Текст книги "Собрание сочинений в 5-ти томах. Том 5. Золотое руно"

Автор книги: Роберт Ранке Грейвз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 43 страниц)

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
Переговоры

Как только царь Апсирт обнаружил, что «Арго» от него ускользнул, он бросил в дрейф и поставил на якорь всю свою флотилию, кроме двух кораблей, опять посланных им вверх по течению к излучине, за которой в последний раз видели «Арго»; приказав командирам осмотреть все тамошние тростниковые отмели, притоки или заводи и немедленно доложить ему, как только будет найден какой-то след. Вскоре один из них, обыскивая протоку, в которую вступил «Арго», наткнулся на недавно сломанные тростники и отпечаток весла на илистой отмели. Он поспешно вернулся к Апсирту с докладом и прибыл как раз тогда, когда вторая флотилия колхов под командованием вице-адмирала Диктиса поднялась на веслах из моря. Диктис хорошо знал реку и, когда услыхал доклад командира, поспешил к Апсирту и, указав вниз по течению, нетерпеливо сказал:

– Твое Величество, приток, который виден вон там, впадающий в реку справа, ниже зарослей ив, выходит из широкого озера, называющегося Журавлиным, в которое, очевидно, вошли греки; и это – единственный вход туда. Если мы поднимемся по притоку до самого озера, мы поймаем их в ловушку.

Именно так и случилось.

Теперь, когда «Арго» попался, Апсирт стал вести себя осторожно. Он приказал всем колхам держать оружие наготове, но не применять его, пока не протрубят сигнал к атаке. Он надеялся, что Ясон безоговорочно капитулирует после недолгих переговоров. Аргонавты внешне хранили спокойствие, но холодное веяние рока проникло в их души, когда они потянулись за оружием и стали надевать шлемы да панцири. Все устремили глаза на Ясона, но он трусливо пробормотал:

– Что я могу сказать? Что я могу сделать, добрые товарищи? Я не могу снова с честью вручить царевну Медею ее брату после священных клятв, которые ей дал; а если я откажусь, он нас всех перебьет.

– Это – чистая правда, – сказал Авгий негромким и торопливым голосом, чтобы Медея его не услышала. – Однако, как я понимаю, мы явились в Колхиду только по двум причинам: чтобы захоронить кости Фрикса и чтобы вернуть Руно. Кости должным образом захоронены, и Руно мы захватили; но мы и надеяться не можем благополучно доставить его домой, если не вернем эту деву отцу, из-под опеки которого Ясон ее похитил. К счастью, она все еще девица, или я так полагаю, и какие бы клятвы любви ни давал ей Ясон, это не должно нас сильно беспокоить. Мы сможем, если понадобится лишить его звания капитана и действовать, исходя из своих интересов. Мы можем сообщить Апсирту, что если он позволит нам оставить себе Руно, мы отдадим взамен Медею, но если он нам откажет, убьем ее без жалости. Он дважды подумает, прежде чем нам отказать, потому что если ему не удастся привезти Медею домой, албанец Стир, несомненно, заподозрит Ээта в двурушничестве и затеет войну с Колхидой, чтобы отомстить за свою честь.

Вестник Эхион устремил на Авгия суровый взор, говоря:

– Умоляю тебя, молчи, царь Авгий, и предоставь разрешить это дело людям, у которых опыта побольше твоего. Или у тебя стыда нет? Твоя лень и невежество – причина нашего нынешнего затруднительного положения. – Затем спросил Ясона: – Благороднейший Ясон, даешь ли ты мне позволение говорить от твоего имени и от имени всех нас?

Ясон сказал:

– Постарайся, как сможешь. Но я думаю, что дело безнадежно.

Тогда Эхион наклонился, чтобы шепнуть на ухо Медее:

– Милостивая госпожа, не принимай близко к сердцу никакие лживые слова о тебе, которые может вложить сегодня мне в уста мой отец Гермес. Мы, греки, любим и почитаем тебя, и никогда не отдадим твоему брату, даже если станем говорить противоположное во время переговоров.

Затем он облачился в свои царственные одеяния и взял в руку свой оплетенный жезл – начались переговоры. Апсирт вынужден был стать своим же вестником, ибо ни один из его капитанов или советников не говорил по-гречески; говорил он, запинаясь и сбиваясь, но всякий раз, когда, не найдя слова, он сбивался на колхский, Фронт, сын Фрикса, тщательно переводил его речь аргонавтам.

Апсирт заговорил первым:

– Вы совершили четыре тяжкие и преднамеренные преступления, греки, и прежде чем я объявлю вам окончательный приговор, я вам искренне советую признать себя виновными во всех четырех, отдавшись на мою милость.

– Мы не догадывались, что причинили тебе зло, царевич Апсирт, – ответил Эхион, – и нас весьма огорчает мысль, что наши бывшие друзья внезапно восстали против нас, отравленные безосновательными подозрениями. Готовые тут же извиниться за любое нечаянное зло, которое мы могли тебе причинить, мы не считаем, что наша честь позволяет нам признать себя виновными в четырех предумышленных преступлениях, не зная, о каких преступлениях идет речь, всего лишь потому, что у тебя больше, чем у нас и кораблей, и людей. Итак, умоляю, скажи нам, каково, например, первое обвинение?

– Первое преступление, в котором я вас обвиняю, – ответил Апсирт, – это святотатство. Вы явились в Колхиду под маской дружбы и благочестия и тут же бесстыдно изуродовали священные бронзовые образы таврических быков во внутреннем дворе дворца. Вы отрицаете это обвинение?

Эхион ответил:

– Кто знает, было это деяние совершено греком, колхом или албанцем? Мы не знаем, хотя у нас, как и у тебя, есть свои подозрения. Но в любом случае, разве это дурное дело? Таврические быки ненавистны Митре, блистательному богу Солнца, которого вы почитаете и которого любит и Опекает Колхийская Птицеглавая Мать. Несомненно, сама Богиня побудила албанцев или кого там еще сделать быков волами.

Апсирт не осмелился настаивать на этом обвинении, зная, на какой зыбкой почве стоит. Союзом с таврами в Колхиде были недовольны, и по возвращении для него, возможно, будет разумно не препятствовать его распаду. Албанцы – могущественное племя, поклоняющееся почти что тем же богам, что и колхи, и союз с ними, закрепленный браком Медеи и Стира, неизмеримо укрепит его трон. Поэтому он ничего не сказал в ответ.

– Каково второе обвинение? – спросил Эхион после паузы.

– Второе преступление, в котором я вас обвиняю, – сказал Апсирт, – это умыкание моей любимой и единственной сестры, царевны Медеи. Вы едва ли посмеете опровергать это обвинение, ибо я собственными глазами вижу ее, сидящую на пурпурной подушке на корме вашего корабля.

Эхион ответил:

– Мы отрицаем умыкание. Царевна Медея отправилась с нами по своей собственной воле. Выполнив в Колхиде, с милостивой помощью твоего отца, некое тайное поручение высших сил, мы как раз собирались отплыть домой с его благословением и под дружеским покровом ночи, когда царевна явилась к нам и попросила доставить ее в Грецию. Просьба ее, естественно, удивила нашего благородного предводителя, царевича Ясона, который подробно расспросил Медею. Он спросил, неужели ее брак с царем Стиром уже отменен? Она ответила: «Мой отец любит меня и никогда не намеревался отдать меня за это грязное животное, царя Стира, да и я не давала своего слова. В течение часа ты услышишь большой шум во дворце – мой отец подстроит, чтобы тавры и албанцы затеяли жаркий бой друг с другом. Не обращай внимания на эту суматоху, дорогой друг, ибо сама я воспользуюсь ею, чтобы ускользнуть незамеченной и отплыть с тобой. Таково желание моего отца». Царевич Ясон ответил: «Не могу поверить твоим словам, царевна; и все же, если бой, о котором ты говоришь, в самом деле завяжется во дворце в течение часа, я пойму это как знак, что ты действуешь с согласия своего отца». Царевна Медея ответила: «Тысяча благодарностей, милосердный грек. Я приду к тебе снова с неопровержимым доказательством моей искренности». Так и вышло.

Когда Эхион лгал, он не только заставлял слушателей верить лжи против их воли, но и сам верил ей. Апсирт сказал:

– Это странная и невероятная история, хотя, полагаю, что за недостатком доказательств противоположного, я должен поверить, что Медея сказала тебе то, о чем ты говоришь. И все же позволь мне уверить тебя, что она сплела паутину из явной лжи и что я проклинаю твоего капитана за то, что он ей поверил.

Эхион ответил:

– Царевич Ясон молод и неопытен и, естественно, склонен был верить всему, что сказала ему Медея. Он не мог вообразить, что Ээт достаточно жесток, чтобы принудить свою очаровательную и прекрасную дочь к браку с этим старым и вонючим навозным жуком – царем Старом. Итак, каково твое третье обвинение?

Апсирт ответил:

– Таково, что вы нечестиво похитили Золотое Руно из святилища Прометея. Уж от этого-то обвинения ты не сможешь увильнуть с помощью самого ловкого красноречия.

– Это я-то виляю! – вскричал Эхион в негодовании. – Умоляю, мой благородный господин, помни о святости плаща, в который облачаемся мы, вестники, когда следуем своему благородному призванию! Я виляю?! Я стою перед тобой и провозглашаю решительно и бесстрашно то, что велит мне сообщить мой божественный отец. Что касается Руна, нам нечего от тебя скрывать. Это Золотое Руно – неоспоримая собственность Лафистийского Зевса, и было оно очень давно украдено у его священного образа Фриксом, твоим зятем. Мы получили задание, и задание это было торжественно подтверждено оракулами, снами, знаками и чудесными знамениями и продиктовано оно единой волей всех ведущих Олимпийских богов во главе с самим Зевсом. По пути туда мы спасли четверых утопающих, сыновей того самого Фрикса, твоих племянников, которые сразу поняли, что ввергло их в такое бедствие не что иное, как их самонадеянность, когда они дерзнули отплыть без Руна, чтобы заявить права на наследие своего отца в Орхомене. Они смирили свои сердца и предложили поговорить со своим дедом от нашего имени. И хотя сперва он колебался, он недолго упорствовал, когда же Медея представила золотой трофей ошеломленному взору Ясона, взойдя по лесенке на корабль и сказала: «Вот, благородный грек, Руно Зевса – неопровержимое доказательство не только моей искренности, но и любви к вам моего отца…» О, можешь догадаться, с какой благодарностью принял он это сокровище из ее святых рук! А кто еще в мире имел право передать ему этот дар, если не твоя сестра Медея, прометеева жрица, которая заботится о святилище героя? Нет, нет, достопочтенный господин, я на полном серьезе умоляю тебя не считать нас пиратами или воришками. Все мы – минии, и как минии смело явились в Колхиду требовать того, что нам принадлежит. Золотое Руно находилось на попечении миния Афаманта в то время, когда его сын, Фрикс, бежал с Руном; и с того самого дня на наш клан наложено проклятие, которое только наше славное предприятие и может снять. Ручаюсь, что тебе не удастся, царевич Апсирт, лишить нас Золотого Руна, удачи миниев, раз уж оно снова в наших руках. Легче будет лишить жизни наши тела.

– И все же я не поколеблюсь совершить ни то, ни другое, если вы только добровольно не отдадите мне Руно, – хмуро сказал Апсирт. – А теперь я вам поведаю о четвертом, самом отвратительном преступлении, позволь мне потребовать, чтобы ко мне обращались не как «царевич Апсирт» или «мой господин», а как «царь Апсирт» или «Твое Величество». Ибо Ээт, мой восхитительный отец, скончался от ужасной раны в живот, которую нанес ему один из вас, греков, и всех вас назвал своими убийцами, испуская последний вздох.

Эхион не скрыл своего изумления.

– Умоляю тебя, Твое Величество, – сказал он. – Позволь мне выразить самое искреннее соболезнование в связи с твоей потерей, о которой – и я поклянусь в том любым святым именем, если пожелаешь, я до сих пор не догадывался, я не знал даже того, что твоего отца ранили. И все же одновременно позволь мне поздравить твоих подданных, колхов, с такой удачей. Как бы ни была горька скорбь, которую кончина доброго старого Ээта вызовет повсеместно среди его верных подданных, ее поглотит и затопит ликование по поводу твоего воцарения. И разве не возможно, что умирающий царь ошибся, обвиняя греков в столь невероятном преступлении? Быть может, разум его затуманила боль от раны, нанесенной каким-нибудь тавром или албанцем? А если нет, не будешь ли ты так добр назвать убийцу, который должен ответить перед нами, равно как и перед тобой, за попрание законов гостеприимства столь неслыханным образом?

Апсирт ответил:

– Вина должна равно пасть на вас на всех, как предписал мой отец, испуская последний вздох, хотя орудием преступления было одно лицо, рыжеволосая Аталанта Калидонская. Именно она безжалостно пронзила внутренности моего отца своим дротиком, когда он стоял на площадке дворцовой лестницы. Мой главный адмирал сообщил мне, что царь скончался четыре часа спустя в невыразимых муках.

Эхион обернулся к Аталанте и спросил:

– Конечно же, лучшая из женщин, у царя Апсирта – неверные сведения?

Аталанта поднялась и спокойно ответила:

– Непохоже, что он получил неверные сведения о смерти старца, но я не могу говорить наверняка, так как не дождалась кончины царя. Однако, поскольку Ээт по рождению грек, ему следовало быть умнее и не вставать на дороге у девы-охотницы, служительницы Артемиды, с обнаженным оружием в руке. Я не причиняла ему вреда и не намеревалась причинить. Если он умер в наказание за святотатство, пусть богиня отвечает за его смерть, но не я.

– Что бы там ни было, я должен отомстить за своего отца вам всем! – вскричал Апсирт. – Вы меня просите заодно и Богине отомстить?!

Аталанта ответила:

– Думай, что ты говоришь, Твое Величество. Богиня, которую почитают даже в этих глухих краях, – самая неумолимая из бессмертных, не исключая даже Птицеглавую Мать.

Апсирт снова обратился к Эхиону:

– Ты опровергаешь все обвинения, вестник греков, а я их все подтверждаю вновь. Значит, нам предстоит сразиться.

Эхион невозмутимо ответил:

– Не мне это решать, Твое Величество. Я должен получить дальнейшие указания у моего капитана; и вернусь к тебе с прямым ответом, как только узнаю его мнение.

Апсирт сказал:

– Я дам тебе столько времени для ответа, сколько у вон того журавля займет, чтобы пролететь мимо нас и пропасть из виду.

Эхион снова конфиденциально переговорил с Медеей, которая сидела с лицом, словно из глины, ошеломленная вестью о смерти отца.

– Царевна, – сказал он, – позволь мне повторить мои уверения; мы тебя никогда не отдадим, что бы ни случилось. Но мы должны пойти на великий обман и даже пригрозить лишить тебя жизни. Умоляю тебя не обращать внимания на наши пустые слова.

Медея подняла к его лицу встревоженные глаза, кивая в знак того, что все поняла.

Эхион обратился к Ясону:

– Царевич Ясон, быстро достань Руно из тайника и передай его мне, а заодно одолжи мне свой острый магнезийский охотничий нож. Что бы я ни говорил и как бы странно это ни звучало, – соглашайся. На меня снизошел дух моего божественного отца.

Ясон ничего не ответил, но с мрачным видом достал Руно из тайника под сиденьем кормчего, развернул его, и оно засияло в лучах солнца. Затем извлек из ножен свой кривой охотничий нож и вручил Эхиону.

Когда он это делал, журавль замахал крыльями у него над головой и повторил тот самый крик, который испустил накануне вечером. Эхион рассмеялся, протягивая к птице правую руку и благодаря ее за послание. Он снова встал на носу и, подняв Руно так, чтобы все его видели, снова обратился к Апсирту:

– Твое величество, еще до того, как журавль пропал из виду, направляясь – и в этом можешь быть уверен, – к острову Артемиды, который посвящен журавлю, – я уже получил не только ответ моего капитана, царевича Ясона, но и ответ твоей сестры, царевны Медеи. И все мои товарищи-аргонавты согласятся с ними без спора.

– Продолжай, – ответил Апсирт.

– Мы решили, – начал Эхион, – относительно оскопленных быков сделать тебе хорошее предложение – хорошее, ибо еще не установлено, кто же все-таки совершил это деяние. Позволь мне тебе напомнить, что здесь имеет место распря не между колхами и греками, но между Богом войны тавров и колхским Богом Солнца Митрой, которого мы в Греции почитаем под именем Гелиоса. На борту нашего корабля пятеро солнцепоклонников, а именно – четверо сыновей Фрикса и Авгий, царь Элиды, которые готовы сейчас же высадиться на ближайший клочок твердой земли и бороться не на жизнь, а на смерть с защитниками таврического Бога, сколько бы ты против них ни призвал.

Апсирт ответил:

– Неужели это разумно? Твой вызов может быть принят только мной, сыном таврической царевны и двумя почтенными седобородыми таврами, которые здесь со мной на корабле. Все остальные мои люди почитают Митру. Мы трое не выстоим против вас пятерых.

– Очевидно, – сказал Эхион, – ты утратил веру в могущество своего Бога, теперь, когда он лишился мужества в результате кастрации двух священных образов. Я не могу считать тебя менее отважным человеком, чем я сам, а если бы меня вызвали защитить честь моего отца, бога Гермеса, с радостью вышел бы против всей боевой мощи Востока и не сомневался бы в победе. Итак, я предполагаю, что наш вызов не принят, и перейду к вопросу о Руне. По причинам, которые я уже привел, мы решили Руна не отдавать. Мы предупреждаем тебя, что если ты собираешься захватить его силой, я сам этим ножом разрублю его на кусочки… разрублю его на кусочки и брошу в воду. Тяжесть золота затянет их в густую черную грязь, откуда никто их не достанет. Их никто и никогда не соберет, и Руно окажется утраченным для Прометея, как было утрачено для Зевса.

– Это меня не смутит, – сказал Апсирт. – Меня не волнует, что может случиться с Руном, лишь бы вы только не привезли его обратно в Иолк и не выставили напоказ как доказательство вашей предприимчивости и храбрости и нашей небрежности и трусости.

Эхион сразу же взял слово, сказав:

– Я рад, Твое Величество, услышать из твоих уст, что ты не ценишь Руно так, как мы, и безразличен к его судьбе, лишь бы мы его не забрали, потому что от этого пострадает честь колхского народа. Несомненно, когда к нашему обоюдному удовлетворению будут разрешены еще два оставшихся вопроса, мы достигнем понимания и по первому из них. Ибо, уверяю тебя, мы ставим честь твоего царства столь же высоко, сколько и кто угодно из живущих, воспользовавшийся гостеприимством вашего царя и главных вельмож, забывать о коем было бы неблагодарностью с нашей стороны. Поэтому давай перейдем к третьему вопросу – что станется с царевной Медеей? Вот наше тебе предложение. Мы не настаиваем, чтобы она осталась с нами, но не позволим и возвращать ее в Колхиду против ее воли. Поскольку, по твоему собственному признанию, ее отец Ээт мертв, тайный договор, который ты с ней заключил и по которому уступил ей свои притязания на престол Коринфской Эфиры теперь вступил в силу. Совершив это отречение, ты предоставил ей свободу стать царицей Эфиры, как только ваш отец умрет, а она взамен добровольно уступила тебе все права на ее колхское наследство. Таким образом, хотя мы и признаем право царя Колхиды принудить свою сестру, колхидскую царевну, в твоем лице, к браку с тем, за кого тебе угодно ее отдать, правом этим больше невозможно воспользоваться. По условиям вашего соглашения, Медея перестала быть колхидской царевной, а стала не вступившей во владения царицей Эфиры; если она незамужняя, она имеет право заключить царственный союз с князем, которого изберет, и пренебречь уговорами царя Колхиды. Однако мы не желаем слишком упорно настаивать на своей точке зрения; наша главная забота – Руно, а не замужество твоей сестры Медеи. Поэтому мы делаем следующие предложения. Давайте поплывем все вместе вниз по Дунаю и высадим царицу Медею с подходящим для нее спутником на остров Артемиды Фракийской, который летящий журавль указал нам по велению свыше. Давайте оставим ее там, пока какой-нибудь могущественный царь – и мы без предрассудков назовем пьющего молоко царя скифов, твоего союзника, как человека самой высокой нравственности – не согласится действовать как посредник между тобой и нами. Если после того, как он тщательно взвесит дело на весах правосудия, царь решит, что твоя сестра должна к тебе вернуться – ну, тогда мы ее беспрепятственно отпустим; если он, напротив, решит, что она должна остаться с нами, тогда ты, со своей стороны, должен ее с нами беспрепятственно отпустить.

– Прежде чем я рассмотрю это предложение, – сказал Апсирт, – дайте мне знать, как вы предполагаете удовлетворить мое требование об отмщении за смерть отца.

Аталанта снова встала и заговорила сама:

– Мои товарищи, Твое Величество, никоим образом не замешаны в гибели твоего отца, о которой только что впервые услышали; ибо я не сказала им ни слова об ударе, нанесенном ему моим дротиком. Зарубить их всех в отместку за преступление, в котором они совершенно невиновны, означало бы – заполонить твой дворец роем невнятно бормочущих духов, и они стали бы преследовать тебя без передышки, пока ты наконец не умер бы жуткой смертью, упав с искривленным ртом и вывернутыми конечностями. Но если ты ищешь случая отомстить мне, мой тебе совет – спросить Оракула Артемиды на острове, упомянутом Эхионом. Я готова подчиниться приговору Оракула, а если согрешила, добровольно явлюсь к тебе для наказания. Но если Богиня одобрит мои действия, предупреждаю тебя – ты должен подчиниться ее решению.

Апсирт сказал, беспокойно жестикулируя;

– Только что я услыхал предложения, которым рукоплескал бы как честным и разумным, если бы они исходили от вестника флота, столь же могущественного, сколь и мой. Но поскольку ваш корабль против нас один и не имеет возможности спастись бегством или прорваться с боем, я не могу их рассматривать иначе, как нелепые и наглые. А что если я их с ходу отвергну и дам сигнал к бою?

Эхион ответил голосом, выражающим совершенную уверенность.

– На это, царь Апсирт, у меня готов ответ. Если ты их отвергнешь, ты потеряешь три вещи великой ценности. Во-первых, Золотое Руно, которое будет немедленно уничтожено. Далее – твою сестру Медею, ибо как только сигнал к битве провозгласит верную смерть для всех моих спутников, они позаботятся о том, чтобы забрать ее дух с собой в Преисподнюю, дабы она благополучно проводила их к жилищу Великой Богини, которой служит. Наконец, ты потеряешь и свою жизнь. Ибо я достаточно долго пробыл в Колхиде, чтобы усвоить, что царь должен лично возглавлять свой флот или армию, а не топтаться в арьергарде, и не мне тебе напоминать, что наши лучники не знают промаха. На состязаниях в твоих дворцовых садах ты собственными глазами видел как упала летящая голубка, пронзенная тремя греческими стрелами, – нечто, доселе невиданное и неслыханное в вашей стране. Пусть твоя золотая труба протрубит боевой сигнал, Твое Величество, но ты тем самым протрубишь настойчивый призыв моему отцу, богу Гермесу, Проводнику Душ, чтобы отвел тебя туда, куда ты отправляться не желаешь.

Эхиону видно было, что решимость царя слабеет. И он сказал, на этот раз – умоляюще:

– Ну что же, благородный сын Ээта, сохрани свою жизнь и честь, а нам оставь наши. Нет в мире вопроса, который невозможно было бы полюбовно решить с помощью закона или посредничества; и можно ли мне далее напомнить, что убить нас означало бы гибель не только твою и твоей сестры, но и всего твоего царства? Если род Ээта иссякнет, кто будет править Колхидой? Перс, твой таврический дядя? Будь я стервятником с Кавказа, вести о твоей смерти были бы для меня добрыми вестями: я призвал бы своих длиннокрылых собратьев, чтобы все слетелись в Эа, убежденный, что гражданская война усеивает землю трупами, словно первый порыв осеннего ветра – желудями в лесу. Твое Величество, благоразумие – добродетель, которая пристала молодому царю и украшает его еще больше, чем доблесть, которой ты в полной мере обладаешь.

Апсирт уступил наконец, хотя и с неудовольствием, продолжая настаивать только на том, что и Руно должно быть доставлено на берег острова Артемиды, и пусть вопрос о том, кому оно должно принадлежать, разрешит тот же посредник.

Эхион с удовольствием согласился и на это условие перемирия, и переговоры закончились.