Текст книги "У Судьбы на Качелях"

Автор книги: Римма Глебова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 19 страниц)

Переключая каналы

Сколько женщин в мире одновременно ждут ребенка? Одновременно рожают? Тысячи? Миллионы? Любопытная и вездесущая статистика не в силах подсчитать, это все равно, что объять необъятное, поэтому она в это бесперспективное дело и не лезет. А они терпеливо ждут, потом рожают – в один день, в один час, и могут рожать даже рядом, а эти дети, родившиеся на расстоянии нескольких метров друг от друга, могут никогда в жизни не встретиться. А могли бы и встретиться, если бы судьба так распорядилась. Хотя. при чем тут судьба? Она ведь не властна ни над чем и ни над кем. Люди сами делают, что хотят.

Она сидела в мягком кресле напротив экрана телевизора. Как обычно, как всегда в последнее время. Ходить было тяжело, а потому и не хотелось. И вообще – ребенку нужен покой, ни к чему делать эти новомодные упражнения, ходить пешком, как твердят доктора. Где ходить – по загазованным улицам? Или в этом чахлом садике возле дома – скучища, надоело уже. Не лучше ли побыть в покое оставшиеся два месяца. Пока муж на работе, никто от нее ничего не требует, можно пользоваться свободой и блаженным одиночеством.

У телевизора никогда не соскучишься. Концерты, хитроумные детективы, от которых порой мороз по коже и замирает сердце, или наоборот, начинает часто стучать. А фильмы ужасов – такая встряска для нервов, смотришь и иногда задрожишь от страха, и тут же смешно станет – кино же!

Она устроилась поудобнее и играла кнопками на пульте, искала интересный фильм. В программу было заглянуть лень – надо вставать, разыскивать ее среди вороха газет на столе. Кинофильма не нашла, зато. Какое зрелище! Она увеличила звук.

На экране бились огненные разноцветные сполохи, синие, красные, зеленые лучи метались, высвечивая гибкие, полуодетые фигурки молодых танцоров, рваные тяжелые синкопы били по ушам, даже отдавались в груди, и это ее веселило и будоражило. Ох, если бы не этот тяжелый живот, она бы сейчас затанцевала. Совсем недавно не вылезала из дискотек. Хорошее было время! Ха, и ребенку тоже захотелось танцевать, ишь, зашустрил, задвигался. Ну-ну, что-то он слишком распрыгался. Она почувствовала болезненный толчок в левом боку – пяткой, наверное, саданул. Эти мальчишки, еще не появившись на свет, уже хулиганят. Она прижала ладонь к левой стороне, и в ладонь сильно толкнуло. Надо же, распоясался!

Концерт закончился, и начался фильм. С первых кадров стало ясно – боевик. Прекрасно. Лучше бы детектив, но и это сойдет. Она, впившись глазами в экран, увлеченно следила за действием. Парни в пятнистых робах преследовали преступников, стремительные погони, жестокие драки, выстрелы, разбитые головы, перерезанные ножом горла и кровь, лужи крови… Дуло пистолета медленно поворачивалось, и она увидела черное круглое отверстие, направленное в ее лицо. Она вздрогнула – от этого страшного черного отверстия и от неожиданного удара – теперь в правый бок. Внутри живота что-то происходило. Она ощущала толчки уже со всех сторон, ей даже показалось, что там что-то перевернулось. Надо полежать, решила она.

Она полежала минут сорок, даже вздремнула немного. В животе было спокойно. Она встала и выпила чаю с пирожным – немного сладкого ребенку не повредит, творог уже ела сегодня, яблоко тоже, и полтора стакана молока выпила. Так что все его потребности удовлетворила. И свои тоже. Доктор сказал: не надо много есть – ребенок будет слишком крупный, трудно рожать.

Она снова включила телевизор. На всех каналах воевали, стреляли, убивали, полыхал огонь и лилась кровь, и это было уже не кино, а новости из разных стран. От мерцающего голубым светом экрана исходило столько людской злобы и ненависти, что она поежилась. Хорошо, что это где-то там. Вокруг нее обычная нормальная жизнь, а эти выстрелы, жестокость и кровь ее не касаются. Посмотреть, выключить и забыть. Ну, чего ты там раздрыгался! – вслух возмутилась она. Развоевался! Вот вырастешь, пойдешь в армию, там повоюешь и настреляешься. Ты у нас будешь герой! Как твой папа! Навоевался и настрелялся, орден в шкафу валяется, и никогда не надевает, вот чудак! Заслужил ведь, просто так ордена не вешают.

Мальчик внутри двигался, он словно упирался то в одну стенку живота, то в другую, ну что ему еще надо, может, еще съесть что-нибудь. Апельсин, что ли.

Она ела апельсин и нажимала кнопки. Полилась мягкая спокойная мелодия, на экране медленно проплывали зеленые рощи, голубые озера, солнечные цветущие лужайки, высокий голос певца за кадром разливался серебряным ручейком… Красиво, но скучно. Малыш успокоился – когда она что-нибудь ест, он всегда спокоен. Наверное, обжорой будет.

Она переключилась на другую программу. Чуть ужастик не пропустила! Ну и монстры, жуткие хари с клыками, даже холод пробирает. Неужели это чудовище сожрет такую хорошенькую девочку? Сожрал! Косточку выплюнул. Кошмар! Да этих монстров целая куча, сейчас начнут убивать друг дружку. Ну да, убивают и пожирают. Но главный герой все равно останется победителем, иначе не бывает. Знаешь, а все равно смотреть жутковато. Ужастик, он и есть ужастик. Ну-ну, успокоишься ты сегодня, наконец?.. Уймись!

Она досмотрела кино, выключила телевизор и отправилась на кухню готовить ужин для мужа.

Ночью ребенок больно толкался, она никак не могла найти удобное положение, чтобы он успокоился. Муж ворчал сквозь сон – что ты всё пыхтишь, сколько можно… Она застонала и муж, окончательно проснувшись, сказал зло: – Да что же это такое, не отдохнешь с тобой! Что же будет, когда он родится, представляю, какой кошмар в доме начнется.

Он взял подушку и плед и ушел спать в другую комнату.

Она встала поздно, но все равно невыспавшаяся, и, позавтракав овсяной кашей и стаканом сока, села в кресло с бананом в руке. Детектив уже начался, и теперь надо было вникать – кто, кого, и за что уже успел убить. После детектива на другом канале показали острейший боевик, она внимательно следила за перестрелками, переживала, что герои гибнут один за другим, стараясь не обращать внимания на дергания и толчки внутри живота. Посреди фильма мелькнула мысль – надо сходить к врачу, может быть, витаминов каких-то не хватает. Но она ведь ест достаточно фруктов, и мясо, и молочное. Ну, что ему еще надо?

Погулять бы выйти, да что-то лень. Позавчера гуляла в садике и разговорилась – тоже беременная, девочку ждет и радуется – девочку в армию не возьмут. А она рада, что у нее мальчик будет, точно ультразвук показал.

Оказывается, они с этой женщиной в одном доме живут, и даже в одном подъезде, только на разных этажах. Ездишь на лифте, вжик-вжик, и никто друг друга не знает.

Ну что он всё вертится, мешает кино досмотреть. Шустрик какой-то! В конце всегда самое интересное. Ну вот, убили такого красавчика! Очень жаль.

* * *

Она любила читать романы, вязать под музыку, иногда включала телевизор, но садилась от него подальше – пусть говорят, что безопасно, но вдруг ребенку повредит излучение. Да и то, что там показывали, ей не нравилось. Если новости – всюду войны, убийства, даже детей убивают, смотреть на это страшно. Пусть хоть весь мир воюет и переворачивается вверх ногами, это сейчас не должно ее касаться. А в фильмах то же самое, только крови еще больше, и выстрелы, выстрелы. Пощелкав кнопками, она обычно выключала телевизор и ставила пластинки. Анахронизм, конечно, но с магнитофоном она была не в ладах, вечно нажимала не туда, и эти пленки – их то заедает внутри, то рвутся. Муж удивляется – это так просто, почему в твоих руках всё ломается? Но пластинки у нее не ломаются. И на них такая хорошая музыка. Вяжешь маленькой платьице, слушаешь и думаешь, мечтаешь: через два месяца родится крошечка, совсем новенькое существо, и какие у него будут глаза, нос, и как оно посмотрит вокруг, и на тебя. От этих мыслей сладко томило внутри, и хотелось поскорее увидеть ребенка. Муж тоже ждет с нетерпением, говорит каждый раз перед сном: – Ну, как там моя красавица? Прикладывает ухо к упругому, как надутый мяч, животу и смеется: – Она меня приветствует!

Она прислушалась к себе, оставив вязание, закрыла глаза и положила руку на живот. Шевелится, растет. Иногда взбрыкивает – наверно, тоже хочется девчонке поскорее родиться. Интересно же – увидеть этот мир.

Она посмотрела программу – сейчас будут мультики. Говорят, они всё слышат, хотя и ничего не понимают. Но кто это знает точно?

Она включила телевизор. «Том и Джерри»… Бедный мышонок, все время спасается. Он очень забавный, но какой все-таки коварный и жестокий.

Она почувствовала внутри шевеление и стала успокаивающе поглаживать живот. Ну хорошо, хорошо, мы не будем это смотреть, да и всё уже закончилось. Посмотрим про «Красную Шапочку»… Ну, Волк тоже хорош, съел бедную девочку. Нет-нет, дальше смотреть не стоит, Волку будут вспарывать брюхо, чтобы выпустить Красную Шапочку, это просто неприятно. Да-да, не ворочайся, давай, лучше посмотрим в окно, там сирень расцвела.

Вот, уже другой мультик начинается… про Дюймовочку. Эти чудные эльфы просто прелесть, не правда ли, малышка? Ох, поосторожней, не надо так толкаться, я понимаю, что ты согласна. Ну, нет, про этого жадину дядю Скруджа смотреть не будем. Давай, послушаем Грига. Ты любишь Грига? А можно вальсы Штрауса, и мы с тобой немножко потанцуем… Вот так, не спеша… тяжеловато вдвоем танцевать, но это вместо зарядки. Ох, устала, даже вспотела. Сейчас посидим, отдохнем, я довяжу это красивое платье для тебя. А потом пойдем приготовим что-нибудь вкусное для нашего папочки. Да и для нас тоже, хотя и не хочется ничего, но мы должны. Доктор говорит, что надо больше есть, а то у худой мамы родится худенький ребенок, а это нам ни к чему. Хорошо, что токсикоз прошел, ну и свинство этот токсикоз, но теперь давление замучило. Мы должны всё вытерпеть, да? Выдержать и родиться в срок. Надо есть фрукты. Но они почему-то невкусные стали. Будем есть апельсин. Нет, не хочешь? И я не хочу. Тогда яблоко, от яблок не должно быть аллергии, да-да, так доктор сказал. А теперь я почитаю этот романчик. Что-то я полюбила их читать, а в телевизоре одни страсти-мордасти, не будем его включать, пусть сам себя смотрит. Я вижу, ты успокоилась. Спи, спи, это полезно – поспать после еды. Я поставлю пластинку, тихо-тихо, а ты спи…

* * *

Роды были затяжные. Мальчик никак не хотел выходить, темноволосая головка то появлялась, то пряталась обратно. Был праздничный день, персонала мало, толстая врачиха в измазанном кровью халате и молодая акушерка метались по очереди от одного родильного стола к другому – сразу две рожают!

Но все-таки он родился – куда ж ему деться. Она, совершенно измученная, смотрела, повернув голову, как толстые красные руки возятся на столике с маленьким, молчаливым синим комочком.

– Ну что же это такое, – с досадой сказала врачиха, – не шевелит ни ручкой, ни ножкой. Не хочет, и всё!

Она даже не поверила – он такой буян был!

Врачиха приподняла головку ребенка. Он открыл глаза, опушенные темными ресничками, и глянул на нее. Ей почудилось, что в его черных как маслины глазах, было отвращение. Никогда врачиха не видела таких глаз у новорожденных. Обычно взгляд их туманен и бессмыслен. Глаза ребенка закрылись и уже не открывались. Слабо шевельнулась синяя ручка и замерла. Выражение брезгливости и отвращения исказило маленькое личико и застыло на нем.

– Он умер! – с ужасом вскрикнула роженица.

Врачиха огорченно покачала головой: – Мне кажется, у него поражение мозга… Не жилец был. – А про себя подумала: похоже, что он не захотел жить. Никогда прежде она так не думала об умерших младенцах. Странно очень, но такое у нее было впечатление.

Врачиха оглянулась на другой стол. Там уже всё завершилось. Девочка в руках у акушерки вертела лысой головкой, жмурила глаза от яркого света и беспорядочно дрыгала бледно-розовыми ручками. Роженица лежала без сознания, ее надо было срочно вытаскивать, не потерять бы прямо на родильном столе.

Она смотрела на своего неподвижного мальчика и не могла поверить. Всё было так хорошо, она ведь все девять месяцев не болела, ни о чем не беспокоилась, ела всё, что нужно, только зарядку не делала. почему же это, за что?..

– Ну-ну, не надо так убиваться, – сказала акушерка, – еще родишь, какие твои годы.

– Почему, почему? – рыдала она.

Акушерка, укладывая на ее живот пузырь со льдом, сказала: – Доктор говорит, что какие-то нервные каналы отключились. Почему? Кто знает. И еще сказала, что ему. что-то не понравилось. ну, вроде как не захотел жить.

– Как это?..

Не знаю… я не поняла. Ну, давай, – вздохнула акушерка, – поехали в палату.

* * *

Девочка росла, очень похожая лицом и характером на мать, тихая и спокойная, с большими синими задумчивыми глазами. Она любила читать фантастику и приключения, слушать музыку, но не любила ни телевизор, ни компьютер, который купил ей отец, чтобы «развивать ребенка».

В ту пору, когда девочки начинают влюбляться, она тоже иногда влюблялась, но быстро разочаровывалась. Казалось, она что-то искала в тех, в кого ненадолго влюблялась, и не находила. Когда все ее сверстницы повыходили замуж, она все еще была одна. Однажды она поразила мать словами, которые словно нечаянно вырвались у нее.

Мне кажется… у меня такое чувство… оно преследует меня… будто тот, кого я должна, кого могу полюбить. тот единственный… будто он умер… очень давно. И мы с ним больше не встретимся.

Что значит – больше?.. Разве ты с ним уже встречалась? – удивленно спросила мать.

Ответа она не дождалась. После затянувшегося молчания дочь прочитала тихим, колеблющимся голосом:

Я видела тебя во сне,

Тот сон был яркий, золотой,

Проснулась – и ушел покой.

Как жаль, что ты приснился мне.

Хочу вернуться в этот сон,

Мне снилось – ты в меня влюблен.

Теперь тоскую о тебе,

Ответь – ты есть ли на земле?…

Территория любви

Марина Юрьевна хлопотала вокруг стола, накрытого белоснежной, с вышивками на уголках, скатертью, критически оглядывала закуски, красиво разложенные на парадной, из тонкого фарфора, посуде, бутылка самого дорогого шампанского сияла золотой фольгой, узкие хрустальные фужеры сверкали, отмытые до немыслимого блеска, маленькие изящные рюмки стояли как солдатики в ожидании прозрачной влаги – Марина Юрьевна улыбнулась пришедшему в голову сравнению – любителей водки в этом доме не было, но ставить ее на стол положено, а вдруг ему захочется выпить рюмочку.

Цветов на столе нет – цветы, разумеется, принесет Саша. Он должен встретить Лару после института, и они вместе придут, праздновать Ларин день рождения. А подарок он подарил Ларе еще вчера – золотой браслетик, с вкрапленными крошечными бриллиантиками. Дорогой подарок. Марина Юрьевна глянула на стенные часы – через полчаса придут. Она опять осмотрела нарядно сервированный стол и осталась довольна. Лара так не умеет. Подошла к большому овальному зеркалу в коричневой резной раме и тоже осталась довольна. Хороша! Глаза, правда, чересчур блестят и щеки розовеют, хотя она и не румянилась. Ну не может она спрятать свои глаза, как и все другие приметы – слишком явные, но разве она не хочет, чтобы он з а м е т и л, разве не именно для него она старается хорошо выглядеть, и стол красиво накрыть, чтобы ему понравилось. Марина Юрьевна давно поняла, что Саше нравится всё изящное, радующее глаз, взгляд тогда у него меняется, становится заинтересованным и мягким..

Недавно Марина Юрьевна очень испугалась. Она услышала из-за закрытой двери Лариной комнаты громкие голоса, бурный спор, Лара что-то кричала, Саша, видно, возражал, но тихо, потом тоже повысил голос. Они ссорились! Если они рассорятся и перестанут встречаться… она больше его не увидит. У Марины Юрьевны буквально задрожали руки и ноги, она вынуждена была сесть. Нет, этого нельзя допустить. Пусть дружат, пусть встречаются… пусть женятся, если им нужно! Только пусть он будет рядом, близко, в квартире.

Она будет по утрам подавать ему завтрак, чистить его костюмы, говорить вечером «спокойной ночи»… Неужели она всё это сможет?.. Сможет. Пусть так, чем никак. И пусть даже скорее поженятся, чтобы ей не надо было страшиться, что он уйдет и не вернется. А ведь они ссорятся не впервые, только еще не случалось так громко. Лара его не заслуживает. Не заслужила еще. Молодая, глупая, вздорная девчонка. Она хорошенькая, и ей только восемнадцать, и сколько ей еще встретится Саш, Толь, Дим. Найдет! Она не заслужила еще т а к о го Саши.

Дверь резко распахнулась, и вышел Саша с невидящим взглядом. Марина Юрьевна встала.

– Саша, пойдем на кухню, у меня есть очень хороший кофе… и пирожные, твои любимые.

– Спасибо, Марина Юрьевна… в другой раз.

– Нет, не в другой, – мягко возразила она, взяла его под локоть и повела в кухню. Он сел в деревянное кресло, которое Марина Юрьевна с самого появления в доме Саши предназначила только ему, поставила на газ джезве с водой и села на стул напротив. Он рассеянно смотрел по сторонам, в кухне всегда было на что посмотреть: расшитые золотистым узором бежевые шторы, покрытые лаком резные шкафчики, деревянные и керамические расписные безделушки на полочках, а вчера Марина Юрьевна купила эстамп и повесила его на простенок напротив стола. Два профиля, мужской и женский, навстречу друг другу, на фоне разрисованного морозным узором окна, и алый цветок в прозрачной вазе между ними – от картины веяло чувственным ожиданием. Саша задержал на картине взгляд.

– Нравится? – тихо спросила Марина Юрьевна.

– Да.

– Я знала, что тебе понравится…

– Вы для меня покупали? – улыбнулся Саша.

– Да. Для тебя. Ты ценишь прекрасное… ты чувствуешь его.

Их глаза встретились. Ей хотелось, чтобы эта минута длилась вечно.

– Спасибо, – сказал он. – А кофе?

Марина Юрьевна рассмеялась и подошла к плите. Она спиной ощущала, что он смотрит на нее. Обернулась, и Саша смутился. Это было очень много для нее… Недавно он был у них, сидел в гостиной, ждал, пока Лара оденется, а Марина Юрьевна, направляясь в кухню, оглянулась – он смотрел на нее таким же взглядом. и как мальчишка, пойманный на чем-то предосудительном, быстро отвел глаза.

Они пили кофе с воздушными пирожными, Саша сказал, что кофе замечательный, а пирожные просто сказочные.

– Не ссорьтесь, – тихо сказала Марина Юрьевна. Саша промолчал. Допил кофе и, глядя в пустую чашку, сказал, тоже тихо:

– Я бы не ссорился, я вообще не люблю ссориться… Но Лара… Она способна из-за пустяка, из-за ерунды.

– Может, вы поженитесь? – Марина Юрьевна хотела улыбнуться, но улыбка не получилась, тольго искривились очерченные малиновой помадой красивые полные губы.

– А вы хотите, чтобы мы поженились? – Саша внимательно смотрел ей в глаза. – Если мы сейчас ссоримся, то дальше будет еще хуже.

– Я… я не хочу, чтобы ты ушел из нашего дома… навсегда.

Саша опустил глаза. – Я тоже не хочу. Но я не знаю, что делать…

Марина Юрьевна проводила его к дверям. Лара так и не вышла из своей комнаты, оттуда слышна была грохочущая музыка с резкими голосами, выкрикивающими в безумном ритме бессвязные слова. Саша поморщился.

– Ты придешь?.. Надо всё же помириться.

Он кивнул и ушел. Марина Юрьевна вернулась в кухню, подошла к окну и смотрела сверху, как он медленно идет, высокий, с поднятой темноволосой головой. Вдруг Саша обернулся и посмотрел прямо в окно. Марина Юрьевна помахала ему рукой, Саша в ответ тоже приветственно поднял руку. Он придет, придет, подумала она. Ей казалось, что его жест не был просто ответным, простой данью вежливости, нет, в нем было что-то еще.

В кухню вошла Лара.

– Кофе пили? Пирожные ели? Я тоже хочу! О чем вы тут любезничали?

Не получив ответа, она хмыкнула и стала заваривать себе кофе.

– Лара, скажи мне, почему ты так обращаешься с Сашей?

– Нажаловался?

– Нет, не нажаловался. Не такой он человек.

– А какой? – Лара с любопытством взглянула на мать. – Ну, скажи, какой? Что ты такого узнала о нем за полгода больше, чем я? – Лара рассматривала небесно-голубыми – отцовскими – глазами эстамп на стене. – Что это за лубочная картинка?

– Я думаю, он настоящий мужчина, – начала осторожно Марина Юрьевна, – и заслуживает лучшего к себе отношения. Он не такой, как те мальчишки, которых я видела здесь прежде.

– Да, конечно, – вдруг согласилась Лара, очень редко она соглашалась с матерью. – Он умный, весь такой. мужественный… – она рассмеялась. – Ты бы не прочь нас поженить, а, мамуля? Не знаю, не знаю. – Лара покачала головой. – Я не хочу спешить. Ты сама недавно сказала, что мне еще рано, я, видите ли, не соз-ре-ла! Ведь так ты сказала?

– Я и сейчас так думаю. До Саши ты не созрела. Но лучшего мужа ты вряд ли встретишь.

– Ой-ой-ой! Какие мои годы! – захохотала Лара, чуть не подавившись пирожным. – Но, вобще-то. я не против.

– Не против… чего? – внутренне замерла Марина Юрьевна. Она сама не понимала, хотела ли она этого, или нет. Только ясно сознавала, что желает лишь одного – чтобы Саша не ушел насовсем.

– Ну чего-чего… Того, что ты сказала: лучшего мужа и так далее… Или, я чего-то не поняла? О чем ты задумалась? Ой-ой-ой, мамуля, по-моему, тебе Сашка нравится! Ну, в качестве моего жениха, конечно, или зятя. А чего ты краснеешь, как девочка? По-доз-ри-тель-но… Шучу, шучу, не пускай молнии из глаз, а то еще убьешь меня!

Убивать свою дочь она не может, но взять у нее то, что она не ценит, не в состоянии оценить.

Покончив с кофе и выходя из кухни, Лара задержалась в дверях.

– Мама, если серьезно… мне кажется, я люблю его… А что я завожу его, ссорюсь, так мне нравится. немного поиздеваться. Чтобы не думал, что он такой замечательный, удивительный и неповторимый!

– А он т а к думает?

– Не знаю… Может быть, это я так думаю. – Лара рассмеялась и ушла.

Любит она его. Девчонка! Она еще в любви не понимает ничего. Как и в этой картине на стене. Марина Юрьевна, когда – по-дружески, конечно, дотрагивается до него – до плеча, или руки, ее всю током пронзает, сердце падает в пропасть, и она ничего с этим поделать не может, как и не может – хоть иногда – не дотронуться до него. Никогда, ни с кем ничего подобного не испытывала. Ни с мужем, ни с одним поклонником – уже после развода, никакой дрожи не было, никакого огня, ни в душе, ни в теле – ничего и близко. Может быть, по этой причине они и развелись, иногда думала она, муж называл ее ледяной принцессой, и ушел, в конце концов, к другой – невзрачной дурнушке – по мнению Марины Юрьевны. И живет с этой дурнушкой уже четыре года, и уверяет, что счастлив.

А она только увидела Сашу, они только обменялись первыми взглядами – Лара знакомила, и затмение произошло. Вот оно – настоящее, неизведанное еще, с этим мужчиной она готова броситься в любовный омут, и не оглянуться. Дочь, дочь. Ну и что. У дочери всё впереди, много еще любвей будет. А ей тридцать девять лет, женская жизнь, как и молодость и красота, коротка, это ведь последний дар судьбы, где взять силы, чтобы отказаться.

И не во внешности Сашиной дело, да и не красавец он, по большому счету – лицо скуластое, брови темные, густые, а из-под них глаза, совсем небольшие, почти черные – смотрела бы и смотрела в них, фигура, конечно, статная, и рот, губы. Ольга Дмитриевна застонала и охватила руками голову. В какой же тупик она себя загнала. Неужели тупик?..

Они помирились через неделю. Саша пришел с двумя большими букетами. Красные, изумительные розы он преподнес Марине Юрьевне, а желтые, тоже очень красивые, пышные хризантемы – Ларе.

– Ты не перепутал? – пошутила Лара. – Какие чудные хризантемы! А розы, – она глянула на цветы в руках матери, – еще красивее!

– Я старался, – улыбнулся Саша, – обегал полгорода.

Марина Юрьевна поставила розы в самую лучшую вазу и не могла отвести от них глаз. Хризантемы Лара взяла в свою комнату, и они с Сашей долго там сидели, и к чаю не вышли. Лара прибежала, собрала чай на поднос и унесла к себе.

Марина Юрьевна чувствовала себя неприкаянно. Ходила по гостиной, нюхала розы – они пахли слабо, еще не все бутоны распустились. Почему он так распределил букеты. Красные розы – любовь, желтые – к разлуке. Так говорят, и ей хочется думать, что он дарил эти цветы не просто так, а со смыслом. А он, наверное, и не знает ничего об этой примете.

Как-то Саша пришел, а Лара болела – периодически она вся расклеивается и способна только лежать, хныкать, или, надев на голову наушники, слушать свою ужасную музыку. «Лара лежит», – предупредила Марина Юрьевна.

Саша постучал к ней, Лара едва приоткрыла дверь и сказала в щелочку недовольно:

– О, только не сегодня! Телефоном пользоваться надо, для этого его и изобрели! – она захлопнула дверь.

– Да, я не позвонил, – оправдывался Саша перед Мариной Юрьевной, – но не умирает же она, чтобы вот так!..

– Ничего, – успокоила его Марина Юрьевна, – пойдем, поужинаем. Я вижу, ты устал и, конечно, голодный после работы…

Она положила Саше полную тарелку аппетитно пахнущего жаркого, достала из холодильника уже приготовленный салат и бутылку мускатного вина.

– Может быть, водки? По чуть-чуть? – предложила она.

– Холодная? – спросил Саша с улыбкой.

– Ледяная!

– А! Давайте водки!

Они выпили по большой рюмке, не спеша, ужинали. Марина Юрьевна налила еще. Она разрумянилась, а у Саши заблестели глаза.

– Я никогда столько не пью! – заявил он, и добавил нарочито приказным тоном: – Уберите!

Марина Юрьевна вскочила и убрала бутылку в холодильник.

– Ну, эту рюмку ты выпьешь?

Они чокнулись. – За тебя, – сказала Марина Юрьевна, глядя ему в глаза, – ты очень хороший… – обычно говорят «парень», но она сказала: – мужчина.

Они выпили до дна, и Саша долго смотрел на эстамп.

– Это я и…

– Это мы… здесь сидим… – сказала совсем тихо Марина Юрьевна почти одеревеневшими губами. Саша молчал, будто не услышал. Потом стал рассказывать о своей работе менеджера, очень увлекся, она не отрывала глаз от его лица, ей всё было безумно интересно и значительно.

– А вам нравится ваша работа? – спросил он.

– Да, очень Мне теперь кажется, что я всю жизнь мечтала быть дизайнером по тканям, хотя в технологический поступила совершенно случайно, за компанию с. приятелем. – О том, что потом приятель стал ее мужем, ей говорить не хотелось.

Да Саша и не ждал от нее никаких откровенностей, ему, видно, самому хотелось высказаться. Он стал рассказывать о своем детстве, о родителях – как они строго его воспитывали, весьма усердствовали в этом, а он изо всех сил сопротивлялся, а потом он мечтал стать моряком, а они не разрешили – испугались долгих разлук, но, несмотря на их старания, он отвоевал свою самостоятельность и в своих поступках больше не отчитывается.

– Давно не отчитываешься? – шутливо спросила Марина Юрьевна. – Давно, – серьезно сказал он. – Теперь они хотят, чтобы я поскорее женился. Но я считаю. если жениться, то, чтобы – раз и навсегда, и чтобы характер у нее был спокойный и мягкий, всякие разборки я терпеть не могу… Жена ведь должна прислушиваться к мужу, вы как считаете? Все эти современные страсти в борьбе за независимость друг от друга мне. ну никак не нравятся!

– Да, конечно, – с готовностью согласилась Марина Юрьевна, – мужчина для женщины – центр вселенной!

Саша недоверчиво посмотрел на нее. Марина Юрьевна положила свою ладонь на его руку. – Да, Саша, я в самом деле так считаю.

– Жаль, что Лара так не считает. Она у вас отъявленная феминистка.

Марина Юрьевна не хотела, чтобы теперь они стали говорить о Ларе, но Саша сам не стремился, он глянул на часы: – Ого! Засиделся я у вас! Мне пора. к сожалению. Спасибо за прекрасный ужин и за интересную беседу. – он запнулся, – мне было хорошо с вами.

Марине Юрьевне показалось, что ему не очень хочется уходить. Но, Боже мой, если бы он знал, как ей не хочется, чтобы он ушел…

Она проводила его в прихожую и, поколебавшись, вышла за ним на площадку и прикрыла за собой дверь. Саша вдруг закурил сигарету, он курил очень редко, но всегда носил пачку «Мальборо» в кармане.

– Хотите? – спросил он.

Она отрицательно качнула головой, осторожно вынула сигарету из его губ и бросила в сторону. Саша прикусил губу и смотрел в пол.

Если он что-нибудь понял… если она ему нравится, как ей давно кажется, он должен сейчас… что-то сказать, или…

Марина Юрьевна ждала, замерев. При другой ситуации, не с дочерью за спиной, она сама бы решилась.

Саша взял ее руку и поцеловал, потом перевернул и поцеловал в ладонь. У Марины Юрьевны вспыхнули щеки. Она знала, что это значит и, конечно, он тоже знал.

Саша ушел, Марина Юрьевна вернулась в квартиру с прижатой к губам ладонью. Она была почти счастлива.

…Наконец-то они пришли. Веселые и шумные. Саша принес громадный яркий букет осенних астр, и стол с цветами приобрел совершенно законченный вид.

– Последний, но очень важный штрих, – заметила Марина Юрьевна.

– Великолепный стол и, главное, заманчивый, – сказал Саша, – в каком ресторане вы работаете шеф-поваром?

Марина Юрьевна было польщена.

– Ну и где мужики, которые должны открывать шампанское? – спросила Лара.

Саша взял бутылку и осторожно, без хлопка, открыл, только дымок пошел из горлышка.

– Ну вот, а я люблю с выстрелом, – поморщилась Лара.

– Лара, а где же браслет, ты забыла надеть его?

– Мама, я не люблю золото. Носить его вульгарно и несовременно. – В ее тоне явно звучала насмешка.

Сашина рука дрогнула, шампанское перелилось через край фужера и растеклось влажным пятном по скатерти.

– Почему тебя в школе называли декабристом, не понимаю… А-а, честный, смелый и решительный! Интересно, декабристы тоже проливали шампанское? – Лара захохотала.

– Я вынужден тебя разочаровать. У нас дома был цветок «декабрист», и мама хотела его выбросить – надоел. А я принес его в школу. Мы как раз по литературе проходили декабристов, вот ко мне и прилипло.

– А-а-а… А я подумала – спаситель отечества, или просто кого-нибудь спаситель, а ты – спаситель цветочка. – Лара усмехнулась.

– Короче, ты подумала, что я тяну на героя, а, оказывается, не тяну.

– Герои не проливают шампанское, – назидательно сказала Лара. – Они – хоп! – и выстрел в потолок, и пена, и пена.

– И на скатерть, на скатерть… – закончил с улыбкой Саша.

У Лары в глазах заплясали злые огоньки. Марине Юрьевне пришлось вмешаться, эта шутливая перепалка могла мгновенно обернуться ссорой, Лара большой мастер на такие штуки.

– Звонил папа, передал поздравление…

– И, конечно, пообещал подарочек, – подхватила Лара скептически. – Это у него привычка такая – пообещать и забыть, – пояснила она Саше.

Застолье получилось странным. Саша теперь больше молчал, зато Лара вовсю веселилась, отпускала колкие шуточки и хохотала. Марине Юрьевне было не по себе. Она замечала, что Саша поглядывает на нее, и ей чудилось, что Лара перехватывает каждый его взгляд. А ведь Марина Юрьевна почти и не смотрела на него, только всё подкладывала в его тарелку закуски.