Текст книги "Воля владыки. У твоих ног (СИ)"

Автор книги: Рия Радовская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 16 страниц)

Она снова взяла Лин за руку и, облизав губы, сказала тихо:

– Владыка Асир любит волосы. А во мне и нет больше ничего. Кому я нужна такая? Мне теперь нечего делать здесь.

Лин покачала головой и сказала то, что давно просилось на язык:

– Волосы не голова, отрастут, – и добавила быстро, пока Сальма не успела надумать каких-нибудь глупостей: – В тебе есть больше. Душа и сердце. Владыка мудр, он видит не только внешнюю красоту.

– Во всех нас есть душа, – с сомнением сказала Сальма. – И в Нариме. Она была у владыки в прошлую течку, тайно напилась эликсира плодородия, представляешь? Что было… Нет, владыка ничего ей не сделал, даже к нижним не отправил, только пригрозил, что отправит, если такое снова случится. И в Махоне… Наверное. Она не была такой раньше. Что с ней станет теперь, Лин?

– Скоро узнаем, – в комнату шагнула Хесса, рубашка на ней была изодрана в клочья, сквозь лохмотья виднелись свежие царапины и голая грудь.

– О, великие предки! – воскликнула Сальма. – Что с тобой?

– Махону твою психованную скручивала, а у нее ногти и ножницы, – дернула плечом Хесса. – Хватит сопли распускать. Радуйся, что она эти ножницы тебе в глаз не воткнула. Вот это была бы жопа.

У Сальмы расширились глаза, она хватанула ртом воздуха и вдруг спрыгнула с кровати.

– Где она? Я хочу понять…

– Да там валяется, – Хесса посторонилась, уступая дорогу. – Клибы стерегут. Иди двинь ей.

– Д-двинуть? – переспросила Сальма, растерянно глядя на Хессу. – Нет, я просто хотела…

Она выскочила наружу, а Хесса с тоской посмотрела на потолок.

– Какие нежные все, аж тошнит.

Словно ответом на ее слова, по ушам ударил вопль, тонкий, пронзительный:

– Нет, нет, не-ет! Не на-адо-о!

– Воля владыки, – отрезал Ладуш. Прозвучало с необычной для него жесткостью.

– Пошли посмотрим, – Лин встала. – В порядке знакомства с местной жизнью. Такого я тут еще не наблюдала. Хочу знать, чем все закончится.

Вышли они вовремя, как раз в тот момент, когда клибы передавали вопящую Махону двум довольным кродахам из городской стражи.

– Красавица, – старший из кродахов ущипнул Махону за щеку. – И громкая, у нас многие громких любят. Благодарствуем, господин Ладуш, что и о нас не забываете.

Они ушли, вместе с ними ушел и Ладуш. Сальма стояла посреди зала, обхватив себя руками, и дрожала. Она была не одна, здесь собрались, кажется, все, и все с одинаковым выражением ужаса на лицах смотрели на закрывшуюся за стражниками дверь.

– И так будет с каждой, – сказала Лалия с жутковатой усмешкой. – С каждой, кто не дружит с головой, цыпочки.

Глава 19

Срок, отведенный Сардару и Фаизу на решение проблемы отрекшихся, подходил к концу. Асир почти не видел их обоих, не дергал, не отвлекал – давал время. Чего ему стоило это вынужденное терпение, знал, пожалуй, только Адамас, да еще Лалия. Выдергивал ее из сераля каждую ночь, но иногда и этого не хватало. Асир занимал себя чем мог. К нему потоком шли просители, от благородных до последних простолюдинов. Судил, миловал, отправлял в тюрьму и казнил, провел несколько спонтанных встреч с послами, принял представителей торговых гильдий, уже несколько месяцев ожидавших его благосклонности и внимания за городскими стенами.

Ваган дневал и ночевал во дворце: стражи сюда пришлось набить в последние дни столько, сколько не было даже в смутные времена, когда престол владыки Имхары пустовал, а юный Асир пытался не подпустить к столице тех, кто жаждал выцарапать у него из рук и власть, и страну. Ладуш умудрялся одной рукой подписывать устроившие Асира договоры с торговцами, другой – рассылать приглашения на грядущую ярмарку для знати и при этом расселять гостей и послов во дворце и столице, присматривать за сералем, в котором творилась какая-то ерунда то со скандалами, то с отстриганием волос, и заниматься закупками и организацией будущего праздника. День основания Им-Рока всегда отмечали широко, и Асир не собирался изменять привычкам. К тому же вся эта суета отвлекала его от главного.

Самая роскошная и длинная ярмарка года открывалась сегодня, и Асир по традиции собирался стать первым посетителем. Ради такого случая Ваган выгреб из казарм всех, кто был – очистили подступы к городу, расселили на время по ближайшим предместьям тех, кто сбежал из съеденных песками деревень, бедняков и искателей лучшей жизни.

И даже вопрос, кого взять с собой, не стоял, поэтому Асир вызвал к себе Лин сразу после завтрака.

Не заметить, что творится с пришлой анхой в его присутствии, было сложно. И даже не благодаря запаху, который в последнее время чувствовался отчетливо, слабее, чем у других анх, но гораздо ощутимее, чем в самом начале их знакомства. Просто Лин реагировала на него всей собой. Движения становились скованными и скупыми, будто она боялась невзначай то ли выдать себя, то ли лишний раз коснуться. Во взглядах читался не просто интерес, а пробуждающаяся тяга. Тело наливалось жаром и красками, тянулось к нему, чем сильно нервировало саму Лин.

Асир знал, что может надавить и не получит отказа, знал, но не собирался действовать, потому что хотелось – другого. Осознанного и принятого желания, нормальных реакций настоящей анхи на настоящего кродаха. Хотелось дать ей первую настоящую близость, первую полноценную вязку, когда придет время. А пока – осторожно ходить по краю, вызывая то на откровенность, то на смущение, понемногу подталкивать к пониманию происходящего. И наблюдать.

У него еще не было анх, не подготовленных к своей роли. Даже юные, девственные попадали в его руки готовыми – знали, что их ждет, хотели быть ближе, зачать и родить от владыки или просто жить рядом в ожидании своего кродаха. Они могли бояться, могли ревновать или завидовать, но они были анхами, даже самые сильные и непокорные, и понимали, что это значит. Лин пока не понимала. И Асир собирался показать ей все. Он не знал, была ли она влюблена когда-нибудь, но казалось, что нет, и неосознанное движение навстречу стоило поддержать. Приручить, вырастить из неопытного, неуклюжего детеныша анкара – настоящую роскошную самку, зверя, а из зарождающегося желания – полноценную жажду близости.

Лин с Исхири подходили друг другу и будто оба росли, сбрасывая тонкую молодую шерсть и детскую глупость. Асир часто видел их вместе. Он не входил в загон, сдерживал собственный запах и эмоции, но смотреть на двоих, резвящихся на траве, словно не зверь и человек, а два щенка, было приятно и забавно. Забавным было и вгонять Лин в краску. Взрослая, собранная, даже дерзкая иногда, она пунцовела сильнее стыдливой девчонки в первую вязку. «И как она допрашивала подозреваемых с таким-то отзывчивым лицом?» – думал иногда Асир и не находил ответа.

– Я хочу показать тебе лучшую ярмарку Ишвасы, – сказал он, когда Лин вопросительно взглянула на него от дверей. – Верхом ездить умеешь?

– Только за рулем, – та виновато развела руками. – О чем вы, владыка. Я лошадь впервые в жизни из вашего паланкина увидела.

– Я так и думал. Значит, поедешь со мной в седле. По древнему обычаю, – Асир усмехнулся: в древности так увозили похищенных анх, и, судя по залившему Лин ото лба до шеи румянцу, она поняла, о каком обычае речь. Но спорить не стала. Только сказала:

– Опять тапки потеряю.

– Потеряешь – не жалуйся, босиком гулять будешь. Или купим тебе чоботы, к шароварам пойдут.

Лин рассмеялась и уже привычно пошла рядом, чуть дальше, чем принято для хорошей анхи, но достаточно близко, чтобы отчетливо ощущать все оттенки ее переживаний. Смущение, интерес, легкое опасение и столь же легкое сожаление… о чем, хотелось бы знать.

Заседланный Аравак уже ждал у выхода. Асир, отпустив стражу, подхватил Лин на руки, усаживая боком на лошадиную спину. Ничего лишнего – одно движение, но Лин вцепилась в поводья так, что Аравак удивленно поднял морду. Был он вышколенным, хорошим конем, но с диким норовом, который иногда прорывался. Асир похлопал его по крупу, успокаивая, и вскочил в седло, сунул ноги в стремена, невольно втянул запах отливающих под солнцем яркой рыжиной волос и выпутал поводья у Лин из рук.

– За меня держись, не за него. По городу быстро не поскачешь, так что слететь на булыжники тебе не грозит.

Лин тихо выдохнула и обхватила обеими руками за пояс – крепко, по-настоящему, прижавшись всем телом. Будто и впрямь могла свалиться на булыжник и боялась этого – в запахе и в самом деле усилился страх, но, кроме страха, он чуял что-то еще, почти неуловимое, но возбуждающее. Привычное доверие анх пахло иначе, в нем не было ничего особенного. Но Лин не родилась с этим доверием, не воспитывалась с ним. Она доверять училась. Не просила защиты, но неосознанно искала ее, не верила всем подряд кродахам, но начинала доверять Асиру. Ничего внезапного, она поверила с самого первого дня, но с тех пор эта вера укоренилась и окрепла, и сейчас ее можно было уже не угадывать, а чуять, вбирая в себя с каждым вдохом.

Им-Рок, только недавно проснувшийся, оживал на глазах. Асир выбирал центральные улицы, расчетливо показывая лучшее, то, что нравилось самому, к чему привык с детства. Белые улицы, насыщенно-зеленые рощи, устремившиеся к небу струи фонтанов и башни с острыми шпилями. Столица Имхары – белая капля в море песков, оазис в пустыне. В стране, где каждый глоток воды – ценность, любое дерево – счастье. Любой фонтан – чудо. Глубинные источники, бившие в пещерах под столицей, поили дворец и центр города. Для окраин, садов, пастбищ и деревень воду везли отовсюду. Бесконечные караваны, не с шелками и костью, не с металлом и продуктами, а с водой втекали в городские ворота, сколько Асир себя помнил.

Огромные подземные резервуары, толстые пласты льда из снежного Азрая, которые каким-то чудом переживали путешествие по пустыне, пропущенная через фильтры, очищенная от соли морская вода Баринтара, родниковая, обладающая живительной силой вода Харитии и Нилата – Имхару поила вся Ишваса, а Имхара делилась тем, что имела.

Асир въехал в тенистую узкую улицу, ответил кивком на низкий поклон анхи, что развешивала белье в крошечном дворике, сказал негромко:

– Им-Рок, белый бриллиант пустыни, сюда стекается народ со всей Ишвасы, те, кто переживает дорогу через пески. Почему-то им кажется, что солнце способно не только выжигать, но и кормить, и давать надежду.

– Разве не так? – серьезно спросила Лин. – Да, надежда в сердцах и в душах, но ей нужен зримый символ.

– Красный лепесток, съеденный солнцем, не слишком похож на символ надежды. Им надо идти в Харитию, Азрай или Шитанар, но почему-то их тянет сюда.

– Как раз поэтому! Вы провели здесь всю жизнь и не понимаете⁈ – Лин распалилась не на шутку, даже бояться забыла. – Легко верить в лучшее, когда все хорошо. Легко верить в доброе солнце там, где оно не сжигает, а только греет. Но надежда – она вопреки. Всегда. Когда плохо, страшно, невыносимо. Когда не знаешь, что с тобой станет завтра. Только тогда надежда становится якорем и спасением, а вера в лучшее дает силы бороться.

– Ты говоришь о сильных духом, о тех, кто не ищет легкой жизни. О Сардаре, например, – Асир улыбнулся. – Он родом из Шитанара. Сын митхуны бывшего владыки, прижитый со стражником. Рос в трущобах, взрослел в пути.

– Сын митхуны – в трущобах? Почему⁈

– Владыка взбесился, не простил измены, казнил и митхуну, и стражника, младенца успела унести клиба из слуг.

История эта до сих пор дурно пахла. Митхуна, без пяти минут жена, и отсутствующий во дворце во время ее течки владыка Газир. Казалось бы – что ей оставалось делать? Ждать и сойти с ума? Газир, видимо, считал, что да. Он, насколько знал Асир по рассказам, никогда не отличался ни выдержкой, ни дальновидностью. Потому и умер на пиках взбунтовавшейся в конце концов стражи. А Шитанар с тех пор так и лихорадит – от одного наследника к другому, от мятежа бедняков до бунта торговцев.

– А то владыка убил бы и ребенка? – Лин полыхнула гневом.

– Выродка изменницы? Конечно.

– Видимо, остается радоваться, что он позволил митхуне родить.

– Это было наказанием. Медленной агонией. Все девять месяцев – в темнице, после лучших дворцовых покоев. Она знала, чем все закончится. Владыка собирался убить младенца у нее на глазах. А труп стражника, спасшего Азгуль от безумия, гнил в тюремном дворе, под ее окном.

– Тот владыка сам безумен, – процедила Лин. – С кродахами случается. У нас таких… – и замолчала, резко, будто спохватившись. Не страх – Асир втянул запах – злость, тоска и, пожалуй, недовольство тем, что сказала лишнее.

– Со всеми случается, только не все позволяют такому случиться. И опять же мы возвращаемся к вопросу о тех, кто может владеть собой и не боится испытаний. Сардар выжил, вырос, выбрался из трущоб, прошел и Шитанар, и Нилат, дошел до Имхары и до меня. Но таких мало, их всегда не хватает.

– Таких много, – убежденно возразила Лин. – Может, их мало рядом с теми, кто правит, – не знаю, не буду спорить. Наверное.

Она снова замолчала слишком резко, запах вспыхнул тревогой и тоской. Что-то задело ее, отметил Асир. То ли история митхуны Азгуль, то ли весь разговор о сильных и слабых.

Они выехали к городским воротам. И пока стражники, кланяясь и приветствуя, распахивали тяжелые створки, Асир положил ладонь Лин на спину, провел по ней, без нажима, без намека на ласку, просто поддержка, почти дружеский жест.

– А ты бы пошла через пустыню за надеждой?

Лин вскинула голову, солнце отразилось в ярких глазах, помешало понять плеснувшее в них чувство. Горечь?

– Раньше – нет. Я не настолько глупа и давно не верю в сказки. Но здесь… Не знаю. – Она помолчала, кусая губы. – Может быть. Не знаю!

– Разве сила духа – это глупость? – спросил Асир, внимательно глядя на нее. – Разве отчаянные, готовые рискнуть всем ради призрачного шанса – дураки? Наше солнце жестоко, оно не щадит, но под ним видно все, и неприглядное, и достойное. Держись!

Он тронул поводья, и Аравак, всхрапнув, рванулся вперед. Лин почти неслышно вскрикнула и вцепилась в пояс, прижалась к груди так, что сквозь слои одежды отчетливо слышалось заполошное биение сердца. Скакать здесь было недолго, но, когда Асир осадил жеребца у ворот ярмарки, Лин почти задыхалась. Вскинула побелевшее лицо, выдохнула зло:

– Лучше бы я следом бежала!

– Если так хочешь, обратно побежишь, – Асир отцепил от себя ее руки, придержал на несколько мгновений, глядя в прищуренные злые глаза, и спрыгнул на землю. Хотел ссадить Лин, но та слетела вниз сама. Кажется, в самом деле не собиралась больше и близко подходить к лошади. И это анха, бестрепетно гладившая Адамаса!

К ним уже спешили распорядители ярмарки, кланялись, подносили приветственную чашу. Асир взял, отпил половину – вода была свежей и холодной настолько, что ломило зубы, – передал Лин, подсказав:

– До дна.

Та пила медленно, не отрываясь, по лицу разливалось блаженство. Асир весело переглянулся со старшим распорядителем: хороший знак, добрая примета. А за забором, углядев первых, почетных гостей, купцы смахивали с товаров нанесенный ветром рыжий песок, охорашивали прилавки и охорашивались сами, волнуясь. У ворот по традиции располагались лоточники с водой и шербетом, пирожками, пастилой, орехами в меду – всем, что можно предложить гуляющим горожанам. Чуть дальше занимали тенистый участок под старыми карагачами торговцы цветами и фруктами, а еще дальше расходились лучами настоящие улицы – с оружием и драгоценными украшениями, всевозможными тканями, коврами, расшитыми поясами и воздушным кружевом, пряностями и благовониями, заговоренными амулетами и детскими игрушками, седлами и сбруей, посудой, пшеном и рисом, чаем и кофе, изысканными винами. С товарами повседневными или нужными раз в жизни по случаю. А за этими почти бесконечными рядами блеяли в просторных загонах овцы и ржали кони. И везде, на каждом свободном клочке земли, готовились зазывать народ фокусники и предсказатели, ждали своего часа певцы и танцовщицы, томился жирный плов в огромных котлах и настаивался душистый чай. Не то что дня, дюжины дней не хватило бы, чтобы обойти ярмарку вдоль и поперек, осмотреть весь товар, перепробовать все угощение.

– Что хочешь посмотреть? – спросил Асир, щурясь на солнце. Лалия обычно сразу уходила в сторону оружия, тканей и благовоний, другие жались к лоткам со сладостями и украшениями, интересно было, что выберет Лин.

Та посмотрела удивленно:

– Я же не знаю, что здесь есть.

– Все.

– Так уж и все?

– Все, что имеет какую-нибудь ценность в этом мире. Кроме зверей. Только лошади и домашний скот.

– Лучше анкары, чем лошади, – буркнула себе под нос Лин. Задумалась, рассеянно оглядывая бесконечное поле, уставленное яркими шатрами. И вдруг спросила: – Вашим анхам разрешено иметь оружие?

Вопрос не удивил, подспудно чего-то такого он и ожидал, хотя посмотреть, как Лин выбирает ткани, одежду, кожу или, учитывая ее острую нелюбовь к шлепанцам, те же сапоги – тоже не отказался бы.

– Нет, – сказал Асир. – Далеко не все умеют с ним обращаться, а оружие в неумелых руках опаснее, чем саблезуб посреди толпы горожан. Но не бывает запретов без исключений. В сераль не пронесешь, но Ладуш или Лалия покажут, где его можно оставить. Идем.

Глава 20

Было бы абсурдно искать в этом мире армейские или хотя бы полицейские скорострельники, но посмотреть на здешнее оружие Лин хотела. Только посмотреть – с саблей или пикой, с какими ходит дворцовая и городская стража, она будет опасна прежде всего для собственных рук и ног! И ясно, что в сераль с оружием хода нет, иначе ревнивые твари вроде Махоны наделали бы дел пострашней, чем откромсанные волосы.

Оружейный ряд начинался почти сразу от ворот и тянулся вдаль, льдисто сверкая остро заточенной сталью клинков, подмигивая драгоценными камнями с ножен и рукоятей, шелково переливаясь полированным деревом ухватистых длинных пик и алебард. Мимо древкового Лин проходила, не останавливаясь, у лотков с мечами задерживалась из чистого любопытства. Разглядывала кривые сабли, изящно изогнутые восточные катаны, прямые короткие мечи севера. Выслушивала объяснения и восхваления торговцев, любовалась вязью узоров на булате и мрачным лаконичным совершенством вороненых клинков.

Владыка Асир шел рядом, благосклонно кивал торговцам, пробовал остроту лезвий. Он задержался в шатре сухонького, сморщенного, обожженного солнцем до шоколадной черноты старика. Тот бережно развернул несколько слоев кожи, доставая простой деревянный ларец. С глубоким поклоном протянул владыке.

– Старый Килим не забыл вашего желания, повелитель.

Асир отщелкнул запоры и откинул крышку. На алом бархате лежали они. Нет, это нисколько не напоминало скорострельники, которые использовали в мире Лин, слишком длинные стволы, слишком много драгоценных металлов. Стволы оплетал гибкий выпуклый узор из черненого серебра, рукоять темного дерева матово поблескивала костяными вставками. Асир вынул один из двух, прикинул вес и обнял рукоять ладонью. Медленно, ласково, почти непристойным и оттого завораживающим движением обвел пальцем спусковой крючок и усмехнулся.

– В деле так же хороши, как на вид, а, Килим?

– Вы знаете меня, повелитель. Я не продаю дурного товара. Пусть покарают меня небеса и бездна, если этот красавец одним зарядом не разнесет голову зверогрызу.

– Что думаешь? – спросил Асир, посмотрев на Лин.

– Разнести голову? – она не сдержала изумления. – Чем он стреляет?

– Порох и пули. Один выстрел, одно нажатие пальца, одно верное попадание в цель, и нет ни честного боя, ни славы, только смерть. Я возьму их, Килим. Этим игрушкам самое место в моей коллекции.

«Ни честного боя, ни славы», – повторила про себя Лин. Такие скорострельники пришлись бы по вкусу многим в родном мире, но, вот странность, до использования пороха в ручном оружии там не додумались. К лучшему, наверное. Лин обвела взглядом товар Килима, отчего-то подумав, что здесь могут оказаться и модели, сделанные под дротики. Но ничего даже отдаленно похожего на скорострельники старик не продавал – или же не выставлял на общее обозрение. Покупателей ждали богато изукрашенные парадные сабли и короткие кривые кинжалы, из тех, у которых ножны стоят куда дороже клинка, закладки для книг с выкидным тонким лезвием, остро заточенные драгоценные шпильки – дорогие и коварные смертоносные безделицы.

– Владыка, – тихо окликнула Лин, – есть здесь столь же искусный мастер, у которого можно посмотреть ножи?

– Конечно, и не один, – Асир, оставив довольному торговцу увесистый мешок монет, снова вывел ее на улицу. На ярмарке появились посетители, пока немного и, кажется, в основном из знатных, но внимание торговцев слегка рассеялось, и Лин перестала ощущать, что все без исключения взгляды прикованы к ней. Зато острее чувствовала взгляд владыки – того заинтересовала прямая просьба, а может, ее выбор. Совсем некстати Лин подумала, что давно нужно было попросить обратно собственные ножи – сотни раз испробованные в деле, привычные, надежные. И дротики, хоть их и оставалось совсем немного.

Шатер торговца ножами был вытянут в длину, почти как тир. И, как в тире, в дальнем его конце на деревянном щите белели мишени – контуры анкара, зверогрыза, пса, орла, утки.

– Метательные? – не удержалась Лин.

– О да, самые разные, – молодой, едва ли старше нее продавец расплылся в широкой, почти любовной улыбке. – Все, что только может лететь в цель, кроме разве что обычной вилки. Госпожа желает испробовать?

– Да, желает, – сказал владыка и, скрестив руки на груди, встал у выхода. – А я желаю посмотреть.

– И дротики? – спросила Лин отчего-то шепотом.

– Дротики, сюрикены, чакры, шпильки, ножи метательные и боевые, пусть госпожа лишь скажет, что ей по руке и по нраву.

Шпильки и неизвестные чакры и сюрикены Лин пробовать отказалась, а вот в ножи закопалась надолго, выбирая удобные рукояти и привычный вес, проверяя баланс и заточку. Это было приятно. Как будто она не в палатке ярмарочного торговца, а в родном тире в охранке, впереди свободный вечер и на кону ящик пива. Дротики оказались длиннее и тяжелей привычных, но Лин решила, что так даже интересней. Повертела в пальцах, привыкая, взмахнула рукой. С тяжелым гудением вспоров воздух, первый дротик воткнулся на пару пальцев ниже намеченной цели. Лин кивнула, внимательно осмотрела мишени, запоминая, и повернулась к владыке.

– Вы говорите, куда целить, я кидаю.

– Хвост анкара, – сказал Асир. Дротик отправился в полет раньше, чем на губах замерло последнее «а», вонзился в дерево с глухим звуком. Лин выжидающе прищурилась, в глазах владыки вспыхнул интерес.

Дальше команды следовали одна за другой, Лин только успевала выхватить следующий дротик, развернуться немного, если заказанная мишень того требовала, или, интереса ради, сменить руку. С левой получалось плохо – отвыкла, давно не тренировалась. Отмечала загустевший от запаха металла воздух, медленно ползущие вверх брови торговца, стоявшего рядом с тяжелым ящиком, и удовлетворение, глубокое, всеобъемлющее – собственное, которое странным образом сливалось с удовлетворением владыки.

Закончила ножами. Они всегда слушались хуже, а тут еще и руки устали. Первый из десятка ушел вбок, а последний упал, едва воткнувшись. Но все же, обернувшись и осмотрев мишени, Лин не удержалась от довольной улыбки.

– Скучала, – сказал подошедший Асир, не спрашивая, а утверждая. Положил ладонь ей на голову и взъерошил волосы. – Возьмешь что-нибудь?

– Владыка, – заговорил торговец, – если мне будет позволено, я хотел бы подарить госпоже любой набор по ее выбору, в знак восхищения мастерством и уважения к вам.

– Не разоришься с такими подарками? Хорошо, я позволяю.

– Спасибо, – Лин перевела дух, размяла пальцы, повторила снова, не зная, как еще выразить свои чувства: – Спасибо! Я… я взяла бы такой же, как тот, что сейчас испробовала.

Торговец понятливо кивнул.

– Все будет доставлено во дворец не позже, чем к обеду, владыка. И, если вы не возражаете, госпожа, я добавлю кое-что от себя. Несколько отличных сюрикенов от лучших мастеров Нилата, прекрасная новинка для тех, кто разбирается.

– Я не разбираюсь, – призналась Лин, – но попробую разобраться. Спасибо! – Она была сейчас, наверное, как ребенок, которому накупили самых вкусных и любимых сладостей – счастлива, и полна предвкушения, и благодарна до одури. И даже то, что пальцы владыки до сих пор перебирали ее волосы, отозвалось вдруг приятным теплом в груди.

– Куда теперь? – спросил Асир.

– На ваш вкус, владыка. Я уже получила прекрасный подарок. Просто покажите то, что хотите сами.

Оружейные шатры сменились яркими палатками тканей, в нос забивался запах кожи, в глазах слепило от блестящих шелков, атласа, матового нежного бархата, щекотали руки меха, рыжие, черные, белоснежные. Владыка пробовал орехи в меду, и у Лин слипались губы от душистой сладости, брызгали свежим, кисловатым соком на язык незнакомые плоды, щекотало небо горьковатое пряное пиво. Фокусник из открытого разноцветного шатра протянул ей крупного белого голубя. Голубь, захлопав крыльями, вдруг исчез, а из рук посыпались блестящие монеты.

Благообразный седобородый старик протягивал владыке миску с пловом, и владыка брал его щепотью, слизывал с пальцев, подбирая языком налипшие зерна, у него смеялись глаза, он смотрел на Лин, не отрываясь. Показывал на примере, и Лин ела так же, руками, омыв пальцы в чаше с теплой водой, – нельзя обижать отказом того, кто делится с тобой пищей.

Ярмарка слепила глаза и кружила голову, от нее вело, как от крепкой браги. Лин с удовольствием рассматривала, щупала и пробовала все то, что хотел показать ей владыка, смеялась с ним вместе, благодарила угощавших торговцев. Ноги начинали заплетаться – не от долгой ходьбы, дома и дольше бегать приходилось, а от выпитого, от сытого желудка, от слишком ярких впечатлений. Владыка заметил и повел к выходу, туда, где в распахнутые ворота под охраной стражи уже вливалась толпа горожан.

– Ну что, побежишь до дворца?

Он дразнил, но Лин честно задумалась. Отбивать задницу о спину высоченного жеребца, который несется галопом, только песок из-под копыт, не хотелось. Бежать – она бы смогла, собралась бы, взяла себя в руки и добежала, никуда бы не делась, но сейчас был не тот момент, чтобы доказывать что-то себе и тем более владыке. А еще – Лин могла в этом признаться, хотя не осмелилась бы произнести вслух – тело хотело прикосновений, хотело прижиматься к этому большому, вкусно пахнущему кродаху, ощущать его руки, купаться в его запахе. Поездка верхом давала возможность получить все это – вполне законно и невинно.

– Устала, – обошлась полуправдой Лин. – Обещаю держаться крепко и не упасть под копыта.

– Я не дам тебе упасть.

Конь владыки дожидался у коновязи, под охраной, стоял смирно, только косил в сторону Лин темным глазом, будто знал, что та думает и о нем, и обо всех лошадях вместе взятых. На них оглядывались горожане, кланялись кродахи, с жадным интересом поглядывали на Лин, анхи засматривались на владыку, на себе Лин тоже ощущала их внимание, острое, завистливо-восторженное.

На этот раз Асир вскочил в седло первым, перегнулся, протягивая руки, и Лин шагнула в них, почувствовала крепкую хватку ладоней, рывок и сразу тепло разогретого солнцем седла и пряный запах лошадиного пота, тут же перебившийся другим запахом, густым и сладким. Несущим не спокойствие и не возбуждение, а… нечто среднее. Интерес и внимание, удовольствие быть рядом и обещание чего-то большего. Лин обняла владыку за пояс, как по пути на ярмарку, но ощущения оказались другими. Более личными, почти интимными. Приятными. И сердце билось чаще не от страха при виде того, как быстро несется под копытами земля, а от радости, предвкушения и желания.

В городе конь снова пошел шагом. Лин не дергало и не подбрасывало, только плавно качало.

– Понравилось? – спросил Асир. – Ярмарка в честь дня основания Им-Рока – самая крупная за год. В это время здесь можно встретить торговцев со всей Ишвасы.

– Очень понравилось, – Лин подняла голову, встретила его взгляд и крепче сжала руки – на мгновение закружилась голова. – Очень, – повторила она.

– Твои ножи будут у Ладуша, – сказал владыка, когда подъехали ко дворцу. – Поговори с ним, пусть выделит тебе время и место для тренировок. – И добавил, подхватывая Лин, не успевшую спрыгнуть с коня первой, и опуская на землю: – Мне тоже понравилось. И то, что я видел, и то, что чую.

Подбежал клиба из стражи с каким-то срочным докладом, и Лин, подавив вздох, пошла в сераль. Хотелось остаться с владыкой еще хоть ненадолго, просто побыть рядом. «И так почти весь день…» – укорила себя, открывая дверь, и замерла, не додумав.

В серале снова было шумно и нервно. Носились во всех направлениях анхи, кто наряженный и завитый, кто – только подбирая наряд или требуя мастера для укладки волос. Громко жаловалась на недомогание и слишком бледный цвет лица Нарима, тихо, но выразительно страдала перед зеркалом Сальма, Гания визгливо требовала у Ладуша, тоже принаряженного до полной пестроты в глазах, какой-то другой оттенок накидки…

Хесса подпирала стену с таким выражением лица, словно у нее болели все зубы сразу.

– Чего это они? – тихо спросила Лин. – И почему ты еще не сбежала?

– Тебя жду. Где носит только, я уже весь сераль облазила трижды. За городом ярмарка открылась. Эти взбесились, как только Ладуш сказал, что поведет всех, кто хочет. Я идти с ними не хочу, но сидеть в этой клетке безвылазно тоже задолбалась. Да и не была ни разу на ярмарке. – Она скривилась, будто сразу пожалела о своих словах и резко закончила: – Ты со мной или нет?

– Извини, – Лин вздохнула. – На ногах не стою, второго раза не выдержу. Но там здорово, правда. Сходи.

Хесса нахмурилась, открыла рот, собираясь что-то спросить, но ее опередила оказавшаяся рядом Лалия.

– Ну и как? Понравилось гулять с владыкой? Непередаваемые ощущения, верно? – она не ждала ответа, прошла мимо и скрылась за дверью в купальни. И говорила негромко, в своей привычной, мягко-певучей манере, но, кажется, все, кто был в зале, услышали. К Лин обернулись как по команде. Наверное, почти так же чувствовала себя Сальма, вернувшись после ночи с владыкой, хотя нет, Лин было хуже, гораздо хуже, потому что она, в отличие от Сальмы, не хотела… даже не собиралась ничего рассказывать.

– Серьезно? – звонко спросила Гания, глядя на Лин так, будто увидела ее впервые в жизни. – Ты открывала ярмарку с владыкой? Ты⁈

– В таком виде? – воскликнула Нарима, впиваясь в Лин яростным взглядом. – Да нет, не может быть.

По залу пронесся шепот.

– Ну хватит! – прикрикнул вдруг Ладуш. – Я не намерен ждать вас до вечера. Кто не будет готов через полчаса, останется здесь и никакой ярмарки не увидит, как своих ушей. Ни сегодня, ни через неделю.