Текст книги "Бог Ярости (ЛП)"

Автор книги: Рина Кент

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 32 страниц)

Я погружаю пальцы в его шелковистые пряди и откидываю его голову назад, чтобы смотреть на него сверху вниз.

– Ты мой, а не наоборот.

– Это не соревнование. Я могу быть твоим, пока ты мой, – он ухмыляется. – Обожаю твои внезапные вспышки собственничества, малыш. Лучше бы у тебя их не было с другими.

– Не слишком ли много лицемерия? Ты буквально трахаешься со всеми подряд.

– Не со всеми… Ну, я открыт к разным предложениям, наверное, но это было в прошлом. Я больше подобным не занимаюсь, клянусь честью Коли.

Я крепче сжимаю в кулаке его волосы.

– Кто, черт возьми, такой Коля?

– Привет, цветок лотоса, – он трется своей эрекцией о мою. – Меня зовут Коля, и я одержим твоим огромным членом и прекрасной задницей.

Я разражаюсь смехом. Ничего не могу с собой поделать.

– Ты дал имя своему члену?

– Все так делают.

– Нет, не все.

– Нет, все.

– Как скажешь. Почему Коля?

– Это русская уменьшительная форма моего имени. Но никто, кроме дедушки и папы, ее не использует.

– И как давно Коля стал активным?

– С пяти лет?

– Только не говори мне, что у тебя был секс в пять лет.

– Нет. Тогда у меня был первый шикарный стояк. Маме и всем в доме не понравилось, когда я бегал голый, показывал его всем и притворялся, что это пистолет.

Я хихикаю.

– Почему я могу себе это представить?

– Ты ведь тоже думаешь, что это было смешно, да? Я был очень горд. Только папа поддержал меня.

– Он кажется крутым.

– Самый крутой отец на свете. Перед тем как я достиг половой зрелости, он усадил меня и сказал: «Сейчас ты отправишься в то приключение, которого ждал с пяти лет. Теперь ты можешь использовать свой член в качестве оружия. Делай свое дело, сынок. Только предохраняйся и не сделай меня дедушкой».

– Как… он воспринял твою ориентацию? Если твои родители вообще в курсе, – я сделал паузу. – Не возражаешь, что я спрашиваю?

– Я не против любых твоих вопросов, малыш. Серьезно, перестань быть раздражающим британцем. Отвечаю: мне не нужно было ничего рассказывать. Мама и папа увидели, как я трахаюсь с парнем и целуюсь с девушкой в пятнадцать лет. Они были шокированы, но не осуждали. Мама уже чувствовала, что мне нравятся парни, поскольку я подмигивал им, как девушкам. Она просто не была уверена. Папа… ну, он сказал что-то типа: «Конечно, тебе нравится разнообразие. Иначе это был бы не ты». Потом он обнял меня и прошептал: «Лучше предохраняйся и не делай меня дедушкой, пока я такой молодой, ублюдок. Я серьезно». Он просто юморист. А еще он британец.

– Правда?

– У него сложная семейная история, и в нем определенно течет русская кровь, но он вырос в Великобритании и говорит с таким же как у тебя акцентом.

– Как его зовут?

– Кайл Хантер.

– Хм. Думаю, я мог слышать о нем в дедушкиных кругах. Подожди. Твоя фамилия Соколов, а не Хантер.

– Это в честь мамы. Поскольку у папы было несколько фамилий, а мамина фамилия принадлежит Русской мафиозной семье Братвы, они решили дать ее своим детям. На самом деле Николай Соколов – это имя моего покойного прадеда. А я – его великолепное воплощение.

Я улыбаюсь и качаю головой.

– Я рад, что твоя семья принимает тебя несмотря на то, что ты состоишь в мафии.

– Мама и папа – да. Мои тетя и дядя – родители Килла и Гарета – тоже. Все остальные… ну, да, они все еще прошлый век. Я бы не стал водить парня знакомиться с дедушкой или дядей, например. Это было бы просто странно и никому не нужно.

– Значит ли это, что ты водил парня знакомиться с родителями?

– А считается, когда они заходили ко мне? Потому что это была единственная возможность для них с кем-то встретиться.

– Господи. Ты трахался больше, чем Зевс.

– Кто это? Порнозвезда?

– Пожалуйста, скажи, что ты шутишь.

Он прищурился.

– Почти уверен, что слышал о нем раньше. Он актер?

– Он греческий Бог.

– И он был порнозвездой?

– Нет. Он просто… скажем так, много трахался. Как ты.

– Не ревнуй, малыш.

– Я и не ревную.

– А я ревную.

– К кому?

– К чертовой Кларе и всем, кто видел тебя голым.

– Тебе нужна помощь, – я подавляю улыбку. – Ты единственный из нас здесь, у кого было больше секса.

– Да, но у меня никогда не было отношений, и я не к кому не испытывал таких убийственных чувств, как к тебе.

Мои губы приоткрылись, и я прочистил горло.

– Мои отношения были маскировкой. Они никогда… не заботили меня.

– А я тебя забочу?

– Заткнись, – я вырываюсь из его объятий. – Я собираюсь спать.

– Подожди меня!

Огромное тело врезается в мое, придавливая к кровати. Я стону, пытаясь оттолкнуть его от себя, но это невозможно.

Отчасти потому, что я не хочу, чтобы он с меня слезал.

Николай кладет голову мне на грудь, обхватывает за талию и закидывает ногу на мою.

– Ты больше никуда не уйдешь, – он целует мое адамово яблоко. – Спокойной ночи, малыш.

Комок сжимает мое горло, и я не могу проглотить его, когда смотрю в сторону, чтобы увидеть его лицо, утопающее в моей шее, и волосы, раскиданные по подушке.

Вскоре его дыхание выравнивается, и я улыбаюсь про себя.

Разве он не говорил, что не спит в кровати?

Я глажу его по руке и целую в макушку.

– Спокойной ночи, Нико.

Когда я просыпаюсь, то понимаю две вещи.

Во-первых, где-то посреди ночи наши позиции изменились, и сейчас моя голова лежит на груди Николая, он обнимает меня, его татуированная рука перекинута через мою талию под футболкой, а нога находится между моими.

Во-вторых, если часы на тумбочке, показывающие семь утра, не врут, то я облажался.

Впервые за восемь лет я не проснулся в пять. Я вообще больше не пользуюсь будильниками. Я и есть будильник. Я всегда просыпаюсь в пять. И всегда бегаю в пять тридцать.

Но только не сегодня.

Я нарушил свой священный распорядок дня, и теперь весь хаос ворвется внутрь.

Что, черт возьми, я натворил?

Паника мгновенно отрезвляет меня, и вся сонная дымка исчезает.

Я начинаю вставать, но Николай снова заключает меня в свои объятия.

Его пальцы распластались по моей спине, и он поглаживает кожу, бормоча хриплым тоном:

– Еще десять минут.

Мои выдохи становятся прерывистыми, и я вынужден вдыхать запах его тела. Я окружен его всеобъемлющим теплом, и это успокаивает меня по очень странной причине.

Я сдвигаюсь и наклоняю голову, чтобы заглянуть ему в лицо.

– Не уходи, – сонно произносит он.

И мое сердце так сильно раздувается, что я удивляюсь, как оно не взрывается.

Как я могу уйти, когда он так просит?

Я глажу его острую челюсть, проводя большим пальцем по нижней губе, и Николай издает блаженный стон, который пробирает меня до костей.

Его глаза медленно открываются, и, клянусь, я слышу, как где-то внутри меня раздается треск, когда он ухмыляется.

– Доброе утро, малыш.

Блять.

– Доброе утро, – шепчу я, не доверяя ни своему голосу, ни себе в этот момент.

Я пытаюсь встать, но он снова тянет меня вниз.

– Давай еще пообнимаемся.

– Тебе нравится обниматься?

– С тобой – да.

– Это должно заставить меня почувствовать себя особенным?

– Ты знаешь, что так и есть. Тебе не нужно, чтобы я еще больше подкармливал твое эго.

Я улыбаюсь.

– Пойдем. Я приготовлю нам завтрак.

– Десять минут.

– Я уже пропустил свою утреннюю пробежку. Не хочу пропускать и занятия.

– Пропустить пробежку – нормально. Это не конец света.

Для меня конец.

– Мне нравится, когда в моей жизни порядок.

– Жаль, что теперь я в ней.

– Значит ли это, что ты признаешь свою хаотичность?

– Никогда ее не отрицал. Мне нравится развращать тебя.

– Скорее, я наставляю тебя на путь истинный.

Он разражается смехом, звук хриплый и насыщенный.

– Удачи, блять, в попытках.

– Я – не я, если не готов к небольшому вызову.

– Ты имеешь в виду к огромному.

Настала моя очередь смеяться, и он притягивает меня ближе, прижимая мою грудь к своей, крепко сжимая руку на моей спине, как будто боится, что я исчезну или что-то в этом роде.

– Николай. Ты должен меня отпустить.

– Пять минут.

– Хорошо, – я провожу пальцами по его татуировкам и останавливаюсь, когда дохожу до пустого места возле левой грудной мышцы. – Есть ли причина, по которой ты оставил это место пустым?

– О, это. Оно прямо над сердцем, поэтому я хочу подождать, пока не придумаю что-то особенное.

– Значит ли это, что ты планируешь полностью покрыться татуировками?

– Да, блять. У меня много пустого места на спине и бедрах. Может, ты нарисуешь мне что-нибудь?

– Ты хочешь этого?

– Почему бы и нет? Ты ведь художник, верно?

– Я пишу пейзажи.

– Уверен, ты сможешь придумать что-нибудь такое же уникальное, как я.

– Твое высокомерие просто поражает.

– Не делай вид, что тебе оно не нравится, – он поглаживает мою шею сзади. – Ты когда-нибудь думал о том, чтобы набить татуировку?

– Нет. Не люблю такое. Я предпочитаю, чтобы моя кожа оставалась чистой и нетронутой.

– Ты такой чопорный и правильный.

– Не все могут носить татуировки. Но тебе они идут.

– Ты только что признался, что тебе нравятся мои татуировки?

– Я не говорил, что они мне нравятся.

– К черту меня. Они тебе нравятся. Ты покраснел, малыш.

– Тебе показалось, – я отталкиваюсь, и на этот раз мне удается выбраться. – Я собираюсь приготовить завтрак.

– О, не стесняйся. Иди сюда, – он разжимает обе руки, ухмыляясь, как идиот, пока я иду в ванную.

Мне удается умыться и почистить зубы, не глядя в зеркало, но мне снова приходится спасаться от Николая, когда он пытается облапать меня на выходе.

Он просто невозможен.

Поскольку продуктов практически нет, мне удается приготовить яичницу, и я натыкаюсь на наполовину съеденную коробку макарун, выкладывая остатки на тарелку. Он умеет покупать только пирожные, как монстр-сладкоежка.

Я наливаю воду в чайник для утреннего чая, когда тяжелая рука обхватывает меня за талию, а большая грудь прижимается к спине. Николай целует мое горло в том месте, где остался засос, который он оставил прошлой ночью, а затем кладет подбородок мне на плечо.

– Может, вернемся в постель?

– Перестань быть ребенком и отпусти меня. Я не могу ничего сделать, когда ты так на меня наваливаешься.

– В этом-то и смысл.

Я поднимаю тарелку с пирожными, и он ухмыляется, мгновенно отпуская меня, чтобы схватить одно.

– Макаруны!

Его так легко читать, что это радует. Николай может быть известным жестоким и грубым Язычником, но на самом деле он поразительно простой человек, и мне это в нем нравится. Я достаточно сложный для нас обоих.

Прижимаясь к стойке рядом со мной, он одним махом съедает два макаруна. На нем только трусы, его крупные мышцы выставлены на всеобщее обозрение, а волосы плавными волнами спадают на плечи. Честно говоря, я не жалуюсь. Всегда приятно смотреть на него в таком виде и знать, что он мой. Этот чудовищный мужчина принадлежит мне.

– Цветок лотоса?

– Хм? – я щелкаю чайником и достаю два пакетика чая.

Николай никогда раньше не любил чай, но когда я предлагаю ему выпить чашечку со мной, он соглашается без особых препирательств. Медленно, но верно я его переубеждаю.

– Я собираюсь задать тебе серьезный вопрос.

– Какой?

– Ты сказал, что однажды был влюблен. В кого ты был влюблен?

– А? – я смотрю на него так, будто у него выросли две головы.

– В тот день во время игры «Я никогда не». Ты выпил, когда Килл сказал «Я никогда не был влюблен». Кто украл твое сердце? Я хочу знать.

Блять.

Он выглядит таким серьезным и раненным, что мне хочется его поцеловать.

И я целую. Мои губы прижимаются к его губам, и я смахиваю крошки отвратительно сладких макарун с его губ.

– Я солгал. Я никогда не был влюблен.

Его улыбка ослепляет, он облизывает свои губы, словно прогоняя след моих, а потом хмурится.

– Почему ты солгал?

– Ты странно на меня смотрел.

– Как странно?

– Как будто хотел сожрать меня на месте.

– Я всегда хотел сожрать тебя, малыш.

– Оу, правда? Я, должно быть, не заметил этого.

– Господи. Это опять был сарказм?

Я беру чайник и наливаю воду в две кружки.

– Будь полезен и помоги мне накрыть на стол.

– Сначала поцелуй меня еще раз.

Я сжимаю в кулак его волосы и подталкиваю к себе, а затем захватываю его рот в медленном, чувственном поцелуе, проводя языком по его губам и пробуя сладость.

Целовать его вне секса – совсем другое. Что-то новое. От этого у меня болит в груди и туманится мозг, но я всегда любил боль.

Когда я отпускаю его, он стонет.

– М-м-м. С этого момента я хочу, чтобы ты целовал меня по утрам именно так.

Я отпускаю его, толкая.

– Иди.

– Хорошо, иду, иду, – он шлепает меня по заднице, направляясь к противоположной стойке.

– Николай!

Он только ухмыляется и роется почти во всех шкафах, пока наконец не находит два чертовых ножа и вилки.

В итоге большую часть работы делаю я, потому что то, как он все перепутал, сводит меня с ума.

Когда мы садимся за стол, я потягиваю чай «Английский завтрак», и просматриваю электронную почту на своем телефоне, пока Николай поедает макаруны, как монстр.

– С кем ты переписываешься? – спрашивает он после того, как проглатывает.

– Не переписываюсь. Читаю новости.

– Зачем?

– Потому что мне нравится быть в курсе того, что происходит в мире.

– Но какой в этом смысл?

– Серьезно? Тебе все равно?

– Разве что-то изменится, если мне будет не все равно?

– Делать что-то лучше, чем ничего не делать.

– Поэтому ты участвуешь во всех этих волонтерских акциях?

– Да. Я родился с золотой ложкой во рту и стараюсь помочь тем, кому не так сильно повезло.

– Хм. А как насчет лакросса? Почему ты в него играешь?

Я кладу телефон и делаю глоток чая.

– У меня хорошо получается.

– И этого достаточно, чтобы играть?

– Наверное.

– Я играл в футбол в старших классах, но не только потому, что был хорош в нем. Мне нравился адреналин.

– Американский футбол, как я понимаю.

– Единственный существующий футбол.

– Единственный существующий футбол – это тот, где мяч пинают ногой, и который является самым популярным видом спорта в мире.

Он пожимает плечами.

– Ты имеешь в виду соккер?

– Не называй его так в моем присутствии. Отвратительно.

Он хихикает, звук эхом разносится вокруг нас с редкой легкостью, и я не могу удержаться от улыбки.

Проснувшись сегодня утром, я подумал, что моя жизнь перевернется с ног на голову, потому что я пропустил самую важную часть своей рутины, но все оказалось не так апокалиптично, как я думал.

Если уж на то пошло, мне нравится наша легкая беседа.

– А если серьезно. Тебе действительно нравится лакросс? – настаивает он.

– Я бы не играл в него, если бы не любил.

Хотя на самом деле причина в том, что это единственный вид спорта, которым Лэн не занимается. Мы вместе играли в поло, когда росли, но я отдалился от этого вида спорта и от него, как только достиг половой зрелости.

Мне нужно было играть в то, что его не интересовало. Футбол, крикет и мое любимое поло были исключены. Регби – слишком физическая игра на мой вкус. Оставался только лакросс.

Но я не говорю об этом вслух. Не могу допустить, чтобы Николай почувствовал мой комплекс неполноценности и решил, что я менее совершенен.

Он смотрит на меня слишком напряженными глазами, и мне это не нравится. Нужно сменить тему разговора, чтобы внимание было сосредоточено на нем.

– Эй, Николай.

– Да?

– Если бы ты мог оказаться в любой точке мира, куда бы ты отправился?

– Внутрь тебя, малыш.

Я чуть не поперхнулся чаем.

– Я серьезно.

– Я тоже серьезно. Я принимаю требования Коли близко к сердцу.

Поднося чашку ко рту, я приостанавливаюсь, прежде чем сделать глоток.

– Ты сказал, что всегда был сверху. Но ты когда-нибудь думал о том, чтобы быть снизу?

– Зачем? – он поднимает бровь. – Ты хочешь трахнуть меня?

Я чувствую, как жар поднимается к моим щекам, и проглатываю чай, находящийся во рту.

– Я не это имел в виду. Просто спросил.

– Мне такое не нравится, но я бы позволил тебе, если бы ты захотел попробовать.

– Но ты только что сказал, что тебе это не нравится.

– Я лучше позволю тебе трахнуть меня, чем ты убежишь экспериментировать с кем-то другим.

Мои губы приоткрываются. Ух-ты. Он действительно зайдет так далеко ради меня?

Я не думаю об этом, пока встаю, сокращаю расстояние между нами и останавливаюсь между его раздвинутыми бедрами. Мои пальцы хватают его за челюсть, и я смотрю в эти прекрасные глаза.

– Я не хочу тебя трахать. Но спасибо за предложение. Правда.

Его руки ложатся на мои бедра.

– Скажи мне, если захочешь. Не подавляй это желание только потому, что знаешь, что я не фанат такого.

– Тебе не стоит об этом беспокоиться. Мне действительно нравится, когда меня трахаешь ты. Мне нравится ощущение… э-э-э… потери контроля.

– Ты уверен?

– Определенно.

Он тянет меня к себе, и я издаю испуганный звук, когда оказываюсь у него на коленях. Мои руки хватают его за плечи, чтобы удержать равновесие.

– Что ты делаешь?

– Я солгал. Мне нужен не только утренний поцелуй, – его губы скользят по моим. – Мне также нужен утренний секс.

Этот человек меня уничтожит.

Надеюсь, я не уничтожу его в ответ.

Глава 25

Николай

Не хочу показаться сталкером, но я вроде как оказался в продуктовом магазине, куда часто ходит Брэн.

Что? Это его вина, что я скучаю по нему, как только мы расстаемся.

Сейчас полдень, и знаете что? Он собрался в пентхаус так рано. Прошла неделя с тех пор, как он согласился остаться на ночь, и я был самым счастливым человеком на свете.

Не то чтобы я до сих пор думал о той ночи и том утре или что-то в этом роде.

В любом случае, причина, по которой я нахожусь возле этого местного магазина органических продуктов, заключается в разговоре, который мы с ним вели примерно полчаса назад. Когда я был в классе.

Брэн: На что ты сегодня настроен?

Николай: Что это за вопрос? Я всегда настроен на то, чтобы делать с тобой всякие грязные вещи, малыш.

Брэн: Я имел в виду еду. ЕДУ.

Николай: Ты имеешь в виду, кроме своей спермы?

Брэн: Господи. Да, кроме нее.

Николай: Я буду рад любому блюду, которое ты приготовишь.

Брэн: Уверен? Если захочешь что-нибудь конкретное, скажи мне. Я скоро пойду за продуктами.

Николай: Не-а. Я люблю все, что ты готовишь. Делай, что хочешь. И ты пойдешь за продуктами? Сейчас же полдень.

Брэн: У меня раньше закончились занятия, поэтому еду в пентхаус.

Николай: Да, черт возьми. Я уже в пути.

Брэн: Разве ты не в колледже?

Николай: Неважно.

Брэн: Не прогуливай занятия, Николай. Увидимся позже.

Так что да, я полностью прогулял занятия. На самом деле я ушел с пары, пока читал его последнее сообщение, и проехал на байке весь путь сюда. Я оставил его на местной парковке и пошел за ним пешком.

Не может же он ожидать, что я буду держаться в стороне, когда он собирается в пентхаус так рано. Правда, в последний раз я видел его сегодня утром, но у меня началась ломка.

Мое настроение опасно зависит от него, и это уже даже не смешно, но я больше не пытаюсь разобраться в этом.

Я просто одержим этим человеком и всем, что с ним связано. Кто-то скажет, что это нечто гораздо более серьезное, чем одержимость.

Он поглощает меня, но в то же время поддерживает. Я никогда не чувствовал себя настолько сильным духом, как с ним. Даже самые обыденные вещи, которые мы делаем вместе, – обеды, просмотр фильмов, слушать, как он читает скучную утреннюю газету – вызывают на моем лице огромную улыбку.

Брэндон Кинг заживо опустошает меня, и я не могу дождаться, когда полностью окунусь в него.

А пока я довольствуюсь тем, что потакаю своим преследовательским наклонностям. Я жду на углу продуктового магазина. С радостью зашел бы внутрь, но это один из тех маленьких магазинчиков, где я точно буду выделяться, и, хотя я не против, он будет против.

Мой цветок лотоса отлично вписывается в ряды местных жителей. Я мельком вижу, как он кладет в корзину несколько помидоров, улыбаясь чему-то, что говорит хозяйка магазина. Она взрослая женщина, но не настолько. Может быть, ей около тридцати, и мне не нравится все это взаимодействие.

Даме лучше перестать строить ему глазки, если она в настроении прожить еще один день.

Я уже собираюсь подкрасться к ней и напугать до смерти, как вдруг замечаю необычную сцену сбоку.

С тех пор как Брэн превратил меня в профессионального сталкера, я всегда выбираю лучшие места, чтобы наблюдать за ним вблизи и лично, и по этой причине эти места… довольно странные. Я часто натыкаюсь на всевозможные причудливые ситуации, включая парочек, наркоманов и бездомных.

Однако этот случай отличается от других.

Обычно парочки, притаившиеся в углах, занимаются если не сексом, то уж точно интимными ласками. Нынешняя сцена совсем не похожа ни на то, ни на другое.

Более крупный парень прижимает другого к стене, крепко держа его за воротник рубашки, и я слышу:

– Заткнись, мать твою.

В любое другое время я бы проигнорировал это и сменил местоположение, чтобы продолжить преследовать моего Брэна.

Но что-то останавливает меня.

Парень, которого толкнули к стене, мне знаком. Подождите… это?

– Гарет? – спрашиваю я, подходя к ним.

Мой кузен поднимает голову и сжимает в кулаке рубашку другого. Взрослый мужчина – по крайней мере, около тридцати лет – одет в белую рубашку на пуговицах, черные брюки и кожаные туфли. Его темные волосы зачесаны назад, а выражение лица мрачное.

Он смотрит на меня с полным безразличием, как будто я только что помешал его веселью.

Я сжимаю кулак и убеждаюсь, что он это видит. Этот ублюдок будет погребен под землей, прежде чем попытается причинить вред моему кузену.

– Как тебя зовут, ублюдок, и какой твой любимый способ умереть?

– Нико, это не… – Гарет вздрогнул, когда этот мудак крепче вцепился в его рубашку.

– Отойди от него к чертовой матери, – я шагаю к ним. – Сейчас же.

– Ты кто, блять, такой? – спрашивает мужчина, его акцент отчетливо американский, а выражение лица совершенно убийственное.

Я разобью ему лицо за то, что он посмел тронуть мою семью.

– Мой кузен, Николай, – Гарет отталкивает его. – Пожалуйста, уходите, сэр.

– Сэр? – повторяю я. – Какого хрена ты называешь его «сэр»?

– Он мой профессор. Кейден Локвуд, – Гарет стоит рядом со мной, его выражение лица замкнутое, когда он смотрит на мужчину.

Он сужает глаза, а затем оглядывает моего кузена с ног до головы.

– Мы еще не закончили, Карсон. Я жду тебя в своем кабинете завтра утром.

Когда он уходит, с Гарета спадает волна напряжения, после чего он испускает длинный выдох.

Я встаю перед ним.

– Какого хрена твой профессор прижимал тебя в углу переулка?

Он поднимает взгляд, его зеленые глаза широко раскрыты, а светлые волосы прилипли к вискам от пота.

– У нас… возникли небольшие разногласия.

– И он не смог решить их в классе, как все остальные профессора?

– Я… э-э-э… сделал кое-что за пределами юридической школы, и он разозлился.

– Это все равно не дает ему права нападать на тебя. Хочешь, чтобы я, Джер и Килл добавили его в список пропавших без вести?

– Нет, нет. В этом нет необходимости. Я сам разберусь с этой ситуацией.

– Не похоже, что у тебя хорошо получается. Килл и я разукрасим этого ублюдка.

– Нико, нет, – он хватает меня за руку. – Не… говори Киллу. Никому не говори о том, что ты только что видел.

– Почему не…? Блять, – я делаю паузу. – Это тот мужчина, о котором ты мне рассказывал в прошлый раз? Единственный, кто тебя привлекает?

Губы Гарета приоткрываются.

– Н-нет.

– Ты начал заикаться. Ты никогда не заикаешься.

– Просто забудь об этом. С каких пор ты стал таким проницательным?

– С этого момента. Это он, не так ли?

– Нет, – говорит он с большей уверенностью, чем нужно.

– В таком случае, полагаю, я могу обсудить это с Киллом и Джером и выяснить, правда это или ложь.

– Николай!

– Или ты можешь просто сказать мне.

– Отлично! Это он, – мой кузен выглядит скорее облегченным, чем обремененным, когда выплевывает эти слова. Мы с ним во многом похожи.

Я знаю, каково это – состоять в тайных отношениях, о которых никому не позволено знать. Иногда это удушающе, но оно того стоит.

И судя по глазам Гарета, я думаю, он чувствует то же самое, что и я. Не лучший вариант, но никто из нас не хотел бы, чтобы было иначе.

– Профессор, который гораздо старше тебя, да? – я ухмыляюсь. – Ты более авантюрный, чем я думал, кузен. Я на самом деле впечатлен.

– Ничего серьезного, так что никому не говори.

– Ты уверен в этом?

– Да.

Я хватаю его за плечо.

– Хочешь, я продолжу свои уроки об удовлетворении мужских задниц?

– Нет, спасибо, – он отталкивает меня. – Я… пойду прогуляюсь.

Он убегает, прежде чем я успеваю задать ему еще несколько вопросов. Я подумываю пойти за ним, но тут же отказываюсь от этой идеи, когда вижу, как Брэн выходит из магазина с несколькими пакетами.

Забудьте о Гарете. Он справится. А мне, напротив, нужно подзарядиться, задушив своего цветка лотоса.

Я держусь на безопасном расстоянии позади него, пока он проходит мимо небольших магазинов в центре города. Он одет в темные брюки и светло-зеленую рубашку, а его глаза прикрыты элегантными солнцезащитными очками. Не могу дождаться момента, когда смогу разглядеть его позже.

Он заходит в кондитерскую, и я ухмыляюсь, когда он покупает коробку макарун.

Затем Брэн направляется в сторону пентхауса. Несмотря на то, что у него есть машина, он обычно не водит ее и предпочитает ходить пешком, когда есть возможность. Это примерно полчаса ходьбы от города, но я не жалуюсь. Мне нравится наблюдать за ним издалека и видеть, как он останавливается и играет с собаками или проверяет пожилых людей, для которых работает волонтером.

Он такой золотой мальчик. По крайней мере, внешне. На самом деле я горжусь тем, что я единственный, кто знает, насколько он помешан на контроле.

Вместо того чтобы идти по главной улице, Брэн выбирает второстепенный маршрут, и я, нахмурившись, следую за ним. Неужели ему нужно кого-то навестить?

Он останавливается возле переулка и поворачивается так внезапно, что у меня нет времени спрятаться.

Брэн снимает солнцезащитные очки и вешает их на расстегнутую рубашку. Он оглядывает меня, его взгляд задерживается на том месте, где мои бицепсы обтягивает футболка, и я не могу не напрячь их. Мне очень, очень нравится, когда он меня рассматривает.

Таким образом, я могу успокоиться, зная, что я ему нужен. Не до такой степени, конечно, чтобы я был одержим им, но в последнее время я часто ловлю его взгляды на себе.

На днях он наводил порядок в ванной, пока я отмокал в джакузи, а потом я поймал его на том, что он разглядывает меня, а его шорты натянулись от его стояка. Он не согласился присоединиться ко мне в ванной, и что же я сделал? Конечно же, самое логичное. Я нагнул его над стойкой и трахнул, пока он стонал и кричал на весь дом.

Он такой громкий, и мне это нравится.

Мне нравится, что он отпускает себя, когда находится рядом со мной.

Теперь он испускает долгий вздох.

– Тебе нужно бросить привычку преследовать меня.

– Я думал, что действую незаметно.

– Незаметно? Я чувствую, как твои глаза сверлят дыру в моем затылке.

– Точнее, в твоей заднице, малыш.

– Ты даже не собираешься оправдываться?

Я пожимаю плечами.

– А мне это нужно? Я простой человек. Я скучал по тебе, вот и пришел повидаться.

– Мы виделись сегодня утром.

– Ты нужен мне в любое время.

Розовый заливает его щеки, и он прочищает горло.

– Разве у тебя нет пар?

– Как я уже сказал, это неважно. Ты не можешь ожидать, что я буду представлять тебя разгуливающим по дому, пока меня нет, – я беру самые тяжелые на вид пакеты. – Я понесу их. Иди вперед.

– Мы можем идти вместе. В это время дня здесь обычно безлюдно.

– Правда? – я ухмыляюсь, прижимаясь к его боку.

– Ты не обязан, если не хочешь…

– Конечно, я хочу.

Он отходит, сохраняя небольшое расстояние между нами, но я не обращаю на это внимания и предпочитаю наблюдать за его небольшой улыбкой и тем, как его лицо сияет под лучами редкого солнца. Его глаза горят ярко-голубым цветом, а некоторые пряди волос кажутся светлее.

Господи.

Как мужчина может быть таким чертовски красивым? Желание похитить его и оставить при себе бьется у меня под кожей. Я уже перестал думать о том, что это лишь фаза, которая пройдет, или что настанет день, когда я увижу Брэна и не буду испытывать тошноты в груди.

Я в полной заднице.

Брэн прочищает горло.

– Перестань так на меня смотреть.

– Как?

– Так. Что бы это ни было.

– Не думай, что у меня получится, малыш. Я не могу себя контролировать, когда дело касается тебя.

Он сглатывает, и я не могу не следить за тем, как поднимается и опускается его адамово яблоко. Блять. Я сжимаю руку вокруг пакетов, чтобы удержаться от желания притянуть его к себе и поцеловать в его полные губы.

– Значит ли это, что ты можешь контролировать себя, когда дело доходит до всего остального? – спрашивает он, и его слегка хрипловатый голос не помогает в попытке развеять возможность Коли проснуться.

– Да.

– Значит, все слухи о твоей склонности к насилию врут?

– Не врут. Мне нравится избивать вещи и людей, но у меня достаточно контроля, чтобы остановиться. С тобой я этого сделать не могу. Это невозможно.

– Хм. Значит, я важнее насилия?

– Да, черт возьми.

Он слегка улыбается.

– Хорошо.

– Тебе нравится меня мучить?

– Это справедливо.

– И что это значит?

– Ничего.

Остаток пути мы проводим в комфортной тишине, и я понимаю, что наслаждаюсь каждым моментом, проведенным с ним на людях. Я никогда не любил тишину, и у меня не было выбора, учитывая, насколько громко работает мой мозг. Даже с Брэном я часто заполнял тишину тарабарщиной. Признаться, я слишком много говорю. А он – нет.

Мой Брэн из тех людей, которые не разговаривают, если не хотят сказать что-то существенное, и я привык к его утешительному молчанию. Оно не напряженное и не наполненное невысказанными словами. Оно умиротворяет, расслабляет и само по себе приносит удовлетворение.

Как он сказал мне однажды, это его способ впитывать момент, и я, как ни странно, перенял эту привычку.

Я бы с удовольствием переплел свои пальцы с его, но сейчас это невозможно. Когда-нибудь я смогу взять его за руку на улице.

Когда-нибудь.

Когда мы оказываемся в пентхаусе, я спешу положить пакеты на кухонный стол, чтобы поглотить его. Если я просто брошу их у входа, он начнет ворчать.

Сначала до меня доносится звук падения чего-то на пол, а затем крепкая хватка ложится на мой бицепс.

Я оборачиваюсь, но не успеваю сосредоточиться, как Брэн запускает руку в мои волосы и захватывает мои губы в неистовом поцелуе. Его язык проникает в мой рот и овладевает мной. На секунду я теряюсь, но потом обхватываю его за спину и требую, чтобы он принадлежал мне.

Моя рука опускается на его задницу, и я подталкиваю его вверх. Он без проблем запрыгивает на меня и обхватывает ногами мою талию.

Боже, блять, блять, блять. Мне нравится, когда он позволяет мне нести его. Я делаю это регулярно с тех пор, как впервые сделал это на прошлой неделе.

Брэн целует меня, кажется, часами, его пальцы гладят мои волосы, а дыхание и все его гребаное существо сливаются с моим.

Он отстраняется и улыбается мне в губы, затем вытирает что-то с уголка губ.