Текст книги "Епитимья"

Автор книги: Рик Р. Рид

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 21 страниц)

Дуайт знал, что ему лучше пройти мимо, – мальчик не годился для его целей.

– Нет, не собирался. Я подумал, что, может быть, вам требуется совет. Вот и все.

Потом рассмеялся:

– У вас такой вид, будто вы сами не знаете, чего хотите.

– Да, думаю, эта игра не для меня. – Дуайт отошел от экрана. – Может быть, займусь чем-нибудь посложнее.

Дуайт уже собирался отойти, но мальчик его остановил.

– На вашем месте я попробовал бы сыграть в гонщика на «Гран При». Это самая спокойная игра.

– Мм-мм, – промычал Дуайт, чуть обернувшись, И тут он увидел шлюху, самую настоящую шлюшку, сидевшую за одной из машин для игры в пинболл. Она курила длиннющую сигарету. Ее голова была с одной стороны выбрита, а волосы с другой падали ей на лицо прядями разных оттенков: розового, голубого и желтого. На ней было не менее десяти пар сережек: одни свисали, другие сидели в ухе плотно. О, прекрасное дополнение к зверинцу в его подвале! Он направился к ней.

– Мистер, а может, сыграете?

Дуайт обернулся и увидел рыжеволосого мальчика.

– Может быть, попозже. – Он направился к девушке. Она улыбнулась, сделав шаг ему навстречу.

– Позже набьется много народу. И у вас не будет шанса.

Дуайт снова обернулся, нахмурился. Чего это мальчишка к нему привязался? Ангельское личико светилось улыбкой столь же невинной и ясной, как лицо его собственной дочери.

– Идите, попробуйте.

Мальчик смотрел в пол и елозил ботинком по замызганному ковру.

– Дело в том, что у меня нет больше жетонов... и я надеялся... что, если покажу вам, как играть, вы позволите мне сыграть одну игру после того, как закончите сами.

Дуайт тяжко вздохнул. Не избавиться ему от мальчишки, пока тот не добьется своего.

– Хорошо, хорошо.

Внезапно у Дуайта возникла идея:

– Или, может быть, дать тебе несколько жетонов?

Лицо мальчика выражало глубокое разочарование.

– Ну что ж, если это то, чего вы хотите...

– Да, это то, чего я хочу. – Как только Дуайт произнес эти слова, хозяин заведения подошел к девушке и зашептал ей что-то на ухо. Дуайт видел, как помрачнело ее лицо, она нахмурилась и быстро пошла к выходу из Галереи.

Мальчик по-прежнему не отрывал взгляда от пола.

– Ладно, парень, твоя взяла, но только одну игру.

Они подошли к ярко-красной видеомашине. Мальчик оказался прав, сейчас около нее никого не было.

– Давайте, давайте, – сказал мальчик.

С виду такой невинный и так жаждет сильных ощущений, что готов обратиться даже к незнакомцу, чтобы упросить его поиграть с ним. Сколько пройдет времени, прежде чем и его развратят? Он даром тратит тут время! Дуайт оглядел Галерею в надежде найти еще одного «кандидата». Потом наклонился, вошел в кабину и мгновенно почувствовал приступ клаустрофобии. Дуайт посмотрел на экран. Перед ним была гоночная трасса. Он опустил жетон в отверстие, затем положил руки на руль, наблюдая за мельтешеньем на экране: перед ним открылась дорога, и на ней мгновенно возникли избы, повороты и различные препятствия. Он повернулся к мальчику:

– Ну вот, видишь... – Дуайт осекся, увидев мальчика, стоявшего у двери кабины. Тот стоял, чуть откинув назад корпус и выдвинув вперед бедра, и Дуайт тотчас же заметил всхолмление под выцветшей тканью джинсов. Рука мальчика потянулась к ширинке и погладила тонкую ткань, сквозь которую отчетливо проступали очертания члена.

О Боже, я должен был догадаться. Здесь не бывает невинных детей.

Дуайт внезапно ощутил сухость во рту. Он протянул руку и робко прикоснулся к холмику джинсовой ткани.

Нет! Это не входит в его план.

Дуайт отдернул руку – словно обжегся.

Мальчик просунул голову в кабинку.

– Я никогда еще этого не делал. Понял? Но приятели рассказывали мне об этом.

Его голубые глаза вопросительно смотрели в черные глаза Дуайта.

– Вы не коп?

– Что? О нет, нет...

– Так вас это интересует? Помните, я никогда этого не делал.

Конечно, не делал.

– Да, возможно, я заинтересован. Хочешь, поехали ко мне домой? Может быть, мы узнаем друг друга лучше.

Дуайт почувствовал, что немного сбит с толку. Он этого не ожидал.

– У тебя есть машина? – спросил мальчик.

Он смотрел в пол, зарываясь носком ботинка в ковровое покрытие.

– Я ни к кому не собираюсь ехать домой. Но ты не сказал, у тебя есть машина?

Настоящий профессионал. Губы Дуайта уже сложились в гримасу, еще мгновение – и они зашептали бы: «сопливая потаскушка» и т. д. Нет, этого нужно обязательно забрать к себе домой.

– Да, у меня есть машина, собственно говоря, пикап, – сказал Дуайт.

– Я прекрасно смог бы обслужить тебя и в нем. – Мальчик смотрел на него улыбаясь. Его голубые глаза манили, завлекали.

Грязь, порок. Он нуждается в наказании, нуждается в том, чтобы заплатить полную цену, большую, чем кто-либо из тех, с кем он встречался.

– Я не пользуюсь для этой цели машинами. Слишком легко попасться. Тебя это не беспокоит?

– Не-е... В темноте это безопасно.

Дуайт покачал головой. Он выбрался из кабинки и направился к выходу, бросив на ходу:

– Найду кого-нибудь другого, кто захочет поехать ко мне домой. Мне там больше нравится.

Слова эти оказали надлежащее действие. Мальчик поспешил за ним.

– Я согласен.

– Ну что ж, пойдем.

Мальчик по-прежнему улыбался, улыбался с таким видом, будто ему обещали заплатить за покос газона, а не за то, что он подставит спой зад.

– Гм, сэр, сначала надо покончить с одним дельцем. – Он щелкнул пальцами.

– О, конечно. Двадцать будет достаточно?

– Разумеется, но я должен получить их сейчас. – Мальчик улыбался, а Дуайт представил, как он будет выглядеть с выбитыми зубами.

Дуайт огляделся по сторонам и, выудив из кармана купюру, протянул мальчику. Они пошли к выходу. Дуайт спросил:

– Ну, так как тебя зовут?

Мальчик захихикал и, забежав вперед, повернулся к Дуайту.

– Теодор. Но все меня зовут Крошка Ти.

Была пятница, шесть вечера. Крошка Ти стоял у галереи «Сьюпер-Пауэрс», зябко потирая руки. В Чикаго холодные зимы. В этот вечер Крошке Ти надо было немного подзаработать. Он был голоден, его подташнивало. Может, если удастся заполучить хорошего клиента, он сможет когда-нибудь обзавестись собственной квартирой. Если найдет «сладкого папочку». Ведь такое вполне могло случиться.

Мирэнда, Джимми, Уор Зон, Рэнди и Эвери – ребята что надо, не просто друзья – члены семьи... Правда, в доме холодновато. Хотя они укладывались спать, накрывшись куртками, газетами и старыми одеялами, все равно было холодно. Колючий ветер (чикагцы называли его «Ястребом») всегда ухитрялся подобраться к нему, разбудить его, заставить встать помочиться. А это было еще одно испытание, потому что в доме не было канализации.

Холодный ветер ворошил его рыжие кудряшки, заставлял ежеминутно шмыгать носом. Черт, может, Уэст-Палм был не так плох.

Ему казалось, что жизнь, которой он жил шесть месяцев назад, до того, как приехал в Чикаго на автобусе «Грейхаунд», была и не его вовсе, а чья-то чужая. Он вспоминал большой оштукатуренный дом кремового цвета, двор, где цвели гибискус, бугенвиллея, орхидеи, плюмария, жасмин и азалии. Полоску пляжа с белым песком, ограниченную с одной стороны серыми валунами, а с другой манговыми деревьями, темными на фоне бирюзовых волн. Весна приносила аромат валенсианских апельсинов, душистый воздух проникал в окна. Дули ароматные ночные ветры, напоенные солью и сладостью.

Крошка Ти осмотрелся. Вдоль грязного тротуара, гонимая ветром, громыхала жестянка из-под кока-колы. Воздух был наполнен вонью и выхлопными газами – поток машин медленно двигался по проезжей части.

Крошка Ти думал о своих троих братьях и двух сестрах. Он представлял, чем они сейчас занимаются. Вероятно, украшают дом к Рождеству, пьют эггног [7]7
  Эггног – горячее пиво или вино с желтком, растертым с молоком и сахаром.


[Закрыть], собираются вокруг рояля «Стейнвей», чтобы петь торжественные гимны, «кэролз», в то время как миссис Эндрюс, их добрая домоправительница, с улыбкой смотрит на них...

А правда заключалась в том, что его отец, юрист, специализировавшийся по бракоразводным делам, вероятно, все еще сидел в своем офисе, а мать спала в своей комнате, благоухая джином «Танкерэй» и «Шанелью». И у него не было ни братьев, ни сестер, ни доброй домоправительницы, – временами ему казалось, что в этом огромном доме вообще никто не живет.

Крошке Ти до смерти надоело слоняться из одной шикарной комнаты в другую, и однажды утром вместо того, чтобы сесть в школьный автобус, он стащил сто пятьдесят долларов и немного мелочи из туалетного столика отца и двинулся в Чикаго. Он станет гангстером. Или найдет какую-нибудь семью в городе, может быть, польскую или ирландскую с восемью, девятью, десятью детьми, и они примут, усыновят его...

В «Сьюпер-Пауэрс» соперничество носило острый характер, но Крошка Ти знал, что уж он-то всегда найдет здесь клиента. Надо только выглядеть помоложе. А этот тип был настоящим клиентом. Крошка Ти знал, что такие, как он, обычно бывают женаты и имеют деньги, и у них есть потребность скрывать свою истинную натуру, хотя – пока у них есть деньги – всем наплевать на то, кто они такие.

Черный пикап «тойота» мчался сквозь ночь. Похоже было, что малому не терпится побыстрее доставить его домой.

Крошка Ти сидел, подобрав под себя ноги и поглядывая на человека, который его купил.

–. Как тебя зовут?

– Вопросы задаю я.

Крошка Ти вытаращил глаза.

Интересно, что этот тип обо мне думает? Что я собираюсь его шантажировать?

– Простите, я думал просто немного поговорить.

– Дуайт, – сказал тот, помолчав.

– Есть дети? Многие из парней, которых я встречал, говорили, что я похож на одного из их детей. У вас есть дети?

– У меня была маленькая девочка, – сказал Дуайт. – Сейчас она умерла.

Крошка Ти не знал, что сказать. Опустив глаза, он уставился на свои руки.

– Как насчет музыки? – Крошка Ти потянулся к приемнику. – Может быть, «Киллер Би»... а?

Он нажимал на кнопки до тех пор, пока на цифровом дисплее не показалась цифра 96. Из динамика вырвался тяжелый рок. Крошка Ти откинулся на сиденье.

– Музыкальная фабрика «Си энд Си». Вам нравится рэп? Раньше мне не нравился, но кажется, сейчас он стал лучше. Верно?

Дуайт прибавил громкость. Он заулыбался и закивал. Улыбка казалась неестественной – вымученной, натужной. К тому же у этого типа не было чувства ритма. Крошка Ти повернулся, глянул в окно. Они проезжали мимо школьной площадки, на которой резвились ребятишки, некоторые не намного моложе его. Они играли и качались на качелях. Крошка Ти с минуту раздумывал, не выпрыгнуть ли ему из машины у ближайшего светофора и не присоединиться ли к ним.

Но о чем бы он с ними стал говорить? Как он торгует своим членом? Расскажет, как ищет что-нибудь съестное в мусорном баке за «Макдоналдсом»? Эти ребята выглядели вполне нормальными, а Крошка. Ти никогда снова не станет нормальным. Он повернулся к Дуайту.

– У вас есть работа? Мой отец юрист.

Дуайт презрительно фыркнул.

– Не сомневаюсь. А ты сколачиваешь немного деньжат, чтобы в один прекрасный день поступить в колледж?

Крошка Ти снова посмотрел на ночное небо.

– У вас есть работа?

– А ты хочешь узнать? Честная работа – это совершенно непонятная вещь для таких, как ты.

Крошка Ти пожал плечами. Он повернулся к Дуайту и сказал:

– Хотите, чтоб я заткнулся?

– Хочу, чтоб ты проявил ко мне уважение.

Крошка Ти выпрямился.

– Усек,– сказал он. Немного помолчав, добавил: – Сэр.

– Так-то лучше.

Когда они приехали, Крошке Ти не терпелось войти в дом. Его всегда интересовало, как живут другие люди.

– Ой, что с тобой случилось? – спросил Крошка Ти, оказавшись в полупустом доме. Его голос отозвался эхом. Пыли кругом было столько, что он расчихался.

– Что ты имеешь в виду?

Крошка Ти рассмеялся.

– Что-что... Ну взгляни на эту комнату. Сколько пылищи. Кто-нибудь у тебя убирается?

Дуайт хмуро поглядел на него.

– Думаю, ты и сам видишь. Слушай, ты ужасно много болтаешь.

– Прошу прощения. – Крошка Ти прошел по гостиной, включил торшер. Яркий свет хлынул в комнату, и она казалась теперь еще более пустой.

Внезапно его охватил страх – что-то тут было не то... Этот человек и его жилище оказались совсем не такими, как он себе представлял. Ему случалось бывать у некоторых семейных людей, например, у бухгалтера с толстой женой и двумя ребятишками – такие клиенты любили, чтобы с ними поработали руками и языком, и потом у них возникало чувство вины, они даже плакали. Крошка Ти и раньше с этим сталкивался. Причем он чуть ли не наслаждался их чувством вины.

Но он ничего не знал об этом типе, не знал, чего тот хочет. Джимми и Мирэнда встречали таких; они подробнейшим образом рассказывали ему о клиентах с закидонами и советовали быть с ними начеку. Он слышал о наручниках, которые врезаются в тело, о кольцах, которые надевают на член, таких тугих, что яички вот-вот лопнут, горячем расплавленном воске, о льде и прочих вещах, которые заталкивают в зад. Он считал, что с ним ничего подобного случиться не может. Он всегда имел дело со славными ребятами, такими, которые хотели только одного – чтобы их по-быстрому обслужили ртом. Он считал, что хорошо разбирается в людях. Пока что Крошке Ти везло.

Возможно, на этот раз счастье изменило ему.

Этот искушал его. Ну и что? Само По себе искушение не было злом. Злом было действие. Конечно, секс с этим мальчиком доставил бы удовольствие. Он стал бы лишь средством, уроком. И он должен сделать его мучительным. Это – единственное, чем он мог бы оправдать свои действия. Спасение через боль. Он сделает это ради мальчика, для его же пользы. Сделает так, чтобы наружность мальчика оказалась в соответствии с его порочным нутром.

Тело мальчика было гибким и гладким. Дуайт представил запах его нежной белой кожи, – и тут же подумалось о детской присыпке. Он представлял гладкую кожу мальчика, нежные всхолмления ягодиц, худенькие руки и ноги с неразвитой мускулатурой, покрытые только намеком на пушок.

Он подошел к Крошке Ти.

Почувствовав руку Дуайта на своем плече, Крошка Ти весь сжался, похолодел... Промелькнула мысль: мне надо пройти через это. Скоро это кончится, и, может быть, я смогу остаться здесь ночевать. Во всяком случае у него должна быть здесь кровать.

Крошка Ти повернулся к нему, стараясь сохранять спокойствие и маску «крутой парень», каким ему советовали быть его собратья по ремеслу, потому что иначе не выжить. Давай. Действуй, и покончим с этим.

Он протянул руку и прикоснулся к щеке Дуайта.

Дуайт отпрянул. Эта тварь прикоснулась к нему. Он отступил на шаг, задышал глубже, чаще.

– Вот что... – сказал он поморщившись. – Я тебе плачу. И я делаю первый шаг. Понятно?

– Да, сэр, – ответил мальчик. Ответил едва ли не шепотом.

Крошка Ти уронил свою дерзкую руку, и она, ударив его по бедру, повисла вдоль тела. Он стоял молча, выжидая.

Дуайт поспешно вышел из комнаты и направился на кухню. Он подошел к мойке и выглянул в окно. Виден был дом через дорогу, кухонное окно прямо напротив.

Хэйлзы... Толстый Майк, толстая Жанин и трое жирных детей – все семейство расселось за столом. Ужинали. Пировали... Дуайту было невыносимо смотреть на них. Свиньи. Все до единого. Глянув вниз, на мойку, он заметил таракана, прошмыгнувшего по хромированной поверхности в направлении мусоропровода.

Почему уже одно прикосновение так волнует? Может, отвезти мальчика обратно, может быть, я должен вернуть его назад? Ведь он не долго будет вести такую жизнь. Он слишком хорош, он выберется из трясины и вернется домой. Или выкарабкается с помощью школы. Или кто-нибудь убьет его.

Отвези его обратно, Дуайт. Нет, он не мог этого сделать. Дуайт думал о Джимми, о маленьком ублюдке, о том просчете, который он совершил с этим мальчишкой; подумал – и испугался: эта ошибка может погубить его... Он не должен ее повторять. Иначе рухнут все его планы. А планы его – воистину всеобщее благо. Отвези его обратно: Ты всего лишь клиент, один из многих других. Мальчишка не расскажет. Вероятно, он даже и не запомнит тебя.

Это верно. Так оно и есть. Но не дай ввести себя в заблуждение – внешность обманчива.

Там, в Галерее, он прямо-таки проходу ему не давал со своими причиндалами: вертел бедрами, поглаживал ширинку, очерчивал размеры своего хозяйства, отчетливо проступавшего сквозь тонкую ткань джинсов.

Еще один таракан юркнул в зияющее отверстие мусоропровода. Там его ожидало обильное угощение – готовый обед «Свэнсон», к которому Дуайт так и не притронулся.

Закрытая дверь манила. Крошка Ти стоял раздумывая, – что же этот тип делает? Уж очень он странный, по-настоящему странный. Крошка Ти говорил себе: а почему бы не уйти? Ведь вот она входная дверь. В конце концов, двадцатидолларовая бумажка у него в кармане. Самое неприятное для него в этой ситуации – это поиски обратной дороги.

Черт возьми! Но он же мог бы проголосовать. Запросто. Крошка Ти не сводил глаз с кухонной двери, за которой скрылся хозяин. Он даже не услышит, как Ти уйдет, если тот не будет шуметь. И свободен, и деньги получил, не отработав за них. Ступай, ступай сейчас же. Просто уходи и все. Но хозяин мог вернуться и увидеть, что комната пуста. Он был бы разочарован...

Кажется, он говорил что-то там о дочери? Семья Дуайта, вероятно, оставила его. Вот почему в доме такая пустота. Наверное, поэтому меня И подобрал. Просто чувствует себя одиноким.

Но почему все эти мысли, все эти соображения представляются не слишком убедительными? Почему он стоит на одном месте, будто к полу прирос, почему ведет себя как идиот?

Дуайт выключил воду и задернул занавески; теперь ему уже было не видно, что делается на кухне Хэйлзов. Он вздрогнул, услышав шаги за спиной. Обернулся и увидел ангела, тот смотрел на него, переминаясь с ноги на ногу, и на лице его, словно приклеенная, застыла глуповатая бесхитростная улыбка.

– Мне помнится, я сказал тебе: инициатива исходит от меня.

– Знаю, простите, пожалуйста, – ответил Крошка Ти. – Я...

– Уходи отсюда. Я сейчас вернусь.

Крошка Ти повернулся и направился к выходу. В дверях Дуайт его остановил.

– Но еще лучше, – сказал он, – если ты сейчас же выпрыгнешь из своей одежки и заберешься на тот стол.

Крошка Ти долго смотрел ему в глаза, наверное, с минуту или больше. Сначала он присел на корточки и развязал шнурки. Потом, расстегнув пуговицу и молнию на джинсах, быстрым ловким движением стащил их с себя. И наконец, скрестив на груди руки, сдернул через голову майку. Взглянув на Дуайта, он улыбнулся глуповато-беспечной улыбочкой, пересек комнату, подошел к столу и, запрыгнув на него, улегся на спину. Раздеваясь, Дуайт не чувствовал ничего, кроме тяжелого биения сердца; он в упор смотрел на мальчика, нагишом лежащего на кухонном столе. Ноги его были подняты и согнуты в коленях: он ждал.

Почему Дуайту так трудно дышалось? С трудом стащив с себя штаны, он отбросил их в сторону. Его охватило дикое возбуждение – эрекция была настолько мошной, что член, взмывая вверх, с силой ударил его по обвислому животу.

Это должно стать уроком. Все это своего рода наказание.

Он посмотрел на мальчика, потом стянул через голову фуфайку. Его била дрожь.

Желает ли Дуайт этого мальчика? Нет, как к объекту секса он к нему равнодушен. Но это надо было сделать ради его же пользы. Мальчик сам виноват, он заслужил это наказание.

Дуайт почувствовал, как в нем вскипает ярость. Маленький бродяжка заслуживает примерного урока. Дуайт шептал: «Для твоего же блага, щенок сопливый, для твоего же блага, дерьмо вонючее. Вот сейчас мы посмотрим, кто здесь хозяин. Ты получишь прекрасный урок, ты обретешь свет, ты, мразь... Ненавижу тебя, ненавижу и всегда буду ненавидеть. Увидим, как тебя полюбит Господь. Уж я позабочусь о тебе, позабочусь...»

Направившись к столу, Дуайт задержался на секунду и погасил свет. Комната заполнилась серебристым свечением – мальчик с мужчиной стали тенями в лунном свете.

– Закрой глаза, – проговорил Дуайт громко и отчетливо, так, что бы мальчик услышал его.

Он быстро скользнул ладонями по обнаженному телу мальчика. Большими и указательными пальцами обеих рук он захватил соски на груди Крошки и принялся крутить их и дергать до тех пор, пока тот не закричал от боли. Дуайт думал: какое же усилие надо приложить, чтобы чувствительная плоть отделилась от тела и соски остались у него в руках.

Мальчик кричал и извивался на столе.

– Заткнись, парнишка! Заткнись. Это для твоего же блага.

Крошка Ти отбивался, молотил Дуайта ногами, стараясь оттолкнуть его. Потом, изогнувшись, соскользнул со стола и бросился бежать. Дуайт настиг его у двери, ухватив за волосы, рванул на себя.

– Нет, – проговорил он, тяжело дыша, – ты должен получить свой урок. И клянусь Христом, ты его получишь. – Дуайт шепотом повторял: – Клянусь Христом.

Дуайт притянул мальчика к себе, обхватив руками извивающееся тело.

– Пожалуйста, мистер, отпустите меня. Я не хочу, чтобы вы меня искалечили. Пожалуйста, позвольте мне уйти. Я никому не скажу, обещаю.

– Нет, ты не уйдешь. Ложись на стол. – Дуайт обвил рукой шею мальчика и сдавил горло так, что почти перекрыл доступ воздуха. Он все сильней сжимал тоненькую шейку; одно резкое движение – и хрустнули бы шейные позвонки. – Ты сделаешь то, что я сказал.

Мальчик затих. Дуайт ослабил хватку настолько, что тот смог кивнуть, выражая готовность подчиниться.

– Хорошо, а теперь возвращайся на стол и прими епитимью.

Дуайт протянул руку и выдвинул ящик кухонного стола. Он шарил

В ящике, узнавая все предметы на ощупь: ложки, лопаточки, проволочные венчики... Наконец рука его наткнулась на кухонный нож. Он вынул его. Мальчик снова лежал на столе. Дуайт адаптировался к темноте и видел: глаза мальчика блестят от ужаса, он весь дрожит. Бог мой. Хороший ученик, он готов к обучению.

– Не надейся, что я этим не воспользуюсь, молодой человек. – Дуайт покрутил перед Носом Крошки Ти ножом. – Я мог бы вспороть тебе брюхо, как свинье, потому что ты и есть последняя свинья, ни минуточки не колеблясь.

Мальчик не сводил глаз с ножа.

– Лежи спокойно. Не двигайся.

Дуайт подошел к кухонному буфету и достал моток бельевой веревки. Он быстро связал руки мальчика перед грудью, затем связал лодыжки.

– Необходимый элемент образования. – Дуайт близко придвинул к нему лицо. – По крайней мере, для тебя.

Оставив мальчика лежащим на столе, он подошел к другому ящику и вернулся с полотенцем. Скомкав его, приказал:

– Открой рот.

– Пожалуйста, сэр, я не буду кричать и шуметь. Обещаю.

– Открывать тебе рот силой? Тебе этого хочется?

Мальчик раскрыл рот. Дуайт запихнул туда тряпку, глубоко вдавив ее в горло, пока не почувствовал, что кляп сидит плотно.

– Очень хорошо, – прошептал он.

Дуайт провел руками по телу мальчика, ощущая юную шелковистую кожу. Его рука задержалась у левого соска мальчика. Он оттянул его так, что кожа вокруг соска туго натянулась. Мальчик извивался от боли, брыкаясь связанными ногами.

Мальчик даже не знает, что такое боль. Пока еще не знает. Дуайт взял нож и одним быстрым горизонтальным движением отсек сосок. Крик в горле мальчика под кляпом достиг крещендо. Он лягался и брыкался на столе, как дикое животное. Дуайт нажал на живот мальчика, удерживая его в лежачем положении, чувствуя всё усиливающийся теплый ток крови под своими пальцами и непрерывные судороги боли маленького тела.

– О мой Бог, я искренне сожалею, что обидел тебя, – бубнил Дуайт. – Мне отвратительны мои грехи, я страшусь утраты рая и мук ада.

Постепенно судорожные движения тела и невнятное бормотание мальчика стали ослабевать.

– Но более всего я сокрушаюсь, что они оскорбляют тебя, Господи, тебя, кто так добр и кто заслуживает моей горячей любви...

Дуайт швырнул мальчика на живот, прижав его лицо к столу. В бледном серебряном свете луны ягодицы мальчика светились.

– Это научит тебя, – шептал Дуайт. – Это исцелит тебя.

Дуайт склонился ниже, воспользовавшись рукой, чтобы ввести свой член в узкое отверстие между ягодицами мальчика.

– Если бы ты мог воспринять каким-нибудь другим образом, – закрыв глаза, произнес Дуайт и вошел в тело мальчика, продолжая помогать себе руками. Щель была сухой, и проникновение было трудным. Но это надо было сделать. В конце концов, от этого мальчику будет только лучше.

Если я смогу спасти хотя бы одного из них, даже одного, тогда я восторжествую.

Дуайт нажимал изо всех сил, яростно продвигаясь дальше, пока наконец кольцо тугих мускулов не подалось. Его немедленно окружили тепло и кровь, и он вздохнул.

В этом нет удовольствия, только обучение. Он прочистил горло и принялся за свою молитву, прерывая се резкими толчками, от которых Крошка Ти подвывал, пока не затих.

Это было спасение мальчика. Бог узнает... и поймет.

Глава 10

Мрак.

Он настолько ощутим, что кажется, протяни вперед руки – и схватишь его, обнимешь, прижмешь к себе. Но в этом мраке что-то есть – масленистое, шевелящееся. И дурно пахнущее.

Это зло.

Он боится пошевелиться, боится, что даже легчайшее движение выдаст его этому существу, скрывающемуся в темноте, и оно увидит, где он находится.

Тогда существо схватит его. .

И он умрет.

Он чувствовал, что не должен шевелиться. Невозможность двигаться в этом жутком мраке сковывает и давит на него. Но иная возможность настолько ужасна, что ее трудно вообразить. Но и не обнаруживая себя ни единым звуком, он ощущает кожей, что это существо приближается.

Тогда он делает рывок и бросается наугад головой вперед. И зло со страшным шипением поднимается ему навстречу. Он открывает рот, чтобы закричать, но голос не повинуется ему.

Ричард Гребб проснулся в поту. Сердце его гулко колотилось. Сон оставил в нем ужасную тревогу, во рту пересохло, словно он набит ватой. Сев на диване, он провел дрожащей рукой по своим редеющим волосам и надел очки в тонкой оправе. Окинув взглядом кабинет, он попытался успокоиться – вот его дубовый письменный стол, тесты по технологии, выстроившиеся на полках, вот потертый стул с зеленым кожаным сиденьем, диван, на котором он задремал, – годами знакомые и привычные ему вещи. На декоративных часах, отделанных медью и кобальтом, некогда стоявших в спальне его матери, когда он был ребенком, было 6 часов 45 минут. Через пятнадцать минут начнется собрание одержимых сексом. Он спрыгнул с дивана и поспешил вниз переодеться.

Пока Ричард ехал на своем «шеви селебрити» в южную часть города, к униатской церкви на улице Голливуд, он обдумывал, что скажет группе сегодня. На прошлой неделе он признался в своей склонности к Джимми Фелзу, сказал о своем страхе, что это влечение может расцвести и стать «действием».

А теперь он это действие совершил. Что же сказать им? Он был не единственным священником, посещавшим собрания одержимых сексом, но при этом Ричард чувствовал: все прочие члены группы смотрят именно на него так, словно их спасение находится у него в руках, как у существа близкого к Богу. Было и еще одно обстоятельство. Когда в ходе собрания каждый сообщал, сколько времени насчитывает его или ее праведная жизнь, Ричард в прошлый раз сказал, что вел себя таким образом три месяца. На этих собраниях Ричард вообще-то еще острее чувствовал себя человеком конченым, обреченным, рабом собственной сексуальной извращенности – ведь он надеялся не столько на себя, на Господа, сколько на помощь этих сборищ. А многие, кто их посещал, страдали от сексуальных проблем столь серьезно, что кончали тюрьмой, гибли их семьи, разрушались карьеры. Некоторых заживо пожирали душевные болезни. Ричард думал о Гэри Мартине, парне, который больше не приходит на их собрания, потому что его поместили в клинику Зеллера в Пеории. Гэри Мартин мастурбировал голым... в час пик у края платформы надземки поблизости от поля Ригли.

Но, размышлял Ричард, уже самого искушения, борьбы с ним, если даже оно никогда не становилось «действием», вполне достаточно. (О, как легко испарялась не удерживаемая ничем в минуты слабости его трезвость.) И тогда – снова один на площади. Иногда это казалось почти непреодолимым.

И перед Ричардом возникало видение: он, закрывающий свой гараж и садящийся в машину с включенным мотором. Так он сидит до тех пор, пока исчезают все страдания и вся борьба.

Но он понимал, что самоубийство – не выход.

А что выход? Где он?

– Меня зовут Ричард, я прохожу цикл реабилитации в связи с сексуальной одержимостью.

– Привет, Ричард.

Ричард огляделся: пятеро мужчин и одна женщина сидят вокруг покрытого шрамами и царапинами деревянного стола, перед каждым легкая пластиковая чашка. Рядом с некоторыми пачки сигарет. Кое-кто положил руки на свои экземпляры книги «Надежда и возрождение», как если бы вся сила была именно в них. На лицах напряженное внимание: всегда легче проявлять сочувствие к несчастьям других, всегда проще наблюдать со стороны. Даже этим людям, искренне мучимым раскаянием.

– Я, – сказал Ричард со вздохом, – прожил последние два дня после нашей встречи в состоянии трезвости.

Он чувствовал, что язык отказал ему, волна стыда бросилась жаром в лицо. Подняв свою чашку с кофе, он нервно отхлебнул немного теплой сладковатой жидкости. Это давало ему иллюзию включенности в какое-то занятие, давало повод помолчать. Он снова чувствовал себя школьником, пойманным на месте преступления и краснеющим за свой поступок. Подняв глаза, он посмотрел на группу людей. Каждый из них понимал, что он чувствует в эту минуту, потому что они чувствовали то же. Но никто из них не был человеком Бога.

– На прошлой неделе я рассказывал о Джимми Фелзе, мальчике, живущем по соседству. После нашей встречи я снова увидел его, беспомощно лежащего на тротуаре на Кенмор-стрит, поблизости от отеля «Соверен». Он весь дрожал. Кто-то сделал с этим мальчиком нечто ужасное. Ему причинили боль. Он был почти без сознания и едва мог говорить. Я должен был помочь ему. Клянусь именем Божьим, мои намерения были чисты. Я поднял его на руки и отнес в дом.

– И тогда что-то произошло? – спросила Элинор, сварливая пожилая женщина. В течение многих лет Элинор, когда ее настигала тяга к вакханалиям, встречалась с мужчинами днем в магазинах и отвозила их в комнаты мотелей. Ее семья не имела понятия об этом.

– Нет. – Ричард покачал головой. – Я сказал уже вам, мои мотивы были чисты. Он пробыл у меня ночь, и хотя искушение было сильным, я не поддался ему. Я читал Библию, читал «Надежду и возрождение», делал все возможное, чтобы не думать ни о чем телесном. – Он оглядел группу, заметив некоторое смущение присутствующих. – Я старался не думать о физическом, о сексуальном.

Ричард сделал еще один глоток кофе и продолжал.

– Но то, что случилось с мальчиком, было настолько ужасным, что его мучили кошмары. И ночью он кричал. В какой-то момент я встал и пошел его утешить. Я не мог не сделать этого. И, когда я обнимал его, сидя на кровати, я почувствовал возбуждение.

– Вы что-нибудь сделали мальчику? – спросил Ричи, упитанный рыжий мужчина, который, по-видимому, не представлял себе иного поворота событий.