарь-тевтонец. – Ты не считал нас братьями, когда свергал с трона короля Гуго, чтобы посадить на него своего кузена Карла Анжуйского, из-за чего в городе вспыхнули беспорядки. Ты делал это только ради интересов Темпла. Ваши великие магистры всегда стремились верховодить в этом королевстве! Начинали войны, дабы наполнить золотом свои сундуки! Почему мы должны слушать тебя сейчас?

Эти слова вызвали такой шквал поддержки, что Гийом стоял, не в силах произнести ни слова.

Уилл не выдержал. Взорвавшаяся внутри ярость заставила его шагнуть вперед.

– Вы все глупцы! Я был в Каире, видел ненависть в глазах мусульман. Если вы не примете их требования, то, клянусь Богом, будет война и мы падем!

Его вернул на место Тибальд Годин:

– Коммандор, не горячись.

– Они ничего не слушают, – удрученно буркнул Уилл, показывая на толпу.

Гийом хотел продолжить, и тут кто-то швырнул в него яблоко. Оно не попало, но с шумом разбилось о заднюю стену церкви. Тибальд Годин отпустил Уилла и выхватил меч.

– Мессир, нам нужно уходить. Это уже слишком.

– Ты предал своих, де Боже! – крикнули из толпы.

Теперь выхватил меч и Уилл. Следом могут швырнуть камень или кинжал. Он и Тибальд быстро свели великого магистра с помоста. Обнажили мечи и все остальные тамплиеры. Толпа неохотно расступалась перед ними. Крики не прекращались:

– Тамплиеры больше сарацины, чем христиане!

– Им на мантиях надо носить не кресты, а полумесяцы!

– Предатели! Предатели!

Под эти возгласы рыцари протолкнулись к двери и поспешили к своим коням. Гийом отстал и стиснул плечо Уилла. Его глаза лихорадочно горели.

– Ты видишь, к чему мы пришли? Спустя два столетия эти люди готовы отказаться от мечты христианства ради одной золотой монеты с каждого. – Он сжал плечо Уилла еще сильнее. – Неужели ради них принесли себя в жертву наши братья, твой отец? Ради них они проливали свою кровь? – Он опустил голову. – Должно быть, рыцари Первого крестового похода, основатели нашего ордена, сейчас переворачиваются в своих гробах! Наверное, Господь отвернулся от нас из-за нашей алчности и тщеславия. Неужели все кончено? И не на поле битвы, а в бессмысленных погромах в мирное время, устроенных толпой невежественных голодных крестьян, явившихся сюда в поисках лучшей жизни. – Он горько рассмеялся. – Неужели действительно вот так все кончилось?

Уиллу хотелось сказать, что все войны бессмысленные. История помнит героев и полководцев, и ей дела нет до безвестных миллионов, принявших смерть на полях битвы.

– Спаси нас Господь, – простонал Гийом, почти падая на колени.

Уилл подхватил де Боже, на мгновение проявив слабость и выругав Эврара, что тот умер и оставил его одного. Но тут же собрался, вспомнив, что он глава «Анима Темпли», а еще муж и отец.

– Это еще не конец, мессир. – Он посмотрел великому магистру в глаза. – Пока еще не конец.

44

Цитадель, Каир 20 октября 1290 года от Р.Х.

Калавун нетвердой походкой проковылял к двери и вышел в сад. На мгновение ослепленный солнечным светом, заслонился ладонью и направился по обсаженной пальмами и яркими цветами дорожке к пруду, где в чернильной глубине медленно двигались рыбы. Тяжело опустился на каменную скамью и охватил пульсирующую голову руками. Кожа на лбу была сухая и холодная, к горлу подступала тошнота. Обычно такое бывало только по утрам, но теперь длилось целый день. Снадобья лекаря не помогали уже несколько месяцев.

– Отец.

Калавун выпрямился, морщась от боли. Подошел Халил, как обычно, с суровым лицом. Посмотрев на сына, Калавун вдруг, к своему ужасу, обнаружил в себе желание, чтобы лихорадка унесла тогда не Али, а Халила. Али был добрый, справедливый, красивый и благородный мальчик. Он умел радоваться жизни и, возможно, стал бы единомышленником отца, поверил бы в его дело. А Халил спрятался за холодной стеной веры и долга, которую Калавуну так и не удалось пробить. Наверное, после смерти Али надо было искать другого преемника. Но сейчас нечего забивать этим голову. Калавун слабо вздохнул и зажмурился. Он любил Халила. И по-прежнему надеялся, что сын его поймет.

– Почему ты покинул Совет, мой повелитель? – спросил Халил. – Эмиры ждут приказа выступать. – Он скрипнул зубами. – Франки осмелились отказать нашим требованиям! Они дорого за это заплатят.

– Я хочу подумать, Халил, на воздухе.

– О чем думать, отец? – Халил взмахнул в сторону дворца. – Люди ждут тебя. – Он вгляделся в Калавуна. – Отец, почему ты молчишь?

Калавун встретил его каменный взгляд.

– Я принял решение.

– Тогда объяви. Надо готовить войско. – Халил собрался идти к дворцу, но остановился, увидев, что Калавун все еще сидит.

– Я не пойду на франков.

Халил долго молчал.

– Ради Аллаха, скажи, почему ты это делаешь? Франки отказались заплатить за злодейства, совершенные в Акре. Ты должен на них пойти!

– Не забывай, с кем говоришь, Халил, – резко оборвал его Калавун. – Я султан, и мое слово закон.

– Эмиры не позволят тебе это сделать, – свирепо отозвался Халил. – Франки истребили сотни мусульман, нарушили мирный договор. Эмиры требуют от тебя действия!

– Я их послушал, когда речь шла о Триполи, и сожалею с тех пор каждый день. Снова ту же ошибку я не повторю. – Калавун поднялся и обошел пруд. Посмотрел на небо, затем невесело рассмеялся. – Я скучаю по Назиру. Странно, да? Он меня предал, а я по нему скучаю. И думаю, не стал бы его убивать, если бы Назир тогда остался жив в Триполи. Понимаешь, не смог бы заставить себя сделать это. Я потерял много близких. Айша, Ишандьяр, Али, Бейбарс. Отчего же я еще здесь, Халил? Может, Аллах обо мне забыл?

Но Халил не слушал, думая о своем.

– Ты поведешь войско на Акру, отец, и уничтожишь это последнее пристанище франков.

Калавун поморщился.

– Ты сделаешь так, – продолжил Халил, – потому что это необходимо, единственно правильно. Ты сделаешь так потому, что этого требуют твои люди, а франки заслуживают наказания. И ты сделаешь так, потому что, если ты не сделаешь, я расскажу эмирам в зале о твоем предательстве.

– Что?

– Я подслушивал! – крикнул Халил в лицо ошеломленному отцу. – Да, подслушивал твой разговор с тамплиером. Теперь знаю, что вы многие годы работали вместе против Бейбарса, против наших людей. Против меня! – Он прошелся взад и вперед, вскидывая руки. – Я держал это в тайне, чтобы дать тебе возможность сделать все правильно для своего народа. Но теперь вижу, у меня нет выбора. – Его голос осекся. – Ты не оставляешь мне никакого выбора, отец.

– Это угроза? – спросил Калавун, потрясенный словами сына.

Халил сделал шаг к нему и остановился.

– Тебя заколдовали, отец. Как ты мог сотрудничать с завоевателями? С тамплиером? Эти люди нас убивали, оскверняли наши храмы, грабили города. Они занимались этим две сотни лет. Да, рыцарям сейчас нужен мир, но чтобы набраться сил и пойти на нас. Если мы дадим им достаточно времени, они попытаются вернуть то, что Бейбарс и его предшественники сумели у них вырвать. – Халил покачал головой. – Ты отчего-то перестал видеть правду, отец. Сбился с пути.

– А почему нельзя жить в мире с этими людьми? – спросил Калавун, подходя к сыну и сжимая его плечи. – Почему? Мы торгуем друг с другом, делимся знаниями. Многое из того, что свято для нас, свято и для них. Почему мы должны быть врагами? Я знаю, эта земля не принадлежала франкам, знаю, они пришли сюда и взяли ее силой. Но разве она наша? Я родился далеко отсюда, Халил. Меня пригнали сюда в рабство. Эта земля моя не больше, чем франков. И они пришли сюда не вчера, а много поколений назад. Мы воюем друг с другом так давно, что забыли причины войны.

– Мы воюем, потому что должны воевать. Иначе франки заберут наши земли и средства к жизни. И не важно, откуда ты родом, откуда мы все родом. Ты султан Египта и Сирии, и у тебя есть долг перед своим народом, перед мусульманами, защищать их. – Халил отстранился. – И ты выполнишь свой долг.

Калавун долго смотрел в глаза сыну. Затем оцепенело последовал за ним во дворец. С трудом перенося боль в голове, он встал перед эмирами и слабым голосом объявил поход на франков. Последовавшие за этим радостные возгласы больно отдавались в сердце, будто по нему били молотком.

Эмиры хотели обсудить стратегию похода, но Калавун отложил это на завтра. Он направился в свои покои, удалил оттуда слуг, подошел к столу. Взял пергамент, гусиное перо и сел писать. Через два дня после получения вести, что правители Акры отказались выполнять его требования, он получил послание от Уилла, в котором рыцарь умолял его дать еще время уговорить правителей. Великий магистр написал в Париж инспектору ордена, чтобы тот собрал денег. Если правители Акры станут упорствовать, Гийом де Боже заплатит султану из сундуков Темпла. Но на это нужно время. Но как раз этого Калавун им дать не мог. «Если вы не хотите увидеть мое войско у своих стен, – писал он, сдерживая ярость, – то убедите своих правителей, чтобы они передумали».

К тому времени, когда Калавун закончил писать, головная боль стала такой сильной, что он почти ничего не видел.

Аль-Салихийя, Египет 10 ноября 1290 года от Р.Х.

– Как он?

– Скверно. Я дал ему снадобья, чтобы облегчить страдания. Это все, что можно сделать. Боюсь, он долго не протянет.

Голоса звучали мягко. Калавун их слышал будто сквозь сон. Лежать в теплой постели было приятно. Боль почти утихла. Он ее ощущал, но она находилась где-то далеко.

Ему на лоб легла холодная рука.

– Отец, ты меня слышишь?

Калавуну не хотелось выбираться из бархатной тьмы, но настойчивый голос требовал внимания. Он открыл глаза, и боль сделала шаг вперед, приблизилась. Глазам стало больно, хотя покой освещали только тлеющие угли двух жаровен.

На постели рядом сидел Халил. Его лицо скрывала тень.

– Я умираю. – Калавун задал вопрос, но получилось утверждение.

Халил отвернулся.

– Да.

Калавун поднял слабую руку и поднес к лицу сына. Потрогал кожу. Она была молодая, гладкая.

– Тогда сделай кое-что для меня.

Халил взял руку отца.

– Если смогу.

– Не иди на франков. Дай им возможность заплатить. Прояви милосердие.

Халил напрягся.

– Мы уже начали поход.

– Еще есть время.

– Его нет. Войско собрано, построены осадные машины. – Халил внимательно смотрел на Калавуна. – Мы находимся сейчас в аль-Салихийи, отец. И готовы пересечь Синай.

Калавун оглядел покои и лишь сейчас понял, что это не дворец в Каире, а шатер.

На подготовку к походу ушло три недели. Эмиры трудились день и ночь. Калавун в этом не участвовал и с тяжелым сердцем ждал ответа Уилла на свое письмо. Поход на Акру следовало начинать поскорее, пока по всей Палестине не пошли зимние дожди. Они разобьют лагерь у стен города, а там прибудет еще войско из Алеппо и Дамаска. Урожай собран, города обеспечены. Самое время выступать.

– Надо повернуть назад. – Калавун сжал пальцы сына. – Я не дал Кемпбеллу времени их уговорить.

Халил высвободил руку.

– Кемпбелл? Тамплиер?

– Франки согласятся на наши требования. Он их уговорит.

– Нет, не уговорит, – произнес Халил, поднимаясь.

– Я написал ему. – Калавун сделал попытку сесть. – Предупредил, что мы идем и пусть поторопится.

– Я знаю.

Калавун замер.

– Ты?..

– Да, – бросил Халил, – я не глупец. И перехватил послание, которое ты отправил после того, как отдал приказ к походу. Я знаю, ты отдал его только из-за моей угрозы.

Калавун закрыл глаза.

– Твое послание я разорвал, – продолжил Халил. – Франки не заплатят, потому что они не ведают, что мы идем на них. И к тому времени как узнают, будет поздно.

– Почему ты это сделал?

– Так надо. – Халил снова сел рядом с отцом, взял его руку. Калавун пытался отвернуться, но был слишком слаб. – Когда ты умрешь, отец, я хочу, чтобы наши люди произносили твое имя с гордостью и благоговением. Я хочу, чтобы они знали, как ты их любил и всегда заботился об их благе. Я постараюсь, чтобы в людской памяти о тебе сохранилось только хорошее.

– Но я поступал так именно потому, что любил их, – прошептал Калавун. – Неужели ты не видишь?

– Я знаю, ты верил в это, – тихо сказал Халил. – Но ты заблуждался, отец. – Он наклонился к умирающему. – Ты и горстка христиан, твоих единомышленников. То, что этому тамплиеру приходится убеждать своих правителей заплатить нам за злодейства, учиненные в Акре, показывает, что христиане тоже не желают жить с нами в мире. Твои идеалы не защитят нас от врагов. Пока они остаются на наших землях, покоя не будет. От завоевателей с Запада избавит нас только меч.

Калавун откинул голову на подушку.

– Да простит меня Аллах, но мне надоело быть рабом. Рабом долга, веры, мести. Понимаешь, Халил, надоело. – Он закрыл глаза.

Сын что-то говорил, искренне, страстно, но Калавун уже не слышал.

Аллах его не забыл. И ниспослал покой, окутывающий сейчас все тело своим нежным, мягким покрывалом.

В глубине бездонной тьмы вдруг забрезжил свет. Он становился ярче, а затем появились улыбающиеся лица Айши и Али. Калавун радостно улыбнулся. Дети пришли взять его в рай.

Халил еще сидел некоторое время рядом с отцом, после того как его грудь перестала подниматься и опускаться. Древесный уголь в жаровне с шипением раскололся, пустив в воздух яркие искры. Халил наклонился над умершим прошептать на ухо молитву и застыл в этой позе, вдыхая приятный запах масла от его волос. На этом скорбь сына закончилась. Он встал. За стенами шатра войско ждало нового султана. Нет, сейчас в поход они не выйдут. Калавун верил, что войско когда-нибудь вообще будет не нужно, что рано или поздно мир восторжествует. А Халил, напротив, считал, что у него мало войска и осадных машин. Он понимал: взять Акру и все последние замки и поселения франков можно только большими силами. Поэтому выступать пока рано. Они переждут здесь зиму и соберут больше войска. Потом сделают последний рывок для окончательного удара, и Халил завершит то, что начали Зенги, Нурэддин, [10]10
  Эмад ад-Дин Зенги (1087–1146) – сельджукский военачальник, которого историки Крестовых походов называют Сангум (Кровопроливец). Нурэддин (1118–1174) – родственник Зенги, также жестоко противостоявший крестоносцам.


[Закрыть]Саладин, Айюб и Бейбарс. Покончит с крестоносцами.