Текст книги "Час нетопыря"

Автор книги: Роберт Стреттон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 26 страниц)

LI

В течение двадцати минут после беседы с Ламхубером канцлер Лютнер не отвечал на телефонные звонки и ни с кем не разговаривал. Затем он потребовал немедленно вызвать к нему вице-канцлера Фёдлера.

Одного взгляда на канцлера Фёдлеру было достаточно, чтобы решить, что Дагоберт Лютнер человек конченый и вышедший из игры.

– Кланяюсь в ноги уважаемому канцлеру, – начал Фёдлер свою речь. – Нельзя так переутомляться, наш дорогой друг и руководитель. Не спорю, происходят всякого рода события, но позволю себе заметить, что они всегда происходят. А тут, я вижу, голова как у святого подвижника, глаза усталые, будто после трех ночных пьянок. Но ведь все идет к лучшему, федеральный канцлер…

– Перестань, Фёдлер, – усталым голосом произнес канцлер. – Раз и навсегда перестань паясничать. И не болтай, что дело идет к лучшему.

– Как это? Я только что разговаривал со своими добрыми знакомыми за океаном. Последствия взрыва прискорбны, но не так уж страшны. Взрыв произошел на очень большой высоте. Русские уже обо всем знают и обещают, что не устроят Гаррисону никакого сюрприза, чему я не удивляюсь, потому что даже он является для них меньшим злом. Зачем же огорчаться? Я лично сегодня в прекрасном настроении, дорогой наш руководитель.

– Фёдлер, – произнес канцлер, – пришло наконец время, чтобы ты мне хоть раз откровенно сказал, что ты думаешь. Предупреждаю тебя, что от этого ответа слишком многое зависит, в том числе и твоя судьба.

– Моя судьба, канцлер, зависит только от провидения, если оно вообще обратило на меня внимание. Я весь – одно большое ухо.

– Кто похитил боеголовки?

– Милый канцлер, я же не служу в полиции. Не веду никакого расследования. Откуда мне это знать?

– Еще раз спрашиваю: кто похитил боеголовки?

Фёдлер сообразил, что Лютнеру известно что-то еще, кроме того, что он узнал из докладов министра Граудера и из беседы с доктором Пфейфером.

– А я еще раз говорю, что не знаю.

– А я, Фёдлер, утверждаю, что ты лжешь. Ты превосходно знаешь, кто это сделал.

– Я не осмелился бы знать больше, чем ты, федеральный канцлер.

– Я полагал, что ты еще заинтересован в том, чтобы работать вместе со мной. Но раз я ошибся, можешь отсюда убираться. И не думай, что тебе даром пройдет все то, что ты порассказал журналистам на пресс-конференции, устроенной без моего позволения. Пока я еще канцлер в этой стране, а тебе недолго осталось быть моим заместителем.

Лицо Фёдлера внезапно изменилось, как озеро под дуновением страшного вихря. Его маленькие, упрятанные в жирных складках глазки засверкали, как прожекторы.

– Я вижу, что наш канцлер действительно перетрудился. Это довольно странный метод увольнять с должности вице-канцлера. Так увольняют домашнюю прислугу, а не меня, дружок. Не меня.

– Если тебя это интересует, то я располагаю доказательствами, что ты ввязался в очень опасную игру. Ты продолжаешь утверждать, что похищение боеголовок совершили люди из-за Эльбы?

– Это как будто бы не подлежит дискуссии?

– Напротив. Подлежит. Прочти маленькую провинциальную газету «Оснабрюкер рундшау» и узнаешь, кто похитил эти боеголовки.

– Я не привык придавать значения выдумкам всякого провинциального щелкопера, да и со столичными я тоже умею справляться.

– Ты очень изменился со времени нашей утренней беседы. Знаешь ли ты, что арестованы двое участников нападения на Секретную базу № 6 и что вскоре они начнут давать показания?

– Канцлер, но меня это радует, и я не понимаю, откуда эти упреки в мой адрес. Я, думаю, не похож на того, кто вместе с ними напал на эту базу?

Лютнер почувствовал, что он уже по горло сыт этой беседой.

– Фёдлер, я уже сказал, чтобы ты убирался. У меня нет ни времени, ни желания продолжать бессмысленную болтовню. Может быть, ты и гениальный игрок, но на этот раз тебя подвел твой пресловутый политический инстинкт. И знаешь почему? Потому, что ты исходишь из того, что всегда, в любом случае должны выиграть те, у кого в распоряжении больше сил, кто крепче сидит в седле и имеет бо́льшие возможности действовать. Так вот, представь себе, что иногда бывает по-другому. Ты с первой минуты решил принять сторону тех людей из бундесвера, которые присвоили обнаруженные боеголовки, чтобы действовать против меня. Я думал, что ты благоразумнее и что в момент кризиса ты не попадешься на удочку глупых болтунов, тупых солдатских лбов, о которых ты был когда-то такого же мнения, как и я. Ну что ж, я ошибся. Дело твое. Но не рассчитывай, что я буду теперь тебя спасать. Наоборот. Я первый выступлю против тебя, когда бундестаг начнет расследование. Потому что вы что-то напутали в своих планах. Остатки «Группы М» скоро тоже будут под замком, а тот, кто это все придумал, уже упрятан в надежное место.

Первый раз в жизни Фёдлер почувствовал страх, настоящий страх, когда щемит сердце и пересыхает горло.

– «Группа М»? О чем ты говоришь, Дагоберт? Ведь есть все доказательства…

– …фальсифицированные твоими дружками. Ты думаешь, что я всему этому поверю? Ты думаешь, что Граудер такой безнадежный дурак? Эх, Фёдлер, я ошибся даже в твоем уме, потому что в лояльность я и так никогда не верил. А теперь иди отсюда и скажи своим друзьям, что восточная зона не имела с этим ничего общего.

Фёдлер попытался прийти в себя.

– Значит ли это, – тихо спросил он, – что штурмовые войска обнаружили также все похищенные боеголовки?

– Да. Все до одной. Они тоже находятся в безопасном месте.

Ханс-Викинг Фёдлер подумал, что совершил страшную ошибку, решив, будто канцлер вышел из игры. Если эти боеголовки действительно нашли – по всей вероятности, случайно или в результате инспекции фон Ризенталя, – то весь план рассыпался в прах и Лютнер не простит никому, кто замешан в операции «Нетопырь».

– Да, – сказал Фёдлер, как бы обращаясь к себе самому. – Жизнь изобретательнее самой дикой фантазии. Я сейчас и правда уйду, канцлер. И вернусь через двадцать минут с кое-какой информацией, которая тебе может пригодиться.

– Нет, Фёдлер. Никакая твоя информация мне больше не нужна. Но если ты еще дорожишь своей головой, можешь сказать мне только об одном: кто возглавил заговор в бундесвере.

Фёдлер размышлял всего несколько секунд; он машинально расстегнул пуговицу на рубашке, снял с руки часы и наконец отчетливо и громко сказал:

– Полковник Гюнтер Шляфлер.

– Так я тебе еще кое-что скажу. Откровенность за откровенность. Из одиннадцати похищенных боеголовок десять до сих пор не найдены. Ты, Фёдлер, всегда считал меня дураком, но теперь сам видишь, что ошибся.

LII

Через двадцать минут после этого разговора два офицера штурмовых войск погранохраны арестовали начальника канцелярии министра обороны полковника Гюнтера Шляфлера.

Спустя еще тридцать минут полковник Шляфлер был освобожден из-под ареста и доставлен на машине в здание министерства обороны.

Первое событие было результатом распоряжения, которое канцлер Лютнер дал министру внутренних дел Ламхуберу.

Второе событие произошло после внезапного визита, который нанес канцлеру руководитель Ведомства по охране конституции доктор Пфейфер. Он представил письменные доказательства, что главой заговора был вице-канцлер Фёдлер, который, спасая собственную шкуру, оклеветал совершенно невинного полковника Шляфлера. Освобождение этого заслуженного офицера было требованием, с которым обратился к канцлеру Пфейфер.

У вице-канцлера Фёдлера произошло, как установили его личные врачи, резкое нарушение работы коронарных сосудов, и его доставили в одну из частных клиник.

Политическая власть в Федеративной Республике Германии практически перестала существовать. В этой ситуации начальник тайной организации полковник Гюнтер Шляфлер привел в состояние боевой готовности несколько отборных частей бундесвера, и в их числе 14-ю Ганноверскую механизированную дивизию под командованием подполковника Штама. Все это произошло без ведома бундестага, прессы, союзных правительств и американской разведки. Одним махом арестовали всех известных уже агентов ЦРУ в западногерманских вооруженных силах, в Ведомстве по охране конституции и в министерствах, имеющих ключевое значение. Это были как раз те люди, которых перед смертью не мог перечислить майор Томпсон. Доктор Пфейфер знал их всех как облупленных, потому что, за небольшим исключением, это были просто его люди. Для пользы дела им пришлось отсидеть по нескольку дней. Позже они получат денежные награды и отпуска.

LIII

Пятница, 12 июня, 16 часов 08 минут по среднеевропейскому времени, 11.08 по восточноамериканскому. Вся Европа слушает пресс-конференцию президента Гаррисона, которая уже трижды откладывалась, а теперь транслируется на полмира.

Президент заканчивает вступительное заявление, в котором выражает скорбь по поводу трагического стечения обстоятельств. Говоря о своем сочувствии жертвам обоих взрывов, президент констатирует вместе с тем, что эта катастрофа является высокой, но неизбежной ценой, которую Соединенные Штаты платят за свою безопасность. Количество жертв лучевой болезни, согласно произведенным подсчетам, не превышает к настоящему времени ста человек, но это случаи особенно сильного облучения, последствия которого сказываются почти немедленно. Следует ожидать, что к вечеру число жертв возрастет. Вся американская медицина будет мобилизована для спасения облученных. Все завоевания науки будут обращены на решение главной задачи, которой является уменьшение числа жертв. Президент Гаррисон призывает население сдавать кровь. Правительство принимает на себя все расходы по лечению или погребению жертв ядерных взрывов, а также в соответствующее время и в установленном конституцией порядке обратится к конгрессу с просьбой рассмотреть обоснованные и должным образом документированные претензии иностранных государств. Соединенные Штаты пребывают сегодня в трауре по случаю гибели стольких невинных людей. Но президент должен со всей твердостью подчеркнуть, что роковая неисправность в системе передачи команд ни в коем случае не отвлечет правительство Соединенных Штатов от дальнейшей заботы о безопасности страны и не повлияет на размеры военных усилий, которые предпринимаются во имя свободы. Верно, что в атмосфере всеобщей напряженности и нервного возбуждения имели место достойные сожаления случаи потери самообладания, в том числе – неспровоцированная торпедная атака против советского крейсера в Средиземном море. Соображения государственной безопасности не позволяют пока предать гласности такого рода инциденты. Однако президент хотел бы заверить, что специальная комиссия, которая создана для расследования подобных случаев, оправдает ожидания общества. Правительство Соединенных Штатов приносит извинения правительству СССР и выражает готовность возместить нанесенный ущерб. Президент Гаррисон хочет выразить благодарность и признательность Советскому правительству за то, что в этой сложной ситуации оно сохранило выдержку и спокойствие. Белый дом располагает информацией, что состояние боеготовности в войсках Варшавского Договора отменено.

Что касается технических причин катастрофы, то президент еще не может представить исчерпывающие объяснения. Необходимы подробные доклады гражданских и военных специалистов, которые, во-первых, тщательно проанализируют эти причины, а во-вторых, представят конкретные предложения, дающие стопроцентную гарантию, что никогда в будущем не произойдет чего-либо подобного.

Президент считает своим моральным долгом еще раз выразить соболезнование семьям всех пострадавших. Но вместе с тем он чувствует себя обязанным решительно выступить против всех тех, кто хотел бы извлечь политические выгоды из сегодняшней трагедии. Если сенат действительно хочет привлечь президента к ответственности, он, Говард Джеффри Гаррисон, готов в любую минуту предстать перед сенатом и доказать, что он действовал в национальных интересах. Никто другой на его месте не смог бы поступить иначе. В достойной горького сожаления чрезвычайной ситуации, с которой столкнулся американский народ, не должно быть места своекорыстным распрям и низким интригам. Теперь президент готов ответить на несколько вопросов представителей печати. Мистер Серж Лёвенберг, пожалуйста.

Серж Лёвенберг, корреспондент телевизионной компании Ву-би-си, хотел бы узнать, верно ли, что Америка сегодня утром находилась на шаг от ядерной войны.

– Не хотите ли вы дать определение слову «шаг»? – спрашивает президент.

– У меня нет желания шутить, господин президент, – резко отвечает Лёвенберг. – Мои слушатели – это люди, понимаете ли вы – люди! У них только одна жизнь. Некоторые из них, может быть даже не зная об этом, уже носят в себе зародыш смерти. Вас, господин президент, не будет рвать кровью через несколько часов. У вас не вылезет эта великолепная шевелюра. У вас не будет кровавых пятен на теле. Прошу вас дать объяснения. Скажите, если вам есть что сказать.

– Полагаю, что я уже сказал все существенное. Мистер Сейджмен из «Нью-Йорк таймс», пожалуйста.

– Господин президент, тот факт, что все мы еще живы, следует объяснить каким-то счастливым стечением обстоятельств. Ведь на нас могли обрушиться русские ракеты. Воспользовались ли вы «горячей линией»?

– Разумеется. Воспользовался.

– Что вам сказал Генеральный секретарь?

– Я не могу об этом говорить. Мистер Френчер из «Чикаго трибюн», пожалуйста.

– Господин президент, можете ли вы сказать, как наши союзники отреагировали на эту, как вы выразились, катастрофу?

– Они отреагировали с полной ответственностью и пониманием. У меня нет никаких претензий. Мы были в постоянном контакте.

– Прошу прощения, но я продолжу свой вопрос. Ведь речь шла о судьбах десятков миллионов людей. Неужели ни одно из правительств не отказалось от своего участия в нашем злополучном крестовом походе против неизвестно чего? Например, Франция…

– У меня был с президентом Пейо сердечный и деловой разговор. Я хочу подчеркнуть, что все наши союзники проявили полное понимание той чрезвычайной ситуации, которая возникла. Мы можем гордиться механизмом, который создали в недрах нашего союза, и гордиться руководителями, которые представляют союзные нам народы. Миссис Уизер, пожалуйста.

– Я Синтия Уизер, представляю «Орегон дейли экзэминер» и впервые за семь лет, что состою при Белом доме, получаю наконец слово. Ваша пресс-служба, господин президент, не видит ничего в мире, кроме «большой пятерки» газет и телевизионных станций. Я убеждена, что мои уважаемые коллеги из «большой пятерки» уже получили гораздо более исчерпывающую информацию, нежели та, которая дается нам, бедным провинциалам. У меня к вам четыре вопроса, господин президент, и я не позволю лишить себя слова, пока не получу ясных и исчерпывающих ответов. Хватит с нас этих дипломатических уверток. Первый вопрос: если катастрофа была следствием какой-то технической ошибки и повлечет за собой смерть или мучения сотен людей, то должен ли кто-то в этой стране нести за это ответственность – моральную и юридическую? Намерены ли вы выступить перед конгрессом с предложением об отставке председателя Комитета начальников штабов генерала Тамблсона или же он сам подаст в отставку?

– У меня нет такого намерения. Генерал Тамблсон не совершил никакой ошибки. То же самое я могу сказать о командующем стратегическими военно-воздушными силами генерале Фоули. Оба они поступали так, как должны были поступать. Я не думаю также, что генерал Тамблсон намеревается сам подать в отставку…

Президент смотрит в сторону председателя Комитета начальников штабов, который скромно сидит в углу.

– Нет, миссис, – встает Тамблсон, – у меня нет намерения уйти. Я полагаю, что в такой ситуации стране нужны военные специалисты, а лично я не считаю себя в чем-либо виновным. Думаете ли вы, что людей надо привлекать к ответственности за землетрясения и лунные затмения? Кажется, в Древнем Египте был такой обычай…

В зале слышится короткий, приглушенный смешок.

– Хорошо, – говорит миссис Уизер, – я это соответствующим образом прокомментирую в моей сегодняшней корреспонденции. Кругом одни невиноватые! Мой второй вопрос: в Западной Германии сегодня утром произошли какие-то подозрительные события, связанные, кажется, с нейтронными бомбами. Имеет ли наша ужасная катастрофа какую-либо связь с тем, что произошло в Федеративной Республике Германии?

– Нет, миссис, – отвечает Гаррисон. – Разве что психологическую. Но психология – это не по моей части. Что касается вооруженных сил Соединенных Штатов, они подчиняются мне всегда, а тем более в момент кризиса. Происходящее за границей может повлиять на президентские решения лишь в такой степени, в какой оно связано с нашей безопасностью и нашими стратегическими целями. Это был не такой случай.

– Иначе говоря, имели место два случая, друг от друга не зависящие?

– Так это и надо понимать.

– Хорошо. Теперь мой третий вопрос: израильское радио час назад сообщило, что корабли Шестого флота обстреляли советский крейсер в Средиземном море. Это тоже случайность?

– Дорогая миссис Уизер, вы невнимательно слушаете. Я об этом уже говорил и предупредил вначале, что я еще не обо всем могу сказать. Факт, о котором вы упомянули, является предметом расследования.

– Вы считаете, что командующий Шестым флотом тоже не несет ответственности за этот инцидент? А может быть, это вы дали ему такое указание?

– Я не могу в данный момент комментировать какие-либо события этого рода. Если есть еще вопросы…

– Я еще не кончила. Из того, что мы к настоящему времени от вас узнали, следует, что во всем мире произошла целая серия чудовищных случайностей, за которые никто не несет ответственности. Просто невезение. Какие-то колдовские действия неизвестных сил. Аляска, Дарданеллы, Виртемберг, Нью-Мексико – половина земного шара охвачена этими таинственными случайностями. Простые люди обязаны верить, что какие-то зловредные карлики в одно и то же время проказничают за тысячи миль друг от друга. Я так и напишу, господин президент. Буквально так, как сказала. И наконец, мой четвертый вопрос: где гарантия, что через полчаса зловредные карлики не устроят миру очередную каверзу? Почему жители моего штата должны быть уверены, что генерал Тамблсон не допустит новой катастрофы?

– Я опасаюсь, – прерывает ее президент, – что эмоции, хотя для них и есть основания, не помогут нам в этой ситуации. Господин Вестхофер, пожалуйста…

– Постойте же! – кричит Синтия Уизер. – Не так быстро, господин президент! Я еще раз спрашиваю: кончилась ли эта кошмарная игра в прятки?

– Да, кончилась. Господин Вестхофер, пожалуйста.

– От имени жителей Среднего Запада я хотел бы спросить, следует ли ожидать, что атомное облако дойдет вскоре до нашего сельскохозяйственного пояса? Может ли оно нанести ущерб нашим посевам?

– Мне кажется, господин Вестхофер, что в этот момент гораздо важнее судьба живых людей, чем будущность вашей пшеницы.

– Не знаю, господин президент. Часть этого зерна в будущем году будет использована для сева. Откуда мы знаем, что оно не подвергнется генетической мутации и не заразит будущие поколения?

– Я не агротехник, господин Вестхофер. Прошу обратиться с вашими сомнениями в департамент сельского хозяйства. Мистер Киндейл, пожалуйста.

– Господин президент, мы все знаем, что интенсивное радиационное облучение может вызвать бесплодие. Каким образом федеральное правительство намерено удовлетворить претензии тех лиц, которые в результате катастрофы никогда не будут иметь потомства?

– Вопрос о возмещении ущерба я уже затрагивал. Наша конференция приближается к концу. Кто еще? Да, вижу, господин Шмиде из «Гамбургер альгемайне цайтунг».

– Господин президент, мне впервые удается задать вам вопрос, и я несколько волнуюсь. Но я получил из своей редакции недвусмысленные сообщения о том, что в Европе продолжается паника. Пропал бензин для автомобилей, люди забирают из банков свои вклады, противоатомные убежища в осаде. Учитывая, что ваша пресс-конференция транслируется и в нашу страну, можете ли вы заверить европейцев в том, что опасность миновала?

– Господин Шмиде, я благодарю вас за этот вопрос. Я хочу ясно и без недомолвок заявить, что это несчастное стечение обстоятельств стало уже главой истории, из которой мы, разумеется, сделаем все выводы. Опасности уже нет. Повторяю, нет никакой опасности. Общими усилиями правительств СССР и Соединенных Штатов удалось избежать, если можно так выразиться, непроизвольной эскалации.

– Благодарю, господин президент, – согласно обычаю, говорит старейшина корреспондентского корпуса при Белом доме седоволосый Сильвен Келли.

– Благодарю вас, господа. Пишите что хотите, но помните, что от серьезности ваших слов и от вашей ответственности на этот раз зависит гораздо больше, чем когда-либо.