Текст книги "Уик-энд с Остерманом (др. перевод)"

Автор книги: Роберт Ладлэм

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 17 страниц)

Часть третья

17. Уик-энд

К дому Таннера подкатило такси. Песик Джона, мохнатый вельш-терьер, взлаивая, носился по дорожке, всем своим видом излучая радость. На лужайку выбежала и Джанет. Из машины выбрались Остерманы, в руках пакеты с подарками. Водитель извлек большую сумку из багажника.

Таннер смотрел на них из дома: Берни в дорогом пиджаке стиля Палм-Бич и голубых брюках; Лейла в белом костюмчике с золотой цепочкой на поясе, юбка куда выше колен, а широкополая мягкая шляпа прикрывала левую сторону лица. Она олицетворяла собой успех и здоровый образ жизни в Калифорнии. Но во внешнем облике и поведении Берни и Лейлы замечалась некоторая искусственность – большие деньги пришли к ним лет девять назад.

Вдруг их успехи всего лишь фасад, гадал Таннер, наблюдая за парой, которая сейчас обнималась с его дочерью. Или же они в самом деле долгие годы обитали в мире, где рукописи и съемки оставались всего лишь вторичным занятием – отличной крышей, как сказал бы Фассет?

Таннер посмотрел на часы: две минуты шестого. Остерманы прибыли довольно рано – в соответствии со своим собственным расписанием. Может быть, это их первая ошибка. Или, возможно, не ожидали застать его дома. Он, когда приезжали Остерманы, обычно бросал работу пораньше, но никак не мог быть дома до половины шестого. В письме Лейлы говорилось, что они прилетят рейсом из Лос-Анджелеса с посадкой в аэропорту Кеннеди около пяти. Задержка была бы нормальным явлением. Но невозможно представить самолет, прилетающий раньше срока.

У них должно быть объяснение. Интересно, выложат ли они его сразу?

– Джонни! Ради Бога! Мне показалось, что я слышала лай! Это же Берни с Лейлой приехали! Что ты стоишь тут? – Элис вышла из кухни.

– О, прости… Я хотел дать Джанет возможность пообниматься с ними.

– Иди же встречай их, глупый. Я только включу духовку.

Таннер шагнул к входной двери, а жена устремилась на кухню. И, взявшись за медную ручку, он понял, как чувствует себя актер перед выходом на сцену в трудной роли. Неуверенным, совершенно неуверенным, несмотря на все репетиции.

Облизнув губы, он вытер лоб тыльной стороной ладони. Наконец решившись, повернул ручку и толчком отворил двери. Другой рукой он распахнул вторую створку и сделал шаг навстречу гостям.

Уик-энд с Остерманами начался.

– Привет, шрайбер! [3]3
  Писатель (нем.)


[Закрыть] – крикнул он с широкой улыбкой. Это было их обычным приветствием – Берни даже считал его весьма почетным.

– Джонни!

– Привет, дорогая!

Стоя в тридцати ярдах, они орали друг другу и обменивались широкими улыбками. Но даже с этого расстояния Джон Таннер видел, что в их глазах веселья нет. Они внимательно изучали его. На какую-то долю секунды Берни прекратил улыбаться и застыл на месте.

Это длилось всего лишь мгновение. Словно они заключили между собой молчаливое соглашение не касаться невысказанных мыслей.

– Джонни, я ужасно рада видеть тебя, – к нему через лужайку бежала Лейла.

Джон Таннер позволил Лейле обнять себя и почувствовал, что отвечает ей с большим энтузиазмом, чем мог даже у себя подозревать. Он понимал, в чем дело. Он выдержал первое испытание: секунды встречи с Остерманами лицом к лицу. Он начал догадываться, что Фассет, помимо всего прочего, был прав и в этом. Может, ему и удастся вынести все.

«Делайте то, что вы обычно делаете; ведите себя, как вы обычно ведете. И не думайте больше ни о чем».

– Джон, ты выглядишь великолепно, ну просто великолепно, парень!

– Где же Элис, моя радость? – спросила Лейла, наконец отступая в сторону, чтобы и Берни мог обнять Таннера своими длинными тонкими руками.

– В доме. Возится с кастрюлями. Входите же! Давай я возьму багаж… Нет, Джанет, моя милая, тебе не стоит поднимать сумку дяди Берни.

– Не понимаю, почему бы и нет, – засмеялся Берни. – Она вся набита полотенцами из «Плазы».

– «Плазы»? – Таннер не сумел сдержаться. – Я думал, вы только что прилетели.

Остерман глянул на него:

– Мы прилетели пару дней назад. Я расскажу тебе, в чем дело…

* * *

Как ни странно, все шло как в добрые старые времена, и Таннер удивлялся самому себе, осознав, что принимает ситуацию. По-прежнему они испытывали чуть ли не физическое облегчение, видя друг друга и зная, что ни время, ни расстояния не властны над их дружбой. По-прежнему присутствовало ощущение, что они могут свободно болтать о чем угодно, рассказывать анекдоты и возвращаться к историям, начало которым положено месяц назад. Рядом с ним сидел все тот же Берни – мягкий, чувствительный, отзывчивый Берни, – со своими спокойными, но точными и исчерпывающими комментариями. Замечания его были довольно язвительными, но он как-то ухитрялся никого не унижать; Берни подсмеивался над самим собой столь же охотно, как и над своим профессиональным миром, потому что это был его мир.

Таннер вспомнил слова Фассета: «…Действовать на двух уровнях общения не так сложно. Так всегда бывает».

И снова Фассет оказался прав… Слово – ответ, слово – ответ.

Когда Таннер наблюдал за Берни, его поразило, что Лейла все время переводила глаза с него на мужа. Однажды он поймал ее взгляд, и Лейла тут же опустила глаза, как ребенок, пойманный за шалостью.

В студии зазвонил телефон. Вздрогнули все, кроме Элис. На столике рядом с диваном стоял еще один аппарат, но Джон не обратил на него внимания и мимо Остерманов прошел в студию.

– Я поговорю оттуда. Скорее всего, с телестудии.

Выходя он услышал, как Лейла, понизив голос, обратилась к Элис:

– Дорогая, Джон кажется таким напряженным. Что-то случилось? Конечно, Берни так забалтывается, что никто и слова не вставит.

– Можно понять, почему он в таком состоянии! Видели бы вы его вчера!

Телефон снова зазвонил – Таннер понимал, что обратит на себя внимание, если даст ему трезвонить и дальше. И все же ему страстно хотелось услышать, как Остерман отреагирует на историю Элис о том ужасе, который ей довелось пережить в среду.

Он нашел компромиссное решение – сняв трубку с рычага, положил на столик и несколько секунд прислушивался к разговору.

Кое-что он уловил. Берни и Лейла слишком быстро отреагировали на слова Элис, словно заранее предугадывали, что сейчас услышат. Они начали задавать вопросы еще до того, как она окончила предложение! Они что-то знали.

– Алло? Алло! Алло, алло? – встревоженный голос на другом конце линии принадлежал Джою Кардоне.

– Джой? Прости, я уронил трубку…

– Я не слышал, чтобы она падала.

– У меня тут очень мягкий и очень дорогой ковер.

– Где? В твоей студии, где паркетный пол?

– Ну ладно, Джой, брось.

– Прости… В городе сейчас до омерзения жарко, и все торги пошли к черту.

– Оно и к лучшему. Теперь у тебя голос, как у того веселого парня, которому мы всегда рады.

– Ты хочешь сказать, что все уже на месте?

– Нет. Только Берни и Лейла.

– Они ранние пташки. А я думал, что самолет прибывает только в пять.

– Они прилетели несколько дней назад.

Кардоне, который начал было что-то говорить, резко остановился. Казалось, он старается перевести дыхание.

– Странно, что не позвонили мне. То есть я хочу сказать, наверное, не могли связаться со мной. Они остановились у тебя?

– Нет. Я предполагаю, у них были какие-то дела.

– Конечно, но… – и снова Кардоне остановился на полу-фразе.

Таннер пытался представить, что дают Джою эти паузы: он должен понять смысл нежелания Берни и Лейлы встретиться и переговорить с ним.

– Берни, скорее всего, расскажет, в чем дело.

– Ага, – сказал Кардоне, но было видно, что он не слышал этих слов. – В общем-то я хотел только сказать тебе, что мы запоздаем. Я быстренько залезу под душ и мы отправимся к вам.

– До встречи, – удивляясь собственному спокойствию, Таннер повесил трубку. Похоже, он контролировал ход разговора. Контролировал его. Ему пришлось так вести себя. Кардоне явно нервничал и звонил, конечно, не для того, чтобы сообщить, что, мол, запаздывает. Хотя бы потому, что отнюдь не запаздывал.

Кардоне звонил, чтобы убедиться – явились ли остальные. Или едут ли они.

Вернувшись в гостиную, Таннер сел на свое место.

– Дорогой! Элис только что рассказала нам! Чудовищно! Это просто ужасно!

– Боже мой, Джон! До чего неприятное испытание! Так полиция считает, что это было ограбление?

– Это же утверждает и «Нью-Йорк таймc». Так что предположение обрело официальный статус.

– Я ничего не видел в «Нью-Йорк таймc», – твердо сказал Берни.

– Да и было всего несколько строчек где-то на последних страницах. На следующей неделе местная пресса выдаст на-гора первую полосу.

– Никогда не доводилось слышать о подобном ограблении, – сказала Лейла. – И не могу даже себе представить, честное слово, не могу.

Берни посмотрел на нее:

– Не знаю. В самом деле очень ловко сработано. Никаких следов, никому никакого вреда.

– Но вот чего не могу понять – почему не оставили нас в гараже? – Элис повернулась к мужу.

На этот вопрос он и сам толком не мог ответить.

– Полиция выяснила, почему они так поступили? – спросил Берни.

– Сказали, что нас одурманили слабо действующим газом. Грабители не хотели, чтобы Элис и дети увидели их. Очень профессионально.

– Просто бред, – сказала Лейла. – Как дети перенесли все это?

– Рей обрел у соседей славу героя, – сказала Элис. – А Джанет как следует и не поняла, что произошло.

– Кстати, а где Рей? – Берни показал на пакеты в холле. – Я надеюсь, он еще не вырос настолько, чтобы потерять интерес к авиамоделям. У меня тут такая штука с дистанционным управлением.

– Нет, он на улице. В бассейне, – Таннер заметил, что резкий тон, каким он произнес это, малость шокировал Берни. Даже Элис не могла скрыть удивления.

Ну и пусть, подумал Таннер. Пусть все видят, что отец ежесекундно думает о том, где находятся его дети.

Снова залаяла собака перед домом – послышался шум подъезжающего автомобиля.

– Это Дик с Джинни. А Рей не в бассейне, – добавила Элис, улыбнувшись Джону. – Он уже встречает гостей и здоровается с ними.

– Должно быть, услышал подъезжающую машину, – ни к селу ни к городу добавила Лейла.

Таннер подумал, зачем она это сказала, словно защищая Рея. Подойдя к парадным дверям, он распахнул их:

– Заходи, сынок. Тут кое-кто из твоих друзей.

У мальчика загорелись глаза, когда он увидел Остерманов. Они никогда не приезжали с пустыми руками.

– Здравствуйте, тетя Лейла. О, дядя Берни! – двенадцатилетний Реймонд Таннер неловко освободился из объятий Лейлы и, краснея, по-мужски пожал руку Берни.

– Мы тебе привезли кое-какую безделицу. В сущности, это сделал твой приятель Мерв, – Берни пересек холл и поднял пакет. – Надеюсь, его содержимое тебе понравится.

– Большое спасибо, – мальчик схватил подарки и убежал в столовую разворачивать.

Демонстрируя свою прохладную чувственность, показалась Вирджиния Тремьян – в рубашке мужского покроя с разноцветными полосками и в узкой юбке цвета хаки, которая подчеркивала каждое движение. В Сэддл-Уолли иные женщины терпеть ее не могли, но Джинни не стремилась в их общество. Она была хорошим другом.

– Я сообщила Дику, что ты звонил в среду, – обратилась она к Таннеру, – но он сказал, что тебе и не удалось бы дозвониться. Бедного ягненочка отправили на заклание в конференц-зал, набитый какими-то ужасными дельцами из Цинциннати и Кливленда, откуда-то еще… Лейла, дорогая! Берни, любовь моя! – Джинни клюнула Таннера в щеку и протанцевала мимо.

Вошел Ричард Тремьян. Он не сводил глаз с Таннера и не скрывал, что представшее перед ним зрелище его обрадовало.

Таннер почувствовал этот взгляд и излишне быстро повернул голову навстречу. Тремьян не успел отвести глаз. И журналисту показалось, что таким должен быть взгляд врача, когда тот изучает историю болезни.

На какую-то долю секунды между двумя мужчинами невольно возникло молчаливое напряжение. Но тут же исчезло, как немного раньше при встрече с Остерманом. Оба сделали вид, что ничего не случилось.

– Эй, Джон! Прости, что до меня не дошел твой звонок. Джинни говорила, что речь идет о каком-то юридическом совете.

– Я думал, что ты уже читал об этом.

– Что именно, ради Бога?

– В нью-йоркских газетах разворота мы не удостоились, но подожди, ты прочтешь наш еженедельник. Мы станем знаменитостями.

– О чем ты, черт побери, толкуешь?

– В среду нас ограбили. Ограбили, похитили, одурманили хлороформом или Бог знает чем еще!

– Ты шутишь!

– Черта с два! – Остерман появился в холле. – Как дела, Дик?

– Берни! Как поживаешь, старина? – оба обменялись рукопожатием, но было видно, что Тремьян не может отвлечься от Джона Таннера.

– Ты слышал, что он говорит? Ты слышал когда-нибудь такое? Ради Бога, что же случилось? Я до вторника торчал в городе. Не было времени даже заехать домой.

– Мы все тебе расскажем. Позже. Давайте я приготовлю выпивку, – Таннер поспешно отошел от них.

Он не мог ошибиться в оценке реакции Тремьяна. Юрист был не только потрясен услышанным, но и просто перепуган. Со вторника на него свалилось столько всего, что он не мог разобраться в этих событиях.

Сбив коктейль для Тремьянов, Таннер вышел в кухню и сквозь проем в дверях посмотрел в сторону бассейна. Хотя никого не было видно, он знал, что там полно народу. С биноклями, с рациями, возможно, с маленькими приемниками, записывающими каждое слово, сказанное в любом из уголков его дома.

– Эй, Джон, меня не проведешь! – к нему подошел Тремьян. – Клянусь Богом, я ничего об этом не знал. Какого черта ты не дозвонился до меня?

– Я пытался. Я даже звонил в Лонг-Айленд. Кажется, в Остербей.

– Вот черт! Знаешь, что я думаю? Ты или Элис должны были все передать Джинни. И не сомневайся, я бы удрал с конференции.

– Теперь все позади. Вот твоя выпивка.

Тремьян поднес стакан к губам:

– Но ты же не можешь оставить все как есть. Как думаешь действовать?

Таннер не был готов ответить на этот вопрос и лишь тупо уставился на него:

– Я… Мне не понравилось, как полиция взялась за дело.

– Полиция? Этот толстомордый Маккалиф?

– Я не говорил с капитаном Маккалифом.

– Ты оставил заявление.

– Да… да, оставил. Дженкинсу и Макдермотту.

– А куда, черт побери, провалился этот старый законник?

– Не знаю. Здесь его не было.

– О’кей. Значит Мак здесь не появлялся. Ты говоришь, что делом занимались Дженкинс и Макдермотт. Элис рассказала, что они были единственными, кто нашел тебя…

– Да. И я был жутко зол.

– Почему?

– Просто мне не понравилось, как они взялись за дело. По крайней мере, тогда. Сейчас я уже остыл. А когда пытался созвониться с тобой, я от злости мог убить кого-нибудь.

– Что ты имеешь в виду? Полиция небрежно работала? Ущемляла твои права? Что именно?

– Да не знаю, Дик! Я просто был в панике, вот и все. И в таком состоянии нужен адвокат.

– Я не адвокат. Дай-ка выпить, – Тремьян поймал взгляд Таннера. Тот подмигнул, как заигравшийся мальчишка:

– Но теперь все позади. Идем в дом.

– Пожалуй, нам попозже придется потолковать об этом подробнее. Может, выявятся какие-то детали, которых я пока не знаю.

Таннер пожал плечами, понимая, что позже Дику вряд ли захочется говорить с ним. Тремьян явно напуган, и в этом состоянии не сработал профессиональный инстинкт – все проверять. Когда они выходили из кухни, у Таннера осталось ощущение, что Тремьян сказал правду хотя бы об одной детали той среды. Здесь его не было.

Но знал ли он, кто тут был?

* * *

Было уже шесть, но Кардоне все не появлялись. Никто не задавал вопросов по этому поводу – время летело быстро, и если кого-то и волновало отсутствие третьей пары, он умело это скрывал. Через десять минут, посмотрев в окно, Таннер увидел, что мимо дома медленно проезжает машина. Это было такси Сэддл-Уолли, и лучи заходящего солнца отражались на эмалевой глади кузова. В заднем окне машины он заметил мелькнувшее лицо Джоя Кардоне. Тот, видимо, хотел убедиться, что все гости на месте.

Минут через сорок пять к дому подрулил черный «кадиллак» Кардоне. Когда они вошли в гостиную, бросилось в глаза, что Джой уже немного выпил. Это было заметно, потому что Джой, как правило, не злоупотреблял выпивкой, но сейчас говорил несколько громче обычного:

– Берни! Лейла! Приветствую вас в сердце восточной цивилизации!

Бетти Кардоне, высокая и стройная, типичная «Бетти из англиканского прихода», с тем же энтузиазмом, что и муж, по очереди обнялась со всеми присутствующими.

– Бетти, ты восхитительно выглядишь! – сказала Лейла. – А Джой, Боже мой, Джой! Ну каким образом человек может быть таким здоровым?.. Берни пристроил гимнастический зал, но ты посмотри, что мне досталось!

– Не обижай моего Берни! – сказал Джой, обнимая Остермана за плечи.

– Вот ты ей все и объясни, Джой, – Берни повернулся к жене Кардоне и спросил, как поживают дети.

Таннер, направившись в кухню, столкнулся в холле с Элис. Она несла блюдо с тарталетками:

– Все готово. Можем сесть за стол, как только захочется, так что я немного передохну. Принеси мне выпить, хорошо, дорогой?

– Конечно. Приехали Джой с Бетти.

Элис засмеялась:

– Так я и думала… В чем дело, дорогой? Ты как-то странно выглядишь.

– Нет, ничего. Просто я подумал, что надо бы позвонить на студию.

Элис посмотрела на мужа:

– Прошу тебя… Все уже собрались. Наши лучшие друзья. И давай веселиться. И я прошу тебя, Джонни, забудем о среде.

Таннер перегнулся через поднос и поцеловал ее.

– Ты все драматизируешь, – сказал он, вспомнив предостережение Фассета. – Мне в самом деле надо звякнуть на студию.

Оказавшись на кухне, Таннер опять подошел к окну. Было чуть больше семи, и солнце уже опустилось за верхушки деревьев ближайшей рощи. На лужайку заднего двора и бассейн легли тени. И где-то в них скрывались люди Фассета.

Это было самым главным.

Потому что, как сказала Элис, теперь все собрались. Их лучшие друзья.

* * *

Кэрри, служивший приправой к дюжине других закусок, был коронным блюдом Элис. Женщины наперебой задавали обычные вопросы, и Элис, делясь кулинарными секретами, чувствовала себя на высоте. Мужчины затеяли обычный спор о сравнительных достоинствах тех или иных бейсбольных команд, а Берни между делом рассказывал юмористические истории о странностях голливудского телевидения.

Пока женщины убирали со стола, Тремьяну представилась возможность задать Таннеру несколько настойчивых вопросов об ограблении:

– Так что же, черт возьми, было в прошлую среду? Поделись с нами. Как-то не верится, что это обыкновенное ограбление со взломом.

– Почему? – спросил Таннер.

– Оно не имело смысла.

– Никто не пускает в ход усыпляющий газ, – добавил Кардоне. – Могут оглушить, заткнуть рот, выстрелить в конце концов. Но только не газ.

– Ценная мысль. Но я все же предпочитаю безвредный газ удару дубинкой по голове.

– Джонни, – понизив голос, Остерман оглянулся в сторону столовой. Из кухни вышла Бетти и, начав собирать оставшиеся тарелки, улыбнулась им. Остерман улыбнулся в ответ. – Ты прикидывал, кто может оказаться в числе твоих врагов?

– Думаю, в той или иной мере, они у меня всегда есть.

– Я имею в виду что-то, смахивающее на историю с Сан-Диего.

Джой Кардоне внимательно наблюдал за Остерманом, ловил каждое его слово:

– В Сан-Диего оперировала мафия?

– Нет, насколько мне известно. Мои парни копают в разных местах, но ничего подобного пока не попадалось. По крайней мере, я так думаю. Большинство моих лучших сотрудников в свободном поиске… Ты пытаешься связать происшествие в среду с какими-то моими рабочими делами?

– Разве тебе это в голову не приходило? – спросил Тремьян.

– Да нет, черт возьми! Я профессиональный журналист. Разве вы испытываете беспокойство, разбираясь с каким-нибудь юридическим казусом?

– Иногда бывает.

– Я читал о твоем шоу в прошлое воскресенье, – Кардоне расположился на диване рядом с Тремьяном. – У Ральфа Аштона много влиятельных друзей.

– Это бред.

– Не обязательно, – Кардоне с трудом выговорил последнее слово. – Я встречал его. Он довольно мстительный тип.

– Но не сумасшедший же, – вмешался Остерман. – Нет, об этом и речи быть не может.

– Что еще, кроме грабежа, могло тут быть? – закурив, Таннер постарался охватить взглядом лица всей троицы, сидящей перед ним.

– Да нет же, черт побери, в этой краже есть что-то неестественное! – воскликнул Кардоне.

– Ну? – Тремьян посмотрел на сидящего рядом с ним Кардоне. – Неужто ты такой специалист по ограблениям?

– Не больше, чем ты, советник, – отпарировал Джой.

18

Уик-энд начался как-то натужно и неестественно – Элис чувствовала это. Может, дело в том, что голоса раздавались громче обычного, смех был более подчеркнутым.

Обычно с появлением Берни и Лейлы, когда начинались расспросы о домашних делах, все как-то успокаивались, наступало умиротворение. Разговоры о детях и их проделках, о службе, о принимаемых решениях – на это ушли первые несколько часов. Ее муж называл такое времяпрепровождение синдромом Остермана. Берни и Лейла буквально втягивали собравшихся в разговор, заставляя выкладывать все, что наболело.

Тем не менее никто, вопреки желанию, не затрагивал сугубо личных вещей. Жизненно важных проблем, которые остались в прошлом у каждого, никто не касался, если не считать, конечно, ужасного происшествия в среду днем.

С другой стороны, Элис не переставала думать о муже, пытаясь понять, почему он приехал домой из офиса, почему так возбужден в последнее время, почему со среды так странно ведет себя? Но может быть, она просто все навоображала.

Женщины присоединились к своим мужьям, и Элис отбросила сомнения. Дети уже отправились спать. Она не могла больше слушать разговоры Бетти или Джинни о своих горничных. Она может позволить себе прислугу! Но у нее никогда не было прислуги!

Горничные были у ее отца. Он называл их «послушницами». Они убирали дом, готовили, ходили за покупками и… другое. Ее мать называла их «горничными».

Элис постаралась выкинуть из головы эти мысли и огляделась в поисках своего бокала с напитком. Склонившись над раковиной, она ополоснула лицо холодной водой. В дверях кухни показался Джой Кардоне:

– Босс сказал, что если я хочу выпить, то могу сам себе налить. Не говори мне, где что стоит. Я бывал тут и раньше.

– Тогда берись за дело, Джой. Ты нашел все, что тебе нужно?

– Еще бы. Прекрасный джин, великолепный тоник… Эй, в чем дело? Ты что, плакала?

– С чего бы мне плакать? Я просто ополоснула лицо, освежилась.

– У тебя щеки еще мокрые.

– Они всегда бывают такими от воды.

Джой достал бутылку с тоником и присмотрелся к ней:

– У вас с Джонни какие-то неприятности?.. Странная история в среду… О’кей, он рассказывал, что это было какое-то дикое, несообразное ограбление… Но если что-то еще кроется за этим, дай мне знать, идет? То есть если он затеял опасные игры с крупной рыбой, то не держи это в тайне от меня, ладно?

– С крупной рыбой?

– Ростовщиками. У меня есть клиенты в его телекомпании. Даже держатели акций… Вы с Джонни живете совсем неплохо, но шестьдесят тысяч долларов после уплаты налогов – это ведь не так уж много.

У Элис Таннер перехватило дыхание:

– Джон отлично справляется!

– Все относительно. Мне кажется, Джон попал в какую-то заварушку. Сам сладить не может, но не хочет нарушать покой своего маленького королевства в поисках чего-то лучшего. Но это ваши с ним дела. Просто я хочу, чтобы ты передала ему от меня… Я его друг. Его хороший друг. И я чист. Абсолютно чист. А если что-то ему понадобится, ты скажи – пусть только позвонит мне, хорошо?

– Джой, я тронута. В самом деле. Но я не думаю, что есть нужда в этом. Ей-богу, не думаю.

– Но ты скажешь ему?

– Скажи сам. У нас с Джоном есть неписаное соглашение. Мы больше не обсуждаем его заработки. Но откровенно говоря, я согласна с тобой.

– Значит, у вас возникли проблемы.

– Ты не совсем точен. То, что может озадачить тебя, нас не удручает.

– Надеюсь, что ты права. И все же скажи ему, – Кардоне торопливо подошел к бару, взял свой стакан. И прежде, чем Элис успела что-то сказать, он вернулся обратно в гостиную.

Джой что-то хотел втолковать ей, но она так ничего и не поняла.

* * *

– Никто не давал права ни тебе, ни любому другому работнику средств массовой информации считать себя несгиба-смым хранителем истины! Меня просто мутит, я устал от всего этого! А встречаюсь с этим каждый день, – не скрывая раздражения, вещал Тремьян от камина.

– Конечно, о нашей непогрешимости не может быть и речи, – ответил Таннер. – Но никто не давал судам права мешать нам искать информацию и предельно объективно подавать ее.

– Если эта информация построена на предубеждении к кому-то, вы не имеете права выносить ее на всеобщее обозрение. Если же она носит фактический характер, то должна быть представлена суду. И остается только дождаться его решения.

– Это невозможно, и ты это знаешь.

Помолчав, Тремьян криво улыбнулся и вздохнул:

– Конечно, знаю. Если быть реалистом, то объективного решения тут нет.

– А ты уверен, что вообще хочешь найти его? – спросил Таннер.

– Конечно.

– Почему? Сегодня у тебя все преимущества. Если решение в твою пользу, ты победил. Если же проиграл, то можешь объявить, что суд подкуплен продажной прессой и подать апелляцию.

– Апелляция лишь в редких случаях приводит к успеху, – сказал Бернард Остерман, сидящий на ковре рядом с диваном. – Даже мне это известно. Да, она привлекает внимание, но редко венчается результатом.

– Апелляция к тому же стоит денег, – добавил Тремьян, пожимая плечами. – И можно попусту потерять массу времени.

– Вот и заставьте прессу сдерживаться, пусть вокруг и пахнет жареным. Ничего нет проще, – Джой допил свой бокал и подчеркнуто уставился на Таннера.

– Это далеко не так просто, – сказала Лейла, сидящая в кресле напротив дивана. – Ведь требуется вынести какое-то решение. Кто определит пределы сдержанности? Вот что Дик имеет в виду. Тут четкие определения невозможны.

– Бог простит, если я рискну возразить своему мужу, – при этих словах Вирджиния засмеялась. – Я думаю, иметь информированное общество столь же важно, как и неподкупный суд. Может, они тесно связаны между собой. Так что я на твоей стороне, Джон.

– И снова возникает необходимость в решениях, – сказал ее муж. – Пока выражается только мнение. Кто поставляет информацию и кто ее истолковывает?

– Это верно, – рассеянно сказала Бетти. Она наблюдала за своим мужем. Он слишком много пил.

– Что значит верно? Почему верно?.. Давайте представим себе гипотетическую ситуацию. Между Джоном и мною. Скажем, я полгода работал над деталями сложной сделки. Как юрист, соблюдающий правила этики, я имею дело с клиентами, которым доверяю; приходится объединять множество различных компаний, чтобы сохранить рабочие места, а фирмы, которые стоят на краю банкротства, получают новую жизнь. И вдруг появляются несколько человек, которые считают себя ущемленными – хотя, может быть, суть дела в их собственной некомпетентности, – и начинают кричать о нарушениях. Допустим, они встречаются с Джоном и принимаются вопить: «Подлость!» И лишь потому, что они выглядят – подчеркиваю, всего лишь выглядят – загнанными и затравленными, Джон уделяет их делу одну минуту, всего лишь одну минуту эфирного времени по всей стране. И тут же к моему делу начинают относиться с предубеждением. И не пытайтесь уверить меня, что суд не поддается мнению масс-медиа. Одна минута может перевесить шесть месяцев.

– И ты думаешь, что я способен на такое? Ты считаешь, что любой из нас может?

– Вам нужен материал. Вам вечно нужен материал! И наступает момент, когда вы перестаете что-либо понимать! – Тремьян все повышал голос, а теперь почти кричал.

Вирджиния встала:

– Наш Джон не имеет к этому отношения, дорогой… Я пойду сделаю тебе еще чашку кофе.

– Я сама сварю, – сказала Элис, вскакивая с дивана. Она смотрела на Тремьяна, удивляясь его внезапной горячности.

– Не будь идиотом, – бросила Джинни, выходя в холл.

– Я бы выпил, – Кардоне протянул стакан, ожидая, что кто-то возьмет его.

– О, конечно, Джой, – Таннер взял стакан. – Джин с тоником?

– Это я уже пил.

– И слишком много, – добавила его жена.

Таннер прошел в кухню и стал готовить напиток для Кардоне. Джинни стояла у плиты:

– Я разогрела микроволновую, а то газовые горелки забастовали.

– Спасибо.

– У меня вечно одни и те же проблемы. Проклятые горелки отключаются и кофе остается холодным.

Хмыкнув, Таннер налил тоника. Затем, вспомнив, что Джинни ждет ответа, он неохотно пробурчал:

– Я советовал Элис купить электрическую плиту, а она все отказывается.

– Джон?

– Да?

– Прекрасная ночь. Почему бы нам не искупаться?

– Конечно. Отличная идея. Я сейчас пущу в бассейн проточную воду. Вот только отнесу это Джою.

Таннер вернулся в гостиную, как раз чтобы услышать увертюру к «Тангейзеру». Элис рассматривала альбом «Вчерашние хиты».

Его, как обычно, встретили галдежом.

– Вот тебе, Джой. Кто еще хочет чего-нибудь?

Раздался хор голосов: – «Нет, спасибо». Встав, Бетти оказалась лицом к Дику. Таннеру показалось, что они смотрят друг на друга, словно продолжая спор. Элис возле стерео демонстрировала Берни оборотную сторону альбома хитов. Лейла Остерман сидела напротив Кардоне, глядя, как тот потягивает свой джин с тоником, и не скрывала раздражения слишком резвыми его темпами.

– Мы с Джинни пойдем прогоним воду в бассейне. А потом поплаваем, хорошо? Надеюсь, вы захватили купальные принадлежности, но на всякий случай – их целая куча в гараже.

Дик посмотрел на Таннера. Странный у него взгляд, подумал журналист.

– Не забивай Джинни голову своим чертовым бассейном. Я запрещаю. Никаких бассейнов.

– А почему? – спросил Кардоне.

– Слишком много ребят болтается вокруг.

– Так поставь забор, – с легким презрением отрезал Джой.

Таннер через кухню вышел на задний двор. За спиной внезапно раздался взрыв смеха, но он не говорил об искреннем веселье. Смех казался каким-то натужным, даже злобным.

Неужто Фассет прав? Неужто «Омега» начинает показывать зубы? И на поверхность всплывает подспудная враждебность?

Он подошел к краю бассейна:

– Джинни?

– Я здесь, рядом с помидорами Элис. Кажется, я погнула один и никак не могу поднять.

– Ладно, – повернувшись, он подошел к ней. – Который? Ничего не вижу.

– Вот тут, – показала Джинни.

Таннер опустился на колени и увидел стебель. Он был не помят, а надломлен.

– Должно быть, тут гоняли ребята, – он осторожно отпустил растеньице. – Завтра я им займусь.

Он встал. Джинни, стоявшая вплотную к нему, взяла его за руку. Он обратил внимание, что из дома их не видно.

– Это я сломала его.

– Почему?

– Я хотела поговорить с тобой наедине.

Она расстегнула несколько пуговок блузки. Таннер увидел ложбинку меж ее высоких грудей. Не пьяна ли, подумал он. Но Джинни никогда не набиралась. А если даже и случалось такое, то втайне ото всех.

– О чем ты хотела бы поговорить?

– О Дике и еще кое о чем. Я прошу прощения за него. Он стал ужасно… грубым, когда волнуется.