Текст книги "Странствия Шута (ЛП)"

Автор книги: Робин Хобб

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 53 страниц) [доступный отрывок для чтения: 19 страниц]

Понимание того, что она имела в виду, накрыло меня, как прилив. Не это ли я всегда знала? Я ясно вспомнила, как попрошайка на рынке коснулся меня, и я увидела бесконечность путей развития возможного будущего, и все они зависели от решения молодой пары, мимоходом виденной мной. Я даже было подумала подтолкнуть будущее в том направлении, которое показалось мне мудрым. Этот путь привел бы к смерти молодого человека от рук разбойников, к изнасилованию и смерти девушки, но я видела стремление ее братьев отомстить за нее, присоединившихся к ним людей, и как они сделали тракт безопасным для путешественников на десятилетия вперед после смерти девушки. Две жизни закончились бы в боли и мучениях, но столько людей было бы спасено.

Я вернулась в настоящее. Одеяла, которые я сжимала, сползли, и меня объял зимний холод.

 – Вижу, ты понимаешь меня, – голос Двалии источал мед.  – Ты – Шайсим, мой дорогой. В некоторых местах тебя бы называли Белым Пророком, даже если твоя кожа далеко не так бледна, как должна быть у одного из них. Тем не менее, я верю Винделиару, когда он утверждает, что ты – тот самый потерянный сын, которого мы ищем. Ты – редкое создание, Шайсим. Возможно, ты еще не осознал этого. Очень редки люди, которым дано видеть возможное будущее. Еще реже встречаются те, кто способен смотреть и видеть отправные точки, крошечные моменты, где слово, улыбка или быстрый нож, задают миру другой курс. Люди вроде тебя встречаются реже всего. Рожденный, кажется, волей случая у пары, которая и представления не имеет, кто ты такой. Они не могут защитить тебя от совершения опасных ошибок. Они не могут спасти тебя от покидания пути. Поэтому мы и пришли найти тебя. Чтобы сохранить тебя и путь в безопасности. Ибо ты можешь видеть момент, когда все меняется, еще до того, как все произойдет. И ты видишь в любом цикле, кто это, кто будет Изменяющим на этот раз.

– Изменяющий, – я попробовало слово на язык. Звучало, как пряность или лечебная трава. Обе меняли свойства других вещей. Специя, приправляющая еду, или трава, спасающая жизнь. Изменяющий. Однажды так называли моего отца, в некоторых из его  свитков, которые я читала.

Двалия использовала это слово, чтобы удовлетворить свое любопытство.

– Это тот, кого ты можешь использовать, чтобы направить мир по другому пути. Твой инструмент. Твое оружие в битве по формированию мира. Ты уже видел его? Или ее?

Я покачала головой. Я чувствовала тошноту. Знания заполняли меня, как подступающая к горлу рвота. Они обожгли меня холодом. Сны, которые мне снились. Действия, которые, я знала, надо было предпринять. Провоцировала ли я детей напасть на меня? Когда Тэффи ударил меня, перепонка плоти, привязывавшая мой язык снизу во рту, порвалась. Я обрела речь. Я вышла в тот день, зная, что это должно произойти, чтобы я смогла говорить. Я раскачивалась в своем коконе, зубы стучали.

– Мне так холодно, – сказала я.  – Так холодно.

Я была готова вызвать эти изменения. Тэффи был моим инструментом. Потому что я видела, как сложатся последствия, если я буду там, где другие дети смогут меня заметить. Я нарочно оказалась там, где меня могли поймать. Потому что знала, что должна была это сделать. Сделать это, чтобы направить себя на свой путь. Путь, проблески которого я видела с самого рождения. Кто угодно мог изменить будущее. Каждый из нас постоянно менял его. Но Двалия была права. Лишь немногие могли делать то же, что и я. Я могла с абсолютной определенностью видеть наиболее вероятные последствия того или иного поступка. И тогда я могла отпустить тетиву и отправить это последствие стрелой в будущее. Или заставить кого-то другого сделать это.

Знание того, что я могла сделать, ошеломило меня. Я не хотела этого. Я почувствовала себя больной, будто оно было тошнотой во мне. И тогда мне стало плохо. Мир вокруг меня закружился. Когда я закрывала глаза, он ускорялся. Я вцепилась в одеяла, желая остановиться. Холод заморозил меня так сильно, что я подумала, что уже умерла от него.

– Интересно, – промолвила Двалия. Она не сделала ни единого движения, чтобы помочь мне и, когда Одесса пошевелилась позади нее, резким движением взмахнула рукой в сторону и вниз. Служительница замерла на том же самом месте, где сидела, втянув голову в плечи как собака, которую отругали. Двалия посмотрела на Винделиара. Тот съежился.  – Смотрите за ним. Вы оба. Но не более. Это не было предсказано. Я вызову остальных, и мы объединим наши воспоминания о предсказаниях. Пока мы не будем знать, что из этого было увидено, если что-то вообще было увидено, безопаснее всего ничего не предпринимать.

 – Пожалуйста, – сказала я, не зная, о чем прошу.  – Мне плохо. И я так замерзла.

 – Да, – кивнула Двалия.  – Да, это так. – Она предупреждающе погрозила пальцем  своим последователям, затем вышла из палатки.

Я сидела неподвижно. Если я двигалась, кружение становилось непереносимым. Но мне было холодно, так холодно. Я хотела дотянуться до одеял и мехов, завернуться в них. Но любое движение пробуждало головокружение. Я смело пересилила его, и тогда, за мою храбрость, меня вырвало. Меня рвало на себя, рвота пропитала мою рубашку спереди, отчего стало еще холоднее. Ни туманный человек, ни Одесса не двигались. Она наблюдала за мной глазами цвета прокисшего молока, а глаза Винделиара были полны слез. Они смотрели до тех пор, пока от извергаемого мной не осталась лишь неприятная желтая жидкость, от которой я толком не могла очистить рот. Она липла к губам и подбородку, но палатка все еще кружилась, и мне было холодно. Хотелось оказаться подальше от сырости и вони моей блевотины.

Сделай это. Отодвинься. От головокружения будет плохо независимо от того, медленно или быстро ты двигаешься. Так что просто отодвинься.

Я дернулась назад и упала на бок. Головокружение стало настолько жестоким, что я не могла отличить верх от низа. Думаю, я застонала.

Кто-то поднял одеяло и обернул вокруг меня. Это была Шун. Из-за головокружения я не могла посмотреть на нее, но я узнала ее запах. Она положила еще что-то вокруг меня. Мех, тяжелый. Мне стало капельку теплее. Я свернулась калачиком. Мне было интересно, смогу ли я говорить без тошноты.

– Спасибо, – сказала я. – Пожалуйста. Не прикасайся ко мне. Не двигай меня. Это усиливает головокружение.

Я сосредоточила взгляд на углу одеяла. Мне хотелось, чтобы он был неподвижен, и, как по волшебству, он остался неподвижным. Я задышала медленно, осторожно. Мне необходимо было согреться, но еще важнее – остановить головокружение. Меня коснулась рука, ледяная рука на моей шее. Я беззвучно закричала.

 – Почему вы не поможете ему? Он болен. У него жар. – Ее голос звучал сонно, но я знала, что это было не так. На самом деле не так. Ее гнев был слишком силен для сонливости. Могли ли другие тоже это слышать?

Одесса заговорила:

 – Нам нельзя ничего делать до тех пор, пока Лингстра Двалия не вернется. Даже сейчас ты, возможно, отклонилась от пути.

Меня обернули в еще одно одеяло.

– Тогда ничего не делайте. Не останавливайте меня.

Шун улеглась рядом со мной. Я хотела бы, чтобы она этого не делала. Я боялась, что если она толкнет или подвинет меня, головокружение резко вернется.

 – Мы послушались, – страх в голосе Винделиара был как плохой запах в воздухе.  – Лингстра не может сердиться на нас. Мы послушались и ничего не сделали. –  Он поднял руки и закрыл ими глаза.  – Я ничего не сделал, чтобы помочь своему брату, – он простонал.  – Ничего не сделал. Она не может сердиться.

 – О, она может сердиться, – с горечью произнесла Одесса.  – Она всегда может сердиться.

Очень осторожно я позволила глазам закрыться. Кружение замедлилось. Остановилось. Я уснула.

  Глава тринадцатая.  Секрет Чейда

Это сон о лошадях, окутанных языками пламени. Зимний вечер. Темно, хоть ночь еще и не наступила.  Ранняя луна поднимается над березами. До меня доносится печальная песня, но в ней нет слов, она похожа на шелест деревьев на ветру, сплетенный из еле слышимых причитаний и стонов. Вот в темноте внезапно вспыхнули конюшни, испуганно заржали лошади, заметались внутри. Две из них вырвались наружу, они горят, они охвачены огнем. Одна из них черная, а другая белая, оранжевые и красные языки пламени полыхают на ветру. Лошади помчались в ночь, но черная внезапно упала. Белая продолжила свой путь, но луна вдруг распахнула рот и поглотила белую лошадь. Я не вижу в этом сне никакого смысла, и, как бы ни старалась, не могу нарисовать его. Поэтому я просто его пересказываю.

– Дневник сновидений Пчелки Видящей

Я пришел в себя на полу кабинета, недалеко от дремлющего мальчика-конюшего. Я был словно в забытье, но спать не хотелось, да я и не смог бы заснуть в своей старой спальне. Поэтому, поднявшись туда, лишь взял подушки с постели и книгу Пчелки из ее тайника и вернулся в кабинет. В камине еще теплился огонь, оставшийся с ночи. Я подбросил поленьев, разложил одеяла прямо на полу и улегся на них с дневником дочери. Не подорвет ли мое любопытство ее доверие ко мне? Я пролистал дневник, не останавливаясь ни на чем и лишь удивляясь аккуратному почерку, точным иллюстрациям и количеству исписанных страниц.

В надежде, что у Пчелки, возможно, было время оставить какое-нибудь сообщение о нападении, я пробежал глазами последние страницы дневника. Но он заканчивался описанием нашей поездки в Дубы-на-Воде. Здесь также был набросок амбарного кота – черный котенок с выгнутым изломанным хвостом. Я закрыл книгу, опустил голову на подушку и провалился в сон, из которого вынырнул вскоре, услышав шаги в коридоре. Я с трудом сел, чувствуя себя совершенно больным и сломленным тяжестью навалившихся забот. В душе расползалось беспросветное уныние. Я потерпел неудачу, и ничто не могло этого изменить. Пчелка была мертва. Шун была мертва. Или, возможно, с ними произошло нечто похуже смерти. Это была моя вина, и я все больше погружался в пучину тоски и апатии, однако не испытывая ни гнева, ни желания что-то делать.

С трудом я поднялся со своей лежанки, подошел к окну и отодвинул занавеску. Небо окончательно прояснилось и налилось глубокой синевой. Надо собраться с мыслями, Чейд приедет сегодня вместе с Олухом. Я попытался составить хоть какой-то план, надо было решить – стоит ли мне выехать  навстречу, или подготовиться к их приезду здесь. Однако, сосредоточиться никак не удавалось. Персиверанс по-прежнему спал у очага. Я заставил себя пересечь комнату и подбросил в огонь дров. Хорошо, что погода улучшилась, однако такое синее небо зимой означает скорое похолодание.

Я вышел из кабинета и побрел в свою комнату, там переоделся  в чистую одежду и также безвольно пошел на кухню. Я страшился увидеть – кого там не хватает, однако повариха Кук Натмег хлопотала у плиты, и Тавия, и две их маленькие помощницы, Элм и Леа. У Тавии были черные глаза и опухшая нижняя губа, но, казалось, она этого не замечала. Элм как-то по-особенному передвигалась. Я почувствовал себя больным от страха, спрашивать ничего не хотелось.

– Как хорошо, что вы снова дома, помещик Баджерлок, – приветствовала меня Кук Натмег, пообещав собрать мне завтрак.

– К нам скоро приедут, – предупредил я. – Лорд Чейд и его человек Олух прибудут через несколько часов. Пожалуйста, приготовьте что-нибудь поесть для нас, и еще я попрошу вас передать другим слугам, чтобы к Олуху отнеслись с таким же почтением, как и к лорду Чейду. По его внешнему виду и поведению вы можете решить, что он умственно отсталый. Но он незаменимый и верный слуга трона Видящих, обращайтесь с ним соответственно. А сейчас я буду очень благодарен, если вы пришлете поднос с едой и горячим чаем в мой кабинет. Ох, и, пожалуйста, пришлите еще немного еды для конюха Персиверанса. Он будет сегодня завтракать со мной.

Кук Натмег нахмурилась, но Тавия согласно кивнула.

– Вы так добры, сир, принять этого несчастного сумасшедшего мальчика к себе в конюшни. Возможно, добрая работа прояснит его разум.

– Будем надеяться, – единственное, что я смог сказать ей в ответ. Я оставил их готовить завтрак, взял плащ и отправился туда, где когда-то находились конюшни Ивового Леса. Воздух был холодным и свежим, небо синим, снег белым, дерево почерневшим. Я обошел вокруг обгоревших остатков, под обломками виднелся полусгоревший труп лошади, обклеванный воронами. Огню ничего не мешало поглощать все вокруг, выгорело все, что могло гореть. Обследование территории вокруг конюшен не дало ничего нового, кроме того, что я уже видел ночью. Вокруг было множество человеческих следов, которые в основном оставил народ Ивового Леса, выполняя свои повседневные дела.

Я нашел оставшихся в живых лошадей и ту лошадку, которую забрал ночью из замка, в одном из загонов для овец. Они были накормлены и напоены. Девушка с ошарашенным взглядом позаботилась о них, здесь же был один выживший теленок. Девушка сидела на куче соломы с теленком на руках и смотрела в пустоту. Вероятно, она изо всех сил старалась осознать новый мир, в котором пропали все ее хозяева, и она одна отвечает за оставшихся лошадей. Помнит ли она, что у нее были наставники? Я задумался, как много погибло рабочих из конюшен вместе со своими подопечными. Талма и Таллерман погибли, об этом я знал. Сколько еще?

– Как малыш? – спросил я.

– Неплохо, сир, – она начала было подниматься, но я движением руки остановил ее. Теленок потянулся к девушке и лизнул ее в подбородок.  Недавно ему подрезали уши, неровные края надрезов постепенно заживали.

– Ты хорошо позаботилась о его ранах. Спасибо.

– Не за что, сир, – она посмотрела на меня. – Он скучает по своей маме, сир. Он так сильно скучает, что я почти чувствую это. – Глаза девушки широко распахнулись, она слегка покачнулась, будто теряя сознание.

Я кивнул. Надо бы спросить про ее собственную мать, но мне не хватило смелости. Очень сомневаюсь, что девушка помнит о ней.

– Позаботься о малыше. И утешь его, если сможешь.

– Конечно, сир.

Я вышел из загона и отправился на голубятню. Там было все в точности, как описывал посланник. Крысы или какие-то другие падальщики уже обглодали тела пернатых. Единственный живой голубь с привязанным к ноге посланием сидел на одном из самых высоких уступов. Я поймал его и отвязал свиток, это было письмо от Неттл для Фитца Виджиланта с пожеланиями счастливого Зимнего Праздника и вопросом – как дела у Пчелки. Я выгреб птичьи останки из голубятни,  нашел кукурузу для голубя, проверил запас воды и оставил птицу в одиночестве.

Возвращаясь в поместье и ежась от холода, пробирающего до костей, я все больше погружался в удручающее состояние. Все, что я увидел, убедило меня в достоверности рассказа Персиверанса. Люди, захватившие Пчелку, были безжалостными убийцами. Мне оставалась лишь одна отчаянная надежда, что моя дочь была ценной заложницей, о которой заботятся.

Мальчик-конюший в моем кабинете уже проснулся. Кто-то принес ему воду для умывания, и Персиверанс попытался привести себя в порядок. Поднос с едой стоял на моем столе, нетронутый.

– Разве ты не голоден? – спросил я.

– Голоден, сир, – признался он. – Но, не думаю, что правильно было бы есть без вашего позволения.

– Мальчик, если ты служишь мне, первое, что я от тебя требую, вести себя практично. Разве кухонная служанка не сказала, что это для тебя? Или ты не заметил двух чашек и двух тарелок?  Ты голоден, еда перед тобой, и ты не имеешь понятия, когда я вернусь. Тебе следовало поесть.

– Но это выглядит невежливо, сир. В моей семье всегда ели за столом все вместе, – он вдруг закрыл рот и плотно сжал губы. На мгновение я понадеялся, что Олух окажется в состоянии вернуть разум его матери. Однако задумался, стоит ли подвергать женщину такому испытанию, ведь ей придется столкнуться со всем масштабом своих потерь.

– Я понял тебя. Тогда давай сядем и поедим, мы должны быть готовы встретить этот день. Мне нужна твоя помощь, чтобы перевести оставшихся лошадей в приемлемые условия. Лорд Чейд и Олух скоро приедут, они помогут нам разобраться в том, что здесь произошло.

– Личный советник короля?

Я был поражен, что мальчику известен Чейд.

– Да. И с ним будет Олух. Он тоже, своего рода, советник. Не бойся его внешности и манер. Его разум работает не как у нас, но он мой старый друг и не единожды помогал мне.

– Конечно, сир. Любой гость в вашем доме заслуживает, чтобы к нему относились с уважением.

– Отлично. Теперь давай перекусим, поговорить можно и потом.

Мальчик набросился на еду, и стало понятно, что он был действительно сильно голоден. Наевшись, он слегка повеселел. Голод из его взгляда немного отступил, однако щеки оставались впалыми, и его лихорадило из-за раны. Я встал, оставив мальчика доедать, и сходил за дозой ивовой коры, которую добавил в остатки его чая. После завтрака я отправил его в бани. Подумал было послать кого-нибудь в дом его матери, чтобы принести для него чистую одежду, однако решил, что это будет лишним стрессом для всех, на сегодня и так достаточно.

Легкий стук по двери кабинета сообщил мне о появлении Фитца Виджиланта. Он выглядел немного лучше, чем прошлой ночью.

– Ты спал? – спросил я.

– Ночные кошмары, – ответил он резко.

Я не стал развивать эту тему.

– Как твое плечо?

– Немного лучше, – он посмотрел в пол, затем поднял глаза на меня и медленно заговорил. – Я не могу восстановить свои воспоминания о прошедших днях. И не только о кануне Зимнего Праздника. Весь день в Дубах-на-Воде я помню фрагментами. И не только тот день, но и многие до него. Взгляните. Я помню, как купил его, но не имею представления, зачем, – он показал мне браслет, сплетенный из изящных серебреных звеньев. – Я бы никогда не выбрал такой себе. И еще мне совестно, но я понятия не имею – почему. Я совершил  нечто ужасное, так ведь?

Да. Ты не защитил мою дочь. Тебе следовало умереть, прежде чем отпустить ее с ними.

– Я не знаю, Лант. Но, возможно, когда лорд Чейд и Олух будут здесь, нам удастся...

– Сир! – в комнату ворвался Булен. На мгновение мне захотелось упрекнуть Ревела за такое плохое обучение манерам. Но Ревела больше не было, и упрекать было некого...

– Что такое?

– Отряд солдат, сир, приближается по проезжей части. Двадцать или даже больше!

В одно мгновение я очутился на ногах. Глаза метнулись к мечу над каминной полкой. Исчез. Похищен. Нет времени беспокоиться об этом. Я пролез под стол и освободил несуразный короткий меч, который раньше прикрепил под дно столешницы.

– Возьми себя в руки и иди за мной. Сейчас, – бросил я Ланту, и, не оглядываясь, кинулся к двери. Наконец-то появилась цель, и я был абсолютно уверен, что кипящей во мне злости хватит, чтобы убить в одиночку двадцать человек.

Однако, надвигавшийся отряд солдат был облачен в ливреи баккипских роустеров(прим. – охотники за головами). Их черная с синевой форма соответствовала их темной репутации, где долг служения короне граничил с насилием и безумием. Предводитель сурово смотрел на меня сквозь прорези шлема, закрывавшего верхнюю половину лица. Я, задыхаясь, остановился в дверях, судорожно сжимая в руке обнаженный клинок. Их взгляды были полны той же недоверчивости, что и весь мой внешний вид. Однако, солдаты осторожно спешивались, поглядывая на меня.

Запоздало я понял, в чем дело. Отряд охранников, которых отправил Чейд, наконец прибыл.  Одинокий посланник, невзирая на снег и метели, достиг Ивового Леса гораздо раньше. Я встретился взглядом с капитаном, который по-прежнему холодно оценивал меня, оставаясь на лошади. Его глаза метнулись к сгоревшим конюшням, он уже понял, что опоздал, и теперь подыскивал причины, по которым это нельзя было бы вменить ему в вину. Это и был отряд, выбранный Чейдом для отправки в Ивовый Лес? Охотники? Что он собирался им объяснить и кого преследовать? Может быть, настоящей целью похитителей была вовсе не Пчелка, а Шун? Слишком много вопросов грохотали в моей голове. Медленно я опустил меч, пока он не уткнулся в землю.

– Капитан, я помещик Баджерлок, хозяин Ивового Леса. Добро пожаловать. Я знаю, что вас послал Лорд Чейд для охраны местного населения. Боюсь, мы все прибыли слишком поздно, чтобы предотвратить катастрофу, – слишком вежливые и формальные слова, чтобы описать произошедшее здесь. Я вернулся к своему старому образу, предоставив им имя, которое они рассчитывали услышать.

– Я капитан Стаут. Мой лейтенант Крафати, – предводитель роустеров указал на молодого человека, своего спутника с важными, хоть и неровно подстриженными усами. – Учитывая погоду, мы двигались так быстро, насколько это было возможно. Очень сожалею, что мы не прибыли сюда прежде, чем вы оставили свой дом без присмотра.

В этой витиеватой фразе звучало и отрицание своей вины, и намек на мою собственную вину и беспечность. Он был прав, но нескрываемое презрение этой фразы жгло, словно соль на свежих ранах.

Тонкая, почти знакомая музыка вторглась в мысли. Я поднял глаза. Олух? Да, вместе с Чейдом они появились из-за рядов роустеров. Чейд, понукая свою лошадь, пробился вперед:

– Какие новости? Она здесь? Что случилось?

– Сложно сказать. В канун Зимнего Праздника произошло нападение, похитили Пчелку. Мои конюшни сожгли, некоторых из моих людей убили, но что-то затуманило разум всех, кто здесь находился. Они ничего не помнят об этом. За исключением одного конюха.

– А леди Шун? – в его голосе звучало отчаяние.

– Прости, Чейд, я не знаю. Ее здесь нет. Не знаю, похитили ее вместе с Пчелкой, или она оказалась в числе погибших.

Его лицо постарело в какие-то секунды. Я буквально увидел, как кожа на скулах обвисла, а глаза потускнели. Следующий вопрос он задал едва слышным голосом, полным отчаяния:

– И Лант?

– Я в порядке, лорд Чейд. Самое худшее – дырка в моем плече, но жить буду.

– Благодарение Эде! – старик поспешно соскочил с лошади, пока Лант пробирался к нему, по пути сунув свой меч Булену. Чейд молча обнял молодого человека и закрыл глаза. Мне показалось, Лант вздрогнул, когда руки Чейда обхватили его, но он не издал ни звука.

– Фитц. Эй!

Олуху, судя по всему, было неудобно на высокой лошади. Он неловко спешился, соскользнув по лошадиному плечу на животе. Круглые щеки раскраснелись от холода, музыка, демонстрирующая всю мощь и талант его Скилла, сегодня звучала приглушенным гимном. Тем не менее, когда она обострила мои ощущения, я почувствовал небольшой душевный подъем. Олух подошел и уставился на меня, разглядывая. Потом протянул руку и похлопал меня по груди, словно для того, чтобы удостовериться, что я действительно вижу его.

– Фитц! Смотри! Мы встретили солдат и приехали вместе с ними. Как армия, подошли к твоим дверям! Я замерз! Я проголодался! Можно мы войдем?

– Конечно, вы все, добро пожаловать, – я посмотрел на всадников. – Должно быть, вы тоже замерзли и голодны. Эй, Булен, сможешь отыскать кого-нибудь, кто позаботится о лошадях?

Я понятия не имел, где мы разместим животных, и не сообщил Кук, что к нам наведаются двадцать голодных гвардейцев. Олух подался ко мне и ухватился за руку, по-прежнему заглядывая в лицо.

А Пчелка была похищена! – Осознание ударило мня. Чем я здесь занимаюсь? Почему до сих пор не пустился в погоню?

– Вот ты где! Почему ты прятался в тумане? Теперь мы можем друг друга чувствовать, – по-товарищески заявил Олух. Он сжал мою руку и улыбнулся.

Ледяной шок реальности захватил меня, я словно выздоровел после тяжелой лихорадки. Все, что выглядело чем-то далеким и просто слегка печальным, обрело полную силу. Моего ребенка похитили люди, достаточно жестокие для того, чтобы заживо сжечь лошадей прямо в  конюшнях. Чувства моих работников притупились до уровня овец. Убийственная ярость расцвела во мне, и Олух отпрянул.

– Стой, – попросил он. – Не чувствуй так много!

Как только он выпустил мою руку, меня снова накрыло почти осязаемое облако безысходности. Я посмотрел вниз, на землю под ногами, и собрал все силы. Поднять стены Ивового Леса в тот момент казалось проще, чем поднять стены Скилла. Я ощущал слишком многое, чтобы удержать все сразу: волна гнева, разочарование, чувство вины, страх. Эмоции набрасывались друг на другу, словно свора собак, раздирающих мою душу. Блок за блоком, я выстроил стены Скилла, потом посмотрел на Олуха, и тот довольно кивнул, по своей извечной привычке высунув язык. Между тем, Лант что-то быстро говорил Чейду, а старик держал его за плечи и всматривался в лицо. Роустеры топтались вокруг, явно раздосадованные всей ситуацией. Я посмотрел на капитана и использовал Скилл, чтобы подкрепить им произносимые слова.

– Вы не хотели приезжать сюда. Вы были в порядке, пока не добрались до развилки, ведущей сюда, и тогда вы захотели отправиться куда-нибудь в другое место. Теперь же, когда вы здесь, вы чувствуете себя несчастными и сбитыми с толку. Вы, как и я, видите признаки атаки вооруженных людей. Они пришли и ушли, оставив признаки своего пребывания, но не память о нем среди моих людей. Это магия... злая магия охватила Ивовый Лес, преднамеренно, чтобы держать подальше тех, кто мог бы нам помочь, – я вдохнул, чтобы успокоится и выпрямил спину. – Пожалуйста, если двое из ваших товарищей смогут найти пристанище для лошадей в овечьих загонах и снабдить их кормом, который удастся отыскать, я буду вам крайне признателен. А затем заходите внутрь, грейтесь, ешьте. Потом мы обсудим, как нам преследовать людей, которые не оставляют следов.

Капитан стражи окинул меня взглядом, полным сомнения. Его лейтенант закатил глаза и даже не стал скрывать своего презрения. Чейд повысил голос.

– После того, как вы поедите, выходите наружу парами и расспросите народ в округе. Ищите следы конных воинов. Для любого, кто вернется с надежной информацией, предусмотрена награда, золотом.

Это мотивировало их, и они принялись за дело еще прежде, чем их капитан закончил оглашать распоряжения. Чейд подобрался ко мне и зашептал:

– Внутрь. Кое-что личное. Мне нужно с тобой поговорить, – он повернулся к Фитцу Виджиланту. – Возьми Олуха, пожалуйста, и удостоверься, что он согрелся и сыт. Затем найдешь нас.

Булен маячил неподалеку, пока я не подозвал него.

– Найди Диксона. Скажи, чтобы он обо всем позаботился, и немедленно. Надо накормить этих людей и проследить, чтобы лошадей разместили и сделали все, что нужно. Передай ему, что он должен был стоять в дверях и встречать гостей. И дай ему знать, что я очень недоволен, – за все время, проведенное в Ивовом Лесу, я никогда не разговаривал со слугами так резко. Булен испуганно взглянул на меня и убежал рысцой.

Я провел Чейда сквозь расколотые двери. Его лицо помрачнело, когда он прошел мимо разорванного гобелена и опустевшего пространства на стене, где раньше висел меч. Мы вошли в мой кабинет, и я закрыл дверь. Мгновение Чейд просто смотрел на меня. Затем он спросил:

– Как ты мог позволить случиться такому? Я сказал тебе, что ее необходимо защитить. Я говорил тебе об этом не раз. Я предлагал, еще и еще, завести небольшой отряд домашних стражников или, по крайней мере, ученика, владеющего Скиллом, который мог бы вызвать помощь. Но ты всегда был таким упрямым, настаивал, что у тебя есть все, что нужно. Теперь посмотри, что ты наделал. Посмотри, что ты натворил! – его голос затих и сорвался на последних словах. Пошатываясь, он подошел к моему столу, опустился в кресло и закрыл лицо руками. Я был так ошеломлен потоком его упреков, что не сразу понял – он плакал.

Все это было правдой, и мне нечего было сказать в свое оправдание. Оба они, и Чейд, и Риддл, предлагали завести стражников, но я всегда отказывался, считая, что оставил времена насилия позади, в Оленьем замке. Я всегда полагал, что смогу всех защитить сам. До тех пор, пока ради спасения Шута я не бросил их, предоставленных самим себе.

Чейд оторвал руки от лица, он выглядел таким старым...

– Скажи что-нибудь! – приказал он сурово. Слезы оставили мокрые дорожки на его лице.

Я удержал первые слова, пришедшие на ум, не было смысла произносить ненужные извинения.

– Здесь у всех затуманен разум.  Я понятия не имею, ни как это сделали, ни как Скилл-внушение сбивает людей с толку. Я даже не знаю, что применили против нас – Скилл или какую-то другую магию. Но здесь никто не помнит нападения, хотя весь дом полон доказательств. Единственный, у кого сохранились воспоминания о кануне Зимнего Праздника – Персиверанс, это мальчик-конюший.

– Я должен с ним поговорить, – перебил меня Чейд.

– Я отослал его в бани. Ему прострелили плечо, и он пережил огромное потрясение, проведя несколько дней с людьми, которые не смогли его вспомнить и приняли за сумасшедшего.

– Меня это не волнует, – закричал он. – Я хочу знать, что случилось с моей дочерью!

– Дочерью? – я уставился на него. Его глаза горели гневом. Я подумал о Шун, ее чертах Видящей, и в особенности о ее зеленых глазах. Эда и Эль, это же так очевидно! Как я не видел этого раньше?!...

– Конечно, с моей дочерью! Иначе зачем бы я пошел на такие меры? Зачем мне отправлять ее сюда, к единственному человеку, которому, как мне казалось, я могу доверить ее безопасность?! Только ты бросил ее. Я знаю, кто это сделал! Ее проклятая мать и ее братья, и отчим, который хуже всех. Это самое настоящее логово гадюк, а не семья! Годами я платил семье Шун, и платил хорошо, чтобы они заботились о ней. Но этого всегда было мало. Всегда! Они хотели все больше и больше: деньги, почести при дворе, земельные наделы – гораздо больше,  чем я мог им дать. У ее матери никогда не было чувств к собственному ребенку! И когда бабка с дедом умерли, мать стала еще и угрожать ей. А ее боров-муж попытался наложить свои мерзкие руки на Шун, когда она еще и девушкой не была! Потом, когда я забрал Шун, и денежный поток прекратился,  они попытались ее убить! – раздался стук в дверь, и Чейд прервал свою нервную речь и постарался привести в порядок лицо, промокнув глаза манжетой.

– Войдите, – сказал я, и в кабинет вошла Тавия с сообщением, что горячее и напитки ждут нас в столовой. Даже в ее затуманенном состоянии, она, казалось, ощутила напряжение в комнате и поспешила покинуть нас. Чейд успел рассмотреть синяки на ее лице и уперся взглядом в дверь, глубоко задумавшись. Я заговорил в наступившей тишине:

– И ты никогда не считал нужным поделиться этим со мной?

Он обернулся.

– Не было ни одного подходящего момента, чтобы поговорить с тобой! Я больше не верю в приватность нашего общения через Скилл, а в тот вечер в гостинице, когда я хотел поговорить,  ты так спешил...

"Оказаться дома со своей дочерью", – мог бы добавить я, однако чувство вины пересилило мою злость.

– Чейд, послушай меня. Это не было нападением семьи Шун. Если только они могут позволить себе нанять калсидийцев, чтобы выполнить за них грязную работу. И имеют табун белых лошадей, а также отряд бледных людей, который на них передвигается. Я уверен, те, кто побывал здесь, на самом деле преследовали Шута. Или посланника, прибывшего до него.