Текст книги "Всадник авангарда"

Автор книги: Роберт Рик МакКаммон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 29 страниц)

Глава вторая
ЛУЧШИЙ СПЕЦИАЛИСТ

Черная карета с сиденьями дорогой красной кожи погромыхивала вдоль дороги. Ветер нес с запада холодный дождь, земля и деревья стали покрываться льдом. Мэтью погода не волновала – карета была надежно закрыта, освещена собственной лампой со свечой, закрепленной на стенке рядом с головой Мэтью, но он все же ощущал тяжесть туч, нависших над Нью-Джерси. Напротив подремывал Джаспер Оберли – тряска ему не мешала. От погоды страдал лишь кучер, но он так завернулся в свои одежки, что видны были одни глаза, да и те щурились за обледенелыми очками.

Четверка лошадей иногда оскользалась на опасных наледях, но оступившийся конь тут же пускал клуб пара, фыркая, восстанавливал равновесие, и устремлялся вперед в сгущающейся тьме.

– И все-таки, – сказал Мэтью, покачиваясь взад-вперед вместе с каретой, на швах которой потрескивал лед, – лорд Мортимер не может верить, будто Смерть явится к нему в человеческом облике.

Слуга открыл глаза и уставился на Мэтью незамутненным взглядом бодрствующего человека – будто вовсе не он только что клевал носом.

– Будь это так, мистер Корбетт, вы бы здесь не сидели.

– Это же бред! Вызванный, без сомнения, его состоянием.

– Он близок к концу, верно, однако ум его ясен.

– Гм! – Мэтью нахмурился, глядя на желтый свет лампы. – Должен признаться, у меня такое ощущение, будто я граблю умирающего.

– Лорд Мортимер может себе позволить быть ограбленным. Слишком многих ограбил он сам.

В ответ на это достаточно циничное утверждение Мэтью промолчал. Похоже было, что Оберли в одно и то же время и предан своему хозяину, и вместе с тем осуждает его.

– На чем разбогател лорд Мортимер? – спросил Мэтью.

Глаза слуги снова закрылись. Секунд десять ответа не было.

– На многом, – наконец, сказал он. – Шахты, копи. Строительство. Лес. Верфи. Ссудные кассы. Иными словами, он составил не одно состояние, а несколько. И свое богатство держит железной рукой, потворствуя своим желаниям.

– Эгоист, – предположил Мэтью.

– Он назвал бы себя эгоцентристом. Мне думается, что у него способность… – повисла пауза, пока слуга подыскивал подходящее слово. – Использовать других людей во благо своих идеалов.

Мэтью замолчал, решив оставить в покое и Джаспера Оберли, и обсуждение его хозяина. Карета между тем тряслась по каменистой дороге, леденящий дождь хлестал по черным оконным шторам, и решатель проблем ощущал гнет мороза и снежной бури – сочетание весьма коварное. В какой-то момент он почувствовал, как колеса заскользили влево, и на пару секунд поддался ужасу, но лошади потащили карету дальше. Мэтью заметил, что судорожно вцепился пальцами в колени. Наверняка останутся десять синяков. Да, трудно соблюдать спокойствие в ночь, когда где-то поблизости бродит Смерть. Но это тяжкое худо тоже было не без добра: на какое-то время Мэтью повезло скрыться от двух теней, вошедших в его жизнь и не желающих уходить: от дьявольски мужественно-привлекательного доктора Джейсона Мэллори и его красавицы-жены Ребекки. Эти двое все время следовали за ним по пятам. Куда бы Мэтью ни направлялся – к Салли Алмонд, в церковь Троицы, в «Галоп» или же просто шел из своего жилища – бывшей молочной – в свой же офис, рядом непременно появлялись эти двое, загадочными взглядами провожая его движения. Мэтью помнил о приглашении четы Мэллори пожаловать к ним на ужин, что было как-то связано с одним профессором преступного мира, но…

Чего они хотят на самом деле?

Единственное, что Мэтью знал наверняка, – со временем это выяснится.

Протерев глаза, он увидел, что они все еще едут по лесной дороге, ухабистой и, судя по всему, малоразъезженной. Лошади проявляли настоящий героизм – передвигаться в такую лютую ночь да еще и тяжесть волочить! Внезапно дорога свернула к крытому мосту, перекинутому через текущую воду – по этому дубовому мосту, очевидно, и был назван город,[4]4
  Оук-Бридж (Oak Bridge) – дубовый мост (англ.).


[Закрыть] – и копыта загрохотали, отдаваясь эхом между настилом и крышей. С обоих боков мост был открыт, если не считать дощатых перил, на неструганных досках которых виднелись наросты льда.

В такую погоду, подумал Мэтью, хороший хозяин собаку из дому не выгонит. И Смерть тоже не станет болтаться в морозную ночь под открытым небом.

Сразу за мостом размытой полосой промелькнул город. Мэтью вроде бы заметил несколько лавок, какие-то беленые дома, церковь, кладбище, конюшню, таверну с освещенными окнами и длинное здание с трубами – нечто вроде мастерской или фабрики. Как бы там ни было, а город вынырнул и в следующую же секунду скрылся.

Карета ехала дальше. Джаспер Оберли проснулся и тоже посмотрел в окно.

– Уже недалеко, – заверил он Мэтью в ответ на вопрос пусть не прозвучавший, но напрашивающийся, поскольку даже в карете с мягкой обивкой на такой каменистой дороге заднице изрядно доставалось. А в данной ситуации Мэтью и правда чувствовал себя последней задницей.

Да впридачу грабителем старика, пусть даже Оберли считал самого лорда Мортимера старым разбойником.

Карета свернула и пошла в атаку на крутой подъем. Атака, однако, захлебывалась – Мэтью и слышал, и ощущал, как скользят колеса по обледенелой щебенке и как лошади из последних сил стараются повиноваться кнуту, хотя их копыта разъезжаются в разные стороны.

– Но! Но! – орал кучер из-под своих одежек. Щелкал кнут, карета сотрясалась, но не двигалась с места. Наконец кучер прекратил борьбу и сдал назад – Мэтью понял это по тому, что карета соскользнула по круче, и когда остановилась, раздался глухой стук острого конца тормоза, всаженного в мерзлую землю – насколько глубоко можно было его всадить.

– Н-ну, – сказал Оберли тоскующим голосом, – похоже, что мы…

– Не забраться нам в такую мерзкую гололедицу! – В окно втиснулась закутанная голова кучера, слегка напугав пассажиров. – Лошади не тянут!

– Похоже, что мы прибыли, – закончил Мэтью фразу Оберли. Кучер убрал голову и занялся лошадьми, насколько это было возможно.

Закутавшись в плащ от злобных укусов холода и подхватив кожаную сумку с вещами на два дня, Мэтью пошел вверх вслед за Оберли. Под ногами захрустел наст, ледяной дождь, усиливаясь, чаще забарабанил по закругленным полям его треуголки. Ботинки скользили, и не раз Мэтью был очень близок к тому, чтобы в буквальном смысле ударить лицом в грязь.

Поднявшись на вершину холма, он увидел за деревьями большой – даже можно было бы сказать «огромный» – особняк. Светилось несколько окон, но немного, а остальные были абсолютно черны. Из остроконечных крыш торчали с десяток каминных труб, но дымили только две.

Если можно сравнить здание с живым существом, то это было явно издыхающее чудовище. Подойдя ближе, решатель проблем увидел окружившие особняк сухие деревья, мокрые черные камни, затененные коричневой паутиной сухих безлиственных лиан, будто сплетенной пауком чудовищных размеров. Мэтью подумал, что одну ночь в таком доме он еще согласится провести, но две? Спасибо, нет.

Они подошли к входной двери. Оберли дважды стукнул дверным молотком, выполненным в виде куска угля. Продолжал литься ледяной дождь, покрывая коркой плащ Мэтью. Наконец изнутри отодвинули засов, дверь открылась, и выглянула худощавая женщина с тугим пучком седых волос и грустными, но настороженными глазами. Она была в черном платье с серой оборкой, и в руке держала тройной подсвечник.

– Я привез гостя, – сказал Оберли.

Это простое объяснение, похоже, сказало женщине о многом. Служанка с лицом, похожим на сморщенный кошелек, кивнула и отступила в сторону, освобождая проход.

– Позвольте, сэр, я отнесу? – предложил слуга, вышедший вперед из мрака с собственной свечой, забирая у Мэтью сумку с вещами. Еще он помог Мэтью снять плащ, принял треуголку и удалился.

– Как он, Бесс? – спросил Оберли, когда дверь закрыли и снова задвинули засов.

– Уходит, – ответила женщина, выдавив это слово сквозь щель тонких сухих губ.

– Тогда мы пойдем к нему. Так ведь, мистер Корбетт?

– Да.

Разве у него был выбор?

– Бесс, сделайте мистеру Корбетту горячий чай. И, пожалуй, тарелку кукурузных лепешек с ветчиной. Уверен, что наш гость проголодался. – Женщина ушла из прихожей, а Оберли взял со стола оловянный подсвечник с горящей свечой и сказал: – Прошу пожаловать за мной.

Это прозвучало не как приглашение, а как призыв к выполнению мрачного и трудного долга.

Вслед за Оберли Мэтью прошел через коридор, уставленный рядами доспехов. В шлемах и нагрудниках отражалось пламя одинокой свечи. Мэтью подумал, что подобная стальная одежда защищала прикрытое ею тело от рубящих и режущих ударов, но телу лорда Бродда Мортимера сейчас помочь не могла бы. В доме ощущалась гнетущая тяжесть болезни, какая-то безнадежность, и Мэтью чувствовал, как она заражает его самого.

Трудно было не заметить головы лосей и диких кабанов на стене, выставку перекрещенных клинков и коллекцию мушкетов под стеклом. Когда-то лорд Мортимер был охотником, человеком стремительного действия. Но сейчас насмешливо тикали в углу большие напольные часы, и каждая секунда его жизни уходила с отчетливым щелчком, громким, как выстрел.

Коридор расширился, открываясь на лестничную площадку. Мэтью вышел туда вслед за Оберли. Слуга повернул ручку двери, и Мэтью за ним вошел в спальню, где даже самый деликатный свет раздражающе резал глаза.

По периметру комнаты горели несколько свечей. Она была весьма просторна, на полу лежал красный ковер с золотой каймой. Мебель стояла темная и тяжелая, потолок был высок, балки открытые, и с них свешивались флаги с эмблемами, очевидно, различных торговых предприятий лорда.

Стены украшали большие картины. Вот трехмачтовый корабль борется с волнами на фоне лунного неба, вот четверо джентльменов увлеклись какой-то карточной игрой, и на столе перед ними – груда золота. Кровать на четырех столбах стояла так далеко от двери, что, казалось, требуется карета, чтобы к ней доехать. А возле кровати помещалось черное кожаное кресло, освещенное свечами, и из этого кресла навстречу вошедшему за Оберли Мэтью встал человек с серебристыми волосами и в сером костюме.

– Доктор Захария Баркер, – представил его Оберли. – Последние дни он неотлучно находится при моем господине.

Мэтью и Оберли приблизились к кровати. Баркер, мужчина лет шестидесяти на вид, в очках с квадратными линзами, обладал худощавой фигурой и прямой осанкой. Его серебристые волосы рассыпались по плечам. У него была резкая челюсть и прозрачные голубые глаза человека с разумом юноши. Не местный врач, решил Мэтью. Скорее всего, из Бостона, а возможно, привезен сюда из самой Англии.

– Добрый вечер, – сказал Баркер, кивая Мэтью и одаривая его пытливым, но вместе с тем доброжелательным взглядом. – А вы?..

– Мэтью Корбетт, к вашим услугам. – Мэтью принял его руку и ощутил силу, которая лет десять назад могла бы любого человека поставить на колени.

– Ага. Приехали из Нью-Йорка противостоять Смерти, я полагаю?

– Если я правильно уяснил свою задачу, то да.

– Что ж, да будет так. – Быстрый и резкий взгляд на Оберли. – Чушь и невероятный стыд, но уж что есть.

– Корбетт? – И снова: – Корбетт?

Прошелестевший его имя голос звучал как сухие камыши на ветру. Как одинокое эхо в пустой комнате. Как постукивание костей на дне пустой суповой миски. Как самая грустная нота, исполненная на скрипке, как тихий скулеж перед всхлипыванием.

– Ответьте лорду Мортимеру, – предложил доктор Баркер, кивнув в сторону кровати.

Мэтью пока еще не взглянул на кровать, оттягивая этот момент, сколько мог. Хотя он знал, что там, между простыней и красным покрывалом, есть нечто, мозг еще не дал глазам разрешения это видеть.

Сейчас он повернул голову на несколько дюймов влево и посмотрел на богача. Может ли плоть, мышцы и жилы расплавиться, но при этом продолжать цепляться за кости? Может ли кожа превратиться в вязкую жижу, блестящую, усеянную темными пятнами, как начинающая гнить переспелая груша? Видимо, да. На измененной коже – язвы под повязками, причем настолько большие, что их не прикрыть ни пластырем, ни целительной материей. Много – не сосчитать.

Лорд Мортимер, очевидно, сильно сдал со времени последней охотничьей экспедиции, потому что таким иссохшим палочкам никак не удержать мушкет или даже горсть мушкетных пуль, а обтянутым кожей ногам скелета не вынести даже теперешний невесомый каркас. Паучьи руки сложены на груди, выше – извитые вены на морщинистой шее и мертвенное лицо с седой щетиной бороды. На этом лице нос был готов провалиться внутрь, губы побелели от какой-то мази, предназначенной для смягчения боли от свежих красных ранок в углах рта, а из-под кочек редких белых волос и покрытого испариной лба с ужасом и надеждой уставились на Мэтью два глаза. Левый – темно-карий, правый скрылся под светлым перламутром бельма.

Запах болезни, ощутимый еще на входе в комнату, здесь усиливался так, будто под самый нос подсунули тарелку с гнилым мясом. Разглядывая руины лица лорда Мортимера, Мэтью забеспокоился, что такого запаха может не выдержать долго. Мелькнула ужасная мысль, и впилась занозой: не так ли и ему придется заканчивать свои дни? Не дай Бог хоть один миг прожить в виде такой развалины, источающей вонь болезни, мочи и кала, будто зеленым ядовитым туманом повисшую вокруг кровати.

– Помогите мне, мистер Корбетт, – прошептал богач. – Я знаю, что это в ваших силах.

Мэтью не сразу обрел голос.

– Я сделаю все, что смогу, сэр.

Что именно? – спросил он себя. – Хладнокровно ограблю вот этого смертника?

– Что смо-ожете, – передразнил Баркер. – Оберли, я протестую против такого… издевательства. Ехать в Нью-Йорк, чтобы привезти сюда этого мальчишку? Да вы посмотрите на него! Желторотый, как только что вылупившийся птенец!

– Захария! – Даже в самом конце жизни лорд Мортимер умел призвать в свой голос отдаленные раскаты грома. – Я доверяю Оберли. Он сделал то, о чем я просил – привез сюда наилучшего специалиста. – Старику пришлось сделать паузу, чтобы вдохнуть воздуха – если этот мучительный и шумный процесс можно было так назвать. – Ваши возражения мне известны. Они учтены.

– Бродд, это же фарс! Платить кому бы то ни было за…

– Ваши возражения, – не дал договорить лорд Мортимер, – учтены.

А этот голос прозвучал громом далекой канонады и заставил доброго доктора опустить глаза и уставиться на сияющие черные ботинки, а затем – на хорошо ухоженные ногти.

– Мистер Корбетт! – произнес умирающий. – Мне нужно только, чтобы вы здесь были. Помогли мне… дали мне время. Переговорили со Смертью от моего имени… когда она придет к моей двери.

– О Боже! – сказал доктор, но прикрыл рот рукой, заглушая собственную речь.

– А Кристина приедет. – Лицо опустилось в кивке головы. – Да, я думаю, она сегодня появится. Думаю… она приедет.

– В такую погоду, сэр? – Оберли подошел поправить покрывало. – Весьма скверная погода. Не уверен, что мисс Кристина…

– Она приедет, – сказал лорд Мортимер, завершая дискуссию.

При всей своей немощи богач все еще распоряжался в собственном замке.

– Да, сэр.

Оберли повел себя как безупречно вышколенный слуга: лицо торжественное и мрачное, – верный пес, знающий свое место. Он отодвинулся и остался стоять на почтительном расстоянии – на случай, если понадобится хозяину.

Шевельнулась костлявая рука – мучительно, медленно. Она поднялась, дрожа, и поманила лучшего специалиста поближе.

– Доктор Баркер, – сказал умирающий Мэтью Корбетту, – не верит. Он не знает того… что знаю я. – Единственный глаз мигнул. В его центре все еще держалась красная искра огня. – Вы слушаете?

– Слушаю, сэр, – был уверенный ответ.

– Смерть придет сюда в облике человека. Как было… с моим отцом. И с дедом… тоже. Да. Я в этом не сомневаюсь.

Мэтью ничего не сказал, потому что никаких слов от него не требовалось. Он заметил стоящий возле кровати докторский саквояж, разложенные инструменты, флаконы с зельями, пакетики трав, мази, какие-то загадочные баночки. Увы, ни рука человека, ни медицинские средства, составленные врачом из самого Лондона, не могли остановить приближение рокового момента. И Мэтью, слушая затрудненное дыхание лорда Мортимера, подумал, что этот момент уже близок.

– Послушайте, – донеслось со стороны кровати, будто инстинкт чтения чужих мыслей нисколько не ослабел у старика с тех давних пор, когда он, богоподобный, решительно шагал по просторам предпринимательства. – Слушайте, говорю вам! Смерть пришла за моим отцом в образе человека. И мой отец видел, как то же самое произошло… с его отцом. Папа мой… – выдохнул умирающий. – Всегда был так… так занят.

– Бродд, вам нужно отдохнуть, – сказал доктор.

– Отдохнуть? Какого черта?

Сказано было с большим пылом, и какое-то время лорду Мортимеру пришлось дышать медленно и ровно, чтобы – насколько понимал Мэтью – продолжать удерживать себя в этом мире.

– Мистер Корбетт! – заговорил больной, когда снова смог. – Я видел, как… когда мой отец умирал… в комнату вошел человек. Мне было десять. Человек молодой… хорошо одетый. Он пробыл там недолго, и когда вышел, отец… уже умер. Знал ли его кто-нибудь, этого человека? Знал хоть кто-то, откуда он? Нет. Я стоял снаружи… под дождем… а он прошел мимо. И, взглянув на меня, улыбнулся… и я понял, я знал, что это сама Смерть прошла мимо меня. И мой отец знал о приходе этого человека. Да-да, я много раз слышал, как он рассказывал… что в комнату его отца вошел такой же человек. Молодой, хорошо одетый. Уверенный в себе, сказал отец. И ушел… никто не видел ни кареты, ни лошадей. И точно так же было, когда умирал он сам. Тот же самый человек, который… очень скоро будет здесь. – Рука потянулась к рукаву Мэтью. – Вы должны с ним переговорить. Выторговать для меня немного времени… помириться с Кристиной.

Голос едва не прервался всхлипами, но лорд Мортимер взял себя в руки.

– С моей дочерью, – добавил он слабым голосом, теряя нить повествования. – Я должен увидеться с дочерью.

– Погода, сэр, – напомнил Оберли, подходя чуть ближе. – Совершенно отвратительная погода.

– Она приедет, – прошептал лорд Мортимер, проваливаясь в забытье. Силы оставляли его. – Я знаю, что приедет… как бы ни было трудно ей сюда добраться.

Мэтью посмотрел на Оберли – тот грустно покачал головой. Взглянул на доктора Баркера – тот пожал плечами. Длинные окна на противоположной стороне комнаты были закрыты тяжелыми красными шторами. Мэтью подошел к одному из них, отвел штору, выглянул. Окно заледенело, и за ним ничего не было видно, кроме темноты. Сзади кто-то подошел, и Мэтью сразу определил, кто.

– Может ли она сегодня приехать? – тихо спросил Мэтью. – Она ведь живет в шести милях отсюда? Для такой погоды – расстояние немалое. – И Мэтью подумал, что сам ответил на свой вопрос. – Возможно, она приедет завтра.

– Да, конечно, – ответил Оберли. – Но тогда может быть уже поздно.

Мэтью кивнул. Конечно, Бродд Мортимер – человек недюжинной силы и целеустремленности, но его время на исходе.

Он снова вернулся к кровати, и тут услышал далекий, гулкий стук.

Еще один. И еще.

Это же стучит кусок угля! Дверной молоток. Кто-то приехал.

Лорд Мортимер внезапно приподнялся на локтях. Блестящее испариной изъязвленное лицо исказилось мукой. Единственный глаз устремился на Мэтью.

– Умоляю вас! – Но даже в мольбе голос был суров. – Сделайте, как я прошу. Если это моя дочь, проведите ее прямо ко мне! А если он… ради Господа Бога прошу вас: уговорите его дать мне еще пару часов!

– Сэр, я…

– Умоляю, идите же туда скорее! Прошу вас!

– Хорошо, – сказал Мэтью. – Уже иду.

Он отвернулся от кровати умирающего богача и двинулся к выходу. Неожиданно рядом с ним оказался доктор Баркер и шепнул на ухо:

– Чахотка лишила его разума. Вы же это понимаете?

– Я понимаю, что мне заплатили за определенную работу. И я выполню ее со всей возможной тщательностью.

Мэтью приблизился к двери. Оберли со свечой в руке подошел сбоку и открыл ее. Вдвоем они двинулись вниз – встречать позднего гостя.

Глава третья
ГРЕХИ И МЕРЗОСТИ

Когда они спускались по лестнице, начали бить напольные часы. С последним, девятым ударом Оберли остановил Бесс, направлявшуюся к двери, и Мэтью сам отвел засов и открыл ее. Немедленно юношу полоснул ледяной дождь, гонимый пронизывающим ветром.

– Я приехала, – заявила фигура в черном плаще с капюшоном, – чтобы повидаться с ним.

– А… прошу вас! – Оберли, загоревшись энтузиазмом, отодвинул Мэтью в сторону. – Входите же, мисс Кристина. – Она переступила порог, дрожа от холода. Оберли закрыл за гостьей дверь. – Позвольте ваш плащ?

– Нет, благодарю. – Она покачала головой. – Очень холодно. Пока нет.

– Есть чай и горячие лепешки, – предложила Бесс.

– Ни есть, ни пить не хочу. – Кристина Мортимер говорила резкими напряженными фразами. – Я желаю только покончить с этим… и потом сразу отправлюсь домой.

– Я бы выпил чаю, с вашего позволения, – попросил Мэтью. – Если можно, с сахаром.

И он сосредоточил все свое внимание на дочери богача, которая потирала плечи, будто отчаянно хотела втереть в них хоть сколько-то тепла.

– Замерзла на века, – сказала она. Глаза – такие же карие, как у отца, – оглядывали вестибюль. – Боже мой, что я делаю в этом доме?

– Вы поступаете так, как должно поступить, – ответил ей Мэтью.

Кристина взглянула на него с недоумением, будто увидела впервые, будто только что он был всего лишь тенью, едва заметной при свече. Она нахмурилась, свела каштановые брови:

– Кто вы такой?

– Меня зовут Мэтью Корбетт. Я приехал из Нью-Йорка.

– Мне это ни о чем не говорит. Откуда вы знаете моего отца?

– Он нанял меня.

– С какой целью, сэр?

Скрывать не было смысла.

– С целью обмануть смерть. Точнее… упросить ее предоставить вашему отцу толику времени, чтобы поговорить с вами.

– А… эта история. – Кристина улыбнулась одной стороной лица, едва заметно, но с явным презрением. – Вы здесь, следовательно, по поручению сумасшедшего?

– Поручение есть поручение.

– Хм. – Они будто оценивали друг друга. Кристина Мортимер сбросила капюшон – наверное, чтобы Мэтью было лучше видно, с кем он имеет дело. Густые рыжеватые волосы спадали волнами на плечи. Лицо бледное, подбородок твердо выражен, глаза смотрят пристально. Среднего роста, крепкого сложения – гордая целеустремленность, непробиваемая стена. Что-то в ней заставляло Мэтью нервничать. Казалось, что эти отец с дочерью способны размолоть между собой весь мир, как два жернова. Ее глаза смотрели на Мэтью, не отрываясь. – Вам не кажется, что вы занимаетесь ерундой, сэр?

Бесс принесла глиняную кружку с чаем. Мэтью отпил и только тогда ответил:

– Мое мнение здесь не играет ни малейшей роли. Мнение вашего отца – лишь оно важно.

– Понимаю. – Женщина начала снимать черные перчатки, потом моргнула и словно бы передумала. – Замерзла, – сказала она тихо. – Не надо было мне выходить сегодня.

– Благодарение Небесам, что вы приехали, – отозвался Оберли. – Не желаете ли чаю – согреться?

– В этом доме нет тепла, – последовал ответ. – Я страдала бы здесь от холода даже с огнем в животе.

– Но вы здесь, – сказал Мэтью, и она снова посмотрела на него тем же пронзительным и беспокоящим взглядом. – Чтобы приехать, вы не побоялись стихии. Значит, вам как минимум интересно, что хочет сказать ваш отец.

Она помолчала. Еще раз открыла и закрыла рот. Наклонила голову набок.

– Стихии, – повторила она словно взвешивая какую-то постороннюю мысль. Потом добавила: – Да. Прошу прощения, мои мысли несколько… – Она встряхнула головой. – Не люблю этот дом. Я проходила мимо, при свете дня. И тогда он меня печалил. А ночью просто… – Она провела по своему горлу рукой в перчатке. – Просто ранит.

– Пойдем ли мы к лорду Мортимеру? – спросил Оберли тихим голосом, в котором слышалось ожидание.

– Да. Конечно. Я здесь… не знаю, надолго ли, но я здесь.

– Я думаю, на достаточный срок, чтобы отдать дань уважения умирающему? – предположил Мэтью.

– Уважение, – повторила она с неприязнью. – Вам, сэр, стоило бы задуматься о смысле этого слова. Отведите меня к нему, – велела она слуге.

Они двинулись к лестнице.

– Ваша лошадь преодолела подъем? – спросил Оберли.

– Моя лошадь? – В бликах свечи было видно, как Кристина наморщила лоб. – Она… думаю, она убежала. – Глаза ее стали непрозрачны, как заледенелое стекло. – Я пыталась… поймать повод, но… нет, наверное, она убежала.

Оберли и Мэтью обменялись быстрыми взглядами.

– Мисс, вы хорошо себя чувствуете? – спросил Оберли.

– Я себя чувствую… не знаю. Наверное… не надо было мне сюда приходить. Это все неправильно.

Она остановилась у подножья лестницы, посмотрела вверх, и Мэтью увидел, что женщину бьет дрожь.

– Все будет правильно, – сказал он.

– Все неправильно, – повторила она с той же убежденностью в голосе. – Неправильно. Все. – Она поднесла руку ко лбу, но когда Мэтью и Оберли попытались поддержать женщину, она отшатнулась и мгновенно собралась в нервный комок: – Не трогайте меня! Меня нельзя трогать!

Голос прозвучал так свирепо, что оба они тут же отступили. Мэтью подумал, что либо эта женщина пребывает на грани безумия, либо для успокоения нервов ей нужно что-то покрепче сладкого чая. Да и ему самому хотелось бы глотнуть эликсира храбрости – в виде ромового пунша, например. Рому побольше, добавок поменьше.

– Я смогу, – произнесла Кристина тихо, но со скрежетом в голосе. – Смогу.

И с этими словами двинулась вверх по лестнице.

Почти на самом верху Кристина снова покачнулась, и огляделась вокруг расширенными, дикими глазами. Мэтью и Оберли отстали на несколько ступенек.

– Мисс Кристина? – обратился к ней Оберли.

– Вы слышали? – спросила она. – Этот звук вы слышали?

– Звук, мисс?

– Ну да! – Она оглядывалась, лицо ее побледнело, глаза были полны страха. – Какой-то хруст. Как… я не знаю. – Она перехватила взгляд Мэтью. – А вы – слышали?

– Боюсь, что нет, – ответил Мэтью, думая про себя, что дочери богача весьма не помешало бы прикупить хоть на пенни здравого рассудка.

Она кивнула, будто вновь овладевая собой. Потом снова пошла вверх, и сопровождающие вслед за ней.

Оберли открыл ей дверь, она вошла. Человек в кровати уже сидел на влажных подушках в нетерпеливом ожидании.

Мэтью понял, что наблюдает редкое зрелище: невероятную победу гибнущего ума над уже погибшей материей. Он допил чай и, чувствуя, что силы слегка восстановились, поставил кружку на стол. Кристина ровным шагом пошла по ковру, доктор отодвинулся, давая ей место и уступая кресло, если оно понадобится. Женщина дошла до кровати, посмотрела на лежащего. Мэтью и Оберли подошли, встав за ее спиной.

Не слышно было ни звука, кроме свистящего дыхания богача.

Минута, обледеневшая и скользкая, как земля за окнами, неуверенно повисла в воздухе.

– Дочка, – хрипло выдохнул лорд Мортимер.

Она не ответила. Снова поднялась рука в перчатке, коснулась лба, и женщина покачнулась. Потом осмотрела комнату, стены и потолок, и взгляд ее показался Мэтью затравленным взглядом пойманного зверя, которому некуда спрятаться.

– Говори со мной. – Голос почти умолял. – Прошу тебя.

Она молчала.

– Кристина! – произнес лорд Мортимер, будто коленопреклоненный перед распятием.

Мэтью увидел, как взгляд Кристины остановился на отце, увидел, как она вздрогнула, как сжались в кулаки руки в перчатках. Но она была с отцом одной крови и, наверное, одной натуры, и держалась твердо.

– О чем же я должна говорить? – спросила она тихо, с жутковатым самообладанием. – О моей матери, твоей жене… и самоубийстве, к которому ты ее вынудил? О Моргане, уничтоженном твоим вечным недовольством? О том, сколько раз мы с Морганом тянулись к тебе с любовью, а ты всегда поворачивался спиной? Потому что… ты постоянно был занят, папа, так занят? – Она не ждала ответа, решительно шагая этим разрушительным путем. – О сотнях людей, если не о тысячах, страдавших в твоих шахтах и на фабриках, на полях и в карцерах работных домов? О том, как нам было стыдно, когда мы узнали, как ты выжимаешь людей досуха… и выжимаешь с удовольствием? О семье Нэнс, о Коуплендах, об Энгельбургах? Друзья нашей семьи… до тех пор, пока ты ради своих интересов не разорил отцов и не лишил детей надежд на будущее? О строительстве дома Уиттерсенов и погибших рабочих? Об адвокатах, которых ты нанимал год за годом, чтобы тебя не принудили платить там, где ты сам знал, что надо заплатить? Об этом ли говорить мне? Обо всех этих грехах или же о других? О страданиях и злодействах? Скажи, – и я буду говорить.

Умирающий задрожал. Может быть, он увидел, что хотя Смерть и не пришла еще за ним, зато пришла Истина.

Кристина Мортимер всадила нож глубже:

– И ты посмел ехать за мной сюда? Послал своего наемника свататься ко мне? Хотел заставить меня забыть, какой это ужас – быть твоей дочерью? Видеть, как ты убил мою мать, моего брата, погубил все, что только мне было дорого на свете? – Кристина заморгала, и в ее глазах отразился панический ужас. Она судорожно огляделась и воскликнула, почти взвыла, не в силах сдержаться: – Зачем я здесь? Что я здесь делаю? Я не знаю… не знаю!

– Мисс Кристина! – Оберли хотел было тронуть ее за плечо, но она отодвинулась. – Прошу вас. Проявите к нему милосердие.

– Нет, – произнес лорд Мортимер почти ясным, почти сильным голосом. – Нет, – повторил он, и мрачная складка губ искривилась на суровом лице подобием улыбки. – Не милосердие. Не для… не для того звал я тебя сюда, дочь. Никому ни разу в жизни не оказал милосердия… и для себя его не прошу. – Единственный глаз влажно блестел. – Никогда не испытывал его на себе и не понимаю его. Слабость. Костыль. Убей или будь убитым – вот как устроен мир. И даже мой отец… мы с ним дрались не на жизнь, а на смерть… потому что он пытался меня сломать… узнать, насколько крепко я сделан. Он запер меня в чулане. Ты говорила про карцеры, дочь? Запер в чулане… за какое-то мелкое нарушение своих правил. Я не мог выйти… не получал ни питья, ни еды… пока не попрошу прощения. И знаешь, сколько времени я пробыл там в темноте? В собственных моче и кале? Знаешь, сколько? – Он кивнул сам себе, будто гордясь тем давним детским триумфом. – Мне потом дворецкий сказал… пять суток и четырнадцать часов. Меня вынули оттуда вопреки желанию отца. И когда я достаточно поправился… меня посадили туда вновь. И на сей раз я продержался… почти неделю. Тогда я понял, дочь, я осознал, что мужчина – даже мальчишка, – не может выжить за счет доброго сердца. Единственное, что помогает выжить – это сила воли. Вот почему я сейчас жив. В эти самые минуты. Потому что я хотел видеть тебя, говорить с тобой и слышать, как ты говоришь, и я не умер бы, не удовлетворив это мое внутреннее требование.

– Убивай или будь убитым? – переспросила она. – Что сделала мама, что ты так на нее разозлился? Что тебе сделал Морган? Боже мой, отец… – голос ее сорвался: – Что сделала тебе я?