Текст книги "Бог Ярости (ЛП)"
Автор книги: Рина Кент
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 32 страниц)
– Больно? – спрашивает он с ноткой обеспокоенности, которой у него для себя явно нет.
– Если я скажу «да», ты подаришь ему лечебный поцелуй?
– Я сдаюсь, – он отпускает меня со вздохом. – Пойду принесу аптечку.
– Я сам. Мне все равно нужно в ванную, – я иду к выходу и оглядываюсь.
Брэн наблюдает за мной с жалким выражением лица, его тело наклонено в мою сторону, как каждый раз, когда мы находимся на людях, а затем он открывает рот, но, как и в тот раз, снова закрывает его.
– Ты хочешь мне что-то сказать, малыш?
Я жду чего-то. Чего угодно, но он качает головой.
– Я… уберусь и приготовлю ужин.
Я ничего не говорю, выбегая из комнаты и направляясь в ванную. Я уже должен был привыкнуть к его методам, но мне они все равно не нравятся.
У меня от всего этого дерьма мурашки по коже.
Я сижу в джакузи, кажется, целую вечность, но скорее, всего полчаса. Пузырьки лопаются вокруг меня, но в них нет ничего расслабляющего, поэтому я выключаю их, чтобы подумать в тишине.
В голове роятся мысли о причине такого состояния Брэна, но сколько бы я ни думал об этом, ничего не выходит.
Вздохнув, я откидываюсь назад, беру телефон с бортика ванны и проверяю сообщения, в основном из группового чата с парнями.
Киллиан: Где ты, Нико?
Джереми: Он занят. Пусть занятым и остается.
Гарет: Нико занят? И тебя нет рядом, чтобы держать его в узде?
Джереми: Допустим, ему не нужны мои услуги в связи с его последними начинаниями.
Киллиан: Это связано с импотенцией, не так ли?
Гарет: Килл, какого хера? Он просто завалит групповой чат фотографиями члена.
Николай: Коля передает привет, ублюдки.
Я посылаю фото, чтобы поиздеваться над ними.
Дверь открывается, и я поднимаю голову, чтобы увидеть Брэна, стоящего на пороге. Он переоделся во фланелевые пижамные штаны и белую футболку, выглядя как рождественский подарок.
– Я… хотел убедиться, что ты не медитируешь под водой.
– Не медитирую, – я закрываю глаза и прислоняюсь головой к бортику.
Не знаю почему, но я злюсь. Это не первый раз, когда он прячется от меня, но я никогда не видел его в таком состоянии.
Тот факт, что он отказывается впускать меня, хотя я, черт возьми, как открытая книга, не дает мне покоя.
Я действительно ненавижу ебучие сложности.
Вокруг меня происходит движение, а я остаюсь неподвижным, упорно пытаясь хоть раз проигнорировать его.
Плеск воды заставляет меня открыть глаза как раз вовремя, чтобы увидеть, как Брэн забирается в ванну, совершенно голый.
– Что ты делаешь?
– Ты всегда просишь меня присоединиться к тебе. В этот раз что-то не так? – спрашивает он, садясь и вытягивая ноги по обе стороны от меня.
– Делай, что хочешь, – я стараюсь казаться равнодушным, а это трудно, когда он выглядит так потрясающе красиво.
На данный момент можно с уверенностью сказать, что я изучил каждый бугорок его мышц и места расположения родинок – верхняя часть левого плеча, над правым бедром, за правым коленом, на левом колене и прямо под челюстью.
Не то чтобы я был одержим или что-то в этом роде.
Он толкает меня ногой в бедро.
– Ты на меня злишься или что?
– С чего ты взял?
– Во-первых, ты не набросился на меня, – он улыбается, но как-то принужденно. – Ты теряешь интерес?
– А ты?
– Нет.
– Хм…
Он замолкает на секунду.
– В чем дело? Это потому, что я сказал тебе перестать драться?
– Я не перестану.
– Я вижу.
– Как только твой кузен Крейтон вернется в университет, я расквашу ему лицо, но не из-за того, что случилось со мной, а потому что он посмел ударить тебя в тот день. А еще я буду драться с твоим драгоценным братцем-психопатом и избивать его до полусмерти, так что тебе лучше морально подготовиться.
Он сглотнул, его горло дергается вверх-вниз.
– Не делай этого… пожалуйста.
– Что ты готов сделать, чтобы остановить меня?
– А чего ты хочешь?
– Расскажи мне, что произошло, когда я пришел сюда, и не говори, что это был несчастный случай или ничего страшного, потому что я не куплюсь на эту чушь.
Его лицо бледнеет, и он замирает, его грудь поднимается и опускается в быстром ритме, прежде чем он начинает дышать медленнее.
– Это… действительно пустяки.
– Мы закончили. Убирайся к чертовой матери и оставь меня в покое.
Губы Брэна приоткрываются, и он смотрит на меня. Нет, я никогда не разговаривал с ним в таком тоне. Я всегда отшучиваюсь, когда он такой ворчливый и зажатый, но меня это уже просто достало.
Я не могу перестать думать о том, что сказал Джереми, и это не дает мне покоя.
– Николай… – вода плещется, когда он опускается на колени между моих ног, а затем обхватывает руками мою шею.
Я встречаюсь с его широко раскрытыми голубыми глазами, и впервые не смягчаюсь от одного только вида его лица или тепла, исходящего от его тела.
Впервые я не растекаюсь лужицей только от того, что он произносит мое имя или прикасается ко мне.
– Убирайся.
Он качает головой и крепко сжимает меня в объятиях.
– Мне жаль.
– Какого хрена ты продолжаешь извиняться, будто это стало рефлекторной реакцией? Это чертовски жалко.
Он вздрагивает и опускает руки по обе стороны от себя.
– Я… просто уйду.
– Давай. Убегай, как ты это умеешь.
– Чего ты, черт возьми, от меня ждешь? Я пытаюсь загладить свою вину, а ты набрасываешься. Я ничего не сделал, чтобы со мной разговаривали в таком тоне.
– Ничего? Ты буквально прячешь меня, как будто я твой грязный гребаный секрет. Как будто тебе стыдно быть со мной на глазах у твоих дорогих друзей и семьи, и вдобавок ты скрываешь себя от меня. И это ты называешь гребаным ничего?
– Ты сказал, что не против.
– Может быть, уже нет.
Его губы дрожат.
– Ты… снова меня бросаешь?
– Тебе бы это понравилось, не так ли?
– Нет! Мне бы это не понравилось! – его голос повышается, а рука дрожит, когда он смотрит на меня такими чертовски печальными глазами, что это тянет за сердце, которое я должен был закалять. – Не оставляй меня.
– Тогда дай мне что-нибудь. Что угодно. Я не хочу оставаться за твоими стенами. Так, блять, не бывает.
– Почему ты хочешь узнать меня? – он дергает себя за волосы, перебирая пряди пальцами, пока его лицо не становится красным. – Просто почему?
Я встаю на колени и отпихиваю его руку.
– Прекрати причинять себе боль, или я клянусь, блять…
Мои слова обрываются, когда я замечаю под толстыми часами, которые он всегда носит, даже когда спит, пластырь. Он сказал, что это подарок его мамы, который имеет сентиментальную ценность, и я решил, что он маменькин сынок, которому нравится всегда иметь память о ней.
Сейчас, однако, я понимаю, насколько был наивным.
Я сжимаю его запястье, и его глаза увеличиваются в размерах, когда я начинаю снимать часы. Брэн приходит в ярость и пытается вырвать свою руку. Он даже бьет меня в грудь и пытается пнуть.
Но у него нет ни единого шанса. Может, он и в хорошей форме, но я гораздо крупнее.
Я прижимаю его к бортику ванны, упираюсь коленями по обе стороны от его бедер, удерживая на месте, и хватаю за руку.
– Не надо, Николай. Не надо! – он говорит тоном, которого я никогда раньше не слышал, весь разбитый и полный паники, прежде чем прошептать: – Пожалуйста, я умоляю тебя, не смотри на эту часть меня…
Не сводя глаз с его потерянных, я сдергиваю часы, отправляя их в полет по полу.
Конечно, на его запястье наклеен пластырь.
– Пожалуйста, – снова умоляет он, его рука в моей дрожит, сгибается, разгибается, выкручивается. – Пожалуйста…
Я срываю его одним движением, и весь воздух вырывается из моих чертовых легких.
Кожа покраснела над порезом, пересекающим линию запястья. Еще несколько старых порезов, расположенных горизонтально первому, методично нанесены так, чтобы их ширина не превышала ремешка его драгоценных часов.
Его рука замирает в моей хватке, и я смотрю на его лицо. Он смотрит на воду, склонив голову и поникнув плечами.
Господи, мать твою.
Весь мой гнев исчезает. Вместо него во мне вспыхивает отвратительное чувство.
Гребаный страх.
Эти порезы от бритвы не были случайностью. Это был знак.
– Что это значит? – спрашиваю я незнакомым голосом. – Блять, посмотри на меня, Брэндон!
Он медленно поднимает голову, его губы дрожат.
– Ты резался? – мои слова негромкие, но они так оглушительно звучат в тишине. – Почему?
– Потому что я в полном дерьме, – его голос звучит как колыбельная смерти, мучительно и надтреснуто. – Потому что я смотрю на себя в зеркало и испытываю желание разбить его вдребезги. Потому что меня так долго преследовал горький вкус тошноты и ненависти к себе, что я не знаю, как жить без них. У меня все было хорошо, я притворялся и создавал фасад, так какого хрена ты все испортил? Почему ты пришел в мою жизнь и разрушил все стены, которые я возводил, и всю ложь, которую я себе говорил? Почему ты прикасаешься ко мне, как к красивому? Почему ты не ненавидишь меня, когда я не могу смириться со своим гребаным «я»?
– Я не могу ненавидеть тебя, малыш. Это невозможно, – я поднимаю его запястье и провожу губами по краю пореза.
С его губ срывается хныканье, и он бросается на меня. Я пошатываюсь, но он удерживает меня на месте, обхватив руками.
Его пальцы впиваются в мою кожу, и мне становится больно, когда он прижимает меня к себе. Его дрожащее тело сливается с моим, и он тяжело дышит мне в шею.
– Малыш? Ты в порядке?
– Пожалуйста… – его голос тихий. – Пожалуйста, позволь мне обнять тебя вот так. Мне не больно, когда ты ко мне прикасаешься.
Я хватаюсь за него, вжимая в себя, сильнее, ближе, пока не понимаю, где кончаюсь я и начинается он.
Кажется, что Брэн гораздо глубже, чем я думал, но пока он держится за меня, словно я его единственный якорь, я знаю, что никогда не отпущу его.
Даже если сгорю вместе с ним.
Ради него.
В нем.
Я бы с радостью сгорел, если бы он только попросил меня об этом.
Глава 27
Брэндон
– Это даже не имеет смысла.
Я киваю, хотя не имею ни малейшего понятия, о чем говорят Сесили и Глин. Я согласился встретиться с ними за послеобеденным чаем по привычке и почти сразу же пожалел об этом решении.
У меня в голове полный бардак, и я едва справляюсь. Я не могу найти в себе силы, чтобы надеть привычный образ, не говоря уже о том, чтобы как следует подделать свою улыбку.
– Ты так не думаешь, Брэн?
Я поднимаю голову от чашки с чаем и смотрю на Сеси.
– Хм?
– О том, что Ава замышляет что-то недоброе. В последнее время она создает все больше проблем и постоянно ходит на все эти драки.
– Ты же знаешь, какая она, – говорю я, проводя пальцем по ободку своей чашки. – Просто дай ей свободу, и она придет в себя.
Кроме того, судя по тому, что я наблюдал на днях, когда она «притворилась», что пришла ко мне, я прекрасно понимаю, что происходит между ней и моим неуправляемым старшим кузеном. На самом деле сейчас все, кроме нее, знают, в чем дело. Ее неспособность подчиниться реальности или хотя бы признать ее, возможно, и есть причина того, что она выходит из-под контроля. Я пытался дать ей совет, но она слишком вспыльчива, чтобы слушать, и предпочитает участвовать в заговорах Лэна, направленных против Илая.
Цель моего брата – подзадорить Илая и повеселиться, но она сама роет себе могилу. Намеренно или нет, я не знаю.
– Я все же волнуюсь, – хмуро говорит Сесили.
– Я тоже, – Глин набивает рот макарунами, и у меня в груди все скручивается в узел.
Я не могу не вспомнить монстра-сладкоежку, который всегда ворует их из любой коробки с пирожными, которые я приношу.
Правда, в последнее время он к ним не притрагивался.
У меня болит сердце, и я прочищаю горло, но это не помогает облегчить комок, застрявший в нем.
Прошла неделя с того дня, когда у меня случился срыв и я чуть не развалился на куски. Но я цел, потому что Николай держал меня.
И очень долго.
Пока мои колени не онемели, и я не стал вялым. Пока порез не перестал гореть, чесаться и сводить меня с ума.
Потом он заставил меня опереться на него и вынес из ванны, потому что я не мог стоять на ногах. Я был жалким месивом, тенью человека, и это именно то, что я, черт возьми, боялся, что он увидит.
Я ожидал отвращения или, что еще хуже, жалости, но на его лице их не было.
Он выглядел предельно сосредоточенным, когда вытирал меня насухо, помогал одеться, а потом позволил мне уснуть, пока я сжимал его в объятиях.
Мысль о том, что он может уйти, вызвала такую глубокую панику, что у меня началась гипервентиляция16. Думаю, я причинял ему боль тем, как сильно прижимался к нему, но он, похоже, не возражал. Он лишь крепче прижал меня к себе и целовал мои веки, нос, щеки, макушку – все, до чего мог дотянуться.
Тогда я наконец уснул.
На следующий день он оставил меня в покое, хотя я мог сказать, что у него было много вопросов.
Но потом я узнал, что он игнорировал меня, потому что следующей ночью дрался с моим братом.
Я просил его не делать этого. Даже умолял, но он все равно пошел на это.
Есть кое-что, чего Николай не знает, и что я держу в секрете – помимо моего поганого состояния. Его сестра Мия состоит в некоторых отношениях с моим братом.
Когда я узнал об этом, то попытался ее отговорить, но она оказалась такой же твердолобой, как и ее брат, и не стала слушать. К тому же Лэн ведет себя с ней нехарактерно навязчиво, чего он никогда не делал со своими предыдущими завоеваниями.
Поэтому я утаил это от Николая, потому что могу сказать, что он сильно зол на Лэна – и вполне заслуженно.
Но даже без этой информации он все равно продолжил бой.
Мне пришлось стоять и смотреть, как Николай и Лэн вцепились друг другу в глотки и чуть не забили друг друга до смерти.
Сказать, что я был в ярости после этого, – не сказать ничего. И не только потому, что Николай продолжал драться, несмотря на то что я умолял его не делать этого, но и из-за Лэна.
Он что-то подозревает и после боя был просто убийственным. Он не переставал спрашивать:
– Какого хрена Николай так на тебя смотрел?
Хотя он не уточнил, как именно, я увидел обвиняющий взгляд в его глазах и услышал это в его тоне.
Сказать ему о чем-либо – значит, ждать катастрофы, поэтому я просто отмахнулся, и пока что это работает.
В тот вечер я, естественно, не мог пойти в пентхаус, потому что Лэн следил за мной как долбаный ястреб. Я был уверен, что если бы ушел, он бы последовал за мной. В этом не было никаких сомнений.
Поэтому я написал Николаю.
Брэндон: Зачем ты подрался с Лэндоном? Теперь он не перестает приставать ко мне и спрашивать, почему ты все время на меня смотришь.
Николай: И это будет конец света – сказать ему правду?
Брэндон: Если я это сделаю, он убьет тебя.
Николай: Нет, если я убью его первым.
Брэндон: Он мой брат-близнец, Николай. Ты не можешь просто говорить о его убийстве и ожидать, что я не буду против.
Николай: А если он попытается убить меня, то ничего страшного?
Брэндон: Нет, конечно, нет. Я бы предпочел, чтобы вы держались подальше друг от друга.
Николай: Это ты так хочешь сказать, что никогда не расскажешь ему о нас?
Брэндон: Это будет рецептом для катастрофы. Он не самый большой твой поклонник.
Николай: Чувства взаимны. Я ненавижу этого ублюдка.
Брэндон: Разве ты не можешь просто игнорировать его? Я уверен, что он тоже будет тебя игнорировать.
Брэндон: Пока вся эта история с Мией, надеюсь, не уляжется.
Николай: Позволь спросить. Ты когда-нибудь планируешь рассказать ему о нас?
Брэндон: Не думаю, что сейчас это хорошая идея.
Николай: Сколько мне еще ждать? Месяц? Год? Десятилетие? Как долго я должен скрывать наши с тобой отношения?
Брэндон: Мне жаль.
Николай: Пошел ты и твой гребаный брат вместе с тобой.
Это было последнее сообщение, которое он мне прислал. Шесть дней назад.
Целых шесть дней.
Я ждал его в пентхаусе, но он так и не появился.
Я писал ему несколько раз, но он ни разу не ответил.
Каждый вечер я надеюсь, что он вернется домой. Каждый вечер я сижу на диване напротив лифта, пока не засну. Иногда я провожу целые ночи в навязчивых мыслях, и мне приходится физически удерживать себя от того, чтобы не довести до крови свое чертово запястье.
Тот факт, что он бросил меня после того, как я открылся ему, пусть даже частично, не дает мне покоя. Николай всегда разговаривал со мной. Это первый раз, когда он не является открытой книгой, и это меня бесит.
Я же не могу приехать к нему в колледж или домой. Хотя Мия пригласила меня сегодня на свой день рождения, так что это мой единственный шанс увидеть его.
– Брэн! – Глин машет рукой перед моим лицом, и я моргаю. – Куда ты пошел?
– Никуда. Я просто немного устал.
– Я понимаю, – она вздыхает. – Лэн в последнее время следит за тобой, не так ли?
– Да.
– Это, должно быть, так раздражает. Какой у него теперь план?
– Не знаю, – ложь, но это не имеет значения сейчас, когда Николая больше нет в поле зрения.
Что, если он действительно покончил со мной на этот раз? Что, если он окончательно сдался, увидев эту уродливую сторону меня?
От этой мысли к горлу подкатывает тошнота, и мне кажется, что меня сейчас вырвет.
– Бедный Брэн просто существует, но психи не оставляют его в покое, – Сесили похлопывает меня по руке, возвращая от края.
– Психи? – я хмурюсь. – Ты имеешь в виду Илая? На самом деле он меня не беспокоит. Если честно он вполне сносный, когда находится рядом со мной.
– Не Илай. Николай.
Сердце колотится о грудную клетку, и мне приходится напоминать себе, что нужно дышать.
Господи. Каким же отчаянным я должен быть, чтобы так взволноваться при одном только упоминании его имени?
– Николай? – спрашиваю я с той же беззаботностью, которую так хорошо имитирую.
– Да, он спрашивал меня о тебе на днях, когда Джереми привел меня в особняк Язычников. Он называет тебя цветком лотоса, – Сесили вздрагивает. – У меня мурашки по коже от того, что он так тобой интересуется.
– Точно! – Глин щелкнула пальцами. – Всякий раз, когда я навещаю Килла, Николай расспрашивает о моих братьях, и я думала, что это из-за того, как сильно он ненавидит Лэна, но, похоже, его больше интересует любая информация о Брэне. Всегда ли он любил искусство? Когда он написал свою первую картину? Чем он любит заниматься в свободное время? Какой его любимый цвет? Фильм? Родитель? Боже. Это похоже на полицейский допрос.
– Что делает его жутким, так это то, насколько он напряжен и настойчив. Джереми сказал, что он такой, и если я не чувствую себя комфортно, то не должна ему отвечать, но все же. Как ты думаешь, зачем он так делает?
– Если бы я не знала его, то подумала бы, что он влюблен в тебя, Брэн, – Глин хихикает и толкает меня плечом.
Мое тело напрягается, и я тянусь рукой к затылку, дергая за волосы, пока боль не вспыхивает не только в коже головы, но и глубоко в моей душе.
– Брэн? – Сесили внимательно наблюдает за мной. – Ты в порядке?
– Не совсем, – бормочу я, борясь с желанием задохнуться под тяжестью собственного признания.
Я не в порядке.
А разве я когда-нибудь был? Я не помню, когда в последний раз был в порядке.
Нет, помню. Это было, когда Николай обнял меня, чтобы я уснул. В ту ночь я был в порядке.
К черту. Я все равно разваливаюсь на части. С тем же успехом можно сделать это эффектно.
Я опустил руку на бок и повернулся лицом к сестре.
– Ты права. Он влюблен в меня. Или был влюблен.
Ее глаза увеличиваются вдвое.
– Откуда ты знаешь? Он тебе сказал?
– Можно и так сказать. Вообще-то, я встречаюсь с ним уже некоторое время.
Я жалею о своем решении просто выложить все, когда Сесили проливает чай, а Глин смотрит на меня так, будто я инопланетянин.
А ведь эти двое наименее драматичные и самые понимающие люди в компании.
Черт возьми.
Я крепче сжимаю чашку с чаем.
– Вы что-нибудь скажите или просто продолжите пялиться? Не то чтобы это вызывало дискомфорт или что-то в этом роде.
– Прости… – Сесили вытирает салфеткой пятна чая на столе. – Я просто хочу убедиться, что правильно тебя поняла. Ты только что сказал, что уже давно встречаешься с Николаем? Так же, как с Кларой?
– Не сравнивай его с Кларой. Она мне безразлична, – я теряю себя из-за него.
– О боже, – выдыхает Глин и прикрывает рот рукой, но это не помогает скрыть ее улыбку. – В тот день в кофейне, когда Килл сказал, что у Николая особые отношения с кем-то, это, случайно, был не ты?
– Да.
– Ты что, прямо сейчас признаешься нам в своей ориентации? И что мне делать? Могу я тебя обнять?
– Лучше не стоит, – говорю я, чувствуя себя немного легче от того, что она улыбается. Это ведь хорошо, правда?
Сесили берет мою руку в свою.
– Я так рада за тебя, Брэн. Я чувствую себя гордой мамой, когда вижу, что ты нашел кого-то, кто тебе нравится.
– Да! Я ненавидела эту стерву Клару, – соглашается Глин. – Она была такой оппортунисткой. Знаешь, я не хотела тебе говорить, но в ту ночь, когда у нас была вечеринка в особняке Элиты, я видела, как она пыталась поцеловать Лэна и терлась об него. Он выгнал ее и попросил меня не говорить тебе, потому что это только ранит твои чувства. Я так ее презираю, что даже не могу подобрать слов.
Лэн никогда не упоминал об этом. Но, впрочем, он никогда ничего мне не рассказывает.
А что ты ему рассказываешь? Ты давно перестал поддерживать с ним связь.
– Вы… – я внимательно наблюдаю за ними. – Вам не кажется странным, что мне нравится парень после того, как я все это время встречался только с девушками?
– А при чем тут пол? – Сесили гладит меня по руке. – Я просто рада, что ты счастлив.
– Я тоже, – Глин переплетает свою руку с моей и опускает голову мне на плечо. – Кто бы тебе ни нравился, это не изменит тебя. Ты всегда будешь самым крутым старшим братом на свете.
– Лучшим другом в мире живых, – Сесили отодвигает свой стул и берет меня за другую руку.
– Спасибо, – мой голос срывается, и я прочищаю горло. – Мне повезло, что вы обе есть у меня.
Сесили улыбается мне.
– Итак, как давно вы с Николаем вместе?
– Да! – Глин кладет подбородок мне на плечо. – Нам нужны подробности.
– Пару месяцев.
– Вау. Вы, ребята, действительно держали это в тайне, – Сесили покачала головой. – Я ничего и не подозревала.
– Я держал все в тайне. Это я не хотел признаваться перед всеми вслух.
На самом деле проблема не в моей ориентации. Дело во всем остальном, в чем мне приходится признаваться, когда я признаю ее.
Причина, по которой я не хотел верить в то, что я такой ненормальный.
– Тебе нужно было время. В этом есть смысл, – говорит Глин. – Ты всегда был с девушками, поэтому я никогда не подозревала, что ты би.
– Я не думаю, что я би. Я просто гей, – слова вылетают у меня изо рта легче, чем я думал. – И асексуал. Или был им. Думаю, правильный термин – демисексуал. Я могу испытывать сексуальное желание только к тому, кто мне нравится.
– Я как бы подозревала, что речь идет об асексуальности, – Сесили улыбается. – Тебя никогда никто не привлекал, какими бы сексуальными они ни были. Ты смотрел на животных с большей нежностью, чем на своих подруг.
– Животные – не золотоискательницы, – Глин ударила кулаком по воздуху. – Я хочу избить этих сучек за то, что они использовали тебя.
Они не использовали меня. Я использовал их. Но это не тот разговор, который я хочу сейчас начинать.
– Не могу дождаться реакции мамы и папы, когда они узнают, – Глин усмехается, а затем делает паузу. – То есть, если ты захочешь им рассказать?
– Обязательно.
– Они будут в полном дерьме.
– В хорошем или плохом смысле?
– Брэн, ты можешь быть буквально инопланетянином, и они будут тебя любить. Ты их любимчик.
– Нет, не любимчик.
– Любимчик. Мама тебя боготворит, а папа так тебя любит, что всегда говорит: «Брэн сделал то, Брэн сделал это», – она делает паузу. – Не уверена, что ему понравится Николай. Он очень опасен.
Я поморщился.
– Не помогает и то, что он кузен Килла.
– Килл может быть цивилизованным. А Николай… ну, нет?
– Почему именно Николай? – спрашивает Сесили. – Сколько бы я ни думала об этом, вы, ребята, совершенно разные по характеру. Там, где он хаотичен, ты организован до мелочей. Он сумасшедший, а ты методичный. Вы полные противоположности.
– Может, поэтому все и получилось. Кроме того, он не оставил мне выбора. Он вторгся в мою жизнь и не сдавался, сколько бы я его ни отталкивал… ну, то есть до этого момента.
– Что случилось? – Глин отстранилась, нахмурившись. – Пожалуйста, скажи мне, что это не из-за Лэна.
– Они подрались той ночью, верно? – Сесили поморщилась. – Джереми сказал, что Николай был сам не свой в последнюю неделю.
– Дело не в Лэне, а во мне. Ему не понравилась моя нерешительность.
– Но для тебя все это в новинку, Брэн. Не стоит торопиться, – Глин поглаживает меня по плечу.
– Нет, если это означает, что я могу его потерять. Мне кажется, я причиняю ему боль, когда так поступаю, потому что он считает, что я стыжусь его.
– Оу.
– Нет, – быстро говорю я. – Просто… я не могу не думать обо всех остальных факторах, а именно о Лэне.
– Серьезно, тебе нужно забыть о своей зацикленности на реакции Лэна на все, что ты делаешь. Я люблю тебя, Брэн, правда люблю, но ты даешь ему так много свободы действий, что он творит всякое дерьмо, – Глин вздыхает. – Ему все равно.
Она ошибается. Или, может быть, я придерживаюсь еще одного мифа, который никогда не был правдой.
Но если серьезно, что это значит, если я больше беспокоюсь о реакции Лэна, чем о реакции моих чертовых родителей?
Не то чтобы я не беспокоился о маме и папе – меня тошнит от одной мысли об этом разговоре, но Лэн…
Я чувствую, как у меня сводит живот, когда представляю, какое надменное и разочарованное выражение он часто придает моему искусству.
Он всегда был идеален, и его неодобрение вызывает у меня гребаные кошмары.
– Я имею в виду, не будь адвокатом дьявола, – Сесили гримасничает. – Но ничего хорошего не случится, если Лэн узнает о Николае. Это будет похоже на то, как если бы он снова узнал о Киллиане и Глин.
– Я так и сказал, – я потер лицо. – Николай, кажется, не согласен. Я действительно не хочу, чтобы они снова дрались.
– Ты прав… – плечи Глин опускаются. – Это будет некрасиво.
– Ах вы, сучки! – раздается громкий голос, и мы все застонали, когда Реми скользнул к нашему столу, увлекая за собой Аву. – Не могу поверить, что вы пьете послеобеденный чай без моей светлости. Если бы я не увидел историю Глин, я бы ни о чем не догадался. И к тому же еще обнаруживаю, что эта дама затаилась в доме, как воровка. Вы, сучки, меня доконаете, серьезно.
– Я не воровка, я просто искала Брэна, – Ава целует меня в щеку. – Привет, Брэн.
– Привет.
Ава садится рядом с Сесилией и обнимает ее.
– Скучала по тебе, подружка.
Сесили поглаживает ее по руке.
– Все в порядке?
– Да, – она чмокает ее в щеку.
Реми придвигает стул и занимает место между мной и Сесилией, и они начинают спорить, кто сядет рядом со мной.
Поскольку я самый уравновешенный из всей компании, они всегда хотят моего присутствия. Я часто получаю сообщения по типу: «Без тебя скучно, Брэн».
Несмотря на то, что я не клоун, как Реми, и не гиперактивный, как Ава, я занимаю особое место в компании.
Почему мне казалось, что меня будут осуждать мои самые близкие друзья? Мой близкий круг поддержки?
Нет, я боялся не их. Дело во мне. Всегда, черт возьми, во мне.
Я сам себе злейший враг.
– Так о чем вы говорили до эффектного прибытия моей светлости? – Реми крадет макарун Глин и чай Сесили.
– Ни о чем, – Сесили подмигивает мне.
Я качаю головой и делаю глубокий вдох.
– Реми, Ава. Я хочу вам кое-что сказать.
Хотя ко мне присоединились Сесили и Глин, мои движения в лучшем случае скованные, когда мы входим в особняк Язычников.
Моя сестра и моя подруга бывали здесь бесчисленное количество раз, учитывая их парней, но со мной дело обстоит иначе.
Я остаюсь в своей стихии, пока мы пробираемся мимо посетителей вечеринки. На этом дне рождения Язычники постарались на славу. Бесчисленные лампы освещают потолок, отбрасывая фиолетовые и синие блики на людей, прыгающих под модную музыку.
Повсюду разбросан алкоголь, и мне бы очень хотелось напиться, но это просто трусость, поэтому я останавливаю себя, чтобы не выпить.
Я мельком вижу Майю, которая в гламурном белом платье танцует с группой людей в причудливых нарядах. Но не вижу Мии.
Несколько недель назад Мия познакомила меня с Майей, и она милая, но я предпочитаю компанию ее сестры. Мы с ней – интроверты и ладим друг с другом, не разговаривая слишком много.
Глин ведет нас на второй этаж, и мы продолжаем проталкиваться вперед.
У меня щемит в груди, когда я мельком вижу Мию, одетую в черную версию платья Майи и танцующую между Киллианом и Николаем. Хотя кажется, что они пинают и бьют друг друга.
Мне очень не нравится, когда Киллиан бьет его. Я знаю, что это их динамика, и они были такими всю свою жизнь, но он должен прекратить накладывать свои гребаные руки на него, или я их сломаю.
Боже правый.
Откуда взялась эта жестокая мысль?
– Привет, – Джереми плавно, если можно так выразиться, скользит к нам и целует Сесили чуть дольше, чем мне комфортно за этим наблюдать.
– Привет, – вздыхает она, когда он обхватывает ее за спину.
Мой взгляд сам собой возвращается к Николаю. Он выглядит чертовски хорошо в черной футболке и джинсах. Несколько непокорных прядей выбились из хвоста и падают ему на лоб. Его мускулы пульсируют при каждом движении, а переплетающиеся татуировки, идущие по бицепсам и рукам, мгновенно выделяют его из толпы.
Я всегда считал его красивым. Нет, не только красивым. Он категорически сексуальный. Просто мне потребовалось время, чтобы понять, что меня безнадежно привлекает в нем все. Тот факт, что я не могу прикоснуться к нему уже несколько дней подряд, не дает мне покоя.
Мой взгляд изучает его пристальнее, вглядываясь в четкую линию челюсти, полные губы и…
Я хмурюсь, когда ясно вижу его лицо. Его глаза темные, почти бездонные, рот выстроен в линию, и он кажется… сам не своим.
Как тогда, во время драки.
Должно быть, у него один из приступов. Хотя не уверен, что это за приступ, он упоминал, что они приходят и уходят. Я не видел его в таком состоянии с той ночи, когда он дрался. Только сейчас он кажется более замкнутым.
И я хочу… чего?
Что, черт возьми, ты можешь сделать, когда сам сломлен?
Киллиан замечает нас, или, скорее, Глин, и перестает танцевать. Мия и Николай тоже. Моя подруга улыбается мне. Николай хмурится.
Мой затылок горит, а кожа начинает казаться черной, чернильной и чужой.
Прошла неделя с тех пор, как я видел его в последний раз, и, хотя не ожидал приветственной церемонии, я также не думал, что он будет выглядеть настолько недовольным.
Глин обнимает Мию и протягивает ей пакет.
– Это небольшие подарки от нас троих. С днем рождения.
– Спасибо. Вам не обязательно было это делать, – показывает она, затем улыбается мне и набирает текст на своем телефоне, прежде чем показать его. – Я не думала, что ты придешь.
– Ты лично меня пригласила. Я бы не пропустил, – я улыбаюсь, борясь с желанием поглазеть на ее брата.
