Собрание стихотворений, песен и поэм в одном томе
Текст книги "Собрание стихотворений, песен и поэм в одном томе"
Автор книги: Роберт Рождественский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 28 (всего у книги 41 страниц) [доступный отрывок для чтения: 15 страниц]
Иронический романс
В городах над рекой,
в городах без реки,
рядышком с нами
совершенно спокойно
живут дураки,
сколько —
не знаю.
Только знаю,
что дело совсем не в числе
(лишние стрессы).
Даже больше скажу:
дураки на земле
очень полезны.
Развиваться бы,
двигаться без дураков
жизнь
перестала!
(Так в каком-то лесу
истребили волков —
зайцев не стало.)
Что ж,
дурак есть дурак.
Не проймешь ты его,
честное слово!
Он
до гроба – дурак.
Иногда —
своего.
Чаще —
чужого.
Пуля – дура, конечно.
Но дура из тех,
что —
убивает…
А без крови победа,
без пота успех —
так не бывает!
Это —
вечное правило жизни.
И я
мыслю конкретно:
дураки существуют,
чтоб воля твоя
зрела
и крепла!
Чтоб шагал ты
уверенно и тяжело,
жил
без предела!
Чтоб назло дуракам,
прохиндеям назло —
двигалось
дело!
Чтоб твои —
безутешные прежде —
зрачки
силой мерцали!..
Нам нужны дураки.
Чтобы
недураки
были
бойцами.
Певица
Знакомый поэт,
находясь во хмелю,
сказал мне
с гримасой довольною:
«А знаешь,
ведь я тебя
даже люблю!..
По-своему, правда…
По-своему…»
Забавные фразы
срываются с губ,
срываются часто не вовремя…
По-своему любит
тайгу
лесоруб.
По-своему любит.
По-своему.
Он эту любовь
почерпнул не из книг,
ее ощущать
каково ему?!
По-своему
любит барана
мясник.
По-своему любит.
По-своему.
Наверно, и эта любовь —
не обман,
поскольку натурой
усвоена…
Ведь в общем-то
и человека
комар
по-своему любит.
По-своему.
Любовь свою к нам
он докажет не раз,
докажет, коль будет позволено…
С другой стороны,
и сметану
карась
по-своему любит.
По-своему…
Свое отмеряют
часы и года
поэту,
дантисту
и воину.
Мы ближнего любим…
Но все ж иногда
по-своему любим.
По-своему.
Над столом —
афиши давние,
гитара.
Фотографии на стенке —
в два ряда…
А певица
патефон заводит старый:
«Вы послушайте, как пела я
тогда!..»
Вспоминает о каком-то адмирале.
О Гурзуфе.
О свиданиях потом…
Все поклонники
давно поумирали.
Так давно,
что даже верится с трудом.
Жизнь кружила,
уходила постепенно,
ни забыть, ни возвратить ее нельзя…
А певица повторяет:
«Как я пела!..»
И слезятся
подведенные глаза.
И на миг в них проступает
отсвет бывший.
И взлетает вверх
бессильная рука…
Но красавица
с желтеющей афиши
на хозяйку дома
смотрит свысока.
И она сидит, вздыхая потихоньку.
«Как я пела, – говорит, —
болею, жаль…»
И плывет
щемящий голос в патефоне.
Он забыл уже,
кому принадлежал.
«Это женское уменье…»
Встреча
Это женское уменье,
словно тыщу лет назад,
странно
и одновременно
ждать,
молить
и ускользать.
Быть собой,
не повторяясь.
Верить клятвам,
не шутя.
Приближаться,
отдаляясь.
Оставаться,
уходя.
«Знаешь, я хочу, чтоб каждое слово…»
– Здравствуй!
Кого я вижу?!
Больно глазам!..
Прямо как в сказке:
вдруг,
посреди зимы —
летнее чудо!
Вот и не верь чудесам…
– Здравствуй!..
Действительно,
вот и встретились мы…
– Дай мне опомниться…
До сих пор не пойму:
вышел из дома,
а ты навстречу идешь…
Помнишь,
какое солнце
было в Крыму?..
– Помню…
Теперь мне
больше нравится дождь…
– Я же тебе написать обещал.
Но, знаешь, не смог!
Сперва заболел.
А потом навалились дела…
Ты понимаешь:
работа!
Падаю с ног!..
– Я понимаю.
Я писем и не ждала…
– А помнишь,
как я сердолики тебе искал?
И рано утром
ромашки бросал в окно…
А помнишь,
как мы смеялись у Синих скал?
– Помню…
Сейчас это все
и вправду смешно…
– А помнишь,
как мы на базаре купили айву?
Как шли по дороге,
а рядом бежал ручей…
Послушай,
а как ты живешь?…
– Да так и живу…
– А помнишь?..
– Помню.
Не знаю только —
зачем.
Алене
«Благодарен, что мне повезло…»
Знаешь,
я хочу, чтоб каждое слово
этого
утреннего стихотворенья
вдруг потянулось к рукам твоим,
словно
соскучившаяся ветка сирени.
Знаешь,
я хочу, чтоб каждая строчка,
неожиданно
вырвавшись из размера
и всю строфу
разрывая
в клочья,
отозваться
в сердце твоем сумела.
Знаешь,
я хочу, чтоб каждая буква
глядела бы на тебя
влюбленно.
И была бы заполнена солнцем,
будто
капля росы
на ладони клена.
Знаешь,
я хочу, чтоб февральская вьюга
покорно
у ног твоих распласталась.
И хочу,
чтобы мы любили друг друга
столько,
сколько нам жить
осталось.
Алене
Дочка пишет сочиненье
Благодарен,
что мне повезло.
Говорю,
на потом не откладывая:
ты —
мое второе крыло.
Может —
самое главное…
Но когда разбираюсь в былом,
боль пронзает
как молния:
стал ли я
для тебя крылом?
Стал ли?
Смог ли я?
«Дочери, дети среди оглушенной Земли…»
Чтоб спряженья и склоненья
лучше закрепить,
дочка
пишет сочиненье:
«Кем хочу я быть?..»
Кем? —
не знаю я,
но только
верю всей душой:
скоро, скоро
будет дочка
взрослой
и большой.
То спокойной,
то азартной,
хрупкой как слюда…
Для кого-то
самой-самой
станет навсегда.
Будет ей
от этой мысли
звонко и светло.
Обнаружит вдруг,
что в мире
есть добро
и зло.
Станет обращаться к людям
за советом
дочь.
(Жаль,
меня уже не будет.
Не смогу
помочь.)
Даже если не захочет,
станет все равно
грустной
и усталой очень —
так уж суждено.
Будет
то надменно гордой,
то совсем земной.
С каждым днем
и с каждым годом
той же
и – иной.
Жизнь узнает,
птиц услышит.
Будет мир
любить…
Дочка
сочиненье пишет:
«Кем хочу я быть?..»
Сочиненье пишет дочка,
щурится слегка…
Ты беги,
беги по строчкам,
тонкая рука!
Солнце
заползло на стену…
Ты пишись,
пишись,
сочинение на тему
под названьем:
Жизнь.
Друзьям
Дочери,
дети среди оглушенной Земли…
Я не о том,
что внезапно они подросли.
Вот они – рядышком с нами.
Смеются легко.
Вот они —
близко.
И все ж таки так далеко!
Настежь распахнуты
и откровенно добры.
Непознаваемы,
словно другие миры.
От разговора иль книги
на миг отстранясь,
смотрят пустынно,
как будто им страшно за нас!
Будто они уже
вечность услышать смогли…
Дочери,
дети среди оглушенной земли…
«Спелый ветер дохнул напористо…»
Олжас,
Мумин,
Виталий!..
В снегах,
в дождях,
в пыли
полуденные дали
меж нами пролегли.
До вас добраться трудно,
но это
не беда:
плечо
поэта-друга
я чувствую
всегда.
Коснешься —
сразу легче,
всем верстам
вопреки.
Наверно,
наши плечи
и вправду широки…
Давайте соберемся
все вместе
как-нибудь.
Поспорим.
Посмеемся.
И выпьем
по чуть-чуть,
по той,
врачебной дозе…
Как бог, неутомим.
пусть
торжествует в тосте
изысканный Мумин.
Пусть
льется неумолчно
за языком Руси
пронзительная мова,
орлиное фарси,
клокочущий казахский…
С рождения и впредь
нам быть,
а не казаться.
Сгореть,
а не истлеть.
И пусть
до злого срока,
что вычислить нельзя,
всех нас
ведет дорога,
которая —
стезя,
которая —
протяжна.
Здесь каждый новый день
несет с собою
тяжесть
открытий
и потерь.
Дорога в лихолетье,
в смертельные
бои…
Вы только не болейте,
товарищи мои!
Я вижу вас за далью
воочью
и во сне…
Стихи друзей читаю.
Как будто письма.
Мне.
Спелый ветер
дохнул напористо
и ушел за моря…
Будто
жесткая полка поезда —
память
моя.
А вагон
на стыках качается
в мареве зорь.
Я к дороге привык.
И отчаиваться
мне
не резон.
Эту ношу
транзитного жителя
выдержу я…
Жаль,
все чаще
и все неожиданней
сходят друзья!
Я кричу им:
«Куда ж вы?!
Опомнитесь!..»
Ни слова в ответ.
Исчезают
за окнами поезда.
Были
и нет…
Вместо них,
с правотою бесстрашною
говоря о другом,
незнакомые
юные граждане
обживают вагон.
Мчится поезд
лугами белесыми
и сквозь дым городов.
Все гремят и гремят под колесами
стыки
годов…
И однажды
негаданно
затемно
сдавит в груди.
Вдруг пойму я,
что мне обязательно
надо сойти!
Здесь.
На первой попавшейся станции.
Время пришло…
Но в летящих вагонах
останется
и наше
тепло.
«Алешкины мысли»
1989
внуку Алексею
Стихи эти родились не так давно. Родились после того, как у меня появился внук. Назвали его Алешей, и он сразу же стал самым главным человеком в нашей большой семье.
Конечно, сначала он, как и все дети, ничего не говорил. Только плакал иногда, а еще – улыбался. Но пришло время, и однажды он произнес слово «мама». Потом – «дай». Потом – «папа», «баба», «деда».
«Деда» – это я.
Но говорил он до поры не слишком много. И я его понимаю, ведь настоящие мужчины, в отличие от настоящих женщин, говорят лишь тогда, когда им есть что сказать.
Так что Алешка больше ползал, пыхтел, что-то строил из кубиков, а чаще всего просто сидел, внимательно смотрел вокруг и думал. Думал много, хмурился и улыбался своим мыслям, однако выразить их, конечно, еще не умел, не мог. Вот тогда-то я и решил помочь ему, – написать стихи от его имени.
Можно считать, что эти стихи мы сочинили вдвоем, четко распределив свои обязанности: Алешка – думал, а я – писал.
12
Значит, так:
завтра нужно ежа отыскать,
до калитки на левой ноге проскакать,
и обратно – на правой ноге – до крыльца,
макаронину спрятать в карман
(для скворца!),
с лягушонком по-ихнему поговорить,
дверь в сарай
самому попытаться открыть,
повстречаться, побыть с дождевым червяком, —
он под камнем живет,
я давно с ним знаком…
Нужно столько узнать,
нужно столько успеть!
А еще —
покричать, посмеяться, попеть!
После
вылепить из пластилина коня…
Так что вы разбудите пораньше
меня!
3
Это ж интересно прямо:
значит, есть у мамы мама?!
И у этой мамы – мама?!
И у папы – тоже мама?!
Ну, куда ни погляжу,
всюду мамы,
мамы,
мамы!
Это ж интересно прямо!..
А я опять
один сижу.
4
Если папа бы раз в день
залезал бы под диван,
если мама бы раз в день бы
залезала под диван,
если бабушка раз в день бы
залезала под диван,
то узнали бы,
как это интересно!!
5
Мне на месте не сидится.
Мне – бежится!
Мне – кричится!
Мне – играется,
рисуется,
лазается и танцуется!
Вертится,
ногами дрыгается,
ползается и подпрыгивается.
Мне – кривляется,
дурачится,
улыбается и плачется,
ерзается и поется,
падается
и встается!
Лично
и со всеми вместе
к небу
хочется взлететь!
Не сидится мне
на месте…
А чего на нем
сидеть?!
6
«Комары-комары-комарики,
не кусайте меня!
Я же – маленький!..»
Но летят они,
и жужжат они:
«Сильно сладкий ты…
Извини».
7
Со мною бабушка моя,
и, значит, главный в доме —
я!..
Шкафы мне можно открывать,
цветы кефиром поливать,
играть подушкою в футбол
и полотенцем чистить пол.
Могу я есть руками торт,
нарочно
хлопать дверью!..
А с мамой
это не пройдет.
Я уже проверил.
8
Я иду по хрустящему гравию
и тащу два батона торжественно.
У меня и у папы правило:
помогать
этим слабым женщинам.
От рождения
крест наш таков…
Что они без нас —
мужиков!
9
Пока меня не было,
взрослые
чего только не придумали!
Придумали снег
с морозами,
придумали море
с дюнами.
Придумали кашу вкусную,
ванну
и мыло пенное.
Придумали песню грустную,
которая —
колыбельная.
И хлеб с поджаристой коркою!
И елку
в конце декабря!..
Вот только
лекарства горькие
они придумали
зря!
10
Мой папа большой,
мне спокойно с ним,
мы под небом шагаем все дальше и дальше…
Я когда-нибудь
тоже стану большим.
Как небо.
А может, как папа даже!
11
Все меня настырно учат —
от зари и до зари:
«Это – мама…
Это – туча…
Это – ложка…
Повтори!..»
Ну, а я в ответ молчу.
Или – изредка – мычу.
Говорить я
не у-ме-ю,
а не то что —
не хочу…
Только это все – до срока!
День придет,
чего скрывать, —
буду я ходить
и громко
все на свете
называть!
Назову я птицей – птицу,
дымом – дым,
травой – траву.
И горчицею – горчицу,
вспомнив,
сразу назову!..
Назову я домом – дом,
маму – мамой,
ложку – ложкой…
«Помолчал бы ты немножко!..» —
сами скажете
потом.
12
Мне сегодня засыпается
не очень.
Темнота в окно крадется сквозь кусты.
Каждый вечер
солнце прячется от ночи…
Может,
тоже боится
темноты?
13
Собака меня толкнула,
и я
собаку толкнул.
Собака меня лизнула,
и я
собаку лизнул.
Собака вздохнула громко.
А я
собаку погладил,
щекою прижался к собаке,
задумался
и уснул.
14
В сарай, где нету света,
я храбро заходил!
Ворону со двора
прогнал отважно!..
Но вдруг приснилось ночью,
что я
совсем один.
И я заплакал.
Так мне стало страшно.
15
Очень толстую книгу сейчас я,
попыхтев,
разобрал на части.
Вместо книги толстой
возник
целый поезд
из тоненьких книг!..
У меня,
когда книги читаются,
почему-то всегда разлетаются.
16
Я себя испытываю —
родителей
воспитываю.
«Сиди!..» —
а я встаю.
«Не пой!..» —
а я пою.
«Молчи!..» —
а я кричу.
«Нельзя!..» —
а я хо-чу-у!!
После этого всего
в дому
что-то нарастает…
Любопытно,
кто кого
в результате воспитает?
17
Вся жизнь моя (буквально вся!)
пока что —
из одних «нельзя!»
Нельзя крутить собаке хвост,
нельзя из книжек строить мост
(а может, даже – замок
из книжек
толстых самых!)
Кран у плиты нельзя вертеть,
на подоконнике сидеть,
рукой огня касаться,
ну, и еще – кусаться.
Нельзя солонку в чай бросать,
нельзя на скатерти писать,
грызть грязную морковку
и открывать духовку.
Чинить электропровода
(пусть даже осторожно)…
Ух, я вам покажу, когда
все-все
мне будет можно!
18
Жду
уже четыре дня,
кто бы мне ответил:
где я был,
когда меня
не было
на свете?
19
Есть такое слово —
«горячо!»
Надо дуть,
когда горячо,
и не подходить
к горячо.
Чайник зашумел —
горячо!
Пироги в духовке —
горячо!..
Над тарелкой пар —
горячо!..
…А «тепло» —
это мамино плечо.
20
Высоко на небе —
туча,
чуть пониже тучи —
птица,
а еще пониже —
белка,
и совсем пониже —
я…
Эх бы, прыгнуть
выше белки!
А потом бы —
выше птицы!
А потом бы —
выше тучи!
И оттуда крикнуть:
«Э-э-э-эй!!»
21
Приехали гости.
Я весел и рад.
Пьют чай
эти гости,
едят мармелад.
Но мне не дают
мармелада.
…Не хочется плакать,
а —
надо!
22
Эта песенка проста:
жили-были два кота —
черный кот и белый кот —
в нашем доме.
Вот.
Эта песенка проста:
как-то ночью два кота —
черный кот и белый кот —
убежали!
Вот.
Эта песенка проста:
верю я, что два кота —
черный кот и белый кот —
к нам вернутся!
Вот.
23
Ничего в тарелке не осталось.
Пообедал я.
Сижу. Молчу.
Как же это мама догадалась,
что теперь я
только спать хочу?!
24
Дождик бежит по траве
с радугой
на голове!
Дождика я не боюсь,
весело мне,
я смеюсь!
Трогаю дождик рукой:
«Здравствуй!
Так вот ты какой!..»
Мокрую глажу траву…
Мне хорошо!
Я – живу.
25
Да, некоторые слова
легко
запоминаются.
К примеру,
есть одна трава, —
крапивой
называется…
Эту
вредную траву
я, как вспомню,
так реву!
26
Эта зелень до самых небес
называется тихо:
Лес-с-с…
Эта ягода слаще всего
называется громко:
О-о-о!
А вот это косматое,
черное
(говорят,
что очень ученое),
растянувшееся среди трав,
называется просто:
Ав!
27
Я только что с постели встал
и чувствую:
уже устал!!
Устал всерьез, а не слегка.
Устала
правая щека,
плечо устало,
голова…
Я даже заревел сперва!
Потом, подумав,
перестал:
да это же я спать
устал!
28
Я, наверно, жить спешу, —
бабушка права.
Я уже произношу
разные
слова.
Только я их сокращаю,
сокращаю,
упрощаю:
до свиданья —
«данья»,
машина —
«сина»,
большое —
«шое»,
спасибо —
«сиба»…
Гости к нам вчера пришли,
я был одет красиво.
Гостей я встретил и сказал:
«Данья!..
Шое сиба!..»
29
Я вспоминал сегодня прошлое.
И вот о чем
подумал я:
конечно,
мамы все – хорошие.
Но только лучше всех —
моя!
Песенка о любознательном щенке
Виноград я ем,
уверенно держу его в горсти.
Просит мама,
просит папа,
просит тетя:
«Угости!..»
Я стараюсь их не слышать,
мне их слышать не резон.
«Да неужто наш Алеша – жадный?!
Ах, какой позор!..»
Я не жадный, я не жадный,
у меня в душе разлад.
Я не жадный!
Но попался очень вкусный виноград!..
Я ни капельки не жадный!
Но сперва наемся сам…
…Если что-нибудь останется,
я все другим отдам!
У подъезда моего родного дома
(дом хороший,
там – кино наискосок)
мне однажды повстречался
мой знакомый,
добродушный
любознательный щенок.
– Объясни ты мне, —
сказал он, чуть не плача, —
понимаешь,
я давно ищу ответ:
почему бывают
холода собачьи,
а кошачьих холодов
на свете нет?..
Это кошки и коты
из теплых комнат
перед тем, как поутру на лапы встать,
говорят, что за окном —
собачий холод,
чтобы сразу всех собак
оклеветать!..
Я обнял щенка
и так ему ответил:
– Не грусти, приятель,
это – не беда.
Ведь зато
собачий вальс играют дети,
а кошачьего
не будет
никогда!
«Пересечение»
1992
«Помогите мне, стихи!..»Круги
Помогите мне, стихи!
Так случилось почему-то:
на душе
темно и смутно.
Помогите мне,
стихи.
Слышать больно.
Думать больно.
В этот день и в этот час
я —
не верующий в Бога —
помощи прошу у вас.
Помогите мне,
стихи,
в это самое мгновенье
выдержать,
не впасть в неверье.
Помогите мне,
стихи.
Вы не уходите прочь,
помогите, заклинаю!
Чем?
А я и сам не знаю,
чем вы можете
помочь.
Разделите эту боль,
научите с ней расстаться.
Помогите мне
остаться
до конца
самим собой.
Выплыть.
Встать на берегу,
снова
голос
обретая.
Помогите…
И тогда я
сам
кому-то помогу.
Круг друзей,
забот,
врагов.
Круговерть природная.
Заколдованность
кругов.
Явь
круговоротная.
По воде круги бегут
мелкие и крупные.
Наше время
стерегут
циферблаты
круглые.
Круг привычек.
Круг семьи.
И —
до умиления —
круглые слова
статьи,
мыслей закругления.
Трубы круглые
трубят.
Клоун в цирке
мучается.
Крутит сальто
акробат.
Плановик
выкручивается.
Годовых колец круги
вздрагивают в дереве.
Страха
круглые зрачки.
Круг луны
растерянной.
Этой жизни
странный круг
продолжаться
силится.
Если он порвется вдруг,
все вокруг
рассыплется.
Но, метелями пыля,
глухо похохатывая,
крутит
круглая
Земля
хула-хуп экватора.
