Текст книги "Воля владыки. У твоих ног (СИ)"

Автор книги: Рия Радовская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц)

«Отличная длина, – мысленно огрызнулась Лин, – ни одна мразь за патлы не ухватит». Но спорить не стала. Тем более что укрывший голову узорный синий платок ниспадал на грудь, хоть немного решая проблему прозрачной рубашки. Ладуш надел поверх ткани плотно охвативший голову обруч из белого металла, украшенного сверкающими прозрачными камнями, слишком дорогой на вид, Лин даже не по себе стало. Объяснил:

– Если не нравится, можно будет закреплять шпильками, когда волосы хоть немного отрастут. Пока же – только так. Обувайся и пойдем, владыка не любит ждать.

На полу возле лавки стояли синие же… тапочки? Без задников и с загнутыми носами, тряпичные, изукрашенные камнями. Не обувь, а… ювелирка! Хотя тапочки из ювелирного салона точно меньшее зло, чем ничего не скрывающие штаны и рубашка.

– Ужасно! – вырвалось словно само, помимо ее воли.

– Не вижу ничего ужасного, кроме цвета. Но сейчас на это нет времени.

Лин прерывисто вздохнула, сунула ноги в тапочки и выдавила через силу:

– Пойдемте.

Глава 3

– Я его убью! – Дар метался по залу совещаний, как дикий анкар по клетке, разве что зубами не щелкал, но был близок к тому.

– Если он укрывал иномирцев, ты его не просто убьешь, – Асир, чувствуя подступающую к горлу злость, старался не повышать голос: начнешь орать, поддашься гневу, и остановиться будет сложно, а сейчас ему нужна ясная и холодная голова. – Ты будешь убивать его так медленно и так страшно, что в Им-Роке не останется ни одной шавки, которая не вспоминала бы об этом с содроганием.

– Да!

– Я надеюсь, никто не ушел?

– Не успели. Повязали всех. Они в казармах под охраной. Шайка Рыжего, до самой мелкой паскуды, сидит в шахте. Ваган ручался головой за сохранность каждого. Остальных разместили в строевой. Набилось их туда, конечно, – Дар скривился, – вонь такая, что дышать нечем. Ты сам поедешь или мне допросить?

– Сам. Мне нужен двухместный выезд. Возьму с собой эту анху. Ты – в сопровождении. Много нелегалов нашли?

– Выше неба!

– Давно не было показательной чистки, это твоя вина.

– Знаю. Но и ты знаешь, сколько их стекается сюда в поисках лучшей жизни. Мы не можем казнить всех подряд.

– И впускать в город всех подряд тоже не можем.

– И не впускаем! Ты видел, что творится за воротами.

Асир пожал плечами.

– То же, что и обычно. Постоят-постоят и расползутся по окрестностям. Разберись с этим, смени охрану на воротах, они, похоже, слишком много на себя взяли.

– Уже, – коротко ответил Дар. – Проведем дознание, те, кто забыл правила, отправятся прямиком на плаху.

– Где анхи?

– Дожидаются тебя в пыточной. Напуганы до истерики. Их не так уж много, но я толком не рассматривал.

– Ладно. Сейчас о другом. Сначала разберемся с казармами, потом с анхами, а потом я расскажу вам кое-что. Тебе и Ладушу.

– О другом мире? – у Дара дернулась щека. Он поверил, разумеется, но думать об этом не хотел. Да и кто бы захотел?

– Да.

Ладуш, легок на помине, вплыл в зал с обычным своим безмятежным видом. Асир прищурился: братца он знал как облупленного и прекрасно отличал истинное его спокойствие от напускного. Сейчас Ладуш был встревожен, изумлен и, пожалуй, пребывал на грани одного из своих приступов жалости. Пришлая анха его сильно чем-то задела, и чуть позже Асир собирался узнать, чем именно.

Сама анха брела следом за Ладушем, опустив взгляд, и выглядела совершенно убитой. А в саду вела себя бодро. Значит, что-то произошло в эти полчаса. Или просто до нее наконец дошло, что случилось. Провалиться в другой мир – это стало бы потрясением для любого, а уж для анхи, пусть и странной, с дурацким документом и званием, могло оказаться и вовсе непереносимо.

– Ничего себе, – сказал впечатленный Дар, даже психовать забыл. – Ладуш, во что ты ее вырядил? Нет, это, конечно, лучше, чем было, но…

– Ни слова о Лалии, – предупредил Асир, стараясь не ухмыляться. Это было действительно забавно. Синий цвет анхе не просто не шел, он ее убивал. Русые, в легкую рыжину волосы, светлая, с едва заметным загаром кожа, яркие карие глаза, в которых на солнце зажигались золотистые крапинки, все это в синем, да еще и под платком казалось блеклым и мертвым. Но сейчас было не до того. В конце концов, в казармы он собирался не затем, чтобы демонстрировать новую наложницу. А придраться, по большому счету, было не к чему.

– Мне дали полчаса, – развел руками Ладуш. – Надеюсь, я не сильно травмировал твой вкус, Дар. Владыка?

– Годится. Проверил?

– Я смогу разместить ее среди остальных.

– Хорошо. Тебе есть что сказать мне?

– О да. Но это не срочно.

– Тогда едем. Ладуш, подготовь ей комнату.

Дар несся впереди, на ходу отдавая приказы. Асир шел следом, поглядывая на семенящую рядом анху. Та на каждом шагу пыталась выпасть из обуви, не раскрывала рта и все так же смотрела под ноги. Разительная перемена казалась странной. Будто вместе с прежней одеждой она утратила и былое спокойствие, и уверенность, которая так забавно смотрелась в тайном саду.

Закрытый паланкин ждал у дверей. Асир кивнул:

– Забирайся, – и подхватил под локоть: подсадить.

Анха резко дернулась в сторону, вскидывая руку. Замерла, не закончив движения, выругалась злым шепотом, выдохнула и сказала спокойно:

– Прошу прощения, владыка. Я не привыкла к неожиданным прикосновениям и могу воспринимать их как угрозу. Умоляю вас, не провоцируйте меня на защиту. Не хотелось бы случайно схлопотать обвинение в покушении. А сюда я легко влезу и без посторонней помощи.

И влезла, даже впрыгнула, вот только тапки все же потеряла.

Асир смотрел на синие шлепанцы, валявшиеся на алой ковровой дорожке, на застывшего с отвисшей челюстью Дара, уткнувшихся лбами в землю носильщиков и не знал, то ли разозлиться, то ли рассмеяться. Что не так с тем дурацким миром, из которого явилось это чудо в перьях? Он махнул рукой Дару, поднял шлепанцы и закинул в паланкин. Сказал, опускаясь на подушки рядом с покрасневшей анхой:

– В Имхаре правила устанавливаю я, советую тебе помнить об этом. И держать свою обувь при себе. Разгуливать босиком по казармам – дурная идея.

– Я не пытаюсь устанавливать правила, владыка, – серьезно ответила та, – я высказываю просьбу, исходя из соображений безопасности и взаимопонимания. – Наклонилась, пристроила на ноги шлепанцы и спросила сердито: – Как в этом можно ходить⁈ Они же сваливаются!

– Бегать по крышам и лазить по стенам не получится, а ходить по дворцу и сералю можно, привыкнешь.

Лицо анхи стало таким, будто без крыш и стен она немедленно помрет. Но заострять внимание на этом Асир не стал. Будет еще время во всем разобраться.

– Сейчас мы отсмотрим нелегалов, может быть, ты узнаешь кого-то из своих. Там будут кродахи и клибы из трущоб. Не вздумай показать хоть кому-то, что ты не отсюда. Держись позади меня. Как можно ближе. Анхи редко бывают в казармах, на тебя будут реагировать. Течки у тебя нет, и ты почти не пахнешь, но для изголодавшихся воинов любая анха – лакомый кусок, тем более – моя. Им перепадает только по праздникам. Хороший воин должен уметь сдерживаться, но реакцию не спрячешь. Спрашивай, если хочешь о чем-то спросить. Здесь можно говорить открыто – я не держу носильщиков, которые могут что-то услышать.

– Что мне делать, если кого-то узнаю?

– Дотронься до меня. А потом не пытайся сбежать или обороняться, когда я буду делать то, что буду. Ты – моя анха. Надеюсь, не нужно объяснять, что это значит в глазах окружающих?

Пришлая посмотрела прямо, не отводя взгляда, и сказала тихо:

– Лучше объясните. Я не знаю ваших порядков, но мне кажется, они могут отличаться от наших.

– Они отличаются, – кивнул Асир. Нет, он не злился, почему-то объяснять всем известные вещи было даже забавно. – Анхи и работа здесь понятия несовместимые. Никто и никогда не доверил бы анхе право раскрывать преступления и тем более ловить преступников. Никто и никогда не разрешил бы тебе разгуливать по городу без присмотра, если ты не бродяга и не проститутка. Место таких – в трущобах. Мои анхи – это элита, на которую капают слюной все, от полотеров до знати. У них много привилегий, недоступных остальным. Иногда они могут даже казнить и миловать, – он усмехнулся, вспомнив последнюю показательную кампанию Лалии, закончившуюся тремя обезглавленными трупами на Белой площади. – Моя анха может вмешаться в разговор и даже увести меня из казарм. Разумеется, если я сочту повод достойным внимания. Твой повод – сочту.

– Просто дотронуться, или что-то большее? Как и до какой степени я могу вмешаться? И еще, если на вашу анху капают слюной стражники, а ей это не нравится, как она может показать недовольство? – пришлая хмурилась и кусала губы, особенно когда Асир объяснял насчет работы, но вопросы задавала по делу.

– Просто дотронься. Возьми за руку, сожми локоть, привлеки мое внимание, я найду способ выяснить, чего ты хочешь. Смотреть и проявлять интерес может каждый, многим анхам это нравится. Я считаю такое нормальным. Но если кто-то, хоть одна похотливая тварь посмеет прикоснуться к тебе, сказать что-то недостойное или попытается сделать нечто большее, ты обязана сообщить об этом мне. Можешь пожелать чего угодно, от избиения плетьми до казни. К моим анхам без особого дозволения разрешено прикасаться лишь четверым, кроме лекарей и обслуги. С двумя ты уже знакома. Первый советник, Сардар дех Азгуль аль Шитанар, и второй советник – Ладуш дех Лазиза Санар аль Забир. Со всем, что касается сераля, дворцовых проблем и личных трудностей, ты можешь обращаться к Ладушу. Дар редко бывает на вашей территории. Третьего сейчас увидишь – это Ваган, мой начальник стражи. Есть еще один человек, у которого достаточно прав, думаю, рано или поздно тебе придется иметь с ним дело. Но пока его нет в столице.

Пришлая кивнула, все еще кусая губы, и Асир добавил:

– Но вступать с моими анхами в плотскую связь, если я того не разрешал, не может никто.

– Хорошо, – от нее волной пошло облегчение, в запахе стало меньше страха и тревоги. – Можно еще вопрос?

– Задавай.

– Чего я не должна делать, как ваша анха? Какие действия и поступки неприемлемы?

Асир рассмеялся. Выражение лица Дара до сих пор стояло перед глазами.

– Ты уже сделала то, чего не должна. Шипеть, брыкаться, отталкивать меня и разбрасывать обувь. Бывают, конечно, исключения, но я не люблю прилюдных истерик. Ты не можешь бродить по дворцу без охраны, не имеешь права приходить ко мне без приглашения. Это привилегия митхуны – любимой наложницы, и то в исключительных случаях. Ты не можешь отказаться прийти, если я позову тебя. Тесные телесные контакты с другими анхами и клибами непозволительны. Нельзя встречаться с горожанами, посещать ярмарки или гулять по Им-Року без моего ведома и без соответствующего сопровождения. Прилюдно оскорблять меня или моих советников и отказываться от осмотров Ладуша и лекарей. Ты можешь сама планировать свой день, но Ладуш должен знать, где ты находишься.

Пришлая помолчала, прикрыв глаза, словно повторяя про себя нехитрые правила.

– А в таких поездках, как сейчас? Заговаривать первой, заговаривать с другими людьми, задавать вопросы без дозволения? Еще что-то?

– Можешь говорить со мной, но, если это что-то важное, лучше не у всех на виду. Заговаривать первой – с кем угодно. Задавать вопросы – кому угодно, причем любые, даже самые нелепые. О цвете ночных подштанников супруги почтенного кродаха или о времени течки знатной анхи. Не стоит перебивать меня ни при каких обстоятельствах, – Асир посмотрел в сосредоточенное лицо и добавил, так, на всякий случай: – Не стоит допрашивать подозреваемых в казармах, ты недавно при дворе, поэтому твои странности могут броситься в глаза. Через некоторое время об этом можно будет уже не думать: к тебе привыкнут. Ты можешь попросить воды или вина у стражника, можешь потребовать принести кресло, можешь даже сказать, что тебе скучно, и вернуться в паланкин.

– Поняла, – кивнула анха. – И еще… знаю, это теперь не мое дело, но… вы будете осматривать место, откуда я пришла?

– Не сегодня. – Асир видел за этим вопросом гораздо больше, чем простое любопытство. Ничего удивительного – она наверняка надеялась вернуться домой. Хотя нет, уже не надеялась. Не могла не понимать, что ей не позволят. Верил ли Асир в ее историю? Верил, он хорошо разбирался в людях, а нюх позволял учуять ложь любой анхи. Но, вернувшись, та могла рассказать обо всем своему народу, а этого допустить было нельзя. Если, конечно, обратный путь вообще существовал. Впрочем, выяснить это в любом случае требовалось. – Проверить, можно ли вернуться, я тебе, конечно, не дам. Но место покажешь.

И снова анха на несколько мгновений прикрыла глаза, но теперь – пряча всплеск эмоций. Она все же старалась держать себя в руках. В паланкине повисла вязкая, удушающая тишина, разбавленная окриками стражи и ржанием коней снаружи, гомоном любопытствующей толпы, цокотом копыт по брусчатке. Асир подумал вдруг, что вопросы этой анхи раздражают меньше, чем пустая болтовня прочих, а вот молчание неожиданно раздосадовало. Может, из-за того, что в полумраке паланкина и в этом отвратительном синем – с закрытыми глазами она и правда похожа на мертвую?

– Мы узнаем раньше, – сказала она вдруг. – Если там будет хоть один человек из моего мира. Вряд ли они не пытались вернуться.

– Может, не хотели, – предположил Асир. – Судя по тому, что ты рассказала, сюда могло провалиться такое отребье, которому либо все равно, где жить, либо опасно возвращаться. За исключением сына главы города.

Паланкин легко тряхнуло, Асир отодвинул штору, увидел внутренний двор казарм и опущенные головы стражников. Похоже, Ваган вывел приветствовать владыку всех, кто не охранял пленников, от новичков до опытных вояк.

Штора со стороны анхи тоже сдвинулась, появившийся Дар протянул той руку.

– Прими, – подсказал Асир, ступая на землю.

Глава 4

Казармы воняли – это было самое яркое от них впечатление, заслонившее, казалось, весь мир. Конюшни с кучами грязной, в навозе, соломы в стороне, за манежем; выгребная яма с непередаваемо густым, едким «ароматом» гнили, прокисшего супа и прелых овощей; с десяток будок уличных сортиров с ней рядом; но хуже всего – запах разгоряченных, давно не мывшихся кродахов, хоть сейчас готовых к вязке. Лин сглатывала, пытаясь прогнать подступавшую к горлу тошноту, стараясь не смотреть по сторонам, и сама не заметила, как вместо привычных до автоматизма двух шагов до напарника прилепилась к владыке почти вплотную, так, чтобы его запах хоть немного глушил прочие. Тот, конечно, тоже пах резко и остро, сильным, подавляющим кродахом, но это был чистый, вкусный запах без примесей пота, конского дерьма и кухонных отходов.

А в привычных двух шагах позади шел Сардар – Сардар дех Азгуль аль Шитанар, первый советник, повторила про себя Лин, чтобы как следует запомнить. Тоже кродах, но его запах почему-то угнетал и вгонял в тревогу, хотя был чистым и куда приятней царивших в казарме ароматов.

Высокопарное приветствие начальника стражи, слаженное рявканье выстроившихся во дворе вояк, почтительные взгляды на владыку и советника и любопытно-алчные – на нее, «элитную анху». Лин раз десять напомнила себе, что она здесь, можно сказать, по работе. На опознании. Да, именно так, и ничего больше. Есть задача – найти среди нелегалов из трущоб таких же, как она сама, пришельцев из Красного Утеса. И наряд анхи, роскошный, вызывающе нефункциональный и отвратительно непотребный, можно рассматривать как… маскировку? Элемент работы под прикрытием? Такой же, как приказ прикоснуться, привлекая внимание, если увидит «своих». «А потом не шарахаться и не обороняться», – напомнила себе Лин. Ей не нравилось это предупреждение, обещающее нечто малоприятное. Но владыка прав: нельзя даже случайно раскрыть, кто она и откуда. Значит, придется держать себя в руках, что бы ни происходило. Она – анха повелителя, элитная, бездна ее забери, будто ищейка-медалист из питомника, щенки от которой стоят больше, чем весь месячный бюджет их управления, включая зарплату Каюма. Она любому здесь может нахамить, и ничего ей за это не будет. Может демонстративно спросить, почему здесь такая вонь, и эти кродахи кинутся мыть и чистить свои гнилые отстойники. И мыться сами.

Но есть и цена – беспрекословное повиновение владыке. Свобода, любимая работа, смысл жизни. Шагу не ступи без спроса и без охраны. Одевайся в то, что тебе дадут, а не в то, что нравится и удобно. Даже обувь… особенно обувь! Лин уже ненавидела эти тапки без задников, ограничивающие свободу передвижения не хуже кандалов. В них чувствовала себя неловкой и неуклюжей, приходилось постоянно смотреть под ноги, хотя здесь, в полной кродахов казарме, это только к лучшему. Именно среди кродахов самый большой процент агрессивных недоумков, которых легко спровоцировать даже взглядом, а в здешнюю стражу, похоже, как раз таких и набирают.

Начальник стражи, высоченный плечистый детина в черном балахоне с золотым поясом и черных же шароварах, с двумя кривыми саблями и тремя кинжалами, производил устрашающее впечатление. Злые темные глаза смотрели с одинаковой угрозой на всех без разбору, от стражников до Лин, и только при взгляде на владыку выражение некрасивого крупного лица с неправильными чертами разительно менялось – разглаживались хмурые складки на лбу, а в глазах читались неподдельный восторг и почти рабская привязанность.

Он шел слева от Асира, на полшага позади и, кажется, изо всех сил старался понять, доволен ли тот, не гневается ли, что у него на уме, погладит ли по голове, как послушного пса, или пнет в брюхо, чтобы не путался под ногами.

Внутри длинного здания пахло немного лучше – все тот же пот разгоряченных постоянной муштрой тел, но хотя бы помойкой не воняло, и Лин отважилась дышать полной грудью. Они шли по живому коридору – стражники стояли густо вдоль обеих стен, склоняли головы при приближении владыки, от них разило почтением и страхом, но за страхом угадывалось вожделение к полуголой анхе. Было так тихо, что отчетливо слышался шелест одежды и шаги Сардара, который, единственный из всех здесь, был одет, по мнению Лин, подходящим образом: в плотные кожаные штаны, отлично годившиеся как для скачки, так и для драки, и мягкие, удобные сапоги.

В огромном помещении их ждали. Засуетились, почтительно кланяясь, невзрачные клибы в сером, разбегаясь от приземистого кресла, в которое и опустился Асир. Рядом с креслом, у ног владыки, с такими же почтительными поклонами положили большую подушку с крупными золотыми кистями. Лин почему-то сразу поняла, что это для нее. А в следующее мгновение в едва уловимом жесте дрогнули на подлокотнике пальцы Асира. Тот, кажется, был уверен, что она очень внимательно наблюдает.

– Выводите, – сказал, когда Лин, отчаянно давя в себе раздражение, устроилась у его ног. – Медленно, по одному.

В следующий час она убедилась, что жители трущоб одинаковы во всех мирах. Оборванные, истощенные, опустившиеся. Нагло или трусливо заискивающие. Готовые умолять или вцепиться в глотку. Лица, лица, лица. Пальцы владыки отстукивали рваный ритм по подлокотнику. Иногда что-то спрашивал у очередного нелегала первый советник, выслушивал ответ и бросал почтительно ожидающему стражнику: «К остальным». Или: «Этого отдельно».

Лин уже почти поверила, что из Утеса здесь никого больше нет. Или погибли, или ее одну угораздило вместо склизких камней на дне водопада приземлиться в ином мире. Но очередной вошедший доказал: нет, не только она такая «везучая». А еще – что старший агент Линтариена не ошибается, беря след, и что есть в мире справедливость, хотя бы иногда. Узкое длинное лицо сынка Пузана украшал огромный, налившийся до густо-фиолетового цвета фингал, губы были разбиты, и самомнение, похоже, тоже разлетелось вдребезги. По крайней мере, он молчал и смотрел… с подобострастием? Недоумением? Скорее, просто жалобно, как побитый щенок.

Лин потянулась, повела плечами, слегка повернула голову, поймав взгляд владыки. Казалось, тот ждал любого знака, достаточно просто посмотреть. Но все-таки – приказ есть приказ – коснулась его руки самыми кончиками пальцев. Почти как ласка. Ну да, все правильно: анха заскучала и решила привлечь внимание.

Владыка склонился к ней, опустил ладонь на голову, прошелся пальцами по щеке – вот это была и правда ласка, спросил едва слышно, почти касаясь губами губ:

– Этот?

– Да, – выдохнула Лин – прямо в эти губы, и полыхнула смущением, отметив вдруг, насколько… не так это прозвучало. Не по-рабочему. Совсем не как «да, вон тот, который третий слева»…

Лицо владыки не изменилось, только едва заметно, на долю секунды сжались челюсти.

– Смотрим дальше, – сказал он и коснулся лба невесомым, почти отеческим поцелуем.

– Понял, – донеслось тоже тихое и отрывистое от Сардара.

Дальше прошло несколько незнакомых лиц, а потом Лин едва не упустила еще одного «своего». Сутулого полуседого клибу уже уводили, когда почудилось что-то в походке, фигуре, движении. Точно так же приволакивал ногу и дергал плечом Заир Кадим, он же Два-к-Дюжине, преуспевающий бизнесмен и содержатель подпольной арены и игорного дома в Верхнем городе, арестованный год назад за неуплату налогов и сбежавший из-под охраны. Точнее, сбежавший вместе с охраной – чего только не сделает хороший куш. Тогда, правда, был он роскошным и холеным, любимцем скучающих анх и кродахов с деловой хваткой. Узнать его в оборванце с пустым взглядом и в самом деле было сложно.

Лин прикусила губу, потянулась рукой назад, за голову, нашла пальцы владыки на подлокотнике и сжала – кажется, сильнее, чем требовалось.

Асир мягко погладил по плечу, задевая кончиками пальцев шею, осознанным, привычным жестом. Сказал, на этот раз громко:

– Потерпи, осталось немного. Если совсем соскучилась, можешь погулять.

– В свинарниках не гуляю, – Лин постаралась вложить в голос презрение «элитной» к грязи и вони. – Я потерплю, владыка.

Асир тихо, одобрительно рассмеялся.

– Слышал, Ваган, почисти свой свинарник, воротит.

– Да, владыка, сию секунду, – хрипло ответил начальник стражи. Лин не видела его лица и не собиралась оборачиваться, но почему-то казалось, что выглядит оно сейчас выразительно пристыженным и скорбным. – Я не думал, что вы приедете с…

– Нет, позже, – резко отозвался Асир. – Вводите следующего.

Почему-то Лин была уверена, что следующий окажется местным – после всего двух человек за час с лишним не могут же вдруг земляки косяком пойти? Как там называется теория равномерного распределения?.. И мысли старшего агента занимало сейчас не опознание, а внезапно настигший вопрос: когда она колола подавитель? Три месяца назад или уже четыре? Или больше? Вести точный учет не было нужды, достаточно забить дату в календарь, чтобы вовремя получить напоминание. Но календарь с датой остался дома. А здесь… здесь она слишком неправильно, ярко, стыдно реагирует на прикосновения кродаха. Так и до течки недалеко!

Тут Лин вспомнила разговор с Ладушем, из которого ясно было: о подавителях в этом мире и слыхом не слыхали. Значит, течки в любом случае не миновать, месяцем раньше, месяцем позже, какая разница!

Медленно, но верно ее охватывала самая настоящая паника. Даже то, что запах владыки казался «вкусным», теперь наводило ужас. Она станет озабоченной течной анхой, на уме у которой только…

– Что происходит? – на этот раз владыка склонился сам. Обе ладони легли на плечи, и Лин, не сдержавшись, вздрогнула, понадеялась только, что не слишком заметно для всех. – От тебя фонит страхом на все казармы. Остановить опознание?

Заставить себя обернуться она не смогла: казалось, любое движение сделает ощущение чужих ладоней на плечах – ладоней кродаха, запах которого ей нравится! – невыносимо острым. Волнующим. Возбуждающим, бездна все забери! Но владыка ждал ответа от своей анхи, молчать было нельзя. Лин задрала голову и чуть не рассмеялась при виде опрокинутого лица повелителя.

– Все в порядке, владыка, это… личное. Не вовремя подумалось. Прошу прощения.

Опустила голову и замерла, уткнувшись взглядом в очередного оборванца. Тот смотрел в упор, бесстрастное бледное лицо ничего не выражало, только уголок губ дергался. Но Лин вспыхнула жаром вся, сразу – от двух, нет, трех одновременно взорвавших мозг мыслей. Этот человек увидел ее в совершенно неподобающей ситуации. Этот человек узнал старшего агента Линтариену, еще бы он не узнал! И… если кто здесь и может решить проблему с подавителями, то именно он. Трижды лауреат всемирной премии фармацевтов «Полноценная жизнь», разработчик корректирующих половую активность препаратов для анх и кродахов. Та еще скользкая сволочь, конечно, но именно сейчас старшему агенту Линтариене было плевать с вершины Красного Утеса на моральные качества профессора Суфьяна Саада, который, кстати, уже три года считался мертвым.

– Это последний, – сказал Сардар.

– Оставить здесь, – отозвался Асир, с такой отчетливой угрозой в голосе, что у Лин даже немного прояснилось в голове, хотя взять себя в руки она сумела не сразу. Слишком много эмоций, слишком сложно остаться бесстрастной в такой ситуации. Но владыка больше не касался ее, так было гораздо легче. – Остальные – вон отсюда. Сардар, ты знаешь, что делать.

Скупые приказы Вагана, звучные распоряжения Сардара – все слилось в один нестройный гул. Помещение очистилось так быстро, как это вообще возможно при таком количестве охраны. А Лин упорно смотрела в пол, стараясь восстановить дыхание, успокоить взбудораженные мысли. Она, бездна бы все это побрала, профессионал. Всегда знала, что делать, и отлично справлялась со своей работой. Ей просто нужна передышка, чтобы снова стать собой, а не безмозглой анхой, у которой, кроме течки и кродахов, нет за душой ничего.

Когда наконец выпрямилась, рядом были только Сардар, владыка и те, кого Лин опознала, как «своих».

– Хочешь сначала говорить с ними сама? – спросил Асир.

Особого смысла в разговорах не было: прежние дела остались в прежнем мире, не имело никакого значения, как мертвый профессор Саад вдруг оказался живым, куда делись неправедно нажитые деньги господина Два-к-Дюжине, и даже, кто именно столкнул в Кипящие камни вот этого ублюдочного кродаха с фингалом на половину морды. Но кое о чем стоило спросить.

– Да, – Лин встала с раздражавшей до зубовного скрежета подушки, выпрямилась и резко выдохнула. Отбросить все лишнее. Только работа. – В порядке обратной очередности. Ты, – она ткнула пальцем в сынка Пузана. – Молодой идиот, который решил, что он круче всех, только потому что его папаша имеет кое-какую власть. Или власть имеет его. Твои похождения в наших трущобах я знаю. Что было здесь?

– Что? – Кажется, ему не только подбили глаз, но и выбили пару зубов, потому что вырвалось это «что» с присвистом и шипением. – Я не… Откуда ты… – А потом включился кродах. Такое иногда случалось с особенно наглыми подонками. Анх они воспринимали как низшую касту, как вещь, о которую при желании можно вытереть ноги.

– Ты знаешь, кто я! – обрадовался золотой мальчик. – Верни меня немедленно домой! И сними это! – он потряс связанными руками. – Дебилка, что ты смотришь! Ты знаешь, кто я! За что вы деньги получаете, куда идут налоги, почему тебе потребовалась неделя, целая проклятая неделя, чтобы меня найти⁈

Сардар оказался рядом раньше, чем Лин успела поставить на место эту пакость. Быстро рубанул ребром ладони по шее сзади, так что подонок с воем повалился на пол.

– Помни свое место, отребье! И разевай пасть, только отвечая на вопросы.

Под омерзительное всхлипывание и уверения, что да, он ответит, на все ответит, Сардар отступил.

– Я провалился в проклятый водопад. Мне пробили голову, я чуть не сдох в этой вонючей дыре, прямо на камнях. Потом пополз, полз, полз и выполз. А тут эти. Стая, так они себя называют. Рыжий, тупая скотина, сказал, что я… я… – он задохнулся, закашлялся, выплевывая на пол слюну и кровь.

– Что ты псих и подстилка для настоящих кродахов? Он тебе польстил. Вернуться пробовал?

– Я не знал… не помнил, где…

– Ясно. Ты, – Лин повернулась к следующему. – Заир Кадим, он же Два-к-Дюжине. Побег из-под охраны год назад. Как здесь оказался?

– Простите, с кем имею высокую честь беседовать?

– Неважно. Отвечай.

Бывший делец вздохнул, слегка развел руками и склонил голову в точно выверенном поклоне. Изысканные манеры возвращались к нему со скоростью идущего с моря торнадо, но в сочетании с драной, заскорузлой от пота рубахой и грязными босыми ногами смотрелось это убого. Образ лощеного светского повесы не выдержал испытания трущобами, а вот былая склонность к темным делишкам должна была здесь расцвести пышным цветом.

– Я, видите ли, имел несчастье довериться не тем людям. Мне пообещали убежище, транспорт в безопасное место… Вынудили перевести деньги… К слову сказать, могу ли я надеяться?..

– Вернуться пробовал? Чем здесь год занимался, почему к властям не обратился?

– Куда мне было возвращаться! – Кадим театрально всплеснул руками. – В тюрьму? А после – стать нищим? Побираться в Нижнем?

– А здесь – не побирался?

– Нашлись люди, сумевшие оценить мои скромные таланты, – обтекаемо ответил тот.

– Ясно. Ваш клиент, видимо, – Лин бросила быстрый взгляд на первого советника. – О талантах господина Кадима могу рассказать во всех подробностях, если пожелаете – материалы дела помню.

Сардар отрывисто кивнул.

– И последний, – Лин внимательно осмотрела стоявшего чуть в стороне профессора. – Вы-то как здесь очутились, достоуважаемый господин Саад? И кого, позвольте узнать, похоронили вместо вас?

– Кого похоронили, тот уже ни о чем не расскажет. А вы, я вижу, неплохо устроились, – черные умные глаза профессора откровенно смеялись. Его, похоже, абсолютно не волновало, что он в ближайшее время может отправиться на плаху или в тюрьму. А вся ситуация забавляла. – Шаровары вам идут, агент, или, вернее сказать, личная анха достопочтенного владыки. – Он вдруг поклонился Асиру, без заискивания, спокойно, будто и впрямь выражал уважение.

Кровь бросилась в лицо. Лин глубоко вдохнула и медленно выдохнула.

– Я уже и забыла, как мастерски вы умеете выводить из себя. Что ж, раз так потрудились, обустраивая собственную смерть, можно даже не спрашивать, пытались ли вернуться. А зря, профессор, – Лин не смогла отказать себе в удовольствии хотя бы в малом уесть ядовитую сволочь. – Ведь проходили только свидетелем. Вряд ли этот мир предложит вам четвертую премию, господин трижды лауреат. А вы успели поизноситься.

За три года профессор разительно изменился. Осунулось костистое лицо, ввалились щеки. Кожа, и без того имевшая нездоровый, желтоватый оттенок, стала выглядеть еще более старческой, а длинный нос с внушительной горбинкой на истощенном лице смотрелся и вовсе безобразно. Сколько ему было, когда общественность устроила пышные похороны? Сорок с небольшим вроде бы. Волосы свисали до плеч неопрятными жирными прядями. И все это никак не сочеталось с уверенным выражением и умением держаться с холодным достоинством.