Текст книги "Победитель получает..."

Автор книги: Рина Михеева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц)

По краю сознания ядовитой змеёй скользнула мысль: “Если действительно хочешь избавиться от него, – отдай другому человеку. Это единственный способ”. Маша вздрогнула, натянула повыше одеяло, ёжась от холодного ветра, откуда ни возьмись прошуршавшего по комнате. Это не её мысль! И она не будет этого делать. Ни за что.

Под утро уже приснился дед, и Маша кинулась к нему, вернее, хотела кинуться, но что-то мешало, и она никак не могла преодолеть разделяющее их расстояние. А дед смотрел куда-то мимо неё, и Маша не могла понять: видит он её или нет.

Ей так много хотелось ему сказать… и посоветоваться хотелось – что делать теперь с этим проклятущим кубиком? как от него избавиться?

Маша заговорила, но вдруг сама, словно со стороны, услышала, что повторяет слова той зловещей женщины из салона – слова о предопределённой, тоскливой и беспросветной судьбе, изменить которую не в человеческих силах…

Она не хотела этого говорить, но с языка сами собой слетали жалобы, а отстранённое безразличие деда вызывало желание достучаться до него, получить отклик. И вот уже Маша с некоторым удивлением поняла, что жалуется не столько на свою жизнь, сколько на сами обстоятельства рождения.

Почему именно в этой стране? почему она такая невзрачная? и вообще – женщина? мужчинам живётся легче, и даже самые завалящие из них с лёгкостью могут устроить свою личную жизнь – было бы желание! почему росла без отца? почему?! почему…

Маша захлебнулась потоком слов, слезами, возмущением и… накрывающим с головой осознанием собственной неправоты; потрясением оттого, что вот это – насквозь эгоистичное, тёмное, всем недовольное, видящее во всём худшее, как сказочный Кай с осколком кривого зеркала в глазу, вот это – тоже она, Маша.

Во сне она отчётливо поняла, что это лишь часть её – мутный осадок на дне души. И именно эта часть говорила сейчас с дедом, не давая настоящей Маше и слова вставить. Потому он и смотрел мимо – где-то там он видел её – целую, настоящую, а не этот грязный осколок, тёмную муть, обретшую вдруг собственную волю и голос.

И не отстранённо он смотрел, а печально. И стоило ей понять это, как она вновь стала собой, и наконец-то её взгляд встретился со взглядом деда. В его глазах было понимание и… боль. Один этот взгляд сказал ей больше многих слов.

Она попала в страшную ловушку. Самую страшную, в какую только может угодить человек. А выход есть. Но ей придётся искать его самой.

“Хоть что-нибудь… – молили её глаза. – Хоть какую-нибудь подсказку…”

Маша видела, что дед мучительно размышляет, ищет способ дать ей эту самую подсказку, обойти жёсткие ограничения, которые не позволяют ему это сделать. И тут Машу потянуло прочь из сна, но она успела услышать три слова, произнесённые с невыразимой горечью:

“Будете как боги…”*

Комментарий к Глава 8. Сны

*Цитата из Библии. Этими лживыми словами Змей искушал Еву.

========== Глава 9. Решение ==========

Конечно, утром Маша чувствовала себя разбитой и невыспавшейся – после такой-то ночки!

Но разбитость во сто крат перекрывала мрачная решимость так или иначе избавиться от дурацкого кубика. Сегодня же! Иначе у неё окончательно шарики заедут за ролики и непоправимо пострадает крыша!

Она собралась, как обычно, и едва дождалась девяти часов, чтобы позвонить начальнице. Звонить раньше было чревато… да и девять – рановато, но ждать дольше Маша была не в состоянии и решила рискнуть.

Роза Геннадьевна редко объявлялась на работе раньше одиннадцати. “Начальство никогда не опаздывает – оно задерживается”, – было её девизом.

Сказавшись больной, Маша неминуемо нарвалась на подозрения. Во-первых, в желании устроить себе каникулы – в четверг взяла отгул, в пятницу заболела – вот тебе и четыре дня! А во-вторых, в похмелье после весело проведённого отгула.

Обычно Роза Геннадьевна не зверствовала и к врачу идти не заставляла, особенно Машу, болевшую очень редко и вообще терпением начальства не злоупотреблявшую. Но тут многое зависело от настроения, потому-то и не следовало звонить слишком рано – не ровён час разбудишь или из ванной выдернешь и получишь: “Заболела? Иди к врачу! И без больничного не появляйся!”

– Ты мне это брось! – раздражённо бросила начальница. – Мало мне остальных! И ты туда же.

Было очевидно, что чаша весов стремительно склоняется не в Машину сторону. И уже следующая реплика отрежет пути к отступлению – прежде всего самой Розе Геннадьевне.

Высказав своё решение ясно и определённо, она от него уже не отступит, даже если сама поймёт, что не права.

В её понимании признать свою ошибку или изменить решение, значит уронить свой авторитет. А авторитетом Роза Геннадьевна дорожила чрезвычайно, не подозревая, насколько давно и низко он упал, если ему вообще было откуда падать.

Подчинённые умело пользовались её слабостями и жестоко высмеивали всё, начиная с поведения и заканчивая внешностью. Маша никогда в этом не участвовала и понять не могла, какую радость находят коллеги в двухтысячном обсуждении ушей Розы Геннадьевны.

Ну да – у неё действительно большие уши – в самом буквальном смысле, но она умело скрывает их хорошо подобранной стрижкой. И что тут такого?

Другое дело, что в переносном смысле у неё тоже уши немаленькие… Начальница обожала собирать сплетни и обсуждать личную жизнь своих подчинённых. Ей очень нравилось, когда они с ней “делились”, но больше всего она любила давать советы, по форме скорее напоминающие приказы, категоричные, резкие, порой даже откровенно обидные.

Так Роза Геннадьевна понимала прямоту и материнскую заботу, с которой, как ей казалось, она относилась к своим “девчонкам”. “Девчонкам” же надлежало смиренно выслушивать указания, изображать восхищение глубинами открывшейся им житейской мудрости, горячую благодарность и готовность немедленно воплотить все полученные откровения в жизнь. Тогда можно было рассчитывать на разного рода поблажки.

Но Маша к этой методе никогда не прибегала. Делиться с Розой Геннадьевной подробностями личной жизни и своими по этому поводу переживаниями её могли бы заставить разве что под страхом смертной казни.

Советы начальницы были абсолютно предсказуемы (она даже умудрялась выдавать их Маше без малейшего повода с её стороны). А в поблажках Маша не нуждалась, потому что работала добросовестно. За это Роза Геннадьевна её, конечно, ценила, но не любила.

И сейчас Маша в один миг отчётливо представила, как можно повернуть русло разговора себе на пользу. Надо рассказать об Антоне, об их разрыве, добавить “для вкуса” каких-нибудь красочных деталей, пожаловаться на его мать и, наконец, смиренно попросить совета.

Тогда Роза Геннадьевна растает, будет долго и с удовольствием поучать, а в результате совершенно точно разрешит не приходить сегодня на работу. И этот пропущенный день даже отрабатывать потом не придётся.

Именно так нередко происходило с девчонками. Маша же всегда отрабатывала всё, что положено, а то и сверх того, – за тех “несчастненьких” девиц, что плели Розе небылицы и смеялись над ней за её спиной.

Да… Маша представила себе это… и к горлу подкатила тошнота. Противно и унизительно – и по отношению к себе, и по отношению к Розе, которую Маша, конечно, недолюбливала, но в сущности считала неплохой женщиной.

Не очень умная и деликатная – да; со своими слабостями и недостатками – а у кого их нет? с перепадами настроения, которые девчонки, может и справедливо, с неизменными оскорбительными комментариями приписывали климаксу – как будто их он никогда не настигнет!

Нет, Маша не хотела унижать ни её, ни себя и потому сказала очень серьёзно:

– Роза Геннадьевна, пожалуйста, я вас прошу, отпустите меня на сегодня. Мне действительно очень нужно.

На том конце провода колебались. Маша прекрасно понимала, что ступила на тонкий лёд и сейчас начальница скорее всего разразится возмущённой речью, тем более, что Маша фактически призналась: дело не в болезни, а в чём-то другом. И одновременно дала понять, что распространяться об этом другом не собирается.

Но на душе неожиданно стало легко и свободно. Ну и пусть. Не отпустит её Роза, она всё равно пойдёт на работу не раньше, чем решит свою “кубическую” проблему. В крайнем случае, можно и уволиться.

Она молодая, здоровая, со своим жильём, и руки у неё растут оттуда, откуда им природой положено. На швейную фабрику её брали не глядя! Тяжело там, конечно, но платят больше и обед бесплатный. Не пропадёт.

– Ну ладно, Маш, – вздохнула Роза Геннадьевна, в очередной раз хороня свои живучие надежды на Машину откровенность. – Но чтоб это было в первый и последний раз! – вскинулась начальница, вспоминая о роли сурового, но справедливого руководителя.

– Спасибо, Роза Геннадьевна, – с искренней благодарностью сказала Маша. – Спасибо вам большое! Это в последний раз, я обещаю. Пусть у вас всё будет хорошо! – сама себе удивляясь добавила Маша и положила трубку.

На словах о “последнем разе” у неё вдруг перехватило дыхание, показалось, что это не просто слова, что начальнице действительно больше никогда не придётся отпускать её куда бы то ни было, но совсем не по причине Машиной сознательности. Эта мысль не пугала, а лишь немного печалила.

Маша собралась с духом и заглянула в сумочку. Кубик, естественно, был там – ещё более нахальный и самодовольный, чем вчера. Маша решительно захлопнула сумочку и переступила порог, игнорируя трезвон домашнего телефона. Она была почти уверена, что это Роза Геннадьевна, встревоженная необычным поведением всегда сдержанной подчинённой.

Раньше Маша непременно решила бы, что ею движет лишь любопытство, а вот сейчас подумала, что любопытство, конечно, никто не отменял, но всё-таки Роза заволновалась, может быть даже испугалась за неё.

Маша и хотела бы её успокоить, но ничего не могла объяснить, да и говорить с кем бы то ни было сейчас была просто не в состоянии. Поэтому она отключила разливающийся соловьём мобильник, принявший эстафету у домашнего аппарата, где уже высветился домашний номер Розы Геннадьевны, и устремилась к ближайшей станции метро.

Можно было подождать автобус, но тело и душа требовали движения. Двадцать минут пешком – это то, что ей нужно. А на автобусной остановке она ещё успеет постоять – без этого до салона “Альфа-Центавра” не добраться.

========== Глава 10. О судьбах и сумках ==========

До салона Маша добралась быстро. Подошла к хорошо узнаваемой двери, собиралась уже ухватиться за ручку, но машинально начала перечитывать вывеску и… остолбенела.

“Салон Альфа-Центр”, – гласила вывеска. Не “Альфа-Центавра”, а “Альфа-Центр”, хотя Маша была абсолютно уверена, что вчера тут значилось именно “Центавра”.

Но дальше было ещё интереснее. Вместо “изменения судьбы на заказ”, сегодня вывеска обещала прозаическое “изготовление сумок на заказ”. Все остальные посулы остались такими, как их помнила Маша: и ” мастер высочайшего уровня”, и “эксклюзивные решения”, и “гарантия”, и даже “индивидуальный подход”, которого Маша вчера хлебнула полной ложкой.

Не веря своим глазам, она перечитала всё написанное несколько раз. На долю секунды показалось, что буквы в спорных местах расплываются и Центр превращается в Центавру, а сумки в судьбы. Но тут уж Маша всерьёз обеспокоилась своим душевным здоровьем и полезла в сумочку – вдруг и кубик исчез?

Но нет, он лежал на прежнем месте, издевательски подмигивая чёрными глазками.

“Эта встреча единственная, – вспомнились Маше слова Таисии Петровны, – другой не будет, даже если вы очень этого захотите”.

Маша резко выдохнула, захлопнула сумочку и дёрнула на себя дверную ручку. Вчера дверь открылась легко – это она точно помнила, а сегодня оказалась тяжёлой. И внутри всё было иначе.

Не сказать, что роскошно, но вполне достойно. От вчерашней обшарпанности и пустоты не осталось и следа.

Вдоль стен, в стеклянных витринах, красовались сумки всех форм, цветов и размеров. Только стойка осталась на своём месте, но выглядела добротно, внушительно, ничем не напоминая поцарапанного ветерана мебельной промышленности, пугавшего Машу занозами.

За стойкой сидел мужчина неопределённого средне-пожилого возраста и такой же неопределённой смугло-южной национальности. Смотрел на Машу с доброжелательным ожиданием; с неподдельным интересом и законной гордостью мастера следил: какая сумка притянет взгляд посетительницы.

А Маша и правда невольно обратила внимание на один из образцов: мягкая кожа кофейного цвета и любовно выполненная аппликация в пастельных тонах с растительными мотивами побудили её сделать пару шагов в сторону и приблизиться к витрине. Но затем Маша спохватилась и решительно направилась к мужчине за стойкой.

Она даже не пыталась обдумать, что будет говорить. Ситуация была настолько абсурдна, что интуитивно Маша понимала – стоит ей задуматься – неуверенность возьмёт верх и она просто сбежит отсюда.

– Здравствуйте.

Мужчина заулыбался, хотел ответить, но Маша сразу же понеслась дальше:

– Я была здесь вчера, – выпалила она, лихорадочно соображая, что говорить дальше.

В глазах продавца промелькнуло нечто странное, он оставил попытки поздороваться в ответ и, кажется, что-то соображал.

– Вчера. Днём, – уточнила Маша.

Она уже собралась спросить про Таисию Петровну. Ведь надо же что-то спросить, но тут продавец воспользовался секундной паузой и раздумчиво сказал:

– Вчера – нет. Позавчера я работал, но вас не помню. А вчера не работал. Салон закрыт был.

– Но я… – растерянно начала Маша. – Я точно… вчера. Именно вчера.

Мастер смотрел на неё серьёзно, будто что-то прикидывая. А результат ему не нравился, и он грустнел на глазах.

– Может… – снова начала Маша. – Вы же не один здесь… наверное… Кто-то вместо вас… Я… здесь была женщина. Сказала, что её зовут Таисия Петровна…

– Вместо меня… да… – печально отозвался Машин собеседник. – Да только… я один здесь работаю. И владелец, и мастер, и продавец, – он настолько очевидно выделил интонацией слово “здесь”, что Маша спросила робко:

– А… не здесь?

Поразительно глупый вопрос. Сейчас мастер засмеётся, и ей придётся уйти. Хватит с неё вчерашних издёвок Таисии Петровны.

Но он не смеялся. Смотрел всё так же серьёзно и, пожалуй, сочувственно.

– Про другие салоны ничего сказать не могу. У них свои правила, – он опустил глаза.

– Другие салоны… – шёпотом повторила Маша, отчётливо понимая, что этот странный мастер пытается ей на что-то намекнуть.

– И много? Других?

Мужчина быстро взглянул на неё и снова опустил глаза. Маша заметила, как его взгляд остро зацепился за её сумочку. Профессиональный интерес? Да он же давным-давно увидел всё, что могло его интересовать. На рынке куплено – там и рассматривать нечего – классический Китай под Италию.

– Салонов много… – протянул мастер. – Людей много, город большой… Как иначе? – он посмотрел на Машу пристально, кивнул головой, указывая на стол перед собой.

Его руки, ладонями вниз, распластались по столешнице, два пальца подогнуты. Значит, это ответ? Он хотел сказать – восемь? но почему-то предпочитает не произносить это вслух?

Мастер снова, нарочито внимательно, посмотрел на Машину сумочку.

– Разные люди, разные нужды. И салоны – разные, – сказал он всё так же очень серьёзно. – Жаль, что вы не пришли ко мне, – помолчал и добавил: – Вчера.

– Но… вы ведь сами сказали, что вчера ваш салон был закрыт, – жалобно отозвалась Маша, пытаясь восстановить связь с неумолимо ускользающей реальностью.

– Это от клиентов зависит. Есть клиенты – работаем. Нет – отдыхаем. Только мало их в последнее время.

– Наверное, дорого у вас, а от центра далеко, вот и… – сказала Маша, невольно радуясь такому будничному повороту разговора.

Продавцы всегда жалуются, что торговля плохо идёт, – это нормально. В отличие от всего остального.

– Не в этом дело, – не согласился мастер. – У меня не дорого, но сумки не нужны…

– Как это – сумки не нужны? – возмутилась Маша. – Сумки всегда нужны!

– Это правда, – мастер улыбнулся и повёл рукой, предлагая посетительнице сесть. – Только не все это понимают.

Маша с опаской покосилась на полумягкое кресло из чёрного кожзама, посомневалась секунду, но всё же села.

– Это я не понимаю, – сказала она.

Мастер приподнял бровь.

– Вас, – уточнила Маша.

– Это ничего, – он кивнул. – Главное, чтобы вы себя понимали. Вам ведь тоже вчера сумка была не нужна.

Маша хотела было вставить, что она ей и сегодня не нужна, но удержалась.

– А знаете, почему? – вопрос был явно риторическим, и Маша промолчала. Пусть продавец говорит, может хоть что-нибудь прояснится в этом театре абсурда.

– Потому, что сумка – для ноши. Её носить надо. Сама она не понесёт ни себя, ни владельца.

Маша оторопела от столь новой для неё концепции. Не то чтобы она была не согласна со сказанным, но всё-таки… как-то это… необычно.

– А люди хотят, чтобы ничего не нужно было нести. Понимаете? – мастер испытующе посмотрел на Машу.

– Ну-у… в общем… да… – промямлила она, ясно понимая только одно: у этого разговора, как у сумки, на заказ изготовленной для шпиона, – двойное дно. И всё самое ценное и интересное находится именно там.

– Но ведь всё равно приходится… нести.

– Приходится! – легко согласился мастер. – Но я говорю о желаниях. Люди хотят мгновенно перенестись в нужное им место, налегке. И вы вчера хотели того же.

– И это возможно? – прищурилась Маша. Это был вопрос-провокация. На него она уже знала ответ.

– Нет, – твёрдо ответил мастер. Его взгляд, казалось, просветил Машу насквозь, но тут же снова смягчился. – Перенестись – можно, но куда переноситься всегда решает тот, кто несёт… Понимаете? – он требовательно смотрел на Машу, ждал ответа.

– Наверное… – тихо сказала она, и вдруг резким движением раскрыла сумочку, достала кубик, положила на стол.

– Вы вот об этом говорите? Или я что-то не так поняла? – спросила быстро, прямо глядя в глаза. И замерла тревожно, напряжённая, как струна.

– Об этом, – он кивнул печально.

На кубик почти и не смотрел, думал о чём-то, прищурившись, решал неведомые Маше задачи. Наконец заговорил.

========== Глава 11. Неожиданная помощь и ожидаемая подлость ==========

– Ко мне впервые приходит человек, уже посетивший другой салон. Обычно, если кто-то и решает вернуться и вернуть своё… приобретение, то просто не может найти этого места, – мастер помолчал, пристально глядя на растерянную девушку, сидящую перед ним.

– Думаю, причина в том, что вы очень сильная – сильнее, чем сами думаете. Я хотел бы вам помочь, но, к сожалению, от этого… – он брезгливо кивнул в сторону кубика, – я не в силах вас освободить. Вы хотите от него избавиться, я понимаю. Но это невозможно.

– А если я его где-нибудь… оставлю? Если выброшу? – спросила Маша без особой надежды, но раз уж есть такая возможность, почему бы и не спросить.

Мастер тяжело вздохнул.

– Он всё равно к вам вернётся. Только ещё кого-нибудь погубит по дороге, а потом – вернётся. Хотите вы этого?

Маша молча помотала головой, но окончательно убеждённой не выглядела. Сложно всё-таки поверить в то, что от такой вот маленькой вещицы никак – вообще никак – невозможно избавиться!

– Если уж на то пошло, нужно убедить другого человека взять его. Поступить так же, как с вами поступили. И это может оказаться совсем не сложно, – мастер невесело усмехнулся. – Потому что он сам выберет новую жертву.

– Жертву… – одними губами повторила Маша.

– Именно, – безжалостно припечатал мастер. – Если вы готовы заставить другого человека платить за свою… ошибку… Конечно, тогда она станет и его ошибкой, но – с вашей помощью. Можно помогать людям принимать верные решения или напротив – ошибочные. Можно протянуть руку тому, кто стоит на краю пропасти, предупредить об опасности, а можно – подтолкнуть в спину… Вам решать.

– А кто протянет руку мне? – жалобно спросила Маша.

– Разве никого не нашлось? – печально сказал мастер. – Вспомните свою жизнь: неужели всё было так плохо?

– Ну, если вы в этом смысле… – устыдившись, пробормотала Маша.

– Мне кажется, кто-то протянул вам руку ещё вчера или, может быть, этой ночью. Иначе вы бы не нашли сюда дороги.

– Дедушка… – Маша всхлипнула. – Но он же… умер.

– А какое это имеет значение? – искренне удивился мастер. – То, что вы называете смертью, – это дверь, отделяющая одну жизнь от другой. Смерть души, гибель личности – единственное, что действительно непоправимо. Правда… – он помедлил, глядя на кубик тяжёлым взглядом, – случаются и другие страшные вещи…

Маша содрогнулась, но постаралась взять себя в руки.

– Значит, вы больше ничем не можете мне помочь? – спросила она уже твёрдым тоном, в котором лишь едва заметно прорывалась дрожь. – И ничего больше не посоветуете? Я должна забрать его и уйти, да?

– Я могу сделать для тебя немногое, – тихо сказал мастер, переходя на “ты”, и в этом не было фамильярности, скорее – теплота и участие. – Что могу – сделаю, не сомневайся. – Он встал из-за стола, подошёл к витрине, достал сумку – ту самую, кофейную с нежной цветочной аппликацией, – протянул Маше.

– Бери, не бойся. Это хорошая вещь, добрая. Я видел – она тебе понравилась.

Маша нерешительно протянула руку и тут же отдёрнула.

– Она дорогая, наверное…

– Заплати, сколько можешь.

Маша полезла в сумочку, достала кошелёк, убедилась, что проездные на месте, и выгребла, не считая, все бумажные деньги. Потом осторожно погладила своё новое приобретение. Материал сумки на ощупь оказался чуть бархатистым, но это была не замша и вообще – не кожа. Маша подняла вопросительный взгляд на мастера.

Он смотрел на неё с радостной и чуть горделивой улыбкой человека, чей труд оценён по достоинству. В ответ на невысказанный Машин вопрос произнёс тихо:

– Это не кожа. На Земле такого материала нет.

Маша потрясённо распахнула глаза, хотела что-то спросить, но не знала – что. Поверила ли она тому, что услышала? Умом – скорее нет, сердцем – скорее да. В голове теснились сотни вопросов, и в образовавшемся заторе ни один не мог выбраться вперёд. Мужчина покачал головой, давая понять, что они напрасно тратят силы на борьбу.

Маша покорно вздохнула, быстро переложила всякие нужные мелочи из старой сумочки в новую, неприязненно покосилась на кубик. Класть его в новую сумку категорически не хотелось, и она осторожно, стараясь не касаться руками, подцепила его краем старой. Маше показалось, что кубик сам запрыгнул внутрь и притаился, как зверь в норе.

– А если я просто не буду его бросать? – вопрос прозвучал жалобно-тоскливо, безнадёжно.

– Не получится, – мастер покачал головой. – Они нечестно играют.

– Кто – они? – требовательно спросила Маша. – Ну подскажите же мне хоть что-нибудь! Пожалуйста…

– Кто такие эти “они”, для тебя не так уж и важно. Да и не могу я сказать. Подсказать… Неужели ты думаешь, девочка, что я не хочу. Всё время, что ты здесь, голову ломаю – чем тебе помочь. Но нам запрещено вмешиваться. Скорее всего, ты всё равно забудешь мои слова, а мне придётся отвечать за вмешательство, но я попробую. Может быть, потом вспомнишь… Может быть, поймёшь…

Иногда… победитель теряет намного больше, чем проигравший. Постарайся запомнить. Это моя тебе подсказка. Больше ничего не могу для тебя сделать, прости… Я желаю тебе… Я желаю тебе проиграть! – твёрдо закончил мастер, но его последнего слова Маша уже не услышала.

У неё зашумело в ушах, перед глазами всё поплыло, и в следующий миг она обнаружила, что стоит на тротуаре. И нет никакой вывески – ни с сумками, ни с судьбами, и никакого салона – ни “Центра”, ни “Центавры”. Но ведь он был! Вот и автобусная остановка напротив… И сумка новая – вот она!

Кажется, мастер сказал ей что-то важное напоследок. Надо обязательно вспомнить. Он обещал дать ей подсказку, сказал ещё, что ему придётся отвечать за вмешательство. Ох… Маша ещё раз растерянно осмотрелась, от души желая мастеру, чтобы с ним и его салоном ничего плохого не случилось.

Ей понравился этот человек. Или… да кто бы он ни был! – всё равно понравился.

Маше хотелось ему верить. Он казался искренним – ни одной нотки фальши, а воспоминание о его доброй улыбке и печальном сочувствующем взгляде грело душу. И сумка такая замечательная. Не яркая, красивая, даже нарядная; не громоздкая, но вместительная и удобная.

Маша ещё раз внимательно осмотрела своё неожиданное приобретение, улыбнулась – сейчас даже мысли о кубике, от которого так и не удалось отделаться, не тяготили её, как раньше, – и шагнула с тротуара на проезжую часть, чтобы вернуться к остановке.

Дорога была свободна, ни одной машины не видно. На сгибе левой руки небрежно висела старая сумочка с кубиком. Вдруг кто-то резко дёрнул её за ремешок. Маша инстинктивно ещё сильнее согнула руку.

Откуда взялся этот парень, она не поняла. Только что рядом никого не было. А теперь он стоял совсем близко – стоило повернуть голову, и Маша упёрлась взглядом в его глаза – совершенно пустые, холодные и одновременно бешеные.

Наркоман – с ужасом поняла Маша. Такой за дозу убьёт, не задумываясь. Бледная кожа, покрытая испариной, кривящиеся в какой-то судороге губы, – всё это увиделось так отчётливо. Тёмный свитер с растянутыми рукавами – это в жару-то! – а по худому телу и костлявым рукам всё равно пробегает дрожь.

– Отдай… – прохрипел парень и снова дёрнул за ремешок – не слишком сильно, похоже, у него и сил-то не было, и он, может быть, уже сомневался, стоит ли ему связываться с этой молодой крепкой женщиной.

Но и Маша не была убеждена в том, что эта часть её имущества стоит борьбы. Вот если бы её ухватили за новую сумку – тогда другое дело! За неё Маша готова была идти в бой. А тут… Ни денег там нет, ни документов… Кубик! – сигнальным огнём вспыхнула мысль. Нельзя его никому отдавать! Заразу такую… Маша дёрнула ремешок на себя.

– Нет там денег! Отвали! – попыталась она образумить горе-грабителя.

– Отдай, – снова просипел тот, своей заторможенностью вкупе с упорством живо напомнив Маше зомби из сто лет назад виденных фильмов ужасов.

– Да говорят же тебе – нет там ничего! – заорала Маша. – Зачем тебе это барахло?! За него и гроша ломаного никто не даст!

Слегка ошалевший от такого напора грабитель неуверенно дёрнул многострадальный ремешок, ну и Маша, конечно, не осталась в долгу, последовав его примеру.

И тут оба крепления, соединявшие ремешок с сумочкой, одновременно решили, что с них довольно, и оборвались. Сумочка раскрылась и начала падать. Нападавший с неожиданным проворством выпустил свою часть ремешка и попытался её перехватить, но безрезультатно.

Маша тоже к ней потянулась, но когда грабитель отпустил ремешок, она потеряла равновесие, и теперь падала, как ей казалось, очень медленно, но совершенно неотвратимо, боком – во весь рост, прямо на проезжую часть.

Как в замедленной сьёмке, она видела приближающийся грузовик… И кубик… Он выпал из сумочки раньше, чем она успела достичь земли. Кажется, Маша задела её то ли рукой, то ли ногой, уже теряя равновесие, и кубик выскочил наружу, словно зверь из клетки, закувыркался, довольный и блестящий…

Маше казалось, что он неторопливо переворачивается, двигаясь почему-то не вниз, а против всех законов физики – в горизонтальном направлении. Сигнал грузовика начал выводить протяжный, тоже почему-то до крайности замедленный, вой – совсем близко. Прямо на уши давит – успела подумать Маша.

Так медленно всё, но ничего нельзя изменить. Все движутся по инерции, одновременно: грузовик приближается и воет, как растерянная скотина, которую куда-то гонят против её воли; Маша падает, сосредоточенно, молча, зачем-то отмечая каждую самую мелкую деталь происходящего; кубик в очередной раз переворачивается в солнечных лучах.

Маша, всё ещё не успевшая упасть окончательно, перед не успевшим окончательно доехать до неё грузовиком, видит одну из граней – только одну. Она почему-то очень большая, и на ней чернеет единственная точка.

– Игра началась! – Уверенный, удовлетворённый голос заполняет собой всё пространство, с лёгкостью вытесняя не только вой испуганного грузовика, но, кажется, и сам грузовик тоже. И вообще – всё. Улицу, тротуар, грабителя, автобусную остановку и ясный августовский день.

Маша ощущает, что её куда-то несёт и переворачивает, как раньше кубик, словно она совсем ничего не весит. Или это мир вокруг неё переворачивается?

– Раунд первый! – объявляет голос.

Машу окутывает непроницаемая темнота, и она проваливается в эту темноту, успевая напоследок вспомнить слова мастера и мысленно согласиться с ними: “Они нечестно играют”…

========== Глава 12. Начало Игры. Раунд первый. ==========

Маша открыла глаза. Вокруг было темно, но не так непроницаемо черно, как прежде. Виднелись какие-то неопределённые размытые силуэты, нечто непонятное громоздилось вокруг. Выше было светлее.

Маша подняла голову, попыталась осмотреться, одновременно осторожно шевеля руками и ногами. Ничего не болело, только что-то неудобно впивалось в поясницу. Правая рука по-прежнему сжимала ручки новой сумки, оставалось надеяться, что они не оторвались, как ремешок старой.

В общем, в результате беглого анализа окружающей обстановки, Маша поняла, что сейчас ночь, сама она жива и, кажется, вполне здорова; но находится в совершенно непонятном месте – полулежит на куче неизвестно чего, со всех сторон окружённая такими же, невесть из чего состоящими завалами.

Маша нерешительно пощупала то, что подворачивалось под руку. Вот что-то гладкое, прохладное, со скруглёнными краями; тут же, рядом, нечто слегка шероховатое, изогнутое; а это – упругое, такое… скрипящее под рукой… Нет, ничего не понятно.

Маша медленно приняла вертикальное положение. Больше всего похоже на свалку. Но свалка же должна, мягко говоря, пахнуть, а если называть вещи своими именами, то свалка должна вонять! А здесь ничем не пахнет. Даже если это не бытовой мусор, а отходы производства, всё равно какой-то запах должен быть, пусть химический, но должен. А нет никакого…

Маша наклонилась, пошевелила, поперебирала непонятные, ни о чём ей не говорящие предметы, – ни на что они не были похожи, ничего не напоминали. Опыт и интуиция в одни голос подсказывали только одно: это обломки, осколки, детали, части неизвестных вещей или механизмов, а не целые, так сказать, самодостаточные предметы.

Ещё было ощущение не чистоты даже, а стерильности. С одной стороны, это радовало. Оказаться на настоящей, вонючей и грязной помойке никогда не было Машиной мечтой.

А с другой… во-первых, настораживало, а во-вторых, от этой стерильности веяло противоестественным холодом, словно на всём свете не осталось ничего живого, пусть неприятно пахнущего, грязного, непредсказуемого, но живого.

Глаза потихоньку привыкали к темноте, и Маша различала всё больше деталей – именно деталей, казалось, что во всей округе нет ничего целого. Аккуратно ставя ноги и радуясь, что надела удобные туфли, Маша обошла огромный курган, сложенный из неопознанного, какого-то чужого мусора.