Текст книги "Победитель получает..."

Автор книги: Рина Михеева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)

– То есть, ты хочешь сказать…

– Я не хочу, я тебе прямо говорю: думать у тебя пока плохо получается, может, перемещение так подействовало…

– Но…

– Никаких “но”! Я – настоящий, ты… не знаю где, но там же, где и я, и вряд ли это место называется “психушка”, хотя я и не знаю точно, что это такое. А сумка – она хорошая. Может, она и не улыбается, но от неё тепло идёт – не как от тебя, но есть. А значит…

– Что? – снова спросила Маша.

– Ну как же тебе объяснить-то… – Куся фыркнул, слегка хлопнув крыльями. – Значит, она может улыбаться! Не так, как ты, а по-другому. Но может. А ты… заметила. Только и всего. И не отвлекай меня больше, – он повернулся к Маше спиной, снова приступая к исследованиям.

– Я ей мерещусь… сумка улыбается… а искать еду и место для ночлега – некому!

========== Глава 41. Счастливый долгоног и страшный грызун ==========

– Куся… – тихо позвала Маша.

Трава колыхалась уже на порядочном расстоянии – кото-мышь со своими исследованиями перемещался в сторону холмов с подозрительными постройками. Правда, это перемещение было несущественным: лес всё равно совсем рядом, а до холмов далеко – и за полдня не дойдёшь наверное…

Трава активно закачалась, зелёные бурунчики в растительном море указывали на быстрое приближение Куси.

– Чего ещё? – озабоченная и недовольная мордочка хмуро смотрела на неё.

– Тебе же там не видно, а… – Маша указала рукой в сторону холмов.

– Мне не видно, зато и меня не видно, – пробормотал кото-мышь, взлетая в воздух и уже почти привычно опускаясь на Машино плечо.

Он так натренировался, что его коготки почти не чувствовались.

– Но какой в этом толк, если тебя всё равно видно всем и отовсюду, – завершил он ворчливо и замолчал, пристально всматриваясь сначала в холмы и то непонятное и пугающее, что на них находилось, а потом в угрюмую и неприступную лесную крепость, – Маша медленно повернулась, чтобы предоставить товарищу круговой обзор, а он в это время умело балансировал крыльями, легко удерживая равновесие.

– Да, в большом росте есть свои преимущества, – признал Куся, прежде чем бесшумно спланировать на землю, – но недостатков больше… – глубокомысленно заключил он уже внизу.

Маша только вздохнула, соглашаясь.

– Куда пойдём? – спросила она. – Мне эти холмы совсем не нравятся…

– Мне тоже, – уверенно согласился Куся.

– Лес тоже какой-то… пугающий.

– Незнакомый, – уклончиво отозвался Куся. – Но не торчать же здесь, как долгоног на болоте. Вряд ли нам так повезёт, как ему…

– А в чём повезло долгоногу? – тут же спросила любознательная Маша.

– Да во всём! По болоту хищники ходить не могут – проваливаются. А у долгонога ноги так устроены, что не проваливается он. И хоть его со всех сторон видно, а не подобраться к нему!

– А с воздуха?

– Долгоног крупный… с таким связываться – себе дороже… – отозвался Куся и, взглянув на Машу, пояснил: – Мы, говорящие, самые большие и сильные из летающих хищников. Остальным он тем более не по зубам. Да и что в нём… одни жилы да ноги сухие…

– Чем же он там питается? – спросила Маша, сама не зная зачем.

Вот не было у неё сейчас насущнее вопроса, чем питание неведомого везунчика долгонога, счастливо обитающего на инопланетном болоте! Хотя понятно, зачем она с таким вниманием вникает в особенности безоблачной долгоножьей жизни, – чтобы хоть чуть-чуть отвлечься от куда более бурных и пугающих перипетий своей собственной…

– Брюхолапками в основном, – сказал Куся и облизнулся. – Они нежные такие… И в болоте их полным-полно! Просто наступить некуда. Да только, кроме долгонога, никто там ступать-то и не может! Вот и говорят: везёт, как долгоногу. Но это не про нас, – заключил Куся, направляясь к лесу.

– И ты хотел бы так жить? – спросила Маша. – Хотел бы стать долгоногом?

Куся резко остановился, словно налетел на стену, повернулся к Маше, посмотрел внимательно и решительно ответил:

– Нет уж! Ещё чего… Всю жизнь сидеть в болоте и лопать брюхолапок?! Он даже летать не умеет. Ни за что! – сделав это заявление, Куся снова развернулся к лесу и заспешил вперёд.

Маша молча шла следом, поглядывая по сторонам и одновременно пытаясь представить, как же выглядит долгоног, ведь уже сложившийся в её воображении образ существа, отчётливо напоминающего цаплю, лопнул, как мыльный пузырь.

Она ещё успела немного подумать о том, все ли говорящие такие мудрые, как Куся. Видно, всё же не все, раз вождь купился на посулы серых. Впрочем, вожди – это вообще особая порода! Все ли народы глупеют, вступая на путь технического развития? Всегда ли прогресс порождает общество индивидуумов, постоянно недовольных своей жизнью и совершенно не умеющих ценить то, что имеют?

Маша не сомневалась, что Куся не захотел бы стать или быть никем иным, кроме как самим собой. Не только долгоногом, а вообще – никем. Он так полно и ясно, так… всецело был самим собой, как подавляющему большинству людей и не снилось! И ей тоже не снилось… как оказалось.

Тут они приблизились к лесу, и Маше стало не до размышлений – на них упала тень лесной стены, которая вблизи оказалась ещё выше, но не столь непроницаемой, как казалось издалека. Конечно, между гигантскими стволами можно было пройти, но ветви и толстые древовидные лианы переплетались совершенно неожиданным образом, то взмывая вверх, то опускаясь к самой земле, а то вдруг вытягиваясь горизонтально – на разной высоте и под разными углами.

Куся мог передвигаться по этому почти непроходимому лесу с относительной лёгкостью. И размеры его – чуть больше домашней кошки – и ловкая прыгучесть, и зацепистая когтистость, и возможность перелететь там, где затруднительно пройти, и, наконец, острое ночное зрение – всё было ему в помощь.

А Маша… снова ощущала себя балластом и тормозом. Она перелезала и подныривала, обходила и присматривалась – снова и снова, двигаясь практически на ощупь в царившем здесь густом сумраке, обещавшем вскоре превратиться в непроглядную темноту.

– Далеко не пойдём, – объявил Куся, оказавшийся где-то вверху и справа.

Он вообще передвигался кругами. Центром кругов была Маша, и пока она проходила десяток-другой метров, кото-мышь успевал обследовать всё вокруг. Так они и перемещались – тяжело и очень медленно. Наверное метров двести прошли, не больше, как Куся предложил сделать привал, а то и вовсе остановиться на ночь. Маша права голоса в этом вопросе не имела и не претендовала на него – куда уж…

– Придётся здесь ночевать. Дальше ты всё равно идти не сможешь, – вздохнул Куся. – Сейчас совсем стемнеет.

Маша устало привалилась к огромному стволу с гладкой корой. Он казался почти отполированным и каменно твёрдым, будто это и не живое дерево, а деревянная скульптура, покрытая лаком. Зато внизу кустились резные лишайники, местами доходящие Маше до колен, и мхи, вездесущие мхи выстилали всё, в том числе и ветви, и то, что Маша предположительно считала лианами.

Было тихо. Как-то слишком тихо для леса, хотя – ночь приближается, может, поэтому всё застыло и замерло? Но Маше упорно казалось, что здесь всегда так и по-другому быть просто не может. Никогда эту мрачную темноту не оживляют весёлые вопли каких-нибудь инопланетных обезьян или заливистые трели птиц. Мрачный, глухой заколдованный лес, вроде того, что окружал замок спящей красавицы из сказки.

– Здесь подожди, – распорядился Куся. – Я скоро.

– Куда я денусь-то? – усмехнулась Маша, уже почти привычно устраиваясь в углублении между выступающими мощными корнями у “лакированного” ствола. – Разве что сожрёт кто-нибудь, а сама я гулять точно не пойду, – и тут же встревожилась: – Ты только осторожно, Кусенька. Странный тут какой-то лес… Может…

– Не маленький, сам понимаю, – буркнул кото-мышь. – Да не бойся ты, я осторожно. И недалеко. Так… посмотрю тут… – неопределённо протянул он, шевеля носом и трепеща сяжками. – Пахнет тут что-то… знакомое. Рядом. Тихо сиди.

Маша покорно кивнула, и Куся юркнул куда-то, мгновенно скрывшись из виду. Да и то сказать – какой уж тут вид? В двух шагах уже ничего не видно… Обзор тоже, можно сказать, нулевой: у одного дерева сидишь, а в другое носом упираешься…

Маша ещё только готовилась начинать ждать Кусю, настраивая себя, уговаривая, чтобы не запаниковать раньше времени, отодвинуть как можно дольше полное осознание опасности, безнадёжности даже их положения, а Куся уже возник перед ней, вынырнув из-за соседнего ствола.

У него были испуганные глаза – это Маша заметила в первую очередь. И только потом увидела, что он держит в зубах безвольно обмякшую тушку какого-то мелкого зверька.

Зверёк напоминал крысу, только светлую, насколько Маша могла судить в полумраке, и бесхвостую, чуть крупнее среднего пасюка. Куся шмякнул его на мох у Машиных ног.

– Вот… грызун… – произнёс он с непередаваемым выражением: и страх, и отвращение, и любопытство – всё вместилось в два слова.

– Я его есть не буду, – отказалась Маша, чуть отодвигаясь, насколько позволяла межкорневая ложбинка, и думая, что страх в глазах Куси ей, должно быть, померещился.

И до сих пор мерещится, как ни странно… Чего ему сейчас бояться? Это она едва сдержала вопль, когда дохлого грызуна ей чуть не на колени положили. Удержалась только потому, что Кусин страх напугал её ещё сильнее. Какое-то несоответствие, какая-то неправильность царапала сознание, и следующие слова Куси объяснили – какая.

– Я тоже не буду! – сердито фыркнул кото-мышь. – Ты что, не понимаешь? Грызун! Это – грызун.

– И что? – очумело спросила Маша. – Ты же их вроде ешь?

– Да откуда он здесь-то взялся?! – возмущённо зашипел на непонятливую подругу Куся. – Я понимаю – ты их раньше не видела. Потому и говорю – это грызун. А мы – где? – как у умственно отсталой спросил он.

– Не знаю, – соответственно ожиданиям ответила растерянная Маша.

– Вот! – возликовал Куся. – И я – не знаю. Но не в моём мире – это уж точно. Так откуда здесь грызуны?!

– Может… они и здесь… – пролепетала Маша, сама себе не веря.

– Лес – совсем другой, не как у нас. Всё другое. А грызуны – точно такие же… – задумчиво бормотал Куся, осторожно придерживая лапой подозрительного грызуна. – И вёл он себя странно… – Куся принюхался. – И теперь вот – чего лежит? От страха затаился?

– А он что… живой? – испуганно спросила Маша.

– Я его не убивал, – открестился Куся. – Если дохлый, то сам сдох, – он снова внимательно принюхался, практически ощупал неподвижное тельце сяжками, и выдал заключение:

– Живой.

– Может, он просто похож? – робко предположила Маша.

– Не просто, – угрюмо отозвался Куся. – Он пахнет, как грызун, – выдвинул он неопровержимый аргумент. – И хуже того… – Куся снова принюхался. – Он пахнет и выглядит точно так же, как тот самый грызун, которого я поймал последним – в своём мире. Я вспомнил о нём – о том грызуне, и сразу почувствовал запах. Пошёл на него. Нашёл этого… Он сидит – прижался, смотрит на меня и не убегает! Я – ближе. Он – смотрит. И… пахнет. И ничегошеньки больше не делает! Ты хоть что-нибудь понимаешь?

– Может, он больной? – выдвинула гипотезу Маша и попыталась ещё немного отодвинуться, но было уже некуда – толстенный корень упирался в спину. – Или от страха…

– Больной?! – возмутился Куся. – Что я, больного от здорового не отличу?! Он как здоровый пахнет, немолодой, но здоровый. Тогда уж это я – больной, запахи путаю… Но я не путаю! – он снова посмотрел на Машу испуганно.

– Он пахнет, как тот самый грызун… Значит… – Куся встряхнул головой, встрепал сяжки, усики, хохолок – всё как-то тревожно растопырилось во все стороны и замерло, только лапа, придерживавшая грызуна, заметно дрогнула.

– Значит, – повторил он, решившись, – это – перевёртыш.

========== Глава 42. Перевёртыш и Тишка ==========

– Значит, это перевёртыш, – тихо и весомо сказал Куся.

И тут тельце под его лапой трепыхнулось. Маша и сама понять не могла, как удалось ей удержать вопль, рвавшийся наружу. Она даже кулаком себе рот заткнула и вцепилась в него зубами, глядя, как существо, только что напоминавшее крысу, трясётся, будто холодец под током, оплывает его форма, размываются очертания…

Куся отдёрнул лапу, будто ошпарился, но тут же опомнился: рядом его Маша! Он должен её защищать! И кото-мышь оскалился, зашипел, выпуская когти и прикрывая Машу собой от этого – непонятного, бесформенного, страшного.

Тут уж она сама пришла в себя, неуклюже, но резво поднялась на ноги, ухватив Кусю поперёк живота, как дедушкиного Тишку. Он рвался и шипел, но шипение Маша на свой счёт не приняла, хотя и напрасно, – теперь уже оно относилось и к ней тоже, а его рывки и попытки вырваться из её рук, Машу не обескуражили. У Тишки тоже характер был не сахар! Правда, крыльями он не хлопал, то и дело попадая по лицу и закрывая обзор.

– Да отпусти же ты меня! – взвыл Куся, осознав, что его прозрачные “намёки” на Машу не действуют.

– Вылезай отсюда! Быстрее! – распоряжался он дальше, имея в виду облюбованное Машей углубление между корнями.

Сам Куся вцепился в одну из вездесущих веток-лиан и уже оттуда с ужасом наблюдал за происходящим, лихорадочно прикидывая, осталось ли у него хоть немного пламени, хоть на один выдох?

Нет… всё-всё он израсходовал на мерзкого Алкана, стараясь напугать и публику, и жреца, чтобы он не давил на Машу своей тёмной силой. Кажется, кроме пламени, ему удалось тогда использовать Силу Сердца и Разума, о которых рассказывал шаман. Может и сейчас попробовать?

Куся покрепче вцепился в твердокаменную ветку, приподнимая распахнутые крылья, всматриваясь в дрожащую массу внизу. Нет… ничего не выходит. У перевёртыша будто и вовсе нет разума, одна только текучая плоть, как густая болотная жижа, чья густота не даёт ей впитаться в почву, но и просто застыть грязной лужей ей тоже что-то не даёт… Что же?

Куся навострил сяжки, устремляя своё восприятие вдаль, и ему показалось, что он уловил нечто. Зудящий импульс, словно скребущий и щекочущий прямо внутри – в голове. Куся даже мявкнул тихонько и затряс головой, стараясь вытряхнуть оттуда то, что так неосторожно нащупал.

Он понял только, что оно идёт издалека и не даёт перевёртышу остаться той самой лужей, которой он и был бы, если бы его предоставили самому себе, заставляет его становиться кем-то… или чем-то. А он не знает – кем.

Так вдруг показалось Кусе, и за холодящим, всю шерсть ставящим дыбом ужасом шевельнулось иное чувство, так что Куся почти не удивился Машиным словам, удивился только тому, как могла она понять то, что он ощутил. Ведь у неё нет той Силы Сердца и Разума, что есть у говорящих, да и то не у всех. Или есть? У неё есть Сила Сердца, – подумал Куся. – Большая Сила.

– Кусь, по-моему, ему плохо… – неуверенно сказала Маша.

Перевёртыш корчился и трясся. Он увеличился в размерах, и теперь уже ком дрожащей плоти по высоте был Маше до колен и из него можно было бы соорудить не грызуна, а хорошую овчарку.

Он был отвратителен, он был страшен, и он был… жалок… Похожий на кусок сырого мяса, в который, прихотью чьей-то злой воли, вдруг вернулась способность чувствовать и, будто этого мало, к нему ещё и ток подключили…

Испуганно прижавшаяся к дереву Маша чуть не утонула в захлестнувших её эмоциях, но поверх ужаса и омерзения вдруг вынырнула на гребне волны жалость. Она ещё пыталась сама себя убедить, что нужно бояться, бояться, а не жалеть! И словно со стороны услышала свои слова:

– Кусь, по-моему, ему плохо… больно… Что ж делать-то? Может, надо представить что-нибудь, чтобы он в это превратился? Может, тебе снова грызуна представить?

Пару секунд Куся молчал ошеломлённо, потом попробовал. Масса внизу затряслась сильнее прежнего и ещё немного увеличилась.

– Нет уж, – мявкнул кото-мышь. – Грызун у меня больше не получается. Как на это посмотришь… я чуть морга не представил!

– Нет-нет, морга нам не надо, – содрогнулась Маша и посмотрела на Кусю.

А ведь он похож на дедушкиного Тишку… Сейчас такой же серенький… если вот сяжки убрать и встопорщенный хохолок, ну и крылья… А глаза – почти что Тишкины. Тоже зелёные, загадочно мерцающие и умные…

Что-то мягкое робко коснулось Машиной ноги. Она едва не заорала на всю округу, но, в который уже раз, сдержалась. Внизу, у её ног, стоял… Тишка. “Кот” поймал её взгляд, и кончик его хвоста знакомо вильнул. Лже-Тишка встряхнулся, сел и лизнул лапку.

– Кто это? – шёпотом спросил Куся.

– Кот. Тишка. У дедушки такой был… Может, и сейчас жив – с Маришкой и детьми живёт…

Куся сердито потряс головой, словно пытаясь перетряхнуть полученные сведения так, чтобы остались только нужные, а лишние высыпались и не мешали.

– Как это – у дедушки был? Ты в кого его превратила? Он что – разумный?

– Нет. То есть… кошки очень умные, конечно, но…

Существо у её ног внимательно прислушивалось, по-кошачьи шевеля ушами. Маша всхлипнула, быстро опустилась на корточки и погладила бархатную голову:

– Тишка…

– Это не Тишка! – рявкнул Куся.

Машины руки испуганно замерли, и вся она замерла – и снаружи, и внутри, потерявшись в противоречивых эмоциях, мыслях, страхах, сомнениях… Кот смотрел на неё неуверенно, словно спрашивая: что дальше? что мне теперь делать? каким мне быть?

Гордый Тишка, гроза всех котов в округе и мечта всех окрестных кошек, не смотрел так никогда и ни на кого. Конечно, Маша прекрасно знала, что это не Тишка и, что намного важнее и значительно хуже, – вообще не кот. Но когда он только появился, и она увидела его – такого родного… удержать вскипевшую радость узнавания и нежность оказалось просто невозможно.

“Тишка” задрожал, как грызун, перед тем как исчезнуть, когда Куся назвал его перевёртышем, и очертания его начали расплываться, пока едва заметно, а в зелёных глазах Маша увидела боль – страдание беспомощного и беззащитного живого существа.

– Тишка, – сказала она твёрдо. – Ты – Тишка. Кот.

Маша закрыла глаза и увидела дедушкиного любимца ясно, отчётливо. И как она раньше не замечала, что Куся на него похож? И не во внешности даже дело, а в чём-то внутреннем, неуловимом. В чувстве собственного достоинства и неизменной спокойной иронии, с которой, кажется, только кошкам дано взирать на окружающий мир так, что и в голову не придёт усомниться – они имеют на это право.

Маша открыла глаза, перед ней сидел Тишка, смотрел спокойно, уверенно, чуть снисходительно. Она подняла взгляд на Кусю. Кото-мышь вздохнул тяжко, без слов признавая, что, хоть ему всё это совсем не нравится, но другого выхода он не видит и согласен с Машиным решением.

– Тишка… – пробормотал он. – И что же нам теперь делать?

– Не знаю, покачала головой Маша. – Но… может, они не такие уж и страшные… эти… ну, ты понял, да?

– Чего ж тут непонятного, – пригорюнился Куся. – Понял, конечно. Только… не знаю… Может, они и не страшные… но страшные те, кто ими управляет…

Маша, уже давно вспомнившая свой сон со стулом-перевёртышем, не могла не согласиться. Ещё тогда ей показалось, что страшен не сам перевёртыш, а тот, кто дёргает его за ниточки, используя или просто развлекаясь.

– Но сейчас ведь мы им управляем, – полувопросительно сказала она.

– Сейчас… – эхом отозвался Куся, задумчиво глядя в темноту между стволов огромных деревьев. – Здесь есть кто-то ещё… что-то на них действует… – сказал он тихо. – Что-то заставляет… превращаться. Наверное оно может и приказать… превратить его в кого угодно. Да и мы… вот заснём сейчас, и что? – спросил он трагическим шёпотом.

– Можно, конечно, спать по очереди и следить за этим… Тишкой. Но ведь это ты его… превратила. Ты заснёшь, а с ним что будет? А если тебе кошмар приснится? – всё больше распалялся Куся, шёпот его становился всё горячее, а взгляд, обращённый на “Тишку”, – враждебнее.

Фальшивый кот снова начал дрожать.

– Я всё понимаю, Кусь, – сказала Маша и погладила лже-Тишку по голове. – Но если ты продолжишь, то проблемы у нас возникнут прямо сейчас, сию минуту. Он вон – дрожит опять, – Маша почесала существо за ухом, и оно наклонило голову в сторону чешущей руки, как делал это Тишка в редкие минуты благодушия.

Вообще-то, ласковым он не был, но Маша прогнала эту мысль, представляя дедушкиного кота разнеженным, позволяющим себя гладить и с удовольствием подставляющим уши “для почесать”. Пусть не часто, но случалось же такое! Мурчал даже иногда…

Существо под её рукой знакомо затарахтело. Коты ведь мурчат по-разному – кто громче, кто тише, звук и тональность – у каждого свои. Это было мурчание Тишки, родное до слёз и особенно любимое оттого, что услышать его доводилось редко.

Куся напружинился, вновь растопырив поникшие было чувствительные антенны:

– Чего это он? Рычит, что ли?!

– Нет, Кусенька, это он мурчит. Коты так делают, когда им хорошо…

Куся подозрительно прищурился и промолчал, спустился вниз. “Тишка” прижался к Маше, враждебно косясь на того, кто никак не хотел верить, что он кот, как до этого не хотел признавать в нём грызуна.

Кото-мышь потоптался рядом, обошёл Машу с другой стороны, наткнулся на сумку, всё так же жившую своей загадочной жизнью, ткнулся внутрь, пыхтя и фыркая что-то оттуда выкатил и ещё что-то выцепил когтями.

– Маш… Маша… да хватит уже этого… это… гладить, – прошипел недовольно. – Смотри – тут вода и жевалка!

В сумке обнаружились три жевалки – их норма: Маше – две, Кусе – одна. Они торопливо закусили, запили водой. Лже-Тишка проявил интерес, как и положено коту, но есть не стал, отвернулся от жевалки с великолепным презрением своего оригинала. Маша попыталась напоить его, налила воды в горсть. Он долго нюхал, смотрел непонимающе, пока вода не просочилась между пальцами и не пропала без всякого толку.

– Нашла кого кормить, – не выдержал наконец Куся. – Вот заснём сейчас… он нами и закусит… Этот твой… Тишка.

Маша посмотрела на него укоризненно.

– Ты думаешь, я ревную, да? – вскинулся Куся, проявляя поразительную проницательность. – Я не ревную! Я… боюсь за тебя… – прошептал он. – Заведи себе хоть десяток тишек! Гладь их, корми из рук, только… живи.

Маша хотела что-то сказать, но вместо слов наружу прорвались только всхлипы, переходящие в рыдания, по щекам потекли слёзы. Никогда не была она плаксой, а тут… уже второй раз ревёт, как маленькая, в ответ на Кусины слова, хотя как раз в детстве она плакала очень редко.

– Ты чего? – испугался Куся. – Не надо… – он прижимался к Маше и слизывал солёную влагу с её щёк, не обращая внимания на поддельного кота, льнущего к “его Маше” с другой стороны.

Наверное она был ещё не скоро успокоилась – накопившееся напряжение и подавленный страх требовали выхода, но…

Скрипучий голос прорезал словно заколдованную тишину странного леса, и слёзы высохли мгновенно.

– Они здесь, – отчётливо сказал кто-то совсем рядом.

– Опять, – устало отозвался кто-то другой.

– Когда же это кончится? – тоскливо вопросил третий.

– На этот раз – сразу трое, – снова вступил первый. – Всё-таки придётся нам прислушаться к словам Бура и уничтожить их, – заключил он мрачно.

И на Машу, Кусю и “Тишку” молниеносно упали сети, захлёстывая и лишая возможности двигаться. Лже-кот замер; Маша безуспешно пыталась выпутаться; Куся рванулся яростно, вцепившись в частую сетку зубами и когтями. Но кто-то вышел из темноты и ударил кото-мыша дубиной. Он трепыхнулся ещё и обмяк.

Отчаянный вопль Маши прорезал глухую тишину… Что-то тёмное обрушилось и на неё тоже, она судорожно вдохнула ставший вдруг очень густым воздух и провалилась в темноту бесчувствия.

========== Глава 43. У ямы ==========

Когда Маша открыла глаза, то первым, что она увидела, был Куся. Живой Куся.

Хоть и опутанный прочной мелкоячеистой сетью, как и она сама. Рядом в такой же “упаковке” испуганно таращился “Тишка”.

Впрочем, после того как Маша на него посмотрела, градус испуга в его глазах резко понизился, а возмущения – во всём облике – столь же резко возрос. Лже-кот получил подпитку: Машино восприятие и память о том, каким он должен быть.

– Куся, – испуганно прошептала Маша, – ты как? Они тебя сильно ударили? Голова болит? Ты ранен? Кусенька, не молчи!

– Да ты и слова вставить не даёшь, – откликнулся кото-мышь. – Не ударял меня никто. Хлопнули пылилкой какой-то… у нас похожая штука есть… Там сонный порошок. Вдохнёшь – и заснёшь. Только ты мне заснуть не дала: так закричала, что я подумал – тебя убивают! И порошок на меня неправильно подействовал, теперь голова болит… А у тебя как? Болит?

– Вроде нет, – растерянно отозвалась Маша.

– Это хорошо, – оживился Куся. – Вся надежда на тебя!

– Какая надежда? Почему – на меня?..

– Потому что больше не на кого! – отрезал Куся. – Меня эти бестолковые не понимают. Это тебе всё переводят, и тебя тоже все понимают, потому что у тебя этот… как он там…

– Модуль, – пробормотала Маша.

– Во! Слово такое… никакого в нём смысла…

Маша вдруг испугалась, что её переводчика снова накажут, как когда-то, в первом раунде. Но, к счастью, ничего не произошло. Ну и работка у него! Вот как можно перевести слово “модуль” на язык говорящих, где всё со смыслом, всё со значением. Впрочем, и на русском-то языке это слово… не понять, что значит!

– Но я тут и без этого… без этой фиговины кое-что сообразил. Я уже с полчаса тут не сплю. Боялся, что ты так и не проснёшься до того как нас в яму скинут…

– В какую ещё яму? – замирая, спросила Маша.

Мысли поскакали галопом: модуль, Игра, Куся, сумка. Если в неведомую, но наверняка жуткую яму их так и сбросят – каждого в отдельной сетке, то посадить Кусю в сумку и перейти с ним в следующий раунд не будет никакой возможности.

– В какую, в какую, – проворчал Куся. – Тебе там не понравится! И мне – тоже. Хотя вот ему, – он покосился на сердитого “Тишку”, – там самое место! В яму для перевёртышей. Меня тут мимо неё проносили, когда я уже не спал… – Куся содрогнулся. – Да и сейчас мы рядом сидим… Если приглядишься…

Маша немедленно вытянула шею.

– Успеешь ещё налюбоваться! – рявкнул Куся. – Ты лучше подумай, что ты им скажешь. Они за кем-то там пошли – посоветоваться, может, а может – за главным каким-нибудь, чтобы он решил, что с нами делать. Они думают, что мы – перевёртыши, понимаешь? Надо их как-то убедить, что это не так, – Куся пригорюнился. – А я не знаю как… Тем более что нас с этим нашли, – он фыркнул в сторону поддельного кота. – А он и правда… то самое…

– Погоди, Кусь, ты скажи, а кто такие эти “они”? – спросила Маша, озабоченно озираясь по сторонам, насколько позволяла сеть, привязанная, похоже, к стволу огромного дерева.

Сети с Кусей и перевёртышем были прикреплены к дереву напротив.

Непроглядный мрак, царивший в отдалении, рассеивали странные мягко фосфоресцирующие лианы или что-то подобное. Они опоясывали стволы, свисали с веток и упорно напоминали Маше о праздничных гирляндах и Новом годе. Тем более что их свет не был равномерным, а пробегал какими-то волнами, затухая и усиливаясь, переливаясь зелёным и голубоватым.

А неподалёку – ближе к Кусе – действительно виднелся край большой ямы. Маше показалось, что оттуда доносятся звуки, похожие на бульканье, и ужас затопил её, обдавая леденящим холодом и опаляя жаром одновременно.

Куся, тем временем, размышлял над её вопросом.

– Ну как я тебе объясню? – сказал он наконец. – Они… странные. Но вообще-то… ты – ещё страннее. И, по-моему, они не злые. Просто злятся.

– Не злые, но злятся? – с горькой иронией уточнила Маша, не в силах оторвать взгляд от края ямы.

– Ага, – согласился Куся. – А что тут особенного? Разозлиться может кто угодно… Кроме шамана – он не должен злиться. Но я думаю: если очень постараться, то и его можно разозлить. Когда он узнает, что творят черноглазы, – точно разозлится! – авторитетно заявил кото-мышь. – Потом, конечно, вспомнит о Законе Внутреннего Покоя. Но сначала…

– Да уж, – согласилась Маша. – Тут уж… и камень разозлился бы.

– Вот! – подхватил Куся. – Мне кажется, что у них тут тоже есть причины для злости.

– Может и так, – уныло кивнула Маша, – только под горячую руку лучше никому не попадать, даже шаману, знающему о Законе Внутреннего Покоя, тем более, когда яма совсем рядом…

– Это точно, – вздохнул Куся. – И не только яма, – он снова сверкнул глазами в сторону “кота” и отвернулся.

А через минуту появились таинственные “они” – выступили из-за деревьев, бесшумные и суровые. Почему-то именно так показалось Маше, но вполне возможно, что суровость она дофантазировала сама, ведь эти существа сейчас выступали в роли судей, решающих судьбу самой Маши, Куси и сформированного Машиными воспоминаниями дедушкиного кота.

Местные жители – приземистые, среднему человеку по плечо, плотные, сплошь покрытые короткой тёмной шёрсткой, в отличие от говорящих, они носили пояса, к которым крепились, видимо, всякие полезные вещи, помимо кусков ткани или кожи, образующих подобие одежды.

Сильно вытянутые вперёд морды, заканчивающиеся крупными влажными носами, маленькие глазки и небольшие круглые уши придавали им поразительное сходство с земными барсуками. Только вместо белых продольных полос, у этих существ были светлые пятнышки на покатом лбу, темени и щеках.

“Барсуков” было, наверное, около десятка, некоторые остались на границе освещённого участка, остальные, приблизившись к пленникам на расстояние двух-трёх шагов, замерли, молча, неотрывно всматриваясь в свою странную добычу. Маша вспомнила, что именно она должна убедить их не сбрасывать подозрительных пришельцев в яму, подумала несколько секунд и, не придумав ничего лучшего, отчётливо сказала:

– Здравствуйте.

“Барсуки” дружно вздрогнули и попятились, в их маленьких чёрных глазках метнулся испуг. “Надо продолжать говорить”, – думала Маша, но слова не шли на ум, мысли разбегались, и она чуть ли не впервые в жизни поняла значение выражения “язык прилип к гортани”.

И ведь никогда она за словом в карман не лезла! Иной раз – лучше бы промолчала, а тут… просто затмение какое-то… Как там Евдокимов говорил? “Я не знаю, чего рассказывать…”

Маша вдохнула поглубже и выдала:

– Мы вообще-то не отсюда, конечно… – в памяти немедленно всплыло: “сами мы не местные”, и ей только титаническим усилием воли удалось сдержать истерический смех.

Вот уж точно! “Неместнее” не бывает! Она тряхнула головой и продолжила:

– Но мы не… мы самые настоящие, нас сюда случайно… занесло. Мы ничего плохого не делали. И не хотели. Отпустите нас. Пожалуйста.

“Барсуки” встревоженно водили носами и молчали.

– Вот, видишь, Дум, – наконец подал голос один из них, – странные они. И выглядят странно, и… разговаривают.

– Думать надо… – нерешительно отозвался другой и почесал пятнистый лоб.

– Для того тебя и позвали! – напористо заговорил третий. – А пока ты думаешь, мы их в яму скинем. Показали тебе – и ладно. Остальные два всё равно не говорят. Шипят, мяучат, как древолаз по весне, и всё. А эта вот, – он обвиняюще ткнул лапой с толстыми пальцами и внушительными когтями в сторону Маши, – новая какая-то напасть. Так что – пока в яму, а там посмотрим. Придётся Мудра звать. Пусть решает. Уничтожить их надо, вот что я вам скажу.