Текст книги "Всадник авангарда"

Автор книги: Роберт Рик МакКаммон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 29 страниц)

– Располагая такими сокровищами – и не можете спать? – Мэтью понимал, что язык подводит его к краю обрыва, но чувствовал, что нужно еще чуть-чуть податься вперед. – Вынуждены таиться в собственном доме? Носить маску, передвигаясь по нему? Профессор… вы, я боюсь, совсем не так богаты и не так привилегированны, как вам хотелось бы. Потому что я, хотя и живу в молочной вдвое меньше этой комнаты, сплю отлично – почти всегда – и не чувствую нужды носить маску.

Фелл ответил негромко:

– А у вас, – сказал он, – таки есть яйца.

– Отросли, когда я пришел в эту профессию.

– Я могу сказать Сирки, чтобы он их отрезал, если решу, что они у вас выросли слишком большие и неудобные.

– Делайте что хотите, – сказал Мэтью, и говорил всерьез. Сердце у него успокаивалось, капельки пота на висках начали высыхать. – Ведь это ваш мир.

При этих словах профессор подался вперед:

– Хотите, расскажу вам немножко о моем мире, молодой человек?

Мэтью не ответил. Почему-то от этого вежливого, тихого голоса по спине пробежал холодок.

– Я расскажу, – решил Фелл. – Я вам говорил, что у меня был сын? Да, и что Темпльтон его звали, тоже упоминал. Очень хороший парнишка. Очень разумный. Любознательный. Почти такой же любознательный, как его отец. Вы мне действительно его напоминаете. Как я и сказал… такого, каким он мог бы вырасти, останься он в живых. Он, видите ли, погиб в двенадцать лет. В двенадцать лет, – повторил профессор с печальной страстностью, внутри которой угадывалась едва сдерживаемая ярость. – Был забит до смерти шайкой хулиганов по дороге в школу. Он, понимаете ли, не был бойцом. Был добрая душа, очень хороший мальчик.

Профессор замолчал и просидел какое-то время молча. Мэтью нервно кашлянул и изменил положение в кресле.

– Его портрет вы видели в витраже на лестнице. Утраченный мною Темпльтон. Отнятый кровавыми кулаками банды шестерых негодяев. Они его гнали по улицам как собаку, избивая для собственного развлечения, насколько я понимаю. Да, он был хорошо одет. Всегда во все чистое. И во всей лондонской толпе никто ему не пришел ему на помощь. Всем было наплевать. Обычное для лондонских улиц зрелище: что могут сделать – и делают – люди просто ради собственного удовольствия. И самое страшное, Мэтью, самое жуткое… это что у Темпля накануне возникло предчувствие смерти, и он просил, чтобы утром я проводил его в школу… но я был занят своими проблемами, и не мог отвлекаться на такие мелочи. У меня была своя работа, свои университетские дела. Вот я и сказал: Темпль, ты уже большой мальчик. И бояться нечего. Мы с твоей мамой уповаем на Бога, и ты тоже должен. Так что… давай, Темпль, школа тут близко. Дойдешь сам, сказал я. Потому что ты уже достаточно взрослый.

В сгустившейся тишине Мэтью попытался сказать:

– Я вам очень…

– Молчание, – сказал профессор тихим, но режущим шепотом, и Мэтью не решился вставить больше ни слова.

И они просидели какое-то время молча, профессор и решатель проблем. Слышно было, как плещутся внизу волны, медленно разбивая в клочья остров Маятник.

– Я… мне надо было что-то сделать, – прозвучал тихий и жуткий голос. – Чем-то облегчить страдания. Ведь так жить я не мог? И Тересса тоже не могла. Она была такая чувствительная, такая нежная… очень похожа на Темпля. Он почти целиком унаследовал ее характер, и внешне был похож на нее. Глядя на жену, я видел, что на меня смотрит мой мальчик. Но она все время плакала, и я не мог спать, и я знал… знал, что должен что-то сделать. Что-нибудь, чтобы облегчить боль.

Рука в перчатке поднялась вверх, почти коснулась лба и опустилась, трепеща, – как умирает подстреленная птица.

– У меня были деньги, отец оставил мне состояние. Он был здешним губернатором, я вам говорил? – Он дождался кивка Мэтью. – Губернатор Маятника и его порта, Сомерс-Тауна. Да, помню, я говорил. В общем… деньги у меня были. А деньги – это инструмент, вы это знаете? Они могут сделать все, что вы хотите. Мне тогда хотелось… хотелось получить имена тех шести тварей, которые забили до смерти моего сына. А потом… выйти на улицы, когда наступает ночь, в темные логова, где собираются эти твари, и я, удерживая внутри весь свой страх, входил в такие места, которые даже представить себе не мог год назад. У меня было достаточно денег – и дара убеждения, – чтобы набрать себе шайку бандитов. И щедро им заплатить за убийство шести мальчишек из моего списка. Младшему было четырнадцать, старшему семнадцать. Они и месяца не прожили. Но знаете… этого было недостаточно. Нет, – продолжал профессор, и это слово прокатилось звоном далекого похоронного колокола. – Страдание никуда не делось. И вот… я велел своей банде убить родителей этих мертвых уже тварей, затем их братьев и сестер, а также всех, кто жил с ними в этих вшивых трущобах. Это мне стоило больших денег, Мэтью. Но… оно того стоило. Я хотел, чтобы это произошло, и это сделали. И вдруг… вдруг оказалось, что у меня есть власть и репутация. Все улицы узнали, что я безжалостен, и совсем неожиданно у меня появились последователи. И вот я… тихоня, книжник, кабинетный ученый, оказался владельцем шайки… громил, как вы их назвали? Ну да, громил, которые хотели на меня работать. И среди них было несколько, выделяющихся из общей массы, которые дали мне необходимое образование и несколько хороших советов. Объяснили, что деньги можно зарабатывать, требуя дань с ломовиков и разносчиков, торгующих на улицах. Другими словами – создав свою территорию. Мою территорию, Мэтью. Сперва маленькую, потом больше. Потом еще больше, подчиняя себе заведения, работавшие куда раньше, чем погиб Темпльтон. – Голова под покрывалом кивнула. – Кажется, я очень хорошо умел убеждать. Умел создавать планы дальнейшей экспансии. Росла моя жажда знаний, но теперь уже не книжных. Я жаждал знать, как управлять людьми и тем самым управлять своей судьбой.

И все, что вы тут видите – и все, чего не видите – возникло из-за зверского убийства моего сына на лондонской улице, в те времена, когда вы еще были несмышленышем.

– И вот теперь, – закончил профессор гладким, ровным и наводящим ужас голосом, – вы здесь, передо мной.

Но молчание длилось и длилось, и наконец Мэтью прокашлялся, освобождая слова, застревавшие в горле, как колючки.

– Ваша жена. Что стало с Терессой? – решился он спросить.

– А, милая моя Тересса. Мой тихий ангел, которой я приносил клятву на всю жизнь у алтаря в красивой церкви. Она не могла идти туда, куда шел я. – Фелл помолчал минуту, будто стараясь подчинить себе ту единственную вещь, что не подчинялась ему: бурю в собственной душе. – После уничтожения всех их родственников я сказал ей, что между нами все кончено. Во мне больше не было любви к ней. Я слишком много видел в ней от Темпля. Каждый ее взгляд был мне уколом в сердце. Я не мог вытерпеть такого. И… я отослал ее прочь. И я помню. Очень живо это помню. Когда я сказал ей, что между нами все кончено, что я больше не хочу никогда в жизни видеть ее лица… что я стал иным человеком и иду иным путем, которым она следовать не может… у нее потекли не слезы, Мэтью. Потекла кровь. На потрясенном лице, которое я любил когда-то… появились две струйки крови, текущие из ноздрей. Медленно-медленно потекли.

А я, будучи уже другим человеком, смотрел на эту выступившую кровь, и думал… думал, какая струйка первой доберется до верхней губы.

Эти слова отозвались в мозгу у Мэтью долгим эхом. Профессор сложил руки на коленях, переплетя пальцы.

– Как я уже говорил, вы напоминаете мне моего сына. Я хочу сказать… такого, каким он мог бы быть. Вдумчивый молодой человек, который верит, что держит весь мир в кармане. Какой он был бы чудесный! А теперь слушайте. Завтра в два часа дня будет отчитываться Сезар Саброзо, а на четыре назначен доклад Адама Уилсона. Я уверен, что вы сможете воспользоваться ключом разумно и эффективно.

– Я проникну в их комнаты, – ответил Мэтью сдавленным голосом.

– Да! – сказал профессор, подняв палец. – Я бы хотел, чтобы вы ясно видели, кем я стал, Мэтью. Меня интересуют, конечно, любые формы земной жизни, но один из моих особых интересов – жизнь морская во всех ее проявлениях. Есть одна специализированная форма жизни, интригующая меня более всех прочих. Создание, которое можно бы назвать… пришельцем из иного мира. Или же… кошмаром, облеченным в плоть? Если желаете дальнейших озарений, в шесть утра у подножья главной лестницы вас встретит один из моих слуг. Пожалуйста, не опаздывайте. На этом я с вами попрощаюсь.

Мэтью встал – из уважения если не к этому человеку, то, в конце концов, к его положению хозяина. Он кивнул, так как голос пока еще не повиновался ему.

Профессор Фелл отпер дверь, приоткрыл ее и выглянул в коридор. Подождал секунду – возможно, кто-то был поблизости. Перед тем, как выйти, профессор, не глядя на Мэтью, сказал:

– Не провалите мое задание.

И ушел.

Мэтью запер за ним дверь. Он и не заметил, что руки у него стали дрожать. Подошел к умывальнику, плеснул водой в лицо. Несколько минут постоял снаружи на балконе, глядя на звезды в черном небе и слушая рокот волн.

Сам он тоже создание иного мира, подумал он. В этом мире ему места нет. Сердце его рвалось в Нью-Йорк, к друзьям, к обыденной жизни. Но чтобы он, Берри и Зед могли вернуться на эту твердую землю…

…он должен представить доказательство измены профессору Феллу – гроссмейстеру измен.

Это было почти непостижимо уму и невыносимо для души. Почти.

Мэтью набрал полные легкие соленого воздуха – не помогло.

Усталый, дошедший чуть не до полного отчаяния, он отвернулся от океана, едва не забравшего его жизнь, и потащился к кровати – искать эфирного утешения сна.

Глава двадцать шестая

От беспокойного забытья его пробудил тихий стук в дверь. Он помедлил, прислушиваясь. Да, постучали еще раз. Кто-то определенно хотел его видеть. А который час? Прищуренный взгляд на свечку-часы: почти два часа ночи. Так какого черта? – подумал Мэтью и сел на край кровати.

– Кто там? – спросил он, но ответа не последовало. Только постучали в третий раз: тук-тук-тук. Стучавший явно ждал, чтобы ему открыли. Мэтью снова хотел окликнуть его, но понял, что бесполезно.

Если бы человек хотел ответить, то уже ответил бы. Но… может, он просто не хочет, чтобы его голос услышали в коридоре. Или же, что куда серьезнее, кто-то из Таккеров (или они оба) желает закончить работу, начатую вчера. От этой мысли Мэтью взбеленился. Хватит с него этих рыжих хамов! Хотят от него чего-то – получат. Канделябром по черепу.

Мэтью встал, взял канделябр со свечой-часами, не обращая внимания на капающий на руку горячий воск, подошел к двери, отпер задвижку и чуть приоткрыл ее. Стоявший за дверью был в какой-то пелерине с капюшоном, освещенный золотистым светом от собственной свечи.

– Кто вы та… – начал Мэтью, но закончить вопрос не смог, потому что гость тут же задул свечу, толкнул дверь, задул свечу Мэтью, не дав разглядеть свое лицо, и припал к Мэтью губами. Точнее, припала – судя по форме тела под пелериной, это точно была она. Мэтью слегка отодвинулся и снова попытался заговорить, задать тот же непроизнесенный вопрос, но в бархатной темноте она напирала на него, уронив свечу на пол, прижимая его руки к бокам, и целуя его вновь и вновь. Кто бы она ни была, силы у нее хватало. Изящная и ловкая, подумал он. Тело ее напряглось, прижимаясь, будто переполненный резервуар земной страсти.

Наверняка это Штучка.

Он начал было произносить ее имя, но рот, прижатый к его губам, поглотил все слова прежде, чем они были сказаны.

Ночная гостья потащила его через всю комнату к кровати, показав этим, что индейцы видят в темноте не хуже кошек. Мэтью упал на эту кровать спиной, и девушка стала вести себя совсем не по-девичьи.

Началось раздевание Мэтью – если можно так назвать сдирание с него ночной одежды. И это была даже не его одежда – ее дал Сирки, и Мэтью подумал, что если ост-индский великан потребует свои вещи обратно, придется ему удовлетвориться лохмотьями, оставленными зубами и пальцами вест-индской девушки. Поспешность ее действий смешила, но и льстила тоже.

– Постой! – сказал он, ошеломленный такой скоростью воплощения желаний.

Второго «постой» он не успел сказать, потому что девушка зажала ему рот рукой и прикусила живот чуть южнее пупка. В лохмотьях ночной одежды, почти голый, Мэтью почувствовал, как его прижали к кровати и делают с ним, что хотят.

Она целовала его в губы, прихватывая ртом язык, потом стала целовать в горло. И что ему было делать в этот момент, как не лежать, принимая ласку? Он отвечал на поцелуи и был бы неблагодарным – да просто свиньей – если бы тело его не отозвалось. И оно отозвалось.

Под пелериной на ней ничего не было. Не было и времени на прелюдию – она оседлала Мэтью и охватила его с увлажненной легкостью разврата и торопливостью неодолимого желания. Он не противился, но когда попытался коснуться ее волос и лица под капюшоном, она еще сильнее прижала к кровати его руки.

Если бы кто-нибудь из ее племени попытался бить в барабан в такт движениям ее бедер, то в первую же минуту стер бы себе руки в кровь.

– Боже мой! – сказал Мэтью или подумал, что сказал. Он не мог сам этого понять, потому что его чувства летали по комнате бешеными кругами. Пускай завтра он не сможет ходить – отчаянный ночной спринт того стоил.

Она подалась вперед и резко прикусила ему губы. Очень резко и больно, – и Мэтью понял, что это вовсе не Штучка.

Ария Чилени.

Ну конечно! Женщина с холодной душой и животными потребностями. Эти потребности она сейчас и предъявляла, требуя от него удовлетворения – собиралась насладиться его телом, и на все остальное ей было плевать. Его это вполне устраивало. И пусть душа ее остается холодной, пока кое-что другое так горячо. Да, вполне устраивало.

Он решил отдать не меньше, чем получает, и стал встречать ее на полпути в каждом движении, и если бы этой скачке прибавить еще энергии, кости хрустнули бы от соударений. Зубы Мэтью стучали от неудержимой тряски, и он опасался, как бы глаза из черепа не выскочили. Женщина совсем забылась в пылу страсти, она терлась об него, вращая бедрами по кругу, по кругу, и Мэтью, который ничего подобного не испытывал после случая с помешанной на сексе нимфой Чарити Ле-Клер, мог лишь крепиться в этой камнедробилке, сдерживая грядущий взрыв, от которого мадам Чилени могла бы улететь, пробив потолок.

Но нет, нет… он должен выдержать этот штурм, сколько сможет.

И он послал мысль в далекий путь: вообразил, будто плывет в холодных глубинах океана, но в этой комнате пульсировал жар, и яростная стычка обещала, что вскоре подводному путешественнику придется всплыть из глубин.

Он опять попытался протянуть к ней руки, и снова они оказались прижаты к постели.

Тут ритм ее движений изменился, став чуть менее бурным, она наклонилась вперед и нежно поцеловала его в губы, и ее прикосновение всколыхнуло не очень далекое, но весьма приятное воспоминание.

Это была не Ария Чилени. Он понял, что это – Минкс Каттер.

Да. Сомнений не было. Хотя Мэтью и не поручился бы в том своей головой.

А они продолжали двигаться навстречу друг другу, совершая уже более нежные, но все еще мощные толчки, и рот ее припал к его губам, и ее язык бродил у него во рту. Минкс, чуть не назвал он ее по имени, но рот был слишком занят. Она целовала его, покусывала, а бедра женщины ходили по кругу, по кругу, крепко держа его в себе. Да, определенно Минкс Каттер. Может быть.

Проблема была в том, что он не мог дотронуться до ее лица или волос, а запахов не ощущал совсем. Разбитый и распухший нос надежно задерживал их на входе. И совершенно непонятно было, пахнет эта скачущая на нем женщина землей, огнем или пеной морскою. Попытался вдохнуть ее аромат – безуспешно.

А женщина опускалась на него все резче и резче, и стала постанывать таким голосом, который мог принадлежать любой из трех подозреваемых, и Мэтью совсем отчаялся понять, кто она. И наконец он дернулся ей навстречу в последний, решающий раз, и жар их слился и сплавился, и уже невозможно было держаться, и он полыхнул жарким белым пламенем, в глазах завертелись колеса цветного огня, и Мэтью излился в нее, сжимающую его все сильнее, издающую стоны страсти и удовлетворения, разжигающие Мэтью еще жарче. И когда он выдохся совсем, его загадочная любовница медленно вильнула бедрами по кругу последний раз, и наслаждение смешалось с болью, как и должно быть в любви.

Женщина слезла, прикоснулась к самому ценному инструменту Мэтью, поцеловав мокрый кончик и тут же отошла от кровати, не произнеся ни слова. Бесшумно открылась и закрылась дверь, и волнующий эпизод завершился.

– Черт побери, – прошептал Мэтью в темноту.

Темнота ответила – по-своему: едва заметно вздрогнул остров Маятник, будто огромный зверь шевельнулся во сне, и замок отозвался скрипучей симфонией потрескиваний, шорохов и щелчков.

Мэтью встал с постели. На трясущихся ногах дошел до двери, открыл, выглянул. Как он и думал, в коридоре никого не было. Штучка… Ария Чилени… Минкс Каттер. Кто же из них? Почему-то он подозревал, что так и не узнает этого никогда.

Он закрыл дверь, задвинул засов, снова зажег свечу-часы, оценив на глазок прошедшее время, и вернулся в постель – готовый ко сну и ко всему, что принесет ему утро в этом незнакомом новом мире.

Примерно в шесть часов Мэтью стоял одетый у подножья лестницы. Над морем восходило солнце, воздух был тих и день обещал выдаться теплым, даже жарким.

Через несколько минут появился черный слуга средних лет в напудренном высоком парике и ливрее цвета морской волны – судя по всему, таков был вкус профессора Фелла в выборе цветов и костюмов. Слуга был в черных кожаных перчатках и держал кожаную сумку того же цвета.

– Доброе утро, сэр, – сказал он Мэтью. Лицо его оставалось бесстрастным. – Соблаговолите проследовать за мной?

Мэтью пошел следом за ним к двери, располагавшейся за лестницей. Слуга провел его через ухоженный сад, где распевали на деревьях ранние птицы. Дорожка, обсаженная лиловыми и желтыми цветами, вывела к каменным ступеням, уходящим вниз по обрыву к морю.

– Ступайте осторожней, сэр, – предупредил слуга в начале спуска.

– Дэниел! – вдруг окликнул его чей-то голос. Дэниел и Мэтью остановились. К ним из-под деревьев направлялся еще один слуга. – Я сам отведу этого молодого человека вниз.

– Это было приказано мне, – ответил Дэниел.

– Я же знаю, что ты этого не любишь. – Нагнавший их слуга – или же он их тут поджидал? – был одет точь-в-точь, как первый, но выглядел на несколько лет старше, имел квадратную челюсть и глубоко посаженные глаза, глядевшие и печально, и целеустремленно. – Я сделаю это за тебя.

– Но ты ведь тоже этого не любишь.

– А кто любит? – спросил второй слуга, приподняв брови.

И протянул руку за сумкой.

Дэниел снял кожаные перчатки, второй слуга их надел. Потом из рук в руки перешла сумка. Дэниел испустил нескрываемый вздох облегчения.

– Спасибо, Джордж, – сказал он, кивнул Мэтью, отвернулся и направился обратно в замок.

– Сюда, сэр, – указал Джордж, начиная долгий и – как показалось Мэтью – крайне опасный спуск по мокрым от воды ступеням.

Внизу обрыва стоял деревянный помост, выдающийся в океан и располагавшийся настолько близко к воде, что самые большие волны хлопали по нему снизу. От него отходила широкая доска футов десяти в длину, нависшая над бурной водой, а на конце доски находился очень неприятного вида металлический шип, покрытый веществом, которое могло быть лишь запекшейся кровью. Мэтью заметил нечто вроде верха проволочной изгороди, обнажавшейся во впадинах между волнами, изогнутой в виде окружности диаметра в сто или больше футов. Что-то там внутри сидит, как в клетке, подумал он. Но что? У него под рубашкой выступил пот.

– Не соблаговолите ли оставаться на месте, сэр? – предупредил Джордж.

Он уже поставил сумку на землю и сейчас открывал ее замок, сделанный в виде бараньих рогов.

Мэтью был более чем рад повиноваться, потому что ветер, наполненный брызгами и без того хлестал в лицо.

Джордж осторожно заснул руку в портфель и вытащил за растрепанные волосы голову Джонатана Джентри. Мэтью безмолвно ахнул и сделал пару шагов назад. Лицо мертвой головы было серым с зеленым налетом на впалых щеках. Держа голову на вытянутой руке, Джордж подошел к шипу и сделал то, что Мэтью как раз-таки и боялся увидеть: насадил ее на шип, потом вернулся по той же доске и встал, глядя на океан.

Снял перчатки, бросил их с едва заметной дрожью отвращения в сумку, которую тут же застегнул. И стал ждать вместе с Мэтью.

– Что там такое? – решился спросить Мэтью, и голос его прозвучал на целую октаву выше чем обычно.

– Ценнейшее имущество профессора, – ответил Джордж. – Скоро он покажется. Пожалуйста, когда это произойдет, сохраняйте неподвижность.

– Не проблема, – ответил Мэтью, разглядывая синие волны и белые вихри пены внутри изгороди, которая наверняка была закреплена под водой многими футами цепей.

Ожидание длилось. Потом Джордж поднял голову и сказал:

– Приближается. Время завтракать.

И действительно, что-то поднималось из глубин. Мэтью видел всплывающее коричневое тело, обезображенное какими-то наростами, в кляксах водорослей. Джордж неподвижно стоял посреди помоста, и хотя мозг Мэтью умолял повернуться и драпать со всех ног от этого всплывающего кошмара, любопытство пересилило. Оно всегда умело победить чувство приближающейся опасности, и Мэтью рассудил, что когда-нибудь это доведет его до гибели.

Тело подвисло где-то под самой поверхностью океана, бурлящей волнами.

У Мэтью было ощущение, что перед ним колышется большая масса шевелящегося желе. Потом из зеленой пены высунулось щупальце, здоровенное, как ствол дерева, и потянулось вверх в поисках головы Джонатана Джентри. Мэтью не надо было повторно предупреждать, чтобы он не шевелился, потому что кровь будто застыла в жилах на солнцепеке, а мышцы превратились в куски тяжелой глины.

Щупальце потерлось о волосы отрезанной головы. Поднялось второе, облепленное моллюсками, окруженное розовато-зелеными присосками, пульсирующими и двигающимися будто по собственной воле. Оно тоже коснулось головы и стало ощупывать ее с мерзким предвкушением.

– Очень разумное существо, – сказал Джордж, понизив голос. – Изучает поданную еду.

Из воды поднялось третье щупальце, хлестнув, будто плеть, по направлению к помосту, потом снова скрылось. Два первых начали совместными усилиями снимать голову с шипа. Мэтью казалось, что сейчас он закричит и лишится рассудка.

С шелестом кожи по коже щупальца обернулись вокруг лица с разинутым ртом, сняли голову с шипа на доску. А потом быстро и жадно стащили ее вниз, к шевелящейся массе под волнами, и Мэтью будто услышал хруст черепа и треск лицевых костей под ударами клюва огромного и кошмарного осьминога – имущества и символа профессора Фелла.

Чудище снова скрылось в своем подводном логове. Уплыло вниз переливающееся коричневое тело, убрались хлещущие щупальца, и все исчезло.

– Обычно он ест конину, баранину или говядину, – предупредительно объяснил Джордж. Несколько излишне предупредительно. – Кажется, особое предпочтение отдает внутренностям и мозгам.

Джордж направился к Мэтью, отодвинувшемуся на самый край платформы.

– Вы очень бледны, сэр, – заметил он.

Мэтью кивнул, не особенно вникая в чужие слова. Ему подумалось, что в самых лихорадочных кошмарах доктору Джентри не могло присниться, что ему не только отпилят голову, но и мозг его станет деликатесом для глубинного чудовища.

Джордж подобрал кожаную сумку с таким видом, будто она была заразной.

– Мне велено сказать вам, сэр, – произнес он, – что ваша подруга в данный момент находится в доме Джеррела Фалько.

– Чего? – заморгал Мэтью.

– Ваша подруга, – повторил слуга. – Если не ошибаюсь, ее зовут Берри?

– Да, Берри.

Мэтью подумал, не спит ли он сейчас и не видит ли дурной сон из-за съеденной за ужином несвежей устрицы? Наверняка так и есть.

– В доме капитана Фалько. Его жена Шафран – моя дочь. Мне было сказано передать вам сообщение, и я, узнав, что вы будете сегодня утром здесь, вас подождал.

Мэтью пальцами правой руки потер шишки на лбу. Явно ему досталось по голове больше, чем он ожидал.

– У меня есть для вас карта. – Джордж сунул руку под ливрею и достал сложенный в несколько раз кусок бумаги с рваными краями. Протянул Мэтью. Тот стоял, тупо таращась. – Прошу вас, сэр, – сказал слуга. – Возьмите это и скорее уберите с глаз долой. Если ее кто-нибудь найдет и узнает, что вы получили от меня, то мне подумать страшно, что сделают с беднягой Джорджем. – Он бросил тревожный взгляд на вольер осьминога. – Прошу вас, сэр… спрячьте и никому не показывайте.

Мэтью переложил карту себе в куртку.

– Спасибо, – пролепетал он.

– Надеюсь, она вам поможет, – ответил Джордж, с достоинством отвешивая полупоклон. Подхватил кожаную сумку, уже безголовую. – Не соблаговолите ли пойти за мной по лестнице, сэр?

За запертой дверью своей комнаты Мэтью рассмотрел карту и запомнил ее в деталях, после чего сжег на свече, а пепел развеял с балкона в море. Дом Фалько находился недалеко от запретной дороги, ведущей в форт.

Что, во имя всех демонов из «Ключа Соломона», делает там Берри?

Надо было непременно найти способ до нее добраться, и в этом-то и заключалась проблема. И отыскать Зеда, конечно, тоже будет проблемой. А самой большой проблемой, грозно нависшей над ним, было то, что время неумолимо истекало.

Не провалите мое задание, – сказал профессор Фелл.

Мэтью начинало казаться, что вся эта история – сплошная цепь провалов.

Еще надо было обыскать комнаты Сезара Саброзо и Адама Уилсона, но конференция преступников близилась к концу, а все, что он пока что мог предъявить в качестве результата поисков, было мнение – инстинктивная догадка, как мог бы назвать ее профессор, – что Смайт и Уилсон ведут некоторое общение, о котором Феллу неизвестно. Вероятно, совместно озоруют или предаются низкопробным развлечениям. Но ничто не указывало, будто кто-то из них – предатель.

Так куда же теперь двигаться?

В восемь его будет ждать в конюшне Минкс Каттер. Хочет что-то ему показать там, где играют киты. Если она сможет достать ему лошадь, то хорошо. Если нет – пешком он точно в такую даль не пойдет. Днем, во всяком случае. Но когда наступит ночь, придется, наверное, идти ловить Берри. Если удастся выбраться из замка так, чтобы никто не видел.

Ровно в восемь часов Мэтью подошел к конюшне и увидел, что Минкс стоит на дороге с двумя лошадьми – снова Эсмеральдой и Афиной. Лошади были оседланы и готовы. Сама Минкс была одета в коричневые бриджи, сапоги для верховой езды и черный жилет поверх светло-синей блузки. Мэтью не знал, что ей сказать (не спрашивать же: «Простите, не вы приходили сегодня ко мне заполночь?»), так что не сказал ничего. Если бы он ожидал, что она вдруг встретит его всплеском чувств, то был бы весьма разочарован. Минкс одним прыжком вскочила в седло и спокойно ждала его приближения, держа поводья Афины.

– Доброе утро, – сказал он. Дрогнувшим голосом? Да, несколько. Минкс смотрела на него пристальным, даже отчасти обвиняющим взглядом. – Как ты смогла достать мне лошадь?

– Сказала, что мне нужны две лошади – для себя и для моего спутника. Меня не спросили, кто это, а я не стала говорить. Ты готов?

Вместо ответа он взял поводья и сел в седло Афины.

– Твой нос чувствует себя лучше? – спросила она, когда они тронулись в путь.

– Опухоль уже спадает. Я кое-как могу им дышать.

– И спалось хорошо?

Мэтью не был уверен, что в вопросе прозвучал тот подтекст, который ему послышался.

– В общем, спал, – ответил он.

– Вот и славно. Мне надо, чтобы сегодня ты был поживее.

Сказать, что он здоров как бык, было бы явным преувеличением, но Мэтью решил не спорить.

Вслед за Минкс он выехал на дорогу к Темпльтону, направляясь прочь от конюшни и замка. Солнце пригревало сильнее, небо голубело, и яркие птицы летали кругами над парадизом Фелла.

Доехав до обрыва, куда привозила его Минкс в первый день, они увидели, что киты уже всплывают среди волн, разбрызгивая в воздухе белую пену и гоняясь друг за другом в игривой, но нежной страстности.

Минкс спешилась и подошла к краю, наблюдая за парадом левиафанов. Мэтью тоже слез с лошади и встал рядом. Вместе они стояли под жарким яростным солнцем, а гигантские создания ныряли и вновь выныривали, хлопая хвостами как флагами огромных серых кораблей.

– Правда, красивые? – равнодушным голосом сказала Минкс.

– Да, – устало ответил Мэтью.

Она обернулась к нему. Золотистые глаза на лице, исполненном силы и красоты, будто горели огнем.

– Поцелуй меня, – сказала она.

Он не стал ждать второго приглашения. Ну, вот, значит, кто на самом деле приходил к нему ночью. Мэтью шагнул вперед, поцеловал ее, и она приняла поцелуй, прижавшись к Мэтью всем телом, и тут он почувствовал у себя под подбородком нож, упирающийся в горло. Когда Минкс отодвинулась, пламя в ее глазах стало пожаром.

– Ты очень хорошо целуешься, Мэтью, – сказала она, – но ты никак не Натан Спейд.

Может быть, он что-то промямлил. Уж точно он сделал глотательное движение, хотя лезвие упиралось в адамово яблоко. Пот так и хлынул изо всех пор.

– Никак не Натан Спейд, – повторила она. – И зачем же ты им притворяешься?

Он решился прокашляться, хотя острие упиралось в горло. Нет, не решился.

– Я полагаю, – сказал он с геркулесовым усилием, которое могло бы произвести впечатление даже на Хадсона Грейтхауза, – что ты ошибаешься. Я…

– Мэтью Корбетт, – перебила Минкс, недослушав. – Понимаешь, я знала Натана Спейда. Я любила Натана Спейда. И ты, как я сказала… никак не Натан Спейд.

Где-то в самых глубинах души он нашел в себе силы собраться – с приставленным к горлу ножом. Быть поживее? Ладно.

С легкой улыбкой он спросил:

– Ну вот совсем ни чуточки?

– Ни даже на кончик ногтя твоего мизинца.

– Ой, – сказал он. – Это меня ранит.

– Что это? Нож?

– Нет, ранены мои чувства. – Он отчетливо ощущал крутой обрыв над игрищем китов. – Ты привела меня сюда, чтобы показать, как легко могла бы меня убить и избавиться от тела?

– Я тебя сюда привела, чтобы никто нас не выследил и не подслушал. Ты же Мэтью Корбетт?

– Вы… вы ставите меня в затруднительное положение, мадам.

– Тогда я сама за тебя отвечу. – Давление ножа на шею Мэтью не ослабевало. – Конечно, я с первого взгляда знала, что ты не Натан. Мы с ним были любовниками в Лондоне – вопреки правилам профессора, как ты, быть может, знаешь. Но я не подозревала, кто ты, пока не увидела твоей реакции на слова Адама Уилсона про убийство Мэтью Корбетта. Чуть вино не пролил. Вероятно, это заметила только я. И тогда я поняла, кто ты. И поняла, зачем ты здесь.