Текст книги "Крестовый поход"

Автор книги: Робин Янг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 32 страниц)

– А почему их Вавилон? – спросил Уилл.

– В Каире правят сунниты, а Кайсан шиит, думаю, и его брат тоже. Кайсан упоминает месяц мухаррам, знаменательное время дли шиитов. – Эврар задумался. – Я, конечно, сделаю нужные расчеты, но думаю, мухаррам придется на апрель следующего года.

– Неужели великий магистр связан с кем-то в Каире?

Эврар вздохнул:

– Пока мы слишком мало знаем и не можем быть уверенными ни в чем. Но одно совершенно ясно: если это гнусное злодеяние свершится, то о мире с мусульманами придется забыть навсегда. И христиан непременно изгонят со Святой земли. Всех до единого. Акра будет сожжена, и с ней сгорят все наши мечты. Мы не должны этого допустить, Уильям. – Его голос стал твердым как камень. – Не должны.

18

Цитадель, Каир 26 мая 1276 года от РХ.

Махмуд шествовал по дворцу, сурово глядя перед собой, в окружении четырех молчаливых гвардейцев полка Бари. Тюрбан на его голове сидел слегка неровно. Он намотал его в спешке на влажные после купания волосы. Воины не сказали, куда и зачем его ведут, но Махмуд и без того знал. И где-то глубоко внутри его медленно заворочался червь страха.

Выйдя в залитый солнцем двор, Махмуд увидел Бейбарса. С украшенного серебряной чеканкой черного пояса султана с двух сторон свисали сабли. Рядом стояли два гвардейца полка Бари, а чуть в отдалении пятнадцать эмиров, атабеки всех полков. Среди них – Ишандьяр, Юсуф, Калавун и несколько товарищей Махмуда. Лишь немногие отважились встретить его взгляд, в том числе Калавун. Лицо Бейбарса, как всегда, было непроницаемо. Но глаза, прожигающие насквозь голубые глаза, источали гнев невероятной силы.

Махмуд метнул взгляд на гранитный камень рядом с султаном, похожий на могильный. Он знал, что если подойти ближе, то можно разглядеть на нем коричневые пятна крови тех, кого здесь казнили. А их было не счесть. И страх, извиваясь, начал подниматься к горлу. Стало тяжело дышать. Махмуду хотелось заговорить, скрыть свой страх под словами, сделать вид, что ничего не происходит. Голос к нему вернулся, лишь когда воины исчезли, оставив его стоять перед Бейбарсом.

– Приветствую тебя, мой повелитель султан!

– Не называй меня так, – рявкнул Бейбарс, будто хлестнув кнутом. – Я не султан.

Махмуд дрогнул.

– Как же так, мой повелитель?

– Для тебя я не повелитель и не султан. Не мне ты поклялся в верности перед лицом Аллаха. Для тебя я… просто глупец, кого не грех обмануть.

– Нет, мой повелитель, я…

– Ты низкий предатель, Махмуд. Я услышал это из уст моего сына. Теперь хочу услышать из твоих. Скажи, зачем ты это сделал? Зачем послал приказ совершить набег на Кабул от моего имени? Зачем совратил моего сына?

– Мой повелитель… – нерешительно начал Махмуд.

Бейбарс махнул воинам:

– Взять его.

Махмуд вскрикнул. Воины схватили его за руки и повели к камню. Заставили встать на колени. Он снова вскрикнул, когда его голова коснулась холодного гранита.

– Не я один хотел, чтобы ты обратил свой взгляд вначале на христиан! – завопил он. – Только другие улыбались тебе в лицо, соглашались с твоими планами идти на монголов, а потом за глаза осуждали.

Бейбарс бросил яростный взгляд на эмиров, и те в страхе потупили глаза.

– А я никогда не скрывал своих мыслей! – воскликнул Махмуд. – Ты всегда знал, о чем я думаю. – Он попытался поднять голову, посмотрел на Бейбарса, но ладонь воина крепко прижала ее к камню. – Разве это не достойно капли милосердия, мой повелитель?

– Я вижу перед собой змею, – пробормотал Бейбарс, – которая проскользнула в мой дом и обвилась вокруг того, кто мне близок и не так хитер, как она.

– Это не так! – выкрикнул Махмуд. Он хотел еще что-то добавить, но воин его успокоил ударом.

– Своим ядом эта тварь отравила моего сына, – продолжил Бейбарс, – нашептывала ему на ухо своим извивающимся языком ложь. Ты змея, Махмуд, и потому с сего дня впредь будешь ползать на брюхе, как змее и подобает.

Бейбарс кивнул. Воин отпустил голову Махмуда и схватил его за плечи, а другой прижал руку к камню, ладонью вниз.

– Мой повелитель! Пощади! – крикнул Махмуд при появлении третьего воина-гвардейца в золотистом плаще с топором в руке.

– Погоди. – Бейбарс направился к воину.

Махмуд с мольбой смотрел на султана. Последняя надежда исчезла, когда Бейбарс взял топор и устремил на поверженного эмира свои безжалостные глаза.

– Я это сделаю сам.

Махмуд пронзительно крикнул. В следующее мгновение Бейбарс поднял топор и яростно опустил. Лезвие ударило по запястью, пробило плоть и кость, а затем звякнуло о камень с режущим ухо звуком. Махмуд издал сдавленный вопль, выгнулся, воины его едва удержали. Кровь хлынула, оросив желтый плащ эмира и землю вокруг. Отрубленная кисть осталась лежать на камне, бледная, похожая на раздувшегося паука.

Но мучения Махмуда только начинались.

Когда Бейбарс отсек ему вторую кисть, он обезумел от боли.

– А теперь ступни, – сурово сказал Бейбарс, сжимая топорище забрызганными кровью руками.

Гвардейцы полка Бари подняли ногу обмякшего Махмуда и положили на камень, плотно прижав лодыжку. Бейбарс взглянул на эмиров. Большинство смотрели куда-то в сторону, на землю, в небо, куда угодно, только не на окровавленное существо, которое совсем недавно было человеком, их соратником.

– Не отворачивайте глаза, – приказал Бейбарс. – До какой поры мои приближенные будут тайно перешептываться за моей спиной, осуждать мое правление и мои решения? Теперь узнайте цену предательства. – Бейбарс подождал, пока все устремят взоры на камень. Затем перевел дух, вытер со лба пот и поднял топор. – Если вздумаете бунтовать, клянусь Аллахом, эта судьба ждет любого из вас!

Топор опустился.

Барака услышал доносящиеся со двора пронзительные крики и пошевелился. Он сидел на полу в своих покоях, безвольно откинувшись на подушки. Крики были слабые, но это вывело его из оцепенения. С трудом поднявшись на ноги, он подошел к окну. Затем повернулся к зеркалу и не узнал себя. Там было чужое лицо. Отец славно над ним поработал.

Опустив голову, Барака уныло поплелся к тазу с водой, что стоял рядом с зеркалом, потом передумал. Подошел, открыл дверь. Айша ушла. Он осторожно потрогал губу, где ее ногти разорвали кожу. Почувствовав боль, Барака разозлился: «Эта тварь осмелилась за мной шпионить! Угрожать! Донесла своему отцу, рассказала, что видела меня с Махмудом и Хадиром. Откуда еще Калавун мог узнать, что в этом замешан прорицатель?»

Свое Барака все равно бы получил, а Хадир, наверное, как-нибудь выкрутится. Вот Махмуду несдобровать. И в этом виновата Айша. А эти ее угрозы насчет наложницы! Бараку передернуло. Значит, она следила за ним, подглядела в самый сокровенный момент. Он сгорал от стыда, что его тайна раскрыта.

Мать постоянно умоляла Бараку повидаться с Айшой, умоляла не замечать ее недостатки. Ради продолжения рода. «Тебе нужен наследник», – говорила она. Но он не мог заставить себя. Айша его пугала. Всегда. Брачная ночь лишь усугубила страхи. Конечно, у него ничего не получилось, но пробудилось любопытство. Тело Айши, открывшееся ему в ту ночь, такое нежное и гладкое, запало в душу, хотя сама девочка вызывала лишь неприязнь. Он рос в гареме и знал там многих евнухов. Их нетрудно было подкупить. Перед наложницей Барака представал всесильным владыкой, и его страхи исчезали. У него все прекрасно получалось. Но теперь, когда Айша пронюхала, об этом придется забыть. А если еще отец узнает, что он осквернил его гарем, то сегодняшняя взбучка покажется ему ласками.

Барака закрыл за собой дверь и двинулся вдоль мраморных коридоров в помещения для слуг. Тесные, сумрачные, где пахло кухней. Его никто не остановил, не спросил, куда идет. А кто бы осмелился? Ведь он наследник султана Египта и Сирии. Барака слишком часто забывал об этом, а следовало помнить.

Хадира он нашел в кладовой рядом с кухнями. Там, за мешками с зерном, прорицатель устроил себе дом. Куча грязных одеял, несколько побитых кубков, кувшин с какой-то противной жидкостью, покрытой коркой. У стены на невысоком помосте были расставлены странные предметы. Гнездо, похожее на птичье, свитое из сухого тростника, черепа каких-то маленьких существ, гладкие круглые камни с дырками, небольшие сосуды с разноцветными, похожими на пряности веществами – красными, коричневыми, черными и золотистыми, монеты – цехины, флорины и византины, потрепанные листы пергаментов и чешуйчатая, испещренная крапинками, змеиная кожа. В углу дымила масляная лампа. Здесь воняло мышами и кислятиной.

Хадир сидел на одеялах, скрестив ноги, покачиваясь вперед и назад.

Барака объявил о своем присутствии. Продолжая раскачиваться, прорицатель повернул голову. Барака присел перед ним на корточки. В таком состоянии он видел старика в первый раз, и это заставило его почувствовать себя странно повзрослевшим.

– Ты слышал крики? – пробормотал Хадир.

– Да, – отозвался Барака.

– Твой отец воздает кару. Сам. А кричал Махмуд. Султан обрубил его со всех сторон, как курицу, и повелел бросить в темницу. Через час он там умрет, истечет кровью.

Барака побледнел. Он не испытывал никаких добрых чувств к Махмуду, но его ужаснула мысль, что, не вмешайся Калавун, на камне мог лежать он.

– Это твоя вина. – Хадир злобно посмотрел на принца.

Барака поднялся, съеживаясь. В ушах зазвучали собственные слова: «Это Хадир! Хадир и Махмуд! Они меня заставили! Заставили!»

– Калавун уже знал, – быстро произнес он, избегая взгляда Хадира. – Айша ему рассказала.

Хадир мгновенно вскочил на ноги. Подцепил костлявым пальцем подбородок Бараки.

– А как она узнала? Ты ей рассказал? Ты?

Барака оттолкнул руку Хадира.

– Нет. Она видела нас, когда мы расходились в тот день, после встречи в разрушенной башне. Мы с ней столкнулись лицом к лицу. А потом она рассказала все своему отцу. Вот как Калавун узнал о тебе. Я бы принял за вас побои. Молча. А так отпираться было бесполезно. Калавун уже знал.

Прорицателя удивил вызов в тоне Бараки. Так принц с ним еще не разговаривал.

– Калавун, – пробормотал он, брызгая от ярости слюной. – Ловко этот паук плетет свою паутину. Я его недооценил. Он порушил мой план! – Хадир снова опустился на одеяла и подтянул колени к груди. – Все знаки были благоприятные. А теперь мой повелитель не станет мне доверять. – Он запричитал, прикрыв глаза своими грязными руками. – О Аллах, ниспошли мне мудрость вымолить у моего повелителя прощение!

Поборов отвращение, Барака наклонился и оторвал руку Хадира от лица, заставив его вскрикнуть.

– Ты, верно, забыл, Хадир, что мой отец не вечен. Когда я стану султаном, то возвеличу тебя, как обещал. А отец скоро отойдет от гнева. Нам нужно пока держаться от него подальше, не попадаться на глаза.

Хадир, казалось, впервые увидел ссадины на лице Бараки.

– Тебе больно, мой принц.

– Я за этим к тебе и пришел. Сделай мне припарки.

– Для этого потребны ткань и горячая вода.

– Я прикажу слугам принести, – ответил Барака, наблюдая, как Хадир перебирает сосуды на подставке. Затем облизнул распухшие губы и с усилием произнес: – Мне нужно, чтобы ты сделал для меня кое-что еще.

– Я тебя слушаю, мой принц, – пробормотал прорицатель.

– Я хочу, чтобы ты изготовил яд и отравил им Айшу.

Голова Хадира резко дернулась.

– Что?

Голос Бараки был тихий, но твердый. Оказывается, это не так уж трудно – произносить такие слова.

– Ее надо наказать.

– Но она твоя жена.

– Одно название. Я ничего к ней не чувствую.

– Но не она заслужила такую кару, Барака, а ее отец. – Хадир сжал кулаки. – Это он должен умереть.

– Калавун будет страдать, сильно страдать. – Барака зло усмехнулся. – Он очень любит свою дочку. А тебе, Хадир, вовсе не нужно знать причины, почему я желаю ее смерти. Ты просто окажи мне услугу, чтобы я увидел, насколько ты мне предан.

При этих словах на высохшем лице Хадира заиграла слабая улыбка. Он вытащил из-под кучи одеял потрепанную куклу, которую однажды показывал Бараке. Эту куклу Бейбарс даровал ему после падения Антиохии. Хадир принялся гладить ее грязное лицо.

– Ты меня слышишь? – раздраженно спросил Барака. – Я жду ответа.

Хадир приложил палец к губам, предлагая принцу помолчать. Затем он приподнял выцветшее разорванное платье куклы, обнажив серый комковатый живот, разрезанный и сшитый шелковой нитью. От куклы исходило гнусное зловоние. Любовно положив ее себе на колени, Хадир развязал нити и раскрыл нутро. Там был спрятан черный стеклянный пузырек с жидкостью.

– Как быстро детеныш становится львом, – прошептал Хадир.

– Что это значит? – почти крикнул Барака, собираясь обидеться.

– Это значит, что ты стал взрослым, – ответил прорицатель.

Был уже конец дня, как раз перед намазом. В покои Айши вошел евнух, прислуживавший на кухне гарема, и поставил на низкий столик поднос с едой. Там же стояла чаша с горячим черным чаем. Айша не повернулась. Как сидела в постели лицом к стене, так и осталась. Еду приказала принести, конечно, Фатима. Днем Айша ушла к себе, пожаловавшись на недомогание. Фатима, вторая жена Бейбарса, добрая душа, предложила позвать лекаря, но Айша убедила ее, что это не серьезно. Просто хочется полежать.

После увиденного в амбаре она не находила себе покоя. Первым импульсом было все рассказать Низам, но для матери сын всегда был прав. Потом Айша решила, что расскажет отцу, но тоже отказалась. Ее пугала мысль, что придется описывать все, что она видела. Теперь же ей просто хотелось эту мерзость забыть. Тем более что после наложницы Барака вряд ли станет лезть к ней в постель. Она презирала его настолько остро, что даже сама мысль о близости приводила ее в ярость.

Когда евнух закрыл за собой дверь, Айша повернулась, села на край постели. Следом выползла из-под покрывала обезьянка. Еда пахла вкусно. Соскользнув на пол, Айша села, скрестив ноги, и отправила в рот горсть желтого риса, сдобренного пряностями и смешанного с изюмом и абрикосами. Желудок одобрительно заурчал. Айша улыбнулась и протянула горсть риса обезьянке, которая уже забралась ей на плечо и гладила хвостом щеку. Насытившись рисом, Айша потянулась за чашей, запить еду ароматным чаем. Глотнула раз, потом еще. Чай имел какой-то странный едкий привкус, но она его все равно допила.

Прошла минута, может, чуть больше, Айша поставила чашу и влезла на постель. Откинулась на спину, лениво поглаживая обезьянку, чувствуя сонливость. Начали тяжелеть веки, а спустя какое-то время то же самое стало происходить с руками. Она с трудом могла пошевелить пальцами. Согнула и обнаружила, что они застыли, стали деревяшками. Комната выглядела как-то странно, вернее, Айше начало казаться, что она видит все неправильно. Она попыталась встать, но обнаружила, что ноги не повинуются. Ей все же удалось соскользнуть на пол, на колени. Чаша звякнула, опрокинувшись на тарелку. Айше вдруг стало страшно. Обезьянка с горстью риса устроилась на кровати и пристально смотрела на нее своими маленькими янтарными глазами. Айша хотела крикнуть, но не получилось. Спазм сдавил горло. Она повалилась лицом вперед, ловя воздух ртом, но этот воздух в легкие почему-то не попадал. Она задыхалась. По всему телу начало распространяться холодное оцепенение. Айша обвела глазами покои, насколько могла. Дверь была где-то бесконечно далеко.

19

Крепость ассасинов, северная Сирия 26 мая 1276 года от Р.Х.

Прихлопнув на шее москита, Назир присел на корточки спиной к скале, снял с пояса бурдюк с водой. Прохлада в горах была благословенной по сравнению с адской жарой пустыни, но донимали тучи насекомых. За скалой вилась вверх дорога, заканчивающаяся у старинной крепости.

Назир напился из бурдюка. Сквозь ветви пирамидальных деревьев на склоне просвечивала простиравшаяся внизу долина. Желтая, пустая, однако ласкавшая взгляд своим однообразием. Здесь время остановилось. Эти места выглядели так же, как и во времена его детства, когда он жил в деревне у подножия горы. Чем ближе Назир подходил к горам Джабал Бара, где ему предстояло отыскать ассасинов, причастных к покушению на Бейбарса, тем ярче становились воспоминания. И вот теперь они заполнили все вокруг. О прошлом напоминал каждый поросший кустарником склон, прошлое можно было пощупать пальцами в каждом порыве ветра, пахнувшего жарой и дикими цветами. Он бывал в этих краях и прежде, но всегда с войском. Тогда воспоминания заглушала тяжелая поступь мамлюков, а сейчас, в этой тишине, стоило ему закрыть глаза, как становился слышен звон мечей и пахло дымом. Он видел краснолицых людей с дикими глазами и безумными улыбками, с факелами в руках. Его деревня горела под пронзительные крики женщин.

Шевельнулись кусты. Назир, открыв глаза, потянулся за мечом, но, увидев знакомое лицо, расслабился. Это был воин полка Мансурийя, один из четырех, которых послал с ним Калавун.

– Приближаются всадники, атабек, – тихо произнес воин, подходя. – Трое.

Назир быстро поднялся на ноги.

– Пошли.

Они двинулись по дороге к тому месту, откуда была отчетливо видна крепость. Вскоре наверху мелькнули трое всадников, двигавшихся один за другим.

– Это он? – спросил воин.

– Откуда мне знать, – ответил Назир. – Наши на месте?

– Да. – Воин посмотрел на Назира. – Что будем делать, атабек? Их трое.

– Если я увижу, что это тот самый человек, то подам сигнал. Будем действовать, как договорились.

– А другие?

– Придется убить, – сурово сказал Назир. – Взять всех троих нам не под силу.

Воин, казалось, встревожился. Несколько столетий сирийцы-ассасины – фидаины (жертвующие собой), как они себя называли, – вселяли ужас в сердца людей, будь то христиане, сунниты или монголы. Это были фанатичные последователи исмаилской ветви шиитской веры, хладнокровные убийцы, о хитрости, коварстве и бесстрашии которых ходили легенды. Многие владыки почувствовали между ребер кинжал ассасина, если решались противостоять либо им, либо их верованиям. Всего пять лет назад закончилась их власть над этим регионом, где крепости воздвигли еще во времена Саладина по повелению самого знаменитого вождя ассасинов Синана по прозвищу Горный Старец. Фидаинов боялись даже теперь, когда большинство из них, покорившись Бейбарсу, стали просто наемными убийцами.

– У нас будет преимущество неожиданности, – сказал Назир, увидев в глазах воина тревогу.

– Я слышал, их нельзя убить обычным оружием, – пробормотал воин.

– Можно, если они сделаны из плоти и крови. Иди к остальным и ждите моего сигнала.

Назир направился обратно к своему месту у скалы и устремил глаза на дорогу. Всадников не было видно, но он слышал хриплый предупреждающий крик орла, а вскоре наверху по склону скатился камень. Они были близко. Назир сжал рукоять меча.

Эта крепость осталась последним бастионом ассасинов. Пять лет назад, после покушения, Бейбарс повелел захватить все их земли. В каждой крепости был размещен гарнизон мамлюков. Но здесь прошлой зимой ассасины взбунтовались и перебили новых господ. Мамлюки предприняли несколько безуспешных попыток вернуть бастион и теперь ждали подкрепления из Алеппо. Назир со своими людьми объехал все крепости, опросил многих фидаинов, и только в последней нашелся один, который назвал имя. Идрис аль-Рашид. И сказал, что этого человека следует искать в мятежном Кадамусе.

Стук копыт стал громче, Назир пригнулся ниже. Минуту спустя из-за поворота появились три всадника. Скакавший впереди был мощнее сложением и старше остальных двоих, державших луки на изготовку. Дав им проехать, Назир вышел из своего укрытия и окликнул:

– Идрис!

Всадники мгновенно развернули коней. Двое нацелили на Назира стрелы.

Назир поднял руки:

– Я не собираюсь на вас нападать. Мне нужно поговорить с Идрисом.

Тот, что постарше, легко спрыгнул с коня и приблизился.

– Я Идрис. – Он был спокоен.

– Это я посылал тебе весть, – сказал Назир. – Хочу продать сведения о планах мамлюков, что стоят в Кадамусе. Они собрались идти на вас.

– Ты дезертир?

– Я просил тебя прийти одного, – сказал Назир вместо ответа.

– Ты также написал, что будешь ждать меня в деревне, – отозвался Идрис невозмутимым тоном. – Так что мы оба нарушили слово.

– Я не захотел рисковать. В деревне могли увидеть нас вместе и донести мамлюкам. А они дезертиров распинают. Так что я решил встретить тебя здесь. Получу деньги и исчезну.

– Кто назвал тебе мое имя?

– Твой друг.

– У меня нет друзей.

Назир не стал медлить и вскинул руку. В ту же секунду из зарослей вылетели две стрелы и поразили всадников. Одного в шею, другого в спину. Ассасины выронили оружие, первый соскользнул с седла, зацепившись ногой за стремя, второй рухнул вперед. Конь Идриса испуганно попятился, затем припустил по дороге, за ним последовали остальные. Идрис выхватил из ножен кинжал с золотой ручкой, но у Назира уже был в руке меч и на помощь ему из-за кустов спешили мамлюки. Идрис сумел ударить одного в бедро, прежде чем его повалили на землю. Он продолжал остервенело сопротивляться и затих, лишь когда Назир ударил его по голове рукояткой меча.

– Догоните их коней и быстро приведите к пещере, – приказал Назир двоим воинам.

Остальные понесли бесчувственного Идриса вдоль поросшей кустарником лощины. Путь был короткий, но трудный. Приходилось перелезать через камни, обходить расселины. Наконец они дошли до пещеры, где четыре дня назад устроили лагерь. Их встретили несущие там вахту двое оруженосцев.

Идриса втащили в пещеру. Назир отдышался, приказал принести веревку.

Оруженосцы засуетились, и вскоре Идрис сидел привязанный к каменной колонне. Назир снял с его головы башлык, весь в пятнах крови. Осмотрел рану. Она оказалась неглубокая.

Идрис слабо застонал. Назир обрызгал его лицо водой из бурдюка. Подождал, затем побрызгал еще. Дождался, когда Идрис откроет глаза. Взгляд ассасина был вполне осмысленным.

– Меня послал султан Бейбарс найти тех, кто участвовал в покушении на него пять лет назад.

– Этих людей уже нет, ты зря теряешь время.

– Тогда убили только двоих. А мне ведомо, что были и другие. Мне ведомо также, что людей на убийство посылал ты. Я хочу знать, кто тебя нанял. Султану Бейбарсу донесли, что это были франки. Он желает знать имена.

– Ничего ты от меня не добьешься. Повторяю, зря теряешь время. – Идрис спокойно встретил взгляд Назира. – Лучше убей сразу. Я никогда не нарушу клятву фидаина и не опозорю свое имя.

– Есть кое-что похуже смерти, Идрис, – сказал Назир. – Я отсюда родом, из этих мест. Бежал, когда злодеи сожгли мою деревню. Восемь лет прожил в Багдаде, уцелел во время резни, устроенной там монголами, попал в рабство. Меня купили мамлюки и быстро сделали правоверным мусульманином.

Идрис сплюнул.

– Суннитом. Это не значит правоверным.

– А потом они научили меня убивать. – Назир присел на корточки. – Последнее, что я у них познал, уже став атабеком, было умение причинять боль. Я знаю, как сделать, чтобы человек жил много недель, но мучился. Знаю, какие раны лишь болят, но не убивают. Я уверен, что ты очень крепкий, Идрис, и неколебим в своей вере. Но все равно вытащу из тебя то, что мне нужно.

Церковь Святого Марка, Венецианский квартал, Акра 26 мая 1276 года от Р.Х.

Святой отец закрыл требник, и хор вместе с прихожанами начал заключительный гимн вечерни. Младенец на руках Бесины заплакал, разбуженный пением. Она принялась его качать и успокаивать. Когда люди с задних скамей потянулись на выход, Андреас, перегнувшись через сидящую рядом Катарину к Элвин, протянул ей небольшой кошель:

– Положи в ящик для пожертвований, а я выведу их на улицу.

Элвин подождала, пока прихожане рядом поднимутся со своих скамей, затем направилась вдоль прохода к причетнику, который держал деревянный ящик с отверстием в крышке. Собирал пожертвования для бедных. Элвин вытряхнула туда из кошеля три золотые монеты.

Причетник чуть расширил глаза.

– О, сколь ты щедра и благодетельна.

– Это от моего хозяина, Андреаса ди Паоло, – ответила Элвин.

– Мы упомянем его в наших молитвах.

Элвин двинулась к выходу. Остановилась у двери, ожидая, когда последние прихожане выйдут в озаренный янтарным светом двор, и почувствовала, как кто-то схватил ее за руку. Она испуганно обернулась. Уилл. На голове капюшон черного плаща.

– Как ты здесь оказался?

– Пришел тебя увидеть. – Его лицо было напряжено.

– Что случилось? Эврар?

Уилл вспомнил, что не видел ее уже две недели. С тех пор как Саймон нашел их на базаре и сказал, что Эврар умирает.

– Нет. Эврар меня тогда обманул. – Он замялся. – Ладно, объясню в другой раз. Сейчас это не важно. Я пришел сказать, что покидаю Акру на некоторое время.

– Куда ты отбываешь?

– Важно не это. Важно, чтобы ты знала.

Элвин долго смотрела на него, затем высвободила руку.

– Нет, Уилл, так не годится. Ты пришел, говоришь, что отбываешь из Акры, и ожидаешь от меня чего? Кивка? Улыбки? Мол, до свидания? Не сказав ничего, куда отбываешь, зачем и как надолго.

– Я не знаю.

– Не знаешь, куда отправляешься?

– Не знаю, как надолго. Может, на несколько недель, может, дольше.

– Нет. – Ее щеки порозовели. – Так больше не будет!

– Элвин, – громко прошептал Уилл, направляясь за ней. Догнал ее на ступеньках церкви. – Элвин!

Она обернулась. Ее зеленые глаза гневно блеснули.

– Я устала от всего этого, Уилл. Понимаешь, устала.

Люди вокруг начали оборачиваться.

Ее окликнул Андреас, стоявший неподалеку со своей семьей. Катарина весело помахала Уиллу.

– Андреас, я сейчас, – нерешительно произнесла Элвин.

– Увидимся дома. – Купец взял руку жены.

Элвин смотрела им вслед, ее щеки пылали. Гнев прошел так же быстро, как вспыхнул.

– Почему ты так со мной поступаешь? – устало спросила она.

Уилл мучился. Видеть на лице Элвин страдание было непереносимо. Хотелось сжать любимую в объятиях и держать, пока оно не исчезнет. Но как быть, если ты посвятил себя «Анима Темпли», дал клятву продолжить дело отца? Особенно теперь, когда стало известно о похищении камня. Надо помешать этому во что бы то ни стало.

– Я не хотел уезжать, не сказав тебе, – объяснил он. – Не хотел, чтобы ты гадала, куда я подевался.

Элвин порывисто вздохнула:

– Уилл, мне надо идти.

Он стоял ошеломленный, глядя ей вслед. Затем ноги сами понесли его вперед. Он побежал, не замечая, что плащ распахнулся и видна белая мантия тамплиера.

– Я обязан сделать это ради нас с тобой. – Уилл наконец догнал ее и повернул к себе. – Иначе… – Он понизил голос: – Иначе погибнут все. И не только в Акре. Нам всем грозит большая опасность.

Элвин смотрела, не понимая.

– Какая опасность? И почему ты? Почему не кто-то другой? Зачем ты меня пугаешь, Уилл. Лучше расскажи.

Мучаясь отчаянием, он завел ее в ближайший переулок.

– Но ты не должна никому рассказывать. Все очень серьезно.

– Даю слово.

И тогда Уилл поведал ей, что заговорщики, к которым, не исключено, принадлежит и великий магистр, собрались похитить Черный камень из Каабы. Это вызовет войну, самую кровавую, какой еще не знал мир. Он рассказал ей, как они с Эвраром раскрыли этот план, и, не упоминая ничего об «Анима Темпли» и Калавуне, объяснил, что имеет давнюю связь с одним из высших чинов в войске мамлюков, которого едет предупредить.

– Ты отправляешься в Каир? – встревоженно спросила Элвин. – Один?

– Да, сегодня вечером. Их надо остановить. Иначе всему конец.

В первое мгновение у Элвин возникла глупая надежда. Если мамлюки пойдут на Акру, христианам ничего не останется, как вернуться на Запад. И тогда рыцарям, в том числе и Уиллу, не за что будет воевать. И все закончится. Но она знала, что так не получится. Христиане сразу Акру не сдадут. Будут сражаться до последнего.

– Я не хочу, чтобы ты уезжал, – прошептала она.

Уилл привлек ее к себе. Элвин на секунду напряглась, словно сопротивляясь, затем расслабилась. Подняла голову, нашла губами его губы, и они слились в поцелуе. Вначале легком, затем более страстном и горячем. Их языки сплелись. Она сбросила с головы Уилла капюшон и охватила руками шею там, где завивались черные волосы, влажные от пота. Легко царапая ногтями его кожу, она слышала напряженные хриплые стоны, исходящие из глубины его нутра. Уронив на землю черный плащ, он поднял Элвин и прижал к стене, задрал юбки. Она вцепилась в него еще крепче. – Ты меня любишь?..

Он стащил с ее головы чепец, распуская волосы.

– Да.

Они занимались страстной, отчаянной любовью в темном переулке под звон колоколов церкви Святого Марка, желая лишь одного: чтобы это длилось вечно.

Цитадель, Каир 26 мая 1276 года от Р.Х.

– Где она? Где?

Калавун протиснулся мимо стражников, сопровождавших его в гарем, и побежал по коридору, заставляя слуг поспешно освобождать путь. Затем растолкал тех, кто стоял в дверях покоев. У постели склонились жены Бейбарса, Низам и Фатима, а также дворцовый лекарь. Низам повернула голову. Твердо посмотрела на него:

– Эмир…

Не замечая ее, он ринулся к постели. Взглянул на лицо дочери и замер. Невыносимое горе сжало ледяными пальцами сердце. Айша пристально смотрела на отца своими прекрасными карими глазами. Восковая кожа при свете масляных фонарей приобрела голубоватый оттенок. Он быстро оглядел ее застывшее тело, затем вернул взгляд к искаженному страхом лицу, открытому рту, откуда торчал распухший пурпурный язык. Задушена? Но нигде не было видно следов насилия. Калавун коснулся пальцами ее кожи и быстро отдернул. Она была холодная.

– Вы прочитали молитву? – спросил он, не оборачиваясь.

– Мы только что вошли, – ответила Низам.

Подал голос лекарь:

– Эмир Калавун, она мертва уже больше четырех часов. Наверное, подавилась едой.

Как будто не слыша его слов, Калавун наклонился к уху дочери и прошептал:

– Ашаду ан ла илаа илла-лла. Ва ашаду анна Мухаммадан расул-Улла.

– Где мой сын? – спросила Низам у стоявшей сзади служанки. – Пусть его найдут. Барака должен быть здесь.

Откуда-то слева раздался пронзительный вопль, но Калавун его почти не слышал. Его глаза застилали слезы. Ничего не видя перед собой, он подхватил безжизненное тело дочери на руки и начал баюкать, сдерживая рыдания. А вопли продолжались.

– Уберите ее! – приказала Низам. – Уберите отсюда эту тварь!

Сквозь туман Калавун увидел сгорбившуюся на подоконнике маленькую коричневую обезьянку. Она дрожала мелкой дрожью, расширив в ужасе янтарные глаза. И пронзительно кричала. Евнух попытался ее достать, но обезьянка прыгнула на оконную решетку и повисла на ней с несчастным видом. Блуждающий взгляд Калавуна наткнулся на поднос на столике в изголовье кровати, тарелку с недоеденным рисом и пустую чашу. Казалось, поднос поспешно оттолкнули в сторону. Чаша лежала опрокинутая на кучке сухого желтого риса. Евнух продолжал ловить обезьянку. Калавун резко опустил Айшу на постель и встал.

– Кто принес ей еду? – Его голос потонул в шуме. – Кто? – рявкнул он, и все затихли. – Я спросил, кто принес ей это?