Текст книги "Час нетопыря"

Автор книги: Роберт Стреттон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 26 страниц)

XLIV

Пятница, 12 июня, 13 часов 59 минут по западноевропейскому времени. Небольшой городок Верденберг, последняя железнодорожная станция в ФРГ, всего в полутора километрах от французской границы.

Около билетной кассы в толпе путешествующих, которых сегодня необычайно много, шныряет Рыба. Он делает вид, что не замечает Руди, который с рассеянным видом изучает расписание поездов.

Входит Лючия – босиком, с распущенными волосами, с полотняной сумкой через плечо. Она выглядит как студентка на каникулах. Обнимает Рыбу, они целуются и берутся за руки. Ни у кого не может быть сомнений, что эта симпатичная пара условилась встретиться здесь с совершенно иными целями, чем политические.

Ровно в 14 часов входит Челли вместе с Пишоном. Они останавливаются около расписания поездов. Не спеша к ним подходит Руди, а потом, как бы случайно, Рыба и Лючия.

– Поезд 14.07 по пятницам не ходит, – вполголоса говорит Челли. – Следующий только через два часа. Сейчас в одиночку пойдем обедать, но надо быть внимательными: здесь полно полицейских и сыщиков, видно, объявлена какая-то тревога.

– Тут собралась, должно быть, половина штурмовых частей, – смеется Рыба. – Мы непременно должны рассказать друг другу, как сюда добрались. У меня было столько приключений…

– Перестань, – говорит Челли. – Незачем здесь стоять. Пошли. Смотрите: сто метров прямо, потом поворот направо около аптеки. Ясно? Потом триста метров прямо. Увидите обувной магазин Бати и «Деликатесы» Майнля. Рядом, вниз по лестнице от улицы, есть китайский ресторанчик Мэй Вонга. Ясно? Встречаемся в правой зале, являемся с трехминутным интервалом.

Первыми уходят со станции Челли и Пишон. За ними неуверенным шагом тянется Руди. Он скверно себя чувствует. Кружится голова, может быть от жары. Время от времени пропадает острота зрения, и тогда весь мир он видит, как сквозь обмерзшее стекло.

Руди не может сосредоточиться, он перепутал указания Челли. Свернул налево, а не направо и не может найти обувного магазина. Когда наконец он дотащился до Мэй Вонга, группа уже приступила к обеду.

Челли открывает рот, чтобы выругать Руди за опоздание, но осекается на полуслове.

– Что ты натворил? – тихо говорит он. – У тебя кровь из уха. Сейчас же иди в туалет и умойся.

– И из носа тоже течет, – удивляется Рыба.

Руди ничего не отвечает. Он свесил голову, как тряпичная кукла. Кровь капает в фарфоровые мисочки, смешивается с соусом из сои, оставляет пятна на скатерти. Подбегают официанты.

– Врача! – кричит Лючия. – Немедленно вызвать врача!

– Заткнись! – рычит Челли. – Ему никакой врач уже не поможет.

– Откуда ты знаешь, Челли? – возражает Лючия. – Может, это только небольшое кровотечение.

– Куриная башка! Ты уже забыла, что мы везли сегодня утром? Надо удирать отсюда, и мигом. Выйди вместе со мной. Рыба заплатит. Без пяти четыре встретимся на станции, только не шляться по городу. Эй, Пишон, а ты куда? Я ведь сказал, что тебе не жить, если кто-нибудь из нас заболеет.

– Челли, – громко говорит Лючия, не обращая внимания на столпившихся вокруг официантов. – Я не согласна. Руди нельзя оставить одного.

Челли некогда отвечать. Он исчезает через какую-то дверь, которая ведет в подсобное помещение, так как у входа стоит врач в белом халате. «Скорая помощь» уже прибыла. Верденберг – маленький город, а китайцы не хотели, как видно, иметь лишние хлопоты.

Врач рвет рубашку на груди у Руди, пробует остановить кровь, текущую из носа, качает головой.

– Это ваш приятель? – спрашивает он. – Очень странный случай. Это конец. Похоже на отравление мышьяком или таллием. Прошу всех остаться на месте. Сейчас я вызову полицию.

Рыба останавливается около врача, с минуту молча смотрит на него, а затем медленно выходит из ресторана. Врач удивленно смотрит на Лючию и Пишона.

– Я, право, не понимаю… – пожимает он плечами. – Ведь это уголовное дело, вас наверняка задержат, пока вскрытие не покажет причины смерти…

Андре Пишон бросается в ту же дверь, через которую убежал Челли. Ему преграждают путь официанты, из кухни выбегают мойщик посуды и повар. Потасовка, звон разбитой посуды. Получив удар в живот, Пишон падает и корчится от боли. Двое официантов прижимают его к земле. В дверях появляется полицейский, молниеносно вынимает пистолет. Надевает Пишону наручники, затем берет за руку Лючию, но, когда достает вторую пару наручников, замирает от удивления. Он смотрит на Пишона, гладит подбородок и говорит:

– Ничего себе история. Уже несколько недель я смотрю на ваше изображение в объявлении о розыске. Оно висит в полиции. Ваше имя Пишон-Лало, вы доктор каких-то там наук. Ну, птенчик, вот мы и встретились.

У полицейского мелькнула мысль, что награда для штатских лиц за поимку Пишона-Лало составляет тридцать тысяч марок. К полиции это, конечно, не относится. Но наверняка не обойдется без повышения и какой-нибудь денежной выплаты, которая очень пригодится для постройки дома, так как дети подрастают.

XLV

Через витрину магазина Майнля Челли смотрит, как закованного в наручники Пишона, а потом Лючию полиция запихивает в машину. Он долго не раздумывает. Беззаботным прогулочным шагом минует несколько поворотов, потом внезапно ускоряет шаг и входит в телефонную будку. Заказывает разговор с Касабланкой, его оплатит собеседник.

Все происходит на редкость быстро: телефонная сеть Федеративной Республики уступает только американской. Отчетливо слышен мужской голос. Челли отвечает, что льет проливной дождь, но, несмотря на это, светят звезды. Собеседник переходит на английский:

– Кто говорит?

– Челли…

– Алло, Касабланка! – вмешивается телефонистка. – Вы согласны оплатить разговор в кредит?

– Откуда мне знать, если неизвестно, кто хочет со мной говорить?

– Тогда решайте побыстрее, а то я вас разъединю, – сердится телефонистка.

– Говорит Челли. Шеф знает. Очень важное и срочное дело.

– Срочными делами не занимаются после полудня, когда все отдыхают, а важных не решают по телефону.

– Алло, Касабланка! Прошу немедленно подтвердить согласие на разговор, иначе разъединяю.

– Что за спешка, барышня? Этот господин никак не может ясно высказаться. Ну хорошо, разговор принимаю. Так чего вы хотите, мистер Челли?

– Мне надо поговорить с шефом.

– С шефом? Вы, наверное, плохо спали, мистер Челли.

– Заткнись, черт тебя побери! – орет Челли в трубку. – Не время шутить. Немедленно давай мне Халеда, а то пожалеешь.

– Так бы сразу и говорил. Минуточку. Босс спит. Нет, он как раз вошел.

Челли отлично знает, что все эти идиотские разговорчики понадобились для того, чтобы охрана Халеда могла проверить через телефонную станцию Касабланки, действительно ли разговор заказан из-за границы.

– Какого черта ты звонишь? – говорит наконец шеф. – Что там опять случилось?

– Скверное дело, шеф. Двое моих людей приобрели у ювелира браслеты. Одна – девчонка, которая тут же начнет болтать, но она мало знает. Зато другой – это тот самый… Ну, знаешь кто.

– Доктор?

– Я не хотел говорить, но точно, это он. Третий недавно умер…

– Пришили?

– Нет. Умер. Просто умер. Это длинная история, в другой раз. Я тоже могу окочуриться.

– Челли, ты что, с ума сошел?

– Нет. По телефону нельзя. У нас сегодня утром было одно любовное приключение, и не совсем хорошо вышло. Ты знаешь, о чем я говорю. Шеф, дело в следующем. У меня буквально ни гроша, предстоят кое-какие расходы, предыдущую сумму я передал. Пришли мне…

– Ничего я тебе, Челли, не пришлю. С сегодняшнего дня я тебя не знаю и никогда не знал. Я не люблю растяп. И не слышал, чтобы мои люди умирали в постели и позволяли себя отлавливать, как угрей из садка. Я суеверен и боюсь таких, которые заявляют, что окочурятся. Иди к врачу, прими какие-нибудь порошки, только меня в это дело не впутывай. Деньги, которые я тебе дал, можешь оставить себе. Ничего нет? Это твоя забота. И займись чем-нибудь другим, потому что для этой работы ты совершенно не годишься. Не прерывай меня! Уже довольно ты наболтал. И еще одно: я слышал, что вы сегодня добыли славную маленькую штучку. Оставь ее в условленном месте. И я предпочел бы, чтобы ты недолго копался, ты знаешь, я говорю только раз. Все. А если ты вдруг разговоришься, советую тебе сначала подумать, прежде чем что-нибудь выболтаешь. Отныне забудь мое имя, никогда в жизни я не был в Касабланке, и даже не пытайся кого-нибудь обо мне расспрашивать. Понятно? Ну, тогда чао!

XLVI

Человек, которого Челли знал под именем Халеда и который мысленно любил величать себя титулом «короля террористов», положил трубку и потянулся так, что кости затрещали. Он послал одного из охранников за вечерней почтой, налил себе пива и погрузился в размышления.

Немного жаль было «Группы М». Она проделывала и впрямь головоломные операции. Временами Халед получал от нее просто несчетное количество денег, поступавших в качестве выкупа, в результате налетов на банки, а также от продажи разного рода «порошков». Но рано или поздно так и должно было кончиться. С тех пор как к ним присоединился сумасшедший доктор, они издевались буквально над всеми полициями Европы. Разумеется, если бы не связи Халеда, их выловили бы всех до одного еще два-три года назад. Ищейки не так уж беспомощны. Но были у этой группы враги, с которыми нельзя было сговориться.

Что делать. Надо будет разослать людей по университетам, пусть поищут еще каких-нибудь революционно настроенных юнцов, которые поссорились с папочкой и решили заняться разрушением этого несправедливого мира. Наверняка найдутся. Такие идейные гораздо лучше профессионалов. Живут кое-как, не обижаются при дележке добычи, смелы до безумия и просто обожают мокрую работу. Правда, умишко у них крохотный. Ох какой крохотный!

У Халеда ума хватит и на себя, и на всех прочих, вместе взятых. Десять лет назад, когда по совету некоего Антонио он начал «работать в терроризме», он и не подозревал, что так легко в одиночку заправлять миром. Ну, скажем, немалой его частью. В одно прекрасное утро Халед раза два просто поговорил по телефону, а на следующий день премьеры выступали по телевидению, происходили бурные заседания парламентов, носились полицейские машины, газеты не успевали придумывать сенсационные заголовки.

Халеда даже немного смешило, что он вдруг стал главой легендарного Центра, о существовании которого поговаривают полиции всей Европы. Уж кто-кто, а Халед точно знает, из кого состоит этот Центр, потому что состоит он из одного человека. Из Халеда. Ему известны и далеко идущие цели этого Центра, которые сводятся, попросту говоря, к тому, чтобы все отдельные группы доставляли в разумные сроки относительно высокие денежные суммы, «вырванные у буржуазии», как они выражаются в своих заявлениях.

Правда, у Халеда работают двое эдаких яйцеголовых хлыщей, которые от имени Центра время от времени публикуют какие-то сводки боевых действий, или как там они еще называются. Но у Халеда никогда не хватало терпения читать все эти бредни. Все годилось: маоизм, революция, анархизм, – лишь бы приносило «отцам» жирный куш и позволяло, если надо, прикончить какого-нибудь докучливого легаша.

Маоизм, революция, анархизм. Халеду пришлось заучить эти три слова. Иногда он встречался с руководителями наиболее активных групп, чтобы поддержать миф насчет Центра и укрепить в них убеждение, что служат великому и важному делу. Это было необходимо, поскольку они ощущали потребность в такой вере. После разговоров с ними Халед подолгу размышлял о том, как сильно люди могут поглупеть, даже такие, кто учился во всяких там прославленных университетах. В его деле никто не дал бы себя так легко провести, как это удавалось с ними Халеду.

Халед не кончал средней школы, но того, что он знал о жизни и о мире, ему вполне хватало и заменяло десять дипломов. По телевидению он не раз слышал, как очкастые умники ломали себе голову над «загадочным бунтом молодого поколения». А Халед прекрасно знал, что нет в нем ничего загадочного. Ребятам скучно, не хочется заниматься какой-нибудь дурацкой работой, а жить-то все-таки надо. Раньше таких ребят пристраивали к делу, испытывали на службе в охране, давали сперва мелкие, а потом более важные поручения, и наконец их, как Халеда, «отцы» ставили во главе целого предприятия. Так было всегда, а нынче что-то вдруг переменилось. Чтобы вырвать у банка какую-то сумму денег или выжать пару миллионов из семейства похищенной миллионерской дочки, они должны что-то кричать насчет буржуазии и этого, как его, анархизма. Или революции. И пусть кричат. В чем, собственно, разница, если они работают не хуже профессионалов, деньги сдают все до гроша, а сами ходят в тряпье? Главное, никто и никогда не задавался вопросом, куда деваются миллионы марок, лир, франков и долларов.

Халед доволен своей работой. Он так освоил организацию террористических групп, что в прошлом году его вызвал сам Киджиросса, «отец над отцами», и представил главам пяти «семейств» как способного и шустрого парня, достойного всяческой похвалы. Киджиросса подарил ему кольцо с крупным бриллиантом и долго говорил, что для работы мало иметь голову на плечах и не даваться в руки легавым. Надо еще понимать, как ведется игра.

Правда, Халед знал, о какой игре речь. Он много платил, например, одному бельгийскому инженеру только за то, что тот время от времени давал его людям магнитофонные записи разговоров в штаб-квартире пакта. У него были свои люди в «Интерполе», в римской полиции, в дирекции одной авиалинии, в таможенном управлении, в роттердамском порту. Все это дорого обходилось, но и давало немалую прибыль. Через своих приятелей среди офицеров западногерманской армии Халед хорошо знал, чем пахнет в политике – не в той, о которой болтают и пишут в газетах, чтобы сбить с толку всякого рода дураков, а в настоящей политике, которая может повлиять на дело.

А история с заместителем директора американского ФБР? Парень частным образом путешествовал по Европе. Халед появился перед ним неожиданно и пригласил его на ужин. Да, говорит, я человек из мафии, между нами есть кое-какие счеты. Но вот в чем дело: мы тоже терпеть не можем красных. Они нам портят дело, выслуживаются перед Россией. Вот список ста тридцати американских граждан, которые постоянно живут в Европе и держат сторону красных. Сам Киджиросса сказал, что ФБР сразу пошло на уступки в нескольких важных для «семейства» вопросах.

Халед знал, какая идет игра, и не собирался приходить в отчаяние по поводу разгрома «Группы М». Он еще успеет выяснить, что с ней произошло. В будущий четверг, нет, в пятницу, он заглянет в Бонн, повидается с полковником Шляфлером и с одним высокопоставленным полицейским чиновником. Надо будет их убедить, чтобы не очень припирали к стенке этих ребят. Верно, похищение боеголовки могло разных людей вывести из себя. Но ведь «Группа М» не начала бы войны по собственному усмотрению.

Только когда охранник принес вместе с почтой вечерние газеты, Халед подумал, что напрасно он прогнал Челли. Мир, похоже, зашатался, происходили такие чертовски сложные события, которых Халед понять не мог. Как это так, «Группа М» украла бомбу в Германии, а взрыв происходит в Америке? Халед никогда не разбирался в этих технических тонкостях. Долгое время он был убежден, что у Америки есть только одна «Большая бомба», и даже удивлялся, когда два года назад ее перевезли в Германию, о чем без конца писали газеты. Теперь он понял, что этих бомб много. Раз «Группа М» захватила одну из них, могла бы заполучить и больше.

Халед глубоко задумался. Хорошенькая история! Ведь «Группа М» под руководством этого доктора (Челли надо все-таки выгнать или убрать) могла бы дать Халеду в руки такой козырь, о котором он и мечтать не смел. Вышло бы, скажем, так: Халед приходит к Киджироссе, показывает ему снимки десятка с лишним бомб и говорит: мне очень жаль, «папаша», но теперь я – все равно что атомная держава и беру под свой контроль все «семейства».

Халед сам над собой смеется. Конечно, до этого никогда бы не дошло. А может, стоит попробовать и подняться еще на ступеньку в «Коза ностра»?

Он снова перечитал крупные газетные заголовки. Похоже было на то, что вот-вот начнется какая-то война, вероятно между русскими и американцами. Халед подумал, что война может здорово повредить его делам. Он крикнул охраннику, чтобы тот принес ему еще бутылку пива.

А Челли после разговора с Халедом почувствовал, что дальше жить нет никакого смысла.

Он никогда не знал чересчур много про своего шефа и никогда не упоминал о его существовании, когда «Группа М» была еще настоящей боевой группой. Челли точно не помнит, с чего все началось. Кажется, это было в Западном Берлине в шестьдесят восьмом году? А может, в Милане? Как это давно! Челли пытался тогда приложить к своей странной жизни какую-нибудь теорию, которая оправдала бы распиравшую его ненависть ко всему на свете. Он не видел для себя места в этом дерьмовом мире. Он хотел действовать, приказывать, жаждал сильных впечатлений. Хватит с него этой дурацкой службы в городском самоуправлении, хватит идиотского телевидения и глупых девок, хватит трястись над каждым грошом. С Халедом его познакомил один приятель, ассистент кафедры зоологии Тюбингенского университета. Челли сразу понял, что с этим человеком, немногословным, не произносившим приевшихся фраз, можно договориться. Несколько лет Челли, постепенно дорастая до руководства «Группой М», наивно считал Халеда руководителем освободительного движения, не идущего ни на какие компромиссы с буржуазией. Однажды Халед пригласил его в Сен-Тропез на уик-энд, и это были самые прекрасные дни в жизни Челли. При воспоминании о них Челли и сегодня испытывает грусть и сладость одновременно. Но вскоре обнаружилось, что Халед ведет себя иногда как гангстер, денег требует все больше и что, в сущности, в нем нет ничего от настоящего бойца. Хуже того, он не разбирается в основных понятиях, о которых Челли и его приятели готовы были горячо спорить целыми ночами.

Однако отступать было уже поздно. Слишком много трупов, слишком много налетов, похищений, взрывов, перестрелок. «Группа М» начала таять, а у ее «команданте» не было времени на раздумья. Учиться Челли бросил во втором классе гимназии, профессии у него не было. И уж совершенно не мог он даже подумать о том, чтобы по-прежнему в семь часов идти на службу, пересчитывать еженедельную зарплату и покупать всякое старье.

Беседа с Халедом привела Челли в странное состояние. Он весь дрожал, ноги стали словно ватные. Выйдя из телефонной будки, он побрел по раскаленной июньским солнцем улице, искоса наблюдая за носившимися по городу полицейскими машинами. Ему было уже все равно. Такое скверное самочувствие могло быть вызвано только одной причиной.

XLVII

И вот, прежде чем отправился в путь поезд от Верденберга до Анвера, «Группа М» разлезлась, как старые, прогнившие лохмотья.

Челли был убежден, что тоже умрет от лучевой болезни. Тем не менее, пока этого не случилось, ему захотелось есть. Он вошел в ближайшую разменную контору, вынул пистолет и потребовал денег. Ему не повезло: в контору случайно заглянул полицейский. Не раздумывая, он тут же всадил в Челли три пули – в легкие и в почки. Челли, так и не опознанный, умер по дороге в больницу.

Рыба, у которого хранилась уже таявшая, но еще далеко не опустевшая касса «Группы М», сел в поезд на Бремен. Он знал там татуировщика, который потихоньку занимался и косметической хирургией. Перепуганный не на шутку, Рыба решился на косметическую операцию, так как собирался начать новую жизнь. И это, кстати сказать, ему вполне удалось: никто больше не слыхал о человеке, который назывался когда-то Карлом-Христианом Штеппе, совершил около сорока убийств и живым уходил из всех ловушек, даже самых хитроумных.

С Лючией после ареста произошел приступ истерии. Сперва она начала сумбурно излагать какие-то невероятные истории, из которых следовало, что в ресторанчике Мэй Вонга она оказалась случайно и никого из сидевших за столом не знает. Потом впала в депрессию и вообще перестала отвечать на вопросы. Она прислушивалась к тому, что происходит в ее организме, ожидая симптомов лучевой болезни. Потом она решила, что этого с нею не случится, но подсчитала, что, когда она выйдет из тюрьмы, ей будет под пятьдесят, а сейчас только 23.

Зато доктор Пишон-Лало заявил, что он не скажет ни слова – ни сегодня, ни завтра, ни через год, – пока ему не предъявят медицинское заключение, в котором будет названа причина смерти Руди. Нет-нет, наоборот, сперва документ, а потом показания. Математический ум Пишона вычислил, что если Руди умер от лучевой болезни, то такая же судьба постигнет всех членов группы, включая его самого. Нет причины участвовать в полицейском триумфе. Но если причина смерти Руди была иной, тогда в жизни Пишона наступит великий день. Он скажет все – и полицейским, и суду, и газетчикам. Он произнесет большую обвинительную речь. Он станет новым героем молодого поколения. Исполнится его предсказание: мадемуазель Марго о нем услышит. И наверняка раскроет от удивления свой милый ротик. «Пишон? – скажет она своим знакомым. – Я же была с ним хорошо знакома, даже более того…» И это будет тот самый момент, ради которого гений «Группы М» отдал пять лет своей жизни.

Только под вечер Пишону вручили официальный протокол вскрытия тела Руди. Никакого предписания, запрещавшего показывать подозреваемому этот документ, не существовало, и судебный следователь против этого не возражал. Пишон несколько раз перечитал документ и сообщил охраннику, что готов дать показания.

С детства у Руди наблюдались так называемые патологические спайки в мозгу. Они давали себя знать в относительно легкой форме и лишь изредка приводили к потере сознания. Но из-за того, что Руди долгое время занимался боксом, дело ухудшилось. В эту роковую пятницу мозг Руди попросту лопнул. Официально причиной смерти было названо обширное кровоизлияние. Симптомов лучевой болезни не зафиксировали. Морфологический анализ крови отступлений от нормы не показал.

Таким образом, смерть Руди Штаара была делом случая. Пятьдесят процентов шансов на выживание превратились для доктора Пишона в сто. С той лишь разницей, что боеголовка с повышенным уровнем радиации была спрятана где-то еще. Но с этим у «Группы М» уже не было ничего общего.

Андре Пишон-Лало начал давать свои показания в тот самый момент, когда в соседнем крыле здания судебный следователь подписывал постановление об освобождении Лючии-Моники Верамонте. Находиться в обществе человека, который внезапно скончался от кровоизлияния в мозг, – это, конечно, не преступление. Однако Пишон успел сказать достаточно много, и Лючию задержали буквально перед воротами тюрьмы и привели обратно в камеру. И все-таки она сумела пронести белую ампулу, которую ей когда-то, будучи в хорошем настроении, подарил Пишон.

Через пятнадцать минут после того, как она приняла содержимое ампулы, наступили конвульсии, началась рвота, а потом была уже только тьма.

Лючию похоронили на тюремном кладбище лишь через пять дней, потому что токсикологи никогда прежде не сталкивались с таким замысловатым ядом и хотели выяснить его происхождение. Только несколько недель спустя Пишон мимоходом сообщил, что килограмм этого страшного яда, изготовленного в домашних условиях и из относительно несложных компонентов, он спрятал в одном из пристанищ «Группы М», но где именно – он не помнит.

Яд напоминал сахарную пудру и имел запах ванили.