Текст книги "Воля владыки. У твоих ног (СИ)"

Автор книги: Рия Радовская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 16 страниц)

Глава 26

Асир ожидал худшего. Ладуш не был склонен к преуменьшениям, но сейчас ему могло не хватить времени толком разобраться в ситуации. Впрочем, он выяснил главное: опасности для жизни нет, зато есть целый букет неподтвержденных диагнозов от трущобного профессора. Лин не просто по глупости подставилась под зубы и когти – что-то в ней менялось, подстраивалось под ситуацию, а действие отравы, блокирующей суть анхи, подходило к концу. Гормоны, циклы, пониженная сопротивляемость, эмоциональная нестабильность… От терминов, которыми засыпали его явно переобщавшийся с профессором Ладуш и сам профессор, у Асира заболела голова, и он решил, что никакой пользы в них нет. Польза была в другом – положиться на собственное чутье, как и всегда. Обнюхать, осмотреть, убедиться, что оба правы: Лин в порядке, ей не угрожает ничего, кроме течки в недалеком будущем.

Она и правда не выглядела ни больной, ни всерьез травмированной. Только фонило от нее разнообразной смесью слишком ярких эмоций. Ей было и страшно, и немного больно, и стыдно, и тоскливо, и отчего-то радостно. Асир чувствовал на себе жадный изучающий взгляд, чуял жажду прикосновений так отчетливо, будто его и впрямь ощупывали – нерешительно, едва касаясь. Лин берегла поврежденную руку, но не как страдающая от боли, а скорее из разумной предосторожности. А еще она пахла, призывно и ярко. Запах растекался по террасе, просачивался в ноздри, заставляя сглатывать сладковатую слюну. Пахла анхой, которая выбрала своего кродаха. Асир не знал, осознает ли это сама Лин, но все ее существо так искренне и откровенно тянулось навстречу, искало близости – прикосновений, взглядов, внимания, – что невозможно было ошибиться.

Асир пригубил кислого, щедро разбавленного водой вина, оно хорошо утоляло жажду, а в горле было сухо, как в сердце пустыни. Лин укладывалась на кушетку с таким видом, будто ее собирались не массажировать, а пытать, долго и со вкусом. И причину этой зажатости, неприязни к чужим рукам, не понимала сейчас, похоже, только сама Лин. Ирлан поднял голову, Асир перехватил его бесстрастный, но от того не менее выразительный взгляд и встал рядом. Хватило одного почти братского касания. Лин обернулась, уткнувшись носом в запястье, и сразу расслабилась. Истолковать все это можно было только одним способом, но Ирлан хмурился, чуть заметно сдвигая брови, и Асир знал, почему. Все в Лин, начиная с запаха и заканчивая телом, кричало о желании, но она не была возбуждена. Ирлан повидал на своем веку многое, вправлял кости не одному кродаху, снимал напряжение и принимал роды не у одной анхи, он жил во дворце давно и давно ничему не удивлялся, но то, что происходило сейчас, сбивало с толку даже его.

Асир усмехнулся. Пропустил сквозь пальцы мягкие волосы. Лин зажмурилась. Румянец заливал ее щеки, спускался неровными пятнами к шее. Ей было хорошо, слишком хорошо и спокойно, и от этого очень неловко. Возбуждения в ней было хоть отбавляй, просто оно никак не проявлялось физически, но Асир понимал, что это ненадолго. Осталось совсем немного подождать.

– Чего ты так боялась, когда вошла? – Он знал ответ, но Лин надо было отвлечь от вызывающих стыд и беспокойство переживаний.

– Боялась… – Она сглотнула, повернула голову, поймав взгляд. – Вы могли решить, что я не справилась. Запретить ходить к Исхири. Я ведь понимаю, как повезло, что успела руку подставить, а если бы в горло… Знаю, что виновата, что сглупила, но…

– Анкары не безобидные домашние питомцы. А растущие анкары агрессивны, как и любые подростки. Рано или поздно это должно было случиться. Запретить я могу лишь в одном случае: если на тебя нападет Исхири. Не в шутку, не играя, а всерьез. Только это будет означать, что ты не справилась. Что рано или поздно он захочет тебя убить, потому что ты слаба и ваша связь делает слабым его. Пока этого не случилось, я не стану вмешиваться.

Охватившие Лин облегчение и благодарность можно было, кажется, пробовать на вкус.

– Спасибо, – она вновь закрыла глаза и расслабилась. Ирлан закончил с поврежденной рукой, перешел на другую сторону, Асир сместился, давая ему доступ, и Лин потянулась следом.

– Так какие же мысли довели тебя до травмы? – И на этот вопрос Лин тоже могла бы не отвечать. Асир догадывался. Они не виделись… сколько? Неделю? Меньше? Слишком много для анхи, которую тянет к кродаху. Да еще и для анхи, которая ни к чему подобному абсолютно не готова. Наверное, если и стоило спрашивать об этом, то не при Ирлане. Но очень уж хотелось посмотреть на реакцию, услышать то, что сойдет за правду: врать ему Лин скорее всего не станет, а вот умолчать о главном, как уже не раз пыталась, может. И отказывать себе в таком удовольствии Асир не собирался.

Все прежнее смущение было ничтожным рядом с тем, которым полыхнуло от Лин теперь. Кровь прилила к коже – уже не румянец, а настоящий пожар, от лба и ушей к шее, ключицам и даже груди. Она напряглась и прикусила губу, и Ирлан посмотрел укоризненно: эта слишком яркая, резкая реакция мешала массажу.

– Праздник. – Да, так и есть, начала Лин если и с правды, то далеко не с самой главной. – Все как с ума посходили. В общий зал не выйдешь, потому что в любой момент рискуешь наткнуться на озабоченного кродаха, который тебя захочет. Эти все… завидуют друг другу и сидят до полуночи, надеясь, что очередной гость выберет их. Ладуш предупредил без охраны не ходить. В саду шумно, за стеной же гуляют, все слышно. Не знаешь, куда спрятаться.

– И ты решила спрятаться у анкаров, – бесстрастно сказал Асир, надеясь, что лицо у него тоже бесстрастное и серьезное, хотя беспокоиться было не о чем – Лин на него сейчас не смотрела. – Понимаю, но это не конец истории, так?

– Совсем нет! – возмутилась Лин. – То есть не «нет, не конец», а «нет, не спрятаться», что я, совсем идиотка! Они же анкары, а не кролики! Если я к ним войду с настроем «я прячусь», это будет все равно что «вот добыча», разве не так?

Она все-таки застонала, попытавшись спрятать лицо, и Асир с трудом сдержал смех: легко запутаться во лжи, но он впервые видел, как можно запутаться в правде. Хотя то, что Лин понимала, с какими мыслями у анкаров делать нечего – было хорошо.

– Ладно, пряталась я в библиотеке, – неохотно продолжила она. – И в зале для упражнений, с Хессой. Но не будешь же сидеть там круглые сутки. А анкары… Я ведь хожу к Исхири каждый день. Он уже, по-моему, тоже привык и ждет. Но тогда… Рядом с выводком молодых анкаров нужно смотреть только на них, а не высматривать, не идете ли вы к Адамасу. – Она прерывисто вздохнула и наконец выдавила главное, единственное по-настоящему важное: – Я скучала.

Асир услышал за этим больше: ждала, что позовете, сбегала подальше не только из-за незнакомых озабоченных кродахов, а потому что не хотела знать, что вы позвали не меня. Думала, что времени осталось совсем немного, и о том, что будет, когда наступит течка. И все это время скучала – по запаху, по голосу, по близости кродаха, по вашей близости.

Что из этого было правдой, а что только предположениями, не смог бы сказать никто, кроме самой Лин. Но Асир с юности был избалован и интересом, и желанием, и любовью анх. Знал, что в серале его всегда ждут с трепетом и благоговением. А среди тех, кто мечтает упрочить свое положение или похвастаться перед остальными, всегда есть и те, кто по-настоящему привязан к нему, и даже те, кто считает его кем-то вроде великого предка или небожителя, который иногда снисходит до них и – о чудо! – даже берет в постель. В том, что творилось с Лин, не было ничего удивительного или необычного, и все же услышать это неловкое искреннее признание от нее оказалось приятно. Наверное, потому что сам Асир с первого дня знакомства выделял Лин среди остальных анх и ожидал такого исхода. Другой его, пожалуй, разочаровал бы.

– Я закончил, владыка, – сказал Ирлан. Он, конечно, понимал, чем должен завершиться такой разговор. Любой на его месте подумал бы о том же. Вот только никакого соития с готовой ко всему, соскучившейся, да еще и травмированной анхой сейчас не предвиделось. Асир усмехнулся, представив, как изумился бы навидавшийся всякого Ирлан, узнай, что после его ухода Лин не ждет ничего интереснее и утешительнее кофе или, может быть, вина, если вдруг захочет запить такие выматывающие эмоции.

– Иди, – он кивнул, опуская ладони Лин на плечи – незачем обманывать чужие ожидания и провоцировать ненужные вопросы, даже если их никогда не зададут.

Покрасневшая, блестящая от масла кожа была горячей, пальцы скользили по ней будто сами собой, и тянуло продолжить начатое Ирланом, зайти дальше, прикоснуться не только к рукам, провести по голой груди, задержаться на сосках, почувствовать, как толкается в ладонь сердце, узнать, как преобразится запах, когда спокойная расслабленность сменится напряженным ожиданием. Как Лин будет реагировать на другие прикосновения, более интимные и бесцеремонные.

За Ирланом бесшумно закрылась дверь, и Асир склонился ниже, вглядываясь Лин в лицо. Понимала ли та, что с ней происходит? Наверняка да, она не была глупым ребенком, только анхой, не пережившей ни одной течки.

– Когда ты начала травить себя этой гадостью? – спросил Асир. – Сколько лет тебе было?

– Четырнадцать, – помедлив, ответила Лин. Она лежала под его прикосновениями расслаблено, совсем не так, как с Ирланом. Дышала глубоко, смотрела в лицо – не отрываясь. – С первой течки. Так нельзя, но… В общем, тогда у меня были причины… личные, – она смущалась и недоговаривала, и вспоминать те давние «причины» ей было больно – до сих пор.

Асир не стал спрашивать, но понадеялся, что когда-нибудь Лин ему расскажет. Доверится полностью. Пока же просто гладил ее по плечам, успокаивая, и молчал. Лин вздохнула и продолжила:

– Таблетки с подростковой дозировкой пришлось доставать нелегально, медицинских показаний не было. С шестнадцати стало проще, годились уколы. Потом… был момент, когда задумалась, стоит ли продолжать. Но… не сложилось, в общем. А потом решила, что так проще. Не заморачиваться всякими глупостями. Не зависеть… Вот и вся история.

– Тебе знакомо чувство физического возбуждения? – Асир присел на край кушетки и все-таки накрыл ладонями ее грудь. Маленькую, почти не развитую. Слегка сжал пальцы. Соски не реагировали, были по-прежнему мягкими, неотзывчивыми, зато реагировала Лин – вздрогнула, вздохнула и приоткрыла рот, словно в изумлении или в ожидании поцелуя. У нее поджимался живот и сильно стучало сердце. А в запахе удивление смешалось с удовольствием.

– Успела ли ты испытать его? – продолжил Асир, обхватывая ее талию, мягко поглаживая гладкую кожу. – Твой профессор говорит, что после стольких лет на вашей отраве резкий отказ от нее вызовет сильную реакцию. Гораздо более сильную, чем у обычной взрослой анхи на кродаха или клибу. Знаешь ли ты, чего ждать и как это может быть?

Она протянула руку, дотронулась, робко, самыми кончиками пальцев, и тут же отдернула, снова залившись жаром.

– Простите, – прикусила губу. – Ладуш спрашивал у меня в первый день. Я рассказала ему… как-то раз мы с другом решили попробовать. Лютый стыд, вот что из этого вышло. Во-первых, мы оба были пьяны. Во-вторых, я все-таки на подавителях, а мой друг, он – клиба, и… ну, есть клибы, которым это интересно, но он настоящий сухарь, из тех, у которых оргазм наступает от новой формулы и никак иначе. И… ну, сначала я пыталась ласкать его ртом, но это так мерзко, меня чуть не вырвало, и… кажется, я чуть не откусила ему член. По крайней мере, он что-то такое орал. А потом… не смейтесь только, потом Азиз заявил, что не собирается подвергать себя новой опасности, и пытался трахнуть меня языком. Бездна, я бы сама смеялась, если бы не было так стыдно вспомнить! В общем, нам не понравилось, и… я вот сейчас чувствую большее возбуждение, чем тогда! Нет, я знаю, чего ждать, не в вакууме же росла. Но чисто теоретически. А если учесть, что никогда даже теорией не интересовалась особенно, – она снова прикусила губу, зажмурилась. – В любом случае деваться некуда, слезть с подавителей правильно не получится, только так… резко.

Асир выпустил ее, поднялся с кушетки и, молча дойдя до кресла, опустился в него. Прикрыл рукой лицо. Нет, смеяться он, конечно, не собирался, но… но было смешно, и смотреть сейчас на красную Лин и не представлять, как она пытается отсосать странному пьяному клибе, не мог.

– Скажи, – хрипло сказал Асир, тщетно пытаясь удержаться хотя бы в границах серьезности. – А как ты надеялась испытать удовольствие, если сама на подавителях и не можешь даже возбудиться? Но еще интереснее, как возбудился твой друг. Для клибы это вообще редкость, а уж для того, кто кончает только от формул…

Как ни странно, именно этот вопрос ничуть Лин не смутил. Она уселась на кушетке, поджав под себя ногу, повела плечами. Ответила:

– Есть препараты. Как подавители, так и возбудители. Глотнул таблетку, и стояк гарантирован. Только, ну, это профессор лучше бы объяснил, конечно, результат чисто механический, гормональный фон эта ерунда не меняет и кродаха из клибы не сделает. А я и не собиралась получать удовольствие, мне просто было любопытно.

Информация оседала в голове медленно, потому что у Асира никак не получалось воспринять этот бред как существующую где-то реальность. Нет, в Ишвасе тоже были снадобья, которые помогали престарелым кродахам удерживать при себе молодых анх и удовлетворять их, как в юности, но без желания, без возбуждения все они были бесполезны. Да и зачем? Кому, бездна его забери, могло прийти в голову так изуродовать естественный процесс?

– Я уже говорил, что ты пришла из безумного мира? – Асир качнул головой и плеснул себе еще этой пародии на вино. Опустошил бокал залпом, морщась от кислятины. – Надеюсь, ты хотя бы понимаешь, что ваш пьяный эксперимент не имел и не мог иметь ничего общего с тем, что происходит на самом деле. Хотя нет смысла говорить об этом сейчас. Скоро и сама все узнаешь.

– Тогда не понимала, – Лин встала, подошла и потянулась к графину: – Можно?

Асир кивнул.

– Почему?

– Дурой была! – Налила себе и тоже выпила залпом, как воду. – Есть процесс, процесс воспроизведен технически правильно… ну ладно, условно правильно. Чего еще? Мы даже сделали вывод, – она налила еще, – научно обоснованный, чтоб его. Что помутнение разума во время течки компенсирует естественную непривлекательность процесса с целью обеспечения воспроизводства вида. Спрашивается, это как надо было нажраться, что я весь этот бред до сих пор дословно помню? Обычно по пьяни наоборот, забывают.

Хорошо, что Асир в этот момент не пил, иначе бы он либо подавился, либо заплевал Лин с головы до ног. Сдерживаться больше не было сил. Он хохотал, согнувшись пополам, всхлипывая и смаргивая слезы. И почему-то очень отчетливо видел двух голых экспериментаторов, упившихся и обожравшихся какими-то гадостными лекарствами. С упавшим наконец членом у клибы и разочарованными лицами у обоих. Идиотов, которые еще и умудрились сделать какие-то научные выводы.

– Два придурка, – нежно сказал Асир, когда наконец отсмеялся и немного отдышался. – Зачем вы вообще это затеяли, если не хотели? Из какого дурацкого любопытства твой друг тыкал членом, даже не ощущая его как часть себя, в анху, которая не желала и не могла пожелать близости? Да еще и тыкал не в то место, в какое следовало бы. Сходили бы лучше к целителю. Он бы тыкал, конечно, не членом, а чем-нибудь еще, но пользы было бы больше, – Асир фыркнул. – Извини, такое нельзя слушать с серьезным лицом. Видят предки, я пытался.

– Понимаю, – Лин махнула рукой и снова выпила. Натянула лиф, медленно, словно нехотя. – Но на вопросы ваши не отвечу. Просто не помню. Что мы тогда думали, а главное – чем думали, для меня такая же тайна, как и для вас. – Она наконец придвинула себе кресло и села, вцепившись в подлокотники и отводя взгляд. – Как я вообще докатилась до таких откровений, а?

Асир воспроизвел почти дословно:

– У тебя нестабильное эмоциональное состояние, аналогичное состоянию на завершающей стадии полового созревания анхи, которое отягощается присутствием одной или нескольких особей разнузданных кродахов, не считающих нужным скрывать свои первичные половые признаки и запах. Это цитата. Из твоего профессора. Он, «не надеясь на уровень образованности отдельных индивидуумов и их способность воспринимать очевидные вещи, счел необходимым уведомить обо всем лично в письменной форме».

– Думаю, он прав. Все-таки светило с мировым именем, и это – его специализация. Значит, будет… как вы сказали, сильная реакция? Он хоть посоветовал что-нибудь? Дельное? Или, как мне, «шило в заднице успокоительными не лечится»?

Теперь от Лин больше несло тревогой, чем смущением, хотя и смущение тоже оставалось. Как будто на самом деле она хотела сказать что-то другое, но не решалась.

– Он написал, что если ты пила подавители больше десяти лет, без перерыва, без системы, без консультаций с его коллегами, без дополнительных препаратов, снижающих уровень стресса организма, то ты недоразвитый представитель своего вида, неспособный читать инструкции глазами, и он ничем не сможет помочь. Если же ты внезапно окажешься не таким недоразвитым представителем, то даже с нашим ущербным уровнем науки он сможет купировать некоторые особенно неприятные симптомы. В подробности не вдавался. Не знаю, как с ним работал Ладуш, но думаю, что при личной встрече такая манера общения перестанет казаться мне забавной, зато появится непреодолимое желание вздернуть его на главной площади, поэтому я пока не собираюсь говорить с ним. Но ты можешь. Ладуш отведет.

– Я к его манере привыкла, – Лин поморщилась. – Мы довольно долго общались, он проходил у нас по одному неприятному делу. Надо встретиться, думаю. Что-то антистрессовое я пила, у нас в участке за этим следили, но боюсь, что по его классификации я и правда получаюсь… недоразвитой. Ладно, переморгаю.

– По его классификации недоразвитыми получаются все, – Асир встал. Не было времени узнать у Ладуша подробности, но, кажется, братец тоже был под сильным впечатлением после тесного общения с этим Саадом. Но дело свое тот, похоже, знал. Как знал и способы превращения нормальных анх в бездна знает что. – Мне пора. Но ты можешь задержаться. Выпить кофе, пообедать, спрятаться от «озабоченных кродахов», хотя бы на время. – Он прошел мимо, не касаясь – прикосновений сегодня и так было достаточно. И добавил, не оборачиваясь: – Послезавтра – закрытие ярмарки, будет представление, на котором по традиции присутствует весь сераль. У анх сераля свои, отдельные от остальной толпы места, но, если захочешь, пойдешь со мной, Адамасом и Лалией.

– Хочу, – быстро ответила Лин. – Спасибо.

Асир кивнул. Сегодня, опять же по традиции, на главной площади состязались в доблести и воинских умениях кродахи, и Лин, как и остальным анхам из сераля, кроме Лалии, делать там было нечего.

Глава 27

«Выпить кофе, пообедать, спрятаться от озабоченных кродахов». Конечно, Лин воспользовалась предложением! Да владыка и не сомневался, судя по тому, как быстро и без вопросов слуги накрыли обед на террасе, для нее одной.

Здесь было тихо, Лин уже отвыкла от настолько полной, глубокой тишины. Звуки праздника не доносились в самое сердце покоев владыки, чужих голосов тоже не было слышно. Есть в одиночестве в последнее время доводилось редко. Посидеть в тишине, не опасаясь приезжих кродахов, вообще ничего не опасаясь – и правда, щедрый подарок.

А еще здесь пахло, густо и восхитительно пахло владыкой. Запах был другим, не того оттенка, который все еще оставался слабой тенью на подушке в комнате Лин. Более страстным, зовущим, властным. Ничуть не успокаивающим, но все равно от него становилось спокойно. И неважно, хотел владыка просто сделать приятное или решил, что ей нужно обдумать разговор.

После массажа приятно ныли плечи и кисти, и рука двигалась легче. Зато нагоровила она столько всякого – вспомнить стыдно! Показала себя во всей красе, даже не идиоткой, а полной дурой! Спасибо еще, что страхи об Исхири не оправдались. Зато их сменили другие: прогнозам профессора Саада Лин верила. «Реакция сильнее, чем у обычных взрослых анх» – трудно было даже примерно представить, как это. Учитывая, что «обычная» реакция могла напрочь сорвать крышу, свести с ума, превратить в пускающий слюни овощ… Овощем становиться не хотелось. Но, зная эту скользкую сволочь… раз уж он дал себе труд накатать аж целую объяснительную, значит, держал в голове какой-то способ помочь. В конце концов, не умея набивать себе цену, не станешь мировым светилом.

Ладно, к профессору она сходит и расспросит, тем более что владыка не просто разрешил, а почти приказал. Может, все не так страшно.

Хуже другое: за весь этот дурацкий, неловкий, бесстыдный разговор Лин так и не сумела задать вопрос, который не шел из головы и рвался на язык. «Владыка, вы ведь возьмете меня?» Не хватило наглости. Упустила момент, когда спросить было… не то чтобы уместно, как вообще может быть уместным самой навязываться на близость? Но хотя бы в тему. А потом разговор свернул в такой стыд, что язык не повернулся усугублять. Тем более что она и сама втайне надеялась – возьмет. Все к тому шло, такой исход казался даже не правильным, а единственно возможным. Но мало ли… Все-таки спокойней ждать течки, не предполагая, а точно зная, что с тобой будет кродах, которого хочешь и которому готова полностью довериться.

Кофе подали в узкогорлом кофейнике, с крохотной чашечкой на один глоток. От таких Лин успела отвыкнуть, но сейчас была рада: отпивая понемногу и подливая в чашечку по полглотка, получилось просидеть здесь подольше. Задерживаться сверх разрешенного и оговоренного она не смела, но и уходить не хотелось. «Послезавтра», – напомнила себе. Будет легче ждать, точно зная, когда следующая встреча.

Готовый проводить евнух встретил за дверью. Остановил, когда свернула в коридор, которым ее привели:

– Нам в другую сторону, госпожа.

– Почему? – На миг вспыхнула надежда: может, владыка отдал еще какие-то распоряжения. Захотел пока оставить ее здесь? Но евнух ответил другое:

– Там, где вы шли, сейчас слишком сильно пахнет кродахами. Сегодня состязания на главной площади. Владыка велел отвести вас другим путем.

Такая забота тоже была приятна, и Лин благодарно кивнула.

«Другой путь» шел через памятный ей садик с фонтаном и беседкой. Спрятанная под диким виноградом калитка вела в сад сераля. Короткая и незаметная дорога к анхам. Или для анх – в спальню повелителя? Судя по тому, что за все время в серале Лин об этой калитке ни разу не слышала, та была не для всех. За спиной отчетливо щелкнул в замке ключ. Снова сераль…

По эту сторону калитку скрывали густые заросли жасмина. Неподалеку отсюда Лин пряталась несколько раз, и ни разу никто не потревожил. Значит, и сейчас можно здесь задержаться. Она легла в траву между кустами, хотела закинуть руки за голову, но натертое ароматным маслом запястье мазнуло по лицу, и Лин замерла – этот запах теперь так прочно связывался с запахом владыки Асира, так многое напоминал… И можно было не пялиться с тоской в обжигающе-безоблачное небо, а закрыть глаза и представить, словно пережить заново…

Смуглое мускулистое тело на белой ткани, под руками массажиста. Блестящая от масла золотисто-бронзовая кожа, рельеф мышц, отчетливый даже в спокойной расслабленности. Изгиб поясницы, ягодицы. Белоснежные складки халата, прикрывающие плечи, спину и… Лин зажмурилась и сглотнула. Тогда была слишком ошеломлена, а сейчас вдруг отчетливо вспомнила, как за белой тканью мелькнул полувставший член.

Рот наполнился слюной, жар прилил к щекам, к промежности. И тут же как наяву ощутила руки Асира на своей груди, мягкое нажатие на соски. Скользящее прикосновение к животу, широкие ладони, охватившие талию…

Лин вскочила. Недалеко от зарослей жасмина был фонтан – как раз то, что ей сейчас нужно. Сунуть голову в холодную воду, пока мозги не вскипели. Или даже не только голову.

На бортике сидела Хесса, уткнувшись в книгу. Заметила, хотела что-то спросить, но Лин запрыгнула в фонтан и присела, окунаясь до плеч. Вода показалась даже не холодной – ледяной, но Лин, злобно сказав: «Так тебе, идиотке, и надо!», – плеснула в лицо, потом и вовсе окунулась с головой, и лишь затем встала на ноги.

С волос текло, тонкий шелк облепил тело, и почему-то хотелось зарыдать. Лин вылезла из фонтана, села в траву и тихо выругалась. Собственный голос показался чужим – жалким и жалобным, беспомощным.

– Обалдеть, – выдала Хесса после долгой паузы. Она прижимала книгу к груди, будто драгоценность, – видно, спасала от брызг, которыми Лин наверняка окатила и ее, и все вокруг. – Ты чего?

– Я дура, – убито сказала Лин. – Полная и конченая.

Хесса быстро огляделась по сторонам, вытягивая шею, и соскользнула с бортика, устраиваясь на коленях рядом.

– Рассказывай, ну. Что-то случилось у владыки?

– Не знаю. Наверное, можно и так сказать. – Разве назовешь простым словом «случилось» разговор, от которого до сих пор стыдно.

Прикосновения и запах владыки, и вот то, что встало сейчас перед глазами, вызывая тоску и желание выть…

– Он просто спрашивал. О всяком, не только о зверинце. А я… – Лин всхлипнула, повернулась к фонтану и плеснула в лицо еще воды. Вытерла глаза ладонями. Сказала, сама не зная, объяснит этим все или еще больше запутает: – Течка скоро.

Хесса потерла лоб, спросила, отвернувшись, глухо, будто через силу:

– Он тебе нравится, да?

– «Нравится»? Знаешь, я раньше тоже бы так подумала, а теперь… Нравиться может сорт кофе, или кидать дротики в мишени, или картинки Сальмы. А он… он такой… У меня от него крышу сносит, по-другому не скажешь. Вот и выставляю себя бездна знает какой идиоткой.

– Я понимаю, – Хесса передернула плечами. – От него тут, по-моему, почти у всех крыша слетает, это не новость. Но не все от этого выглядят, как ты, и не все скачут по фонтанам. Это не мое дело, и на твоем месте я бы, наверное, просто врезала тому, кто в такое лезет, но… Ты же довольно часто с ним видишься, нет? И на ярмарке была, и… – она неопределенно повела в воздухе рукой, – вообще. Я даже встретила тебя впервые вместе с ним. У вас что за отношения? В смысле… Да гадство, не умею я про такое! Как эти безмозглые куры обо всем запросто говорят⁈ – она вскочила, повернулась к Лин, раскрасневшаяся и разозленная. – Трахаетесь вы или нет? Не хочешь отвечать, лучше правда просто врежь.

Лин со стоном спрятала лицо в коленях. Как вообще о таком можно говорить, хоть запросто, хоть нет⁈ Хотя с Асиром почему-то и не о таком – можно.

– Ладно, я поняла. Лучше мне сейчас заткнуться.

Наверное, Лин не должна была отвечать, тем более что Хесса не требовала и не обиделась бы на молчание, она умела вовремя остановиться. Но Лин хотела с кем-то поделиться болью, с кем-то, кто может понять и промолчать.

Она подняла голову. Хесса снова села рядом, и это было хорошо, потому что получалось говорить так тихо, чтобы самой еле слышать.

– Не трахаемся мы. Я вообще еще ни разу… не трахалась. Меня ждет первая течка, и это очень плохо. Не знаю, что будет. А с ним – не страшно. Понимаешь? Он совсем не добрый, но с ним не страшно! А я… я не смогла спросить, возьмет он меня или нет. Язык не повернулся.

– К-как первая? – Вид у Хессы стал такой обалдевший, будто ей только что сказали, что Сальма – кродах, а профессор Саад открыл приют для маленьких анх.

– Вот так. Там, где я жила раньше, были лекарства, чтобы останавливать течку. Жила спокойно без всего этого… траха и сопутствующих сложностей.

– То есть… Да это ж просто… Я хочу туда, где ты жила! Но как такое может быть? И почему ты не вернешься? И где это, бездна забери⁈ Ладно, ладно, я не спрашиваю. Не буду, – Хесса вцепилась в свою книгу так, что побелели пальцы. Глубоко вдохнула. – Он знает, что ты никогда?..

– Знает. Не пойму, жалеет меня или считает дурой и ничтожеством. А может, то и другое сразу. Но, в любом случае, здесь этого лекарства нет и не будет. Никогда. А туда – ход закрыт. Совсем, – Лин опустила голову, вдохнула запах, почти не смывшийся водой, и вдруг призналась: – Если бы можно было обратно, не знаю… я… С ним я бы попробовала, даже если бы не попала в такую жопу. Только вопрос – он бы захотел? У него, вон, целый сераль. Красивые, опытные. А тут я вся такая… дурная. Я никогда еще… так.

– Это плохо. Очень плохо. Во время течки выбирать не приходится. Но из меня советчик в таких делах, конечно… Сама не знаю, что делать. Сижу и жду как идиотка… – Хесса отложила книгу, нервно переплела пальцы. – Я бы, наверное, тоже не смогла спросить. Но слушай, он же ни с кем из сераля больше не общается так много. Не считая Лалии, но она все-таки митхуна и вообще одно большое исключение. Вряд ли только из жалости. Из жалости он бы мог… ну, не знаю, дворнягу какую подобрать, – она вдруг осеклась. – Слушай, извини, что-то я не то говорю.

– Да я как раз на такую дворнягу и тяну, – согласилась Лин. – Которую подобрали и приютили, потому что идти ей некуда. Но это… нет. Ему интересно. Он меня расспрашивал, как у нас что. Но вот та история, которая со мной из-за того лекарства – ему не нравится. Сказал, что тех, кто это придумал, отправил бы на плаху, потому что нельзя так извращать природу. И когда я говорила, что не хочу быть анхой, ты бы видела, как он на меня смотрел. Как на мерзость. А сейчас… Оно только-только прошло, понимаешь? И я как будто не я, хочу, чего раньше не хотела, смущаюсь как дура там, где раньше повода для смущения не видела. Я боялась течки – просто того, что она будет. А сейчас боюсь, что он меня не возьмет. Это нормально вообще, а?

– Я всю жизнь боялась течки. Ненавидела ее и боялась, потому что… – Хесса заговорила еще тише, будто не с кем-то, а сама с собой, так что Лин еле разбирала слова. – Это был гробаный кошмар. Не просто подстилка, даже не просто подстилка, которую имеют как хотят, а гораздо хуже. Подстилка хотя бы боли не чувствует. Я потом до следующей течки еле успевала разрывы залечить, кровоподтеки свести и с мордой что-нибудь сделать, потому что им, мерзким кродахам, не все равно, какая у анхи рожа. Сами фингалов понаставят, а кому и зубы выбьют, а потом рыло воротят.

Она помолчала, покусала костяшку на пальце и отвернулась.

– Я здесь в первый же вечер хотела сдохнуть. Вазу какую-то грохнула. Да мне поровну было чем, честно говоря. Потому что всякого о дворце наслушалась. Что здесь еще хуже, чем в трущобах, что владыка по-разному развлекаться любит. Например, отдавать анху на круг стражникам и смотреть. Или дворцовым извращенцам – так же. И знать я здесь никого не знала, и договариваться было не с кем, и все дырки в единоличное пользование предлагать, чтобы пометили, некому. Да и зачем я им, здешним? У них тут благородные, знатные, нежные, а я кто? Шваль трущобная. Короче… разное передумала. Дохнуть мне не хотелось, конечно, но… казалось, так лучше. А потом… потом я много всякого про течку узнала. Это не было… ни больно, ни унизительно. Но теперь как подумаю, что меня не он, а кто-то другой трахать будет, тошно делается, хоть вой. Я не знаю, что это. У меня тоже такого не было никогда. И не знаю, как у других бывает. Но для меня сейчас это нормально, да. То, что ты говоришь. Вернее, ненормально совсем, конечно, меня никто не выбирал, и мне выбирать нельзя, никому из нас нельзя, потому что потом… совсем край может быть, вот что. Но не получается по-другому. И это бесит.