Текст книги "Смерть в редакции"

Автор книги: Роберт Голдсборо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 15 страниц)

Роберт Голдсборо
Смерть в редакции

Введение

В романе Рекса Стаута «Погоня за отцом» (1968 г.) Арчи Гудвин размышляет: «Пройдет совсем немного времени – год-два, может быть, пять, – и я не смогу больше писать свои истории». Эти меланхолические нотки прощания с сагой о Ниро Вульфе появляются вновь в последнем романе серии – «Семейное дело» (1975 г.). Инспектор Кремер, окидывая взглядом кабинет Вульфа, замечает: «Это лучший рабочий кабинет из всех, которые мне доводилось видеть. Самый привлекательный и красивый. Говорю об этом потому, что смотрю на него в последний раз». Похвала Кремера содержит изрядную дозу яда, ибо он в очередной раз угрожает лишить Вульфа лицензии, но Рексу Стауту к этому моменту уже исполнилось восемьдесят восемь лет, и мы вправе придать словам Кремера более мрачный смысл.

Неизвестно, верил ли Рекс Стаут в то, что Вульф будет возрожден другим автором. Во всяком случае, он считал, что с выходом «Семейного дела» повествование не завершилось. В августе 1975 года он сказал мне, что если будет чувствовать себя сносно, то в ноябре начнет работать над новым романом о Вульфе.

Однако свершиться этому было не суждено. 27 октября 1975 года неожиданно пришла смерть. Проживи Рекс Стаут еще пять недель, и он вступил бы в девяностый год своей жизни. Но до самой кончины Рекс не желал опускать занавес перед домом на Западной Тридцать пятой улице. Вульфа и Арчи ожидали новые приключения. Это меня не удивляло. В 1974 году, когда был опубликован «Тройной Зек», я спросил Рекса, не думал ли он о том, чтобы позволить Вульфу погибнуть в последней схватке с Арнольдом Зеком, как погиб у Рейхенбахского водопада Шерлок Холмс в поединке с профессором Мориарти.

– Что в таком случае мне делать в будущем году? – фыркнул он. – Раскапывать могилу и выволакивать его оттуда?

На вопрос, не хочет ли он закончить сагу так, как завершила свой сериал баронесса Орци в романе «Старик в углу», позволив Вульфу самому совершить убийство, Рекс ответил:

– Думаю, что глупее ничего придумать невозможно.

Как-то на более ранней стадии нашего знакомства, когда неважное состояние здоровья заставило его отложить рукопись «Смерть хлыща», я, чтобы поднять его моральный дух, сообщил, что якобы и сам пишу роман о Ниро Вульфе.

– Разрешите мне взглянуть на одну из глав, – сказал он.

В результате мне пришлось усесться за письменный стол и состряпать, потея, десяток страниц про то, как Арчи был отправлен Вульфом в Гарвард расследовать смерть президента Свазиленда, погибшего в разгар званого обеда в честь получения им степени почетного доктора наук – кто-то подсунул отравленный кусочек дыни в его фруктовый салат. Рекс, как того требуют правила приличия, похвально отозвался о моих усилиях, но, к моему же великому облегчению, не подрядил меня завершать не законченный им роман.

Через некоторое время, когда его здоровье улучшилось и он вновь стал писать, я поинтересовался:

– Как вы отнеслись бы к тому, что кто-то вдруг захочет продолжить сериал о Вульфе после того, как вы… эээ… отложите перо?

– Не знаю, какое слово будет здесь уместнее: каннибализм или вампиризм. В общем, не приветствовал бы. Этим людям следовало бы придумать что-нибудь свое.

– Не планируете ли вы сами закрыть сериал? – спросил я.

– Каким образом? Убив Вульфа так, как Кристи прикончила Пуаро? Ни за что! – произнес он с явным негодованием. – Надеюсь, что он будет жить вечно.

Вопрос о продолжателе серии возник еще раз, но совсем в иной связи. Я рассказал ему о письме чрезмерно подозрительного читателя, который утверждал, что Рекс Стаут давно обзавелся талантливым секретарем, который и сочиняет за босса романы.

– Да, конечно, – ответил он. – Секретаря зовут Джейн Остин[1]1
  Джейн Остин (1775–1817) – английская писательница. Наиболее известные романы: «Разум и чувствительность» и «Гордость и предубеждение». – Здесь и далее примеч. перев.


[Закрыть], но, увы, адрес этой леди мне неизвестен.

Этими словами Рекс Стаут воздал хвалу самому себе, так как ранее об Остин он мне говорил следующее:

– Джейн Остин обладала невероятным чувством слова. Она инстинктивно знала, какие слова употребить, как их лучше расставить, как организовать материал в целом, сколько страниц написать, какое значение придать тому или иному эпизоду. Это потрясающая женщина. Лучшего романиста, чем она, не существовало.

Он признался, что видел сон о том, как Джейн Остин вернулась к жизни и начала писать детективные романы о Вульфе. Проснулся он, по его словам, в холодном поту. Итак, Джейн Остин он мог бы доверить продолжать сагу. Заявочка что надо!

Хочу сообщить для справки, что Рекс Стаут ни от кого не принимал идей для очередного романа, хотя читатели частенько давали ему советы. Комиссар по делам парков Нью-Йорка Роберт Мозес как-то прислал ему на экспертизу целую главу задуманного им романа о Ниро Вульфе. «Это было чудовищно», – сказал Рекс. Все присылаемые ему материалы он считал негодными. Стаут даже отказывался слушать радиопостановки его собственных романов, если сценарии были написаны не им. – «Невыносимо», – говорил он мне. Однажды, когда он рассказал о плане очередного романа своему другу Алану Грину, тот с изумлением воскликнул:

– Но, Рекс, это же сюжет книги Кристофера Буша «Безукоризненное убийство»!

– Вот как? – произнес Рекс Стаут и больше к этой идее никогда не возвращался. Он отказывался принимать советы даже от собственных редакторов, которые, единожды испытав на себе «гнев Нерона», никогда больше не осмеливались докучать ему своими идеями.

С первых дней возникновения жанра читатели протестовали против намерения автора закончить сериал и крайне тяжело смирялись с естественным решением природы закрыть сериал, покончив с самим автором. Читательские требования вынудили Конан Дойла воскресить Холмса. В 1928 году, еще при жизни Дойла, Огюст Дерлет, возмущенный низкой продуктивностью классика, запустил сериал о Соларе Понсе, который, по словам Роберта Бирни, явился «эктоплазменной эманацией своего великого прототипа». Всего появилось около семидесяти сочинений, «стилизованных… в целом в холмсовском духе». Позже младший сын Артура Конан Дойла, Адриан, и Джон Диксон Карр решили внести совместный вклад в жизнеописание Холмса. Однако соавторы сами были крайне разочарованы плодами пера своего и отказались от мысли поддерживать существование Холмса. Но лавина подделок «под Холмса» не прекращалась, хотя результаты оказались столь плачевны – за исключением «Гигантской крысы с Суматры»[2]2
  С таким названием выходили произведения нескольких авторов, в том числе рассказ Джун Томсон.


[Закрыть], – что многие читатели с симпатией отнеслись к Николасу Фрилингу, закрывшему свой сериал выстрелом в сердце инспектора Ван дер Фолка. В 1940 году Джеральд Фэрли попытался продолжить сагу Макнейла о «Бульдоге Драммонде», но, в силу того что и первоисточник был не более чем тривиальным триллером, из затеи ничего не вышло. После смерти Мэрджери Аллингэм ее муж завершил последний роман своей супруги – «Груз орлов». Китинг назвал его самым тусклым из всех произведений писательницы.

Жак Бэрзан сказал: «Надо завести свору сторожевых псов или даже волков, дабы сохранить доброе имя Ниро и Арчи». Правда, эти слова он произнес, критикуя телевизионный сериал, в котором «Вульф говорит и действует как скаредный домовладелец, а Арчи предстает в виде недавнего выпускника привилегированного университета, только что получившего мелкий административный пост».

В то же время надо признать, что встречаются и такие фанатичные ревнители чистоты скрижалей, которые обольют презрением продолжение саги о Ниро Вульфе, даже если его подлинность будет письменно подтверждена самим Архангелом Гавриилом.

– Разве у Лили Роуэн темно-голубые глаза? – сурово спросят эти люди. Неужели Арчи вздергивает левую бровь? Посчитайте-ка число ступеней у особняка из бурого известняка. Где это Рекс говорит, что их семь? А это как прикажете понимать? «Лайонел Ф. Кремер!» Фергюс и только Фергюс, а никакой не Лайонел! Да как он смеет?!

С психопатами на религиозной почве ничего, конечно, не поделаешь. Их невозможно ублажить. Даже если вдруг обнаружится подлинная рукопись Стаута – а так однажды было, – они лопнут от внутренней борьбы, не зная, включить ли ее в состав Священного писания или отвергнуть.

Рекс Стаут надеялся, что Ниро Вульф будет «жить вечно». Породил ли он для этого необходимые предпосылки? Ответ, бесспорно, будет утвердительным. Прежде всего он создал в доме из бурого известняка образ жизни, не подверженный влиянию времени. Во-вторых, в отличие от Дойла, ограничившего деятельность героя эпохой газового освещения и в результате начавшего выписывать антураж все более и более туманно, сочинения Рекса всегда шли в ногу со временем, с тем реальным временем, когда он их писал. И наконец, в отличие от Кристи, позволившей Пуаро стареть – последнее дело Эркюль расследовал в инвалидной коляске, когда ему перевалило за сотню, – Стаут в каком-то мудром прозрении решил, что Вульфу всегда будет пятьдесят шесть лет, а Арчи – тридцать четыре. Столь тучные поля просто не могут остаться без пахаря.

Теперь надо задать вопрос; даже если есть возможность что-то сделать, следует ли эту возможность реализовать? Завершилось десятилетие, в течение которого мы оплакивали кончину Стаута. Все требования приличия соблюдены. Теперь ни один продолжатель не будет страдать комплексом вины из-за попытки сократить этот период скорби. Добавление к Священному писанию не уменьшит значения семидесяти трех историй, поведанных нам Стаутом. Поскольку даже рожденный вне брака телевизионный сериал породил множество новых читателей подлинника, то почему не предположить, что работы способного подражателя не поднимут новые когорты? Не надо забывать, что некоторые комментаторы, и среди них Джулиан Саймонс, начали говорить о Вульфе только в прошедшем времени или высказывать предположение, что особняк из бурого известняка снесен, а Ниро, удалясь на покой, поселился в Каире и занялся разведением гуппи. Для читателя, уверенного в том, что жизнь в доме из бурого известняка продолжается, слышать подобное невыносимо. Заверения же продолжателей дела Стаута о том, что жизнь на Западной Тридцать пятой улице идет как обычно, служат великим утешением всем верным Ниро Вульфу душам.

Так или иначе возможность продолжения дела Стаута и наличие достаточно веских причин для этого отнюдь не означают, что подобная работа должна проводиться без достаточного такта и уважения к наследию Рекса. С 1975 года мне пришлось рецензировать десятки рукописей потенциальных продолжателей дела Рекса Стаута. Несомненно, эти люди – искренние почитатели его таланта, но, увы, как правило, плодом их усилий было появление очередной пародии на книги их кумира. Среди прочитанных мною рукописей попадались опусы, написанные от имени Фрица, Лили, Сола и даже Теодора Хорстмана. В одном из них Арчи, для придания остроты событиям, поселяет в доме на Тридцать пятой улице свою подружку. Скажите, вы можете представить Ниро Вульфа гоняющим на мотоцикле на Бермудских островах? Может ли он увлекаться виндсерфингом на Гавайях? А как насчет поглощения гамбургеров в «Макдональдсе»?

Сейчас самое место упомянуть о главном камне преткновения на пути всех продолжателей. Арчи и Вульф должны постоянно вести себя в соответствии со стандартами, заданными Рексом Стаутом. Это вовсе не означает, что время от времени они не могут преподнести сюрприз. Разве Вульф в одеянии Санта-Клауса не выступал барменом на рождественской вечеринке? Не карабкался на вершины в Черногории? Не посещал ранчо в Монтане? Разве не он как-то заставил себя похудеть наполовину только для того, чтобы внедриться в банду преступников? Неужели вы не помните, как в целях физического развития он начал играть в дартс? Нет, любой продолжатель не должен чувствовать себя скованным жестко установленными границами мира Ниро Вульфа, но все отклонения от обычного времяпрепровождения должны подаваться с огромным тактом и не оскорблять традиций. Это легко сказать, но сделать – чрезвычайно трудно.

Боб Голдсборо, который занял первое место среди претендентов, начал продолжать дело Стаута не потому, что пожелал встать рядом с гением. Он руководствовался высокими мотивами, и не исключено, что именно благородный характер мотивации и позволил ему преуспеть там, где все остальные потерпели сокрушительное поражение. Рожденный на Среднем Западе, также как Арчи и Стаут (весьма важный фактор: представьте себе Арчи, говорящего с певучим южным акцентом или с резким нью-йоркским выговором), он благодаря матери еще мальчишкой познакомился с Вульфом. В 1977 году миссис Голдсборо занемогла – позже эта болезнь и свела ее в могилу – и как-то сказала Бобу, что ей очень хочется прочитать новый роман о Ниро Вульфе. Поскольку она уже прочитала все романы Стаута, Боб, работавший в то время редактором «Чикаго трибюн», поступил так, как должен был поступить преданный сын и одаренный человек, мать которого обожает Вульфа и Арчи. Он уселся за письменный стол и сочинил «Убийство в ми-минор». Руководствуясь высокими мотивами, он постарался сделать свой роман максимально аутентичным работам Стаута. Никакого паясничанья, никакого легкомыслия, никаких абсурдных отступлений. Возможно, Боб и не обладает тем, чем, по словам Яна Флеминга, обладал Рекс, а именно: «одним из самых утонченных умов, обратившихся к сочинению детективных романов». Возможно, его IQ[3]3
  IQ (Ай Кью) – коэффициент умственного развития.


[Закрыть] и не 185, как у Рекса, вероятно, он не был потомком Франклина и Даниеля Дефо. Не исключено, что он не мог подобно Рексу сказать, что Арчи был спонтанным проявлением его собственного «я», а Вульф – высшей точкой развития того же «я». Но любовь сглаживает недостатки – если это недостатки, – и в конечном итоге на свет появился роман, который понравился не только матушке, но и всем, включая дочерей Рекса, кто его читал, если, конечно, не принимать во внимание сторожевых псов. Для рядового читателя задача, стоявшая перед Робертом Голдсборо – точно воспроизвести мир Ниро Вульфа в соответствии со стандартами Стаута, – может показаться делом несложным. Действительно, привычки и манеры Вульфа расписаны Рексом столь тщательно, что их воспроизведение кажется не труднее езды по хорошо освещенной и в изобилии снабженной указателями дороге. Да, это так же просто, как написать сонет, сравнимый с прекрасными творениями Петрарки, будучи знакомым с требованиями данной поэтической формы. Просто? Попытайтесь как-нибудь. Да, Рекс возвращался к деталям снова и снова с неизменным успехом, и ни разу себя не повторив. Он умел находить бесконечное число вариантов в рамках раз и навсегда установленного порядка жизни обитателей дома из бурого известняка на Западной Тридцать пятой улице. Но на то он и гений.

Продолжение саги о Вульфе не должно стать лоскутным одеялом, скроенным из различных ранее написанных отрывков. Такой подход не мог бы породить ничего, кроме ужасно скучного произведения. Но в то же время в каждом романе должны присутствовать легкоузнаваемые элементы, убеждающие читателя в том, что перед ним настоящие Арчи и Вульф, а не их имитация. К счастью, за сорок лет (первый роман о Ниро Вульфе был опубликован в 1934 году) накопилось так много привычек и поступков гения, что Голдсборо без труда и без риска повториться мог использовать их и для сочинения «Убийства в ми-минор», и для следующего романа «Смерть в редакции».

Много внимания уделяется выразительной жестикуляции Вульфа, его языку без слов. Он кивает на восьмую дюйма, приветствуя посетителя; он поднимает плечи на четверть дюйма и позволяет им упасть, выражая таким образом серьезную реакцию на событие или слова; он втягивает в себя бушель воздуха; прячется за книгой; выписывает круги на подлокотнике кресла указательным пальцем правой руки; складки на его щеках углубляются, выдавая тайную улыбку; он изображает недовольную мину на лице или кривится – в «Смерти в редакции» он только и делает, что кривится недовольно; а когда наступает решающий момент, губы гениального детектива начинают работать, как насос, выдвигаясь и втягиваясь. Неудивительно, что Вульф не только сам использует язык жестов, но и прекрасно умеет его читать у других. На страницах «Смерти в редакции» он говорит, обращаясь к Арчи: «Выражение лица и глаз, движения корпуса и рук – все то, что можно назвать языком тела, незаменимы в ходе допроса. Лишиться возможности наблюдать за собеседником – значит оказаться мореплавателем без руля и ветрил, без компаса и секстанта».

Мимо внимания Голдсборо не прошли любимые словечки Вульфа и типичные для него выражения вроде: «Интуиция, Арчи, дитя интроспекции». Сам же Арчи как рассказчик вполне справляется со своей задачей. Он забавен, остроумен, ироничен, а когда того требуют обстоятельства – даже язвителен. Арчи Гудвин восхитительно самокритичен, он посмеивается над Вульфом и в то же время приходит от него в восторг; в нужных местах он демонстрирует свои глубокие познания в бейсболе и покере, а однажды даже совершает сделку с Лили, затащив ее на игру «Метс», пообещав взамен вечер культурного времяпрепровождения.

Голдсборо неукоснительно соблюдает распорядок забав Вульфа в оранжерее и поддерживает культ еды, царящий в доме из бурого известняка. Меню в этом доме – мечта гурмана. Однажды, чтобы не лишиться пирога с устрицами, Арчи торопится домой на такси; в другой раз, зная, что опоздает на ленч, просит Фрица сохранить для него порцию подслащенной телятины. Изобретаются новые яства, и нам трудно понять, почему, ужиная с Лили в ресторане, Арчи находит вполне приемлемым такое плебейское блюдо, как телятина в вине. Клиент в «Убийстве в ми-минор» расплачивается за услуги годовым запасом излюбленного пива Вульфа. Правда, самой большой тайной в книге Голдсборо является то, каким образом клиенты и визитеры неизменно ухитряются найти свободное место для парковки прямо перед входом в особняк из бурого известняка. Все постоянные персонажи благополучно пребывают на своих местах – Лили, Фриц, Теодор, Сол, Фред, Кремер, Стеббинс, Роуклифф и даже Джеффри Хичкок. В «Смерти в редакции» кратко упоминается Билл Гор, хотя сам Стаут отказался от него, заявив: «Этот тип меня утомляет». Голдсборо больше не возвращается к Гору, видимо, в силу тех же причин.

В добавление к этим необходимым элементам, в работе Голдсборо появляются и новые симпатичные моменты. Они вполне приемлемы, хотя и принадлежат к постстаутианской эре. Однажды Вульф с явным одобрением цитирует Дороти Сайерс. Он смотрит по телевизору «Историю еврейского народа». Он читает превосходные новые книги и содрогается при упоминании журнала «Пипл». Его бросает в дрожь, когда он слышит о том, что проповедник-евангелист намеревается купить «Газетт», чтобы использовать ее в своей религиозной деятельности. Однажды он поражает нас своим заявлением: «Самые фундаментальные несчастья в моей жизни – и я с огорчением вынужден констатировать, что таковых было немало, – связаны с женщинами». Для разъяснения этого неожиданного пассажа нам, видимо, придется подождать появления новых книг сериала. Неясным также остается вопрос: обдумывает ли Вульф текущие дела, находясь в оранжерее? Гений это категорически отрицает. У Арчи же свое мнение на этот счет. Кроме того, мы с некоторым удивлением узнаем, что, обсуждая за ленчем достоинства книги Токвилла «Демократия в Америке», Вульф заявляет, что он поддерживает отмену поправки конституции, ограничивающей пребывание на посту президента двумя сроками. Мы изумлены этим утверждением потому, что таким образом Вульф оказывается в одном лагере с республиканцами, и в частности с Рональдом Рейганом, что для него весьма нехарактерно.

В «Смерти в редакции» активно действует Сол Пензер, и как всегда он работает превосходно. Лон Коэн также играет важную роль, что, впрочем, вполне естественно, так как судьба «Газетт» лежит в основе фабулы. Думаю, что сюжет пришелся бы по душе самому Рексу Стауту. Голдсборо использует «Предисловие» Арчи Гудвина, чтобы показать, чем объясняется высокая оценка, даваемая Вульфом «Газетт» в целом и Коэну в частности. Профессиональный журналист, Голдсборо хорошо знает, как следует разместить свой материал, чтобы добиться максимального эффекта. Естественно, он прекрасно разыгрывает этот козырь. Если какой-то читатель не был захвачен романом, то виноват в этом, видимо, не Боб Голдсборо. Можно сказать, что Б.Г. так же естественно следует за Р. С., как ночь следует за днем, при этом не просто ночь, – а ночь, усыпанная бриллиантами звезд.

Чрезмерная сдержанность никогда не являлась отличительной чертой романов о Ниро Вульфе. Каждый из них распахивал перед нами новые горизонты. Даже развлекая, Рекс Стаут бесстрашно разоблачал социальное зло. И в нашем случае мишенью Вульфа оказывается знаменитый «газетный барон». Борьба за справедливость сдобрена в духе Стаута некоторыми неожиданными ходами. Эпизод посещения Вульфа Кремером в оранжерее для сообщения ему важного факта напоминает сцену с пакетом из-под молока в «Звонке в дверь». Король желтой прессы предлагает Вульфу стать газетным обозревателем. Вульф помещает сенсационное объявление в «Нью-Йорк таймс» и угрожает опубликовать еще одно. Фриц объявляет о важнейшем событии и т. д. и т. п.

Однако некоторые события в «Смерти в редакции» мы не можем принять так же естественно, как приняли эпизоды, названные выше. Например, в обоих романах Голдсборо в середине повествования возникает привлекательная экс-супруга. Если такое произойдет и в следующем произведении, то я буду вынужден обратиться к автору за разъяснениями. Злодея в романе Голдсборо зовут Ян Макларен, что полностью совпадает с именем и фамилией очень милого автора славной книжки «Рядом с кустом шиповника». Является ли это сознательным проявлением иронии или Голдсборо просто забыл, кто такой настоящий Макларен? Рекс Стаут отчаянно ненавидел слово «гримаса», а оно между тем используется в романе неоднократно. Но откуда мог знать это Боб Голдсборо? Мне известно об идиосинкразии Рекса только потому, что он как-то учинил мне разнос за использование этого слова. В одном месте Арчи заявляет, что никогда не видел Кремера с зажженной сигарой. Ошибка. Он видел это в «Снова убивать». В начале беседы с Хэрриет Хаверхилл Вульф, на мой взгляд, держится чересчур почтительно. Однако сама Хэрриет, являясь по происхождению южанкой, могла бы выше оценить такое обращение. В романе есть сцена, в которой Арчи, выполняя свой долг, получает легкие телесные повреждения. Вульф, по-моему, мог бы проявить больше сочувствия к своему сотруднику. Вот, пожалуй, и все. Больше мне не к чему придраться.

Невозможно все время писать в одной манере. Одни и те же фразы можно использовать лишь ограниченное число раз. Боб Голдсборо прекрасно понимает это. Он честно и открыто признает и принимает все ограничения, обычаи и предрассудки мира Ниро Вульфа, установленные для него Рексом Стаутом. Но в рамках этого мира Вульф и Арчи получают полную свободу самовыражения. Остается надеяться, что и в будущем Боб сумеет проявлять творческую новизну на ограниченном для маневра пространстве. Удивительное чутье стиля Рекса Стаута, которое демонстрирует Роберт Голдсборо, привело бы его в средние века на костер. Но в наш передовой век мы уверены в том, что он продолжит просвещать нас. Способность Боба проникнуть в душу Рекса заставляет нас вспомнить о тайнах метемпсихоза[4]4
  Метемпсихоз – религиозно-мифологическое представление о перевоплощении души после смерти в новое тело растения, животного, человека или божества. Характерно для индийских религий.


[Закрыть], с которым я не встречался после того, как сорок лет тому назад приехал из Индии. Как хранитель архивов Стаута, смею утверждать, что хорошо знаком с его книгами. Если бы не признаки современности, то я бы решил, что «Смерть в редакции» – доселе неизвестное творение самого Рекса. Голдсборо сейчас примерно столько же лет, сколько было Стауту, когда тот создал Вульфа и Арчи. Рекс писал о них еще целых сорок лет. Желаю Бобу такого же творческого долголетия. Правда, у меня есть одно опасение. Что будет, если Боб присоединится к евангелистам? Или станет кришнаитом? Или примет приглашение Руперта Мердока[5]5
  Руперт Мердок – один из магнатов газетного бизнеса.


[Закрыть] стать обозревателем его газет? Не попытается ли он завербовать Вульфа и Арчи на службу новым хозяевам? Но положа руку на сердце беспокоюсь я не очень сильно. Ни Вульф, ни Арчи не позволят манипулировать собой. Они обязательно скажут Бобу, когда тому следует остановиться.

Джон Дж. Макалир. Маунт Индепенденс, 7 августа 1986 года