Текст книги "Всадник авангарда"

Автор книги: Роберт Рик МакКаммон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 29 страниц)

Глава девятая

В следующие секунды, пока Мэтью лежал, свалившись кучей на кирпичный пол, и вихри пламени яростно вгрызались в его плащ, он понял, что если хочет жить, надо скорее убираться из этого дома.

Крыша, подумал он, могла уже рухнуть, если не целиком, то почти. Вокруг падали горящие куски дерева. В ушах ревело, но гулко, будто он оказался в подводной пещере. Болело все: плечи, колени, спина, шея, челюсти, зубы. Ощущение было такое, словно мышцы и сухожилия растянули до предела и закрепили зажимами. Перед глазами стоял красный туман – наверное, кровью налились.

Рот тоже был полон крови. Мэтью сглотнул и почувствовал, что она бежит из носа – быть может, сломанного при падении. Огонь уже окружал его многоголовой гидрой, отращивал яркие оранжевые рога, клыки и когти, терзал дом. Возле правой ноги упал кусок пылающего бревна, лицо обожгло углями. Мэтью внезапно очутился в центре мира, полного раскаленных шершней. Загорелся касторовый плащ, собираясь сожрать своего владельца заживо.

Мэтью стиснул зубы и покатился по полу в отчаянной попытке сбить пламя. Вышло или нет, он не видел, но пока он жив. Шапка тоже загорелась? Мэтью сорвал ее с головы. Она тлела от искр в дюжине мест, но еще не занялась.

Он пополз. Куда?..

Да куда угодно, лишь бы выбраться отсюда.

И тут проснулся и взял управление на себя настоящий Мэтью Корбетт, властно отодвинув юношу, застрявшего в сером царстве нерешительности и сожаления, у которого шестеренки в мозгу потеряли сцепление, чей дух был сокрушен и раздавлен памятью об убийстве, совершенном в лесной глуши. Он – настоящий Мэтью Корбетт – зорко выглянул из пораженных отчаянием красных глаз на окровавленном лице испуганного юноши. Настоящий Мэтью Корбетт, перенесший столько страданий, трудностей и опасностей, что любого другого давно поставили бы на колени или свели в могилу, понял, что находится в пылающих развалинах лазарета доктора Джейсона, и над ним рушится потолок, разрываемый щупальцами огня, вызывающими в памяти осьминога профессора Фелла.

Увидел открытый люк в полу.

Увидел выход.

Отбросив все, кроме инстинкта выживания, он что было сил пополз к зияющему в кирпичах квадрату. Подтянувшись на руках, без колебаний повернулся спиной к ревущему пламени, спустился на несколько ступенек, ухватился, подняв руку, за внутреннее кольцо люка и захлопнул его над собой как раз в тот момент, когда сверху хлынул новый ливень углей.

Пальцы не удержались на кольце, Мэтью потерял равновесие и полетел вниз по трубе – возможно, стофутовой.

Но больше похоже на десятифутовую. От удара вырвался воздух из легких, хотя в этот момент любая боль всего лишь подтверждала, что он до сих пор жив. Он лежал на спине, вокруг царила темнота. Но не полная: сквозь щели люка пробивался свет пламени. Прорвется ли сюда огонь? Мэтью не знал. Лишит ли его воздуха? Не мог предвидеть и этого. Вляпался, как выражался Хадсон Грейтхауз, в такое дерьмо, что просто конфетка.

Он то терял сознание, то приходил в себя. Треск огня, рев пламени. Запах дыма, горелых тряпок и крови. Мэтью над чем-то смеялся сам, не понимая, над чем. А может быть, вовсе и не смеялся, а рыдал. Но в центре его сознания крепко держал руль истинный Мэтью Корбетт, и эта спокойная личность говорила: держись. Значит, смеялся, решил он. Хихикал, вспоминая, как эти гады аж подпрыгнули, когда он застукал их на горячем. А потом подумал о Берри, услышал собственный холодный голос: «Не соображал, что делаю», – и вновь горькие слезы потекли по щекам.

Нет. Не слезы.

А обыкновенная вода, и лилась она через щели люка. Ведерная бригада, понял он. Может быть, они сумеют спасти оставшееся, потому что на сей раз не все зажигательные бомбы взорвались. Что он крикнул – «Спасите меня»? Или просто «Я здесь»? Потому что – да, это действительно был он, снова обретший себя в огне и крови, и юноша подумал: мое имя – Мэтью Корбетт, и видит Бог, я выживу.

Очевидно, основная сила взрыва ушла вверх или же была поглощена стенами спальни доктора Джейсона. И еще – он не сопротивлялся взрыву. Упереться во что-нибудь не было времени, и хотя все тело болело, но переломов, скорее всего, нет. В этом заключается хороший урок, решил про себя Мэтью. Какой именно – он решил разобраться позже, если останется в живых. А сейчас предстояла более важная и более суровая работа. И, конечно, будет больно, но сделать ее надо.

Он перевернулся на земляном полу погреба, подобрался к подножью лестницы и стал, напрягая все силы, подтягиваться вверх.

И наконец – каким-то образом, с той же волей к жизни, что выручила его в колодце в Форт-Лоренсе, – Мэтью долез доверху. Уперся рукой в люк. Тот не был горячим, требовалось некоторое усилие. Мэтью уже сварился в собственном поту, сил осталось очень мало, да и те улепетывали во все лопатки. Он толкал. Упирался. Упирался еще сильнее. И еще сильнее.

– Помогите! – крикнул юноша.

Но услышали ли его?

Люк чуть приоткрылся. Мэтью сунул в щель пальцы левой руки, а правой продолжал толкать – сомнительный в данном случае термин – люк вверх. Уперся затылком, напряг все оставшиеся силы – и вдруг люк заскрипел, распахнулся и со стуком ударился об пол.

Вылезай, – сказал себе Мэтью. – И вставай.

Он оказался в дымящихся, догорающих развалинах на месте, где прежде был дом. Но языки пламени уже уменьшались и опадали, побежденные ведерными бригадами. Мэтью вылез, встал на колени, затем сел на пятки. Попытался вспомнить, что надо делать дальше. А, да, вспомнил он. Встать надо!

Трясясь и качаясь, он поднялся на ноги. Тут же его вырвало чем-то, напоминающим порцию дыма. Потом юноша побрел через руины, пошатываясь, в обгорелых лохмотьях вместо плаща на плечах, с окровавленным лицом. В дыму метались, размахивая фонарями, тени, мелькали в этом новом мире горелых обломившихся бревен, дымящихся куч мусора и чего-то обожженного и расплавленного до неузнаваемости. К одной из этих теней и направился Мэтью, шатаясь, и сказал – или подумал, что сказал, потому что в ушах еще звенело:

– Воды у вас не найдется?

Он понятия не имел, почему спросил именно об этом. Разве что потому, что страшно хотелось пить.

Тень приблизилась, обрела контур и стала человеком, который оказался Марко Россом, кузнецом. В грязи и в саже, но… Марко Росс обычно такой и есть, так что ничего необычного.

Кузнец – мужчина, достаточно крупный для своей работы, – остановился как вкопанный, вытаращил глаза и ахнул, как нервная дамочка, которая вот-вот упадет в обморок.

– Корбетт? – прошептал он.

Я за него, подумал Мэтью, но тут колени у него подкосились, и обессилевший юноша рухнул, как бык под молотом.

– Есть новости, – сказал Хадсон Грейтхауз, пододвигая стул для посетителей поближе к кровати Мэтью, и продолжал, не ожидая ответа от синих губ на испещренном черными кровоподтеками лице:

– Мак-Кеггерс нашел трупы. По крайней мере… то, что можно было найти. Он погрузил… гм… останки на два одеяла. Малоаппетитное зрелище.

Мэтью подумал, что просто отвратительное. А уж для Эштона Мак-Кеггерса – совершенно ужасное, потому что его и от вида порезанного пальца стошнит. Собирать из отдельных кусков два обгорелых трупа – будто эпизод из самых страшных его кошмаров. Эксцентричному коронеру с чувствительным желудком придется приготовить как минимум четыре ведра. Тем более нет Зеда, который ему помогал, и это еще хуже. Хотя трудно себе представить, как может быть хуже.

– Повторю снова. – Грейтхауз смотрел в окно, на предвечерний свет. – Каждому из нас отпущен свой срок. На сей раз обошлось… но ты подошел к черте дьявольски близко. – Взгляд глубоких черных глаз оторвался от окна и уставился в лицо Мэтью. – Когда ты мне скажешь, что ты там делал?

Два дня диеты на одном только супе привели Мэтью в несколько унылое настроение. Добавить к этому залепленный пластырем порез под левым глазом, на который пришлось наложить восемь швов, сетку порезов и царапин поменьше на подбородке и на лбу, чудом не сломанный нос, отдававший адской болью при попытке просто шевельнуть ноздрей, и синяки на ногах, руках, лице, груди и спине в таком количестве, что его можно было бы принять за пятнистого зверя с родины Зеда. В общем, счастья полная кровать. Но он был благодарен судьбе за люк и погреб, где на земляном полулежали кое-какие обломки мебели и стояло несколько полок с темной жидкостью, которая, видимо, использовалась для лечения больных.

– Скажи Мак-Кеггерсу, что голов ему не найти, – сказал Мэтью таким голосом, будто его душил дым.

– Скажу, – ответил Грейтхауз после короткого молчания.

– Мэллори, – продолжал Мэтью, – хотели, чтобы в городе их считали погибшими. Достали где-то трупы. Бог знает где.

– Я-то тебе верю, – сказал Грейтхауз, помолчав чуть подольше.

Мэтью кивнул, но едва заметно, потому что любое движение тут же вызывало боль в каждой мышце. Что Грейтхауз имеет в виду, было ясно. Он отчетливо помнил, как вчера утром Гарднер Лиллехорн нависал над его кроватью в общественной больнице на Кинг-стрит. Главный констебль был одет в алый, цвета кардинальской мантии сюртук и алую же треуголку. Красные отблески дрожали в его зрачках и на кромках зубов.

– Вы лишний раз подтвердили свою печальную репутацию, мистер Корбетт, – заявил оскорбленный «кардинал». – Выйти прямо из горящих развалин? Когда ваше имя написано на стене в переулке напротив? И вы еще мне тут рассказываете про два голых обезглавленных трупа в кровати доктора Мэллори? Господи помилуй! Меня терзала мысль, уж не преувеличиваю ли, когда говорю, что у вас мозги перемешались после той истории в Пенсильвании, но теперь склоняюсь к тому, что вы все-таки наполовину сумасшедший. – Он дал этим словам повиснуть в воздухе, и тут же снова бросился в атаку: – А на вторую половину – совершеннейший безумец. Вы скажете мне сейчас, как оказались в сгоревшем доме, или мы это услышим в кабинете Корнбери?

Мэтью не ответил. Это потребовало бы слишком больших усилий, мышцы челюстей и без того болели.

– Вы влипли в ситуацию. – Лиллехорн наклонился над кроватью, как живой костер, готовый поджечь постель. – Вам придется объясниться, сэр. Если не передо мной и лордом Корнбери, то перед судом.

– Я арестован? – спросил Мэтью.

– Считайте, что да. Соответствующие обвинения я подберу. Взлом чужого жилища.

– Задняя дверь была не заперта, – напомнил Мэтью.

– Тогда незаконное проникновение. Вот вам первое. Хулиганские действия. Препятствование законному расследованию. Это вам второе. Я ясно выразился?

– Яснейшая муть, – ответил Мэтью голосом сухим, как октябрьские листья. И лицо его тоже напоминало этюд в пятнистых тонах.

К этому он ничего не добавил, и через минуту главный констебль хмыкнул, состроил физиономию, на которой отчетливо читались досада и отвращение, и покинул палату, сжимая красной перчаткой львиную голову набалдашника.

«И скатертью тебе дорога, сукин ты сын», – подумал Мэтью ему вслед.

– Мак-Кеггерс, – сказал Хадсон Грейтхауз, вытягивая ноги перед собой, – считает, что трупы принадлежат мужчине и женщине. Как ты и сказал. Только он считает, что это супруги Мэллори, погибшие от взрыва и пожара.

– Как они и хотели, чтобы он думал, – резко ответил Мэтью.

– Мак-Кеггерс нашел фрагменты одежды женщины и каблук от туфли. Вопрос у него такой: если Мэллори уехали навсегда – ускользнули под покровом ночи, как ты сформулировал, – отчего же Ребекка не взяла свои платья?

– И это тоже было ими запланировано.

Грейтхауз постучал пальцем по впадине на подбородке размером с мушкетную пулю.

– Ну, да, – сказал он. – Ладно. Но… – И тут лоб Грейтхауза нахмурился, и Мэтью понял, что друг изо всех сил пытается отыскать смысл там, где его, быть может, и вовсе не было. – Но зачем, Мэтью? – спросил он очень настойчиво. – Скажи, зачем?

– Я могу тебе сказать, почему трупы лишены голов. Потому что если бы нашли головы, Мак-Кеггерс сообразил бы, что это вовсе не доктор с его дамой. По остаткам волос, по костям лица, быть может. У одной из жертв убийства или у них обеих могли быть гнилые зубы. Мэллори действовали аккуратно, чтобы Мак-Кеггерс не нашел ни единой улики, угрожавшей бы их заговору.

Грейтхауз какое-то время помолчал, наблюдая за тем, как ползет луч солнца по зеленой крашеной панели.

– Жертвы убийства, – сказал он бесстрастным голосом. – Их заговор.

– Именно так. Подставили вместо себя двоих убитых и обезглавленных. – Термин Мэтью не понравился, и он его заменил, напряженно улыбнувшись: – Подложили. Я думаю, жертв выбрали на улице в каком-нибудь городке поблизости от Нью-Йорка. Наверняка нищий и проститутка, которых вряд ли хватятся.

– Нищий и проститутка.

Грейтхауз повторил это так, будто стоял в церкви, читая труднопроизносимый пассаж из Библии.

– Посмотри на меня, – попросил Мэтью.

Грейтхауз посмотрел.

Но в его глазах Мэтью увидел одну лишь пустоту зеленой стенки, и пришло осознание, что доверие даже такого надежнейшего друга, как Грейтхауз, имеет свои пределы. А может быть, Грейтхауз, чтобы спасти положение, просто на время перестал думать.

– Они подложили трупы в дом, – сказал Мэтью слегка дрогнувшим голосом, – чтобы все выглядело так, будто они мертвы.

– Но они же были мертвы, ты говорил.

– Кто?

– Трупы. Это же были мертвецы? Я бы тоже так решил, если они были без голов.

– Мэллори, – сказал Мэтью. – Или кто они там.

– Ты же сказал – нищий и проститутка.

– Да нет же! Супруги Мэллори. Они положили трупы в кровать, зная, что их разорвет в клочья и сожжет до угольев. И вполне могли придать этому такой вид, будто я здесь замешан – написав мое имя на стене в переулке.

– И почему же ты мог быть в этом замешан? – глаза прищурились чуть-чуть, на опасную долю недоверия. – Но ведь ты не… в смысле… Я тебе верю.

– Это заговор, – сказал Мэтью. Он чувствовал, что мир уходит куда-то, вертясь. – Чтобы меня втянуть.

– Во что втянуть?

– В план. В… пригласили. Я не могу…

Мэтью уронил голову на подушку. Пришлось на несколько секунд закрыть глаза.

Когда он их открыл, все осталось без изменений. Или же Грейтхауз потихоньку отодвинулся на стуле на пару дюймов?

– Я позову доктора, – предложил Хадсон таким сочувственным голосом, какого Мэтью еще ни разу у него не слышал.

– Нет, – сказал Мэтью с такой силой, что Грейтхауз остановился, не начав вставать со стула.

Потом этот сильный человек – человек действия, любовник неистовых вдов, фехтовальщик, израненный боями и жизнью, – посмотрел на Мэтью, его внезапно погрустневшие глаза выражали сочувствие и жалость. Протянул руку, взял друга за плечо и тихо сказал:

– Я знаю, что тебе пришлось пережить в погоне за Слотером. И знаю… что это был ужас. И ты даже не рассказывал мне о ни о чем. Но тем не менее я знаю, Мэтью. Потому что вижу, как тебя… – он мучительно подбирал подходящее слово, не слишком грубое и не слишком сюсюкающее. – Переменило, – закончил он. – То, что случилось. И кто же может тебя обвинять, после этих страданий, если тебе…

– Повсюду мерещатся убийства и заговоры? – перебил Мэтью, понизив голос к концу фразы.

– Я пока что ничего не понимаю, – продолжал Грейтхауз, будто вопрос не был задан, – но верю, что кто-то пытается… воздействовать на тебя еще сильнее. Зачем – не представляю. Я думаю, ты знаешь, но ведь ты же мне не говоришь?

Мэтью промолчал. Он тоже уставился на уползающий по стене луч закатного солнца, и вместе с ним – уходящий день.

– Я могу помочь тебе, – сказал Грейтхауз. – Я тебе помогу, клянусь в этом.

Подступило. Слишком близко подступило. Мэтью чувствовал, как оно рвется наружу из-за стиснутых зубов. И он стиснул их еще сильнее, отчего еще больше заболели синяки на лице.

Грейтхауз убрал руку от плеча Мэтью, встал со стула.

– Пожалуй, пойду я. Сегодня мы с Эбби ужинаем. Никогда не видел женщины, которая бы так любила мясо.

Он снял со стенных крючков треуголку и плащ, медленно надел плащ и очень тщательно усадил на голову треуголку, будто хотел дать Мэтью еще время, чтобы высказаться. Взял трость, поставил ее перед собой, готовясь к первому трудному шагу.

– Утром я сразу же к тебе. Годится?

– Необходимости нет, – ответил Мэтью, – но буду благодарен. – Он улыбнулся Хадсону настолько искренне, насколько мог. – Спасибо. Желаю приятного ужина. Но Мак-Кеггерсу все-таки скажи, что голов он не найдет.

Грейтхауз кивнул. Он сделал несколько шагов прочь и снова остановился. На одной из пяти узких коек, стоящих напротив койки Мэтью, лежал старый Эдде ван Эверс, бывший капитан голландского фрегата, ныне исхудавший и умирающий, вероятно, от чересчур долгого пребывания на суше. Слева от Мэтью, на последней койке в палате, находился Гидеон Бруменсорд, фермер, сломавший себе обе ноги, когда упал с каменного забора. Сегодня утром с койки справа от Мэтью вынесли тело Мартина Бринкера и завернули в саван для перемещения на кладбище – пиявки, назначенные доктором Куэйлом Полливером, не помогли. Из трех оставшихся пациентов Мэтью был, несомненно, бодрее всех, поскольку один молча направлялся в последний путь, а второй метался в горячечной боли, которую пока не мог снять опиум.

– Сразу же к тебе завтра приду, – повторил Грейтхауз, будто отгораживаясь этой фразой от чувства вины, что оставляет Мэтью между подкрадывающейся смертью и неизбывной болью.

Потом поднял воротник плаща и направился по коридору к входной двери, и – конечно же – в теплые и искренние объятия женского тела. Мэтью опустил голову на подушку и закрыл глаза. Он очень устал. Утром придут два служителя, двухсотфунтовая миссис Зиффорд и девяностофунтовый мистер Дьюпи, принесут какой-нибудь супчик, ну да хоть что-то.

Солнечный свет переместился еще немного. День темнел, переходил в синий вечер, и в свете фонарей, повисших на крюках, Эдде ван Эверс натужно дышал, будто впуская в легкие соленый ветер всех семи морей, Гидеон Блуменсорд судорожно вздыхал в одурманенном сне, а Мэтью Корбетт забылся тревожной дремотой, чувствуя во рту вкус теплого трескового супа.

Он еще чуток поворочался, ожидая, что с первыми лучами солнца его разбудит Хадсон Грейтхауз, если только раньше не заявится Гарднер Лиллехорн, набитый очередными вопросами.

Поэтому, проснувшись от тряски и боли в избитых мышцах, он очень удивился, что в окнах еще сплошная чернота. И был, можно сказать, потрясен, увидев стоящего над ним в золотом свете фонаря гиганта из Индии.

Словно крохотные звездочки, блеснули бриллианты в передних зубах:

– Мэтью? – заговорил Сирки своим тихим спокойным голосом. – Прошу прощения, но нам пора.

– Пора? – Мэтью сел, отчего боль еще усилилась, но избежать ее не представлялось возможным. В больнице стояла тишина. Ван Эверс то ли ушел на подветренную сторону мира, то ли спал как младенец, и Блуменсорд тоже с головой погрузился в забвение. – Что пора?

– Принимать решение, – ответил Сирки, сохраняя на своем коричневом лице любезную мину. – Что жечь сегодня? Конюшни Тобиаса Вайнкупа со всеми его прекрасными и благородными лошадьми? Или пансион мадам Беловэр, постояльцы которого сейчас крепко спят? То есть почти все. – Он скромно и вежливо улыбнулся. – Ваше решение, пожалуйста. И не беспокойтесь из-за меня, я вполне готов подождать.

Глава десятая

– Убирайтесь вон! – ответил Мэтью, но его сердце будто завязалось в гордиев узел. – Я позову на помощь!

– Ваше право, – ответил Сирки, слегка наклонив голову в чалме. – Но помощь не придет. К вам, я имею в виду. У меня же она с собой.

Будто вынырнув из тела гиганта, из-за его спины вышли двое мужчин и встали в ногах кровати Мэтью. Он немедленно узнал двух негодяев, что поджигали фитили в доме так называемых Мэллори. У одного из них с собой был какой-то длинный сверток с торчащими деревянными палками. Носилки, понял Мэтью.

– Мы пришли, чтобы с комфортом доставить вас к месту вашего назначения, – сказал Сирки. – Разве что вы предпочтете быть свидетелем очередного применения нашего нового пороха?

– Раз я не могу ходить, мое имя на стене не будет иметь смысла.

– Вот! – Сирки показал в потолок длинным указательным пальцем. – Но разве это имело смысл хоть когда-нибудь, юный сэр? Я уверен, что ваши соотечественники – и даже, вероятно, ваши лучшие друзья, – уже начали сомневаться и в ваших словах, и в ваших мозгах. Ни для кого это не имеет смысла, но либо конюшни, либо пансион этой ночью сгорят дотла… если у вас недостанет здравого рассудка принять наше гостеприимное приглашение.

Была эта почти-острота намеренной или нет, Мэтью не понял, потому что лицо говорившего осталось неподвижным. Но темные глаза под дугами густых бровей смотрели пристально и внимательно, словно равнодушные дула наставленного в упор мушкета.

Кажется, Мэтью пробрала дрожь. Он точно не знал, потому что палата была холодной, а одеяло – тонким.

– Как вы сюда попали?

Один из негодяев – тот самый, который бросил Мэтью фонарь в голову, тихонько хихикнул. С гордостью, решил Мэтью.

– Вскрытие замков – призвание Кройдона, – сказал Сирки. – Низменное призвание, но тем не менее. Что до тех двух бедолаг, что должны в эту ночь наблюдать за своими подопечными, толстой женщины и тощего мужчины, они оба сладко спят.

– Вы их убили?

– Никоим образом! Разве что подарок в виде чая из Индии может считаться смертоносным. Мне сегодня выпал случай побеседовать с доктором Полливером. Я предложил ему этот подарок в знак дружбы. Кроме того, у этого чая имеются целительные свойства, которые, как я полагаю, ему было бы интересно испытать. Возможно, он так же крепко спит дома в своей кровати.

Чай с зельем, подумал Мэтью. Конечно же. Люди Фелла предпочитают двигать горы именно этим средством.

– Профессор, – говорил тем временем Сирки, – хочет видеть вас. Вы ему действительно нужны. Потому что вы… добиваетесь результатов, скажем так. И вы произвели на него впечатление, Мэтью. Так что теперь я говорю, что настала пора выбирать. Одно из трех: вы, конюшня или пансион. И вы будете возвращены сюда же, когда дело будет закончено, в то время как два другие варианта – к сожалению, необратимы. У нас есть ключ от вашего дома, взятый в сейфе доктора Полливера. Кройдон отправится в ваше миниатюрное обиталище и возьмет любую одежду, которая вам понадобится. Вас отнесут на ожидающую шлюпку, чтобы переправить на судно побольше. Все, что мы просим вас сделать в данный момент – это перевалиться на эти вот носилки.

При этих словах Кройдон и второй шакал развернули коричневую ткань и взяли носилки в руки. Сирки отодвинулся, чтобы Мэтью мог сделать так, как ему велели.

Мэтью медлил. Проглотил слюну. В синяках бился пульс, а на пульсах болели синяки. И при всем том мандраже, что отплясывал внутри его изможденного тела «бешеную малиновку», сдержать мрачной улыбки он не мог. Сколько раз испытывал он одиночество в ночи, когда темнота огромным зверем ломилась к нему в дверь и не было даже намека на грядущий рассвет? Бесчисленное множество, и при некоторой удаче он выживет и в этот раз, как во все прошлые.

Но нет, подумал он. Одной только удачи здесь будет мало.

Нужна еще максимальная мобилизация всех рассудочных и волевых усилий. И еще – старая, добрая, старомодная и примитивная сила воли.

Он зло глянул Сирки в глаза.

– Отойдите с дороги, – велел он гиганту. – Я пойду сам.

Сирки мгновенно согласился:

– Я так и думал, юный сэр. Вот почему я поставил на пол ваши ботинки и принес одежду до того, как вас разбудить. – Темные глаза стрельнули в сторону напарника Кройдона – который пукал. – Сквиббс, принесите для Мэтью плащ или одеяло из приличной шерсти. Вполне может подойти плотный плащ, который вы найдете в комнате, где спят служители. И двигайтесь, прошу вас. Мне неприятна мысль, что моего голоса не слышат.

Это было произнесено с такой интонацией, что Сквиббс вполне мог бы снова выдать маленький взрыв. Но он бросился выполнять указание, подгоняемый ужасом.

Мэтью осторожно переместился в сидячее положение на краю кровати. Боль охаживала бока, будто каждое из ребер сдавливали стальным обручем. Перед глазами вертелся красный туман. Но черт его побери, он не позволит себе упасть в обморок! Мэтью прикусил губу чуть не до крови.

– Кройдон! – скомандовал Сирки. – Помогите юному джентльмену надеть ботинки, а потом подайте ему одежду.

Кройдон исполнил команду, не теряя ни секунды, и Мэтью подумал, что один из Корбеттов вдруг сделался царственной особой – в некотором роде.

Башмаки с трудом, но натянули, воняющую дымом одежду надели, и пришло время встать. Мэтью сделал долгий глубокий вдох. Слез с кровати, принял собственный вес на ноги, чувствуя, как ноют колени, как напрягаются и вопят мышцы бедер, простоял несколько мучительных секунд и, качнувшись всего-то чуть-чуть, сумел сохранить равновесие в этом безумном мире.

– Очень хорошо, – прокомментировал убийца.

Вернулся Сквиббс с коричневым плащом и серым одеялом. Он помог Мэтью надеть плащ и обернул сверху одеялом с кропотливой заботой человека, которому вдруг захотелось выглядеть очень услужливым. Сирки небрежно сунул носилки под мышку, прижав их длинной, внушающей необыкновенный страх рукой.

– Кройдон, – сказал он, и к этому даже не пришлось ничего добавлять.

Кройдон сорвался с места и побежал с фонарем в руке к молочной, где жил Мэтью, чтобы взять вещи, необходимые для путешествия юного сэра.

– Куда мы едем? – спросил юноша, ковыляя по сковывающему холоду Кинг-стрит. С одной стороны шел с фонарем Сквиббс, с другой индиец.

– На корабль, который доставит вас на остров, – любезно ответил Сирки. – Вы увидите, что погода там куда приятнее. Ступайте осторожнее, юный сэр. Не хотелось бы, чтобы вы что-нибудь себе растянули.

Поддерживая Мэтью, они направляли его в сторону порта, и вскоре троица неспешно идущих людей превратилась в два желтых фонарных блика в темном сонном городе.

Так как она все еще злилась на Мэтью Корбетта, то и не стала к нему заходить. Раз не стала заходить, то и не видела его сегодня и скучала по нему, а от этого злилась на саму себя. Так как она злилась по стольким разным поводам, то и спала не слишком крепко и встала с постели – выпить кружку воды и съесть кукурузную лепешку. И тут Берри Григсби увидела из кухонного окна блики света – кто-то выходил с фонарем из дома Мэтью. Первой ее мыслью, совершенно не подходящей для леди, было: «Черт побери, что это значит?»

Она задула свечу, чтобы ее не увидели. Сердце забилось чаще, дыхание стало шумным. Человек с фонарем зашагал прочь, унося какой-то узел.

«Куда он его понес? – подумала Берри. – И кому? Мэтью? В такое время? Наверное, это Хадсон Грейтхауз, – успокоила она себя. – Ну, конечно, Хадсон Грейтхауз. Иди спать», – велела она себе.

Качающийся фонарь, уходящий по Квин-стрит к югу, все еще был виден. В сторону Кинг-стрит, общественной больницы, разумеется. Но… в такое время?

Кто-то грабит дом Мэтью?

На решение этой задачи у нее было лишь несколько секунд, и девушка не замешкалась. Хотя и мелькнула мысль, что при свете дня она его не одобрит, сейчас оно казалось совершенно естественным. Берри метнулась в спальню, ушибла колено о стол, поспешно одеваясь. В спешке натянула нижнюю рубашку, потом нижнюю юбку и старое синее платье с желтой каймой, которое обычно надевала, когда писала картины. Так же молниеносно надела чулки и башмаки, темно-синий шерстяной плащ и шапочку того же цвета и материала. Перчатки на руки – и туалет завершен. Она намеревалась догнать вора, если это удастся, и закричать, призывая констебля. Берри зажгла фонарь от свеч, засомневалась, направляясь к выходу, не разбудить ли ей Мармадьюка, но храп деда из-за двери свидетельствовал о крепком сне, и Берри решила не терять времени. Это будет ее… приключение, так? И никому в голову не придет сказать, что высокомерный Мэтью Корбетт не оценил бы ее порыв спасти его имущество.

Вот именно.

Берри вышла из дому на трескучий мороз и направилась, подсвечивая себе фонарем, по Квин-стрит туда, куда скрылся вор. Мелькнула мысль, что она выставит себя полной дурой, крадясь в зимнюю ночь за – скорее всего – Хадсоном Грейтхаузом, несущим одежду Мэтью, но все же… если никогда не делать глупостей, какой в жизни смысл? А если… если не Грейтхауз, то кто? Ладно, сейчас сама посмотрит и увидит. И докажет Мэтью, что она может быть надежной помощницей, а не обузой.

Впереди, совсем неподалеку, ближе к судам, что стояли в гавани, виднелись три фонаря. Берри замедлила шаг. Будь она зверем, она бы сперва понюхала воздух, не пахнет ли воровством, но увы, ей приходилось полагаться только на зрение. На всех перекрестках девушка останавливалась и тщетно высматривала зеленый фонарь констебля, но нет – все они расползлись кто куда поближе к теплу, и Берри Григсби в эту морозную полночь пришлось стать самой себе констеблем.

Она подошла достаточно близко, чтобы различить у причалов четыре фигуры. Одна из них принадлежала великану в разноцветной не то мантии, не то плаще и в чалме. Все они шли к ней спиной, шагая вдоль причала.

А третья фигура, в середине… да, так оно и было. Она узнала бы его походку где угодно. Он шагал скованно, все еще страдая от боли, и был завернут в какое-то серое одеяло. Мэтью шел за великаном, а за ним – незнакомец с узлом одежды под мышкой и с фонарем в другой руке. Направлялись к маленькой весельной лодке у причала.

Ей все это не понравилось.

Поднимался ветер, неся с собой ощущение льда. Или же она чувствовала, как лед касается ее сердца, потому что не сомневалась: Мэтью увозят против его воли. Она отчаянно оглядывалась, высматривая зеленый фонарь констебля, но даже лучика не было видно. В эту ночь она была предоставлена самой себе.

Как и Мэтью. Во всяком случае, так он мог думать. Его вели в лодку – достаточно вместительную для пяти-шести человек, если только один из них – не великан в чалме. Мэтью шел, опустив голову. Ну, как бы там ни было… а она не даст его похитить глубокой ночью неизвестным негодяям. Потому что только негодяи могут красть у нее мужчину, которого она любит!

Она двинулась вперед. Сперва шаг – осторожный шаг, потом еще шаги, быстрее, потому что время уходило, и Мэтью уже сажали в лодку, и в следующую секунду кто-то из похитителей готовился отдать швартовы, и весла уже вставляли в уключины, и…

– Мэтью! – окликнула она его прежде, чем началось это страшное путешествие, и громче, еще раз: – Мэтью!

Великан, стоящий покуда на досках причала, резко развернулся к ней. Мэтью встал – его лицо под синяками было пепельным. Двое других подняли фонари, чтобы поймать ее в перекрестье своих мерзких лучей.

– Назад! – крикнул Мэтью, чуть не поперхнувшись этим словом. – Назад!

– А! – спокойно и ровно произнес голос Сирки. Великан улыбнулся, стремительно сокращая разделявшее их расстояние в сорок шагов. – Мисс Верил Григсби, если не ошибаюсь?