Текст книги "У Судьбы на Качелях"

Автор книги: Римма Глебова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 19 страниц)

– Ты его откармливаешь изо всех сил, – заметила Лара, – так можно и растолстеть.

Саша положил вилку.

– Просто я много наготовила и боюсь, что некуда будет деть, – засмеялась Марина Юрьевна.

– А я завтра приведу большую компанию, и мы всё доедим, – пообещала Лара. – Мальчишки ведь ужасно прожорливые!

Саша коротко взглянул на нее, и она ответила ему дерзкой улыбкой.

Эта девчонка испортила весь праздник, с негодованием думала Марина Юрьевна.

Саша вышел на кухню покурить, и Марина Юрьевна следом – унести использованные тарелки.

– Не огорчайся, она просто еще глупая девочка, – сказала она.

– Нет, она не глупая. У нее все с умыслом…

Саша стал помогать ей доставать чистые тарелки, и они оказались так близко друг к другу, почти вплотную. Саша повернул к ней голову, и ей показалось, что сейчас он уронит тарелку.

В двери возникла Лара с блюдом в руках и странно посмотрела на них. Она поставила блюдо на стол и молча ушла.

Праздничный вечер закончился почти в тишине. Лара вдруг исчезла в своей комнате, но Сашу не позвала, и он стал прощаться. К дверям его проводила Марина Юрьевна.

– Не сердись, – сказала она и взяла его под локоть, выказывая тем полную поддержку и давая понять, что целиком на его стороне.

– Я не сержусь. Сожалею, что вас всё это огорчает… Мне кажется, что я хожу сюда. из-за вас.

Они опять стояли очень близко друг к другу. Саша наклонил голову… Марина Юрьевна вся напряглась (Лара, вдруг Лара…), но не отстранилась. Он явно почувствовал ее напряжение.

– Мне нравятся ваши духи, – глухо сказал он, осторожно высвободил локоть и вышел.

Марина Юрьевна быстро прошла в свою комнату – попудрить разгоревшееся лицо, через минуту вернулась и встретилась с удивленным взглядом дочери.

– А где Саша? Уже ушел?..

– Да. Ты же не пригласила его…

– Какие церемонии! Он разве постучать не мог?

Лара с обиженным лицом смотрела на мать, но Марина Юрьевна деловито убирала со стола.

Несколько дней Саша не приходил. Звонил ли он Ларе, Марина Юрьевна не знала. Если звонил, она и по телефону вполне могла с ним поссориться.

Накануне выходных Лара собрала свой рюкзачок и уехала к подруге на дачу. Марина Юрьевна осталась одна и раздумывала, не уехать ли тоже к приятельнице на дачу – погода выдалась теплая, или остаться дома и заняться шитьем. Отложив решение на утро, она села читать свежий женский журнал. Но мысли ее были далеко от цветных красивых картинок.

Уже был глубокий вечер, когда раздался дверной звонок. На пороге стоял Саша с напряженным и бледным лицом. В руке он держал три алые розы.

– Лары нет… Она уехала на два дня…

– Я знаю. Разрешите войти? Если нет, я уйду.

Марина Юрьевна молчала. Он сделал движение положить цветы на порог, но Марина Юрьевна отступила назад, и Саша вошел.

Этого не могло быть наяву, но он стоял здесь, смотрел ей в глаза, и за спиной у нее никого не было, только пустая ждущая квартира.

Еще мгновение, и они одновременно кинулись друг к другу, и выпавшие из его руки цветы лежали у их ног.

Саша ушел только к вечеру другого дня. Они оба были потрясены бурей чувств, что без конца бросала их друг к другу, и окружающий мир совершенно перестал быть, он только вращался вокруг туманным неразличимым пятном.

Под глазами у Марины Юрьевны залегли темные круги, она с утра хотела подкраситься, но Саша сказал:

– Не нужно, ты и так прекрасна. – И снова потянулся к ней…

Они не говорили ни слова о Ларе – они тонули в волнах слепого любовного угара, и Лара, как и все другие соображения, в эти часы отступили во вчерашнюю даль.

После его ухода Марина Юрьевна позвонила приятельнице на дачу и сказала, что приедет к ней на два дня. Приятельница обрадовалась: она была в отпуске и очень там скучала, одна в шикарном большом доме.

Марина Юрьевна хотела оттянуть встречу с Ларой, хотя всё равно придется объясниться, но попозже, попозже…

Когда Марина Юрьевна через два дня вернулась, Лара встретила ее отчужденно, даже не улыбнулась. Марина Юрьевна на это никак не отреагировала. Она ждала, что будет дальше. Ясно было, что Лара чем-то недовольна, но пусть сама начнет.

Марина Юрьевна пила на кухне чай и чувствовала, что вот-вот.

Лара вошла и встала в дверях.

– Вчера звонил Саша… это всё очень странно. Я толком не поняла. Во-первых, он спросил тебя… а потом сказал, что позвонит в другой раз. Он со мной не стал разговаривать! Что это значит? Что тут случилось без меня? Ты что-то про меня ему наговорила? Что ты молчишь? Он звонил, или приходил? Он ведь знал, что я уехала!

– Он приходил, – спокойно сказала Марина Юрьевна, но внутри у нее всё дрожало, сердце стучало так сильно, что она боялась, что Лара слышит его стук.

– Зачем? Зачем он приходил?

– У нас был разговор… – надо сказать ей всё постепенно, не сразу. – Я тебе говорила, что Саша тебе не подходит. Вернее – ты ему не подходишь.

– Это не тебе решать! А кому он, по-твоему, подходит, тебе, что ли?.. – скептическая улыбка неестественно смешалась с несвойственным ей выражением растерянности.

Марина Юрьевна ответила ей прямым взглядом. Если бы даже захотела, она не смогла бы скрыть того торжества и удовлетворенности, что лились потоком из ее глаз. Она встала и отвернулась к окну, чтобы спрятать от дочери свое пылающее лицо, ей не было стыдно, но было мучительно пережить этот тяжкий момент неотвратимого объяснения.

– Мама… тебе не кажется, что ты вторгаешься на чужую территорию? – Лара спросила тихо, но Марине Юрьевне эти слова показались громким и отчаянным криком, и они вряд ли требовали ответа, поскольку уже были произнесены и выражали всю суть происшедшего. Хотя Марина Юрьевна не была согласна с их смыслом, но спорить о «территории» она не намерена.

Марина Юрьевна стояла всё так же спиной, не шевелясь, и упорно смотрела в окно, только вдруг резко двинула плечом, как бы отталкивая от себя то ли дочь, то ли ее слова. Она слегка повернула голову, и проезжавшая близко за окном машина высветила снизу на мгновение фарами ее профиль, и Ларе он показался злым и отторгающим, никакого согласия или тени надежды на свою неправоту она не увидела в этой, на миг высвеченной половине лица.

– Найдешь себе еще… Ты молодая…

– Мама! – выкрикнула Лара. – Он же тебя не любит… не может любить!

– Может. А вот ты не можешь этого знать… вернее – понять.

– Ты хочешь сказать… Ты хочешь сказать, что у вас… что между вами…

– Пойми, Ларочка…

Марина Юрьевна повернулась и сложила на груди руки крест-накрест, и в этом упрямом, закрывающемся жесте Лара увидела, что мама всё для себя решила и отступать не собирается. Это притворно-ласковое «Ларочка» прозвучало насквозь лживо.

– Ну, говори, говори, что ты там для себя придумала, что вообразила о себе. Между вами двенадцать лет разницы! Ты старая для него!

Но теперь Лара лгала. Марина Юрьевна выглядела прекрасно. Пусть хорошая косметика и скрадывала уже намеченные паутинки вокруг больших темносерых глаз, но сколько раз Лара видела ее утром, без всяких помад, теней и прочих ухищрений, и мамино лицо всегда было свежим, никакой рыхлости и обвисших щек – как у многих в ее годы. И фигура у нее была даже лучше Лариной, бюст округлее, и бедра пополнее, но это при тонкой талии только красило ее. Но разве в этом дело? Какая бы она ни была красивой, ведь она ее мать. Мать!

Марина Юрьевна прекрасно поняла взгляд своей дочери и неискренность ее слов. Ей стало легче.

Лара выскочила из кухни и с такой силой захлопнула дверь, что матовое рифленое стекло дрогнуло и звякнуло, но не вылетело.

Марина Юрьевна опять отвернулась к окну. Всё, что можно, уже сказано. И словами и без слов.

Но дверь снова открылась. Лара выкрикнула с красным лицом:

– А у нас, между прочим, ничего не было! Я не такая! Дверь со стуком захлопнулась.

Марина Юрьевна сама знала, что «ничего не было». Почему-то она в этом не сомневалась и раньше. Иначе, воспринимала бы все происшедшее между ней и Сашей, как почти инцест. Может быть, и не решилась бы. Да об этом сейчас и думать не стоит. Все случилось, как в тайных мечтах в бессонные ночи, а она считала эти мечты бредом и сумасшествием.

На следующий день, вернувшись с работы, Марина Юрьевна с порога услышала телефонную трель. Звонил Саша и звал встретиться – где-нибудь, где она скажет. Хотя он ничего не спросил, но, конечно, думал, что Лара дома, и придти не считал возможным. Тихим голосом договорившись о месте и времени встречи, Марина Юрьевна со счастливой улыбкой положила трубку и прислушалась. Лара или спит, или еще не пришла. Она осторожно заглянула в Ларину комнату. Пусто. Всё удивительно прибрано, чистый письменный стол, на стуле нет ни джинсов, ни халата… словно не Лара тут живет, а кто-то другой. Или…

Марина Юрьевна открыла платяной шкаф и всё поняла. На плечиках сиротливо болтались две «нелюбимые» кофточки, старая блузка, на дне пара изношенных кроссовок, а остальное исчезло. Лара ушла. Записки оставить не удосужилась. К подруге, к Машке, конечно. Наверное, сейчас так и лучше. А потом, когда. Что «потом», и что «когда» – об этом думать было не вовремя, и не могла она думать – что и как будет дальше. Получившийся треугольник не может существовать в виде этой банальной фигуры, он сломался сразу, даже не обретя явственных черт треугольника – Лара сама сломала его, так как поняла всю неразрешимость ситуации «втроем». Совсем, совсем она не глупая…

Еще недавно Марина Юрьевна и представить себе бы не смогла, что её доченька, обожаемая и лелеемая Ларочка уйдет из дома, и она отнесется к этому факту так спокойно, не расстроится, а даже… испытает облегчение.

Неужели материнское чувство погибло в ней? Эта мысль ее поначалу ужаснула. Но тут же Марина Юрьевна себя успокоила – всё образуется. Такие чувства не гибнут, они просто отодвигаются. на некоторе время. Лара достаточно взрослая, ничего с ней не случится. Она сейчас дико ревнует и обозленная, но скоро поймет, что мама к ней не изменила отношения, а ее эфемерная и совсем не глубокая влюбленность в Сашу пройдет, развеется как дым. Тем более что она должна считать его изменником. Юность такого не прощает. Да если разобраться, то и влюбленности-то не было – так, одно молодое тщеславие и желание всех покорять. Это проходит с возрастом, и появляется желание иметь одного – достойного и любимого. Которого Лара со временем и встретит. А пока она играет в любовь, как играла и раньше: любила безумно одноклассника Витю – отвергла его ради еще более безумной любви к сокурснику Толе, и его тоже отвергла – ради Саши. Поиздевалась над ними всеми как умела, и вот закономерный результат – не она отвергла, а её. Ревность пройдет, и всё образуется. когда-нибудь.

Саша будет жить здесь, она позовет его, он будет рядом, он принадлежит ей…

Несколько месяцев пролетели – но не как один счастливый день. По многим признакам Марина Юрьевна стала чувствовать, что они ступают по остывающим углям, уже не обжигаясь. Нет – ей еще было горячо, но Саша.

Он уже не спешил домой после работы, реже приносил цветы, и реже случались вспышки страсти, порой он казался Марине Юрьевне уставшим мужем – хочется уйти, но бросить женщину не в его правилах. Иногда Саша не приходил ночевать, оправдываясь, что совсем забросил родителей, а они очень скучают без него.

Примириться с мыслью о расставании невыносимо, даже думать об этом ей было тяжело.

Марина Юрьевна никогда не была слабой женщиной (чем в душе гордилась) и с самого начала понимала, что Саша с ней не навечно, но так хотелось разлуку оттянуть.

Сашу она ни в чем не винила и не упрекала в охлаждении – какое право у нее упрекать, он дал ей то женское счастье, в которое она не верила, уж, во всяком случае, для себя. Она только мысленно терзалась, но высказать вслух себе не позволяла – это всё равно, что подтолкнуть мужчину к уходу.

Лара жила у Маши. Иногда Марина Юрьевна звонила, спрашивала об учебе, о здоровье (о чем еще она могла спросить) и получала от Лары сухие и короткие ответы. Деньги Лара брать отказывалась, заявила, что папа ей дал. Значит, она была у него… Марина Юрьевна скучала по дочери, но не слишком сильно, ее мысли были заняты другим.

Однажды позвонила Маша и заявила, что выходит замуж, и Ларе негде жить.

– Пусть возвращается, – неуверенно сказала Марина Юрьевна.

– Нет, она не хочет. Она говорит, что там… то есть, у вас, ей места нет. Ну, ладно, мы что-нибудь придумаем… – Маша положила трубку.

То, что они придумали, вернее, придумала Лара…

Через две недели Маша опять позвонила и рыдала в трубку. Да, она почти вышла замуж, уже день свадьбы был назначен, а Лара… Тут Маша зарыдала громче… Петя изменил ей… с вашей Ларой! Они оба ушли-и-и… Куда?.. Она не зна-а-ет… Раздались короткие гудки.

Какой ужас! Лара сошла с ума! Увести от подруги жениха! Надо ее вернуть, вернуть домой. Найти и вернуть. Но, пока Саша здесь. Вот и пришла пора.

Марина Юрьевна заплакала. Слезы, конечно, облегчают, но ситуацию не изменяют. Если бы Саша относился к ней по-прежнему, она бы ни за что.

– Саша… Я считаю, что нам нужно расстаться…

Саша молчал, не выглядел ни обиженным, ни оскорбленным.

– Если ты так считаешь… Я полагаю, дело в Ларе? Что с ней случилось?

Марина Юрьевна рассказала. Саша усмехнулся.

– Я хочу, чтобы она вернулась домой, но при данной ситуации… сам понимаешь.

– Ты уверена, что она вернется?

Марина Юрьевна не была уверена. И не о дочери она сейчас думала. Было больно, что он сразу согласился. Не возражал, не уговаривал, не предагал какие-то другие варианты. Хорошо, что они не дошли, не добрели до самого конца, когда чувство истончается, и рвется последняя ниточка – её рвут со скандалом и слезами. С ними этого не произойдет. И пусть думает, что причина только в Ларе. Тем легче ему будет уйти, а ей легче отпустить его.

Через два дня Саша ушел. Прощание получилось нелегким. Расставание вдруг вернуло им ненасытную тягу друг к другу, обновило свежесть желаний – всё было как в те, первые дни.

Когда Марина Юрьевна, стараясь удержать слезы, закрыла за ним дверь, то подумала, хотя и с горечью в душе: всё правильно – Саше не пришлось бросать ее, ему бы это далось нелегко, и он бы мучился, и всё могло бы тянуться, именно тянуться – неизвестно сколько.

Лара вернулась домой. Этот чужой жених Петя оказался ей совсем не нужен. Она не считала необходимым оправдываться перед матерью.

– Так получилось, – сказала Лара с безразличием, – я с ним немного пошутила, а он сразу и…

– Но ты разрушила Машино замужество! – возмутилась Марина Юрьевна.

– Да? – удивилась Лара, глядя на мать с откровенной насмешкой. – Ничего, они помирятся. Машка простит. А нет, так кто-то кого-то всегда бросает. Саша тебя бросил?

– Он не бросил, я ведь не вещь… Мы просто расстались…

– Что, любовь закончилась? Так скоро? – язвительно спросила Лара.

Марина Юрьевна поняла, что дочь ее не простит никогда. Ну что ж, так и будем жить, подумала она. Может быть, когда-нибудь Лара поймет ее.

– Ларочка, – мягко сказала Марина Юрьевна, – давай, забудем всё.

Ларин взгляд ожег её.

– Да-а, сейчас я была бы уже замужем… – мечтательно сказала она, глядя безмятежными голубыми глазами куда-то в потолок, – у меня были бы свекор и свекровь. кстати, он не познакомил тебя с ними, очень приличные люди.

– Ты что, собираешься сделать мою жизнь невыносимой? – побледнела Марина Юрьевна.

– Не-а… Всё уже сделано. Правда ведь, мамочка? – Лара засмеялась и пошла в свою комнату. Оглянулась в дверях. – Да ладно, не бойся, как-нибудь уживемся, – бросила она небрежно.

Марина Юрьевна бессильно опустилась на стул. Неужели Лара еще любит его? Или это только ее воображение. Отняли – и вообразила. Так ведь бывает.

Но как теперь наладить отношения. Если бы она могла повернуть назад время. поступила бы она так? Нет, она бы не нашла в себе силы отказаться от Саши. Это было такое счастье. Об этом счастье она будет помнить всегда. И ни о чем не жалеет. А Лара. утрясется всё. У Лары вся жизнь впереди. Позлится-позлится, и отойдет. Молодая еще, глупая.

Марина Юрьевна несколько успокоила себя этими мыслями и пошла в свою спальню – смотреть на Сашино фото в красивой рамочке, выточенной из благородного, прохладного на ощупь, малахитового камня. Вчера она долго искала по магазинам хорошую рамочку и все-таки нашла.

Всехний Папа

Работы нет… Нет работы. НЕТ. РАБОТЫ. Но я должен. Я. ДОЛЖЕН. Я должен найти. Работу. Антон ходил вдоль своего маленького узкого кабинета, от стола к окну и обратно, бросая злые взгляды на светящийся глаз компьютера. Сколько объявлений он засунул в эту дорогую игрушку, купленную недавно сыну на день рождения. Деньги пришлось одолжить, но купить: мальчишке через полгода в школу, сейчас с шести лет можно отдавать, да и надоел ему детский сад, а теперь у всех ребят есть компьютеры. Но он сразу забрал это величайшее изобретение человечества в свой кабинет и за месяц освоил – в той области, которая была ему нужна. Ему нужно место хоть в каком-нибудь завалящем журнальчике – зав. отделом, замредактора, выпускающим – ну хоть что-нибудь. Но журнальчики, как и тот, научно-технический, где он пятнадцать лет проработал, разваливались как карточные домики, один за другим. Правда, появлялись новые издания, в глянцевых красочных обложках, но, в основном, такого пошиба, что плюнуть хочется. Плюнуть-то можно, но и туда устроиться нельзя – всё укомплектовано в тот момент, как только журнал возникает. Так что я, Антон, «высшее, гуманитарное, тридцать семь и пр.» не нужен нигде. Никому. Лиза молчит. Утром уходит на службу, вечером ни о чем не спрашивает. Молча сочувствует. Мне или себе? Денег не хватает. Катастрофически. Гришке нужна новая куртка. Новые ботинки. Ботинки в первую очередь – ноги растут со скоростью звука. Я вижу, как Лиза каждый вечер перебирает свои одежки в шкафу. Она не может ежедневно ходить на работу в одном и том же. К сожалению, у учителей нет униформы, или халатов, как у врачей.

Антон скрипнул зубами и сел к компьютеру.

– Антоша, пойдем ужинать, все готово! Постой, я тебе сейчас что-то расскажу, чтобы Гришенька не слышал… Чего только не бывает на свете!

– А? – Антон с готовностью повернулся на крутящемся кресле.

– Сегодня наша завуч рассказала. На улице, на доске объявлений она прочитала. – Лиза прыснула и две ямочки обозначились на круглых щеках. – Значит так… я по памяти… Ищу работу приходящего отца. Дискретность гарантирую. Вознаграждение умеренное… Каково? Люди с ума посходили! Приходящий отец! То есть, папа по вызову! Нет, в голове не укладывается!

Антон молча смотрел в ее изумленные ореховые глаза. Лизе всегда не хватало воображения. А кому-то хватает. Кому-то… А сам? Только пялюсь впустую на экран, ломлюсь в одну стену. Рыба сама плывет в руки. Уже приплыла. Антон крутнулся к компьютеру. – Лизок, я потом поем, потом.

Антон стал часто и надолго отлучаться. Лизе объяснил: устроился в одну фирму консультантом. Когда требуется консультация, ему звонят.

Свой мобильный телефон он теперь не выпускал из рук. Если звонок случался, когда Лиза и Гришка были дома, он закрывался в своем кабинете. Говорил тихо, дружелюбно и даже ласково, гораздо ласковей, чем со своими, домашними.

Появились деньги. Первоначалу немного. Потом больше: Антон повышал почасовую ставку. Он быстро втянулся в это дело. Лиза не узнала бы его – ни лицо, ни голос, если бы увидела, как он появляется на пороге чужих квартир с мягкой широкой улыбкой, с коробкой в руках – внутри машинка или кукла, в зависимости от обстоятельств (игрушки тоже оплачивались). С Гришей он всегда был строг и подарки дарил тоько по соответствующему случаю: день рождения, Новый год. Правда, подарки хорошие. Вот, компьютер, например. Долг за него уже месяц, как вернул.

Клиентура росла. Он теперь мог выбирать клиенток посостоятельнее. Эти матери-одиночки, если хорошо зарабатывали, то своему ребенку готовы были купить ВСЕ! Он навещал чужих детей, кого раз в неделю, кого раз в месяц – по договоренности. Случались посещения внеплановые: ребенок заболевал и хотел немедленно увидеть папу. Такие визиты стоили дороже. Вот так один раз он притащил в свой дом ветрянку. Гришка болел с высокой температурой, весь усыпался мелкими болячками, чесался и капризничал. Антон испугался и стал осторожнее, спрашивал по телефону, чем болеет Петя, Леня, или Маша.

– Антон, мне что-то кажется… – Лиза смотрела неуверенно. – Мне кажется, что ты к Гришеньке как-то. переменился.

– С чего вдруг? – недовольно отозвался Антон.

– Ну… мало играешь с ним… не читаете вместе книжки… Прогоняешь от себя, шпыняешь по мелочам. из детсада часто забываешь забрать, ребенок сидит там со сторожем.

– Ли-и-за… Я просто очень занят. Постоянно консультации, переговоры. Ну ты же сама видишь, – рассердился Антон. – А если видишь, зачем пристаешь?

– Но, Антоша… ты и ко мне переменился…

– К тебе?.. Да не переменился я, ни к тебе, ни к Гришке! Воображение у тебя разыгралось! Читаешь всякие сентиментальные романчики, потом мерещится не знаю что!

Лиза вышла. Антон проводил взглядом ее покачивающиеся полные бедра и уставился пустыми глазами в экран, на котором разлетались в разные стороны цветные воздушные шарики с детскими рожицами – такую заставку он себе недавно сделал. Она ведь права, больше, чем себе вообразила. Чем дальше я погрязаю в этой «работе», тем меньше…Нет, я вовсе не люблю их меньше, ни Лизу, ни Гришку, нет, нет! Просто меня… НЕ ХВАТАЕТ. На них не хватает.

Наулыбавшись и наигравшись с чужими детьми, наговорившись с ними и их мамами, Антон приходил домой выжатый, высосанный ими, их желаниями, требованиями. Он становился ПУСТ. И еще… эта Машенька и ее мама. Лена. Единственная клиентка, сохранившаяся из тех, первоначальных. Там кто уехал, кто замуж, и только Лена с Машенькой остались. Он уже денег не берет, какие там деньги. Но если Лена звонит, он идет. С подарком. Когда Антон встречается с большими светлыми беззащитными глазами Лены, с ним что-то происходит. И такие же глаза у Маши. Обе худенькие, беспомощные и улыбки одинаковые. И безмерная радость навстречу, с глазами, улыбками, и сразу чай пить, сидят втроем за круглым столом, уютно-семейно. Машенька откровенно счастлива. Лена тоже – сидит напротив, вся светится и часто поправляет тяжелый узел светло-русых волос на затылке. Они не могут скрыть свое счастье. И не пытаются. А он сам? Он охотнее всего ходит к ним. Хотя денег там не дают. Потому что он перестал брать. Но они ничего и не требуют. В других местах требуют и свои требования хорошо оплачивают. А эти две – большая и маленькая только сияют. И обе грустят, когда он уходит. Маша никогда не плачет, только глаза становятся большими-большими. Как у Лены. Вот влип, так влип. Конечно, я могу позволить себе такую «благотворительность», а дальше-то как? Дальше-то что? Эти ее волосы…Так и тянет подойти, вытащить шпильки и посмотреть, как это будет. но прежде погладить узел.

Тяжело задумавшись, Антон рассеянно вытащил из шкафчика свежее белье и пошел в душ, не взяв с собой телефон и даже не закрыв, как обычно, дверь кабинета. Он вернулся минут через пятнадцать, вытирая полотенцем мокрую голову, и застыл. Гриша, прижав двумя руками трубку к уху, недовольным голосом, по-взрослому говорил:

– Девочка, я же сказал тебе, что ты ошиблась номером, здесь нет твоего папы. Здесь только мой папа!

– Кто тебе разрешил брать телефон? Я тебе что говорил, что?! Никогда не бери!

– Но он же звонил, а тебя не было, – оправдывался Гриша. – Там какая-то девочка своего папу ищет. Я ей говорю, это наш номер, а она – я знаю, в этом номере мой папа живет. и хнычет. – Гриша насупился и убежал.

Хорошо, что Лиза ничего не слышала. Она иногда слишком догадливая. Как это меня угораздило не взять с собой телефон?

Но Лиза уже выросла на пороге. Она странно смотрела на мужа.

– Вчера вечером, – медленно начала она, – я зашла к тебе, а ты спал в кресле, заснул с газетой. Ты даже звонка не услышал. Какая-то девочка. маленькая девочка спрашивала про папу. СВОЕГО ПАПУ. Когда я сказала, что она ошиблась номером и пусть попросит позвонить свою маму, девочка заплакала. Она сказала, что мама заболела. Мне кажется, что эта девочка сейчас опять звонила. Может, ты объяснишь?

Антон почувствовал, что бледнеет.

– Что я должен тебе объяснять? Что дети часто ошибаются? В чем дело? При чем тут я?

– Ты всю жизнь стараешься внушить мне, что я глупая…

– Я? – поразился Антон.

– Ну да, ты. Ты делаешь это исподволь, как бы незаметно. Пусть так. Я глупая. В чем-то. Наверное. Но не настолько, как тебе кажется. И я думаю, я почти убеждена, что ты работаешь. – Лиза нервно хихикнула, – что ты стал отцом по объявлению. или по вызову, – она всхлипнула, и круглые ореховые глаза мгновенно покраснели. – Или ты это немедленно прекратишь, или. – Лиза закрыла лицо рукой и со вздрагивающими плечами вышла из комнаты.

Что делать? Бежать за ней, успокоить, соврать что-нибудь, или бежать к Лене… Лена заболела. Маша плачет. Она нашла номер и потихоньку звонит ему. Она ведь меня папой считает. Многие дети теперь считают меня папой. Который непонятно почему когда-то развелся с их замечательной мамой и приходит редко, так как очень занят. Сюр. Фарс. Комедия. Трагедия. Дети таких понятий не знают и не хотят знать. Вот мама. Вот папа. Я создаю детям почти нормальное детство. Не вполне корректное, но все же лучше, чем ничего.

Антон глянул на себя в овальное настенное зеркало и нервно хихикнул – точно так же, как Лиза. Кажется, он только что себя на пъедестал возвел. Стоит этакий мужик, внизу куча детей, все дружно разинули рты с криком: «ПАПА!» А у мужика из карманов купюры торчат. Антон побагровел. Да что, в конце концов, я совершаю крамольного? Я делаю детей счастливыми! – раз в неделю, раз в месяц. Они ждут этого дня! Теперь я не могу их обмануть, предать. Своего же Гришку я не могу обмануть! А почему тех должен? И как я должен проделать этот финт – в бессрочную командировку для всех уехать? И для Маши с Леной?

Антон оделся, сунул телефон в карман пиджака и вышел из притихшей квартиры.

Дверь ему открыла Лена. Веселая, здоровая. В легком, полураспахнутом на груди шелковом халатике и с распущенными по плечам волосами.

– Ты болела? – тревожно спросил он. Она покачала головой: – Нет.

– А почему Маша звонила и плакала? Почему ты разрешила ей звонить?

– Потому что… потому что… Машенька скучает. И я тоже… – Её выразительные глаза и вся худенькая беззащитная фигурка молили о снисхождении, и не только.

Лена вдруг прижалась к нему, и он почувствовал, как она дрожит.

– Ну нельзя же так, – шепнул он в ее светлые, невыносимо приятно пахнущие волосы и глядя поверх ее головы на неизвестно когда появившуюся в дверях комнаты сияющую Машину мордашку. Кажется, теперь я точно влип. Но выпускать из рук тонкое льнущее тело совсем не хотелось.

Он как-то сказал Лене, что ходит только к ним, давно нашел другую работу, настоящую. Как она обрадовалась! И стала вести себя иначе. Как все женщины – то галстук подарит, то обрызгает, будто шутя, своими духами, показывая надпись на флаконе «FOR MEN and FOR WOMEN». Однажды новый платочек в карман засунула, тоже надушенный. Хорошо, он по дороге домой обнаружил его и выбросил. Галстук себе мужчина может купить, но платочек вряд ли. Хотя, Лиза на такие мелочи может не обратить внимания. Это я раньше так думал. До сегодняшнего вечера. А она, возможно, обратила. Плюс звонки. Плохи мои дела. Какая же эта женщина, хрупкая и горячая. с ума сойти.

Машеньку уложили спать. Папа ей почитал на ночь сказку. Потом папа с мамой ушли к себе.

Через два часа Антон уходил. Лена обнимала его в дверях, коварный шелковый халатик распахивался и норовил снова упасть с плеч. Антон мягко отвел ее руки и тихо закрыл за собой дверь, щелкнувшую замком-собачкой.

У своего дома он взглянул на темные окна квартиры – семейного гнезда, которое вот-вот может развалиться. Нет, я не допущу этого. Я что-нибудь придумаю. Антон сел на скамейку под тихо шелестящим в темноте кленом. Он все прекрасно понимал. Что сделала Лена, с помощью Маши, и зачем. Но от понимания легче не было. Даже наоборот. Лена его любит. Он только что в этом убедился. И Машенька любит. И Лиза. И Гришка. И он тоже. Их. Всех.

Антон вошел в квартиру. Увидел в кухне силуэт возле окна. Значит, она видела, как я там сидел. Тем лучше. Должна понять, что он тоже переживает, пусть из-за пустяков, но переживает. Антон подошел к жене, уже хотел обнять.

– Она лучше меня? – спросила Лиза, не оборачиваясь.

– Нет. – Антон мягко положил ей руку на плечо, а другую на шею и стал ласково поглаживать нежную кожу под волосами. Лиза всегда таяла от этой ласки. – Лучше тебя быть не может никто. – Почти те же слова он чуть больше часа назад сказал Лене. Ну а что же еще женщинам говорить. Они всегда ждут подобных слов. – Не обращай внимания на всякую ерунду. У тебя богатое воображение… – шептал он Лизе в ухо. – Я понимаю, у тебя сейчас критические дни, и ты, бедненькая, по пустякам нервничаешь. Дня через два ты сама будешь смеяться. Если женщину пожалеть, когда она себя плохо чувствует, то она все простит, за то, что было и за то, чего не было.

Антон две недели не был у Лены, с того самого вечера. Он не знал, как поступить, каким образом утрясти создавшуюся ситуацию. Визиты к своим клиенткам он резко сократил. Пора к черту все сворачивать. Какие-то деньги есть, хватит месяца на три, если скромно тратить. Я найду приличную работу. Есть некоторые наметки. Тот мужик, что вдруг объявился у клиентки, ведь сначала чуть морду мне не начистил, а после разговора обещал помочь. У него связей – вагон с тележкой. Но с Леной, с Леной что? Как же хочется пойти к ней.

Лена оказалась не из тех, кто долго ждет. Они возникли на пороге, когда Антон беспечно открыл дверь на звонок. Машенька рванулась к нему и с громким радостным воплем «Папочка!!» повисла на шее. Антон растерялся и подхватил ребенка, ошеломленно глядя на улыбающуюся Лену. Услышал за спиной тяжелые шаги и мелкий топот, оглянулся: Лиза и Гришка уже рядом. Антон спустил Машу на пол. Пока гром не грянет, мужик не перекрестится – это про меня. Зачем она это делает? Ведь знает, что есть семья, сын. Поздно спрашивать. Хотел увидеть ее, до смерти хотел, но ведь не здесь!

– Что же вы стоите на пороге? Входите… раз пришли, – Лиза изобразила любезную улыбку. – Антоша, приглашай гостей. – Теперь ее голос и слова сочились ядом, уж он-то знал Лизины интонации и модуляции. – Гришенька, пригласи девочку к себе, поиграйте. Маша послушно отправилась за Гришей, но на ходу оглянулась и недетски пристально посмотрела на маму, словно спрашивала, все ли я правильно сделала. И улыбнулась Антону. Если бы так посмотрел и улыбнулся взрослый, Антону бы не понравилось, но что взять с семилетнего ребенка? Ребенок часто делает, чтобы угодить взрослым, но ведь и в своих интересах тоже, вряд ли сознавая эту сложную взаимосвязь.