Текст книги "Странствия Шута (ЛП)"

Автор книги: Робин Хобб

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 53 страниц) [доступный отрывок для чтения: 19 страниц]

Робин Хобб
Странствия Шута

Перевод осуществлен командой https://vk.com/robin_hobb

(целиком и полностью на на бескорыстной основе)

Глава первая.  Канун Зимнего Праздника в Баккипе

Мне тепло и безопасно в нашем логове, с братом и сестрой. Они оба крепче и сильнее меня. Я родился последним и самым маленьким. Мои глаза открылись позже, чем у остальных, и я был наименее предприимчивым из детенышей. Оба, и брат, и сестра, не раз отваживались последовать за нашей матерью ко входу в логово, вырытое глубоко в подточенном рекой берегу. Каждый раз она рычала и огрызалась, чтобы загнать их обратно. Она оставляет нас одних, когда отправляется на охоту. Один из волков, младший в стае, должен оставаться и присматривать за нами. Но моя мать – это все, что осталось от стаи, поэтому она должна отправиться на охоту одна, а мы должны сидеть там, где она нас оставила.

Наступает день, когда она отталкивает нас задолго до того, как мы насытились ее молоком. Она оставляет нас, чтобы пойти на охоту, и покидает логово с наступлением вечера. Мы слышим ее единственный взвизг. И больше ничего.

Мой брат, самый крупный из нас, преисполнен страхом и любопытством. Он громко скулит, пытаясь призвать ее обратно к нам, но ответа нет. Он начинает продвигаться ко входу в логово, и моя сестра следует за ним, но в следующий миг они пятятся назад, чтобы в страхе съежиться возле меня. Прямо у логова странные, плохие запахи – крови и неведомых нам существ. Мы прячемся и скулим, кровавый запах становится сильнее. Мы делаем то единственное, что умеем: съежившись, теснимся у задней стены.

Мы слышим звуки. Это не лапы роют грунт у входа в логово. Звучит, будто большой зуб врезается в землю – кусает и рвет, кусает и рвет. Мы все больше съеживаемся у стены, шерсть на загривке брата встает дыбом. Мы слышим шум и понимаем, что снаружи находится не одно существо. Запах крови становится густым, к нему примешан запах нашей матери. Шум разрываемой земли не стихает.

Вдруг появляется другой запах. Пройдут годы, и я узнаю, что это за запах, но во снах это вовсе не запах дыма. Это запах, который мы не понимаем, он врывается в логово мощными струями. Мы скулим, потому что он режет наши глаза и вытягивает воздух из легких. В логове становится до удушья жарко, и, в конце концов, мой брат ползет к выходу. Мы слышим его громкий визг, который все длится, а потом чуем запах мочи. Моя сестра съеживается позади меня, становясь все меньше и тише. А потом перестает дышать и прятаться. Она мертва.

Я распластался по земле, мои лапы накрывают нос, глаза ничего не видят из-за дыма. Роющий звук не прекращается, а потом что-то хватает меня. Я тявкаю и сопротивляюсь, но что-то крепко держит мою переднюю лапу и тащит меня из логова.

От моей матери осталась лишь шкура и окровавленное тело, отброшенное в сторону. Мой брат в ужасе съежился на дне клетки, стоящей на телеге. Они швыряют меня рядом с ним, а затем вытаскивают тело моей сестры. Они в ярости оттого, что она умерла, и пинают ее, будто их гнев способен заставить ее почувствовать боль. Затем, жалуясь на холод и сгущающиеся сумерки, они сдирают с нее шкуру и швыряют ее к шкуре моей матери. Двое мужчин взбираются на телегу и подгоняют своего мула, обсуждая выручку, которую волчата принесут на собачьих боях. Окровавленные шкуры моей матери и сестры заполняют мой нос зловонием смерти.

Это только начало пытки длиною в жизнь. Иногда нас кормят, а иногда нет. У нас нет укрытия от дождя. Единственный источник тепла – это наши тела, когда мы прижимаемся друг к другу. Мой брат, отощавший от глистов, умирает в яме, куда его бросили, чтобы раззадорить бойцовых собак. И вот я остаюсь один. Меня кормят отбросами и объедками или вообще ничем. Мои лапы болят оттого, что я скребу клетку, когти трескаются, а мышцы ноют из-за заточения в тесноте. Меня бьют и тыкают палками, чтобы заставить бросаться на прутья, которые я не могу сломать. Рядом с моей клеткой они обсуждают планы продать меня в бойцовские ямы. Я слышу слова, но не понимаю их.

Нет, слова я понимал. Я дернулся и проснулся, на секунду все показалось мне неправильным и чужим. Дрожа, я сжался в комок, мой мех исчез, осталась лишь голая кожа, а ноги были согнуты под неестественным углом и чем-то опутаны. Мои чувства были притуплены так, словно меня запихнули в мешок. Вокруг пахло теми ненавистными существами. Я оскалил зубы и, рыча, вырвался из своих пут.

Даже после того, как я приземлился на пол, стащив за собой одеяло, и тело подтвердило, что я и в самом деле один из тех ненавистных людей, я смотрел на темную комнату в замешательстве. По ощущениям уже наступило утро, но подо мной были вовсе не гладкие дубовые доски пола моей спальни, и пахла комната по-другому. Я медленно поднялся на ноги, пытаясь привыкнуть к темноте. Напрягая зрение, я уловил мигание маленьких красных глаз и сообразил, что это тлеющие угли. В камине.

Пока я нащупывал к нему путь через комнату, мир вокруг меня встал на место. Старая комната Чейда в Оленьем замке выплыла из темноты, когда я поворошил угли и добавил к ним несколько деревяшек. В оцепенении я нашел несколько новых свечей и зажег их, пробудив к жизни вечно царившие в этой комнате сумерки. Я осматривался вокруг, позволяя моей жизни меня нагнать. Я решил, что ночь прошла, и что за пределами толстых стен, лишенных окон, начался день. Ужасные события предыдущего дня – как я чуть не убил Шута, как оставил своего ребенка на попечение людей, которым не доверял, и как чрезмерно истощил Скиллом Риддла, чтобы доставить Шута в Баккип – промчались через меня, как сметающая все на своем пути волна. Все это смешалось с захлестнувшими меня воспоминаниями о вечерах и ночах, которые я провел в этих лишенных окон покоях, изучая навыки и секреты ремесла королевского убийцы.

Когда дерево, наконец, занялось, и его свет добавился к бледному свету свечей, я чувствовал себя так, словно проделал немалый путь, чтобы прийти в себя. Волчий сон о его ужасном пленении таял. Я, было, задумался, почему сон вернулся с такой силой, а потом отпустил эту мысль. Ночной Волк, мой волк, мой друг, давно покинул этот мир. Отголоски его мыслей продолжали жить в моем сознании, моем сердце и моих воспоминаниях, но в том, с чем я столкнулся теперь, он больше не прикрывал мою спину. Я был один.

Не считая Шута. Мой друг вернулся ко мне. Измученный, избитый, возможно, не в своем уме, но он снова был рядом со мной. Я поднял свечу выше и вернулся к кровати, которую мы делили.

Шут все еще глубоко спал. Он выглядел ужасно. Следы пыток отпечатались на его покрытом шрамами лице, кожа обветрилась и потрескалась от лишений и голода, волосы поредели и превратились в рваную солому. Даже таким он выглядел лучше, чем когда я только увидел его. Он был чист, накормлен и согрет, ровное дыхание было дыханием человека, получившего прилив свежих сил. Я бы хотел сказать, что это моя заслуга. Ненамеренно я украл силу у Риддла и передал ее моему другу, пока мы шли через Скилл-колонны. Я сожалел о том, что по незнанию злоупотребил здоровьем Риддла, но не мог отрицать, что чувствовал облегчение, слыша ровное дыхание Шута. Прошлой ночью у него хватило сил поговорить со мной, он немного прошелся, сам принял ванну и съел ужин. Это было куда больше, чем можно было ожидать от изможденного нищего, которого я увидел вначале.

Однако позаимствованные силы – не силы настоящие. Поспешное лечение Скиллом, которое я применил, опустошило скудные резервы его тела. Энергия, которую я украл у Риддла, не могла долго поддерживать Шута. Я надеялся, что вчерашние еда и отдых начали восстанавливать его тело. Глядя на то, как он крепко спит, я посмел надеяться, что он будет жить. Я поднял одеяла, которые стащил на пол при падении, и бережно укрыл его ими.

Шут сильно переменился. Он всегда был человеком, любившим красоту во всех ее проявлениях. Его изящная одежда, убранство его комнат, гардины над его кроватью и на окнах, даже лента, которой он скреплял сзади свои безупречно ухоженные волосы – все это было подобрано с чувством гармонии и стиля. Однако тот человек исчез. Он вернулся похожим на оборванное пугало. Кожа на лице обтягивала кости. Избитый, ослепленный, покрытый шрамами от пыток, Шут так изменился от перенесенных им страданий, что я не узнал его. Исчез гибкий и подвижный придворный шут с насмешливой улыбкой. Также, как и элегантный лорд Голден с дорогими нарядами и аристократическими манерами. Мне осталась лишь походящая на труп развалина.

Его слепые глаза были по-прежнему закрыты, но дыхание стало прерывистым и тяжелым, воздух с хрипом вырывался из легких.

– Шут? – Сказал я и осторожно потряс его за плечо.

В ответ он лишь затих ненадолго. А потом выдохнул, как будто отстраняясь от боли и страха, и вернулся к ровному дыханию глубокого сна.

Бегством он спасся от пыток и, пройдя через невзгоды и лишения, нашел меня. Его здоровье было подорвано, и он смертельно боялся погони. Я не мог понять, как ему, сломленному и слепому, это удалось. Однако он сделал это, с единственной целью. Прошлой ночью, прежде чем впасть в забытье, он попросил меня убить ради него. Он хотел, чтобы мы вернулись в Клеррес, в его старую школу, к людям, которые пытали его. Он попросил, чтобы я воспользовался своими старыми навыками убийцы, чтобы уничтожить их всех.

Он знал, что я оставил позади эту часть своей жизни. Я стал другим человеком, уважаемым господином, управляющим поместья своей дочери и отцом маленькой девочки. Я больше не был убийцей. Я оставил убийства позади. Прошли годы с тех пор, когда я был подтянутым, и мышцы моих рук были так же тверды, как и сердце убийцы. Теперь я был сельским джентльменом. Мы оба сильно изменились.

Я до сих пор помнил его насмешливую улыбку и озорной взгляд, которые очаровывали и в тоже время выводили из себя. Он изменился, но я был уверен, что до сих пор знал самое важное о нем, то, что не сводилось к тривиальным фактам – откуда он родом или кем были его родители. Я знал его с юных лет. Мои губы изогнула горькая улыбка. Не с детства. В некотором смысле я сомневался, что хоть один из нас когда-то по-настоящему был ребенком. Однако долгие годы крепкой дружбы были основой, в которой сомневаться я не мог. Я знал его характер. Был уверен в его преданности и верности. Мне был известны многие его секреты, и эти секреты я хранил как свои собственные. Я видел его в отчаянии и лишенным сил от ужаса. Я видел его сломленным болью и вдребезги пьяным. Более того, я видел его мертвым, был им мертвым, вернул его тело к жизни и призвал его дух обратно в это тело.

Я знал его. Вдоль и поперек. Или думал так.

Я сделал глубокий вдох и выдохнул, однако напряжение, которое я ощущал, не прошло. Я напоминал ребенка, который боится смотреть в темноту от страха перед тем, что может там увидеть. Я отрицал правду, которая была мне известна. Я действительно знал Шута вдоль и поперек. И знал, что Шут сделает все, что посчитает необходимым, чтобы направить мир на лучший путь. Он позволял мне балансировать на острие ножа между жизнью и смертью и ждал, что я вытерплю боль, лишения и потери. Он обрек себя на смерть под пытками, в неизбежность которой верил. Все ради его видений о будущем.

Итак, если бы он верил, что кто-то должен быть убит, но не смог бы сделать это сам, то попросил бы меня. И подкрепил бы свою просьбу ужасными словами «ради меня».

Я отвернулся от него. Да. Он бы попросил меня об этом. О том, к чему я менее всего хотел возвращаться. И я бы ответил "да". Потому что я не мог смотреть на него, сломленного и страдающего, и не замечать бушующий во мне океан ярости и ненависти. Никому, никому не было дозволено причинить ему такую боль и остаться в живых. Никому, настолько лишенному сопереживания, что он мог так страшно и долго мучить и физически уничтожать другого, нельзя позволить жить. Те, кто это сделал, были чудовищами, вне зависимости от того, как они выглядели. Их работа говорила сама за себя. Их нужно было убить. И сделать это должен был я.

Я хотел это сделать. Чем больше я смотрел на него, тем больше хотел пойти и убить, но не быстро и скрытно, а кроваво и шумно. Я хотел, чтобы люди, сделавшие это с ним, знали, что они умирают, и знали – почему. Я хотел, чтобы им хватило времени сожалеть о том – что они сотворили.

Но я не мог. И от этого я разрывался на части.

Я буду вынужден сказать ему «нет». Потому что, как бы я не любил Шута, как бы глубока не была наша дружба, с какой бы яростью не бушевала во мне ненависть, но защита и верность Пчелке стояли на первом месте. Я уже нарушил это правило, оставив ее на попечении других, пока спасал своего друга. Моя маленькая девочка была всем, что мне осталось от Молли. Пчелка была для меня последним шансом быть хорошим отцом, а я не слишком хорошо справлялся со своей ролью в последнее время. Многие годы назад я потерпел неудачу со своей старшей дочерью, Неттл. Я позволил ей думать, что ее отцом был другой человек, отдал ее на воспитание другим людям. Теперь Неттл сомневалась в моих способностях заботиться о Пчелке. Она уже говорила о том, чтобы забрать у меня Пчелку и привезти ее сюда, в Баккип, где сама смогла бы следить за ее воспитанием.

Я не мог этого допустить. Пчелка была слишком мала и необычна, чтобы выжить среди интриг двора. Я должен был обеспечить ее безопасность в Ивовом Лесу, в спокойном надежном сельском поместье, где она имела бы возможность расти так медленно и быть настолько необычной, насколько бы сама пожелала, и оставаться такой же замечательной. Так что, хоть я и оставил ее, чтобы спасти Шута, но лишь в этот раз и ненадолго. Я вернусь к ней. «Возможно, – успокаивал я себя, – если Шут достаточно поправится, я мог бы взять его с собой». Забрать его в спокойный и уютный Ивовый лес, дать ему возможность выздороветь и обрести покой. Он был не в состоянии совершить путешествие обратно в Клеррес, не говоря о том, чтобы помочь мне убить тех, кто пытал его. Месть, как мне было известно, может подождать, а жизнь растущего ребенка – нет. У меня был лишь один шанс быть для Пчелки отцом, здесь и сейчас. Убийцей для Шута я мог быть в любое время. Так что на данный момент, все, что я мог ему предложить, это мир и выздоровление. Да. Это в первую очередь.

Некоторое время я тихо бродил по логову убийцы, где провел множество счастливых часов в детстве. Беспорядок, свойственный старику, уступил место опрятной систематичности леди Розмари. Теперь она главенствовала в этих покоях. Здесь стало чище и уютнее, но мне почему-то не хватало беспорядочных кип свитков, случайных набросков и снадобий Чейда. Полки, на которых когда-то можно было найти все от скелета змеи до обломка кости, превратившейся в камень, теперь представляли из себя упорядоченные ряды бутылок и банок.

Они были аккуратно маркированы изящной женской рукой. Тут были каррим и эльфовая кора, валерьяна и аконит, мята и медвежий жир, сумак и наперстянка, циндин и тильтский дым. На одной из банок было написано «Эльфовая кора с Внешних Островов», видимо, для того, чтобы отличить ее от более мягкого растения Шести Герцогств. В одном из стеклянных флаконов содержалась темно-красная жидкость, начинавшая беспокойно кружиться от малейшего прикосновения. В ней были видны нити серебра, которые не смешивались с красным, но и не плавали, как масло, на поверхности. Я никогда не видел такой смеси. Ярлыка не было. Я аккуратно вернул ее обратно на деревянный стеллаж, на котором она стояла. Некоторые вещи лучше оставить как есть. Я понятия не имел, что такое корень каруджа или бладран, но на обоих пузырьках рядом с их названиями были нарисованы маленькие красные черепа.

На полке ниже располагались ступки и пестики, ножи для измельчения, сита для процеживания и несколько маленьких тяжелых котелков для кипячения. Там же были аккуратно разложены покрытые пятнами металлические ложки. Еще ниже я обнаружил ряд маленьких глиняных горшков, которые сначала меня озадачили. Размером они были не больше моего кулака и также, как и плотно прилегавшие к ним крышки, были покрыты блестящей коричневой глазурью. Они были накрепко закатаны смолой, если не считать отверстия посередине каждой крышки, из которого выходил скрученный вощеный шнур. Я бережно взвесил один из них на руке и догадался. Чейд упоминал, что его эксперименты со взрывчатым порошком продвигались. Это было его последние достижение в сфере убийства людей. Я осторожно поставил горшок обратно. Орудия мастерства убийцы, которое я оставил, выстроились рядами, как верные солдаты. Я вздохнул, но без сожаления, и отвернулся. Шут все еще спал.

Я сложил посуду, оставшуюся после нашей поздней трапезы на поднос, и немного прибрался в комнате. Осталась ванна с остывшей серой водой и отталкивающе грязное белье, которое носил Шут. Я не решился даже сжечь его в камине из страха перед смрадом, который оно могло распространить. Я не чувствовал отвращения, только жалость. Моя собственная одежда со вчерашнего дня была пропитана кровью собаки и Шута. Я сказал себе, что кровь не так уж заметна на темной ткани.

Потом, поразмыслив еще, я направился исследовать старый резной шкаф, который всегда стоял у кровати. Когда-то в нем была только рабочая одежда Чейда из ноской серой шерсти, на большинстве вещей в результате его бесконечных экспериментов красовались пятна или прожженные дыры. Теперь там висели только два рабочих балахона, оба были синими и оказались слишком малы для меня. Также, к моему удивлению, в шкафу нашлась женская ночная рубашка, две простые сорочки и пара черных гамаш, которые сели бы на мне до смешного коротко. А, понятно. Это были вещи леди Розмари. Для меня там ничего не нашлось.

Хоть это и беспокоило меня, я выскользнул из комнаты и оставил Шута спящим, так как должен был кое-что сделать. Я подозревал, что в покои кого-нибудь отправят, чтобы убрать и привести комнату в порядок, однако мне не хотелось оставлять его в таком состоянии: бесчувственным и уязвимым. Я знал, что сейчас должен довериться Чейду, поскольку он обеспечил нас всем необходимым накануне, несмотря на неотложные дела.

Шесть Герцогств и Горное Королевство стремились к заключению союзов, в связи с чем уполномоченные представители были приглашены в Баккипский замок на неделю, посвященную Зимнему празднику. Тем не менее, даже посреди праздничного вечера с музыкой и танцами, не только Чейд, но и король Дьютифул и его мать, леди Кетриккен, нашли время ускользнуть с приема и встретиться со мной и Шутом, а Чейд сумел доставить в эти покои все, что нам было нужно. Он не будет невнимателен к моему другу. Кого бы он ни послал сюда, это будет сделано с осмотрительностью.

Чейд. Я вздохнул и потянулся к нему при помощи Скилла. Наши умы соприкоснулись.

Чейд? Шут спит, а у меня есть дела, которые...

Да, да, хорошо. Не сейчас, Фитц. Мы обсуждаем ситуацию с Кельсингрой. Если они не желают контролировать своих драконов, то, возможно, нам придется сформировать союз, чтобы справиться с этими созданиями. Я приготовил кое-что для тебя и твоего гостя. В кошельке на синей полке деньги, если тебе они понадобятся. А теперь я должен уделить все свое внимание происходящему. Бингтаун заявляет, что Кельсингра действительно может искать союза с Герцогиней Калсиды.

О. Я покинул его сознание. Внезапно я почувствовал себя ребенком, который отвлекает взрослых от обсуждения важных дел. Драконы. Союз против драконов. Союз с кем? С Бингтауном? Что можно было надеяться предпринять против драконов, кроме как подкупить их достаточным количеством мяса, от которого они бы впали в ступор? Не лучше ли дружить с высокомерными хищниками, чем бросать им вызов? Неожиданно я почувствовал себя оскорбленным оттого, что моего мнения не спросили.

В следующий миг я упрекнул себя. Пускай Чейд, Дьютифул, Эллиана и Кетриккен разбираются с драконами. Оставь, Фитц.

Я поднял гобелен и выскользнул в лабиринт тайных коридоров, петлявший в стенах Баккипского замка. Когда-то я знал шпионские ходы также хорошо, как путь до конюшен. Несмотря на прошедшие годы, узкие коридоры, прорезавшие внутренние и внешние стены замка, не изменились.

Но изменился я. Я больше не был худым мальчишкой и даже юношей. Я был шестидесятилетним мужчиной, и хоть я и льстил себе тем, что до сих пор мог выполнять тяжелую повседневную работу, но ни гибким, ни подвижным я не был. Теперь мне было нелегко преодолевать тесные закоулки, по которым я раньше сновал без раздумий. Я добрался до старого выхода в кладовой и согнулся у потайной двери, прижав ухо к стене в ожидании подходящего момента, чтобы появиться за крюками, на которых раскачивалось множество колбас.

Меня уберег лишь спасительный хаос Зимнего праздника. Не успел я выйти из кладовой в коридор, как крупная женщина в фартуке, испачканном мукой, набросилась на меня с расспросами о том, что меня задержало.

– Ты нашел гусиный жир, который я просила, или нет?

– Я… я его там не увидел, – пробормотал я.

– Потому что ты был не в той кладовой! – Язвительно ответила она. – Пройди еще две двери, спустись на один лестничный пролет и зайди во вторую дверь в ледник, поищи там, на полке в большом коричневом горшке. Поторопись!

Она развернулась и оставила меня стоять столбом. Уходя, она громко бормотала что-то насчет бестолковых слуг, которых набрали перед самым праздником. Я нервно выдохнул, повернулся и обнаружил парня моего роста и телосложения, бредущего по коридору с тяжелым коричневым горшком в руках. Я последовал за ним, а когда он зашел в кухню, прошагал мимо кухонной двери, из которой пахнуло ароматом свежего хлеба, горячего супа и жареного мяса, и поспешил наружу.

Зимним днем в переполненном дворе Баккипского замка, я был всего лишь еще одним человеком, спешащим по неотложному делу. Я с удивлением посмотрел на небо: миновал полдень. Я проспал гораздо дольше, чем намеревался. В небольшом разрыве в облаках показалось полуденное солнце, но, наверняка, опять пойдет снег. Теперь я жалел, что накануне поддался импульсу и оставил свой плащ. Повезет, если я вернусь в замок до того, как пойдет снег.

Сначала я направился в лазарет, надеясь лично извиниться перед Риддлом. Однако там было больше людей, чем обычно, так как предыдущей ночью несколько стражников, очевидно, ввязались в драку. Никто из них не получил серьезных ранений, кроме одного парня, которого укусили за щеку. Уродство этого зрелища могло заставить содрогнуться любого. Когда я обнаружил, что Риддла в лазарете не было, шум и беспорядок снова стали моими союзниками. Я ушел, надеясь, что он уже выздоровел, однако догадываясь, что он просто поправляется в более подходящем для этого месте. Я остановился на улице, решая, что делать дальше.

Я взвесил в руке свой кошелек. Он был увесистым, так как к монетам, которые я надеялся потратить, чтобы доставить удовольствие своей маленькой дочке, добавились те, что оставил мне Чейд. В Ивовом лесу я туго набил кошелек, думая, что побалую Пчелку на ярмарке в Дубах-на-Воде. Неужели это было только вчера? Меня охватило уныние. День, который я намеревался посвятить развлечениям и удовольствиям, закончился насилием и кровопролитием.

Чтобы спасти жизнь Шуту я отправил ее домой под сомнительным покровительством Фитца Виджиланта и леди Шун. Мою маленькую Пчелку, которой было девять лет, но которая выглядела всего на шесть. Я задумался о том, как она провела день. Неттл обещала отправить птицу, чтобы сообщить ей, что я благополучно добрался до Баккипа. Я знал, что моя старшая дочь не подведет меня. Позднее сегодня я напишу письма Фитцу Виджиланту и Ревелу, но самое главное – Пчелка. Опытный вестник на хорошей лошади может доставить послания через три дня. Или через четыре, если выпадет еще снег... На данный момент достаточно и сообщения, отправленного с птицей. А пока я отправлюсь в Баккип, чтобы не только купить себе комплект новой одежды на деньги Чейда, но и выбрать подарки для Пчелки. Подарки в честь Зимнего праздника, решил я, чтобы показать ей, что я думал о ней, даже если не смог быть рядом. Я порадую себя, радуя ее! Даже если она получит мои подарки несколькими днями позже.

Я решил, что лучше пройдусь до города пешком, чем буду вызывать Дьютифула или Неттл при помощи Скилла и просить их дать мне лошадь из конюшни. Лошади были не слишком хороши на крутых мощеных улицах. Дьютифул, без сомнений, все еще был полностью занят развлечением торговых делегаций, а Неттл, вероятно, до сих пор злилась на меня, чего я заслуживал. Не будет вреда, если время немного охладит ее нрав.

Я обнаружил, что дорога стала шире, чем я помнил, деревья отступили от обочин по обеим сторонам, уменьшилось количество выбоин, и колеи, наполненные грязью, встречались реже. Город оказался ближе, чем раньше, дома и магазинчики ползли вверх по дороге к замку. Там, где раньше был лес, теперь раскинулись городские окраины; тут были лавки разного сорта, дешевая таверна под названием «Баккипский стражник», а за ней, как я подозревал, находился бордель. Дверь «Похабной форели» была сорвана с петель, над ней корпел хмурый трактирщик. Сам Баккип был украшен к приходу праздника гирляндами, еловыми ветками и разноцветными флажками. Улицы были заполнены не только людьми, доставлявшими заказы в таверны и гостиницы, но и торгашами и купцами, процветавшими во время праздника.

Потребовалось время, чтобы найти то, что мне было нужно. В одном магазинчике, который, очевидно, обычно снабжал моряков и стражников, я нашел две дешевые рубашки, почти подходившие мне, длинный жилет из коричневой шерсти, плотный плащ и штаны, которые могли бы сойти на время. Я улыбнулся, осознав, что успел привыкнуть к одежде лучшего качества. Подумав, я отправился в лавку портного, где с меня быстро сняли мерку и пообещали подготовить одежду в течение двух дней. Я опасался, что останусь в Баккипе по крайней мере на этот срок, но все же упомянул, что, если одежда будет готова раньше, то я заплачу сверх. Я невнятно описал приблизительный рост Шута и его существенно уменьшившиеся размеры, на что мне сообщили, что если я вернусь вечером, то белье и домашняя одежда для него будут готовы. Я сказал, что мой друг болен и что оценил бы одежду из мягкой ткани. Выплаченные мной деньги гарантировали хорошую скорость их работы.

Сделав необходимые покупки, я отправился на те улицы, где играла музыка и царил веселый беспорядок. Передо мной ожил Зимний праздник моей юности: кукольный театр и жонглеры, уличные торговцы, предлагавшие сладости и аппетитные угощения, колдуньи, продающие зелья и амулеты, девушки в венках из остролиста, и все шумные развлечения, каких только может пожелать душа. Я скучал по Молли и страстно желал, чтобы Пчелка оказалась рядом и испытала все это вместе со мной.

Я купил ей подарки: ленточки с колокольчиками, леденцы на палочке, серебряную цепочку с тремя янтарными птичками, пачку орехов в специях, зеленый шарф с желтыми звездами, маленький поясной нож с костяной ручкой и еще холщовую сумку, в которую все это можно было сложить. Мне пришло в голову, что вестник может с той же легкостью, что и простое письмо, отвезти ей эту сумку, так что я продолжил наполнять ее. Я купил ожерелье, сделанное из пестрых ракушек с далекого пляжа, футляр ароматических шариков для сундука с шерстяными вещами и множество других симпатичных вещичек, так что сумка закрывалась с трудом.

Ненадолго день наполнился синевой неба и свежим ветром, дышавшим морем. Я наслаждался, представляя, как она будет радоваться безделушкам, которые найдет в этой сумке, и это было лучшим моментом этого дня. Предаваясь веселью, я обдумывал простые и понятные слова, которые напишу ей, чтобы она сама смогла прочитать мои мысли и понять, как сильно я сожалел, что оставил ее. Однако вскоре ветер пригнал новую гряду темно-серых снежных туч, которые подбирались все ближе. Время возвращаться в замок.

На обратном пути я задержался у портного и был вознагражден вещами для Шута. Когда я уходил, низкие облака, висевшие на горизонте, подкрались ближе. Пока я торопливо шагал по крутой дороге к замку, пошел снег и задул ветер. В ворота меня впустили с той же легкостью, что и выпустили: в связи с праздничными торжествами и прибытием торговой делегации страже было приказано свободно пропускать всех.

Это напомнило мне о проблеме, которую мне вскорости предстояло решить. Мне была нужна личность. С тех пор, как я сбрил бороду, чтобы доставить удовольствие своей дочери, не только слуги в Ивовом лесу, но даже Риддл не переставали удивляться моему моложавому внешнему виду. После стольких лет отсутствия в Оленьем замке я боялся представляться Томом Баджерлоком, и не только потому, что белая прядь в волосах, от которой пошло это имя, пропала. Люди, помнившие Тома Баджерлока, ожидали увидеть мужчину шестидесяти лет, а не того, кто выглядел едва за тридцать.

Вместо того, чтобы воспользоваться входом через кухню, я направился в боковую пристройку и вошел через дверь, предназначенную в основном для курьеров и высокопоставленных слуг. Я легко прошел благодаря своей набитой сумке, а одному из помощников управляющего, который поинтересовался целью моего визита, я ответил, что у меня посылка для леди Неттл.

С годами гобелены и мебель замка были заменены, но основная иерархия покоев осталась такой же, как и во времена моего детства. По лестнице для слуг я добрался до этажа, предназначенного для мелкой знати, потоптался там, притворяясь, что ожидаю, когда меня впустят в чьи-то покои, и как только коридор освободился, поднялся на следующий этаж к двери старых комнат леди Тайм. Ключ плавно повернулся, и я вошел в комнату. Скрытый вход в старые покои Чейда проходил через шкаф, заполненный покрытой плесенью одеждой старой женщины.

Я, как и накануне ночью, неуклюже прополз через него, раздумывая, так ли была нужна секретность Чейда. Я знал, что Шут попросил эти комнаты, потому что все еще боялся погони, но я был уверен, что наше путешествие через камни отбросило всех его преследователей. Потом я вспомнил, как умерла Белая девушка, глаза которой поедали паразиты, и решил, что осторожность не помешает. От того, что Шут был надежно спрятан, вреда не будет.

Один из тайных слуг Чейда навестил покои, пока меня не было. Хотелось бы с ним познакомиться. Или с ней. Грязная одежда Шута исчезла, а пустая ванна была задвинута в угол. Посуда и стаканы, оставшиеся с вечера, были убраны. В камине стоял тяжелый каменный котелок, плотно закрытый крышкой, но запах тушеной говядины все равно просачивался из-под нее и наполнял комнату. На столе была расстелена скатерть, буханка хлеба, завернутая в чистую желтую салфетку, покоилась рядом с небольшой миской бледного зимнего масла. Подле тарелок и приборов стояла пыльная бутылка красного вина и пара чашек.