Текст книги "Воля владыки. У твоих ног (СИ)"

Автор книги: Рия Радовская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц)

– Мало кого трудности украсят так же, как вас, старший агент, – Саад окинул ее выразительным взглядом с головы до ног. – Но если вы думаете, что я заранее планировал побег из собственного мира, то ошибаетесь. Это было случайностью. А вернуться отсюда нельзя. Уж поверьте, я пытался. Чем я мог заниматься здесь? В неразвитом мире с зачаточными технологиями и ущербной наукой? Только тем, чем привык. Лекарства, снадобья, эликсиры. Мне никто не позволил бы открыть даже убогую лавчонку в городе. Нужны документы, разрешения, а чтобы получить их, надо прорваться к кому-то, кто может понять, на что я способен. Без денег, без образцов! Вы верите в чудеса, агент? Я – нет. Некто Рыжий дал мне возможность работать. Обеспечивать его и его стаю, – Саад поморщился так, будто само слово вызывало у него отвращение, – лекарствами. Этого недоразвитого господина, – Саад указал на сынка Пузана, – я узнал сразу. Он попытался истечь кровью в моей каморке. Не сказал бы, что был счастлив лечить его, но вряд ли кто-то стал бы слушать возражения. Рыжему всегда нужны кродахи на побегушках.

– Заткнись, сальная сволочь! – выкрикнул с пола молодой идиот и тут же получил от Сардара ногой по ребрам.

– Сальный, да, – кивнул Саад. – Под этой кличкой меня знают здешние голодранцы. Будем знакомы, агент.

– И почему у меня не получается проникнуться и посочувствовать? Вот что вам, профессор, дома не жилось? – Лин обернулась к молча взиравшему на весь этот цирк Асиру. – А это, владыка, ваш клиент. Характер мерзкий, ум гениальный, знаний – лет на двести вперед. Решайте сами, куда применить.

– Лекарь-аптекарь, такого добра у нас навалом, – владыка, до того сидевший в расслабленной позе и подпиравший ладонью щеку, выпрямился. – Много знаешь о делах Рыжего? Со всей шайкой знаком?

– Знаю не все, – склонил голову Саад. – Но слышал достаточно.

– Сардар, он твой. Потом отправишь к Ладушу, пусть покопается в его гениальных мозгах и выяснит, насколько может быть полезен. Или опасен, – добавил, усмехнувшись. – Остальные тоже твои. Вытянешь что-то важное – доложишь. Весь гнойник с Рыжим во главе – вычистить. Идем, – он взглянул на Лин, поднялся и, не оборачиваясь, пошел из зала.

Глава 5

У старого Шукри всегда подавали отменную баранину. Она стоила того, чтобы иногда позволить себе нехитрую радость – выбраться из дворца с несколькими стражниками вместо полноценного отряда сопровождения, наплевав на традиции. Посидеть в крошечном саду под раскидистым платаном, который Асир помнил с детства и по которому, кстати, еще мальчишкой забирался до самой вершины, а оттуда – на крышу главных конюшен, их сравняли с землей лет пятнадцать назад.

Сад Шукри был закрыт для обычных посетителей, но всегда готов к приему редкого гостя. Во дворце ждали анхи, но они могли подождать еще, а срочные дела откладывались до возвращения Дара. Именно поэтому Асир, послав вперед одного из стражников – предупредить, велел свернуть с главной улицы. Паланкин покачивало, мостовая здесь была неровной – булыжники с пробивающейся кое-где травой. Он предпочел бы пройтись пешком и подозревал, что пришлая анха с удовольствием составила бы ему компанию, но это как-нибудь в другой раз, без парадного эскорта стражников, который занимал половину главной улицы.

Солнце уже соскальзывало за горизонт, когда Асир, выбравшись из паланкина, кивнул Шукри, с учтивым поклоном распахнувшему калитку в сад.

– Вы давно не радовали мои старые глаза, владыка. Благодарю.

Асир коснулся плеча старика, одновременно выражая и милость, и сожаление: и правда, давно сюда не приходил, а ведь Шукри был одним из немногих, кому он доверял, кого не лишил ни благосклонности, ни привилегий, недоступных обычному простолюдину. Почтенный возраст не отнял у того ни разума, ни достоинства, взгляд был цепким и острым. Точно таким же, наверное, как в те далекие годы, когда мастер меча Шукри служил в личной охране владыки Якзана аль Данифа, таким же, как в тот день, когда молодой стражник первым успел прыгнуть между повелителем и убийцей.

Пожалуй, можно было сказать, что и нынешний владыка Имхары обязан Шукри жизнью: дед Якзан в тот далекий день как раз проводил смотрины, и отец Асира появился на свет ровно через год.

Асир дождался, когда анха выберется из паланкина, на этот раз не пытаясь ей помочь, и Шукри снова поклонился.

– Что будет пить молодая госпожа?

Вкусы Лалии он знал, а других Асир сюда никогда и не возил, как-то не выпадало случая.

– Здесь лучшее домашнее вино в Им-Роке, – сказал он, оборачиваясь к анхе, – гранат, персик, виноград, слива.

– Инжир, – добавил Шукри. – Но если госпожа предпочитает более крепкие напитки…

– Не крепкие. Вино, на ваш вкус, – ответила анха.

– Госпожу зовут Линтариена, – добавил, сам себя удивив, Асир. И правда, имя помнилось, но почему-то соотнести его, громоздкое и непривычное, с этой не хрупкой, но тонкокостной и невысокой анхой, не получалось. – Неси виноград и сливу.

Анха от самых казарм не сказала ни слова, но и путь оттуда до сада был недолгим. Однако Асир заметил и подавленность, и усталый вид, будто после общения со своими соплеменниками сил у нее не осталось больше ни на что. А может, виной всему был необъяснимый выплеск эмоций, в которых отчетливее всего ощущался страх. Сейчас страха как будто не было, но была задавленная тревога, странная растерянность и что-то еще, чего Асир не мог понять.

Он прошел вперед, оставив стражников за воротами. Опустился на низкий диван у стола, уже заставленного блюдами. Вдохнул пряный аромат горячей, жирной, исходящей соком баранины, наперченной, густо посыпанной базиликом и кинзой. Довольно кивнул, заметив свой любимый плов из желтого риса, с барбарисом и зернами граната. Не удержавшись, закинул в рот крохотный пирожок – горячий мясной сок обжег язык, брызнул на нёбо.

Анха, дождавшись, пока он усядется, села напротив.

– Как зовут тебя дома? – спросил Асир. – Близкие?

– Лин.

Внучка Шукри, не достигшая еще возраста первой течки, с поклоном поднесла чашу для омовения рук. Асир окунул пальцы в горячую воду, вытер торопливо поданным полотенцем, и девочка поспешила к Линтариене. Шукри воспитал внучку услужливой и обходительной, надеясь со временем устроить ее судьбу: даже если не попадет в личные анхи повелителя, наверняка найдется для нее сильный кродах из благородных.

– Лин, – повторил Асир, прокатывая имя по языку. – Да, так лучше. Ешь. А потом я хочу узнать, что происходит, потому что нас ждут анхи из трущоб, а это не для слабонервных. Такая стая в состоянии за пять минут вывести из себя даже непрошибаемого клибу. От отчаяния и страха им ничего не стоит перегрызть друг другу горло или выцарапать глаза, это их нормальное состояние. Ты должна быть готова к тому, что увидишь.

Лин вздрогнула, слишком крепко сжала губы – на мгновение. Сказала, внимательно рассматривая изысканно украшенные блюда:

– Я знаю, что такое трущобы. Агент охранки – работа не для слабонервных, повелитель. Я устала и голодна, вот и все.

– Не все, – Асир отпил из бокала, прикрыл глаза, пока душистая, чуть терпкая сладость обволакивала язык. Вино он пил редко, и только здесь, в саду Шукри, оно оживляло память о детстве, в котором было не так уж много хорошего, зато были вот эти поездки с отцом, обычно только вдвоем, даже без охраны. И маленький Асир чувствовал себя здесь свободным от всего и всех – от дворца, воспитателей, соглядатаев.

– Ты спрашивала, чего не должна делать. Я вспомнил еще кое-что. Ты не должна мне врать. Даже не пытайся. – Асир усмехнулся. Родовой дар проявился в нем поздно, гораздо позже, чем хотелось отцу. Но с тех пор никогда не подводил. – Я чую ложь. И чем больше лжи, тем больше у меня поводов принять меры.

– Но я не соврала, – резко, слишком резко сказала Лин. – Устала и голодна – правда. Знаю, что такое трущобы – правда. Где ложь?

– В твоем «вот и все», – очень терпеливо ответил Асир. – Это далеко не все и никак не объясняет того, что с тобой творилось перед встречей с профессором. Решай для начала проблему голода, иначе мне придется тебя кормить. К анхам ты в таком состоянии не пойдешь. Начнешь фонить страхом или жалостью – взбесятся окончательно, там уже и так половина скованы по рукам и ногам, а часть наверняка на дыбе, во избежание срывов.

Лин кивнула и принялась за плов и баранину. Была она и впрямь голодна, хуже того – ее «голодна» было того же свойства, что и «вот и все»: вроде бы и не ложь, но умолчание, ничем от лжи не отличающееся. Голодный человек радуется еде, а она была – изголодавшейся. Она не радовалась, а ела. Старалась не торопиться, но торопилась. Не дегустировала новый вкус, обкатывая его на языке, пробуя нёбом. Не смаковала нежные кусочки жаркого, наслаждаясь букетом приправ. Не сравнивала белый и желтый плов, не оценивала, какое вино лучше оттенит вкус. Просто утоляла голод.

Но истощенной она не выглядела. Так почему?

Асир тоже ел и наблюдал, вопросы могли подождать, хотя спросить хотелось. Не только о голоде вполне благополучной анхи, но и о том, другом мире. Опасное желание, но, как и все опасное, оно притягивало Асира. Он думал об этом и раньше, до того, как принял право наследника и взвалил на себя титул владыки вместе со всей Имхарой. Потом стало не до размышлений о мире, который то ли был, то ли не был, то ли выжил, то ли нет.

Оказалось – выжил и даже ушел в развитии гораздо дальше, чем его собственный. Асир хорошо помнил свои глупые мечты. Однажды он лично откроет путь, а дальше… дальше было многое. Он мечтал о завоеваниях, стремительной разгромной войне, порабощении. Сейчас все это казалось смехотворной глупостью. Детской придурью. Потому что любая всеобщая война могла оказаться такой же гибельной, как та, что привела к Великому Краху, а могла и вовсе не оставить от двух миров ничего. Нет, Асир уже не хотел быть завоевателем, зато хотел узнать больше. О политике и науке, о том, плохо или хорошо живется народу в мире, которого он никогда не увидит. Есть ли там летающие машины, о которых любили разглагольствовать двинутые писаки, какие корабли плавают по морю – под парусами или на топливе. Он хотел узнать, что видит здесь Лин и нравится ли ей то, что она видит. Сравнить и понять, насколько далеко разошлись две половины мира, бывшего когда-то целым.

Сгущались сумерки, пустели блюда, показывали дно стеклянные кувшины с вином. Время текло неторопливо, позволяя забыть о делах и предаться воспоминаниям, мечтам и размышлениям. И тишина была спокойной, ленивой, жаль было нарушать ее разговорами. Лин ела плов, заворачивала в тонкий, полупрозрачный лаваш сочное мясо и с каждым съеденным куском расслаблялась. Тревога и напряжение сменялись сытым довольством. Асир ждал. Отметил, что Лин почти не пьет, но зачем-то делает вид – смачивает губы. Что ей понравились пирожки и не понравился белый плов, хотя взятую порцию доела до последнего рисового зернышка. Что она подставляет ладонь, откусывая от мяса в лаваше, чтобы сок не брызнул на одежду.

Когда Лин, сыто вздохнув, откинулась на спинку дивана, Асир обмыл жирные пальцы, допил вино и спросил:

– Кофе, чай, десерт или фрукты?

Лин с силой растерла лицо ладонями.

– Кофе. Крепкий, сладкий. Иначе засну. Спасибо. Легче стало.

– Мне тоже кофе, как обычно, без десертов. – Внучка Шукри, поклонившись, убежала, и Асир спросил: – Давно не спала?

На этот раз Лин ответила откровенно, не пытаясь умалчивать и вилять:

– Вы же слышали, что тот дебил орал: «неделю найти не могли». Не то чтобы вовсе не спала, но трущобы есть трущобы, не расслабишься. А последние двое суток пришлось пасти… одного, другого… – она помотала головой: – Да, не спала. Там заснешь – можно и не проснуться. А кончилось тем, что кто-то из них тем временем выследил меня. Обидно.

– Понимаю. – На самом деле Асир не слишком хорошо понимал. В первую очередь, как вообще благополучной анхе позволили таскаться по трущобам, выслеживать преступника, не спать ночами, недоедать. Ее запросто могли убить. Она могла подвернуться под руку изголодавшимся кродахам. Кто-то же должен был за ней присматривать? Хотя какой может быть присмотр на ответственном задании? Да, она могла прыгать по отвесным стенам не хуже обезьяны, владела оружием, не выглядела изнеженной и, похоже, привыкла ко всякого рода трудностям. Но она была анхой, такое нельзя просто не принять в расчет. Пора возвращаться во дворец, иначе до второго опознания она может не дотянуть, отключится по пути. Но сначала… – Так ты ответишь на мой вопрос или будешь молчать, как шпион под пытками?

– Какой вопрос? – Лин снова растерла лицо. – А, да. Простите. Я… – она замолчала, пожала плечами, выдохнула резко, совсем как в казармах перед тем, как начать допрос. – Попала сюда и не смогу вернуться, вот и все. Мне кажется, этого достаточно для любого «происходит».

– Достаточно. Но ты чего-то не договариваешь. Ты еще не знала, что пути назад нет, тогда чего настолько сильно испугалась? Я бы решил, что меня, но, во-первых, не было причины, а во-вторых, когда я касаюсь тебя, ты испытываешь что угодно, но не страх.

В саду давно зажгли фонари, лицо Лин под рассеянным желтым светом выглядело осунувшимся, измученным и таким напряженным, будто тут решался даже не вопрос жизни и смерти, а что-то гораздо более важное. А потом она нервно вскинула подбородок, сжимая челюсти. Глаза блестели, и сейчас в них не было страха – только решимость и безысходность.

– Уже знала. Вы говорили, что не разрешите проверить, да я и сама сразу поняла – даже если есть путь, не отпустите, нельзя отпустить. Не дура ведь. Кто отпустил бы? А здесь… Я просто представила, что со мной станет. Чем все кончится. Чем будет занята моя жизнь. В кого я превращусь. Потеряю себя. Это страшно. Очень.

Она говорила все быстрее, рваными, неловкими фразами, даже, кажется, дрожала, и вдруг – мотнула головой, треснула кулаками по столу и замолчала. Опустила голову. Сказала:

– Ненавижу быть слабой. В бездну истерики, я в порядке. Пока еще в полном порядке.

– И в кого же ты превратишься? – Асир подался вперед, почуяв за всей этой сумятицей мыслей и слов настоящую правду – именно она отдавала болью и той самой паникой, которая так удивила в казармах.

– В анху, – зло бросила Лин. – В скулящую течную анху. В ничтожество!

Глава 6

Всю дорогу до дворца Лин молчала. Она и жалела о приступе откровенности, и радовалась, что высказала все прямо: так было легче, чем держать в себе. Чувствовала изучающий взгляд, от которого хотелось сжаться, и прикрывала глаза, отгораживаясь и от этого взгляда, тяжелого и жаркого, и от собственных взбунтовавшихся эмоций. Впереди ждет работа, нужно быть в форме.

Что такое трущобные анхи, Лин знала прекрасно. Лучше, чем хотелось бы. Могла бы и сама такой стать, если бы не социальные программы, в годы ее детства еще работавшие как надо, а не как расщедрится жадная сволочь, пробившаяся в кресло городского головы. Ни достойной работы, ни постоянного кродаха, ни регулярных подавителей – и готово существо, которое человеком назвать можно лишь с большой натяжкой. Не ничтожество вроде светских «львиц», охотниц на статусных кродахов. Страшнее. Рабыня инстинктов, в мозгах у которой остались лишь три базовые потребности, необходимые для выживания: забиться в нору, пожрать и подставиться, когда придет течка.

Но к тому, что увидела, Лин все же готова не была.

Владыка привел ее в нижнюю часть дворца, пришлось долго спускаться по винтовой лестнице в глубокое подземелье. Тут пахло сыростью и не страхом даже, а диким, животным ужасом. У подножья лестницы поджидал Ладуш.

– Как обычно, – сказал он, хотя владыка Асир ни о чем не спрашивал. – Тебе виднее, повелитель, но я бы сказал, там есть, на что посмотреть. Конечно, придется постараться, чтобы привести их в приличный вид, но…

– Течные есть?

– Одна. И еще одна на грани.

Владыка обернулся к Лин, взглянул внимательно, будто прикидывал, можно ли запускать ее в подобное место, не грохнется ли сразу в обморок, не начнет ли кидаться на стены.

– Веди.

Дверь, открытая Ладушем, была тяжелой, щедро окованной металлом, и запиралась намертво. Перед ней стояли навытяжку четверо клиб. А вот за дверью стражи не было. Яркий свет факелов резанул по глазам так, что Лин инстинктивно зажмурилась на несколько мгновений. В ноздри ударил запах, а в уши – звуки, которых она предпочла бы не слышать никогда в жизни: вой, плач, крики, тихие болезненные стоны, надрывный скулеж. Ужас, боль, ярость, отчаяние – ничего больше.

Анх было много. Скрученные по рукам и ногам, они лежали и сидели на земляном полу, слегка засыпанном соломой. А огромный зал оказался пыточной. Лин никогда не видела таких странных приспособлений и даже знать не хотела, как они работают. Дыба тоже была, но пустая, и Лин почувствовала облегчение. Хотя сразу наткнулась взглядом на тощую, почти голую анху, прикованную к чему-то, похожему на верстак. Кожаные ремни надежно удерживали шею, запястья, лодыжки, рот был заткнут, но та все равно билась, хрипела, судорожно выгибалась, закатывая глаза. Бедра глянцево блестели, верстак был залит смазкой. Похоже, течная мучилась уже несколько часов.

Лин медленно выдохнула. Спокойно. Спокойно-спокойно-спокойно. Не пускать в себя чужие эмоции, не добавлять в этот адский котел своих, абстрагироваться. Работа. Она должна убедиться, что здесь нет лиц, знакомых по розыскным листам. Или есть. Хотя, судя по тому, что уже узнала, вряд ли анхи из ее мира выжили бы здесь. Даже трущобные, не говоря уж о городских.

Она шла от тела к телу, все лучше понимая, что этих – может и не узнать. Одно дело, когда лощеный хлыщ или знающий себе цену профессор превращаются в оборванцев, и совсем другое, когда благополучная анха оказывается без единого средства себе помочь. Сумасшествие в таком случае – самый приятный исход. Хотя бы не будешь понимать, кто ты и что с тобой.

Услышала за спиной:

– Повяжи с кем-нибудь из стражи, быстро.

Пока вошедшие по приказу Ладуша клибы освобождали и уносили течную анху, Лин осматривала остальных, а между тем запах повелителя усиливался с каждой секундой, тяжелел, становился ярче и гуще. Владыка реагировал, как и любой кродах на анх в таком количестве. А те реагировали на него. Лин отмечала взгляды, которые приобретали осмысленность, жадные, зовущие. Запах тоже менялся, в нем появилась острая жажда и надежда. Связанные анхи не могли подобраться к владыке ближе, но они пытались – подползти, дотянуться губами до края белоснежной ткани. Они сходили с ума прямо здесь, сейчас. Безобразная похоть висела в воздухе плотной мутной взвесью. Саму Лин все чаще обжигали взгляды, полные ревнивой ненависти.

На нее шипели и скалились, одна полуголая девица с отвисшей грудью и полубезумным взглядом плюнула прицельно, не достала, грязно выругалась и попыталась пнуть связанными ногами. Лин дышала неглубоко, через рот, жалея, что не может заткнуть нос, а лучше – надеть маску. Держала эмоции под контролем, уже зная, что после, когда кончится этот кошмар, придется себя отпустить и пережить позорную, отвратительную истерику. Могла только надеяться, что дотерпит до места, где никто не увидит и не услышит. Ей ведь обещали комнату?

Владыка перешагивал через тела, иногда склонялся, заглядывая в лица. Не прикасался, сдерживаясь. Лин не знала, что именно тот чувствует при взгляде на таких анх, но ни отвращения, ни брезгливости не замечала, лицо было спокойным, и только подрагивающие ноздри выдавали эмоции.

Дойдя до конца зала, Лин остановилась лицом к стене, закрыла глаза. Никого. К счастью или нет, она не увидела здесь ни одного знакомого лица. Теперь можно уйти. Поддаться первому базовому инстинкту – заползти в нору, где никто тебя не достанет. Только сначала взять себя в руки еще раз, последний на сегодня. Нужно доложить о результатах.

– Что, чистенькая, затошнило? – хриплый презрительный голос хлестнул, словно плетью поперек спины. Лин обернулась.

Эта анха смотрела на нее без ревности, но вот злости в ней было – хоть отбавляй. Бледные искусанные губы кривились в ухмылке, в прищуренных пронзительно-зеленых глазах стыла ярость. На щеке алели глубокие борозды, будто кто-то совсем недавно расцарапал. Волосы, наверняка светлые, сейчас выглядели темно-серыми, свалявшимися и безжизненными. Разорванная по вороту широкая рубаха болталась клочьями, обнажая острые ключицы и светлую, в кровоподтеках и грязных разводах кожу.

– Заткнись! – пронзительно пискнула возившаяся рядом с ней совсем молоденькая девчонка, хорошо если успевшая пережить пару течек. Непропорционально большой на маленьком лице рот нервно кривился, тряслись губы. Она зашептала, задыхаясь, боясь привлечь лишнее внимание: – Заткнись, Дикая! Засунь свой поганый язык в жопу! Из-за тебя нас всех тут… Ненавижу!

– Что ты знаешь о ненависти, – Дикая сплюнула. – И, если ты не заметила, мы все уже – «тут». Приплыли и причалили. Или думаешь, если молчать и лизать задницы, то тебя здесь отмоют, откормят и станут на руках носить? Да лучше пусть в расход сразу, с Рыжим хоть договориться можно было.

Что-то она знала или думала о дворце такое, что Рыжий казался меньшим злом? Или настолько ценила свободу и право распоряжаться собой? Лин смотрела молча. В другое время и в другом месте не отказалась бы пообщаться – эта, по крайней мере, отличалась от прочих в лучшую сторону. На человека была похожа, хоть и несло от нее скорой течкой.

– Га-а-адина, какая же ты га-а-адина, – прогнусавила девчонка, срываясь в слезы. – Сдохни, если так прижгло, но других за собой не тащи. Я жить хочу!

Их услышали. Нестройный шум прошел по залу волной, заколыхался под сводом, громче и громче. Но голос Ладуша отчего-то прозвучал отчетливо, перекрывая и нестройные вопли, и вой:

– Тихо всем. – Он подошел ближе, встал рядом с Лин. Сказал Дикой с неодобрением: – Снова чудишь? Не навоевалась? Опять со всей стаей сцепиться хочешь? И много ли в этом пользы и гордости?

Все интереснее и интереснее, отметила Лин: советник владыки рассуждает о гордости в разговоре с анхой. И тут же загнала любопытство вглубь, иначе оно пробило бы слишком тонкое, хрупкое спокойствие. Но уже то, что посреди этого ада кто-то вдруг пробудил не жалость, не отвращение, а любопытство и интерес, казалось чудом. Как будто во всем ужасе и беспросветности слишком длинного дня мелькнула надежда.

– Мне плевать, – Дикая обожгла взглядом, презрительно дернулись губы. – Чего пялишься? Весело? Страшно? Вали отсюда. Жри персики и ноги раздвигай, пока не вышвырнут… Не на что здесь таращиться!

«Не на что», – молча согласилась Лин, на мгновение прикрывая глаза. На самом деле показалось вдруг, что в зеркало посмотрела, кривое, искаженное, но сохраняющее суть. Окажись на месте Дикой сама Лин, связанная и на грани течки, тоже наверняка психовала бы, огрызалась и думала, что лучше уж в расход.

Последняя мысль полыхнула ужасом и сочувствием, и Лин, зажмурившись крепче, сжала кулаки и длинно выдохнула. Нельзя. Не здесь. Никаких эмоций.

– Ну вот, – Ладуш развел руками. – Видишь, владыка, какой тяжелый случай. – Лин только сейчас заметила владыку Асира, тот подошел неслышно и наблюдал за Дикой. – Она тут уже замучила всех. Одну покусала непонятно зачем, второй чуть руку не сломала. Агрессивна не в меру, над словами не думает, а у самой течка не сегодня-завтра.

– Как зовут? – спросил владыка. Мелькнула пугающая мысль, что вот сейчас Дикая ответит ему так же, как говорила до этого, с грубостью и откровенным презрением, и точно не переживет эту ночь, но навстречу подалась вдруг большеротая девчонка. Зачастила, подобострастно и заискивающе:

– Хессой ее зовут, ваша милость. Хесса. А Рыжий Дикой прозвал. Она психованная совсем, бросается на всех, Рыжий ее даже на привязи держал, пока дурь не выбил. Потом вроде потише стала, бегала хорошо, Рыжему нравилось. Но она опасная. Даже Рыжий в постель брать перестал, говорил, порченая, дурная кровь.

– Что⁈ – заорала вдруг Дикая и рванулась из пут, да так, что затрещали веревки. И Лин поверила, что эта может не только покусать, но и горло перегрызть. – Я тебя убью. Убью, тварь! – Девчонка вовремя отшатнулась, затряслась в ужасе, захлебываясь слезами. Ладуш рывком оттащил ее подальше.

– Дикая, значит, – сказал владыка. Та тяжело дышала, сжимала зубы и молчала. Как будто вспышка ярости внезапно лишила ее сил. – Ладуш, проверь ее. Насчет крови и порченой – ложь. Отмой, накорми. И если она в порядке, отправь к верхним. А будет дурить, пусть посидит в карцере, подумает о цепях, – он обернулся к Лин, будто сразу забыв о Дикой. – Никого?

– Я никого не узнала, но не могу ручаться, – честно сказала Лин. Вспышка Дикой ударила, словно по голым нервам. Пока еще держала себя в руках, но под солнечным сплетением уже зарождалась ознобная дрожь, скоро начнет потряхивать, и тогда она точно сорвется. Если владыка сам сейчас не отпустит, придется просить, признаться, что не может здесь больше. Что слишком слаба для такого.

Владыка потянул носом, будто мог в этой какофонии запахов различить единственный, совсем слабый.

– Идем.

Он уходил, не глядя по сторонам, как будто, увидев, что хотел, потерял интерес к этим копошащимся под ногами существам. Лин легко подстроилась под быстрый шаг, вновь, как и в казармах, держалась почти вплотную, прячась от внешнего мира в коконе густого, волнующего и чистого запаха. Ужас отпускал, как будто запах владыки и в самом деле стал щитом, заслонившим от ненависти, жажды и похоти. Но все же, когда двери пыточной закрылись за спиной, Лин не выдержала – всхлипнула.

– Плохо? – спросил Ладуш, шедший следом.

– Тошно, – Лин сжала кулаки, отчего-то сегодня постоянно приходилось раскрываться, признаваться в таком, о чем лучше бы промолчала. А промолчать – не получалось. – Выть хочу.

– Но не у всех на виду, верно? Владыка, мне кажется…

– Да, – отозвался тот. Он уже поднимался по лестнице, и Лин поспешила следом, теперь оказавшись рядом с Ладушем. – Отведи ее в сераль. И скажи Лалии, что отвечает за сохранность этой новенькой головой.

– Она не обрадуется.

– Это должно меня волновать?

– Не должно, но будет, когда она ворвется к тебе посреди совета.

– Так придержи. Займи ее Дикой. Пусть упражняются друг на друге. Одна в воплях, вторая в красноречии.

– Да, это может быть забавно, пока Лалии не наскучит.

Лин вслушивалась, автоматически вычленяя информацию – не потому что так уж интересовали отношения внутри сераля вообще и незнакомая пока Лалия в частности, просто это помогало отвлечься, отодвинуть неизбежную истерику. Работа кончилась. Очень долгий и опасный последний рабочий день в качестве старшего агента управления охраны Красного Утеса. Дома зашла бы сейчас в паб, перебросилась парой слов с добряком Тикеем, выпила пива. Может, сходила бы в тир с ребятами, может, свернула бы к порту, посидела у моря. А здесь…

– Присматривай за ней. – Лин встряхнулась, усилием воли возвращаясь в невеселую реальность. О ком владыка, о ней, или?.. Нет, похоже, о Дикой. – Мне не нужен труп посреди сераля, но не в цепи же на самом деле. И надо решить, с кем повязать, если не больна.

– А ты?

– Мне хватает агрессивных психов вне постели. И от скуки я пока не дохну. Жду тебя, как разберешься со срочным.

Владыка обернулся, когда они поднялись на первый этаж. Посмотрел на Лин. Сказал отрывисто:

– А с тобой мы завтра поговорим. О твоем мире. И о дури в голове.

Говоря откровенно, сейчас Лин совсем не была уверена, что «завтра» наступит.