Текст книги "После Шоколадной Войны"

Автор книги: Роберт Кормье (Кормер) (Кармер)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 14 страниц)

Роберт Кормер
После Шоколадной Войны

Посвящается Мирлин Е. Мерло в благодарность за веру в меня.

    1.

  Рей Банистер начал строить гильотину в тот день, когда Джерри Рено вернулся в Монумент.

  Не было никакой связи между этими двумя событиями. По правде говоря, Рей Банистер даже и не знал о его существовании, он взялся за это дело просто из-за скуки, а также из-за одиночества и безысходности. Он недавно прибыл в Монумент, и стал новичком в «Тринити», и возненавидел как город, так и школу. Может быть, ненависть была не самым подходящим словом. Просто Монумент показался ему унылым и уродливым заводским городишкой, с его одинаковыми домиками и серыми фабриками, жутко контрастирующими с Калебом, с курортной деревенькой на мысе Кеп-Код, где он мог вдоволь побродить по песчаным пляжам прежде, чем пальцы на его ногах могли бы начать коченеть, а его щёки – разъедаться солёными брызгами. «Тринити» была маленькой задавленной школкой, в которой учились подозрительно странные парни, которые вдобавок ко всему были ещё и не слишком дружелюбными. Директор и учителя были братьями, чокнутыми людишками – не гибкими и не сработавшимися. Они ещё не являлись священниками и, вместе с тем, уже не очень напоминали обычных людей. Отец Рея утверждал, что братья должны быть идеальными учителями, особо честными и прилежными в своей работе. «Ты не разочаруешься в них», – говорил ему отец. – «Их не заботит размер жалования, уклад их жизни обеспечивает их всем, в чём они нуждаются, у них нет ни жён, ни детей, за исключением одной другой сумасбродной подружки, с которой можно пообщаться в свободное от работы время…» – последнее подходило для шуток. Отец Рея Банистера прослыл известным шутником на коктейльных вечеринках, но, ко всему, Рей не находил его забавным. Особенно, когда тот согласился на продвижение по службе в компании, в которой он работал, что означало их переезд из курортного мыса в гнилой городок, расположенный посреди Новой Англии.

  Рей всегда был сам с собой наедине, даже на мысе, где он часами крутился, бродя до устали по пляжу или дюнам, или уплывая на своём любимом ялике в тёплые воды южнее Калеба. Будучи на грани отчаяния и чуть ли не со слезами на глазах, он практически задарма отдавал его, он сбывал его за четверть цены Джою Серра, своему лучшему другу в Калебе. Он когда-то сам построил себе этот бот и любил его, словно родное дитя. Он знал каждую его дощечку и верёвочку, каждый его гвоздь и царапину так же, как и каждую родинку или складку на собственном теле.

  Монумент напоминал ему штормовую погоду, в которую просто было не выйти в море. На мысе снег таял сразу, как только касался земли, а тут Рей пришёл в ужас, застав Монумент укутанным в лохмотья старого грязного снега, когда в феврале они только переехали в этот город. Ландшафт городских улиц был унылым и непривлекательным, словно киноряд из тех старых мрачных фильмов о временах Великой Депрессии. Страдая от одиночества, не находя друзей в «Тринити» и, на самом деле, не стараясь найти их, Рей увлёкся фокусами и магией. Его отец увлекался этим годами раньше и отдал ему свой рождественский комплект для фокусов в откуп, компенсируя переезд в этот город. Сначала Рей не испытал особого интереса ко всему этому. Но, скука и тревога взяли своё, и он начал заниматься фокусами и, к собственному удивлению, обнаружил, что все эти трюки и фокусы, стали получаться у него почти как у профессионала также и без помощи этого комплекта. Он открыл для себя «Волшебный Стол», кубки, шары и шёлковую скатерть, и всё это с артистическим блеском стало мелькать в его ловких руках. Он никого не развлекал, а лишь выступал перед зеркалом у себя в ванной.

  Зима сменилась весной или, просто, серость февраля и марта перелилась в мягкость и желтизну апреля. Рея уже не удовлетворяли простые трюки между пальцев. Он перерыл весь подвал, припоминая, что у его отца сохранилось всё, с чем тот когда-то выступал в клубах, развлекая посетителей и организуя посиделки, когда сам Рей был ещё ребёнком. При переезде его отец бережно упаковал всё это в картонные коробки. В своих поисках Рей открыл большую старую картонку, в которой лежало всё необходимое для сложных фокусов и эффектов, но он просто не знал, что с этим можно делать, потому что всё было сложено в полном беспорядке. И тогда он открыл старую, обшитую натуральной кожей книгу, напечатанную ещё в 1922 году, описывающую сотни фокусов. Книга включала схемы и иллюстрации различных сцен и представлений, как больших фокусов, так и небольших обманных трюков. Изучая все эти секреты, Рей был разочарован тем, насколько механичными они были. Он подумал: «На самом деле всё это совсем не волшебство, и не что-либо вообще в этом мире». Это было похоже на детское осознание того, что Санта-Клаус оказался кем-нибудь из соседей.

  Как-то его пристальное внимание привлекла схема гильотины. Секрет был простым, но при этом до безумия эффектным. Он представил себе её на сцене в зале «Тринити»: «Могу ли я попросить на сцену кого-либо из сидящих в зале?». И затем видеть сопящих от удивления парней, с ужасом наблюдающих за лезвием, мягко входящим в шею добровольца. Руки Рея зачесались построить эту гильотину также как и тогда, когда он строил свой ялик. Руками он умел делать всё. И факт, что его отец сказал, что ему не нравится идея потратить деньги на образование Рея, когда ему, очевидно, лучше быть плотником: «…а плотник не нуждается в дипломе колледжа».

  И одиноко размышляя о собственном безразличии к Монументу и к «Тринити», об усталости от серых облаков, укутавших небо в первые дни весны, и тоскуя по девочкам в бикини, в эти дни выходящим на калебские пляжи, Рей Банистер собрал все свои инструменты, необходимые пиломатериалы и приступил к постройке гильотины. Лезвие он купил в Ворчестере в магазине «Фокусы и Магия». И, как он сказал Оби позже – это правда, что он никогда не слышал ни о Джерри Рено, ни об Арчи Костелло, ни о ком-либо ещё.

–***–

  Оби влюбился. Совершенно диким, нелепым и невероятным образом. Ему казалось, что такое может быть только в кино. Любовь, которая не позволяет ни есть, ни спать. Любовь, из-за которой приходится отсыпаться днём в классе, прямо на уроке. Её звали Лаурой Гандерсон, и она была прекрасна. Из-под ног Оби уходила земля, когда она появлялась в его поле зрения, и ему казалось, что он проваливается под землю и исчезает. Он никогда не испытывал одновременно такого счастья и такого мученья. Его дни и ночи протекали в розовом тумане, и он повсюду появлялся будто бы из другого мира, его лицо светилось ярким светом, и это, конечно же, раздражало Арчи Костелло.

  В этот момент как раз проходило собрание «Виджилса», на котором обсуждалось новое задание. Другие члены плюс трое «годовалых» – все сидели и с лёгкой нервозностью ожидали того, что могло бы произойти. Арчи всегда шёл по лезвию ножа, подбрасывая теперь свои маленькие сюрпризы и держа всех в напряжении, никому не давая спать или отвлекаться на посторонние мысли. Но Оби сидел всё с тем же глупым выражением лица, и Арчи отвернулся к Баунтингу, который проучился в «Тринити» почти уже два года.

  – Ладно, Баунтинг, – сказал Арчи. – Что у нас сегодня?

  Речь Баунтинга не вызвала никакой реакции у Оби, которого вообще не интересовало происходящее в этой дурацкой комнате с заглушенными окнами около гимнастического зала, где «Виджилс» проводил свои собрания. Он был вместе с Лаурой Гандерсон, где-то не здесь. Они ехали по шоссе к Монт-Ватчусаом. Был солнечный весенний день, и они поднимались в горы. Он помогал ей преодолеть скалу, показывал рукой, как ей обойти камни. Ему было недостаточно ласково коснуться её рукой, хотя она не оценила бы это как должное. Только в особом случаи она могла прижаться к нему и расплыться от ласки, ради чего только и жил Оби, посвящая этому каждое мгновение своего сознания.

  – Ты с нами, Оби? – спросил Арчи, в его голосе как всегда был холод, и как всегда полное отсутствие эмоций. И всё всегда выглядело так, будто бы использовав твоё имя он сделал тебе одолжение.

  – Я здесь, Арчи, – ответил Оби, неохотно оставляя тёплый и мягкий след Лауры.

  – Иди сюда, Баунтинг, – позвал Арчи.

  В этот момент Оби увидел тетрадку в руках у Баунтинга. Вздрогнув, он проверил карман своей куртки, чтобы быть уверенным в том, что его тетрадка на месте. Тетрадка Оби была легендой «Тринити». В ней были не только задания, замышляемые Арчи, а ещё и всё, что можно было бы узнать о любом учащемся этой школы – разного рода информация, не имеющаяся в официальных бумагах. Теперь Оби видел Баунтинга с его собственной тетрадкой и был несколько удивлён, но это не переворачивало вверх тормашками всю его жизнь, как незадолго до того его встреча с Лаурой Гандерсон, которая полностью изменила всё в его глазах. Но позволить Баунтингу иметь собственную тетрадь?!

  Баунтинг стоял с бодрым высокомерием, что было отличительным признаком «годовалого», что так ненавидел Оби. Большинство учившихся в этой школе уже второй год были именно такими. Они теряли робость новичков и вместе с тем ещё не приобретали хладнокровия старших. Им была присуща самоуверенность, и вера в то, что школа, как и весь этот мир, существует для каждого отдельно. В их правилах было тут же занять освобождающееся место. Например, в данный момент в глазах у Баунтинга сиял триумф. Он зло ухмылялся, наверное, чувствуя превосходство над Оби. В ответ лёгкая улыбка Оби заставляла полагать, что при необходимости Баунтинг сможет общаться с ним. Но, не смотря на сладость присутствия Лауры в его жизни, он иногда ощущал вспышки ревности. Скорее не ревности, а чего-то ещё. Ревновать Лауру к «годовалому»? Ради Бога. Ненависть – может быть, но не к самому Баутингу. Возвращение его ненависти к Арчи, а было ли это ненавистью, вообще? Он не был уверен. Он вообще не был уверен в чём-либо, что касалось Арчи.

  – Посмотрим, что у нас на повестке дня, – выдал Баунтинг. – Каждый, кто подписался, затем сдержал своё слово, или уклонился. Большинство из вас знают, что всё это значит. Хотя и не от кого вам ждать другого дерьма…

  – Баунтинг, Баунтинг, – развёл руками Арчи, словно отец, бранящий непослушного сына.

  – Что случилось? – удивился Баунтинг.

  – Твой язык.

  – Что язык? – Баунтинг не только удивился, но и забеспокоился.

  – Используемые тобою слова.

  – Что слова? – его голос повысился ещё на пол октавы.

  Арчи не ответил, выражая Баунтингу своё полное презрение.

  – Ты имел в виду «дерьмо»? – недоверчиво спросил Баунтинг.

  Арчи кивнул.

  – Ты не соблюдаешь правил, Баунтинг. Ты используешь похабный язык. Ни-ни. Табу.

  Неохотно соглашаясь, Оби качнул головой: «Это Арчи. Оставь его». Конечно же, не было никаких правил, связанных с языком. То, что так интриговало у Арчи, так это невозможность знать, что произойдёт в ближайший момент. Оби расслабился, приготовившись к ожиданию наслаждения игрой, которую затеял с Баунтингом Арчи. Он также знал, что он неизбежно был втянут в эту игру, и что со стороны Арчи его могли ожидать неприятности.

  – Ты думаешь, что есть правила, касающиеся ругани? – спросил Баунтинг, его доверие начало быстро таять.

  – Правильно, Баунтинг. Правило, которое обязывает не прибегать к похабному языку, не ругаться на собраниях «Виджилса», не упоминать имя Господа всуе, – в голосе Арчи сквозило издевательство. Арчи тряс головой, симулируя разочарование Баунтингом. – Эй, Оби, как долго действует у нас это правило?

  – Шесть дней, – автоматически ответил Оби.

  – Смотри, Баунтинг. Ты – парень амбициозный, хочешь сделать карьеру в «Виджилсе», но ты уже упустил новое правило.

  Ещё двое других «годовалых» сидели неподвижно. Одним из них был рослый худощавый парень с выпученными глазами, его звали Харлей, и угрюмый увалень по имени Корначио, с испещрённым прыщами лицом. Они никогда раньше не видели, как на самом деле действует Арчи, и они, очевидно, тоже почувствовали угрозу. Ветераны «Виджилса» с удовольствием наблюдали за продолжением спектакля, осознавая вместе с Оби очередную внезапную импровизацию Арчи.

  – Объясните Баунтингу, зачем мы иногда можем принять новое правило, Картер.

  Картер это ненавидел. Как президент «Виджилса» он обычно не участвовал в таких играх, но всегда поддерживал правила, держа в руке молоток, ударяя им по деревянному ящику, используемому вместо стола, обозначая точки над «и» после каждой команды Арчи. Картер не одобрял психологических игр. Он предпочитал всё то, что можно было попробовать на ощупь, кулаками. Его трагедия заключалась в том, что в этом учебном году Брат Лайн запретил бокс. Картер возглавлял боксёрскую команду, а также и футбольную. Боксёрская команда была распущена, а футбольный сезон давно прошёл, на этот день он уже не являлся её капитаном, и он был известен  в школе лишь как президент пресловутого «Вижидса». И, как президент, он был вынужден играть с Арчи в его игры и быть его чёрным ящиком со словами.

  – Мы утвердили это правило, потому что нужно очистить атмосферу, – начал Картер, слова выходили легко и в большом количестве. И то, что он был боксёром, не значило, что он глуп. – Невозможно удалить всю эту дрянь, выбрасываемую из выхлопных труб машин. Но, наконец, мы можем держать воздух свободным от всякой нецензурной брани.

  Арчи улыбнулся ему в угоду, и Картер возненавидел себя, когда осознал, что он попал в очередную его ловушку.

  – И каждый, кто ругается, будет платить штраф. Правильно, Оби?

  – Нарушивший правила... – начал Оби, он не спешил, ему нужно было взвесить каждую возможность и каждое слово. – …будет стоять голым на автобусной остановке в центре города у Монументального Парка в течение часа. – он кривлялся зная, что внезапная суровость на лице Арчи может быть мерзким наказанием.

  – Правильно, – сказал Арчи и посмотрел на Оби с отвращением. – Допустим, Баунтинг, это достаточно мягкое наказание. И это, потому что на самом деле что-либо более суровое мы прибережём для другого проступка. Это будет приятным сюрпризом для того, кто ругнётся в следующий раз.

  Баунтинг кивнул, смутился, сконфузился, взвесив всё, что случилось – то, как быстро он из провокатора он превратился в жертву, вместе с тем осознавая силу Арчи и его непредсказуемость. Какая-то малая часть его мозга также зафиксировала враждебность, развивающуюся между Арчи и Оби, но он отложил это на другой случай.

  – Ладно, – сказал Арчи, – на этот раз мы прощаем твой проступок, Баунтинг. Но в следующий раз ты за это ответишь, – его глаза пробежались по собравшимся. – И это касается каждого. Не будем сквернословить на собраниях «Виджилса», – и он снова повернулся к Баунтингу. – Зачитай, пожалуйста, свой доклад.

  Больше не ожидая никаких замечаний, Баунтинг расправил плечи, но на этот раз он уже аккуратно подбирал слова.

  – Как я сказал, это должно выглядеть так, словно ничего страшного не происходит. Никто не теряет бдительности. Желающие могут где-нибудь собраться и прочее. Кто-то пойдёт на пляж Хемптон, кто-то – на мыс, ещё кто-то может съездить в Бостон. Но мы должны каждого предупредить: «Если остаёшься в городе, то не попадайся на глаза. Мы ни за кем не следим – нас не интересует, кто и что делает. Главное, не пойти в школу, спрятаться…» – Баунтинг не мог удержаться от того, чтобы не заглянуть в тетрадку, зная, что это может задеть Оби. – Мы ожидаем тех, кто отстал, но около девяноста процентов мы сможем организовать.

  – Мне не нужны отстающие, – сказал Арчи жёстко, командуя: «Это Арчи, это он правит школой». – Мне нужны все сто процентов.

  Баунтинг кивнул. И кивнул каждый сидящий в зале.

  Последнее задание было не столько заданием, сколько очередным представлением Арчи, как-то ломающим скучную рутину, всегда царившую в школе в этом нечеловеческом промежутке времени между весенними и летними каникулами, когда дни были бесконечными и бесцельными, когда даже учителя путались в вялой скуке застрявших часовых стрелок. Выпускники теряли интерес к школе. Теперь они смотрели в будущее, потому что большинство из них почти уже были приняты в какой-нибудь колледж. Те, кто был моложе, уже знали, что, сдав экзамены, они автоматически переходят в следующий класс, и что даже до экзаменов они неофициально считались уже в следующем классе. Даже без вины виноватые новички устали от роли самых младших, и у них уже накопилось достаточно энергии, чтобы стать «годовалыми» и встретить новую порцию новичков следующей осенью. Но на самом деле школа не была такой уж мирной и расслабленной как выглядела – просто вся эта школьная неугомонность затаилась в самых тёмных её закутках.

  Понимая всё это, Арчи отдавал себе отчёт, зная, что в акции такого рода могут быть использованы только «годовалые» (хотя и они могли остаться в стороне), он решил, что лучшим приветствием будет всеобщий день прогула школы, который не будет оформлен с помощью тонкого шантажа Брата Лайна. Наоборот, этот день будет ядовитым укусом Арчи Костелло. Все учащиеся «Тринити», а это почти четыреста человек, могли бы просто встать и уйти с уроков посреди указанного дня. Они могли бы исчезнуть, и никто бы их не нашёл. И тогда братья начали бы отчаянно обзванивать всех – отсутствие учащегося всегда проверялось по телефону. Они всегда старались узнать, где сегодня Джими или Джой, почему Кевин или кто-либо ещё ушёл сегодня из школы. И эта схема имела двойное влияние: в школе и дома у учащегося. И теперь Арчи был на шаг впереди. Он изучил наперёд дату визита епископа в «Тринити». Традиционный ежегодный визит всегда начинался с большой мессы и проповеди в школьном зале, который на время превращался в часовню для такого мероприятия. В этом году в зале никого не будет.

  Картер был в шоке при одной только мысли об унижении епископа, эта акция могла иметь серьёзные последствия, но об этом он ничего не сказал. Как и все остальные, он научился не возражать порядку Арчи. Идя у него на поводу, он почувствовал беспомощность, ему хотелось ещё немного смелости, чтобы начать протестовать. Смелости у него было достаточно на футбольном поле или на боксёрском ринге. Но там всё было иначе. А в эти дни он чувствовал себя одиноко, словно он был изгоем в этой школе. Каждый думал, что он был лишь костями и мускулами, но, несмотря на это, такая шутка была бы для него ощутимой, и он понимал, что визит епископа мог принести немало бед. Он не хотел в этом участвовать – только не перед самыми экзаменами, после которых он избавится от Арчи Костелло раз и навсегда.

  – У меня есть идея, – сказал Баунтинг.

  Оби вновь посмотрел на этого «годовалого» с уважением после того, как тот после атаки со стороны Арчи был отброшен в сторону, теперь он осмеливался рискнуть другими своими идеями. Обычно только Арчи мог быть генератором каких-либо идей, каковыми теперь они не были, теперь от него исходили только приказы, в большей или меньшей степени.

  – Послушаем, – сказал Арчи, – но следи за языком, понятно? – звучало почти чопорно, почти через сжатые губы.

  Баунтинг кивнул.

  – Вот, что я думаю, – начал он, собирая доверие. – Почему бы нам не уйти из школы, всем кроме одного? И если каждый будет отсутствовать, то не… – он не находил подходящего слова.

  Арчи махнул рукой:

  – Не поражает, – и затем: – Не впечатляет, – он послал Баунтингу полный восхищения взгляд, или что-то такое должно было произойти, чтобы Арчи оставил своё хладнокровие, он перестал соблюдать дистанцию от толпы, которая всегда была у него в кулаке. – Баунтинг, Баунтинг. Теперь я могу увидеть. Епископ, Брат Лайн и все преподаватели поднимутся на сцену к алтарю. И один парень сидящий в зале, где-нибудь в середине. Вокруг него будут только пустые места, никого.

  – Нам нужен «правильный» парень, – продолжил Баунтинг, уже просто читая. – Он будет частью публики, с признаками нормального поведения, словно он в зале не один, словно всё происходит как обычно.

  Арчи поднял руку, ладонью вниз, словно он был священником, собравшимся благословить паству, но «Виджилс» хотел знать, что этот жест значит. Арчи захотел полной тишины. Внезапно все сидящие в комнате словно задышали в такт по его команде, публика словно застыла. Каждый раз Оби был поражён способностью Арчи, вовремя взять управление в свои руки, это напоминало узкое пятно света от прожектора, которое оказывалось всегда там, где нужно Арчи. Оно мгновенно переместилось с Баунтинга на самого Арчи. Глаза Арчи сощурились, он собрался на собственных мыслях, или он просто претворился, что он думает. Оби уже тысячу раз видел эти представления и трюки. Но трюки ли это были?

  Жара в замкнутом помещении стала почти нестерпимой. Душный воздух и запах потных тел затрудняли дыхание. Собрание «Виджилса» обычно было непродолжительным, потому что Арчи не мог долго находиться в этом запахе. Он не мог видеть пот, стекающий по лбам и щекам. Оби тайно разглядывал неподвижно сидящих парней, пристально пялящихся на Арчи. Они не смели пошевелиться. Никто не хотел быть замеченным или выделенным Арчи. Баунтинг одиноко рисовался перед всеми. Он был уверен в себе. Его чёрные кудрявые волосы блестели в грубом свете тусклой свисающей с потолка лампочки. Он выглядел так, словно он только что вышел из душа: свежим и чистым. Оби чуть не вздрогнул. Он знал, что Арчи обкатывал Баунтинга, готовя из него нового управляющего, который займёт место Арчи в следующем году. Хотя Баунтинг был низкорослым, мускулистым брюнетом в противоположность Арчи, рослому и худощавому блондину. Оби всё никак не мог уловить, что же между ними было общего – может быть жестокость?

  – Хорошо, – сказал Арчи, выйдя из транса или чего-то подобного. Его голос стал ярче, а в голубых глазах появились огоньки. – Для этого нужно только одно. Парень, который в тот день придёт в школу,  – он метнул взгляд на Оби. – Мне нужен кто-нибудь новенький. Тот, кто ещё не был вовлечён в подобные акции.

  Словно реагируя в ответ, Оби хлопком раскрыл свою тетрадку, и тут же возненавидел себя за такую прыткость «под дудочку» Арчи.

  – Это будет парень, который прибыл во втором полугодии. Его семья переехала из Кепа. Его зовут Раймонд Банистер. Он учится во втором классе высшей школы. Его средняя успеваемость В-минус, но на экзаменах у него будут D, потому что он – лентяй.

  – Почему раньше мы о нём ничего не слышали? – спросил Арчи, в его голосе зазвучал упрёк, когда он поставил акцент на мы , словно он был священником, громко декларировавшим: МЫ…

В ответ Оби пожал плечами. Новички всегда были наживкой для «Виджилса». Арчи как никогда любил надеть хомут на очередного новичка.

  – Ты не ошибаешься, Оби? – спросил Арчи с хитринкой в голосе.

  Оби почувствовал, как краска залила его лицо, словно он где-то провинился. Арчи был мастером унизить кого-нибудь перед кем-либо ещё или перед всем честным народом.

  – Я не думаю, что сейчас подходящее время для психологических упражнений, – ответил Оби. – Как я сказал, Рей Банистер – лентяй, – он внимательно посмотрел на Арчи, пытаясь угадать, получил ли он посылку – с шоколадом.

  Арчи хлопнул глазами, словно невидимая ветка шлёпнула его по лицу. Установилась мёртвая пауза, но только на момент.

  – Может, на этот раз стоит обойтись без него, – ответил он, прямо глядя на Оби. – Но потом, докапываясь до этого Банистера – до лентяя, можно увидеть, что он любит сидеть отдельно, погрузившись в себя. Объясни ему правила игры. Впечатай ему важность его роли, так он и не откажет.

  «Виджилс» с одобрением зашумел.

  Арчи повернулся к Баунтингу, отвернувшись от Оби, словно отмахнувшись от него.

  – Хорошая работа, Баунтинг.

  Баунтинг засветился, он не мог, сопротивляться вспышке триумфа, глядя на Оби.

  – Совсем другое дело? – спросил Арчи, не адресуя это никому.

  Арчи осмотрел комнату, и в ней установилась полная тишина. Он изучал эту маленькую аудиторию, разглядывая каждого холодными и умными глазами, как обычно, глядя на всё свысока.

  – Что у нас с Днём Ярмарки? – спросил Баунтинг.

  Тень пересекла лицо Арчи. Оби веселясь подумал: «Баунтинг далеко уйдёт за своим счастьем».

  – Что у нас с Днём Ярмарки? – голос Арчи содержал намёк на холодную издёвку.

  Баунтинг ещё не знал, что Арчи совсем не был энтузиастом Дня Ярмарки. Скука. В «Тринити» День Ярмарки был семейным днём, последнее публичное мероприятие перед экзаменами, день хот-догов и гамбургеров, будок и каруселей для детей – братьев и сестер учащихся «Тринити». Для «Виджилса» этот день никогда не представлял серьёзного интереса, как и следующий за ним Вечер Пародии (многие называли его Вечером Дерьма) – вечер, заключающий День Ярмарки. Баунтинг мог это знать, но он был классическим «годовалым», живущим по принципу: сперва сделать, а лишь затем подумать.

  – Пора подвести итоги, – прорычал Картер, используя свои привилегии, как президент «Виджилса». Он с нетерпением ждал конца заседания. Он устал от всего этого дерьма.

  Арчи хихикнул, словно симулируя раздражение от Баунтинга. Отец теперь был доволен любимым сыном. «Садись, Баунтинг», – сказал он, затем кивнув Картеру.

  Картер ударил молотком и встал. Атмосфера стала натянутой, словно резиновая лента, растянутая перед ударом в точку. Картер снял с полки чёрный ящик в картонной коробке. Он держал его в руках так, словно там были все королевские драгоценности Европы.

  Арчи устало и глубоко вздохнул. Он повернулся к Харлею и Корначио – к двоим «годовалым», с трепетом наблюдающим происходящее, и ему показалось, что они от страха вот-вот надуют в штаны.

  – Это ваше первое собрание, правильно? – спросил их Арчи по-доброму, мягко. «Замечательный актёр», – подумал Оби, вывернув на изнанку все стороны его личности.

  Арчи показал кивком на чёрный ящик.

  – Это то, что я делаю каждый раз после объявления очередного задания, – и дальше кривляясь: – Если быть честным, – теперь Арчи уставился на Баунтинга. – То это то, что предстоит тебе, Баунтинг, если, конечно, ты пойдёшь по моим стопам.

  «Годовалые» осторожно рассматривали чёрный ящик, который являлся легендой «Тринити». Вся школа могла увидеть его воочию только один лишь раз.

  Картер поставил этот ящик на стол, и Арчи сказал:

  – Когда задание объявлено, я имею дело с этим ящиком. Внутри шесть шаров, пять белых и один чёрный. Если я достаю белый шар, то можно не волноваться, задание остаётся в силе. Но если шар будет чёрным, то исполнять задание буду я сам. Несколько лет тому назад этот принцип был взят на вооружение, что заставляет управляющего воздерживаться от лишних иллюзий и рискованных ситуаций, если он знает, что, вероятно, это задание достанется ему самому.

  Картер и Оби подошли к Арчи, Картер встряхнул ящик, а у Оби в руках был ключ. Ящик был старой шкатулкой для украшений и драгоценностей. Кто-то из учащихся когда-то стащил её из спальни своей матери.

  – В этом особенном сундуке… – продолжал Арчи объяснять «годовалым». – Если я вытащу чёрный шар, то я займу место Банистера в зрительном зале, что, может быть, не так уже и плохо, но риск всё-таки есть.

  Арчи снова засмеялся, и это был неподдельный смех. Оби как всегда думал, какая же кровь течёт по венам у Арчи, и кровь ли это, вообще?

  – Посмотрите на Оби, – сказал Арчи.

  Оби чуть не уронил ключ. Сверхъестественно. Арчи мог узнать, что у Оби на уме.

  – У Оби появилась надежда на чёрный шар. У него никогда её раньше не было, – Арчи говорил, запуская руку в отверстие на крышке ящика и показывая это всем. Он делал это быстро и без остановки. Почти одним движением он вытащил руку и извлёк наружу белый шар. Тусклый свет лампочки, падающий сверху, поймал всё это в полном объёме. За всё время, пока Арчи был управляющим, он ни разу не вытащил чёрного шара.

  – Извини, Оби, – сказал он смеясь.

  Оби понял, что на какой-то момент он и Арчи стали врагами. Он не знал, когда это могло случиться и почему. Он знал только, что между ними что-то присутствовало – то, чего раньше не было. Картер ударил молотком, обозначив конец собрания. Оби вздрогнул от жара замкнутого помещения и понял, что всего лишь пять минут он не думал о Лауре Гандерсон.

 –***–

  Всё пошло гладко, жизнь вернулась на свою колею, ужас и предательство смазались и растворились… – и вдруг зазвонил телефон.

  Он снова начал бегать, взлетая по улице: вверх и вниз, легко и грациозно. Холодный утренний воздух предавал ему бодрости, а яркое солнце, отражаясь от магазинных окон, слепило ему глаза. И колли, прогуливающаяся с кем-то по Спрусс-Срит, начала бегать рядом с ним, и он почувствовал собственное сходство с этим животными. Иногда он и эта колли были единственными живыми существами на всей этой улице на протяжении часа.

  Его отец был счастлив увидеть, что он снова бегает. «Хорошо, Роланд, хорошо...» – сказал он ему, встретив его после пробежки по дороге на работу.

  Он шёл вместе с отцом, дыша в полную силу. Его лёгкие наслаждались вкусом свежего воздуха, его влажное тело охлаждалось утренним ветром, и Губер почувствовал, что он стал больше, шире и выше.

  – Видишь, Роланд, время вылечивает всё, – сказал ему отец, качая сумку с обедом, взятую с собой на работу.

  Его отец был очень правильным человеком. Он не любил клички и, в отличие от других, никогда не называл сына Губером или Губом. Губер видел, как он бодро выходит на работу с высоко поднятой головой, и скрывал то, что он чувствовал где-то глубоко в себе, что-то исходящее из подсознания – любовь или привязанность? Он не мог точно себе этого объяснить. Может быть то, что должен был чувствовать сын к отцу, когда в трудные минуты тот приходил к нему на помощь. «Время вылечивает всё…»

  Губер жил в пяти милях от «Тринити», но совершать пробежки почти до самой школы было не близко, особенно с учебниками в руках и со всем тем, что нужно было брать с собой в школу. Он пробегал часть пути, хотя рядом с его домом была остановка школьного автобуса, и он садился на него уже в центре города у библиотеки. Этот автобус подбирал как учащихся «Тринити», так и других школ, что устраивало Губера. В ближайшую осень он должен был переехать в Верхний Монумент, хотя он предпочёл бы это сделать в июле. Но его отец отказывался переезжать посреди года. Несмотря на то, что со временем он почувствовал себя в «Тринити» намного лучше, Губер не старался оказаться в чьей-либо компании, и ему благополучно удавалось держаться особняком. В «Тринити» учились не только из Монумента, но и из других мест, и всего лишь несколько человек, вместе с ними и Губер, перешли сюда из школы прихода Святого Джуда. Так или иначе, он решил, что он будет хладнокровно играть во все эти игры до июня.