Текст книги "Вычисление Бога (ЛП) "

Автор книги: Роберт Джеймс Сойер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц)

12

Рак очаровывал меня как биолога не меньше, чем страшил меня как жертву.

Прото-онкогены – нормальные гены, обладающие потенциалом запускать развитие рака – имеются во всех млекопитающих и птицах. Если точнее, каждыйиз идентифицированных на сегодняшний день онкогенов присутствует как в млекопитающих, так и в птицах. Теперь – следующий шаг: птицы произошли от динозавров, которые произошли от текодонтов, развившихся из примитивных диапсид, которые, в свою очередь, произошли от первых настоящих рептилий, капториноморфов. Поскольку капториноморфы, общий предок этих классов, датируются пенсильванским периодом, почти 300 млн. лет назад, общие гены обязаны были существовать не меньше этого времени. И действительно, мы нашли окаменевшие кости, поражённые раком – а это подтверждает, что «большой Р.» имел место быть ещё в юрском периоде.

В общем-то, и неудивительно, что указанные гены общие для обоих классов: прото-онкогены связаны с контролем деления клеток или роста органов; подозреваю, что в конечном счёте мы обнаружим, что все они до последнего имеются во всех позвоночных – и, быть может, вообще во всех животных.

Судя по всему, потенциал к развитию рака вплетён в самую сущность жизни.

* * *

Холлус увлекался кладистикой – изучением того, как общие черты подразумевают общих предков; то был главный инструмент изучения эволюции на его планете. Поэтому мне показалось уместным показать ему наших гадрозавров – самую значительную из групп.

Был четверг, наименее людный день в КМО, и время близилось к закрытию. Холлус исчез, и я с голографическим проектором в кармане прошёл по музею до галереи Динозавров. Галерея представляла собою два длинных холла, соединённых дальними концами; вход и выход располагались рядом. Я направился в ту часть, где был выход. Вокруг не было никого; уже несколько раз объявили о том, что музей закрывается – и посетители разошлись. На дальнем конце этого холла располагался наш зал с гадрозаврами. Стены его были выкрашены в жёлто-коричневые и золотые горизонтальные полосы – цвета песчаника в степях Альберты. У стен зала стояли три огромных стенда. Я остановился у среднего – утконосого динозавра, на табличке которого по-прежнему было написано «критозавр», хотя мы уже больше десяти лет знали, что – судя по всему – это грипозавр. Быть может, мой преемник сумеет найти необходимые время и средства, чтобы обновить надписи в галерее. Конкретно этот экспонат, найденный Парком в 1918-м, в первый полевой сезон КМО, был совершенно очарователен. Рёбра его по-прежнему были погружены в каменную матрицу, а затвердевшие сухожилия вдоль всего хвоста окаменели идеально.

Возник Холлус, и я начал рассказывать ему о том, что тела гадрозавров практически неотличимы друг от друга и что только наличие или отсутствие гребня на черепе, вкупе с его формой, позволяет отличить виды друг от друга. Но стоило мне приступить к основной теме, как в зал вошёл мальчуган лет двенадцати. Он вошёл с противоположной стороны, обогнув тускло освещённую диораму моря мелового периода. Мальчик был белым, но у его глаз были «монгольские складки», а челюсть отвисала, так что изо рта высовывался кончик языка. Он ничего не сказал, лишь уставился на форхильнорца.

– «При» «вет», – сказал Холлус.

Мальчик улыбнулся, очевидно, обрадованный тем, что инопланетянин заговорил.

– Привет, – ответил он нам, медленно и старательно.

Запыхавшаяся женщина выскочила из-за угла, присоединяясь к нашей компании в зале гадрозавров. Увидев Холлуса, она негромко вскрикнула и торопливо подбежала к мальчику, чтобы взять его за мягкую пухлую руку.

– Эдди! – воскликнула она. – Я всё вокруг обегала, пока тебя искала.

Она повернулась к нам и добавила:

– Простите, если он вам помешал.

– «Нис» «коль» «ко», – ответил Холлус.

Снова зазвучал голос администратора:

– Дамы и господа, музей закрыт. Убедительно просим всех посетителей немедленно пройти к главному выходу…

Женщина потащила Эдди за собой. Всю дорогу через галерею Динозавров мальчик, не отрываясь, смотрел на нас через плечо.

Холлус повернулся ко мне и сказал:

– Этот ребёнок выглядит иначе, чем остальные дети. Мне такие не попадались.

– У него синдром Дауна, – объяснил я. – Он замедляет умственное и физическое развитие.

– Что является причиной?

– Наличие дополнительной двадцать первой хромосомы. Все хромосомы должны идти парами, но иногда вклинивается третья.

Холлус шевельнул стебельками глаз:

– У нас имеется сходное заболевание, хотя его почти всегда диагностируют заранее, ещё при беременности. В нашем случае пара хромосом формируется без теломеров на концах; две нити на этом конце соединяются, и хромосома получается вдвое длиннее обычного. Результат – полная потеря языковой способности, сложности в пространственном восприятии и ранняя смерть.

Он помолчал и добавил:

– Всё же упорство жизни поражает. Удивительно, что настолько мощный фактор, как целая дополнительная хромосома или соединение двух хромосом в одну не мешает организму функционировать.

Холлус посмотрел вслед мальчику, которого уже не было видно.

– Этот ребёнок, – спросил он, – его жизнь тоже будет короткой?

– По всей видимости, да. У синдрома Дауна есть такое свойство.

– Печально, – сказал Холлус.

Некоторое время мы простояли в молчании. У стены зала имелся небольшой альков, в котором проигрывалась древняя презентация о том, как образуются окаменелые останки динозавров и как их извлекают из земли. Естественно, эту звуковую дорожку я слышал миллион раз. В конце концов она подошла к концу, и, поскольку после этого никто не нажал на большую красную кнопку, Холлус и я сейчас оказались в полной тишине, в компании одних скелетов.

– Холлус, – наконец произнёс я.

Форхильнорец вновь обратил внимание на меня:

– Что?

– Сколько… На сколько вы ещё планируете здесь задержаться? То есть, я хочу сказать – в течение какого времени тебе будет нужна моя помощь?

– О, прошу прощения, – ответил Холлус. – Я веду себя бесцеремонно. Если отнимаю у тебя слишком много времени, просто скажи – и я уйду.

– Нет, нет, нет! Я имел в виду вовсе не это. Поверь, наша работа меня безумно радует! Просто… – сказал я и запнулся.

– Что? – спросил инопланетянин.

– Я должен тебе кое в чём признаться, – наконец, выдавил я.

– Слушаю.

Я глубоко вдохнул и медленно выдохнул.

– Говорю тебе это, потому что у тебя есть право знать, – сказал я и опять умолк, не зная, какими словами продолжить разговор. – Знаю, когда ты появился в музее, ты просто спросил какого-нибудь палеонтолога – любого. Ты не спрашивал конкретно меня. Ты мог направиться в любой из музеев – в музей имени Фила Кюри в Тирреле, или в музей имени Майка Бретт-Сурмана в Смитсоновском институте. Они бы отдали всё, лишь бы ты очутился у них на пороге.

Я вновь умолк. Холлус терпеливо смотрел на меня.

– Прошу прощения. Должен был сказать тебе раньше, – сказал я. Глубоко вдохнул и задержал дыхание как можно дольше. – Холлус, я умираю.

Инопланетянин повторил это слово, словно при изучении английского он каким-то образом его упустил:

– Умираешь?

– У меня неизлечимый рак. Мне осталось жить несколько месяцев.

Холлус немного помолчал. Затем из левой речевой щели у него вырвался звук «Я…», но больше ничего. В конце концов, он всё же заговорил:

– Допустимо ли в таких обстоятельствах выражать сожаление?

Я кивнул.

– «Мне» «очень» «жаль», – сказал он. И через несколько секунд добавил: – Моя мать умерла от рака; это ужасная болезнь.

Определённо, с этим не поспоришь.

– Знаю, тебе предстоит ещё много узнать, – сказал я. – Если ты предпочтёшь работать с кем-то другим, я тебя пойму.

– Нет, – сказал Холлус. – Нет. Мы одна команда.

У меня сжалось в груди.

– Спасибо, – сказал я.

Холлус ещё несколько мгновений смотрел на меня, а затем указал жестом на гадрозавров у стены – причину, по которой мы сюда пришли.

– Том, прошу, – сказал он, впервые назвав меня по имени, – давай продолжим работу.

13

Всякий раз, встречая новую форму жизни, я пытался представить её предшественников; наверное, это можно счесть профессиональным заболеванием. То же случилось со мной, когда Холлус наконец-то представил меня одному из вридов. Вриды, очевидно, довольно застенчивы, но я настоял на встрече с представителем этой расы как части платы за изучение наших коллекций.

Для этой встречи мы воспользовались конференц-залом на пятом этаже Кураторской; как и раньше, для записи происходящего были установлены видеокамеры. Я поместил голографический проектор на длинный стол из красного дерева, рядом с микрофоном. Холлус пропел в него что-то на своём языке, и в зале внезапно материализовался второй инопланетянин.

Люди, как известно, произошли от рыб; наши руки изначально представляли собою грудные плавники (а пальцы – кости, придающие этим плавникам жёсткость), а ноги развились из брюшных плавников.

Вриды, как и мы, почти наверняка произошли от водных организмов. У стоящего передо мною представителя этой расы имелись две ноги. В отличие от нас, у него были четыре руки, выходящие из верхней части туловища на равном расстоянии друг от друга; само туловище имело вид перевёрнутой груши. Но четыре руки врида, возможно, развились не только из грудных плавников, но также из асимметричных спинного и брюшных плавников. Эти древние грудные плавники, видимо, имели четыре способных затвердеть отростка, поскольку на левой и правой руках были по четыре пальца – по два «средних» и по два противопоставленных друг другу «больших». На передней руке, судя по всему, развившейся из брюшного плавника, было девять пальцев. А на задней, которую я счёл произошедшей из спинного плавника, оказалось шесть толстых пальцев.

У врида не было головы, а также – насколько я мог судить – ни глаз, ни носа. По всей окружности верхней части туловища шла блестящая чёрная полоска; я понятия не имел, в чём её функция. И ещё по обе стороны передней и задней рук были области, где кожный покров шёл довольно мудрёными складками – я предположил, что это могут быть уши.

Кожу врида покрывал материал, который на Земле развился у многих видов пауков, насекомых, всех млекопитающих, некоторых птиц и даже у некоторых древних рептилий: волосы. Красновато-коричневый волосяной покров толщиной с сантиметр покрывал б ольшую часть туловища врида и его руки до локтей; нижняя часть туловища, бёдра и ноги были обнажены – кожа была голубовато-серая и… кожистая.

Единственный предмет одежды, который носил врид, представлял собою широкий ремень, опоясывающий нижнюю часть туловища; его поддерживали бугристые бёдра существа. Он напомнил мне пояс Бэтмена, поскольку был того же ярко-жёлтого цвета и на нём было нечто вроде кармашков. Впрочем, в отличие от пояса Бэтмена, вместо эмблемы летучей мыши на пряжке врида красовался яркий красный кружок.

– Томас Джерико, – произнёс Холлус, – это Т-кна.

– Привет, – сказал я. – Добро пожаловать на Землю.

Вриды, как и люди, использовали для еды и разговора одно и то же отверстие; рот скрывался в углублении в верхней части туловища. В течение нескольких секунд Т-кна производил звуки, напоминающие перекатывания камушков в барабане сушилки. Когда рот прекратил движения, настала краткая пауза, после чего из пояса существа раздался глубокий синтетический голос. Он произнёс:

– Одно живое говорит как будто от неживого?

Озадаченный словами врида, я посмотрел на Холлуса и переспросил:

– Живой от неживого?

Форхильнорец щёлкнул глазами:

– Он выражает удивление тем, что ты приглашаешь его на планету. Вриды не отожествляют свой вид со всей планетой. Лучше поприветствуй его от имени человечества.

– Ага, – сказал я, поворачиваясь к вриду. – Как человек, я приветствую тебя.

Новые перекаты камней в сушилке, и вновь слова синтетического голоса:

– А если бы ты не был человеком, ты всё равно приветствовал бы меня?

– Э-э-э…

– Правильный ответ – да, – подсказал Холлус.

– Да, – сказал я.

Врид снова заговорил на своём языке, после чего компьютер перевёл его слова:

– Засим остаюсь я поприветствован и обрадован быть здесь, то есть здесь, и здесь, то есть там.

Холлус качнул туловищем вверх-вниз:

– Он имеет в виду интерфейс виртуальной реальности. Он рад здесь находиться, но при этом уточняет, что в данный момент он по-прежнему остаётся на борту корабля.

– Само собой, – согласился я. Меня почти пугала необходимость заговорить снова. – Как ты… э-э-э… Как прошёл полёт до Земли – хорошо?

– Что ты подразумеваешь под термином «хорошо»? – спросил синтетический голос.

Я опять посмотрел на Холлуса.

– Он знает, что вы используете слово «хорошо» во множестве значений. Например, если это правильно с точки зрения морали, если это доставляет удовольствие или является дорогим.

– Дорогим? – удивился я.

– Хороший фарфор, – привёл пример Холлус. – Хорошие украшения.

Этот проклятый инопланетянин знал мой язык лучше меня! Я вновь перенёс внимание на врида:

– Я хочу сказать, был ли твой полёт приятен?

– Нет, – ответил он.

Холлус снова пришёл мне на помощь:

– Продолжительность жизни вридов – примерно тридцать земных лет. Поэтому во время полёта они предпочитают находиться в анабиозе, с искусственно заторможенным метаболизмом.

– А, – сказал я. – Значит, полёт не был неприятен – он просто его не сознавал, верно?

– Именно.

Я попытался придумать, что сказать ещё. После стольких дней с моим другом-форхильнорцем я уже свыкся с тем, что разговор с инопланетянином идёт свободно.

– Итак… э… Как тебе здесь нравится? Что ты думаешь о Земле?

– Много воды, – ответил врид. – Крупная луна, эстетически приятная. Хотя воздух слишком влажный; неприятно жаркий.

Вот теперь уже что-то; по крайней мере, я понял его слова. Но если он считает воздух в Торонто жарким и влажным уже сейчас, визит сюда в августе будет для него подвигом.

– Тебя интересуют окаменелости, как Холлуса?

Опять перекатывание камней, и слова:

– Всё очаровывает.

Я немного помолчал, раздумывая, стоит ли задавать следующий вопрос. Но затем решил – почему нет?

– Ты веришь в Бога? – спросил я.

– Ты веришь в песок? – ответил вопросом врид. – Ты веришь в электромагнетизм?

– Он говорит «да», – пояснил Холлус, стараясь помочь. – Вриды часто говорят риторическими вопросами, но у них нет понятия сарказма, поэтому не стоит обижаться.

– Куда важнее, Бог ли в меня верит, – сказал Т-кна.

– Что ты хочешь сказать? – спросил я.

От диалога у меня начала болеть голова.

Казалось, врид тоже пытается найти нужные слова; его рот работал, но из него не исходило ни звука. В конце концов снова послышались звуки его речи, и переводчик заговорил:

– Бог наблюдает; волна схлопывается. Избранники Бога – те, чьё существование он/она/оно делает действительными наблюдением.

Эту часть я мог расшифровать даже без перевода Холлуса. Квантовая физика утверждает, что события становятся реальностью лишь после того, как их пронаблюдало мыслящее существо. Это всё прекрасно и здорово, но фишка-то вот в чём: откуда взялось первое реальное событие? Некоторые люди истолковывали это требование квантовой физики в качестве аргумента в пользу существования наблюдателя, который был здесь с начала времён.

– А, – сказал я.

– Много возможных будущих, – произнёс Т-кна, загибая все пальцы одновременно, словно стараясь показать множество вариантов. – Из всего, что возможно, он/она/оно выбирает наблюдать одно.

Я понял и это – но понимание меня ошарашило. Когда «Дип Блю» побил в шахматы Гарри Каспарова, компьютер сумел это проделать просмотром всех возможных позиций не только на следующем ходу, но также и через один ход, и ещё через один – и так далее.

Если бы Бог существовал, видел ли бы он все возможные ходы для своих фигур? Видит ли он сейчас, что я могу шагнуть вперёд, или кашлянуть, или почесать задницу – или произнести что-нибудь эдакое, что навсегда испортит отношения между расами людей и вридов? Видит ли он одновременно маленькую девчушку в Китае, которая может пойти влево или вправо, а может и поднять голову, чтобы посмотреть на Луну? Видит ли он также старика в Африке, который может дать юнцу добрый совет, способный навсегда изменить его жизнь… а может не дать, позволяя мальчугану самому во всём разобраться?

Можно легко продемонстрировать, что при выборе из множества возможностей Вселенная действительно разделяется – как минимум на кратчайшие мгновения: единичные фотоны взаимодействуют со своими копиями в альтернативных вселенных, одновременно проходя через несколько щелей и давая на выходе картину интерференции. Такое поведение фотонов – не признак ли это размышлений Бога, не призрачные ли свидетельства того, что Он размышляет о всех возможных вариантах будущего? Видит ли Бог все возможные действия для всех разумных форм жизни – шести миллиардов людей, восьми миллиардов форхильнорцев (как сказал однажды Холлус), пятидесяти семи миллионов вридов… плюс, возможно, бесчисленных видов прочих разумных существ во Вселенной? Проводит ли он вычисления в игре, настоящей игре «Жизнь» – по всем допустимым вариантам ходов за каждого игрока?

– Ты хочешь сказать, – заговорил я, – что Бог мгновение за мгновением выбирает, какую из реальностей он хочет наблюдать в данный момент? И этим своим наблюдением создаёт реальное прошлое – шаг за шагом, мгновение за мгновением?

– Таким обязано быть сущее, – прозвучали в ответ переведённые для меня слова.

Я посмотрел на чужеродного многопалого врида и объёмистого паукообразного форхильнорца, стоящих рядом со мною, безволосой (сегодня более чем когда-либо) двуногой обезьяной. И поневоле задался вопросом – доволен ли Бог ходом своей игры.

– А теперь, – сказал Т-кна через переводчика, – взаимность вопросительности.

Его очередь задавать вопросы. Что же, всё честно.

– Будь моим гостем, – сказал я.

Складки на коже по обе стороны от передней руки задёргались вверх и вниз. Мне почудилось, что это «пожатие ушей» было для вридов чем-то вроде фразы «прошу прощения?».

– Я хочу сказать, давай. Задавай свой вопрос.

– То же самое, наоборот, – сказал врид.

– Он хочет спросить… – заговорил было Холлус.

– Он хочет знать, верю ли я в Бога? – сказал я, распознав, что врид обернул мой же вопрос против меня. И, немного помолчав, ответил: – Я верю вот во что: если Бог существует, ему или ей абсолютно всё равно, что происходит с кем-либо из нас.

– Ты ошибаешься, – заявил Т-кна. – Ты должен строить свою жизнь на стержне существования Бога.

– Э-э-э… А конкретнее – что под этим подразумевается?

– Необходимость отдать половину бодрствования попыткам поговорить с ним/ней/ним.

Холлус подогнул четыре передние ноги, так что его туловище склонилось ко мне.

– Теперь ты понимаешь, почему вы нечасто видите вридов? – негромко спросил он.

– Есть люди, которые проводят в молитвах не меньше времени, но я не один из них.

– Молитва это не есть, – донеслось из переводчика. – От Бога нам не нужно ничего материального; мы просто хотим поговорить с ним/ней/ним. То же должен делать ты. Только глупцы не проводят много времени в попытках связаться с Богом, чьё существование доказано.

Я встречал евангелистов и раньше – куда чаще, чем положено по справедливости: мои публичные лекции по эволюции зачастую приводили их в ярость. Когда я был помоложе, я время от времени ввязывался с ними в споры, но сейчас я по обыкновению лишь вежливо улыбался и отходил прочь.

Но сейчас Холлус ответил за меня:

– У Тома рак.

Я почувствовал вспышку раздражения; мне казалось, Холлус сохранит это в тайне. Хотя, с другой стороны, медицинские вопросы могли быть тайной лишь у людей.

– Скорбно, – произнёс Т-кна.

При этом он коснулся пряжки на ремне с красным кружком на ней.

– Множество искренне верующих людей погибли ужасной смертью от рака и других болезней. Как ты это объяснишь? Чёрт, да как вообще ты объяснишь само существованиерака? Что же это за бог, который создал такую болезнь?

– Может, он/она/оно не создавало его, – произнёс глубокий голос переводчика. – Рак мог возникнуть спонтанно в одном или многих возможных мгновениях. Но будущее не случается разом. Также нет бесчисленного множества возможностей, из которых Бог может выбирать. Конкретная версия реальности, в которой появился рак, хотя и нежелательный, обязана содержать что-то сильно желательное.

– Значит, ему пришлось принять хорошее с плохим? – спросил я.

– Постижимо, – сказал Т-кна.

– По мне, так это звучит не больно-то по-божески, – заметил я.

– Люди уникальны в своей вере о всемогуществе и всеведении. Истинный Бог не есть форма идеала; он/она/оно реально – а, следовательно, по определению несовершенно. Лишь абстракция может быть свободна от недостатков. И, раз Бог несовершенен, будут страдания.

Мне пришлось признать – замечание интересное. Врид испустил очередную порцию каменных звуков и, после небольшой паузы, переводчик заговорил снова:

– Форхильнорцев удивило, что мы развили науку космологию. Но мы всегда знали о возникновении и разрушении виртуальных частиц в том, что вы называете вакуумом. Подобно заблуждению о Боге – совершенстве, заблуждение о совершенном вакууме мешало вашей космологии. Ведь утверждать, что вакуум – ничто, и что это ничто реально – то же самое, что говорить, что существует нечто такое, что есть вообще ничего. Нет совершенных вакуумов; нет совершенного Бога. И твои страдания требуют не больших объяснений, чем эти неизбежные несовершенства.

– Но несовершенства объясняют лишь, почему начинаются страдания, – сказал я. – Как только Бог узнал о том, что кто-то страдает, и если он в силах прекратить страдания… очевидно, будучи моральным существом, он должен был это сделать.

– Если Бог действительно знает о твоей болезни и не сделал ничего, – произнёс Т-кна синтезированным компьютерным голосом, – тогда иные соображения диктуют ему/ей/ему, чтобы он позволил ей течь своим чередом.

Для меня это оказалось чересчур.

– Да будь ты проклят! – рявкнул я. – Меня рвёт кровью. Мой шестилетний мальчуган напуган до смерти – и ему придётся расти без отца. У меня жена, которая станет вдовой до следующего лета. Так какие такие соображения вообще могут всё это перевесить?

Врид казался возбуждённым. Он подогнул ноги, словно готовый бежать – судя по всему, инстинктивная реакция на угрозу. Но, разумеется, его здесь не было; сейчас он находился на борту корабля-матки в полной безопасности. Спустя пару мгновений он успокоился.

– Твоё желание прямого ответа? – спросил Т-кна.

Я с шумом выдохнул, пытаясь успокоиться; у меня совсем вылетело из головы, что ведётся съёмка, и теперь я чувствовал себя довольно смущённым. Полагаю, вряд ли бы я победил в конкурсе на лучшего посланника Земли. Я бросил взгляд на Холлуса. Стебельки его глаз перестали колебаться; я замечал это раньше в моменты, когда он пугался – вспышка моего гнева расстроила и его.

– Прошу прощения, – сказал я, после чего глубоко вдохнул и медленно выдохнул. И, кивнув, сказал: – Да, я хочу честного ответа.

Врид развернулся на 180 градусов, так что теперь его спина была обращена ко мне – только сейчас мне впервые удалось увидеть его заднюю руку. Позднее я узнал, что если врид поворачивается к тебе спиной, это означает – он собирается высказать что-то с особой искренностью. На его жёлтом ремне была совершенно идентичная пряжка и со стороны спины. Сейчас он притронулся к ней рукой.

– Это символизирует мою религию, – сказал он. – Галактика крови – галактика жизни.

И, немного помолчав, заговорил снова:

– Если Бог не создал рак намеренно, тогда обвинять его/её/его в существовании болезни несправедливо. И если он/она/оно создало его, значит он/она/оно сделало это потому что так было необходимо. Твоя смерть может не иметь никакой цели ни для тебя самого, ни для твоей семьи. Но, если она действительно для чего-то нужна в планах Создателя, ты должен быть признателен: вне зависимости от той боли, которую ты можешь испытывать, ты часть чего-то такого, что имеет значение.

– Я не чувствую себя признательным, – ответил я. – Чувствую себя проклятым.

Тут врид сделал что-то удивительное. Он развернулся и вытянул вперёд девятипалую руку. Кожу начало покалывать, когда силовые поля, представляющие руку аватара, вошли с ней в соприкосновение. Девять пальцев слегка сдавили мою руку.

– Поскольку твой рак – неизбежность, – произнёс синтезированный голос, – возможно, тебе станет легче, если ты поверишь в то, чему верю я, чем в то, чему веришь ты.

На это я не нашёл подходящего ответа.

– А сейчас, – заключил Т-кна, – я обязан удалиться; время настало для новой попытки поговорить с Богом.

Проекция врида закачалась и исчезла.

Я же просто покачнулся.