Текст книги "Воля владыки. У твоих ног (СИ)"

Автор книги: Рия Радовская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц)

Глава 9

Злость ворочалась внутри, подкатывала к горлу сдерживаемым рыком. Бороться со своим зверем Асир учился с детства – сложная, почти непосильная задача, когда ты кродах с привилегиями. Но отец-владыка был непреклонен. Он ломал, давил, старательно, день за днем делал из сына – наглого, избалованного сопливого щенка – матерого зверя. Учил держать в узде инстинкты, доверять чутью и думать, бесконечно много, постоянно думать. Принимать решения, руководствуясь не повадками кродаха, которому можно все, способному убить без сожалений, а тем, что было внутри человеческого – совестью, возможно, мягкой, всепрощающей сущностью матери. Ее Асир сначала презирал за слабость с пылкой юношеской непреклонностью, а потом – любил всем своим не слишком мягким и чувствительным сердцем. Может, эта крошечная часть, которую не убил в себе до сих пор, и не давала сорваться в ярость, как в бешеную скачку или буйное пламя схватки.

Она прислушивалась, она волновалась, она тянулась к этой ущербной пришлой анхе, пытаясь разобраться, а не сломать одним непоправимым движением. Не подмять под себя, не отправить в казармы к изголодавшимся кродахам, чтобы до нее дошло – от себя не сбежишь. Чем-то она задевала, не давала плюнуть и забыть, просто вытрясти знания о другом мире и выкинуть с глаз долой. То ли гордостью, то ли непреклонной уверенностью в своей правоте, так напоминающей детскую уверенность самого Асира. С чужой неправотой смириться легче, чем со своей, но нужно ли смиряться?

В паланкине Лин всю дорогу таращилась в шторы. Была сосредоточенна и напряжена до предела. Выглядела даже отстраненной, но Асир чуял – никакой отстраненностью не пахло. Внутри нее кипело раздражение, тоже злость и даже обида, глухая, будто неосознанная. Запах был слабым, едва уловимым, наверняка из-за той дряни, которой Лин пичкала себя, похоже, всю сознательную жизнь. Приходилось расчленять на составляющие совсем незаметные ноты, втягивать их ноздрями по капле. Это тоже злило, но одновременно немного отвлекало, не давало сконцентрироваться на собственном гневе.

Паланкин оставили далеко от переулка, ведущего в трущобы. Дальше пошли вдвоем. Оцепление Дар устроил такое, что и впрямь ни муха, ни мышь бы не просочились. Стражники сидели даже на крышах, наверняка недоумевая, что за блажь взбрела в голову владыке и его советнику. Асир шагал впереди, не оглядываясь. Лин плелась сзади, под ноги не лезла. Шарканье тапок по брусчатке раздражало. За притоном Рыжего – самым большим и добротным зданием в трущобах, выделявшимся здесь, как рысак благородных кровей среди заезженных полудохлых кляч, Асир остановился, пропуская ее вперед:

– Веди.

Лин сделала несколько шагов, огляделась. Опущенные плечи развернулись, выпрямилась спина, сменился запах – злость и обида никуда из него не делись, но теперь главной составляющей стала напряженная готовность. Качнула стриженой головой – сегодня была без платка, явный признак, что Ладуш не застал ее ухода, а Лалия решила оставить как есть.

– Здесь я не была. Осмотреться надо, – не дожидаясь разрешения, скинула тапки и оказалась на крыше так быстро, что не всякий кродах угнался бы.

Асир махнул рукой, успокаивая напрягшихся, похватавшихся за сабли стражников. Сам смотрел с любопытством. Одежду после таких упражнений можно будет только выкинуть. Тонкие тряпки уж точно не пригодны для обтирания изгаженных стен и ползанья по изъеденным древоточцами деревянным крышам, застеленным кое-где гнилой соломой. Но о тряпках Асир не волновался, должен был бы волноваться о другом – но в голову даже не закрадывалась мысль, что Лин может попытаться сбежать. Не сбежит. Он не смог бы объяснить, на чем основана уверенность, но не сомневался в этом так же, как и в том, что Лин не кинется вперед в отчаянной попытке нащупать щель в свой мир, не станет проверять на прочность здешние булыжники, бросившись на них с самой высокой крыши, не сделает ничего такого, за что полагалось бы казнить на месте. Не оттого, что боится последствий, а по какой-то другой, непонятной пока причине.

– Туда, – окликнула сверху та и, вместо того чтобы спуститься, перемахнула на соседнюю крышу. На какой-то миг оказалась против солнца, и одежда словно растворилась в ярких лучах, открыв всем взорам тонкий, слегка угловатый силуэт совсем еще юной анхи. Хотя юной она не была, в двадцать пять многие вынашивают уже далеко не первого ребенка. – Два квартала и налево!

Асир следил за тем, как она бежит по покатой крыше, как рассыпается под босыми ногами давно отслужившая свой век черепица – нет, не под ногами, а позади. Как почти не проминается под ее весом гнилая солома, а Лин то останавливается, то прыгает вперед, вбок, на край стены, на кривую, покосившуюся трубу… Так мог бы бежать молодой, не заматеревший еще анкар, и это сравнение неприятно дернуло, заставило отвести взгляд и ускорить шаг.

Два квартала, налево и еще два, потом – извилистый, узкий переулок, пропахший кровью и нечистотами, череда развалившихся, полусгнивших сараев, несколько относительно приличных лавок…

– Здесь, – Лин спрыгнула прямо перед Асиром, приземлилась на корточки, коснувшись рукой неровных камней, и тут же, словно продолжая движение, встала на ноги. Дар оценил бы подготовку. И даже не запыхалась, голос ровный: – То есть проход – там, немного дальше. Здесь мне навстречу Рыжий вылез.

Асир мимолетно подумал, не позвать ли кого-то из стражников, но пошел вперед сам, медленно, перетекая из шага в шаг, принюхиваясь и прислушиваясь. Воняло страхом и отчаяньем слабых, азартом и похотью сильных, воняло трущобами, но трущобы наверняка везде пахнут одинаково. А еще тянуло опасностью, будто ею был пронизан сам воздух. Не той, привычной опасностью, от которой по венам струится жажда действий, драки, боя – другой, холодной и по-настоящему пугающей. Асир остановился в самом эпицентре, поднял голову, глядя в ярко-голубое небо, знакомое, родное небо Им-Рока, и протянул руку ладонью вверх.

– Подойди.

Лин шла почти так же, как он сам – медленно, в напряженном ожидании… чего именно? Неважно, решил Асир, когда та остановилась рядом, без колебаний вложила в его ладонь свою и точно так же, как он сам, задрала голову, глядя в небо.

– Чувствуешь что-нибудь?

– Да, здесь, – в едва слышном шепоте, в ставшем чуть ярче запахе странно смешались тоска и страх.

– А теперь? – Асир выпустил ее руку.

Несколько мгновений ничего не менялось. Потом от Лин плеснуло ужасом, она отпрыгнула вбок, исхитрившись в прыжке дернуть за собой Асира. Он устоял, конечно, притянул ее к себе:

– Что такое?

Сердце у Лин колотилось так, будто она только что чудом выбралась из ямы с голодными саблезубами.

– Ну? – поторопил Асир. Встряхнул за плечи и тут же почувствовал крепкую хватку – на этот раз Лин стискивала его руку так, будто цеплялась за нависшую над пропастью ветку. Асир опустил свободную ладонь ей на спину, прикрывал собой, по привычке отгораживал собственным запахом от всего мира. Так можно было успокоить даже спятившую анху, поделиться уверенностью, внушить правильное: ты в безопасности, ты под защитой, ты – со мной.

Когда дыхание Лин слегка выровнялось, Асир спросил:

– Что произошло?

Та отстранилась – слегка, совсем немного, чтобы не потерять телесный контакт, но посмотреть в глаза.

– Водопад. Я его услышала. Сначала совсем слабо, решила, просто чудится, а потом – так ясно, рядом, как будто вот сейчас на голову упадет. – Она глубоко вздохнула, на мгновение опустила веки: – Я испугалась. Простите.

– Испугалась водопада? – переспросил Асир. Как можно бояться падающей на голову воды, он не понимал. Потому уточнил: – Или ты чувствуешь опасность, исходящую от этого места?

– Смертельную опасность, – Лин стискивала зубы, отводила взгляд, будто одновременно стыдилась своей вспышки и пыталась пересилить неконтролируемый страх.

– Ее много, да. Тебе нечего стыдиться, но и бояться нечего. Печать не разрушена, она всего лишь повреждена, моя кровь отзывается. У этого мира есть время. – Он не понимал, откуда все это знает – будто кто-то нашептывал в ухо едва слышно. Может, кровная память предков, может – магия хранителей, а может, и то, и другое.

– Печать? – во взгляде Лин плеснулось любопытство. – Какая печать? Мне показалось, будто… не знаю, как точно сказать, будто вода размывает с той стороны. Как дамбу. Опасно стоять под плотиной, если она вот-вот может рухнуть. – Снова вздохнула, уже свободнее, и вдруг попросила: – Давайте уйдем отсюда. Пожалуйста. Хоть немного в сторону.

– Уйдем, – согласился Асир. – Здесь больше нечего делать. Выхода нет, теперь ты знаешь наверняка. А если вдруг появится, ничего, кроме гибели, обоим мирам не принесет.

Он медленно пошел вперед. Лин на этот раз не отставала, шла рядом, будто все еще неосознанно пряталась в его запахе, как вчера в пыточной. Если бы в ее стриженой голове не было столько бреда, сейчас наверняка пристраивалась бы ближе, может, даже сама попыталась обнять или хотя бы прикоснуться: простые, абсолютно нормальные инстинкты, с которыми незачем бороться ни одной анхе. Но агент Линтариена из другого мира зачем-то боролась. Наверняка считала это непозволительной слабостью безвольного и безмозглого ничтожества, которое предпочла убить, вместо того чтобы попытаться принять.

– Ты слышала что-нибудь о Великом Крахе? Помнит ли ваш народ о Последней войне, рассказывает ли о ней сказки и небылицы так, как делают здесь? – спросил он.

– Война – да, – Лин кивнула. – Крах? Я говорила вчера, есть теория, но неподтвержденная. Те легенды, из которых ее вывели, как раз объясняют страхом после Последней войны. Нас тогда осталось очень мало. Кродахов – особенно, их слишком много погибло. Анх, в общем, тоже не хватало, – она хмыкнула, – но недостаток кродахов это скрадывал. Наверное, еще немного, и мы вымерли бы. То время в наших учебниках называют «Век хаоса». Время, когда клибы учились брать на себя ответственность, а анхи – сражаться и защищать. Вам, наверное, диким покажется, но одно время даже начали спорить, нужно ли обществу много кродахов, или оставить их только для оплодотворения. Слишком агрессивны. Это уже потом открыли зависимость от запахов, разобрались, что чем меньше кродахов рядом с анхами, тем чаще анхи сходят с ума.

– Ты не сошла? – не удержался Асир.

– У нас начальник управления кродах, – как будто даже обиделась Лин. – Сильный. На вас чем-то похож, – ее голос потеплел, и тут же, словно устыдившись этого, она вернулась к прежней теме: – А война с тех пор под запретом, за разжигание вражды казнят на месте.

– Хоть в чем-то наши миры похожи, – Асир вспомнил собственное детское недовольство: как так – никакой войны, что за блажь трусов, не способных удержать в руках оружие? – Всеобщая война – недопустима. Сейчас наш мир поделен на семь лепестков, в каждом – свой владыка. Вражда между ними запрещена. Это закон, который никогда не нарушался. Разумеется, хватало слабоумных, которые пытались, но мы – семеро – связаны обязательствами и общей тайной. Наша кровь хранит печать. Не станет ее – не станет этого мира. Мы тоже были близки к вымиранию. У нас не осталось анх. Кродахи гибли, сражаясь, а анхи гибли без кродахов. Мы боролись за каждого ребенка, за каждую анху так, как не боролись бы и за собственную жизнь. Плохое было время – время смерти и выживания. После Краха эта часть мира – наша многоцветная Ишваса – погибала. Бунтовала природа, с неба падали горящие камни, земля тряслась, извергались вулканы, суша уходила в море, а море слизывало с берегов города и деревни, кипело и испарялось.

Асир говорил, почти дословно вспоминая то, что когда-то услышал от отца. Сказка-не сказка, легенда-не легенда, но то, что никогда не сотрется из памяти, пока жизнь продолжается.

– Неполноценный мир, обломок мира был обречен. Нарушенное равновесие невозможно было восстановить. И тогда пришли Хранители. Странные, пугающие, иномирные создания. Призвали семерых сильнейших и наложили печать. С тех пор потомки свято чтят традиции. Мы не хотим повторения Краха. Мы больше не нарушим равновесия. Погибнем сами, если придется, но наше место займут другие, достойные, и ничего не изменится.

– Значит, вы сможете все исправить? – Лин мгновенно ухватила суть, в голосе вспыхнула надежда и что-то еще… странное для нее, неожиданное, отчего-то позабавившее. Благоговение? Нет, не настолько, но близко. Очень близко.

Захотелось вдруг потрепать ее по волосам и посмотреть, что будет. Но Асир не стал.

– Мы обновим и укрепим печать. Пока я правлю Имхарой, никакие водопады не имеют права обрушиваться на мои трущобы, – сказал он с улыбкой.

– Хорошо, – серьезно ответила Лин.

Асир думал о шестерых владыках, которые должны будут приехать, о том, как на время их приезда сохранить порядок в Им-Роке, о том, что отрекшихся придется окоротить сейчас, не дожидаясь неопровержимых доказательств измены. Думал о печати и о том, как по-разному выживали два мира. Анхи, защищавшие кродахов! Сумасшествие, но что еще делать, если кродахов и правда почти не осталось?

Может, отсюда и пошла та дрянь, которая делает из нормальной анхи вот такую, как Лин – ловкое, быстрое, умеющее сражаться и защищать убогое недоразумение? А как еще уберечься от сумасшествия, если рядом нет ни одного кродаха?

– Владыка, – тихо сказала Лин. Асир вынырнул из захвативших его целиком мыслей, и оказалось, что они уже почти вышли из трущоб, впереди маячат стражники оцепления, в дальнем конце чисто выметенного переулка ждет паланкин.

– Да, – рассеянно отозвался он. И тут же спросил, уловив идущую от Лин неуверенность: – Ты хотела что-то?

– Попросить.

– Говори.

– Сегодня четвертый день, как меня нет на работе. Ребята встревожатся, будут искать. Если вдруг дойдут сюда, не убивайте. Они вам не враги, жизнью клянусь.

– Если твой начальник – кродах с головой, он зачистит трущобы.

– Знаю. Но все же.

– Если кто-то появится, его не станут убивать на месте, приведут ко мне. Большего обещать не могу.

Он вообще не обязан был ничего обещать, но анха Лин впервые о чем-то просила и делала это не для себя. Поэтому Асир не собирался ей отказывать.

Глава 10

Одного старший агент Линтариена не могла отрицать: этот день в качестве личной анхи повелителя был до крайности похож на самые сумасшедшие дни в родном управлении. Все как положено: перепалка с начальством, очередное тухлое дело в самом сердце трущоб, поиски решения для проблемы, решения на первый взгляд не имеющей, и даже беготня по крышам, которая для трущоб была, как ни странно, оптимальным вариантом.

Поэтому к паланкину шла не пребывающая в обидах и душевном раздрае анха, обвиненная ни с того ни с сего в трусости, вранье, ничтожестве и бездна знает в чем еще, а вполне довольная собой и начальством агент, уверенная, что день прошел не впустую.

Шла, правда, слишком близко к оному начальству – с ним рядом немного притуплялось жуткое, выворачивающее наизнанку ощущение рушащегося на голову мира. Но владыка вроде бы не возражал. Даже просьбу выслушал благосклонно, на что Лин, откровенно говоря, почти не рассчитывала.

Уже в паланкине спросил:

– Что сделает твой начальник, если его люди, посланные на поиски, исчезнут? Как они могут быть вооружены? Как ты?

– Лучше, намного лучше, – Лин помотала головой. – Я выслеживала. Не должна была выделяться из толпы. Ребята пойдут в полной амуниции. Защитные жилеты, шлемы. У меня были с собой только ручные дротики, у них будут скорострельники. Если они тоже исчезнут… Да Каюм просто взбесится, потому что такого не может быть! Устроит что-то вроде того, что было у вас вчера – тотальная зачистка, допросить всех, дальше… ну, вы понимаете. По результатам.

– Он имеет право зачистить район без ведома главы вашего города?

– Трущобы-то? Конечно, если весомый повод есть. Тем более сейчас. Пузан любую бумагу подпишет, если речь пойдет о поисках его сына. Или о наказании преступников, убивших столь многообещающего молодого человека.

– И много у вас таких «многообещающих» молодых людей? – спросил Асир со скупой усмешкой. Видимо, прозвище городского головы его забавляло. – Самое многообещающее, что он мог бы сделать в этом мире – порадовать моих акул своими конечностями и внутренностями.

– Достаточно, – скривилась Лин. – «Золотая молодежь, надежда общества». В прямом смысле золотая, благодаря родительским сейфам. Ур-роды.

– Во всем, что ты говорила, я не нашел ни одной привлекательной черты. Разве что зверинец, и тот неправильный. Безмозглые правители, безголовые ученые, задавшиеся целью медленно извести свой народ. Трущобы, в которых пропадают люди из города. Постройки, нужные лишь тем, кто хочет прыгнуть выше головы, чтобы потешить собственное тщеславие. Наглые дети богатых родителей, не способные ни на что, кроме пустого прожигания жизни. С каждым днем твой мир не нравится мне все больше.

Самое печальное, что спорить Лин не хотела и не могла. Наверное, кто-нибудь вроде того же профессора с большим удовольствием ввязался бы сейчас в диспут и, может быть, даже нашел нужные аргументы. А может, окончил бы спор в бассейне с акулами, как знать. Поэтому Лин сказала только одно, то, во что верила всем сердцем и точно знала, что права:

– У нас есть хорошие люди. Когда я думаю о своем мире, я вспоминаю их, а не всякую мерзость.

Паланкин качнулся, опустился. Владыка спросил:

– Выйдешь сама?

– Да, спасибо, – Лин спрыгнула вниз, босые ноги коснулись мягкой, словно шелк, травы. Оказывается, их доставили не к главному входу, а в небольшой, со всех сторон огороженный садик, напоенный ароматом цветущих роз и жасмина, с небольшим фонтаном, ажурной беседкой, увитой незнакомыми Лин душистыми цветами, с порхающими среди цветов крохотными пестрыми птичками… И с сидящим на низком бортике фонтана Ладушем, который пестротой своих одеяний и хмурым видом решительно нарушал всю эту изысканную гармонию.

– Владыка! – Ладуш вскочил навстречу и тут же, заметив Лин, всплеснул руками: – Великие предки, что с тобой⁈ По каким помойкам ты… А где платок? А почему босая? С ногами все в порядке, не сбила, не поранила? Я должен посмотреть.

– Нормально с ней все, – отмахнулся Асир. – Принеси что-нибудь надеть и шлепанцы. А ты, если хочешь, лезь в фонтан, ноги помой.

Ладуш только в немом ужасе закатил глаза, будто покушение на фонтан в его мире было равносильно осквернению святыни, и ушел. А Лин с удовольствием воспользовалась разрешением – подтянула шаровары и прыгнула через бортик. Воды было как раз по колено – чудесной, прохладной и чистой воды. Не удержалась, набрала в горсть и умылась, несколько раз плеснула в лицо просто ради удовольствия, блаженно прижмурившись, и лишь потом занялась ногами. Оттерла въевшуюся пыль, желтоватую – с земли, и рыже-красную – от черепицы, отмыла присохшую гниль, подумав – и правда, как из помойки вылезла. Отбитые о камни, исцарапанные ноги нежились в прохладной воде, лишать себя этого скромного удовольствия не хотелось, и Лин села на бортик вполоборота, болтая ногами и глядя на владыку.

Тот тоже смотрел, не раздраженно и не зло, как до поездки, а вроде с насмешкой – Лин не была уверена, эмоции тяжело читались на смуглом, нарочито спокойном лице, а понять свои чувства по запаху владыка, похоже, разрешал, лишь когда сам того хотел. Лин вспомнила чистый, густой, спокойный запах, в котором пряталась в трущобах и всю обратную дорогу, и вздохнула: было стыдно за свой страх, неловко и… приятно? Во всяком случае, она была благодарна владыке за минуты полного, защищенного покоя. И за обещание разобраться с печатью и не допустить новой беды. И за то, что тот не заметил или не понял, или сделал вид, что не понял и не заметил, как Лин, рванувшись в сторону из эпицентра ужаса, пыталась утянуть его за собой. Здесь наверняка сочли бы такой поступок оскорблением, ведь в этой половине их расколотого когда-то мира кродахи остались, как было всегда, изначально, единственными защитниками. Жестокие, чрезмерно агрессивные, «дестабилизирующий элемент», как выражались некоторые политики-клибы, а как сказала бы Лин после сегодняшнего – наоборот, стабилизирующий.

– О чем думаешь? – спросил владыка.

Лицо полыхнуло жаром.

– О разном, – выдавила Лин и тут же вспомнила: «врать мне – ошибка». – О кродахах, например. О том, каким был бы наш мир, если бы их там было больше. Глупые мысли: на самом деле ведь не угадаешь.

Владыка подошел ближе, остановился почти вплотную, и Лин довольно вздохнула, вновь учуяв тот самый запах. Наверное, это было слишком заметно, может, даже откровенно и уж точно эгоистично: справляться с собственными страхами вот так, за чужой счет, быть слабой и пользоваться чужой силой. Но не любой страх можно победить в одиночку. Поэтому Лин замерла и дышала, дышала, хотя расстояние было некомфортным, слишком личным, а прикосновения владыки – не пугали, нет, но тревожили. Впрочем, сейчас он не пытался прикоснуться, просто стоял рядом. Позволял Лин быть рядом.

– Не знаю, каким был бы мир, – сказал в конце концов, – но многие анхи были бы гораздо счастливее. Равновесие на то и равновесие, чтобы соблюдался баланс. Это не прихоть, это выбор природы. Мы бесимся без анх, анхи сходят с ума без нас. А клибы – глас разума, они могут держать себя в узде, сохранять спокойствие в любой ситуации. Мы сумели вернуть анх. А ваши клибы, похоже, решили облегчить себе жизнь. Или просто распробовали вкус власти.

– Вкус власти, – повторила Лин. Это было похоже на правду. Среди политиков, крупных промышленников и торговцев, всей верхушки общества, клиб всегда – после Последней войны и Века Хаоса – было большинство. – Пожалуй, вы правы. В наших учебниках пишут «взяли на себя ответственность». А потом… наверное, люди забыли, что может быть иначе. Знаете, довольно странно сидеть вот так и болтать о политике с владыкой из другого мира.

– Даже более странно, чем попасть в другой мир, свалившись в водопад?

Лин невольно рассмеялась:

– Сейчас мне кажется, что да. К мысли о другом мире я уже привыкла.

– Значит, к владыке, который болтает о политике, тоже скоро привыкнешь.

Разговор не то чтобы зашел куда-то не туда, но точно становился все более странным. Не темой – степенью откровенности Лин и терпимости владыки. Лин не знала, каков тот обычно, но была уверена, что терпение – не его добродетель. Терпеливые и склонные к компромиссам кродахи – это нонсенс. И после резкой, обидной утренней отповеди ждала совсем другого отношения.

– Прости, владыка, не вечер, а предки знают что, – в садик почти вбежал Ладуш с одеждой в руках, развесил на перилах беседки очередные шаровары, рубашку, платок, зачем-то там же, на перилах, пристроил расшитые золотом тапки. – Дар еще где-то носится, когда он срочно нужен!

– Что? – лениво спросил владыка. – Надеюсь, новые пришельцы с неба не попадали и больше никто не решил убить себя в моем серале?

– Да Дикая же! – Ладуш махнул рукой. – Дар с ней справится, и он обещал, не звать же теперь кого попало.

– Вот как, – владыка задумчиво хмыкнул. – Обещал, значит. Что ж, Дикой Хессе явно благоволят звезды. Давно течет?

– Нет, пока еще соображает. Злится, психует и тоскует нечеловечески. Больно смотреть и нюхать.

– По Рыжему, что ли? Не похожа она на идиотку.

– Рыжий ни при чем. Просто вбила себе в голову бездна знает что. – Ладуш вздохнул. – И развязать не могу, опасно – вдруг опять что-нибудь сотворит.

Лин слушала, ничего не понимая. Похоже, что-то она пропустила, когда поддалась истерике и выпала из реальности. Смутно помнились голоса и крики, но и только. Дикую было жаль, что бы она там ни натворила.

– Ладно, иди, пошли за Даром в казармы, наверняка там прохлаждается.

Ладуш ушел, а владыка повернулся к Лин:

– Будешь ужинать здесь или пойдешь к остальным?

– А можно здесь? – вопрос вылетел прежде, чем Лин успела осознать. Да, «к остальным» не хотелось, хотелось быть там, где спокойно, тихо и пахнет так, как ей сейчас надо. Но разве она и без того не злоупотребляет вниманием вот уже второй день?

– Если бы было нельзя, я бы не спрашивал, – губы владыки дрогнули, но он не улыбнулся. – Переодевайся, скоро подадут.

Провонявшую трущобами одежду Лин скинула прямо у бассейна, вытерев рубашкой мокрые ноги. По-хорошему, стоило бы искупаться, но роскошные купальни сераля никуда не денутся, а если владыка не против усадить ее за свой стол такой, как есть, то и сама она уж точно спорить не станет.

Трава щекотала голые ноги, и спину тоже как будто что-то щекотало, оглаживало, Лин даже передернула лопатками, словно сгоняя назойливую муху. И только тогда поняла, что это: взгляд. Слишком пристальный взгляд.

Инстинкт требовал развернуться и уклониться, пришлось напомнить себе, что никто здесь не может на нее смотреть, и уж точно не приходится ждать выстрела в спину, так что шарахаться – только смешить владыку. Но тут же пришла другая мысль, неуютная и тревожащая – но, значит, владыка и смотрит? И что он пытается разглядеть на голой спине и заднице старшего агента Линтариены? Ничего интересного, спина как спина, задница как задница. Шрамов нет, разве что пара-тройка синяков осталась после Кипящих камней.

Расправив шаровары, Лин едва не выругалась вслух. Ладуш снова выбрал все тонкое, откровенно полупрозрачное. Алый шелк лежал на ладонях невесомо, лаская кожу нежными, как опадающие лепестки жасмина, почти неощутимыми прикосновениями. И так же ласкающе, почти неощутимо прильнул к ногам. Учитывая, что белья здесь не носили – по крайней мере, анхи из сераля владыки точно не носили! – оставалось лишь порадоваться, что алая рубашка навыпуск не слишком короткая. Правда, такая же тонкая, не считая плотных, расшитых золотом манжет. Накинутый на плечи платок тоже положения не спас, не предмет одежды, а украшение – белая на белом вышивка густо сверкала прозрачными и алыми искрами драгоценных камней, но, скосив взгляд вниз, Лин отчетливо разглядела сквозь слой алого и слой белого шелка собственный темный сосок.

Честное слово, в таком наряде она себя чувствовала хуже, чем вовсе голой! В конце концов, раздевалка и душ в управлении были общими, а до работы и собственной квартиры за спиной остались годы общаги… кого она чем удивит и кто чем удивит ее?

Она обернулась, сделав вид, что забыла о тапках, и тут же напоролась взглядом на усмешку.

– Обуйся. – Владыку, кажется, забавляли ее сложные отношения со шлепанцами. То ли он задался целью примирить ее с этой дурацкой деталью гардероба, то ли просто развлекался. Будто поняв, о чем думает Лин, добавил: – Мне интересно, сколько времени тебе понадобится, чтобы не терять и не скидывать их на каждом шагу. И сколько шлепанцев из запасов Ладуша доживут до счастливого финала.

На мгновение Лин представила Ладуша, с ужасом глядящего в опустевший сундук, в котором раньше хранились стратегические запасы шлепанцев. Картина получилась слишком привлекательной и оттого неправдоподобной. Лин сняла с перил беседки проклятые тапки, аккуратно, потому что хотелось швырнуть, поставила перед собой на траву и сунула в них ноги, пообещав себе хотя бы до стола дойти, не спотыкаясь – а там можно будет незаметно скинуть.

Пока появившиеся будто по невидимой команде слуги – все те же неприметные клибы в сером, каких Лин уже видела в казармах и в серале, вносили в беседку подушки и круглый стол, пока расставляли блюда к ужину, владыка не смотрел на нее, поэтому вполне удачный проход оценить не мог. Он устроился со всем возможным комфортом, полулежа, под увитой розами решеткой, сполоснул руки в поднесенной чаше, милостиво кивнул, отпуская застывшего перед ним с вопросительным выражением на лице клибу, и только когда они остались вдвоем, оглядел стол: сочное мясо и нежные, полупрозрачные ломтики рыбы, толстобокие фаршированные перцы и лоснящиеся от масла фиолетовые бока баклажанов, усыпанные пряной кинзой, и что-то еще, вовсе Лин незнакомое…

– Расскажи мне, чем питаются в вашем мире. Какие блюда считаются роскошью, а какие – обычным делом. Кто готовит вашим правителям и где обедают и ужинают простые люди. Например, твой начальник. Или ты сама.

Лин замерла. Заставила себя медленно, незаметно перевести дух. Почему-то владыка попадал по больному даже самыми невинными вопросами.

– Я не слишком разбираюсь в роскоши. Не знаю, что едят наши правители и кто им готовит, а простые люди… по-разному. В Верхнем городе могут себе позволить мясо хоть каждый день, в Нижнем, бывает, и яичница – счастье, а трущобы, – она пожала плечами: мол, сами понимаете, трущобы везде одинаковы. – Наших бедняков выручает море. Мальчишки в отлив ходят собирать мидий и морских ежей, – Лин взяла с широкого блюда мидию, – вот она, наша пища бедняков, – ловко вынула из створок, окунула в чашку с лимонным соусом и бросила в рот.

– Когда-то, – задумчиво сказал владыка, – в Имхаре было море, теперь на его месте пустыня. Ближайшее море омывает Баринтар, чтобы добраться туда, надо скакать без передышки, загубив десяток лошадей, почти полмесяца. На верблюдах – полтора. На зверогрызах можно успеть за неделю, но прирученные зверогрызы слишком ценны, чтобы гонять их за рыбой. Для моего народа она почти недоступна.

– А вот – то, что недоступно простому народу у нас, – Лин взяла ломтик баклажана, свернутый рулетиком, с начинкой из моркови и каких-то еще, незнакомых ей овощей, посыпанный пряными травами. Она не собиралась признаваться, что сама сейчас пробует этот экзотический овощ второй раз в жизни. Баклажан был сочным и острым, истекал маслом, и по меркам Красного Утеса стоил примерно столько, сколько Лин тратила на еду за неделю. – Моря у нас много, а земли мало. Плодородной – и вовсе нет.

– Где же пасутся ваши стада? Или мясо – тоже недоступная простым смертным роскошь?

– Стада – на материке, за проливом. Мясо к нам привозят на кораблях, в холодильниках, расфасованное и готовое к употреблению. Но вы правы, это тоже роскошь, перевозка недешева. Есть подешевле – сухие полуфабрикаты, их многие предпочитают. Удобно. Особенно если работаешь, живешь один, и нет ни времени на готовку, ни особой необходимости.

– Сухие полуфабрикаты – это что? Сушеное мясо? А холодильник?

«Отсталый мир с зачатками технологий», – так, кажется, выразился профессор Саад? Рассказывать пришлось много и о многом, и не раз Лин пожалела, что вообще упомянула в разговоре хоть что-то сложнее чашки с водой. Ну не может она объяснить, как работает холодильник! Не знает, как получают электричество! В школе предпочитала физике физкультуру – потому что ясно было, что физкультура, в отличие от физики, в жизни пригодится! В итоге она коварно предложила расспросить профессора, как человека с научным складом ума и банально более образованного. Клибу, в конце концов!