Текст книги "Смерть в редакции"

Автор книги: Роберт Голдсборо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц)

Включив аппарат, я нажал кнопку внутренней связи и тут же получил необходимую информацию.

– Три звонка, – сообщил я, взглянув сначала на Вульфа, а затем на Хэрриет, – все три от средств массовой информации.

– У меня назначена еще одна встреча, – произнес Вульф, взглянув на часы, которые показывали без трех минут четыре. – Мистер Гудвин будет держать вас в курсе событий, если произойдет что-то серьезное. – Он выкорчевал свою тушу из кресла и опустил подбородок почти на целых полдюйма: Для него это было вершиной вежливости.

Хэрриет поднялась одним движением, настолько легким, словно ей было лет на сорок меньше. Эллиот Дин тоже выбрался из кресла, поправил свой университетский галстук и откашлялся.

– Благодарю за встречу, – сказала Хэрриет Вульфу. – Я была бы весьма признательна, если бы вы сочли возможным сообщить мне результаты вашего вечернего рандеву с Маклареном.

– Не исключено, что он сам вам все расскажет при встрече в пятницу, – ответил Вульф, опять опуская подбородок. Еще одно очко в пользу этикета. Иногда я жалею о том, что у нас нет видеокамеры, и я не могу запечатлеть для истории столь редкие события. Я повел наших гостей к выходу, а Вульф направился к лифту, чтобы вознестись в оранжерею.

Хэрриет одарила меня улыбкой, которая по шкале искренности приближалась к десятке. Я уловил исходящий от нее тонкий запах духов, хотя названия их определить не смог. Дин ворчал всю дорогу до самого выхода. Он продолжал хныкать, даже влезая в темно-синий «линкольн», поджидавший у тротуара, Я помахал им рукой, но не могу сказать, ответили ли они мне тем же – у лимузина были затемненные окна. Оставалось лишь предположить, что все-таки, будучи людьми вежливыми, помахали.

Глава 7

Вернувшись в пустой кабинет, я в изнеможении упал в свое кресло за письменным столом. «Чем мы занимаемся?» – спросил я вслух. Клиента у нас нет, дела мы не ведем, а банковский счет уже похудел на тридцать тысяч из-за этого дурацкого объявления. Владелица «Газетт» встречается с нами, и создается впечатление, что она не имеет ни малейшего представления о том, что происходит в ее безумной семейке. Вульф беседует с ней целый час и уходит с пустыми руками. Но чего он вообще хочет? О'кей, он, конечно, гений, и я обычно не пытаюсь понять его или угнаться за ним. Но на этот раз, похоже, понимать просто нечего. Я решил, что он просто устраивает спектакль, но затем отмел эту мысль, осознав, насколько далеко это нас уже завело.

Наконец я нашел единственное разумное объяснение: пребывание в тропическом климате оранжереи шесть раз в неделю по четыре часа в день окончательно разжижило его мозги. Установив этот факт, я приступил к классификации почек орхидей, внося данные, предоставленные Теодором, в специальные формы и обещая самому себе, что наконец потребую от Вульфа персональный компьютер, чтобы облегчить себе бумажную работу. В течение следующего часа телефон прозвенел четыре раза. Два звонка были от репортеров пригородных газет, один от ежедневной газеты в Коннектикуте и еще один от евангелиста, телевизионного проповедника откуда-то из Делавэра. Последний рокочущим голосом, подчеркивая каждый слог, возвестил, что получил «указание небес купить газету». С тремя репортерами я разделался, используя уже ранее опробованный метод, а преподобного заверил, что он получит от нас известие, И попросил хранить терпение.

– Пути Господни неисповедимы, – сказал я.

– Аминь, брат, – ответствовал он. Видите, я тоже могу научиться кое-чему.

Когда в шесть часов Вульф спустился вниз, расставшись со своими орхидеями, я рассказал ему о звонках, оставив проповедника напоследок, так как знал, что получу удовольствие от его реакции. И он не обманул моих ожиданий, скорчив одну из самых лучших своих гримас и даже сопроводив ее низким ворчанием. Вульф ненавидит евангелистов.

– Какова вечерняя программа для встречи Макларена? – поинтересовался я.

Вновь недовольная физиономия.

– Арчи, терпение никогда не входило в число ваших достоинств, – заявил он, взяв книгу и позвонив, чтобы доставили пиво. – Программа, как вы изволили заметить, будет определяться в значительной степени манерой поведения мистера Макларена и тем, как он отреагирует на мои первые вопросы.

Это был тонкий намек на то, что дискуссия окончена, и мне не оставалось ничего, кроме как побрести на кухню и узнать, чем я могу помочь Фрицу в приготовлении ужина. В награду за свои усилия я получил только кучу вопросов о том, не ведем ли мы новое дело. Я уклонился от ответа на них, так же как и от ответа на вопрос, во сколько обошлась нам страница в «Таймс». Я опасался, что если я сообщу Фрицу цифру, его тут же хватит кондрашка, и мы останемся без ужина.

Поглощая почки ягненка с гарниром из зеленого перца и запеченные яблоки, Вульф держал речь о социальной ответственности корпораций. Должен признать, что мой вклад в дискуссию можно признать минимальным – я не промолвил ни слова. Возможно, я слишком долго прожил под одной крышей с Фрицем, в результате чего начал беспокоиться, почему мы тратим столько времени и средств, не имея ни работы, ни клиента.

Вернувшись в кабинет со своим кофе Вульф скрылся за «Хорошей войной», оставив меня взирать на часы и размышлять о том, придет ли шотландец.

В пять минут десятого у дверей раздался звонок. Я прошел, в прихожую и через одностороннее стекло двери увидел стоящего на ступенях Макларена – я узнал его по фотографиям. Рядом с ним топтался детина, который без труда мог бы устроиться защитником в футбольную команду национальной лиги. Рожа у него была пренеприятная.

Вернувшись к дверям кабинета, я объявил:

– Сегодня они ходят только парами. Макларен в сопровождении какого-то амбала. Наверное, телохранитель. Какие будут инструкции?

– Меня интересует только мистер Макларен, – ответил Вульф, не отрывая глаз от книги.

– Как вам будет угодно, сэр, – ответил я, прекрасно, как мне кажется, имитируя интонацию Сэра Джона Гилгуда[13]13
  Сэр Джон Гилгуд – знаменитый английский актер театра и кино. Среди множества ролей играл роли дворецких.


[Закрыть].

Я приоткрыл дверь, не снимая цепочки, и негромко спросил через щель:

– Да?

– Я Ян Макларен, пришел встретиться с Вульфом.

В его голосе присутствовала изрядная доза шотландской картавости, и при разговоре он явно экономил слова, что мне никогда не нравилось.

– Мы вас ждем. Кто ваш друг?

– Джордж? Он повсюду меня сопровождает.

– Но только не в этот дом. Попросите его подождать в машине, – сказал я, указывая на второй за сегодняшний день длинный «линкольн», припаркованный у тротуара.

Распахнув дверь, я пропустил Макларена, но преградил путь амбалу. Да, открывать дверь не следовало, это была ошибка, но я действительно считал, что верзила отправился в лимузин.

Вместо этого он схватил меня мясистой лапой за плечо и начал прокладывать путь в дом. Я вновь встал на его пути, и он двинул меня справа в скулу, отбросив на косяк двери.

Однако, как и все здоровые ребята, он решил, что одного удара будет достаточно, и ослабил бдительность. Перенеся всю тяжесть тела на правую ногу, я врезал ему слева в солнечное сплетение. Удар заставил его пошатнуться. Не давая ему времени прийти в себя, я ударил, но уже справа в то же место, которое, судя по его глазам, оказалось его слабой точкой. Второй удар заставил его колени подогнуться, а третий – опять слева, сложил парня пополам. Схватившись обеими руками за брюхо, он издал слабый стон.

– Перестаньте! – бросил Макларен, хлопнув в ладоши. – Джордж, отправляйся в машину, – с отвращением произнес он. – Если я через час не появлюсь, подойди к дверям.

Джордж, выдавив стон, заковылял вниз по ступеням. Похоже, я несколько травмировал его самолюбие.

– Неужели это было так необходимо? – спросил Макларен, пока я закрывал входную дверь.

– Не люблю, когда считают, что меня позволительно толкать только потому, что я на каких-то шесть дюймов ниже ростом. Скажите вашему Джорджу, что ему следует поработать над защитой от левого хука.

Задержавшись в дверях кабинета, я выполнил светские обязанности, представив их друг другу:

– Мистер Ян Макларен, мистер Ниро Вульф.

Вульф поднял глаза, но смотрел он не на посетителя, а на меня.

– Что с вами случилось? – бросил он.

Я сообразил, что Джордж в скоротечном бою тоже сумел набрать несколько очков. Я поднес пальцы к скуле и скривился. Щека опухла, а на пальцах остались следы крови.

– Ммм… водитель мистера Макларена и я немного подискутировали о том, кто должен присутствовать на встрече. Я сумел его убедить.

Макларен разместился в кресле из красной кожи, а Вульф, фыркнув, спросил:

– Правильно ли будет предположить, что шофер мистера Макларена остался на улице?

– В машине, – ответил я, прикладывая носовой платок к скуле.

Я уселся на свое место, а Вульф наконец обратил свое внимание на посетителя. Газетный магнат, обращенный ко мне профилем, казалось, состоял из одних углов. Длинный прямой нос, острый подбородок, щеки, изборожденные глубокими морщинами, плоская голова с темной, чуть посеребренной сединой шевелюрой. Надо сказать, что все эти части были довольно ловко подогнаны одна к другой, и я был вынужден признать, что смотрится он неплохо. Во всяком случае, на людоеда парень не походил. Серый костюм, может быть, и не такой дорогой, как у Дина, сидел на нем совсем не плохо. Закинув ногу за ногу, он внимательно, но с демократичной улыбкой на лице изучал Вульфа.

– А этот тоже будет здесь торчать? – спросил гость, кивнув в мою сторону.

– Мистер Гудвин присутствует на всех дискуссиях, происходящих в этом помещении, – сказал Вульф. – Все, что вы говорите мне, вы можете сказать и ему. Если вы считаете, что ваша информация слишком конфиденциальна для его ушей, то меня она тоже не интересует.

Макларен обежал взглядом помещение и спокойно спросил:

– Где у вас тут «жучки»?

– Их здесь нет, сэр, – ответил Вульф. – Даю вам слово чести. В этом доме нет ни единого магнитофона, правда, мистер Гудвин ведет стенографическую запись. Если вы возражаете, то он не будет делать записей, хотя это не имеет никакого значения, поскольку мистер Гудвин способен по памяти дословно воспроизвести многочасовую беседу.

Макларен, бросив на меня короткий, проницательный взгляд, сосредоточил все свое внимание на Вульфе.

– Хорошо, – начал он. – Что касается письма опубликованного в «Таймс», то я могу за него привлечь вас к судебной ответственности.

– Это не принесет вам никакой пользы. Там нет ни одного слова, дающего основание для судебного преследования. И вам это прекрасно известно.

– Не уверен, – произнес Макларен с обезоруживающий улыбкой. – Но так или иначе пришел я не для юридических дискуссий. Я хочу знать, что вы затеяли.

– Я хотел задать вам точно такой вопрос, – пропыхтел Вульф.

– Полагаю, что это совершенно очевидно. Вы читаете газеты и смотрите телевизор. Кроме того, вы сами говорили об этом в вашем объявлении. Я хочу получить «Нью-Йорк газетт». Здесь нет никакой тайны.

– И насколько вам удалось приблизиться к достижению цели?

– Я не намерен в данный момент обсуждать этот вопрос, – ответил Макларен с холодной ухмылкой. – Хотя опыт подсказывает, что я обычно добиваюсь того, чего желаю. Не стоит делать ставки против меня.

– Не буду, конечно, – сказал Вульф. – В случае успеха, который, по-моему, пока нельзя гарантировать, как вы планируете изменить лицо газеты?

– Я не обязан отвечать, но отвечу: «Газетт» останется точно такой, как сейчас.

– Вздор! – бросил Вульф.

Я ожидал со стороны Макларена взрыва, но вместо этого он одарил Вульфа улыбкой.

– По правде говоря, я вижу одно изменение, – произнес он, поглаживая подбородок. – Меня осенило только что. Почему бы вам не стать постоянным обозревателем «Газетт» – три материала в неделю… Как?

– Еще одна порция вздора!

– Вовсе нет, – сказал Макларен. – Вы можете писать о чем угодно, все что пожелаете. Естественно, ваши статьи будут распространяться через агентства по всей стране. Здесь, в Нью-Йорке, мы начнем раскручивать вас как сумасшедшие, – продолжал он, поведя рукой. – Реклама на ТВ, по радио, щиты на улицах: «Ниро Вульф – только в «Нью-Йорк газетт»!». Ежедневно вас будут читать миллионы. И..

– Достаточно, – выпалил Вульф, поднимая ладонь. – Вам не видать моего имени в своих платежных ведомостях, сэр. Кстати, если бы я стал писать, то посвятил бы свою первую статью вашему разоблачению, сэр, и демонстрации того, что представляют собой ваши газеты.

– Но это же прекрасно! – радостно воскликнул Макларен. Ход беседы занимал меня все сильнее. – Какая реклама для меня, – продолжил шотландец. – Для вас. Для «Газетт». Называйте сумму вашего жалованья.

Вульф горделиво приподнялся в кресле и произнес:

– Сэр, достаточно. Прекратим эту комедию. Мы попусту отнимаем время друг у друга.

– Но почему вам так не нравятся мои газеты? – спросил Макларен, наклоняясь вперед и положив руки на подлокотники кресла.

– Перестаньте, сэр. Ответ вам прекрасно известен. Они являют собой пример журналистики наихудшего образца.

– Читатели восьми стран не согласятся с вами, сказал Макларен. Он все еще улыбался, но подбородок его воинственно выдвинулся вперед. – Общий ежедневный тираж газет, входящих в организацию Макларена, превышает семь миллионов экземпляров. В мире нет ни одной издательской группы, которая могла бы похвастать таким тиражом. А многим из них принадлежит большее число газет, чем мне. Я знаю, чего хочет публика, и тиражи это доказывают.

– Это доказывает лишь то, что публика или по крайней мере часть ее желает видеть полногрудых дам в дезабилье и читать статьи на три страницы о похождениях и грехах теле– и кинотусовки, – сухо заметил Вульф.

Макларен, проигнорировав слова Вульфа, продолжил атаку:

– Что же касается вашего замечания о том, что мы ни разу не получили Пулитцеровской премии, то вам должно быть прекрасно известно: премия каждый год присуждается одним и тем же газетам. Не имеет значения, какой материал они представляют.

– Разве не может быть так, что эти газеты постоянно работают лучше остальных? – негромко спросил Вульф.

– А… – отмахнулся Макларен. – Все дело в том, что я не вхожу в группу издателей и редакторов, объединенных старинной дружбой и раздающих награды один другому. Мы не получали Пулитцеровских премий как по этой, так и по иной, более фундаментальной причине. Мы ни разу не выдвигали своих материалов на конкурс. Я не испытываю никакого почтения к этим премиям и неоднократно заявлял об этом публично.

Вульф прикрыл глаза и произнес:

– Мистер Макларен, пока вы еще не контролируете «Газетт». В противном случае вас бы здесь не было. Сомневаюсь, что вам вообще удастся приобрести это издание.

Макларен было задумался, но тут же расслабился и заявил с ухмылкой:

– Ничего вы не знаете, а просто ловите рыбку в мутной воде. Это уловка – и достаточно очевидная, – чтобы выведать, какая доля акций переходит ко мне. Не сомневаюсь, что она наняла вас для этого.

– Она?

– Бросьте, Вульф. Не изображайте из себя инженю. Наивность вам не к лицу. Мне известно, что Хэрриет Хаверхилл посещала вас сегодня. Не важно, как я об этом узнал. Будь я проклят, если предстану обнаженным перед своими врагами.

– «Генрих Восьмой», – заметил Вульф.

– Рад, что вы на ты с Шекспиром, – одобрительно сказал Макларен. – Конец третьего акта. Бедный глупый кардинал Вулси обращается к своему слуге Кромвелю. Итак, я не намерен повторять ошибку Вулси. Желаю вам спокойной ночи, сэр, – сказал он, поднимаясь с кресла. – Кроме того, хотел бы, чтобы вы подумали о предложении стать нашим обозревателем. Это была бы прекрасная находка для нас обоих.

Вульф бросил на него сердитый взгляд, но все же промолчал.

Я проводил гостя до выхода и придерживал дверь открытой, пока он спускался вниз к «линкольну», в котором Джордж, видимо, все еще зализывал свои раны.

– Легендарная личность становится все легендарнее, – сказал я, вернувшись в кабинет. – Вначале «Шестьдесят минут», и вот уже известный всей стране обозреватель. Теперь вам надо появиться в шоу Джони Карсона, и новых вершин для штурма не останется. Вперед, Йакокка!

– Сделайте же что-нибудь со своим лицом, – проворчал он. – Вы похожи на трущобного скандалиста.

Я совсем забыл про свою щеку, и теперь направился наверх, чтобы привести ее в порядок.

– Арчи! – остановил он меня.

– Да, сэр.

– Вам приходилось раньше вступать в схватки?

– Так точно, сэр!

– Ну и как?

– Эта оказалась короче предыдущих, – ответил я, стараясь выглядеть в меру скромным. – Я силен потому, что правильно питаюсь, хорошо сплю и имею чистые помыслы.

Он попытался изобразить скептицизм, но выдал себя тем, что складки на его щеках углубились, а это означало довольную улыбку. Я решил, что сейчас он скажет: «Удовлетворительно». Однако Вульф взял себя в руки и потянулся за книгой.

– Спокойной ночи, – сказал я и поднялся в спальню. Увидев свое отражение в зеркале, я понял, что вид мой не способствует поднятию духа. Я промыл рану, заклеил ее пластырем и рухнул в постель. Как моя голова коснулась подушки – я уже не успел почувствовать.

Глава 8

В последующие два дня я нервничал и не находил себе места, однако позже, когда я рассказал Вульфу о своем беспокойстве, тот пожал плечами.

– Только сейчас в ретроспективе вам кажется, что вы чувствовали приближение трагедии, – сказал он. – Вы слишком импульсивны и непосредственны для того, чтобы обладать, если так можно выразиться, даром внутреннего прозрения. Интуиция – дитя интроспекции, а вы, совершенно определенно, не одарены последней.

Я подумал, не стоит ли выступить с опровержением, но для этого мне следовало заглянуть в толковый словарь, чтобы понять смысл некоторых слов, и от спора пришлось отказаться.

Верит он или нет, но весь четверг и всю пятницу меня одолевали дурные предчувствия. В доме из бурого известняка не происходило ничего такого, что могло бы их оправдать. Все было как обычно, если не считать графина с апельсиновым соком, выскользнувшего из рук Фрица и разбившегося об пол. Вульф ни на йоту не отступал от своего расписания. Он нянчился с орхидеями, читал, пил пиво, заполняя промежутки приемами пищи. Было еще несколько телефонных звонков по поводу письма в «Таймс», но ни один из них недостоин специального упоминания.

Правда, в четверг игра в покер не состоялась. Сол работал где-то в Нью-Джерси, и дело задержало его за полночь. Тем не менее я нашел себе занятие вне дома. Скула моя выглядела почти нормально, и Лили позволила мне затащить ее на стадион, где «Метс» разгромили «Кабз». Самое приятное во всей игре заключалось в том, что она закончилась рано, и мы еще успели потанцевать в «Черчилле». Большую часть утра пятницы я работал над корреспонденцией Вульфа, включая отсылку ежемесячного чека одному из его кузенов в Черногорию и составление банковского баланса. Самым захватывающим событием дня оказалась стрижка, мой парикмахер Чарли болтал о том, почему частные автомобили не следует допускать на Манхэттен.

В пятницу вечером Лили и я отправились поужинать к «Рустерману»; это была компенсация за то, что я затащил ее накануне на стадион. Вообще-то я ничего не имел против, так как телятина в вине оказалась вполне приличной, лишь немногим уступая стряпне Фрица. Мне казалось, что я прекрасно скрываю свое беспокойство, но, очевидно, следовало постараться сильнее.

– Тебя гложет какая-то мысль, любовь моя, – заявила Лили и, потянувшись через стол, положила ладонь на мою руку, глядя своими темно-голубыми глазами прямо в мои зрачки. – Не хочешь ли сказать старому доброму доктору Роуэн, что тебя беспокоит?

– Я бы сказал, да говорить нечего, – объяснил я с унылой ухмылкой. У меня какое-то странное чувство… предчувствие относительно «Газетт».

После этого я поделился с ней сведениями о событиях последних двух дней, включая объявление в «Таймс», которое она, оказывается, видела. Когда я закончил, она внесла свой вклад, поведав мне о Кэролайн Хаверхилл, с которой встречалась несколько раз по делам благотворительности.

– Дама постоянно готова взять на себя ответственность, – одобрительно сказала Лили. – Во всех советах, где мы вместе работали, она постоянно оказывалась председателем. Принятие решений – ее стихия; Я думала, не кончится ли дело тем, что Кэролайн в один прекрасный день возглавит «Газетт». В этом предположении я особенно укрепилась, познакомившись с ее мужем.

– Мне кажется, что ее свекровь думает точно так же, – вставил я. – Или по крайней мере ей хотелось бы, чтобы так было.

После десерта Лили предложила пойти в «Черчилл» немного потанцевать, но я уговорил ее отказаться от этой идеи.

– Не верю своим ушам, Эскамильо, – сказала Лили, употребив прозвище, которым наградила меня несколько лет назад, после того как я хитростью спас ее от несколько возбужденного быка на зеленом пастбище[14]14
  Рекс Стаут. Где Цезарь кровью истекал.


[Закрыть]. – Неужели тебе не известно, что только женщины отказываются от предложений, ссылаясь на головную боль? Не могу припомнить случая, чтобы ты отказывался потанцевать, во всяком случае со мной. Ты меня потряс.

Вопрос был разрешен после того, как я железно пообещал, не пытаясь сбежать под каким-либо предлогом, протанцевать с ней весь вечер следующей пятницы. Проводив Лили до дверей ее дома, я вернулся к ожидающему такси и в одиннадцать тридцать уже был в особняке из бурого известняка.

Вульф восседал на своем месте в кабинете с полупустым стаканом пива и кроссвордом из лондонской «Санди таймс».

– Кто-нибудь звонил? – поинтересовался я.

– Нет, – буркнул он, подняв взгляд и тут же вернувшись к кроссворду.

– Сожалею, что приходится вас отвлекать. Я знаю, насколько высоко вы цените свои маленькие развлечения.

Он бросил на меня грозный взгляд и начал что-то говорить, но тут же замолчал, уставившись на дверь. Я обернулся и узрел Фрица.

– Прошу меня извинить, – начал тот, – но произошло нечто важное. Вам захотелось бы это узнать.

– Да? – бросил Вульф.

– Я был у себя и слушал по радио новости. Один из тех, кто приходил к нам в связи с газетой, умер.

– Боже, видимо, кто-то пришил Макларена, – сказал я.

– Нет, Арчи, – Фриц был очень бледен. – Это леди. Миссис Хаверхилл. Она убила себя. Из пистолета.

– Что-о-о? – взревел Вульф.

– Самоубийство, – ответил Фриц. – Так сказали в новостях. В ее кабинете в помещении редакции.

– Исключено. – Вульф выпятил подбородок и затряс головой, категорически отметая такую возможность.

– Что вы имеете в виду? – спросил я. – Мне известно, вы часто не верите средствам информации, но не хотите же вы сказать, что на радио все выдумали?

– Самоубийство этой женщины я отношу к событиям невозможным. Она была убита. Вы знаете это, и я это знаю.

– Пожалуйста, объясните, почему вы так решили.

– Арчи, я предлагаю вам немного раскинуть мозгами, как бы трудно это для вас ни было. – Он отбросил кроссворд, поднялся на ноги и двинулся к дверям.

– Вы думаете, это все? Отправляетесь спать? Без дальнейших пояснений? Без ничего?

Одна седьмая тонны задержалась у дверей.

– А что вы предлагаете? Женщина мертва. Завтра у нас будет достаточно времени для дискуссий. Спокойной ночи.

– Рад, что вы не принимаете это близко к сердцу, – сказал я ему в спину. – Больше всего я не переношу истерик. Благодарю небеса… – Конец фразы повис в воздухе, потому что я остался без аудитории. Раздался стук двери и шум лифта, возносящего своего пассажира на второй этаж.