Текст книги "Собрание сочинений в 5-ти томах. Том 5. Золотое руно"

Автор книги: Роберт Ранке Грейвз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 43 страниц)

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Бегство из Эа

Когда Ясон и Медея снова оказались в виду Эа, Ясон испустил клич, о котором заранее было договорено – унылый вой магнезийского Леопарда, который заставил лаять всех домашних собак в городе. То был сигнал сыновьям Фрикса начать кровавую диверсию, под прикрытием которой «Арго» мог бы спокойно отплыть прочь. Они пробежали по дворцу, каждый – через отдельное крыло, вопя одновременно, так что крик этот отдавался эхом в каждом коридоре:

– О, негодяи! О, о! Месть святотатцам!

Ээт вскочил со своего высокого ложа, полуодетый и напуганный, чтобы спросить, что случилось, и тут вбежал Фронт и сказал:

– Увы, Твое Величество! Грязный албанин, твой предполагаемый зять, осквернил и твой дворец. Он кастрировал и запряг в насмешку в двойное ярмо священных быков, дар твоих союзников-тавров. Но это следовало ожидать от питающегося вшами дикаря, для которого Бык – символ всяческих зол.

Весть о святотатстве, словно огонь, распространилась по дворцу, и таврийка Идия, камнеокая мать Медеи поспешно послала своего сына Апсирта за жрецом Быков из святилища Бога Войны. Вскоре они примчались по аллее целой оравой, и сама Идия отворила Северные ворота, чтобы их впустить. Не говоря ни слова, они побежали во дворец, размахивая секирами, под жуткий рев бычьих рогов, вертевшихся на длинных шнурах. Затем завязался бой между таврами и албанцами, и тщетно Ээт пытался разнять обе стороны. Тавры высадили вскоре своими секирами крепкие двери внутренних покоев и, увидев своих покалеченных и оскорбленных богов, возбудились и рванулись мстить. Секиры их взлетали и падали, словно цепы, пока сын Стира, обрушившись на них с галереи вместе со своими албанскими копейщиками, с боем не вытеснил их из зала.

Битва то разгоралась, то гасла, и трупы громоздились друг на друге в дверных проемах и коридорах; а аргонавты под командованием Анкея Большого выскользнули украдкой через неохраняемые ворота – те самые, в которые впустили тавров, и, обойдя город, никем не замеченные спустились к реке.

Аргус и Навплий пришвартовали «Арго» в узкой заводи в тени тополиной рощи. В том самом месте, где сошел на берег Фрикс поколение назад, когда привез украденное Руно Ээту. Ясон и Медея были уже на борту, когда Анкей со своим отрядом поспешно взошел на корабль, и все было готово к бегству. Они торопливо заняли места, натыкаясь друг на друга в темноте, ибо луну закрывали не только облака, но и листва тополей; затем некоторые, взяв шесты, начали отталкиваться. Но Линкей, пересчитав всех по головам, вскричал яростным шепотом:

– Стойте! Одного не хватает. Вспомните наш договор, аргонавты! Мы не можем отплыть, бросив товарища.

– Кого нет? Кого? – нетерпеливо спросил Ясон. И пожаловался: – Я ничего не могу различить в этой темнотище, Линкей, и не верю, что даже ты это можешь.

– Кто сидел на скамье с Мелампом, сыном Ареса? – спросил Линкей.

– Афинянин Бут, – прошептал Меламп. – Ты прав, Линкей. Его нет.

– Бут, Бут, где ты? – позвал Ясон.

– Тссс, – сказали все хором, – не так громко!

Ясон снова стал звать Бута резким и раздраженным тоном. Никакого ответа.

– О, о, кто-нибудь знает, где он? – спросил Ясон, едва не плача.

Афинянин Фалер ответил:

– Увы, благородный Ясон около часа назад, или, возможно, меньше, по крайней мере, прежде, чем Фронт поднял тревогу во дворце, я встретил нашего товарища Бута в коридоре. «Смотри, Фалер, – сказал он. – Я не вынесу, если покину Эа, не отведав колхского горного меду, который Автолик и два его брата считают ядовитым. У меня кусок сот, полных сладкого меда, принесенного сегодня утром из горного леса азалий. Понюхай, как изысканно пахнет. Попробуй немного, дорогой Фалер, как собираюсь попробовать и я. Давай вместе убедимся, что эти фессалийские волки – легковерные глупцы». Но я ответил: «Нет, Бут, нет. Пусть лихо само меня ищет, я его искать не отправлюсь». Тогда Бут поднес соты к губам и, лизнув их сперва языком, откусил и набил полный рот. Он сказал: «У меда горький, но приятный вкус. Вот видишь, я не раздулся и не умер ни с того ни с сего! Ну, попробуй, умоляю тебя, Фалер!» Но я снова отказался, повернулся и покинул его, предоставив ему самому доедать свои соты. С тех пор я его не видел и ничего не слышал о нем.

Ясон сказал:

– Бог Аполлон, когда поймет крайность обстоятельств, несомненно, освободит нас от клятвы взаимопомощи, которую мы дали его именем. Ибо если мы пошлем в город отряд, чтобы спасти Бута, который, возможно, уже умер от яда, ни один из нас не имеет надежды благополучно вернуться; а нам не будет хватать гребцов и бегство для оставшихся окажется невозможным. Неужели безумная и самонадеянная выходка Бута должна быть смертным приговором его товарищам, равно как и ему? Я говорю – нет. Отчаливаем, аргонавты! Пусть Бут, коли уж он такой знающий по части пчел, сам выбирается из потревоженного улья Эа, откуда мы уже осмелились похитить и золотой мед, то есть – Руно, и юную царицу пчел Медею.

Некоторые из аргонавтов, хотя и немногие, похвалили эту благоразумную речь. Другие негодующе запротестовали – не только афиняне, но также Ифит, Мопс и Адмет из уважения к Аполлону, ибо они не осмелились нарушить клятву, которую дали его именем.

Авгий Элидский сказал:

– Закон Аполлона таков: «Никаких крайностей». Доставим же удовольствие Стрелку, не доводя до крайности нашу верность глупцу.

Эта речь разгневала Аталанту, которая спрыгнула за борт и спросила:

– Кто здесь человек чести и осмелится вернуться со мной в Эа? Или только потому, что Ясон и Авгий – трусы, мы, остальные, бросим Бута, чтобы его похоронили по-колхски и чтобы его ожидала та самая жестокая участь, от которой мы были посланы избавить Фрикса?

Ее вызов принял Мелеагр, а также Ифит, Фалер, Мопс и Адмет, Аргус же отказался из-за своей хромоты; а когда Анкей Маленький увидел, что остальные не решаются присоединиться, он предложил себя седьмым. Аталанта спросила:

– А не пойдет ли кто-нибудь из тех, кто говорит по-колхски?

Меланион, сын Фрикса, ответил:

– Я пойду. Мои волосы и лицо темнее, чем у братьев, и я могу пройти незамеченным среди колхов. Кроме того, я был до сих пор самым храбрым из четверых.

Аталанта похвалила Меланиона, и они выступили вместе, ввосьмером, и тогда Ясон их окликнул. Он сказал Аталанте, что она лишила корабль слишком многих гребцов: она должна пятерых из семи оставить на борту. Поэтому она выбрала себе в спутники Ифита и Меланиона. Но Мелеагр и Фалер тем не менее двинулись вместе с ней во тьму.

Оставшиеся аргонавты ждали их на скамьях. Каждый молился вслух богу или богине, которых особенно почитал, моля о помощи и щедро обещая жертвы и благодарственные дары. Наконец Ясон сказал:

– Товарищи, будьте наготове с оружием, чтобы поддержать по возвращении Аталанту и ее отряд. Мопс, держи под рукой повязки и мази для раненых. Линкей, пойди и встань на том холме, который называют Спиной Овна, и неси вахту.

Но сам он остался на корабле – утешать Медею, которая сотрясалась от рыданий и не могла вымолвить ни слова.

Тем временем, поскольку дворцовых стражей, равно ненавидевших и тавров, и албанцев, невозможно было заставить вмешаться и воспрепятствовать их взаимоистреблению, Ээт послал человека к Ясону, прося помощи аргонавтов. Посланец вернулся с сообщением, что Ясона нет в крыле, где разместили аргонавтов, и что там вообще не осталось ни одного грека, за исключением Пчелиного Царя (так он назвал Бута), которого он нашел лежащим без чувств в коридоре. Ээт сразу догадался, что случилось: греки задумали искалечить быков, чтобы албанцы и тавры вцепились друг другу в глотки, а его родные внуки, которые теперь тоже исчезли, были сообщниками Ясона.

Ээт действовал быстро. Он послал начальника стражи с сотней воинов к Царскому Молу – задержать «Арго», если он еще там, а сам побежал к своему зятю, таврическому царевичу Персу, умоляя его отозвать жрецов с бычьим головами. Он с большим трудом убедил Перса, что албанцы не виновны в святотатстве и что злоумышленниками были греки. Затем он и Перс убедили царя Стира унять албанцев, которые уже одолевали тавров. Постепенно бой прекратился, и во дворце был восстановлен порядок. Раненых подобрали и разместили на ложах, их товарищи стали перевязывать им раны. Ээт попытался успокоить Стира, сказав:

– Родич, подожди, ты увидишь, какой удивительный лекарь моя дочь Медея. Она исцеляет самые глубокие и ужасные раны в течение часа, так что остается только тонкий шрам, как напоминание.

И едва он это сказал, нахлынула ужасная мысль. А что с Медеей? Где она была все это время? Не втянута ли и она в заговор? А не она ли задумала кастрацию быков в надежде, что тавры отомстят за своего бога албанскому царю, и тем самым избавят ее от ненавистного ей брака?

Он побежал в ее покои и, торопливо оглядевшись, обнаружил, что там все в беспорядке, одежда валяется на полу, сундуки раскрыты и разворошены, как если бы она в спешке отбирала немногое, самое ценное.

– Она сбежала! – вскричал он вслух. – Моя дочь, Медея – сбежала! Неужели с нечестивыми греками? Но с кем же еще? – он был ошеломлен.

Начальник стражи вернулся, едва дыша, чтобы доложить, что «Арго» нет на месте швартовки. Ээт сказал ему:

– Немедленно пошли вниз по реке в погоню три боевых галеры у Общего Мола, которые всегда оснащены, и где дежурят команды на случай бедствия? Грек Ясон должен быть убит или захвачен любой ценой, вместе со своим экипажем и столькими изменниками, сколько их окажется на корабле. Если один из командиров галер осмелится вернуться, прежде чем не будет выполнен приказ, я сперва отрублю ему руки и ноги, а затем брошу в раскаленное брюхо таврического быка, чтобы тот помычал в свое удовольствие. Иди, сообщи царевичу Апсирту, что он должен командовать флотилией. Ты найдешь его у матери, царицы Идии, у Северных ворот.

Аталанта и Меланион снова вступили в город и проскользнули во дворец через боковую дверь: он – с копьем в руке, одетый как офицер царской стражи, она – в том же балахоне и шали, которыми воспользовался Ясон, с укрытыми под балахоном луком и дротиком. Они прошли незамеченными по коридорам и вверх по лестнице того крыла, где размещались аргонавты. И там они нашли Бута, лежащего в обмороке на полу в коридоре, обвитого длинным шнуром, как если бы он был куколкой или египетской мумией. Меланион быстро размотал веревку и завязал на конце ее подвижную петлю. Затем подтащил Бута к окну, пробитому в городской стене, под которой ждали внизу Ифит, Мелеагр и Фалер. Он обвил петлей плечи афинянина и спустил того вниз. Но когда Ифит освобождал Бута из петли, он, к несчастью, вырвал другой конец веревки из руки Меланиона, так что Меланиону не на чем оказалось спускаться. Мелеагр попытался снова забросить веревку наверх, в окно, высоко над головой, и Меланион потянулся, чтобы ее поймать. И тут Ээт появился на лестничной площадке, рыча от ярости, с обнаженным мечом в руке, Аталанта крикнула:

– Поспеши, Меланион, я их задержу, пока ты уходишь! Ифита и Фалера с Бутом пошли вперед. А сам держись с Мелеагром. Я вернусь другой дорогой, если удастся.

Затем Меланион, поймав наконец веревку за конец с петлей, продел в петлю копье и туго затянул ее на середине древка. Схватившись за веревку, выкарабкался из окна и благополучно съехал по ней вниз, на землю, ибо копье, которое было длинней ширины окна, упиралось в стену по обе стороны от окна и выдержало его вес. Аталанта не последовала за ним. Вместо этого она сорвала с себя колхское одеяние, схватила лук и дротик, и затем, издав свой знаменитый хохочущий вопль, побежала к лестничной площадке. Ээт преградил ей дорогу с обнаженным мечом; она поразила его в бок, пронзив ему внутренности на бегу, он упал, застонав, а его стража завопила от тревоги и скорби.

Аталанта летела, как на крыльях, в глазах ее пылал гнев Артемиды, перескочив через трупы в нижнем зале, она прорвалась через пеструю толпу колхов, тавров и албанцев, словно кожаный мяч, который молодые мужчины или женщины бросают для забавы в купальнях. Только один человек, албанский жрец Солнца, дерзнул поднять на нее руку; она поразила его насмерть дротиком и побежала дальше, затем метнулась к главным воротам, словно пикирующая ласточка, и воссоединилась со своим отрядом с торжествующим криком.

Когда Перс устремился в погоню во главе своих тавров, Мелеагр и Аталанта прикрыли отступление Ифита и Фалера, которые по очереди несли Бута и увели погоню в другом направлении. Между тем Ясон и другие аргонавты услыхали крики с Общего Мола, а также грохот и всплеск, раздавшийся при спуске трех кораблей. За всплеском последовали удары весел и пронзительные голоса кормчих, задающих ритм, и вскоре боевые галеры с шумом пронеслись одна за другой мимо темной заводи, где затаился «Арго», и полетели дальше вниз по течению к морю. Когда шум затих, приунывшие аргонавты услыхали другой – грохот сражения, приближавшегося к ним от Северных ворот. Линкей вскричал:

– На помощь, аргонавты! Я вижу совсем рядом Ифита и Фалера, которые несут Бута. Аталанта и Мелеагр задержались. Аталанта ранена в пятку, Мелеагр поддерживает ее, и она ковыляет, но то и дело оборачивается и пускает в ход свои смертоносные стрелы. Мелеагр тоже ранен – в левую руку, но не тяжело.

Тут, не желая опозориться в глазах Медеи, Ясон проявил больше храбрости, чем до сих пор приписывали ему его спутники: он соскочил на берег и призвал всех, кто не трус, последовать за ним. В завязавшейся схватке пало множество колхов, тавров и албанцев, а среди них – брат царя Стира, Ясону пронзили плечо дротиком, а череп доброго фокийца Ифита был раздроблен кремневым топором – таким, какие тавры использовали для заклания жертв. И все же аргонавты одержали победу, оттеснили врагов и завладели полем битвы. Они обобрали трупы и унесли на корабль своих раненых, а также Бута, который слабо стонал, прижимая ладони к животу. Затем они спокойно отвязали тросы от швартовочных столбов и вытолкнули «Арго» из заводи в реку, каждый при этом громко хвастался своими подвигами.

Мопс, найдя ощупью в темноте свои снадобья и повязки, начал перевязывать раны Ясону, Аталанте и Мелеагру, но Ифит был уже мертв. Он был самым первым из аргонавтов, которого убили в бою: его товарищам удалось хотя бы унести его тело для погребения. Ясон, громко стонавший от боли в плече, перепоручил командование кораблем Аргусу, и Аргус отдал приказ:

– Весла в воду! Грести! – И добавил: – Во имя сероглазой Афины со скипетром, увенчанным кукушкой, вдохновленный которой я построил это блистательное судно, умоляю всех вас хранить полное молчание до тех пор, пока мы не уйдем далеко в море.

Так аргонавты покинули Эа с Руном на борту, и, несмотря на нескольких раненых, на каждом весле было по гребцу; ибо четверо сыновей Фрикса оказались опытными гребцами, а Орфей принял руль у Анкея Большого, который теперь работал веслом на скамье, занятой когда-то Геркулесом.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ
Прочь он Колхиды

Аталанта, не зная наверняка, убила ли она царя Ээта, ничего не сказала об этом столкновении ни Медее, ни кому-либо еще. Немного спустя Медея перестала рыдать. Она была потрясена тем, что произошло, она говорила с Ясоном по-детски и сбивчиво, негромко хихикая, корча ребяческие рожицы и часто спрашивая:

– Ведь ты – Ясон, правда? И ты меня любишь, правда?

Она, наконец, уснула, стала метаться, стонать и что-то пугающе бормотать. Внезапно она вскрикнула душераздирающим голосом:

– Увы, жестокий Бог любви! Зачем ты присосался к моей груди, грязный кровопийца, и выпил из моих жил всю здоровую кровь до последней капли?

Аргонавты от всей души пожелали, чтобы она очутилась на дне реки; но они страшились ее двойного зрения и не посмели сказать против нее ничего вслух при Ясоне.

Аргус спросил Фронта, сына Фрикса, как далеко вниз по реке пойдут в погоню боевые галеры колхов. Фронт ответил, что они проследуют до речного устья, а затем станут упорно рыскать вдоль берегов Черного моря; и что Ээт, несомненно, пошлет и другие галеры, как только можно будет обеспечить их командой, гребцами и припасами. Так что аргонавты гребли с хорошей скоростью, не настолько быстро, чтобы догнать три галеры впереди, но и не настолько медленно, чтобы их догнали возможные преследователи. Примерно на заре Фронт окликнул часового, стоявшего на молу у прибрежного поселка.

– Эй, часовой! – крикнул он. – Нечестивых греков еще не настигли?

Часовой, приняв «Арго» за корабль колхов, ответил:

– Нет, господин мой, насколько мне известно. Три галеры, с которых меня окликнули, едва начало светать, еще не заметили негодяев, которые, должно быть, прошли мимо этого мола во тьме, не работая веслами, и позволив течению безмолвно нести их.

Аргус решил, что наиболее благоразумной для него тактикой будет идти под парусом по ночам и прятаться днем. Фронт хорошо знал реку и показал Аргусу узкую заводь между этим поселением и следующим, где «Арго» мог бы укрыться, встав кормой к реке. Туда они и завели корабль, подняв весла и обвив кормовое украшение длинными зелеными лианами. Два часа спустя еще три галеры пробежали мимо их укрытия – каждая с расшитым белым вымпелом на верхушке мачты – и пропали за ближайшей излучиной реки. Но командир четвертой галеры, когда она поравнялась с «Арго», отдал приказ:

– Суши весла! Швартуемся к правому берегу.

После чего галеру пришвартовали к дереву менее чем в дальности полета стрелы ниже по течению. Близость ее тяготила аргонавтов, ибо обязывала их к гробовому молчанию. Но вскоре Эвфем-пловец шепнул Аргусу:

– Эй, Бык, кораблестроитель, дорогой мой аттический друг, умоляю, дай мне бурав из моего ящика с инструментами.

Аргус, не говоря ни слова, дал ему острый бурав. Эвфем разделся, бесшумно нырнул за борт и поплыл под водой к галере колхов. Схватившись одной рукой за кормовое украшение, он взял в другую бурав, просверлил пять крупных отверстий ниже ватерлинии, все пять равной глубины. Затем перерезал швартовочный канат галеры своим ножом и поплыл обратно так же осторожно, как и туда. Все колхи спали, пока он работал, даже дозорный, и первое, что заметили гребцы, это что речная вода просочилась через доски, замочив им ноги до лодыжек, и что корабль медленно тонет. Они стали отдирать доски, чтобы обнаружить и остановить течь, но своими движениями толкали галеру в разные стороны так, что, казалось, грязная вода проникает внутрь отовсюду одновременно. Они принялись ее вычерпывать, но когда вода заметно прибыла, кое-кто попрыгал за борт, надеясь добраться до берега, и был затянут в черный прибрежный ил; некоторые забрались на планшир. Только один попытался плыть вниз по течению к ближайшей пристани; но Эвфем поплыл за ним, оглушил его кулаком и притащил за волосы на «Арго». Судя по его значку – крылатому коню – то был командир галеры. Все члены экипажа пошли на дно вместе с галерой, крича от ужаса. Только белый расшитый вымпел трепетал теперь над водой. Эвфем взял его на «Арго» – для украшения и для маскировки. Меланион спросил:

– Дорогие товарищи, что мешает «Арго» теперь, когда враг бесследно пошел на дно, занять его место в эскадре? Если мы будем держаться позади, нас никто ни в чем не заподозрит, а когда наш пленник очнется, мы можем пригрозить ему смертью, если он только не сообщит командиру идущей перед нами галеры то, что мы вложим ему в уста. Эта хитрость поможет нам смело проплыть мимо оставшихся поселений даже днем, на благоразумном расстоянии, а как только мы выберемся из реки, мы будем на свободе!

Аргонавты встретили аплодисментами соображения Меланиона, и Аргус согласился осуществить план, который тот предложил.

Меланион пообещал командиру-колху жизнь, когда тот очнулся, при условии, что колх выполнит все, что ему прикажут. Он оказался человеком здравомыслящим и стал во всем повиноваться Меланиону, ибо у него было много детей, которых надо было кормить. Звали его Певкон. Когда «Арго» оказался в виду идущей впереди галеры, Певкон окликнул ее, как велел Меланион, и сообщил, что у четверых из его экипажа – тяжелая лихорадка. Другой командир, ничего не подозревая, крикнул в ответ:

– Друг Певкон, в самом деле – лихорадка? Тогда выбери место подальше от нас, чтобы стать на якорь вечером, ибо у нас еще нет заразы, да будет благословенно имя Матери!

В ту ночь Эвфем предложил поплыть и потопить поочередно каждый из трех оставшихся кораблей, но Аргус его от этого удержал. Он заметил, что как только один корабль начнет тонуть, остальные поспешно пойдут к нему, чтобы подобрать зовущих на помощь.

– Тем лучше, – ответил Эвфем, – если возникнет паника, никто не помешает мне работать, и для вас это будет хорошим развлечением.

Его отвага вызвала аплодисменты, но Орфей сказал:

– Товарищи, давайте не будем отнимать у колхов жизнь всего лишь для развлечения. Давайте убивать только, если нас вынудит к тому жестокая необходимость. Люди утонут, но духи их заберутся к нам на борт, несомые плывущими листьями или прутьями, и причинят нам невыносимые муки.

Эвфем послушался Орфея, ибо был столь же рассудителен, сколь и смел. Ясон снова принял командование «Арго». Он оправился от своей раны удивительнейшим образом, равно как Аталанта и Мелеагр; ибо Медея в то утро развязала повязки, сделанные Мопсом, и обработала свежие раны снадобьем своего собственного изготовления, которое жгло, как огонь, но исцелило нагноившуюся плоть в течение часа.

Примерно в это же время пришел в себя и Бут. Он внезапно сел и спросил, что случилось, какое сейчас время дня и где он.

Идас ответил с горечью:

– Твое желание отведать горного меду достаточно дорого нам обошлось, Пчелиный Пастух. Из-за тебя убит кроткий фокиец, его тело лежит вон там под плащом из медвежьей шкуры, в ожидании почетных похорон.

Мопс упрекнул Идаса, сказав:

– Идас, какую бессмыслицу ты несешь! Наш дорогой фокийский товарищ был поражен жертвенным топором тавра. Бут лежал на земле без чувств, когда был нанесен этот удар.

Идас стоял на своем, не заботясь, слушает его дух Ифита или нет, ибо он стыдился втайне, что не отважился пойти с Аталантой и не участвовал в блистательной операции по спасению Бута. Но у него хотя бы хватало здравого смысла не тревожить дух Ифита, произнося его имя. Он сказал:

– Но если бы не Бут с его тягой к меду, Живописец и ныне был бы жив. Если кто-либо отрицает, что это правда, пусть бережет свою голову, ибо мое копье лежит наготове.

Бут заплакал. Он вымазал лицо дегтем и растрепал волосы. Но едва он закончил маскироваться, как увидел знамение, от которого у него похолодело сердце: разноцветный пчелоед опустился на фальшборт у него над головой, что-то прочирикал и снова улетел.

– Что сказал мой враг, Мопс? – спросил Бут дрожащим голосом.

– Ничего, вовсе ничего важного, – поспешно ответил Мопс.

Это происшествие вызвало всеобщее уныние, и решено было похоронить Ифита со всеми почестями, как только они доберутся до ближайшей твердой земли. Пока что они плыли через болотистую местность, и жара заметно усилилась с тех пор, как они впервые прибыли в Колхиду; от трупа скоро пойдет нехороший запах, и он вызовет злых духов или змей. Фронт сказал Ясону:

– Течения, бегущие на восток вдоль южного берега Черного моря, которые принесли тебя сюда, поворачивают дальше на север, вдоль подножья гор Кавказа; ближайший участок твердой земли за пределами Колхиды, где ты сможешь беспрепятственно погрести своего несчастливого товарища, лежит в одном дне пути на север от крепости Фасис. Я имею в виду Анфениос, поселение апсилеев, которые оказывают гостеприимство любым чужестранцам. Я предлагаю, когда мы благополучно выйдем из этой реки, нам следует свернуть на север, а не на юг, если только ветер не будет противным. Мне открыли кредит купцы Анфениоса, и там мы сможем наполнить наши сосуды пресной водой.

Ясон повторил это предложение и спросил, есть ли несогласные с ним. Никто не ответил. И тогда Ясон сказал:

– Значит, пойдем в Анфениос, если только не помешает противный ветер.

Авгий из Элиды спросил:

– А почему бы нам не податься на север и не обойти Черное море, тем самым избежав противотечений южного берега, и поплыть по могучим течениям, которые, согласно царю Финею, устремляются в море из великих северных рек в этот период? Таким способом мы перехитрим погоню.

– Да, почему бы нам этого не сделать? – стали спрашивать аргонавты.

Сыновья Фрикса заявили, что такой курс невыгоден. Они сказали, что обитатели Кавказского побережья в течение пятисот или около того миль к северу от Анфениоса недружелюбны, вероломны и бедны. Если «Арго» задержат противные ветры, а припасы иссякнут у этого негостеприимного берега, их будет невозможно пополнить. Более того, там, где кончается Кавказский хребет, начинается царство тавров. Даже с Медеей на борту было бы столь же опасно сунуть нос в их земли в поисках пищи или воды, сколь есть бобы из раскаленной докрасна ложки. Три брата из Синопа согласились с этой точкой зрения. Принял ее и Ясон, сказав:

– Давайте лучше снова взглянем в лицо опасностям, которые мы уже преодолели, чем искушать богов, стремясь навстречу новым бедам.

И они поплыли дальше вниз по реке, все время отставая от других судов эскадры, к которой присоединились, и вечером второго дня – ибо течение реки было очень сильным – достигли речного устья и крепости Фасис, откуда их никто не окликнул. Затем двинулись на юг следом за эскадрой колхов, но совсем недалеко. Как только сгустилась ночь, они подняли темный парус и поплыли на север, воспользовавшись юго-восточным бризом. И, поворачивая, хором испустили крик отчаяния, точно их корабль ударился о подводный камень, чтобы ввести в заблуждение тех, к кому до того присоединились.

На следующее утро лучи солнца показались над восточными вершинами и осветили море, в котором не было ни одного корабля, кроме «Арго». Ясон, который нес вахту вместе с Мелеагром, разбудил своих спящих товарищей и, ликуя, вытащил Руно из рундука под сиденьем кормчего. Он поднял свой сияющий трофей, чтобы все его увидели, и сказал:

– Взгляните, аргонавты, каким великолепным сокровищем мы завладели и какой малой крови оно нам стоило! Из-за него наши имена вечно будут прославляться в царских чертогах Греции, и в многолюдных лагерях варваров, и даже среди многомудрых египтян, гладкие и белостенные пирамиды которых пронзают вершинами небо над полноводным Нилом. Поскольку нам немало благоприятствовали бессмертные боги Зевс, Посейдон, Аполлон, Афина и Артемида, как по пути в Эа, так и во всех наших предприятиях там, мы можем с доверием ожидать, что они сделают гладким наш обратный путь. Теперь «Арго» им еще более дорог, чем когда-либо, как хранилище священнейшей из всех греческих реликвий, Руна Зевса Лафистийского.

Эргин, человек, которого поражения научили избегать хвастливых, предвещающих недоброе речей, незамедлительно поднялся и сказал, чтобы отвести беду:

– И впрямь, Ясон, великий подвиг для пастуха – взобраться на скалу, которая нависает над его домом в долине и вызволить похищенного ягненка из орлиного гнезда; но пока орлица парит, крича у него над головой, готовая по нему ударить, когда он с ягненком в мешке за спиной с трудом спускается по осыпающемуся обрыву – о, пусть он тогда не забывает об опасности и не воображает, будто он уже дома, близ кипящих в пламени очага закопченных горшочков! Убери прочь сияющее Руно, безумец Ясон, а не то как бы оно не вызвало ревности кого-нибудь из богов, и не будем смотреть на него, пока не услышим, как наш киль сладостно прошуршит по песчаному берегу Фтиотийских Пагас. Ибо я страшусь ревности, самое меньшее, одного божества, Великой Богини, которая давным-давно сорвала его с дубового образа, и ужасного имени которой ты еще не назвал. И поэтому пусть Орфей возглавит нашу смиренную молитву Богине или, еще лучше, пусть возглавит ее тонконогая Медея. Медея – возлюбленная жрица Богини, и, если бы не Медея, мы не добились бы милости взглянуть на Руно. Помните, мои благочестивые товарищи, что сейчас неудачливое время года, унылое время очищения, когда дома, в Греции, мы ходим грязные и бросаем наши искупительные жертвы в реку или в море, затыкая уши, чтобы не слышать их криков, подметаем в святилищах терновыми метлами и готовимся к радостному празднику Первых Плодов. Еще не настало время веселиться, глупый сын Эсона.

Ясон, устыдившись, вернул Руно в рундук, а Медея между тем поднялась со своего места на носу и, устремив взор вверх, подняла к небу раскрытые ладони и начала молитву:

– Мать, Нимфа и Дева, Триединая Богиня, Владычица Янтарной Луны, та, которая, правя в Небе, на Земле и в Море, снова делается тремя; о Триединая Госпожа Преисподней, Бримо, жрицей которой назначила меня, умирая, моя дорогая сестра Халкиопа; выслушай меня и прости!

Не по своей воле взошла я на этот корабль с крашеными кошенилью бортами, не по своей воле украла я у Змия Золотое Руно, которое он охранял для тебя, не по своей воле оказалась я непокорна своему отцу. Ты сама, Всемогущая, ввергла меня в это безумие; я не знаю почему.

Тебе я повинуюсь, только тебе, Танцующая на Черепах, я презираю племя выскочек-Олимпийцев. Скажи только слово, и мощью, которую ты мне даровала, я потоплю гордый «Арго» – экипаж, груз, говорящую ветвь и все остальное – в темных и безжизненных водах дна морского. Скажи только слово, и я всажу этот кинжал глубоко себе в грудь или в грудь светловолосого Ясона, столь безрассудную любовь к которому ты мне внушила. Скажи только слово, Царица с Птичьим Лицом!

Ты предупредила меня, повергнув в смятение мое сердце, что выбор, который я сделала, может принести мне мало мира; что великая любовь к Ясону, которая охватила меня, хотя она и бушует, как огонь в терновых зарослях, может быстро угаснуть, став белой золой, что Прометей может попытаться мне отомстить. Я ничего не требую даже по праву, я верно тебе служу, я благоговею перед тобой. Но отнеси, умоляю тебя, отнеси этот корабль и проклятое Руно назад, в Грецию и даруй мне милость стать царицей в Эфире, чтобы Ясон был моим царем, хотя бы столько лет, сколько я была тебе верна в прекрасной Эа.

Она умолкла, и все сидели, ожидая знака. Вскоре три мощных удара грома послышались в отдалении, раскатившись и разнесясь эхом среди гор в белых шапках. Медея снова села с долгим вздохом облегчения.

Кастор первым нарушил последовавшее долгое молчание. Он спросил Поллукса:

– Разве это не странно, брат, что нашему отцу Зевсу именно сейчас понадобилось греметь?

Медея презрительно ответила на ломаном греческом:

– Богиня катила гром над вершинами Крита и Кавказа, пока Зевс был еще младенцем в Диктейской пещере – как жадно приникал он к сосцам старой свиньи, своей кормилицы, которую привели к нему Дактили! И она, несомненно, будет катить гром над теми же горами, когда люди забудут и само его имя.