Текст книги "Час нетопыря"

Автор книги: Роберт Стреттон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 26 страниц)

LVI

Когда весть о смерти капитана фон Ризенталя дошла до канцлера Лютнера, было приказано немедленно начать расследование. Канцлер питал исключительную привязанность к своему адъютанту. Он решил, что, поручив фон Ризенталю эту, как выяснилось, опасную миссию, он несет моральную ответственность за его трагическую гибель. Дагоберт Лютнер ни минуты не верил в уголовную подоплеку убийства и был убежден, что энергичное и честное расследование должно привести к обнаружению виновников убийства. Безотносительно к тому, кто за этим убийством стоял. В конечном счете был найден бронетранспортер бундесвера, а таких машин в Федеративной Республике не много. Кроме того, полиция зафиксировала на месте происшествия многочисленные следы. Тот факт, что была обнаружена еще одна нейтронная боеголовка, указывал на связь смерти фон Ризенталя со всем тем, что происходило в ФРГ с самого утра этой роковой пятницы.

Следствием лично руководил полковник Пауль Кренцлау, начальник специального отдела Генерального инспектората, человек с безупречной политической репутацией, образец безукоризненной службы. Его рекомендовал министру Граудеру начальник его канцелярии полковник Шляфлер. У министра не было выбора, и после долгого размышления он также рекомендовал канцлеру Кренцлау как человека с чувством ответственности, безусловно, достойного доверия и весьма энергичного.

Полковник Кренцлау начал свою деятельность с краткой деловой беседы со старым фронтовым товарищем, которого звали Карл-Хайнц Пионтек. Затем был тщательно подобран состав следственной группы, который был утвержден опять-таки полковником Шляфлером. Было заведено дело. Кренцлау лично направился на место происшествия, старательно минуя находившуюся поблизости Секретную базу № 3, словно очаг заразы.

В ночь с субботы на воскресенье следственная группа подготовила для канцлера доклад, подписанный начальником специального отдела.

Полковник Кренцлау констатировал, что брошенная транспортная машина в пятницу утром была украдена в одной из инженерных частей (этот случай действительно имел место; машину, правда, нашли, но – о чем канцлер знать, разумеется, не мог – члены организации ее быстро и тщательно уничтожили). Машина была украдена, по всей вероятности, агентами восточной зоны. Капитан фон Ризенталь, как свидетельствуют многочисленные повреждения на его теле, мужественно боролся с нападавшими, надо полагать, сопротивляясь похищению или стремясь воспрепятствовать перевозу боеголовки. Обстоятельства, при которых это произошло, вероятно, никогда не будут выяснены, ибо на месте происшествия вопреки тому, что поначалу утверждала полиция, обнаружены лишь следы легковой автомашины, которая налетела на транспортер, а также многочисленные разрозненные отпечатки следов трехдневной и пятидневной давности. На счетчике транспортной машины значится точно то количество километров, которое отделяет инженерную часть в Баварии от места происшествия. Следует поэтому исключить возможность того, что виновники похищения боеголовки номер 2 мощностью в сто килотонн куда-нибудь по пути сворачивали.

Причины, по которым капитан фон Ризенталь оказался именно на этом месте, установить невозможно. Известно, что вскоре после полудня он проинспектировал Секретную базу № 4, зато так и не добрался до расположенной недалеко от места происшествия Секретной базы № 3. Пилот личного вертолета министра обороны майор Цопке решительно утверждает, что фон Ризенталь не имел намерения посетить СБ-3, а приказал приземлиться в открытом поле и ушел без каких бы то ни было объяснений. Этим безусловно исключается какая-либо связь между убийством фон Ризенталя и предполагаемым инспектированием СБ-3. Майор Цопке свидетельствует, что в течение всей инспекции фон Ризенталь вел себя странно, нервничал и трудно было понять мотивы его поступков. Приземлиться в открытом поле приказал фон Ризенталь, причем этот приказ не сопровождался никакими объяснениями. Неясно также, каким образом похищенная с базы № 6 нейтронная боеголовка оказалась в Баварии, в инженерной части, где ее погрузили на украденную машину. Надо предполагать, что агенты восточной зоны пытались доставить ее окольным путем поближе к границе на Эльбе. Но это детали, которые найдут свое объяснение в ходе дальнейшего следствия. В настоящее время полковник Кренцлау констатирует, что нет никаких доказательств существования какой-либо иной версии, нежели та, которая изложена в докладе. Капитан фон Ризенталь пал жертвой агентов восточной зоны. И это все, что удалось установить.

Кренцлау предлагал, чтобы дальнейшее следствие, ввиду того что оно не относится к делам армии, было передано Ведомству по охране конституции.

Полковник Кренцлау в тревожных выражениях констатировал в своем докладе, что, по всей вероятности, 26 или 28 человек соприкасались с боеголовкой, прежде чем было установлено, что она выделяет повышенное излучение, которое достигло в данный момент уровня в 1200 единиц. Этим лицам следует немедленно оказать врачебную помощь. Это довольно просто сделать, если речь идет о полицейских и солдатах, однако будет гораздо труднее с десятью или двенадцатью гражданскими лицами, которые находились поблизости от ракеты. Среди них водитель машины «скорой помощи», которая первой прибыла на место происшествия: у него обнаружены легкие симптомы лучевой болезни. Облучению подверглись также несколько солдат части особого назначения «Аддерсхорст Зюд», которые совершенно случайно оказались поблизости от ракеты во время предусмотренных планом учений.

Кроме того, возникла неотложная проблема, как быть в дальнейшем с найденной боеголовкой. Полковник Кренцлау сомневается, удастся ли найти специалиста, который взялся бы в данной ситуации разрядить боеголовку, идя на верную смерть в результате облучения. О том, чтобы оставить боеголовку на какой-либо базе, не может быть речи. Лучше было бы ее просто взорвать вместе с облученной машиной, но для того, чтобы найти подходящее место для производства взрыва, надо иметь политическое решение правительства и парламента и подготовить общественное мнение.

Относительно остальных девяти пропавших боеголовок полковник Кренцлау не располагает никакой информацией и не берется даже подсказать путь дальнейших поисков. Дело по-прежнему остается загадкой. Полковник Пауль Кренцлау был дисциплинированным членом тайной организации и не проронил в своем докладе ни одного слова, которое могло бы облегчить адресату поиски истинных виновников убийства. Миссия закончилась в точности так, как это в течение дня предсказывали канцлеру дружески расположенные к нему люди вроде доктора Пфейфера.

Таким образом, и это расследование зашло в тупик. Канцлер Лютнер еще раз убедился, что управление Федеративной Республикой только теоретически осуществляется согласно с волей избирателей. Да и осуществление правосудия может столкнуться с неожиданными препятствиями.

В понедельник, 15 июня, на небольшом кладбище в Бад-Годесберге состоялись похороны двух молодых капитанов бундесвера, которые погибли, как сказал в своей надгробной речи пастор, на службе германскому отечеству, на славном посту. Наследственные рыцарские владения этих двух молодых людей находились далеко на востоке и уже давно были превращены в государственные хозяйства. Фамильные кладбища заросли травой, от ветров и стужи разрушились мраморные надгробия. Поэтому тела обоих офицеров были погребены на Рейне, который в конце концов тоже немецкая река.

Капитан Адальберт-Рихард фон Випрехт был одной из первых жертв этого трагического дня. Он погиб, как всегда погибали солдаты, – от пули.

Но капитан Куно фон Ризенталь умер смертью атомной эпохи – в луже собственной крови и грязи, в неописуемых мучениях.

Этими двумя могилами навсегда завершилась история двух прославленных рыцарских родов, которые сотни лет считали, что воевать – это единственное дело, достойное мужчины.

LVII

Примерно в 12 часов 05 минут по восточноамериканскому времени глава разведцентра ЦРУ в Мюнхене Палмер-II направил в Ленгли подробную шифрованную телеграмму, в которой изложил директору агентства контр-адмиралу Прескотту все подробности случившегося утром.

Палмер-II не принял к сведению предъявленных ему обвинений и довольно лаконично, чтобы не сказать пренебрежительно, отверг подозрения, что он якобы действовал вопреки инструкциям.

Палмер-II сообщал, что из довольно достоверных источников он получил информацию о похищении боеголовок с СБ-6 агентами противника, фамилии которых установлены. Но эти сведения не поддаются проверке, потому что человек, который их доставил, внезапно умер от инфаркта (если это действительно был инфаркт), а двадцать два агента Палмера-II, работавшие в различных учреждениях и ведомствах ФРГ, были в одно и то же время арестованы.

Глава резидентуры ЦРУ не скрывал, что возникла совершенно новая и труднообъяснимая ситуация. Для выяснения обстоятельств ареста такого количества агентов ЦРУ одновременно потребуется не меньше нескольких дней. Палмер-II должен исключить версию, что это дело рук людей из восточной зоны. Остается признать, что определенные силы в Западной Германии готовятся предпринять какие-то действия на свой страх и риск. Палмер-II поднял на ноги весь свой разведывательный аппарат и надеется, что его дальнейшие донесения не встретят таких нелепых и, откровенно говоря, возмутительных комментариев, какие были сделаны по поводу его предыдущей деятельности.

Палмер-II просит, чтобы директор ЦРУ вытребовал из архивов донесения разведцентра от 1 апреля, 14 апреля, 18 мая и 19 мая сего года, в которых охарактеризована военно-политическая ситуация в Федеративной Республике. Палмер-II до сих пор не получил подтверждения того, что эти доклады получены, не говоря уже о каком-либо знаке одобрения. Однако сегодня эти доклады могут явиться исходным пунктом планирования американской политики по отношению к Западной Германии.

В связи с серьезностью создавшегося положения Палмер-II принял решение активизировать всех своих глубоко законспирированных агентов в ГДР, Польше, Чехословакии и Румынии; первые донесения показывают, что войска Варшавского Договора, после непродолжительной тревоги, занимают выжидательную позицию.

LVIII

Пятница, 12 июня, 13 часов 30 минут по восточноамериканскому времени. В Овальном зале Белого дома происходит третье за этот злополучный день заседание Совета национальной безопасности Соединенных Штатов, в котором наряду с его постоянными членами уже второй раз участвует посол Советского Союза в Вашингтоне.

– Ну видите, господин посол, – говорит президент Гаррисон, – общими силами нам удалось погасить наверняка самый опасный кризис за всю историю человечества. Я очень высоко ценю ваше доверие к нашим словам и вашу готовность провести здесь с нами несколько часов. До настоящего времени ни один иностранец никогда не участвовал в заседаниях Совета национальной безопасности. Я уверен, однако, что именно благодаря вашим депешам в Москву нам удалось миновать самое худшее.

– Благодарю, господин президент, – отвечает посол. – Но я должен откровенно сказать, что мои донесения состояли не из одних лишь восторженных возгласов. У меня создалось впечатление, что ваша система управления войсками не свободна от многих серьезных неполадок, и я должен был подготовить свое правительство ко всяким неожиданностям. В конце концов, случай с торпедированием крейсера…

– Вы хотите сказать, господин посол, – многозначительно спрашивает советник по вопросам национальной безопасности доктор Натаниэл Рубин, – что ваша система передачи команд лучше?

– Я не очень разбираюсь в военных вопросах, о чем неоднократно имел возможность напомнить, – отвечает посол с обезоруживающей улыбкой. – Однако я думаю, что у нас такого рода катастрофы… вернее, недоразумения… я хотел сказать случайности… Так вот, у нас такого рода случайности вряд ли могут произойти.

– Может быть, нам поменять нашего министра обороны на вашего? – шутит вице-президент Паркер.

– Мне кажется, господин президент, – отвечает посол, – что было бы лучше вообще отказаться от таких опасных видов оружия. И вообще от всякого оружия.

– Господин посол, ваше чувство юмора поистине великолепно, – смеется государственный секретарь Брумэн. – Вы действительно думаете, что ваше правительство готово разоружиться?

– Вот уже около двадцати лет, – вмешивается министр обороны Никос Палакис, – мы в принципе согласны, что надо бы сделать какой-то шаг в направлении реального разоружения, но получается, однако…

В дверь заглядывает Магорски:

– Господин президент, не могли бы вы на минуту выйти?

– Сегодня у нас нет тайн, – нехотя отвечает президент Гаррисон. – Наш советский гость подумает, что мы от него что-то скрываем, а было условлено, что господин посол участвует во всех наших обсуждениях и присутствует при принятии всех решений.

– Понимаю, – говорит Боб Магорски, – но это совершенно частное дело, не связанное с политикой.

– Ну, если так… Господа, я прошу у вас извинения.

Посол краем глаза замечает в руках у Магорски папку с крупной красной надписью «CLASSIFIED» – «секретно».

– Что нового, Боб? – спрашивает Гаррисон.

– Боюсь, господин президент, что я с самого утра приношу только дурные вести. Первые отклики на вашу пресс-конференцию более чем неблагоприятны, во всяком случае, у нас в Штатах, потому что в Европе вас хвалят. Группа конгрессменов считает, что вы обманули американский народ. «Дочери американской революции», с которыми вы сегодня должны были беседовать, такого же мнения. Сведения институтов по изучению общественного мнения тоже вызывают беспокойство. Многие считают, что взрыв над северо-западными штатами – это дело русских. А вы, как утверждает общественное мнение, в страхе перед шантажом со стороны русских приняли все это на себя и пошли на уступки Москве. Приглашение посла СССР участвовать в заседании Совета национальной безопасности, насчет чего идут повсеместные споры, расценивается как еще одно доказательство, извините за такое выражение, измены.

– Боб, что ты пристаешь ко мне с такими идиотскими вещами?

– Я согласен, что это идиотство, но сам контекст меня тревожит. По-видимому, офицеры Шестого флота открыто взбунтовались после вашего решения о дисциплинарном увольнении вице-адмирала Мак-Грегора. Точно еще не знаю, что там происходит, но у меня есть основания думать, что ничего хорошего. Наконец, два часа назад в Калифорнии была основана Лига жертв ядерной агрессии, которую возглавил сенатор Роланд Петерсон. Как председатель сенатской комиссии по военным делам, он может вам причинить крупные неприятности.

– Хочешь, я скажу, что о нем думаю?

– Я думаю примерно то же самое, господин президент, но это дела не меняет.

– Что еще?

– Разве мало? Из других новостей стоит отметить, что папа Сикст VII призвал всех верующих молиться за души погибших в нашей катастрофе и позволил себе довольно едкие замечания насчет ненадежности всяких механизмов. Все знают, что наши механизмы оказались несовершенными, так что замечания эти популярности нам не прибавят.

– Хорошо, Боб, благодарю тебя. Я должен вернуться в Овальный зал. После увидимся.

Гаррисон возвращается на заседание Совета национальной безопасности с твердым намерением побыстрее его закончить. Через полчаса у него заседание чрезвычайной комиссии конгресса и правительства по оказанию помощи жертвам катастрофы. Через час он должен изучить доклад адмирала Прескотта и принять решение по поводу действий 665-го батальона в Бамбахе. Кроме того, ему необходимо узнать подробности о бунте офицеров Шестого флота, подписать ноту союзным правительствам, выслушать предложения о чрезвычайных ассигнованиях на помощь жертвам взрыва, подготовить текст ноты Советскому правительству, потому что проект, представленный государственным департаментом, никуда не годится. Да еще надо выкроить хоть минуту, чтобы узнать, как его любимая дочь Розмари сдала экзамен по испанскому языку.

– Пожалуй, на этом мы и закончим заседание, – бодро говорит он, входя в Овальный зал. – Кризис преодолен, я надеюсь, что мы извлечем из него необходимые выводы. Прежде всего я хотел бы поблагодарить господина посла за участие в нашей работе. Я надеюсь, господин посол, что при ближайшей поездке в Москву вы подробно расскажете о том, насколько мы вам доверяем, а также о том, как у нас принимаются важные решения. Я очень рад, что вы согласились провести с нами эти трудные часы. Уверен, что в своих воспоминаниях вы опишете этот исторический момент в соответствии с истиной, помня обо всем, что объединяет наши страны, несмотря на все существующие различия.

Посол собирается ответить Гаррисону, но в этот момент в Овальный зал входит военный адъютант президента майор Лавинь, который три часа назад сменил командора Мура. В правой руке майор несет чуть приоткрытый черный чемоданчик и знаком сообщает президенту, что его вызывают к телефону специальной связи. Президент с минуту колеблется, но затем вынимает из чемоданчика миниатюрный наушник и включает его в розетку. Лицо Говарда Гаррисона бледнеет уже второй раз за этот кошмарный день. Члены Совета национальной безопасности пытаются развлечь посла какими-то анекдотами, но вскоре умолкают, потому что по лицу президента можно видеть – случилось нечто ужасное.

Гаррисон выключает телефон, возвращает чемоданчик адъютанту и опирается на ручку кресла.

– Господин посол, – говорит он после минутного молчания, – произошло нечто чудовищное, я сам не могу в это поверить. Только что я получил сообщение командующего стратегическими ВВС генерала Фоули, что… нет, я должен начать сначала. Дело в том, что в нашу систему противоядерной обороны наряду с «цепным устройством», которое принесло столь трагические результаты сегодня утром, входит и так называемая «мертвая линия». Это самостоятельная электронная система, которая в течение шести часов после начала ядерной войны остается в полном бездействии, но вместе с тем совершенно не может быть обнаружена. Только в начале седьмого часа она приходит в действие сама, без участия человека, и запускает некоторое количество самых крупных боеголовок на заранее определенные районы вашей страны. Смысл ее в том, что в случае уничтожения всех наших центров управления, а также в случае отказа «цепного устройства» у нас остается еще зарезервированная возможность реванша, от которого вам не было бы спасения. Я уже не помню, кто из президентов одобрил создание этого устройства. Во всяком случае, это было в худшие годы «холодной войны». Вступив в должность, я подумывал поначалу распорядиться, чтобы «мертвую линию» демонтировали, но, как вы сами знаете, политика разрядки встречает на своем пути многочисленные препятствия. «Мертвая линия» является, а вернее, являлась наиболее тщательно охраняемым военным секретом нашей страны и как раз три четверти часа назад…

Гаррисон на мгновение умолкает, подходит к окну, из которого виден парк, яркие цветочные клумбы и ровненько подстриженная живая изгородь.

– Меньше часа назад, – продолжает президент, – «мертвая линия» самостоятельно сработала. Неизвестно, как это произошло. По всей вероятности, после объявления «ситуации W» надо было эту линию как-то разъединить или заблокировать. Не знаю. В самом деле не знаю. Я не военный инженер, не разбираюсь в этой кошмарной механике. Я думаю: может ли политик без технического образования управлять этой страной?

– Могу ли я узнать, что, собственно говоря, случилось? – спрашивает обеспокоенный посол.

– Шесть межконтинентальных ракет общей мощностью в десять мегатонн устремились в восточном направлении. Офицеры стратегических ВВС пытались их уничтожить сразу же после старта, но безуспешно. Удалось лишь частично изменить их направление. В результате одна из ракет упала в Арафурское море – это, кажется, где-то недалеко от Индонезии, еще четыре превратили в пустыню северо-западную часть Австралии в районе Дарвина, нанеся огромные разрушения и вызвав значительные человеческие жертвы. А шестая ракета, господин посол, упала на вашу страну, вероятно где-то в районе Южного Казахстана. Мощность боеголовки – одна мегатонна.

Посол молчит, смотрит на лица членов Совета и приглушенным, бесцветным голосом спрашивает:

– Вы рассчитываете, господин президент, что и на этот раз я буду убеждать свое правительство сохранять терпение и выдержку? Откуда я могу знать, что еще через шесть часов еще одна «мертвая линия» не обрушит на нашу страну новые ракеты мощностью в десятки мегатонн? Все должно иметь какие-то границы. Хотя бы границы здравого рассудка. Я не могу исключить того, что существуют и такие «мертвые линии», о которых вы вообще ничего не знаете. Например, такие, которые приходят в действие три дня спустя.

– Могу вас уверить, господин посол, – тихо говорит генерал Тамблсон, – что ничего подобного не существует.

– А вы абсолютно уверены, господин генерал, что ваши подчиненные не создали чего-то в этом роде без вашего ведома? Зачастую достаточно, как вы знаете, перебросить только один кабель. И потом, раз уж произошло столько случайностей, следует ждать, что будут и новые.

– Но, господин посол, – нервно вмешивается Рубин, – ведь Соединенные Штаты и Австралия не принадлежат к вашему лагерю, а тем не менее пострадали от взрыва. Если бы мы против вас что-нибудь замышляли, то не начали бы с бомбардировки собственной территории.

– Я думаю, – ледяным тоном отвечает посол, – что, прежде чем высказаться по этому вопросу, я должен связаться с Москвой. Извините, господин президент…

– Вы хотите покинуть заседание в такой ответственный момент? Я распоряжусь тотчас же соединить вас с Москвой посредством «горячей линии».

– Мне будет удобнее, – возражает посол, – разговаривать из своего посольства.

В дверях показалась секретарша Гаррисона.

– Москва вызывает господина посла.

Посол выходит в секретариат, вслед за этим направляется в туалет Натаниэл Рубин, который превосходно говорит по-русски и надеется, что сквозь какую-нибудь неплотно закрытую дверь услышит хоть обрывки разговора. Но он ошибается. Посол отвечает «да, да» и ограничивается коротенькими словечками. Конечно, разговор записывается, но у Рубина нет возможности прослушать запись тотчас же, не откладывая. Впрочем, разговор длится не больше полутора минут. Посол возвращается в Овальный зал с хмурым и напряженным лицом.

– Господин президент, – официальным тоном заявляет он, – мое правительство поручило мне передать вам следующие предложения. Казахстану нанесен значительный ущерб. В создавшемся положении Советское правительство вынуждено немедленно принять решения исторического значения. Есть две возможности. Первая из них: вы немедленно выступите с публичным заявлением о том, что правительство Соединенных Штатов готово в течение ближайших шести месяцев ликвидировать на основе взаимности все стратегические средства доставки ядерного оружия, кроме минимального количества, установленного обеими сторонами, а также уничтожить все нейтронные боеголовки, находящиеся в распоряжении всех стран – членов пакта. Само собой разумеется, что Советский Союз сделает то же самое при согласии на любые формы контроля. Одновременно правительство Соединенных Штатов до конца этого года произведет радикальное сокращение своих ядерных арсеналов также на основе взаимности. Разумеется, американская сторона компенсирует весь ущерб, который нанесен Советскому Союзу вашими действиями в течение сегодняшнего дня. Это первая возможность. Вторая состоит в том, что, если наши предложения будут отвергнуты, Советское правительство в течение ближайших минут предпримет такие меры оборонительного характера, какие сочтет необходимыми. Информирую также о том, что я получил указание покинуть Белый дом и не принимать дальнейшего участия в заседании Совета национальной безопасности.

– Это что, ультиматум? – восклицает государственный секретарь.

– Сейчас нет ни времени, ни повода заниматься дипломатическими тонкостями, господин государственный секретарь, – сухо отвечает посол, направляясь к выходу. – Надо полагать, мы посеяли уже достаточно фальшивых иллюзий.

Посол откланивается и выходит. В дверях он встречается с Робертом Магорски.

В Овальном зале царит мрачная, глубокая тишина. Магорски понимает, что произошло.

– Господин президент, – вполголоса говорит он, – поскольку посла здесь нет, я могу говорить при всех. Только что звонил сенатор Петерсон. Через полчаса соберется специальная комиссия сената, которая намерена предъявить вам обвинение в измене. Военные круги, связанные, как я думаю, с командованием военно-воздушных сил, тайно сообщили Петерсону о бомбардировке Австралии. Петерсон и группа близких к нему сенаторов убеждены, что это был очередной акт русской агрессии, который вы снова пытаетесь утаить. Петерсон требует, чтобы вы немедленно были лишены права отдавать приказы вооруженным силам.

– Это неслыханно, – говорит генерал Тамблсон. – Это же не имеет смысла!

– А вас, генерал Тамблсон, – криво усмехается Магорски, – сенатор Петерсон и его сотрудники обвиняют в сознательном или неумышленном соучастии в измене. Ну, и в капитулянтстве перед Москвой.

Вице-президент Паркер внезапно развязывает галстук и подходит к окну. Он пытается его открыть, но поскольку действуют кондиционеры, оно наглухо закреплено винтами.

– Мне что-то нехорошо, – шепчет Паркер, – но это ничего, это пройдет.

Магорски выбегает, чтобы вызвать личного врача президента. Палакис и миссис Вогэн ведут Паркера к дивану, укладывают его на спину и принимаются обмахивать какой-то папкой с надписью «Совершенно секретно».

– Это от жары, – чуть слышно говорит Паркер. – Ну и сегодняшние события…

Дежурный врач президента майор Кристобэл наскоро осматривает больного и сообщает, что Паркера следует немедленно доставить в отделение интенсивной терапии. Возможно, это предынфарктное состояние.

Два солдата морской пехоты, дежурившие на лестнице, выводят Паркера и укладывают в карету «скорой помощи», президент Гаррисон поручает Магорски немедленно вызвать спикера палаты представителей Чарлза Дермотта. Согласно конституции, он примет на себя исполнительную власть, в случае если президент и вице-президент не смогут исполнять свои обязанности.

Гаррисон не сомневается, отчего заболел Реджинальд Паркер. Попросту он понял, что Гаррисона могут отстранить от должности и тогда вся тяжесть ответственности ляжет на него, толстого и усталого Реджинальда Паркера.

– Делать нечего, – говорит Гаррисон, – попробую еще раз связаться с Москвой… Полковник Уиндер, соедините меня.

– Значит, вы хотите принять их ультиматум? – беспокойно спрашивает Рубин. – Ведь этого решения не провести через сенат, а пресса растерзает вас за одну неделю. Не говоря уже о существе дела. Мы не можем уступать их нажиму.

– Я с этим согласен, – добавляет Брумэн. – Одно дело – пойти на компромисс, другое – уступить давлению.

Из секретариата сообщают, что на линии премьер-министр Австралии.

– Не знаю, – говорит Гаррисон, снимая трубку. – Не знаю, что из всего этого выйдет. Знаю только, что в этой ситуации хуже всего бездействие.