Текст книги "Паломничество на Землю"
Автор книги: Роберт Шекли
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 92 страниц) [доступный отрывок для чтения: 33 страниц]
Робот пополз за ним по сверкающей поверхности белого камня. Опьяненный крайней уверенностью в своих силах, Настойч столкнул вниз несколько валунов и закричал во все горло, чтобы вызвать обвал.
Камни зашевелились, а над собой он услышал глухой грохот. Настойч укрылся за валуном, избежав простертой ручищи робота, и обнаружил, что дальше отступать некуда.
Он оказался в низенькой и неглубокой пещерке. Перед ним, загородив вход, вырос робот и отвел назад свой железный кулак.
При виде бедного, неуклюжего робота, подверженного несчастным случаям, Настойч разразился хохотом. Но тут робот выбросил вперед кулак, вложив в удар всю свою силу.
Настойч увернулся, но в этом не было нужды. Неуклюжий робот и так промазал по меньшей мере на сантиметр. Как раз такой ошибки и следовало ждать от нелепого создания, раба нелепых несчастных случаев.
Сила отдачи отбросила робота, он пошатнулся. Отчаянно стараясь удержать равновесие, он балансировал на краю скалы. Всякому нормальному человеку или роботу это удалось бы. Но не рабу несчастных случаев. Он упал ничком, разбив при падении единственный глаз, и покатился по склону.
Настойч выглянул было из пещеры, чтобы подтолкнуть падающего, но тотчас поспешно забился в самый дальний угол. Вместо него дело сделал обвал – он покатил быстро уменьшающееся черное пятно по пыльно-белому склону горы и забросал тоннами камней.
Настойч, усмехаясь, наблюдал за происходящим. Потом стал спрашивать себя, что он, собственно говоря, здесь делает.
Тут-то его и начала бить дрожь.
Спустя несколько месяцев Настойч стоял у сходней колонистского судна «Кучулэйн» и смотрел, как на зимнюю, залитую солнцем Тэту высаживаются колонисты. Среди них были люди самые различные.
Все они отправились на Тэту, чтобы начать новую жизнь. Каждый был кому-то дорог, по крайней мере самому себе, и каждый заслуживал какого-то шанса на жизнь независимо от степени своей жизнеспособности. Не кто иной, как он, Антон Настойч, разведал для этих людей минимальные возможности существования на Тэте и в какой-то степени вселил надежду в самых неспособных – в неумеек, которым тоже хочется жить.
Он отвернулся от потока первых поселенцев и по служебной лестнице поднялся на судно. В конце концов он вошел в каюту Гаскелла.
– Ну что, Антон, – спросил Гаскелл, – как они вам показались?
– По-моему, хорошие ребята, – ответил Настойч.
– Вы правы. Эти люди считают вас отцом-основателем, Антон. Вы им нужны. Останетесь? Настойч сказал:
– Я считаю Тэту своим домом.
– Значит, решено. Я только…
– Погодите, – прервал его Настойч. – Я еще не кончил. Я считаю Тэту своим домом. Я хочу здесь осесть, жениться, завести детишек. Но не сразу.
– Что такое?
– Мне здорово пришлось по душе освоение планет, – пояснил Настойч. Хотелось бы еще поосваивать. Одну-две планетки. Потом я вернусь на Тэту.
– Этого я не ожидал, – с несчастным видом пробормотал Гаскелл.
– А что тут такого?
– Ничего. Но боюсь, что нам уже не удастся привлечь вас в качестве освоителя, Антон.
– Почему?
– Вы ведь знаете наши требования. Застолбить планету под будущую колонию должен минимально жизнеспособный человек. Как ни напрягай фантазию, вас уже никак не назовешь минимально жизнеспособным.
– Но ведь я такой же, как всегда! – возразил Настойч. – Да, на этой планете я исправился. Но вы же этого ожидали и навязали мне робота, который все компенсировал. А кончилось тем…
– Да, чем же кончилось?
– Что ж, кончилось тем, что я как-то увлекся. Наверное, пьян был. Не представляю, как я мог такое натворить.
– Но ведь натворили же!
– Да. Но постоите! Пусть так, но ведь я еле в живых остался после опыта – всего этого опыта на Тэте. Еле-еле! Разве это не доказывает, что я по-прежнему минимально жизнеспособен?
Гаскелл поджал губы и задумался.
– Антон, вы почти убедили меня. Но боюсь, что вы просто играете словами. Честно говоря, я больше не могу считать вас человекоминимумом. Боюсь, придется вам смириться со своим жребием на Тэте.
Настойч сник. Он устало кивнул, пожал Гаскеллу руку и повернулся к двери.
Поворачиваясь, он задел рукавом чернильный прибор и смахнул его со стола.
Настойч кинулся его поднимать и грохнулся головой о стол. Весь забрызганный чернилами, он помедлил, зацепился за стул, упал.
– Антон, – нахмурился Гаскелл, – что за представление?
– Да нет же, – сказал Антон, – это не представление, черт возьми!
– Гм. Любопытно. Ну, вот что, Антон, не хочу вас слишком обнадеживать, но возможно – учтите, не наверняка, только возможно…
Гаскелл пристально поглядел на разрумянившееся лицо Настойча и разразился смехом.
– Ну и пройдоха же вы, Антон! Чуть не одурачили меня! А теперь, будьте добры, проваливайте отсюда и ступайте к колонистам. Они воздвигнут статую в вашу честь и, наверное, хотят, чтобы вы присутствовали на открытии.
Пристыженный, но невольно ухмыляющийся Антон Настойч ушел навстречу своей новой судьбе.
Верный вопрос
Ответчик был построен, чтобы действовать столько, сколько необходимо, – что очень большой срок для одних и совсем ерунда для других. Но для Ответчика этого было вполне достаточно.
Если говорить о размерах, одним Ответчик казался исполинским, а другим – крошечным. Это было сложнейшее устройство, хотя кое-кто считал, что проще штуки не сыскать.
Ответчик же знал, что именно таким должен быть. Ведь он – Ответчик. Он знал.
Кто его создал? Чем меньше о них сказано, тем лучше. Они тоже знали.
Итак, они построили Ответчик – в помощь менее искушенным расам – и отбыли своим особым способом. Куда – одному Ответчику известно.
Потому что Ответчику известно все.
На некой планете, вращающейся вокруг некой звезды, находился Ответчик. Шло время: бесконечное для одних, малое для других, но для Ответчика – в самый раз.
Внутри него находились ответы. Он знал природу вещей, и почему они такие, какие есть, и зачем они есть, и что все это значит.
Ответчик мог ответить на любой вопрос, будь тот поставлен правильно. И он хотел. Страстно хотел отвечать!
Что же еще делать Ответчику?
И вот он ждал, чтобы к нему пришли и спросили.
– Как вы себя чувствуете, сэр? – участливо произнес Морран, повиснув над стариком.
– Лучше, – со слабой улыбкой отозвался Лингман.
Хотя Морран извел огромное количество топлива, чтобы выйти в космос с минимальным ускорением, немощному сердцу Лингмана маневр не понравился. Сердце Лингмана то артачилось и упиралось, не желая трудиться, то вдруг пускалось вприпрыжку и яростно молотило в грудную клетку. А какой-то момент казалось даже, что оно вот-вот остановится, просто назло. Но пришла невесомость – и сердце заработало.
У Моррана не было подобных проблем. Его крепкое тело свободно выдерживало любые нагрузки. Однако в этом полете ему не придется их испытывать, если он хочет, чтобы старый Лингман остался в живых.
– Я еще протяну, – пробормотал Лингман, словно в ответ на невысказанный вопрос. – Протяну, сколько понадобится, чтобы узнать.
Морран прикоснулся к пульту, и корабль скользнул в подпространство, как угорь в масло.
– Мы узнаем. – Морран помог старику освободиться от привязных ремней. – Мы найдем Ответчик!
Лингман уверенно кивнул своему молодому товарищу. Долгие годы они утешали и ободряли друг друга. Идея принадлежала Лингману. Потом Морран, закончив институт, присоединился к нему. По всей Солнечной системе они выискивали и собирали по крупицам легенды о древней гуманоидной расе, которая знала ответы на все вопросы, которая построила Ответчик и отбыла восвояси.
– Подумать только! Ответ на любой вопрос! – Морран был физиком и не испытывал недостатка в вопросах: расширяющаяся Вселенная, ядерные силы, «новые» звезды…
– Да, – согласился Лингман.
Он подплыл к видеоэкрану и посмотрел в иллюзорную даль подпространства. Лингман был биологом и старым человеком. Он хотел задать только два вопроса.
Что такое жизнь?
Что такое смерть?
После особенно долгого периода сбора багрянца Лек и его друзья решили отдохнуть. В окрестностях густо расположенных звезд багрянец всегда редел – почему, никто не ведал, – так что вполне можно было поболтать.
– А знаете, – сказал Лек, – поищу-ка я, пожалуй, этот Ответчик.
Лек говорил на языке оллграт, языке твердого решения.
– Зачем? – спросил Илм на языке звест, языке добродушного подтрунивания. – Тебе что, мало сбора багрянца?
– Да, – отозвался Лек, все еще на языке твердого решения. – Мало.
Великий труд Лека и его народа заключался в сборе багрянца. Тщательно, по крохам выискивали они вкрапленный в материю пространства багрянец и сгребали в колоссальную кучу. Для чего – никто не знал.
– Полагаю, ты спросишь у него, что такое багрянец? – предположил Илм, откинув звезду и ложась на ее место.
– Непременно, – сказал Лек. – Мы слишком долго жили в неведении. Нам необходимо осознать истинную природу багрянца и его место в мироздании. Мы должны понять, почему он правит нашей жизнью. – Для этой речи Лек воспользовался илгретом, языком зарождающегося знания.
Илм и остальные не пытались спорить, даже на языке спора. С начала времен Лек, Илм и все-прочие собирали багрянец. Наступила пора узнать самое главное: что такое багрянец и зачем сгребать его в кучу?
И конечно, Ответчик мог поведать им об этом. Каждый слыхал об Ответчике, созданном давно отбывшей расой, схожей с ними.
– Спросишь у него еще что-нибудь? – поинтересовался Илм.
– Пожалуй, я спрошу его о звездах, – пожал плечами Лек. – В сущности, больше ничего важного нет.
Лек и его братья жили с начала времен, потому они не думали о смерти. Число их всегда было неизменно, так что они не думали и о жизни.
Но багрянец? И куча?
– Я иду! – крикнул Лек на диалекте решения-на-грани-поступка.
– Удачи тебе! – дружно пожелали ему братья на языке величайшей привязанности.
И Лек удалился, прыгая от звезды к звезде.
Один на маленькой планете. Ответчик ожидал прихода Задающих вопросы. Порой он сам себе нашептывал ответы. То была его привилегия. Он знал.
Итак, ожидание. И было не слишком поздно и не слишком рано для любых порождений космоса прийти и спросить.
Все восемнадцать собрались в одном месте.
– Я взываю к Закону восемнадцати! – воскликнул один. И тут же появился другой, которого еще никогда не было, порожденный Законом восемнадцати.
– Мы должны обратиться к Ответчику! – вскричал один. Нашими жизнями правит Закон восемнадцати. Где собираются восемнадцать, там появляется девятнадцатый. Почему так?
Никто не мог ответить.
– Где я? – спросил новорожденный девятнадцатый. Один отвел его в сторону, чтобы все рассказать. Осталось семнадцать. Стабильное число.
– Мы обязаны выяснить, – заявил другой, – почему все места разные, хотя между ними нет никакого расстояния.
Ты здесь. Потом ты там. И все. Никакого передвижения, никакой причины. Ты просто в другом месте.
– Звезды холодные, – пожаловался один.
– Почему?
– Нужно идти к Ответчику.
Они слышали легенды, знали сказания. «Некогда здесь был народ – вылитые мы! – который знал. И построил Ответчик. Потом они ушли туда, где нет места, но много расстояния».
– Как туда попасть? – закричал новорожденный девятнадцатый, уже исполненный знания.
– Как обычно.
И восемнадцать исчезли. А один остался, подавленно глядя на бесконечную протяженность ледяной звезды. Потом исчез и он.
– Древние предания не врут, – прошептал Морран. – Вот Ответчик.
Они вышли из подпространства в указанном легендами месте и оказались перед звездой, которой не было подобных. Морран придумал, как включить ее в классификацию, но это не играло никакой роли. Просто ей не было подобных.
Вокруг звезды вращалась планета, тоже не похожая на другие. Морран нашел тому причины, но они не играли никакой роли. Это была единственная в своем роде планета.
– Пристегнитесь, сэр, – сказал Морран. – Я постараюсь приземлиться как можно мягче.
Шагая от звезды к звезде, Лек подошел к Ответчику, положил его на ладонь и поднес к глазам.
– Значит, ты Ответчик? – проговорил он.
– Да, – отозвался Ответчик.
– Тогда скажи мне, – попросил Лек, устраиваясь поудобнее в промежутке между звездами. – Скажи мне, что я есть?
– Частность, – сказал Ответчик. – Проявление.
– Брось, – обиженно проворчал Лек. – Мог бы ответить и получше… Теперь слушай. Задача мне подобных – собирать багрянец и сгребать его в кучу. Каково истинное значение этого?
– Вопрос бессмысленный, – сообщил Ответчик. Он знал, что такое багрянец и для чего предназначена куча. Но объяснение таилось в большом объяснении. Лек не сумел правильно поставить вопрос.
Лек задавал другие вопросы, но Ответчик не мог ответить на них. Лек смотрел на все по-своему узко, он видел лишь часть правды и отказывался видеть остальное. Как объяснить слепому ощущение зеленого?
Ответчик и не пытался. Он не был для этого предназначен.
Наконец Лек презрительно усмехнулся и ушел, стремительно шагая в межзвездном пространстве.
Ответчик знал. Но ему требовался верно сформулированный вопрос. Ответчик размышлял над этим ограничением, глядя на звезды – не большие и не малые, а как раз подходящего размера.
«Правильные вопросы… Тем, кто построил Ответчик, следовало принять это во внимание, – думал Ответчик. Им следовало предоставить мне свободу, позволить выходить за рамки узкого вопроса».
Восемнадцать созданий возникли перед Ответчиком – они не пришли и не прилетели, а просто появились. Поеживаясь в холодном блеске звезд, они ошеломленно смотрели на подавляющую громаду Ответчика.
– Если нет расстояния, – спросил один, – то как можно оказаться в других местах?
Ответчик знал, что такое расстояние и что такое другие места, но не мог ответить на вопрос. Вот суть расстояния, но она не такая, какой представляется этим существам. Вот суть мест, но она совершенно отлична от их ожиданий.
– Перефразируйте вопрос, – с затаенной надеждой посоветовал Ответчик.
– Почему здесь мы короткие, – спросил один, – а там длинные? Почему там мы толстые, а здесь худые? Почему звезды холодные?
Ответчик все это знал. Он понимал, почему звезды холодные, но не мог объяснить это в рамках понятий звезд или холода.
– Почему, – поинтересовался другой, – есть Закон восемнадцати? Почему, когда собираются восемнадцать, появляется девятнадцатый?
Но, разумеется, ответ был частью другого, большего вопроса, а его-то они и не задали.
Закон восемнадцати породил девятнадцатого, и все девятнадцать пропали.
Ответчик продолжал тихо бубнить себе вопросы и сам на них отвечал.
– Ну вот, – вздохнул Морран. – Теперь все позади.
Он похлопал Лингмана по плечу – легонько, словно опасаясь, что тот рассыплется.
Старый биолог обессилел.
– Пойдем, – сказал Лингман. Он не хотел терять времени. В сущности, терять было нечего.
Одев скафандры, они зашагали по узкой тропинке.
– Не так быстро, – попросил Лингман.
– Хорошо, – согласился Морран.
Они шли плечом к плечу по планете, отличной от всех других планет, летящей вокруг звезды, отличной от всех других звезд.
– Сюда, – указал Морран. – Легенды были верны. Тропинка, ведущая к каменным ступеням; каменные ступени – во внутренний дворик… И – Ответчик!
Ответчик представился им белым экраном в стене. На их взгляд, он был крайне прост.
Лингман сцепил задрожавшие руки. Наступила решающая минута его жизни, всех его трудов, споров…
– Помни, – сказал он Моррану, – мы и представить не в состоянии, какой может оказаться правда.
– Я готов! – восторженно воскликнул Морран.
– Очень хорошо. Ответчик, – обратился Лингман высоким слабым голосом, – что такое жизнь? Голос раздался в их головах.
– Вопрос лишен смысла. Под «жизнью» Спрашивающий подразумевает частный феномен, объяснимый лишь в терминах целого.
– Частью какого целого является жизнь? – спросил Лингман.
– Данный вопрос в настоящей форме не может разрешиться. Спрашивающий все еще рассматривает «жизнь» субъективно, со своей ограниченной точки зрения.
– Ответь же в собственных терминах, – сказал Морран.
– Я лишь отвечаю на вопросы, – грустно произнес Ответчик.
Наступило молчание.
– Расширяется ли Вселенная? – спросил Морран.
– Термин «расширение» неприложим к данной ситуации. Спрашивающий оперирует ложной концепцией Вселенной.
– Ты можешь нам сказать хоть что-нибудь?
– Я могу ответить на любой правильно поставленный вопрос, касающийся природы вещей.
Физик и биолог обменялись взглядами.
– Кажется, я понимаю, что он имеет в виду, – печально проговорил Лингман. – Наши основные допущения неверны. Все до единого.
– Невозможно! – возразил Морран. – Наука…
– Частные истины, – бесконечно усталым голосом заметил Лингман. – По крайней мере, мы выяснили, что наши заключения относительно наблюдаемых феноменов ложны.
– А закон простейшего предположения?
– Всего лишь теория.
– Но жизнь… безусловно, он может сказать, что такое жизнь?
– Взгляни на это дело так, – задумчиво проговорил Лингман. – Положим, ты спрашиваешь: «Почему я родился под созвездием Скорпиона при проходе через Сатурн?» Я не сумею ответить на твой вопрос в терминах зодиака, потому что зодиак тут совершенно ни при чем.
– Ясно, – медленно выговорил Морран. – Он не в состоянии ответить на наши вопросы, оперируя нашими понятиями и предположениями.
– Думаю, именно так, Он связан корректно поставленными вопросами, а вопросы эти требуют знаний, которыми мы не располагаем.
– Значит, мы даже не можем задать верный вопрос? – возмутился Морран. – Не верю. Хоть что-то мы должны знать. – Он повернулся к Ответчику. – Что такое смерть?
– Я не могу определить антропоморфизм.
– Смерть – антропоморфизм! – воскликнул Морран, и Лингман быстро обернулся. – Ну наконец-то мы сдвинулись с места.
– Реален ли антропоморфизм?
– Антропоморфизм можно классифицировать экспериментально как А – ложные истины или В – частные истины – в терминах частной ситуации.
– Что здесь применимо?
– И то и другое.
Ничего более конкретного они не добились. Долгие часы они мучили Ответчик, мучили себя, но правда ускользала все дальше и дальше.
– Я скоро сойду с ума, – не выдержал Морран. – Перед нами разгадки всей Вселенной, но они откроются лишь при верном вопросе. А откуда нам взять эти верные вопросы?!
Лингман опустился на землю, привалился к каменной стене и закрыл глаза.
– Дикари – вот мы кто, – продолжал Морран, нервно расхаживая перед Ответчиком. – Представьте себе бушмена, требующего у физика, чтобы тот объяснил, почему нельзя пустить стрелу в Солнце. Ученый может объяснить это только своими терминами. Как иначе?
– Ученый и пытаться не станет, – едва слышно проговорил Лингман. – Он сразу поймет тщетность объяснения.
– Или вот как вы разъясните дикарю вращение Земли вокруг собственной оси, не погрешив научной точностью?
Лингман молчал.
– А, ладно… Пойдемте, сэр?
Пальцы Лингмана были судорожно сжаты, щеки впали, глаза остекленели.
– Сэр! Сэр! – затряс его Морран.
Ответчик знал, что ответа не будет.
Один на планете – не большой и не малой, а как раз подходящего размера – ждал Ответчик. Он не может помочь тем, кто приходит к нему, ибо даже Ответчик не всесилен.
Вселенная? Жизнь? Смерть? Багрянец? Восемнадцать?
Частные истины, полуистины, крохи великого вопроса.
И бормочет Ответчик вопросы сам себе, верные вопросы, которые никто не может понять.
И как их понять?
Чтобы правильно задать вопрос, нужно знать большую часть ответа.
Где не ступала нога человека
Ловко действуя циркулем, Хеллмэн выудил из банки последнюю редиску. Он подержал ее перед глазами Каскера, чтобы тот полюбовался, и бережно положил на рабочий столик рядом с бритвой.
– Черт знает что за еда для двух взрослых мужчин, сказал Каскер, поглубже забираясь в амортизирующее кресло.
– Если ты отказываешься от своей доли… – начал было Хеллмэн.
Каскер поспешно покачал головой. Хеллмэн улыбнулся, взял в руки бритву и критически осмотрел лезвие.
– Не устраивай спектакля, – посоветовал Каскер, бросив беглый взгляд на приборы. – С ужином надо кончить, пока мы не подошли слишком близко.
Хеллмэн сделал на редиске надрез-отметину. Каскер придвинулся поближе, приоткрыл рот. Хеллмэн осторожно нацелился бритвой и разрезал редиску ровно пополам.
– Разве ты не прочтешь застольной молитвы? – съехидничал он.
Каскер прорычал что-то невнятное и проглотил свою долю целиком. Хеллмэн жевал медленно. Казалось, горьковатая мякоть огнем обжигает атрофированные вкусовые окончания.
– Не очень-то питательно, – заметил Хеллмэн.
Каскер ничего не ответил. Он деловито изучал красное светило-карлик.
Хеллмэн проглотил свою порцию и подавил зевок. Последний раз они ели позавчера, если две галеты и чашку воды можно назвать едой. После этого единственным съедобным предметом в звездолете оставалась только редиска, ныне покоящаяся в необъятной пустоте желудков Хеллмэна и Каскера.
– Две планеты, – сказал Каскер. – Одна сгорела дотла.
– Что ж, приземлимся на другой.
Кивнув, Каскер нанес на перфоленту траекторию торможения.
Хеллмэн поймал себя на том, что в сотый раз пытается найти виновных. Неужто он заказал слишком мало продуктов, когда грузился в аэропорту Калао? В конце концов, основное внимание он уделял горным машинам! Или портовые рабочие просто забыли погрузить последние драгоценные ящики?
Он затянул потуже пояс, в четвертый раз провертев для этого новую дырку.
Что толку теперь ломать себе голову? Так или иначе, они попали в изрядную переделку. По иронии судьбы горючего с лихвой хватит, чтобы вернуться в Калао. Но к концу обратного рейса на борту окажутся два иссохших трупа.
– Входим в атмосферу, – сообщил Каскер.
Что гораздо хуже, в этой малоисследованной области космоса мало солнц и еще меньше планет. Есть ничтожная вероятность, что удастся пополнить запасы воды, но никакой надежды найти что-нибудь съестное.
– Да посмотри же, – проворчал Каскер.
Хеллмэн стряхнул с себя оцепенение.
Планета смахивала на круглого серовато-коричневого дикобраза. В слабом свете красного карлика сверкали острые, как иголки, гребни миллионов гор. Звездолет описал спираль вокруг планеты, и остроконечные горы словно потянулись ему навстречу.
– Не может быть, чтобы по всей планете шли сплошные горы, – сказал Хеллмэн.
– Конечно, нет.
Разумеется, здесь были озера и океаны, но и из них вздымались зубчатые горы-острова. Не было и признаков ровной земли, не было и намека на цивилизацию, не было и следа жизни.
– Спасибо, хоть атмосфера тут кислородная, – сказал Каскер. По спирали торможения они пронеслись вокруг планеты, врезались в нижние слои атмосферы, и частично погасили там скорость. Но по-прежнему видели внизу только горы, озера, океаны и снова горы.
На восьмом витке Хеллмэн заметил на вершине горы одинокое здание. Каскер отчаянно затормозил, и корпус звездолета раскалился докрасна. На одиннадцатом витке пошли на посадку.
– Нашли где строить, – пробормотал Каскер.
Здание имело форму пышки и достойно увенчивало вершину. Его окружал широкий плоский навес, опаленный звездолетом во время посадки. С воздуха оно казалось большим. Вблизи выяснилось, что оно огромно. Хеллмэн и Каскер медленно подошли к нему. Хеллмэн держал свой лучемет наготове, но нигде не замечал никаких признаков жизни.
– Должно быть, эту планету покинули, – сказал Хеллмэн чуть ли не шепотом.
– Ни один нормальный человек в таком месте не останется, – ответил Каскер. – И без нее много хороших планет, незачем жить на острие иглы.
Нашли дверь. Хеллмэн попытался открыть ее, но дверь не поддавалась. Он оглянулся через плечо на парадно-живописные цепи гор.
– Ты знаешь, – сказал он, – когда эта планета находилась еще в расплавленном состоянии, на нее, должно быть, влияло притяжение нескольких лун-гигантов, которые не сохранились. Силы гравитации, внутренние и внешние, придали ей такой колючий вид и…
– Кончай трепаться, – нелюбезно прервал Каскер. – Вот что получается, когда библиограф решает нажиться на уране.
Пожав плечами, Хеллмэн прожег дыру в замке. Выждали.
Тишину нарушал единственный звук – урчание в животах.
Вошли.
Исполинская комната в форме клина, по-видимому, служила чем-то вроде склада. Товары громоздились до потолка, валялись на полу, стояли как попало вдоль стен. Тут были коробки и ящики всех форм и размеров. В одних мог поместиться слон, в других – разве что наперсток.
У самой двери лежала пыльная связка книг. Хеллмэн тотчас же кинулся листать их.
– Где-то тут должна быть еда, – сказал Каскер, и впервые за последнюю неделю его лицо просветлело. Он стал открывать ближайшую коробку.
– Вот это интересно, – сказал Хеллмэн и отложил в сторону все книги, кроме одной.
– Давай сперва поедим, – предложил Каскер, вскрывая коробку. Внутри оказалась какая-то коричневая пыль, Каскер посмотрел, понюхал и скривился.
– Право же, очень интересно, – бормотал Хеллмэн, перелистывая страницы.
Каскер открыл небольшой бидон и увидел зеленую поблескивающую пыль. Он открыл другой. Там пыль была темно-оранжевого цвета.
– Хеллмэн! Брось-ка книгу и помоги мне отыскать хоть какую-нибудь еду!
– Еду? – переспросил Хеллмэн и перевел взгляд на Каскера.
– А почему ты думаешь, что здесь стоит искать, еду? Откуда ты знаешь, что это не лакокрасочный завод?
– Это склад! – заорал Каскер.
Он вскрыл жестянку (форма ее напоминала человеческую почку) и вытянул оттуда что-то вроде мягкой трости пурпурного цвета. Трость тут же затвердела, а когда Каскер попытался ее понюхать, рассыпалась в пыль. Он зачерпнул пригоршню пыли и поднес ко рту.
– Не исключено, что это стрихнин, – мимоходом обронил Хеллмэн.
– Каскер поспешно стряхнул пыль и вытер руки.
– В конце концов, – заметил Хеллмэн, – даже если это действительно склад – даже если он продовольственный, – мы не знаем, что именно считали пищей бывшие аборигены. Быть может, салат из парижской зелени с серной кислотой вместо заправки.
– Ладно, – буркнул Каскер, – но поесть-то надо. Что будем делать со всем этим?.. – Взмахом руки он как бы охватил сотни коробок, бидонов и бутылок.
– Прежде всего, – оживился Хеллмэн, – надо сделать количественный анализ четырех-пяти проб. Можно начать с простейшего титрования, возгонкой выделить основные ингредиенты, посмотреть, образуется ли осадок, выяснить молекулярную структуру и…
– Хеллмэн, ты сам не знаешь, о чем говоришь. Не забывай, что ты всего-навсего библиограф. А я – пилот, окончил заочные летные курсы. Мы понятия не имеем о титровании и возгонке.
– Знаю, – согласился Хеллмэн, – но так надо. Иного пути нет.
– Ясно. Так что же мы предпримем в ожидании, пока к нам в гости не заглянем химик?
– Вот что нам поможет, – объявил Хеллмэн и помахал книгой.
– Ты знаешь, что это такое?
– Нет, – признался Каскер, сдерживаясь из последних сил.
– Это карманный словарь и грамматика хелгского языка.
– Хелгского?
– Языка этой планеты. Иероглифы такие же, как на коробках.
Каскер приподнял брови.
– Никогда не слыхал о хелгском языке.
– Навряд ли эта планета вступала в контакт с Землей, пояснил Хеллмэн. – Словарь-то ведь не хелго-английский, а хелго-алумбриджианский.
Каскер припомнил, что Алумбриджия – родина маленьких храбрых рептилий – находится где-то в центре Галактики.
– А откуда ты знаешь алумбриджианский? – спросил он.
– Да ведь библиограф вовсе не такая уж бесполезная профессия, – скромно ответил Хеллмэн. – В свободное время…
– Понял. Так как насчет…
– Знаешь, – продолжал Хеллмэн, – скорее всего именно алумбриджиане помогли хелгам эвакуироваться с этой планеты и подыскать себе более подходящую. За плату они оказывают подобные услуги. В таком случае это здание наверняка продовольственный склад.
– Может, ты все-таки начнешь переводить, – устало посоветовал Каскер. – Вдруг да отыщешь какую-нибудь еду.
Они стали открывать коробку за коробкой и наконец нашли что-то на первый взгляд внушающее доверие. Шевеля губами, Хеллмэн старательно расшифровывал надписи.
– Готово, – сказал он. – Тут написано: «Покупайте фырчатель – лучший шлифовальный материал».
– Похоже, несъедобное, – сказал Каскер.
– Боюсь, что так.
Нашли другую коробку с надписью: «Энергриб! Набивайте желудки, но набивайте по всем правилам!»
– Как ты думаешь, что за звери были эти хелги? – спросил Каскер.
Хеллмэн пожал плечами.
Следующий ярлык пришлось переводить минут пятнадцать. Прочли: «Аргозель сшестерит всю вашу фудру. Содержит тридцать арпов рамстатого пульца. Только для смазки раковин».
– Должно же здесь быть хоть что-то съедобное, проговорил Каскер с нотой отчаяния в голосе.
– Надеюсь, – ответил Хеллмэн.
Два часа работы не принесли ничего нового. Они перевели десятки названий и перенюхали столько возможных веществ, что обоняние отказалось им служить.
– Давай обсудим, – предложил Хеллмэл, усаживаясь на коробку с надписью «Тошнокаль. По качеству достойно оправдывает свое название».
– Не возражаю, – сказал Каскер и растянулся на полу. Говори.
– Если бы можно было методом дедукции установить, какие существа населяли эту планету, мы бы знали, какую пищу они употребляли и пригодна ли эта пища для нас.
– Мы знаем только, что они сочинили массу бездарных реклам.
Хеллмэл пропустил эту реплику мимо ушей.
– Какие же разумные существа могли появиться в результате эволюции на планете, сплошь покрытой горами?
– Только дураки! – ответил Каскер.
От такого ответа легче не стало. Но Каскер понял, что горы ему не помогут. Они не расскажут ему о том, что ели ныне усопшие хелги – силикаты, белки, йодистые соединения или вообще обходились без еды.
– Так вот, – продолжал Хеллмэн, – придется действовать с помощью одной только логики… Ты меня слушаешь?
– Ясное дело, – ответил Каскер.
– Отлично. Есть старинная пословица, прямо про нас выдумана: «Что одному мясо, то другому яд».
– Факт, – поддакнул Каскер. Он был убежден, что его желудок сократился до размеров грецкого ореха.
– Во-первых, мы можем сделать такое допущение: что для них мясо, то и для нас мясо.
Каскер с трудом отогнал от себя видение пяти сочных бифштексов, соблазнительно пляшущих перед носом. – А если то, что для них мясо, для нас яд? Что тогда?
– Тогда, – ответил Хеллмэн, – сделаем другое допущение: то, что для них яд, для нас – мясо.
– А если и то, что для них мясо, и то, что для них яд, для нас яд?
– Тогда все равно помирать с голоду.
– Ладно, – сказал Каскер, поднимаясь с пола. – С какого допущения начнем?
– Ну что ж, зачем нарываться на неприятности? Планета ведь кислородная, а это что-нибудь да значит. Будем считать, что нам годятся их основные продукты питания. Если окажется, что это не так, попробуем их яды.
– Если доживем до этого времени, – вставил Каскер.
Хеллмэн принялся переводить ярлыки. Некоторые товары были забракованы сразу, например «Восторг и глагозвон андрогинитов – для удлиненных, вьющихся щупалец с повышенной чувствительностью», но в конце концов отыскалась серая коробочка, примерно сто пятьдесят на семьдесят пять миллиметров. Ее содержимое называлось «Универсальное лакомство „Вэлкорин“, для любых пищевых мощностей».
