Текст книги "Журнал «Если», 1994 № 11-12"

Автор книги: Роберт Альберт Блох

Соавторы: Джон Кейт (Кит) Лаумер,Роберт Артур,Рэндал Гаррет,Джордж Генри Смит,Йен (Иен) Уотсон,Никита МИХАЙЛОВ,Наталия Сафронова,Татьяна Королева,Владимир Губарев,Джеффри Уолмен
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 19 страниц)

«Если», 1994 № 11-12

Роберт Блох
ЛЮБЛЮ БЛОНДИНОК

Люблю блондинок. Конечно, это дело вкуса, а о вкусах, как известно, не спорят. Кто-то из моих друзей любит брюнеток, а кто-то – рыжих. Им, в конце концов, виднее.

В общем, кому что, а моя любовь – блондинки. Высокие и коротышки, толстые и худые, красотки и замухрышки… Короче говоря, блондинки всех сортов, размеров, форм и национальностей. Разумеется, я слышал кучу всяких на их счет соображений. И кожа у них блекнет рано, и интеллект у них невысок, к тому же они легкомысленны, корыстны, тщеславны и черт знает что еще. Но все это меня ни капельки не волнует. Даже если это и правда. Ведь любят не за что-то, а иногда даже вопреки всему.

Ладно, хватит об этом. Я вовсе не собираюсь оправдываться. И тем более кому бы то ни было объяснять, почему в восемь вечера стоял на углу Рид и Тэмпл, высматривая свою блондинку.

Возможно, я перестарался, подбирая свой костюм: вид у меня получился довольно напыщенный и старомодный. Может быть, мне и не стоило многозначительно подмигивать каждой проплывавшей мимо блондинке. Впрочем, это ведь тоже дело вкуса, правда? И если какая-нибудь высокая красавица смерит в ответ уничтожающим взглядом или отбреет фразой типа «отвратительный старикашка», это меня ничуть не смущает.

Две красотки в голубых джинсах прошествовали мимо. У обеих волосы цвета пшеницы, созревшей на полях Миннесоты. По-моему, они двойняшки. Явно не для меня: слишком молоды. С такими можно схлопотать кучу неприятностей, а мне неприятности ни к чему.

Вечер сегодня хорош. Такие бывают только поздней весной. Полно народу, но все гуляют парами. Похоже, каждый уже нашел свою блондинку, и только я один пребывал в одиночестве. Стрелки часов приближались к девяти. Я решил, что здесь больше делать нечего. Лучше всего в это время искать блондинок в Дримвэе, танцевальном зале, где танец с профессиональной танцовщицей стоит всего-навсего десять центов. Дешевое местечко. Во всех отношениях дешевое. Но там по крайней мере я мог спокойно купить билеты и не спеша выбрать что надо. Вообще-то я не люблю танцплощадок. Эта так называемая музыка режет слух, а зрелище танцующей толпы действует мне на нервы. Во всем этом есть какой-то вульгарный сексуальный подтекст, который мне глубоко противен.

Сегодня Дримвэй переполнен. Рабочие бензозаправочных станций с длинными бакенбардами, стареющие дэнди в молодежных костюмах, маленькие филиппинцы с очень серьезными лицами, унылые клерки – все кружат по обшарпанному паркету своих десятицентовых партнерш.

Интересно, где эти барышни берут свои ужасающие наряды оранжево-бордово-кроваво-красного цвета? А прически? Кто им делает такие прически? По-моему, так стричь можно только пуделей. Плюс густо наложенная яркая косметика и дешевая бижутерия, звенящая при каждом движении. Как у призовой коровы с увитыми красной лентой рогами.

Я заметил высокую девушку с прекрасной фигурой и большими глазами. Правда, она брюнетка, и, значит, не для меня. Но должен же я быть хотя бы объективным. А вот и… Да, вот и блондинка. Моя блондинка! Довольно молодая, чуть-чуть пухловатая и несомненно уставшая от жизни. То, что мне нужно: блондинка до мозга костей. Настоящая блондинка, не какая-нибудь крашеная, с умирающими волосами (на эту удочку я не раз попадался, и теперь меня не проведешь). Если хотите, королева блондинок. Я смотрел, как она с невыразимой скукой на лице кружила своего партнера, какого-то неуклюжего увальня, явно приехавшего развлечься в город со своей фермы. Одет он был довольно дорого, но из-под белоснежной рубашки выдавался воротник красной футболки. Если зрение мне не изменяет, танцуя, он жевал кончик зубочистки. Деревенщина!

Я пошел к кассе, купил на три доллара десятицентовых билетов, потом вернулся на площадку в ожидании окончания танца. Ждать пришлось недолго, не больше минуты. На Дримвэе не бывает длинных танцев. Фермер исчез, наверное, пошел купить еще билетов. А моя блондинка одиноко стояла на краю площадки. Я подошел к ней, раскрыл ладонь и показал пухлую стопку билетов.

– Танцуете? – спросил я. Они кивнула, даже не взглянув на меня толком. Чувствовалось, что уже устала. Но это была ее работа, ее деньги.

На ней было короткое изумрудно-зеленое платье без рукавов. Пухлые руки, плечи, грудь – вплоть до глубокого выреза – усыпаны веснушками. Глаза ее казались зелеными, но это было лишь отражение цвета платья. На самом деле глаза девушки были серые, как скоро я это понял.

Заиграла музыка, и мы вышли на площадку. Секунд червя тридцать после начала танца она впервые взглянула на меня.

– Эй, а вы неплохо танцуете, – сделала она мне комплимент.

Подобного «эй» я и ждал. Да еще сказанного ее наивным полудетским голосом. По дороге к билетной кассе я нарисовал точный портрет. Деревенская девчонка, бросившая школу и подавшаяся в город, где, как ей казалось, ждут большие перспективы и веселая жизнь. Скорее всего, сбежала из дома с мужчиной. А если нет, то наверняка нашла кого-нибудь здесь сразу после приезда. Разумеется, кончилось это плачевно. Потом пошла на работу в ресторан или магазин. Потом встретила другого мужчину и пришла в танцевальный зал, где работа казалась приятнее и легче.

Что, слишком смелые выводы для такого короткого знакомства? Возможно. Но поверьте, я встречал так много блондинок в подобных ситуациях, и их истории были похожи одна на другую. По крайней мере в случае, если в их лексиконе встречалось что-нибудь похожее на это «эй». И я вовсе не иронизирую. Напротив, больше всего люблю именно таких.

– И откуда в таком старичке столько жизни? – весело спросила она. Она, несомненно, чувствовала, что нравится мне и может себе позволить фамильярность.

– Я выгляжу гораздо старше своих лет, – улыбнулся я в ответ. – Знаете, пожалуй, мы могли бы танцевать с вами всю ночь напролет. По-моему, это неплохая идея, а?

– Вы мне льстите, – парировала она, но в глазах ее мелькнула тревога. Похоже, она поверила в серьезность моих намерений.

Я дал ей минуту на размышления и пошел в атаку.

– Не буду вас обманывать, – начал я, стараясь быть как можно искреннее. Я одинок так же, как и все остальные мужчины, которых вы здесь встречаете. Не собираюсь предлагать пойти куда-нибудь, где можно спокойно поговорить, потому что заранее знаю возможный ответ. Вам ведь платят за то, что вы танцуете. Но я знаю, что если куплю билетов долларов, скажем, на десять, вы могли бы сойти ненадолго с этой площадки. И мы выпили бы чего-нибудь в баре.

– Ну, я не знаю…

– Конечно, вы не знаете. Зато я знаю. Вас настораживает поспешность, с какой я делаю это предложение? Но я же вам в дедушки гожусь, право.

Похоже, я убедил ее в невинности своих намерений, и она согласилась. Тем более что ее радовала перспектива хоть немного передохнуть за столиком.

– Думаю, в этом нет ничего зазорного – улыбнулась она еще раз. – Так куда мы пойдем, мистер…

– Биэрс.

– Что, правда? – она сдерживала смех.

– Правда. Биэрс это имя, а не напиток < beer – «пиво» (англ.)>. А пить вы можете все, что вам захочется, мисс…

– Шэрли Коллинз, – теперь она смеялась.

– Ну, пойдем? – Я довел ее до края площадки.

Пока она надевала пальто, я купил еще билетов и договорился с администратором. Администратор обошелся в пять долларов, но я отдал их без всякого сожаления. Ведь каждому надо жить, правда?

Когда девушка вернулась, косметики на ее лице стало значительно меньше, от чего она несомненно выиграла. Мы прошли к бару, в котором для нас нашлась тихая кабинка. Я заказал виски с содовой, официантка в слаксах, жующая жвачку, очень быстро принесла два высоких стакана. Я тут же расплатился, не забыв про, чаевые. Официантка «чмокнула» жвачкой в знак благодарности и оставила нас вдвоем. Я подвинул свой стакан поближе к Шэрли.

– В чем дело? – спросила она.

– Все в порядке. Просто я этим не увлекаюсь.

– Я надеюсь, вы не собираетесь споить бедную девушку?

– Милая моя, ради Бога! – Теперь я был похож на университетского профессора, наставляющего студентку на путь истинный. – Вы можете пить ровно столько, сколько пожелаете.

– Да-да, конечно. Только знаете, девушка должна быть осторожной с мужчинами. – Она залпом проглотила свою порцию, а вторую пила уже маленькими глотками. – Вам, наверное, скучно сидеть и смотреть, как я пью, – философски добавила она, пьянея на глазах.

Я следил, чтобы ее стакан не оставался пустым, вовремя заказывая подкрепление.

– Вы и понятия не имеете, что происходит с ногами от этих бесконечных танцев, – лепетала она.

– Извините, – перебил я ее, поднимаясь со стула. Мне нужно сказать пару слов старому другу.

Я вышел из кабинки и пошел в другой конец бара. Мы перекинулись парой слов. Когда я вернулся в кабинку, оказалось, что Шэрли Коллинз, пока меня не было, заказала себе еще стакан виски. Я снова расплатился с официанткой, не забыв про чаевые.

– Елки-палки! – вспыхнула моя блондинка. – Вы швыряете деньги на ветер.

– Деньги для меня ничего не значат, – гордо сказал я и вытащил из кармана пять двадцатидолларовых бумажек. – Вот, возьмите…

– Нет, нет, мистер Биэрс. Я… Я не могу, – она явно была озадачена моим жестом.

– Берите, берите, – настаивал я. – Это только маленькая часть того, что осталось в моем кармане. Я хочу видеть вас счастливой.

И она взяла. Они всегда берут. И реакция у них всегда одна и та же.

– Эй, а вы симпатичный старичок, – она взяла меня за руку. – Я никогда таких не встречала. Ну таких великодушных и добрых. И никаких приставаний.

– Это точно, – я высвободил свою руку. – Никаких приставаний.

Этот жест озадачил ее еще больше.

– Я не знаю, мистер Биэрс… Не могу вас понять… Между прочим, откуда вы взяли эти деньги?

– Просто подобрал их на улице, – ответил я, улыбнувшись. – Это очень легко, если знаешь как и где.

– Вы шутите надо мной. А чем вы занимаетесь?

– Может быть, это вас удивит, но я на пенсии. Теперь занят только своим хобби.

– В смысле, вы читаете книги или рисуете или еще что-нибудь такое? Или, может быть, коллекционируете значки или марки.

– Попали в точку. Хотите посмотреть мою коллекцию?

– Приглашаете меня взглянуть на ваши гравюры? – прыснула она.

– Почему бы и нет. По-моему, вы не собираетесь прикидываться, что вам не хочется идти, правда?

– Нет, конечно. Пойду с удовольствием. Что в этом, собственно, такого? – Она аккуратно уложила в кошелек пять двадцатидолларовых бумажек и поднялась со стула, развязно сказав: – Пошли, папаша.

Я пропустил мимо ушей это ее «папаша». Она была так привлекательна, что я готов был ей простить все что угодно. Даже сейчас, слегка под хмельком, она не потеряла своего очарования.

Дюжина людей провожала нас неодобрительными взглядами, когда мы выходили из бара. Я знал, о чем они думали: «Старая развалина, а ухлестывает за молоденькой девицей. И куда только мы катимся?»

Потом они, конечно, очень быстро вернулись к своим стаканам. Потому что вовсе не хотели думать о том, куда катится мир.

Шэрли Коллинз нравилась мне все больше. Я легко поймал такси и усадил ее на заднее сиденье, примостившись рядом.

– Дом Шэйна, – сказал я водителю.

Шэрли прижалась ко мне, но я отодвинулся, чего она явно не ожидала.

– Что такое, папаша… Я вам не нравлюсь?

– Конечно, нравитесь.

– Тогда не ведите себя так, будто я кусаюсь.

– Не в этом дело. Но я же обещал, что буду вести себя прилично.

– Да, я помню, – она успокоилась, видимо, удовлетворившись моим объяснением. – Тогда займемся вашими гравюрами.

Мы остановились у нужного дома. Я протянул водителю десятидолларовую купюру и оставил ему сдачу.

– Вы себе верны, мистер Биэрс, – сказала Шэрли, выбравшись из машины, сорите деньгами направо и налево.

– Шикую на прощание. Скоро покину этот город и больше никогда не буду сорить деньгами здесь.

Я взял ее за руку и открыл дверь подъезда. Лифт был свободен. Я нажал кнопку верхнего этажа, и мы медленно поплыли вверх.

Вдруг Шэрли глубоко вздохнула и положила ладони мне на плечи.

– Послушайте, мистер Биэрс, что я подумала. Я как-то смотрела фильм… А когда вы сказали, что уезжаете из города… Вы больны, да? Ну, в смысле, вы были у врача, и он сказал, что вы скоро умрете от какой-то страшной болезни, да?

Ее заботливость меня тронула.

– Смею вас заверить, – серьезно ответил я, – что ваши предположения беспочвенны. Я в добром здравии и намерен пребывать в нем еще много лет.

– Очень хорошо. Теперь мне стало легче. Вы мне нравитесь, мистер Биэрс.

– Вы мне тоже нравитесь, Шэрли.

Я шагнул назад, чтобы избежать объятий. Двери лифта распахнулись, и мы вышли на лестничную площадку. Я повел ее к ступенькам.

– Прошу вас, – сказал я, пропуская ее вперед.

На верхней ступеньке она остановилась, растерянно взглянув на меня.

– Но здесь дверь… Что это, крыша?..

– Идите и не бойтесь, – скомандовал я.

Она вышла на крышу дома. Я шагнул за ней и тихонько закрыл за собой дверь. Вокруг все было спокойно.

Была полночь. Прекрасное время суток. Внизу простирался темный город, виднелся лишь свет уличных фонарей и неоновых реклам. Я много раз видел его таким и с воздуха, и с высоты городских крыш, и каждый раз это зрелище захватывало и восхищало меня. Там, откуда я прилетел, все другое. Я всегда прилетал сюда с удовольствием, хотя жить здесь или остаться надолго не смог бы никогда.

Я смотрел на распластавшийся под нами город, а Шэрли глядела совсем в другом направлении. Я поймал ее взгляд, уходивший в темную глубину крыши. Там виднелись едва различимые очертания большого круглого предмета. Его нельзя было увидеть из соседних домов, и даже стоя здесь, на крыше, его тоже нелегко было заметить. Но она углядела.

– Эй! – сказала она. – Смотрите, мистер Биэрс.

Я спокойно повернул голову туда, куда указывал ее палец.

– Что это? Самолет? Или одна из этих таинственных штук? Ну, как их там? Летающая тарелка?

Я продолжал спокойно смотреть в ту же сторону.

– Что с вами, мистер Биэрс? Вы… Вы не удивлены?

Я не издал ни звука.

– Вы… Вы знали об этом?

– Да. Это мой аппарат.

– Ваш? Эта тарелка? – Она замолчала в замешательстве, но через несколько секунд продолжила. – Но… Но этого не может быть! Вы же человек и…

– Это не совсем так, Шэрли, – я медленно покачал головой. На самом деле я не такой, каким вы меня сегодня видите. Там, откуда я прибыл, я выгляжу совсем иначе. Все это, – я провел ладонью вдоль своего тела, – я одолжил у Рила.

– Рила?

– Да. Это один из моих друзей. Он тоже коллекционер. На нашей планете все что-нибудь собирают. Это наше хобби. Мы прилетаем на Землю, чтобы пополнить свои коллекции.

Я не мог видеть ее лица. Когда я придвинулся к ней ближе, она с испугом отшатнулась.

– Посмотрели бы трофеи Рила! Все – на «Б.» У него есть Бронсон, три Бейкера и Биэрс – тот самый, чье тело я сейчас использую. По-моему, его звали Эмброуз Биэрс. Рил подобрал его в Мехико много лет назад.

– Вы сумасшедший, – зло прошипела Шэрли, пятясь назад.

– А в коллекции моего друга Кора есть люди всех национальностей. Мар я встретил его в баре – увлекается полинезийцами. Многие из нас прилетают сюда довольно часто, несмотря на появившиеся сейчас слухи и связанные с этим опасности.

Теперь я приблизился к Шэрли почти вплотную. Она уже не шарахалась от меня. Впрочем, шарахаться ей было уже некуда: она стояла на самом краю крыши.

– Или например, Виз, – продолжал я. – Он собирает одних только рыжих. Причем бальзамирует их каким-то особым способом. А Рил оставляет свои экземпляры в целости и сохранности, и мы можем использовать их для прогулок на Землю. Скажу вам честно, это увлекательное занятие! Ну, а я собираю блондинок.

Она смотрела на меня широко открытыми глазами.

– Вы… собираетесь… меня… заба… забальзамировать?

– Вовсе нет, дорогая, – спокойно ответил я. – Не волнуйтесь, пожалуйста. Я никого не консервирую и не бальзамирую. Моя коллекция основана на совсем других принципах.

Она медленно побрела по краю крыши к моему кораблю, черное тело которого спокойно и величественно отражало свет появившейся на небе луны. Не сомневаюсь, что эти магические отблески манили ее, как манит все неизведанное и таинственное. Я пошел за ней следом, понемногу приближаясь все ближе и ближе.

– Вы… Вы разыгрываете меня? – с надеждой спросила она, задыхаясь.

– Да нет же. Многим друзьям мои привязанности кажутся странными, но я не могу с этим согласиться. Что может быть лучше блондинок? В моей коллекции их уже больше ста. Вы – сто третья, если точно.

Она потеряла сознание, я едва успел ее подхватить. Все получилось более чем удачно, без борьбы, шума и крика. Я аккуратно занес ее в люк корабля, и через минуту мы поднялись в воздух…

Конечно, кто-нибудь непременно запомнил старого джентльмена, подцепившего на танцплощадке Шэрли Коллинз. Кроме того, я «наследил» по всему городу, оставив в разных местах кучу денег, что запоминается гораздо лучше, чем лица. Обязательно начнется расследование и всякая подобная ерунда. Они всегда проводят расследование, хотя еще ни разу его не завершили.

Но все это меня нисколько не беспокоит. В коллекции Рила помимо старика Биэрса есть еще масса других тел. В следующий раз возьму что-нибудь помоложе. Жизнь требует разнообразия.

Да, симпатичный получился вечерок. Всю дорогу домой я летел в прекрасном настроении, напевая какие-то песни землян, которые мне не раз приходилось слышать на танцплощадках и в барах. Все-таки коллекционирование – это вещь! Лучшего занятия я просто не знаю.

А главное, просто обожаю блондинок. Блондинку я ни на что не променяю. Впрочем, как я уже сказал, это дело вкуса.

Перевел с английского Михаил КОМАРОВСКИЙ

Владимир Губарев
СКУПЫЕ РЫЦАРИ

Кто из нас в детстве не переболел этим видом благородного безумия – собирательством?

Правда, Р. Блох с присущим ему мрачноватым юмором заставил своего героя коллекционировать блондинок, но сама психология, говорят, не меняется от предмета собирательства.

Невозможно рассказать в одной статье обо всем многообразии мира человеческих пристрастий (в Америке есть коллекционер, который собирает свисты, а в Венесуэле – закаты), поэтому мы решили ограничиться всего лишь двумя предметами: коллекционированием монет– как наиболее распространенным видом собирательства и самой благородной страстью – любовью к живописи.

Вместе, где толпятся нумизматы, можно встретить как начинающих свой собирательский путь мальчишек, так и убеленных сединами почтенных мужей. Перед магазином «Нумизмат», что на Таганке, одна из таких «тусовочных площадок». Человек сто. Женщину здесь можно встретить крайне редко, в основном – представителей сильного пола. Одни занимают места вдоль стены, выставив на всеобщее обозрение свои богатства, остальные, подобно частичкам броуновского движения, перемещаются в толпе: останавливаются, прицениваются, торгуются, меняются или просто общаются.

Монеты и их цена – загадка. Серебряные полтинники, нэповские со звездой и более поздние с молотобойцем, идут от трех до пяти тысяч, несмотря на то, что в каждой этого благородного металла по 9 граммов. Рубли котируются выше – 8-15 тысяч, впрочем, они реже встречаются. Николаевские рубли тянут на 20–35 тысяч. А если у вас есть лишних шестьдесят тысяч, можете купить комплект из 64 монет СССР.

Распад Союза и появление на его месте независимых государств дал коллекционерам новое поле деятельности. Стоит пожелать – и вы обладатель серии изображений «отца всех туркменов» Сапармурада Ниязова: на пяти монетках – за две тысячи, на пяти из семи имеющих хождение банкнотах – за 20 тысяч, или на всех шести выпущенных этим государством марках – за 4 тысячи. Правда, популярнее всего марки непризнанных государств – «Динозавры Абхазии» и «Суворов», которого наклеивают в Приднестровской республике на денежные знаки. Экзотика заморская волнует почему-то меньше – наверное, своей хватает.

Почетное место в альбомах коллекционеров бон – бумажных денежных знаков – занимают наши родные «отмененные» ассигнации. «Стольник» и пятидесятирублевка допавловских времен – уже раритет, они идут соответственно за пять и три тысячи. Даже червонец с Ильичом – 1000 рублей. А вот банкноты 1992 года тянут меньше: тысяча и 10 тысяч – лишь вполовину собственного номинала, а пятитысячная – всего на треть.

В нашем отечестве нумизматам всегда не везло. Государство видело в них исключительно хранителей драгоценных металлов. И время от времени делало попытки запустить свою руку в коллекции. МВД слало победные реляции: разоблачено, изъято… Последствия таких кампаний задевали даже тех, кто сидел достаточно «высоко». Так, одному замминистра, страстному коллекционеру, чтобы не расстаться с должностью, пришлось после надлежащего внушения «подарить» свое собрание государству. Но затраты на выявление и отлов коллекционеров во много раз превышали полученные результаты: ведь только единичные коллекции насчитывали несколько сот золотых монет. Поэтому и собирали в основном недрагоценные монеты или серебро.

Кстати, борьбой с коллекционерами занималось не только советское государство. Так, например, в США в 1924 году вышел указ, запрещающий хранить монетное золото на руках. А в 60-х годах американских коллекционеров обвинили в том, что из-за них не хватает мелкой разменной серебряной монеты. Дело в том, что некоторые собирали центы, даймы и другие монеты запечатанными печатью банковскими мешками. Закончилось все переходом на более дешевые сплавы.

Со времен перестройки предметы коллекционирования активно вывозились за границу – через «окна» в таможне или «ближнее зарубежье». Впрочем, сейчас это перестало быть выгодным. Цены на ряд монет поднялись до уровня мировых. Оказалось, что многие предметы коллекционирования у нас можно продать существенно дороже. И «челноки» под заказ богатых коллекционеров привозят с Запада редкие русские монеты. Возвращение монет дореволюционной России связано с тем, что за рубеж их вывезли больше, чем способен переварить тамошний рынок. К тому же, если у нас 70 из 100 коллекционеров собирают русские или советские монеты, то на Западе таких единицы.

Коллекционеры – люди осторожные и не любят излишнего внимания к своей персоне. Впрочем, «наезды» на московских собирателей случаются редко. В основном, по оценкам экспертов, покушаются на коллекции в других городах, в Москве же их сбывают.

Коллекционеры – отнюдь не святые. В своей массе это люди с небольшим достатком. И удовлетворять свою страсть могут, лишь занимаясь перепродажей. «Знаете, – делится нумизмат с 30-летним стажем Михаил С., – все нумизматы немножко жулики. Не зря в британских музеях запрещается знакомить с коллекциями без сопровождения служителя. Исключения не делают даже для премьер-министра. Это ведь огромное искушение: когда у тебя в руках монета, ты начинаешь чувствовать ее своей…»

ИСКУССТВО ИЛИ ДЕНЬГИ?

До последнего времени настоящего, не «черного», рынка произведений искусства в стране не было. Картины покупались и продавались, но мир коллекционеров был очень изолированным и напоминал, скорее, коммунальную квартиру. Сегодня коллекционеры стали более открытыми. К тому же жизнь многих заставляет продавать свои любимые вещи. Раньше просто не было многих искушений. Например, отъезда за рубеж или соблазна стать богатым человеком. Пожилые коллекционеры таким образом часто устраивают судьбу своих детей. Многих заставляет продавать картины страх. Уголовные преступления, связанные с картинами, особо жесткие формы приобрели в Питере, где, пожалуй, наиболее высокая концентрация частных коллекций. Убийство коллекционера становится вещью чуть ли не заурядной… Некоторые из страха перед разгулом преступности продают отдельные картины, чтобы обеспечить охрану остальных, другие сдают собрания на хранение, третьи «мутировали», превратившись в дилеров-торговцев – полную свою противоположность…

Разорение коллекционеров-ветеранов – явление очень грустное. Нынешние ценители часто в подметки не годятся по своим знаниям и уровню представителям уходящего поколения. Ведь это совершенно разные вещи, когда коллекция собирается только потому, что некуда девать деньги, или когда страсть к собирательству поглощает человека целиком, и существовать вне ее невозможно, вопреки всем материальным обстоятельствам.

Сегодня собирают коллекции не только частные лица или государственные музеи, но и банки, биржи, компании. Первым на этом поприще проявил себя банк «Столичный». В его собрании представлены антика, гравюры XVIII–XIX вв., немецкое искусство от Ренессанса до экспрессионизма, западноевропейские гравюры XVI–XVII вв., коллекции классического и авангардистского направлений русской живописи 1910-1920-х гг., рисунок первой половины)0(века и т. д. Среди необычных приобретений – коллекция «бумажной архитектуры» – проектов, которые не были реализованы. Все это будет демонстрироваться в постоянно действующей галерее.

В мировой практике это обычное дело. Мотив понятен: желание выгодно вложить свои средства. Ведь произведения искусства постоянно растут в цене: 3–3,5 процента в месяц – по европейским стандартам совсем не мало. Хотя по сравнению с текущими банковскими ставками в 50–60 процентов в валюте, это, быть может, выглядит и не слишком солидно, но в долговременной перспективе картины – очень надежное вложение. И, конечно, это хорошая нестандартная реклама: если банк покупает картины, значит, дела его идут хорошо.

Готовящееся приобретение очередного шедевра из частных собраний, как правило, держится под секретом. Всегда есть опасность, что один из конкурентов перейдет дорогу. На московских аукционах цены редко уступают знаменитому Сотби. А на произведения классического русского искусства они могут оказаться и повыше. Так, натюрморт Головина недавно был приобретен за 50 тысяч долларов.

– В России, наверное, тяга к искусству заложена генетически, – говорит главный искусствовед банка «Столичный» Марина Лошак. – И как только у банка появились «лишние» деньги, мы стали покупать картины современных художников. Сначала чтобы украсить помещения. И лишь затем стали собирать коллекции. Первые два года скорость пополнения коллекций была просто ошеломляющей. Теперь приходится освобождаться от лишнего, и покупаем мы только настоящие шедевры. Приобретение картин – это моя работа. Служба, как сейчас говорится. Ноя не могу не вносить в это дело личный оттенок. Коллекции «юридических лиц» – это в немалой степени коллекции их экспертов, которые приобретают то, что купили бы сами, будь у них достаточно средств. И избавиться от этого невозможно, да и нужно ли?.. В искусстве не может быть объективности. Те случаи, когда мне приходилось уступать прагматичной логике советников, я вспоминаю с сожалением. Составление коллекций – дело, безусловно, авторское. Признаюсь: к своему стыду, я постоянно испытываю чувство зависти, когда вижу шедевры, которыми не обладаю. И, если банку придется когда-нибудь расстаться с приобретенными картинами, мне будет очень больно…

ТЕРАПИЯ ОДИНОЧЕСТВА

Отношение в массовом сознании к коллекционерам представляет собой сложную гамму чувств: уважение, восхищение, подозрение, уверенность в том, что все они чокнутые, поскольку посвящают свою жизнь неизвестно чему. Коллекционирование, если исходить из человеческой природы, есть откладывание предметов охоты и собирательства «в ящик». То есть предмет лишается своей функциональной принадлежности.

Детское собирательство начинается с игрушек. Но ребенок играет с ними, для него это способ познания мира, общения. Собирая машинки, ребенок узнает много нового о том, какими они бывают. Марки, в зависимости от выбранной тематики, могут знакомить его с миром искусства, историей, географией, биологией. Правда, дети всегда зависимы от родителей, которые то ли пополнят коллекцию, то ли нет. Бывает и так, что на самом деле коллекционеры– родители, а не ребенок, хотя считается наоборот. Со временем это может перерасти в увлечение, а может и нет.

«Невольные» коллекции встречаются и у взрослых. Если по какому-то стечению обстоятельств окружающие считают, что человек собирает определенные предметы, ему их и дарят. Подобным образом одна моя знакомая оказалась обладательницей коллекции сов – пластмассовых, металлических, деревянных, керамических, плюшевых.

Человек, начавший собирать коллекцию в детстве, с помощью своих «сокровищ» выносит собственное «я» вовне. У ребенка есть потребность выделиться. Сначала этого можно достичь, собирая красивые игрушки, значки, фантики или, скажем, пластмассовых динозавриков – то, что модно, «престижно» для данного возраста. У подростков коллекционирование часто носит характер демонстрации, например: «Я собираю пробки от пивных бутылок, чтобы меня считали странным». А во взрослом возрасте роль коллекционирования чаще всего оборонительная, защитная. Когда общаешься с человеком, тот может обидеть, ранить. А единственная опасность в соприкосновении с коллекцией – это не завершить ее. Психологически очень комфортно, безопасно размышлять о своей коллекции, она может стать убежищем от одиночества или житейских невзгод.

– Коллекционирование часто выполняет функцию самопсихотерапии, – считает психолог Елена Чечельницкая. – Коллекция – личное пространство, в котором человек может сконцентрироваться, пережить трудные минуты своей жизни, успокоиться. Эмоции, возникающие при концентрации на любимых предметах, позитивны и противостоят стрессовым переживаниям. Собирать полезно то, что так или иначе отражает индивидуальность. Часто это называют терапией творческим самовыражением; она в первую очередь подходит людям безвольным, нерешительным, подавленным. Это позволяет убедить себя в том, что вы не слабый человек, вы – личность. В качестве «самолечения» очень важна медитация. Размышление о вечном через созерцание коллекции несет, с точки зрения психиатрии, целебное воздействие. Для людей замкнутых, которые держатся от остальных на расстоянии, гораздо важнее не связь с конкретным предметом, а эстетическое наслаждение, чувство красоты, занимательности. Причем, эстетические чувства субъективны и необязательно соответствуют устоявшимся нормам. За отдельной вещью стоит внешний мир. Слабые люди как бы достраивают свое «я», самоутверждаются. Иногда действуют внешние стимулы. Так, мужчина коллекционирует нечто, что может придать ему вес в глазах женщины – например, ювелирные изделия.

НЕ СОТВОРИ СЕБЕ КУМИРА

Совсем иной тип коллекционера – собиратель редкостей. Для него часто важно, чтобы редкая вещь была еще и дорогой, чтобы любой мог оценить коллекцию. Обычно это люди очень педантичные, обстоятельные, прагматичные и приземленные, с большой любовью к порядку, к повторяемости.