Текст книги "У Судьбы на Качелях"

Автор книги: Римма Глебова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц)

После похорон Соня пригласила Семена пожить, сколько захочет, и предоставила ему Маркушин кабинет с большим удобным диваном. Семен ходил по кабинету, рассматривал корешки книг на стеллажах – три полки сплошь Маркушины, на разных языках. Сел за стол с мертвым экраном компьютера. Включить бы и поглядеть, что гений писал в последние дни. Но Семен даже включать не умел, не то, что найти что-нибудь. Тайна за семью печатями. Он всю жизнь пользовался пишущей машинкой. Семен стал выдвигать ящики письменного стола. Папка с какими-то рукописями, папки с отпечатанными листами. Непонятно. Маркуша никогда не писал от руки и никогда не распечатывал свои вещи, он переписывал на дискеты и отдавал издателю – Семен сам видел, как Маркуша передавал дискеты, из рук в руки. Тогда он приболел и не смог отвезти, и издатель сам приехал к нему.

Семен начал читать пронумерованные печатные листы из одной папки и зачитался. Когда закончил, было два часа ночи. Классная вещь! Открыл другую папку и тоже прочел, не отрываясь. Задумался. Судя по всему, это последние вещи Маркуши – на первых листах совсем недавние даты. Для чего-то он их распечатал, а для чего, теперь не спросишь. Может быть, хотел посмотреть, как это выглядит и как читается всё в целом, а не по кусочкам на экране… А ведь, скорее всего, об этих папках никто не знает, разве Соня.

Утром, невыспавшийся, но бодрый, Семен за завтраком, с удовольствием отпивая глоток горячего кофе, спросил:

– Сонечка, а что Марк писал в последнее время? Что-то есть готовое?

– Не знаю. Что-то писал, конечно. Он всегда писал, ты же знаешь. Но он мне ничего не говорил. он никогда со мной не делился, – усмехнулась она грустно. – И вообще он ни с кем своими планами не делился. Ты посмотри сам, может, есть что-то законченное.

Я? – удивился Семен. – Во-первых, я не умею обращаться с компьютером, а во-вторых. какой в этом смысл?

– Да, пожалуй, уже никакого. Вряд ли у него есть что-нибудь готовое. Маркуша, когда заканчивал книгу, переписывал на дискеты и сразу отдавал своему издателю. У него даже литературного агента не было. Но если ты хочешь, я тебе включу и покажу, как просматривать тексты.

– А что, у него договоры были заключены?

– Нет, это я точно знаю. Да они были ему не нужны. Он прекрасно знал, что как только напишет, сразу и возьмут издавать. Ему часто звонили, мол, когда примерно ждать, а Марк эти звонки не любил. Вот, он умер. – у Сони увлажнились глаза, – и больше никто не звонит. сразу потеряли интерес.

– А что за папки у него на столе, ты не знаешь? Разве он печатал на бумагу?

– Не знаю… может и печатал. Я его кухню не знаю. – Соне явно был уже скучен этот разговор и она охотно отвлеклась на телефонный звонок.

Семен внимательно слушал, – не издатель ли звонит и требует готовый роман, но быстро понял, что кто-то выражает еще раз глубокое соболезнование, и этот кто-то Соне явно не безразличен и даже весьма близок. Семен усмехнулся – каждому свой интерес в жизни.

Семен знал – у всех крупных писателей есть литературные агенты. Но Маркуша всегда вел себя нестандартно. Вот, на Соньке с исторического факультета вдруг женился. Она в литературе ничего не смыслит, знала только гонорары на тряпки и украшения проматывать и, кроме живости и смазливости в ней ничего не было. Но она многим нравилась, и Семена не обошло (еще как не обошло – ночевал под ее окнами, пока утром не увидел выходящего из подъезда Маркушу). Маркуша всех обскакал, наградил Соню беременностью и, не мудрствуя лукаво, женился. Теперь Соня попечалится и заживет не хуже чем прежде. Книги издаются и еще будут издаваться и переиздаваться, гонорары потекут безутешной вдове с ее семейством.

– Марк был очень талантлив, – сказал Семен. – Жаль, он бы еще много книг создал. Спасибо за завтрак. Пойду, может, найду дискеты, и ты отдашь их издателю.

Семен еще ночью просмотрел все ящики и ящички, но дискет не обнаружил. Значит, последняя вещь в компьютере и еще не закончена. А в этих папках. в них определенно законченные романы. Маркуша их не переписал, а только отпечатал для себя. Посмотреть, подумать. И никто теперь ковыряться в этом компьютере не будет, никому не нужно.

– Соня! – позвал он, открыв дверь, – включи мне компьютер, посмотрю, что там.

Соня зашла, показала, как открывать файлы, как их читать. Семен, к собственному удивлению, все понял. Не такая уж мудреная штука!

– Только осторожно, на эти кнопки не нажимай, а то текст сотрется, – предупредила она, но тут же пожала плечами, мол, теперь всё равно.

Соня ушла, Семен стал просматривать список файлов. а ведь всё тут, и это он читал, и это. а вот названий, что в папках, тут почему-то нет. да вот же они, оба!

Семен открыл файлы, один за другим, и убедился – всё точно, это он и читал ночью. Но как странно. один роман тут написан полностью, а другой. только до середины. И все главы имеют другие названия. Семен заглянул в папку, перелистал. Ну да, и текст местами отличается. Как это может быть? Нет, этой кухни ему видно не понять. Не у Сони же спрашивать. Ну ладно, все это уже неважно. Никому они теперь не нужны, его романы, некому интересоваться. Кнопки. кнопки. умная штука комппьютер.

Аэропорт Бен-Гурион встретил его сухим жарким воздухом – опять хамсин. Ничего, всё хорошо, ему не привыкать. Всё просто отлично. Сумка оттягивала плечо и он взял такси.

Когда в издательстве с Семеном заключили договор (ох, как редко такое случаеся в Израиле!), и вскоре в газетах появилась реклама, а на прилавках книга, за которой уже через неделю выстроились очереди, на Семена свалилась слава. Деньги. Зависть друзей и недругов. Наступила новая жизнь, та, о которой он грезил ночами. В издательстве спросили: над чем он сейчас работает и не желает ли опять заключить договор. Семен ответил: желаю. Но на других, более выгодных условиях. Но писать буду долго, сами понимаете, хорошую вещь нужно выносить как ребенка. И он стал вынашивать, с наслаждением перебирая пачку глянцевых книжек на письменном столе и покрикивая то на жену, то на дочку: совсем разленились, не шевелятся, чашки кофе во-время не дождешься! Я им все блага, а они. А Сонечка-то, приятная бабенка, глуповата только. но это даже к лучшему.

На Семена посыпалиь предложения выступить, поделиться писательским опытом, Семен отвергал – нет времени, работать надо.

Вдруг его срочно вызвали в издательство, к главному редактору. Тот протянул ему бумагу – факс из Австралии. Какой-то тип заявлял о своем безусловном авторстве и грозил издательству и лично Семену всеми мыслимыми карами, вплоть до международного суда. «Он же умер!» – чуть не выкрикнул вслух Семен. Он еще раз глянул на лист – там стояла совсем другая фамилия.

– Это ошибка! – заявил Семен. – Пусть докажет. Я никакого отношения к Австралии не имею, я гражданин Израиля.

Редактор растерянно молчал. – Но у вас там был друг, писатель Н. – промямлил он.

Ну, все знают! В этой маленькой стране шагу не ступишь.

– Был, ну и что? Он, к сожалению, умер полгода назад.

– И вы туда ездили… – упорно мямлил редактор.

– Да, ездил. А вы бы не поехали на похороны лучшего друга? Заметьте, это не он претендует на авторство – с того света! – а совсем другой, неизвестный мне человек!

– Так что же мы будем делать? – коричневые выпуклые глаза редактора бегали и всё мимо лица Семена.

– Не знаю. – Отрезал Семен.

– Но мы будем вынуждены приостановить печатание. Как вам известно, мы заказали типографии дополнительный тираж. Издательство понесет убытки.

– Вы не смеете! Эта писулька недоказуема! Это оговор!

– Возможно. Очень может быть. – Голос редактора заметно отвердел. – Но нужно подождать, пока всё прояснится. Ведь одним факсом, он, вероятно, не ограничится. Вот если у него найдутся доказательства, скажем, рукопись, то есть тот же текст, написанный его рукой, с датой, подписью. Но. – запнулся редактор, – в наше время никто от руки не пишет. Кстати, а почему вы представили не дискеты, а отпечатанный текст? Хотя, я, кажется, об этом спрашивал. но, честно говоря, не помню, что вы сказали, – теперь редактор смотрел пристально Семену в глаза.

– Да, спрашивали. Компьютер сломался, и всё пропало. Я едва успел напечатать один экземпляр для себя, чтобы редактировать – мне так удобнее. Но исправлять ничего не пришлось.

– Компьютер починили? – рассеянно спросил редактор.

– Нет. Новый купил.

– Ну, ладно. Подождем немного… всего несколько дней, – уже извиняющимся тоном сказал редактор, – и продолжим, я договорюсь с типографией. Не переживайте, я думаю, что это туфта. Находятся фокусники, желающие если не присвоить себе чужую славу, то хотя бы попортить людям нервы.

– А если он снова пришлет письмо с угрозами?

– Я же сказал, нужны доказательства. А одни угрозы – пустое сотрясение воздуха. Я так думаю, больше ничего не пришлет, знаю я эту публику, сталкивался. Так что работайте спокойно, – редактор благожелательно улыбнулся, и они, взаимно успокоенные, распрощались.

Семен был шокирован. Ну и ну! Маркуша оказался парень не промах. Те романы в папках – не его! Хотя, вполне вероятно, что взял на рецензию. А, может быть, под своим громким именем собирался выпустить. Не безвозмездно, разумеется. Исписался сам, что ли? Если бы взял на рецензию, не вводил бы в компьютер. Ну, теперь ни в компьютере ничего этого нет, ни папок нет, и тех листов от руки, тоже нет – давно изорваны и полетели в корзину – черновик одного из романов оказался. То-то почерк показался странный. Но он тогда не вник. Любопытно, сколько книг Маркуша выпустил таким образом? Конечно, он никому, ни одной душе не расскажет, что Маркуша. Но какую же свинью Маркуша ему подложил!

По пути домой Семен зашел в магазин и купил компьютер. Выбрал самый дорогой и заплатил одним чеком – расписывать на платежи, значит, остаться в должниках, а долгов Семен не любил.

Девушки уходят по утрам

Мне было скучно. Я прогуливался по вечерней, уже почти ночной, но еще не остывшей после жаркого дня, улице и рассматривал прохожих. В Тель-Авиве гуляют по ночам, а днем все лица более деловые. Симпатичные девушки с загорелыми голыми плечами, часто и с открытыми пупками, щебетали со своими спутниками. В их скользящих бездумных улыбках и быстрых взглядах было что-то Жаннино. Месяц назад я расстался со своей девушкой. Причины для этого будто были, но вместе с тем их не было. Во всяком случае, явных и видимых. Наверное, я просто устал от нее. От вздорности, капризов, требований этого, другого, пятого, десятого. Я знаю, что всем девушкам на свете что-то нужно от парня. Кое-какой опыт накопил. Ты ей подарок, и она тебя обожает. У тебя денежные затруднения, и ей сразу скучно, и начинаются маленькие хитрости – устала, не сегодня, голова болит.

Жанна сверх всякой меры любила украшения. Уже большая блестящая коробка из-под дорогих конфет была заполнена ими, а ей хотелось еще и еще. Ну сколько надо этого барахла? Хотя, как посмотреть, барахло ли. Некоторые вещички стоили довольно дорого. «В этом ожерелье мы были вчера на дискотеке», – заявляла она. «Мы были». Это она была в ожерелье, стоимостью почти в цветной телевизор и расписанном на платежи. А сегодня она хотела что-нибудь «новенькое и хорошенькое». «Найди себе богатого спонсора», – огрызнулся я. «А что? И найду!» И в одно прекрасное утро исчезла. Вместе с блестящей коробкой. Я проснулся – в квартире тихо. Не льется из душа вода. Даже записки не оставила. Наверное, нашла спонсора.

Но я предполагаю, дело не только в безумной страсти к украшениям. Накануне вечером я высказал Жанне всё, что я о ней думаю. Что ленива и не убирает квартиру, что не умеет и не любит готовить, эти разогретые шницели, или пережаренные, а то еще и подгоревшие блинчики с непонятно каким мясом внутри, уже в горле застревают, что ничем не интересуется, даже учиться в колледже вдруг раздумала, что часами не вылезает из душа, и слишком сильно красится.

Она, подняв тонкие подведенные брови, молча слушала и вдруг сказала посредине моей возмущенной тирады:

– Тебе жениться нужно. На домработнице. Очень выгодно.

Я сделал вид, что не слышал и продолжил свою речь, правда, с меньшим пылом.

Конечно, я сказал ей далеко не всё. Ничего не сказал о том, что она на улице и в кафе строит глазки мужчинам – самолюбие не позволяло говорить об этом. Да и потом, этим постоянно занимаются все девушки, в крови у них сидит с рождения – таращиться на парней. Не сказал про счета за воду и телефон, а от её телефонной болтовни я устал с первых дней, как она поселилась у меня, сказав родителям, что будет жить у подруги. Вряд ли они поверили, но, кажется, им было всё равно. Мои родители тоже меня не доставали, живут в другом городе и общение наше в основном телефонное.

Но зато Жанна была со мной нежна и ласкова, ну, так и я старался проявлять внимание, и голова у нее болела очень редко.

Но она все же ушла, хотя я не гнал ее. Просто высказался и с успокоенной нервной системой улегся спать. Но, когда утром обнаружил, что ее нет, и нет ее одежды в шкафу, не сильно опечалился. Решил – отдохну один. И за прошедший месяц понял, что совсем не соскучился по Жанне. Может, я бесчувственный. Но она-то тоже ни разу не позвонила. И я не стал звонить ей. В наших любимых кафе и барах Жанна не появлялась. Наверное, избегала встречи. Или, другие места нашла, попрестижнее и подороже, которые только богатый спонсор и может оплатить. А я обыкновенный парень с автозаправки, спонсор из меня никакой. Но на Жанну денег уходило много. «От тебя бензином пахнет», – повторяла она. А что я могу сделать? Никакое мыло и дезодоранты не помогают. Курю много, чтобы больше пахнуть дымом, а не бензином. Это ей тоже не нравится. Не нравилось. Теперь всё уже в прошлом времени. Я свободен, я один.

Я подошел к своему дому, где второй год снимал маленькую, но недешевую квартирку – Тель-Авив все-таки, и тут заметил её. Она сиротливо стояла, прислонясь к стене. Худенькая девчонка, в джинсах и коротенькой желтой маечке. Я остановился против нее, сам не зная, зачем. Возможно, потому, что она сделала неуверенное движение навстречу… или мне показалось. Проститутка? Или кого-то ждет? Уже поздно, кого тут можно ждать. Короткие светлые волосы взлохмачены, смотрит исподлобья и молчит. И я молчу, тоже смотрю.

Узкое лицо, тонкий ненакрашенный рот, остренький подбородок. В полутьме не поймешь, какого цвета глаза и не поймешь, сколько лет – то ли шестнадцать, то ли все двадцать пять.

– Кого-нибудь ждете? – ненавязчиво спросил я.

Молчание. Она испытующе оглядела меня.

– Ну, так что? – подталкивал я ее к какому-нибудь ответу.

– Мне ночевать негде, – буркнула она.

– Ночевать? – удивился я. – Но ведь так ночью стоять небезопасно, вам не кажется?

Ну, если не проститутка, то начинающая искательница приключений.

Она опять молчала. Надо было прямо ее спросить, сколько она берет за ночь, но я не решился. Услугами легких девиц я почти не пользовался, ну разве когда-то, в те времена, когда был совсем юнец и не уверен в себе. Но вряд ли эта девушка из тех – не накрашена и слишком просто одета.

– Ну, пошли, – сказал я, даже не думая, что она послушается, просто любопытство взяло – что она еще скажет.

– Куда? – снова буркнула она, не пошевелившись.

– Куда – куда… ко мне ночевать.

Проезжая машина ярко осветила нас, и я увидел, какие у нее глаза – налитые темной синевой два озерца, беспокойно движущиеся по моему лицу. Лет ей, определил я теперь, около двадцати. Или чуть меньше.

Я сделал шаг в сторону и приглашающий жест рукой. Она отделилась от стены и тоже шагнула. Так и шли, я впереди, она за мной – тихо и почти не слышно в своих джинсовых тапочках.

В квартире девчонка огляделась и села на стул возле стола. Могла бы сразу сесть на диван, всё было бы понятнее. Она открыла рот, но ничего не сказала, только сглотнула. Пить хочет, что ли. Ну, как залетевшая птица, всё вертит головой, только не чирикает.

– Я есть хочу, – вдруг заявила она, уже не буркая, а нормальным голосом, низковатым для такой тщедушной комплекции. Голос мне понравился, как и глаза раньше. Я принес из холодильника ветчины, хлеба, себе банку пива, а ей полбутылки красного сладкого вина – моя сбежавшая девушка любила это вино и не успела допить. Налил ей в стакан, рюмок у меня не водилось.

Она набросилась на хлеб и ветчину, отпила немного вина и поморщилась.

– Ни водки, ни коньяку нет, – сказал я, отхлебывая пиво.

Я не пью ничего крепкого, – ответила она и стала какая-то довольная и успокоенная. Что-то наигранное чудилось мне в ее поведении, и не такая уж она была голодная, как хотела изобразить, даже свой бутерброд не доела. Одним словом, птичка – поклевала чуточку и довольна.

– Так что случилось? – спросил я.

– Где? – Она безмятежно уставилась на меня своими синими озерами.

– Не где, а с тобой.

Она пожала плечами и промолчала.

– Не хочешь, не говори.

Хотя мне было досадно. Привел, накормил, а она даже отвечать не желает. А дальше что с ней делать? И что можно вообще с ней делать?

Она между тем разглядывала комнату, встала, прошла в кухню, вернулась.

– Удобства там, – показал я пальцем в маленький закуток, где за узкой дверью у меня был туалет, совмещенный с душем. Она посмотрела на диван. Сжала губы, сдерживая зевоту. Ушла в туалет, зашумела в душе вода. Вернулась с мокрыми прядями на лбу. Могла бы и спросить полотенце, а не вытираться моим. Самостоятельная девица.

Села опять на стул, подперев рукой голову.

– Как тебя зовут? – не выдержал я.

– Жанна. – Быстро ответила она, словно всё время ждала этого вопроса.

О, черт! Еще одна Жанна! Что за напасть на меня!

– Красивое имя… редкое. Никогда не встречал. Она опять промолчала, только странно взглянула.

– А меня зовут Марк.

Она отвела свои синие озера и покосилась на диван.

– Это единственное спальное место, – предупредил я.

– Я могу лечь на полу… только одеяло какое-нибудь…

– На полу жестко, – отрезал я, уже начиная злиться.

– Я ведь ничего у тебя не прошу… и не просила, – вдруг заявила она и встала. – Я могу уйти, если мешаю.

Совсем здорово! Сначала пустите переночевать, а то поесть негде. Но тут я вдруг успокоился. Ну, чего я добиваюсь от нее? Залетела птица и залетела, переночует как-нибудь и утром улетит. Как-будто мне от нее что-нибудь нужно, пигалицы такой.

– Оставайся, – миролюбиво сказал я. – Куда ты ночью пойдешь?

Она стояла, не двигаясь. Я постелил на диване постель под ее молчаливым наблюдением, положил две подушки и пошел в душ. Когда вернулся, джинсы висели на спинке стула, а она, укрытая почти до макушки махровой простыней, лежала головой в другую сторону, и подушку туда перенесла. Будем спать валетом.

Я выключил свет, разделся и осторожно улегся, слегка подтащив к себе простыню. Было очень тихо. Я не шевелился, хотя обычно перед сном долго ворочаюсь. Повернусь, перепугается, эта странная-странная Жанна. Еще одна на мою голову. Как ни удивительно, я быстро заснул. Сколько проспал, не знаю, но вдруг проснулся. Услышал какие-то непонятные звуки и почувствовал рядом движение. Протянул руку – вторая подушка на месте.

Девчонка всхлипывала, уткнувшись вниз лицом, и вздрагивала всем телом. Я стал молча гладить худенькое плечо, попытался повернуть к себе, и вдруг она обняла меня обеими руками.

– Ты не прогонишь меня утром… – прошептала она, прижимаясь тонким, слабо пахнущим моим шампунем, телом.

– Нет, конечно нет… – тихо сказал я, обнимая ее, – кем ты меня считаешь.

Она была вся горячая, и ее губы искали в темноте моих. или мне так казалось. потом она тонко вскрикнула.

Хотя я уже был в том состоянии, когда уже мало что соображал, но все-таки удивился – преграды я не почувствовал. Или просто ничего не понял. Но я тут же обо всем забыл.

Потом уже, после звонка той, прежней Жанны, осмысливая все происшедшее ночью, я с ужасом понял: не прижималась она ко мне, не искала моих губ, это всё мне, полупроснувшемуся, почудилось в сонном воображении, она просто всхлипывала, и только. А щеки и глаза ее, уж точно вспомнил, были сухие.

Всё дело в том, что утром, когда я открыл глаза, Жанны не было. Ни в кухне, нигде. И никакой записки. Эти странные Жанны, они, уходя, никогда не оставляют записок.

Я стоял в трусах посреди комнаты, тупо глядя в пол. и вдруг заметил – что-то белеет возле ножки стола. Записка! Её, видимо, сдуло вниз от открытой фрамуги. Я поднял бумажку… Номер телефона и подпись «Ж.».

Я пил кофе и смотрел на записку. Сегодня выходной, можно было не торопиться. Что-то знакомое показалось мне в этих цифрах. Но память на телефоны у меня никудышняя, всегда пользуюсь записной книжкой.

Набрал номер, отчего-то чувствуя неприятный холодок. Я ожидал то ли подвоха, то ли сюрприза.

Сюрприз не заставил себя ждать. Я услышал очень-очень знакомый высокий голос.

– Ты, что ли? – удивился я.

– А то! – подтвердил голос. – Ну, как прошла ночь? Что молчишь? Затащил девочку в постель, и думаешь, что всё прекрасно?

– Я? Затащил? Кого?

– Ну да, теперь хочешь отвертеться? Не выйдет, дружок! Женечку, мою подружку, невинную девочку!

– Какая еще Женечка! Её Жанной зовут, как и тебя!

– Рассказывай сказочки! Не слишком ли много Жанн для тебя одного? – издевался надо мной насмешливый голос. – Домой к себе позвал?

– Ну да, она сказала…

– Вином напоил?

– Да она только чуть-чуть…

– Напоил! В постель уложил?.. Еще скажи, сама легла!

– Д а! – взорвался я. – Сама! Она… Но меня не желали слушать.

– Напоил, уложил и изнасиловал!

– Что?! – Задохнулся я от негодования.

– Ничто! Хорошая девочка, заметь – несовершеннолетняя! – поссорилась с родителями, и случайно стояла возле твоего дома. Остальное повторить?

Я слушал весь этот бред, ошарашенный и уже почти уничтоженный. Но это был еще не весь бред.

– Женя подаёт на тебя в суд! Сегодня! Уже сейчас!

– Дай мне её, я сам поговорю с ней! Она ведь у тебя!

– Женя будет говорить с тобой только в суде. – Холодно сказала Жанна.

– Но ведь ничего подобного не было, – простонал я.

– Это ты скажешь там. И докажешь, если сможешь, – Жанна хихикнула.

– Докажу! – пообещал я. Хотя ни грамма не верил, что смогу что-нибудь доказать.

– Ну, что замолчал? Испугался?

– Послушай, Жанночка, – мягко сказал я. Как я ненавидел ее сейчас! – Ты же знаешь меня. Я не способен совершить насилие над кем-нибудь.

– Разве? – её голос стал ледяным. – Я вот, вспоминаю, что ты в первый раз не очень-то со мной церемонился. Очень кстати будет упомянуть об этом на суде.

Это было правдой. В компании, собравшейся у меня, все крепко напились, и я не дал Жанне уйти вместе со всеми. Повалил на диван и. Но нельзя сказать, что она очень сопротивлялась. Утром сообщила, что я лучше всех, и так и осталась у меня.

– Ну, дай, я с ней поговорю, – взмолился я.

– Нет! Она не желает. Но ты. если уж так боишься суда, можешь сделать что-нибудь.

– Что? – оживился я. Но тут же догадался сам. Жанна назвала сумму. Очень большую.

– Это вам на двоих? – съязвил я.

– Понимай, как тебе угодно. Срок завтра до шести вечера.

Раздались короткие гудки. Ну и мерзавки! Ну и подлянку устроили! Эта Женя. по имени Жанна. Какова?! Бедная невинная овечка! Разыграла целый спектакль!

И тут я стал всё вспоминать… Но мои воспоминания, правильные, или неправильные, не имели ровно никакого значения. Ни один, самый справедливый суд мне не поверит. Да какой к черту суд! Надо что-то делать. Такая сумма! Надо было поторговаться, вот дурак! Я снова набрал проклятый номер, но отвечали только длинные гудки. Ах ты, дрянь! И одна, и другая. Шантажистки! А что если попробовать помириться с Жанной – моей Жанной? Вернуть ее. Как? Как – как, купить ей то кольцо с изумрудом, о котором она так мечтала. Все же дешевле выйдет. Но эта мысль меня не грела. Как она надо мной только что поиздевалась! Жанне нужны только деньги, много денег, одним кольцом она теперь не насытится. Видимо, спонсора пока не нашлось.

Надо попытаться вернуть ту, другую, Женю-Жанну. Эту скверную девчонку-обманщицу, эту скромницу-притворяшку. Интересно, сколько же ей лет?

Во-первых, если я её верну… ни суда, ни денег не придется платить. Во-вторых… Эта Женя-Жанна, может она и маленькая дрянь. но, без сомнения, моя Жанка науськала ее на меня – денежек захотелось. Надо ее, эту Женю-Жанну постараться вернуть, заодно и повоспитывать, чтобы не шла на поводу у всяких негодяек и не шантажировала впредь порядочных парней.

Больше же всего мне хотелось утереть нос Жанке. Вот тебе, красотка, ни суда, ни монет.

Я несколько часов простоял возле Жанкиного дома и все-таки подкараулил девчонку. Сказал ей, что очень соскучился, и вообще надо поговорить, взял за руку и привел к себе.

Конечно, ее Жанка подбила, а она лично ничего против меня не имеет.

Я подумал: сейчас не имеет, потом будет иметь. Или Жанка подстрекнет, или своим умишком дойдет. Если ей действительно нет восемнадцати, надо мной будет топор висеть, пока. пока не стукнет эта чертова цифра.

Судя по некоторым ее репликам, Жанку она боготворит. Нашла себе кумира! Но на эту тему я предпочел не высказываться.

Никакой ссоры с родителями, конечно, и в помине не было, непонятно, где они у нее вообще, жила, как вольная птица. Вернее, как кошка. Потому что очень любила молоко. Могла пить его по пять раз в день.

– Ты как ребенок, – сказал я на другой день, наблюдая, как она наливает из пакета вторую чашку молока.

– А я и есть ребенок, – заявила она, глядя на меня поверх стакана. – Я несовершеннолетняя.

– Я увидел себя в зале суда, в зарешеченной клетке, а потом в тюрьме.

Видимо, я здорово побледнел.

– Да-да, – усмехнулась она. – Могу в суд подать. Или возьму деньгами. – Она расхохоталась и нечаянно опрокинула стакан. Побежала в туалет за тряпкой и тщательно вытерла пол. Разогнулась и, округлив свои синие озера как чайные блюдечки, прошептала нарочито пугающе: – Еще три месяца. до десятого сентября, и можно жениться.

Прыснула от смеха и убежала, размахивая тряпкой.

Да-а. Ну и ребеночком я обзавелся. На вид-то ей еще меньше – теперь-то я хорошо ее разглядел. Как это я сразу не разобрался… Да разве я вообще о чем-нибудь думал?

Ну что ж, пусть поживет у меня три месяца, а потом, пожалуйста, на все четыре.

Я ходил на свою автозаправку, неделю в первую смену, неделю во вторую.

Осенью я собирался поступить на экономическое отделение, копил деньги на отдельном счету в банке и почитывал разные учебники.

Женя-Жанна каждый день убирала мою маленькую квартирку, что-то пыталась готовить, мясо часто пережаривала так, что оно хрустело на зубах, но салат у нее получался вкусный. А омлет с помидорами и зеленью – кулинарный шедевр.

Она не очень любила куда-то ходить. При слове «дискотека» у нее кисло морщилось лицо. Охотно только гуляла со мной по вечерам, не обращая никакого внимания на магазинные витрины. Хотя у нее ничего не было. Сходила к Жанке и принесла две майки и еще какие-то мелочи – вернулась насупленная. Я ничего не стал спрашивать, мне о Жанке говорить вообще не хотелось.

Я с трудом уговорил ее купить белые брюки, кроссовки и дешевую курточку. Вот покупке белья она обрадовалась, долго и с удовольствием выбирала.

Она удивляла меня своей переменчивостью. То подолгу о чем-то думала, с отрешенным лицом и сжатыми в тонкую полоску губами, то прыгала по комнате, сияя как солнечный зайчик, и вдруг замирала перед зеркалом и меняла выражения лица, словно надевая и снимая разные маски, совершенно забывая, что я присутствую здесь. Но один раз я уловил в зеркале быстрый взгляд, брошенный на меня. Значит, играет для зрителя. Она как-то мельком сказала, что мечтает стать артисткой. «Ну-ну», – промямлил я, вспомнив ее «артистический выход» в первую встречу. Ведь все-все разыграла, чертовка. Даже потерю невинности. Правда, на эту тему я не сказал ни слова. Честно говоря, я и сам не был уверен.

Смущаясь, и даже порозовев, попросила как-то денег. Я, конечно, дал.

Подпрыгивая и припевая, умчалась. Вернулась нескоро, притащила пачку книг, читала их и перечитывала. Все книги о театре.

С ней было, в общем-то, неплохо и нескучно. А ночью. ночью она брыкалась, вжималась в стенку, и каждый раз мне нужно было ее ласково уговаривать, обцеловывать всю, до самых узких пяточек, и только тогда она, как бы нехотя, сдавалась. Я сердился, но в глубине души мне ее упрямство нравилось.

Только бы не ушла, пока ей не исполнится восемнадцать. А то Жанка ее опять настропалит. «Принуждение к половой связи с несовершеннолетней». От одной этой фразы волосы дыбом вставали.

Жанка только раз позвонила, опять хотела поиздеваться, но быстро увяла, поняв по моим словам, что уже ничего не выйдет. Тогда она заявила: «Поздравь меня, я выхожу замуж!» «Поздравляю», – ответил я и положил трубку. Не очень-то я ей поверил. Но мне без разницы.

– У тебя был кто-то раньше? – спросил я осторожно, когда мы сидели рядышком на диване и смотрели душещипательный фильм, где герои театрально стонали и щедро поливали слезами весь экран.

Она долго молчала. Потом, с большими паузами, рассказала.

– Мне десяти лет не было… Отец пил… да и мать тоже. Как-то мать куда-то уехала, отец привел двоих дружков. Те напились и начали приставать. Отец свалился на пол и уснул. Потом я убежала из дому. Мать нашла меня и. побила. Еще. еще был один парень… мне уже было шестнадцать. Я жила у него недолго… Он уступил меня за деньги своему приятелю, но я сбежала. Так и живу… у подружек, теперь у Жанны.

Теперь ты живешь у меня, а не у Жанны, хотел я сказать, но промолчал. Обнял ее, и она, как котенок, свернулась в моих руках и затихла, поглядывая на экран. Нравились ей эти фильмы – с безумными и выдуманными страстями, с брошенными и непременно в конце найденными детьми, и счастливыми свадьбами в финале.

Она вдруг подняла голову: – А школу я все-таки закончила! И осенью буду поступать в театральную студию… И поступлю! – И снова затихла.

Однажды позвонили мои родители – сначала я поговорил с мамой, потом взял трубку отец. Конечно, у меня всё было хорошо, здоровье железное, о чем я и доложил обоим, не вдаваясь в личные подробности. Отчитавшись, попрощался и с облегчением положил трубку.

Женя сказала задумчиво:

– Хорошие у тебя родители…

– Конечно, хорошие. Да я и сам вроде неплохой, – пошутил я, и тут увидел, что Женя плачет.

– Что такое? – не понял я.

– Так… ничего. – Она вытерла глаза и улыбнулась.

С чего бы ей расстраиваться из-за моих родителей. Ну да, ей со своими не повезло, так об этом она не сейчас только узнала. Странная девушка – плачет без повода, смеется тоже.

Я часто посматривал на календарь над кухонным столиком – это уже как-то вошло в привычку. Посматривал и всё. Женя по утрам пила свое молоко и молчала. Она утром всегда была мрачна и молчалива. «Долго просыпаюсь, – как-то объяснила она. – И вообще утром всё кажется безрадостным».