Текст книги "Епитимья"

Автор книги: Рик Р. Рид

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 21 страниц)

Он вздрогнул при мысли о том, кто или что находится там внутри. Но ему не пришлось долго оставаться в неведении.

– Позволь представить тебя твоим соседям по комнате. Первая Джули, – заржал Моррис, указав на ящик, отличавшийся от остальных. Его крышка была забита сверху планками размером два на четыре дюйма. – Она немногословна. Дальше, я думаю, те, кого ты знаешь: Уор Зон и Крошка Ти.

Эвери ужаснула тишина – ни звука из этих ящиков.

– Ты будешь рядом с Крошкой Ти. А Мирэнда, когда она примет наказание, окажется твоей соседкой с другой стороны. – Помолчав, Моррис продолжал: – Последний ящик предназначен для особенно дорогого мне друга.

Эвери пробормотал вопрос, которого явно от него ожидали и ответ на который он, ужасаясь, знал наперед.

– Кто же это?

– Ну, это Джимми, Джимми Фелз, именно его ты можешь «поблагодарить» за все это. – В голосе Морриса зазвучал гнев. – Все вы вправе винить его за все, что случилось. Не смотри на меня так. Я порядочный человек...

Наконец Моррис сердито махнул рукой, как бы отметая собственные слова.

– Давай поглядим, какой еще сюрприз тебя ожидает.

Теперь Моррис дышал тяжелее. Казалось, он с трудом владеет собой.

– Пошли, – выговорил он, запнувшись.

Эвери последовал в маленькую комнату, отделенную от остальной части подвала.

Когда они вошли в клетушку, Эвери увидел Мирэнду.

– Бог мой, что вы хотите с ней сделать? Вырвать руки из суставов?

Моррис отмахнулся:

– О, с ней будет все в порядке. Может, немножко поболит...

Этого Эвери не мог выдержать. Он ринулся на мучителя и схватил его за грудки одной рукой, а другую, сжав в кулак, изготовил для удара.

Моррис выхватил из-за пояса револьвер.

– Мы ведь собирались хорошо себя вести, верно?

Он ткнул Эвери в живот дулом, и Эвери разжал руку.

– Да, сэр, – пробормотал он. – Просто мне неприятно ее видеть в таком состоянии.

– Мы ее снимем, ладно? Ты можешь мне помочь. Но только когда я скажу... пока еще не время.

Эвери снова посмотрел на Мирэнду. От одного вида несчастной у него перехватило дыхание. Она свисала с большого крюка, укрепленного на потолочной балке. Руки ее были связаны, запястья сведены вместе. Веревка, связывавшая их, была протянута выше, к чему-то, что выглядело похожим на крюк для подвешивания мясных туш, а крюк укреплен на потолке. Такой же веревкой были связаны и ее лодыжки. Она была обнажена, и пальцы ее ног болтались на расстоянии одного дюйма от цементного пола. Эвери проглотил сухой комок, застрявший у него в горле, он не мог отвести глаз от Мирэнды. Ребра ее выступали, маленькие груди казались жалкими и почти плоскими от туго натянутой кожи – руки были подняты высоко над головой. Эвери окатило волной холода, когда он посмотрел на ее лицо, – лицо вызывало мысли о смерти. Ее глаза остекленело смотрели вперед. Кожа была пепельного оттенка, она казалась почти серой и была покрыта тонкой пленкой пота. Рот Мирэнды был открыт: она дышала тяжело и неровно.

Она медленно повернулась, и Эвери увидел ее выступающие лопатки.

Слабым утешением было то, что она, по-видимому, не сознавала, что происходит. Она была где-то в другом мире, и Эвери показалось, что и не хочет возвращаться назад.

– Давайте снимем ее сейчас. – Эвери умоляюще поглядел на Морриса. – Пожалуйста!

Моррис ткнул пальцем в лицо Эвери:

– Я сказал: когда придет время. А теперь тебе пора взглянуть на местечко, которое я приготовил тебе.

Эвери с трудом отвел глаза от Мирэнды. Они вышли из маленькой комнатки, и Эвери, выходя, снова оглянулся на нее. Когда они снова подошли к ряду ящиков, на лице Морриса блуждала улыбка.

Эвери замер. Я не хочу в один из этих ящиков. Я не хочу оказаться там. Эта мысль билась в его мозгу, как заклинание. – снова и снова, пока не подступила к губам.

Моррис оставался невозмутимым.

– Ты пойдешь туда. – Одной рукой он взял Эвери за руку, другой направил на него револьвер. – Ну как, не хочешь ли попробовать улечься там? Со всем возможным комфортом? Ты, вероятно, устал?

И тут Эвери заглянул внутрь ящика?

– Пожалуйста, не заставляйте меня лезть туда, – взмолился он. – Я все сделаю. Все, что прикажете, – только не это.

– Полезай в ящик. Сейчас же.

Эвери стало наплевать на револьвер – он не хотел лезть в этот чертов ящик. Не хотел лежать там в темноте, молча ожидая смерти.

Он ринулся на Морриса, вложив в этот бросок, в эту попытку весь свой вес и всю свою энергию. Ну и что, если его подстрелят? Пусть! По крайней мере, это менее мучительная смерть.

Моррис хрюкнул и опрокинулся навзничь, Эвери лежал на нем, давя его всем своим весом.

Моррис пытался оттолкнуть парня, молотя кулаками в его грудь.

– Слезь с меня, ублюдок! – хрипел он. – Слезь, пока я тебя не убил.

Эвери не был уверен, что победа останется за ним.

Времени на размышления не оставалось. Рука Морриса скользнула к поясу, выхватывая револьвер. Он неуклюже навел дуло в потное лицо Эвери. Курок был взведен.

– Клянусь Богом, малыш. Я разнесу твою рожу на куски.

Эвери потянулся, пытаясь перехватить оружие из руки Морриса. Послышался выстрел.

Пуля отлетела рикошетом от шлакоблочной стены подвала. Гулко разнеслось эхо от выстрела. Эвери молил Бога, чтобы кто-нибудь снаружи услышал шум и вызвал полицию.

Моррис использовал момент замешательства, чтобы выскользнуть из-под Эвери. Он стоял над ним, пока Эвери медленно поднимался на ноги. Ну и что теперь?

– Малыш, право же, это глупо.

Эвери закрыл глаза, собирая все свое мужество, чтобы принять пулю, если уж она была для него припасена. Но в тем не было мужества. Никогда не было. Он молча смотрел на Морриса.

Моррис указал револьвером на ящик.

– Давай.

Эвери поднял ногу, сначала одну, потом другую – и вот он уже в ящике.

– Это похоже на гроб, – прошептал он.

– Очень похоже. Ты умен, верно? – Моррис смотрел на него в упор – лицо его было лишено всякого выражения. – Просто ложись в него – и все.

Эвери лег, глядя на голую лампочку над головой. Он позволил Моррису связать свои руки и ноги бельевой веревкой, раскрыл рот для кляпа. Больше он ничего не мог сделать. И все смотрел и смотрел не отрываясь на голую лампочку над головой, до тех пор пока Моррис не погасил свет и не закрыл его ящик крышкой.

Глава 25

Дуайт спал. Он знал, что спит, хотя в его сновидении не было ничего странного, нереального – замедленного бега или невероятных изменений окружающего, не было внезапных падений с утеса или полета над городом.

В его сне были воспоминания. Дуайт оказался в классе. Шесть рядов парт, поставленных с точностью, присущей военному быту. У каждой парты имелось выдвижное крыло с правой стороны – для письма. Дуайт, пробормотав что-то, повернулся во сне.

Глаза под веками быстро задвигались взад-вперед. Он ненавидел эти парты и чувствовал дурноту, подходя к одной из них, чтобы занять отведенное ему место. Он был левшой, и устройство парты всегда вызывало у него затруднения во время письма.

Но письмо было не единственной проблемой, когда он усаживался за парту. Брюшко мешало ему втиснуться в это пространство: парты предназначались для восьмиклассников нормальных размеров, а не для тех, кто весил больше двухсот фунтов. Задержав дыхание, он попытался вжаться в сиденье. При этом его прошиб пот. За ним наблюдали Фрэнки Джонсон и Майк Д'Амото, оба с насмешливыми ухмылками.

Эти мальчики играли в футбол: Майк – принимающим, а Фрэнки защитником. Они были популярны и их любили.

Дуайт их ненавидел.

Он слышал, как Фрэнки шепчет Арлин Бичэм:

– Дай этому немного масла, чтобы он мог проскользнуть.

Арлин хихикнула и посмотрела на Дуайта, который наконец ухитрился втиснуться на сиденье. Парта врезалась ему в живот. Но Дуайт старался не обращать внимания ни на, свою боль, ни на наблюдавшую за ним аудиторию. Он раскрыл книгу по истории штата Огайо и начал внимательно смотреть на строчки, на понимая ни слова из написанного.

Румянец, вероятно, делал еще более заметными прыщи и угри на его лице. Он всегда мечтал, чтобы учитель поскорее пришел в класс, тогда все ученики переставали на него глазеть.

И тут сон кончился – Дуайт проснулся. Он оглядел свою спальню, залитую полуденным солнцем, и убедился – он у себя дома, в западной части Чикаго, а не в средней школе «Ист-Джуниор» в Ист-Ливерпуле, Огайо.

Он сел в постели, стремясь справиться с головокружением и чувствуя облегчение от того, что ночной кошмар кончился, – он взрослый человек и делает в жизни гораздо более важные вещи, чем любой из этих никчемных людишек, которые взахлеб вспоминают свои школьные годы как лучшие в жизни.

Но неприятное чувство не проходило. Чувство поражения и осознания своей никчемности – все то, что омрачало его юность и преследовало долгие годы, то, из-за чего он ночами лежал без сна, моля Бога, чтобы тот помог ему стать стройнее, спортивнее, избавиться от прыщей на лице, груди и спине.

Он часто молил Бога, чтобы тот послал ему друга. Только одного, и я благодарил бы тебя всю жизнь. Одного друга вполне достаточно, чтобы стать счастливым.

Но Бог не слышал его, а если и слышал, то не желал отозваться.

Дуайт спустил с кровати ноги, и его не испугало, что он увидел свою тетю Адель сидящей на стуле в углу спальни. Она подалась вперед, расставила ноги, как это делают мужчины, уперев локти в колени, и курила сигарету. Бутылка пива «Блэк Лейбл» стояла рядом с ней на полу. Дуайт с детства помнил эти красные и черные наклейки. Тетя Адель была одета в клетчатую черно-синюю фланелевую рубашку и джинсы, закатанные до лодыжек в виде широких манжет. На ногах – белые носки и легкие черные кожаные туфли без каблуков.

Такой костюм служил ей униформой в те времена, когда Дуайт был мальчиком. Она носила его, или что-то похожее, ежедневно, кроме воскресений, когда втискивалась в простое черное платье и тащила его к мессе в восемь часов утра. Она смотрела на него, как бы ожидая его пробуждения. Кажется, эти визиты в его комнату участились, когда он стал подростком. Внезапно Дуайт как бы вернулся в те времена, недоумевая и испытывая чувство неловкости и унижения оттого, что ему приснился снова эротический сон.

Об этом тетя Адель узнавала всегда. И всегда выговаривала ему, называя его «грязным» мальчишкой и говоря, что он «должен научиться самоконтролю». Сжавшись на постели, Дуайт откатывался подальше от нее: он помнил, как она заставляла его глотать собственное семя, собирая его с внутренней стороны пижамы. «Держи его внутри, мальчик, там, где оно и должно находиться», – всегда говорила она. А потом заставляла его молиться, стоя голыми коленками на полу, и просить прощения у Бога, который должен даровать ему силу удерживать свое семя внутри, держать эту грязь в себе, а не выбрасывать наружу и расточать зря.

Но сейчас простыни были сухими, только сам он весь взмок от пота. Он снова поглядел на стул, надеясь, что тетка наконец исчезла. Но она все еще сидела на том же месте. Уголки губ были приподняты в ехидной ухмылке, глаза сузились и стали как щелочки. Она выглядела настолько натурально, что хотелось ее потрогать.

Дуайт стоял глядясь в зеркало и пальцами приглаживая растрепанные вихры. Наконец он повернулся к тетке и спросил:

– Так чего ты хочешь?

Тетя Адель издала короткий смешок, больше похожий на храп. Она вытащила из кармана рубашки черный виниловый портсигар и достала из него одну сигарету. Дуайт ощутил едкий запах горелой спички и табака «Уинстон».

Его подмывало подбежать к ней и тронуть ее пальцем, чтобы убедиться – теплая и живая на вид, в действительности она холодна и тверда, какой была, когда лежала в гробу.

«Этот новый мальчик, тот, жирный, точь-в-точь как ты, правда?» Дуайт не ответил. Он думал: если я сейчас выйду из комнаты, последует ли она за мной? Да и разумно ли вообще разговаривать с ней?

«Я задала тебе вопрос, молодой человек».

От ее голоса его всегда пробирала дрожь – он напоминал ему об ужасных наказаниях, которые она никогда не уставала изобретать. Такая фантазия! Например, она вполне могла своим «Уинстоном» ткнуть в любую часть его тела – прямо в нервные окончания – ладно, уж лучше поговорить с ней.

– Нет, тетя Адель, он совсем не такой, как я. Он уличный мальчишка. Бродяжка, сбежавший из дома, и даже самых уважаемых людей ни во что не ставит.

«Он точно такой же, как ты, и ты это знаешь».

– Да, тетя Адель. – Дуайт сидел на кровати сложив руки на коленях.

«Он мог бы стать твоим приятелем, мальчик. Ты это понимаешь?»

Что ты хочешь сказать?

«Я хочу сказать, что он твоя копия в этом возрасте. Прыщавый, дряблый и тому подобное».

Дуайт отпрянул от нее, услышав эти слова. Она никогда не сдерживалась, если спорила с ним.

– Ну?

«Ну и используй его, используй его! Ты и он, вы оба будете прекрасной парой. Может быть, он и не такой хорошенький, как многие из тех, кого ты приводишь домой. – Тут тетя помолчала и улыбнулась своему племяннику многозначительной улыбкой. – Но он твоя пара, Дуайт. Вы придете к взаимопониманию и поладите. Возможно, он поможет тебе заполучить последнего оставшегося педика, за которым ты гоняешься».

Дуайт уставился в пол.

– Откуда ты знаешь? – пробормотал он.

«Мертвые знают такие вещи».

Внезапно ее голос стал безжизненным. Дуайт посмотрел на стул, на котором она сидела. Тетка исчезла. В отраженном солнечном свете, струившемся из окна, поблескивали лишь ножки стула. Дуайт готов был утверждать, что в воздухе все еще витает аромат сигарет «Уинстон».

Ящик все же не так ужасен, как кузов грузовика. По крайней мере, здесь Эвери не приходилось дышать выхлопными газами и дергаться при каждом рывке машины.

Но он мог лежать вытянувшись только на спине – со связанными руками и ногами.

Эвери смотрел на крышку своего ящика, потом закрыл глаза и залюбовался яркими красками, плясавшими перед его внутренним взором: красным, желтым и пурпурным.

Он размышлял. И пришел к мысли, что должен оставаться спокойным, что бы ни случилось, – неважно, что он видел, слышал или чувствовал.

Спокойствие – вот что могло ему помочь найти выход из этого кошмара. Борьба, как и в чем бы она ни выражалась, могла только ускорить его конец. Он должен добиться доверия Морриса. Должен заставить Морриса поверить, что он его союзник. Он думал о Пэтти Херст и о том, как она стала членом Симбиотической освободительной армии. Он должен убедить Морриса, что хочет ему помогать и быть его партнером.

Он не знал, как сделает это. Конечно, Моррис отнесется к этому скептически. Убедить его будет настоящим подвигом. Он повернулся в ящике, насколько это было возможно, пытаясь лечь на бок. Он специально начал дышать медленно, набирая полные легкие воздуха и постепенно выдыхая его, стараясь противостоять панике, все же прочно засевшей в глубине его сознания.

Он больше не должен слушать хныканье Мирэнды. Не должен содрогаться, когда в его ящике, по его телу снует какое-то* насекомое. И он никогда, никогда не должен показывать своей ярости. -

Эвери снова закрыл глаза. И стал ждать.

Наверху, в кухне, Дуайт смешивал в ведре пишу для своих «питомцев». Теперь столько работы и забот обо всех.

– Мне надо поскорее покончить с этим, – сказал он вслух, закрывая дверцу холодильника и направляясь к столу. – Сегодня или завтра утром – самое позднее.

Когда он вылил остатки томатного супа в ведро и начал смешивать его с остальной пищей, он представил себе лицо Джимми – лицо Джимми, искаженное ужасом.

Глаза Джимми отражали жестянку с бензином и зажженную спичку. Возможно, эта жестянка и спичка будут достаточно убедительными, чтобы заставить мальчика склонить голову в молитве, очистить его от грязи, терзавшей его душу.

Это был единственный путь. Дуайт помешал пищу в последний раз.

Эвери услышал, как поднимается крышка его ящика, и открыл глаза. Он готов был поклясться, что в лице типа что-то изменилось: конечно, в нем было любопытство, но и нечто большее. Эвери подумал, уж не симпатия ли это.

Моррис долго смотрел на парня, вертя головой, будто он был каким-то диковинным экземпляром.

Под этим взглядом Эвери чувствовал себя очень неуютно, но решил не показывать вида.

– Не думаю, что ты будешь настолько глуп, чтобы заорать, как только я выну кляп из твоего рта.

Эвери покачал головой. Дуайт дотянулся до него, поднял его голову, развязал узел платка на затылке и сорвал его. Эвери сделал глубокий трепетный вздох ртом, потом улыбнулся и сказал:

– Благодарю вас.

– Бог мой, да ты вежливый! – Моррис встал на колени возле ящика, чтобы развязать веревки на запястьях и лодыжках Эвери. В левой руке Моррис держал поводок и собачий ошейник.

Эвери быстро прочистил горло и сказал:

– Знаете, вам незачем пускать это в ход. Я не убегу.

Моррис качнулся назад на каблуках: на его лице было удивление. А может быть, и что-то большее, чем удивление. Будто он внезапно узнал Эвери.

– Я хочу сказать, что не могу двигаться очень быстро, – улыбнулся Эвери.

– Ты не должен так говорить о себе, – улыбнулся в ответ Моррис. – Послушай, сынок. Я дам тебе шанс, но на том дело и кончится. Прояви себя, и мы больше не будем говорить об этом. – Он отложил собачий ошейник и поводок.

– Прекрасно, – ответил Эвери.

Он все еще лежал, хотя Моррис уже развязал все веревки. Он решил выждать и дать Моррису возможность распорядиться собой, пусть считает, что тут командует он.

– Ладно, вставай.

Эвери ухитрился подняться и встать вертикально и даже выйти из ящика. Он проследовал за Моррисом мимо ряда ящиков, стараясь не показать, что от их вида у него мороз идет по коже. Было легко притвориться, что эти ящики ненастоящие и в них не держат людей как зверей. Легко – до тех пор, пока из одного ящика не раздались гулкие удары, а из другого не послышался скулеж, гортанный и очень жалобный.

Эвери уперся в стену, намеренно не сводя с нее глаз и изучая трещину, бежавшую от пола до потолка.

– Ну вот, все в порядке. Я думаю, ты голоден.

Эвери посмотрел на пол, на пищу в собачей миске – это была серовато-оранжевая смесь. Он мог различить в ней кусочки мяса, зернышки кукурузы, горошек, листья сельдерея. Это были отбросы. Эвери закрыл глаза и перевел дыхание. Потом он встал на пол на колени перед миской и посмотрел на Дуайта.

– Это очень хорошо с вашей стороны, мистер Моррис. При моем образе жизни со мной не часто случалось, чтобы кто-то хотел позаботиться обо мне и покормить.

Он наклонился к миске и съел все, стараясь не думать о странной смеси вкусов: пронзительно-кислого, сладкого и соленого.

Покончив с едой, он посмотрел на Морриса. Он знал, что его лицо испачкано пищей, и поднял руку, чтобы вытереть его.

– Не делай этого, – сказал Моррис. Он вытащил носовой платок, присел на корточки рядом с Эвери и вытер его губы и щеки.

– Ты прекрасно себя вел, молодой человек. Я горжусь тобой.

– А я горжусь вами.– Сердце Эвери пропустило один удар, когда он произнес эти слова. Он испугался, что их наглость выдаст его с головой, боялся, что его раскусят, что он стал как бы прозрачным и его можно видеть насквозь.

– Что-о? – Моррис уставился на него.

Эвери не знал, что делать. Он попытался придумать другой ход, но Моррис опередил его и продолжал:

– Ты хочешь сказать, что понимаешь смысл моих поступков?

Пути назад не было.

– Да, думаю, понимаю. – Эвери решительно смотрел на него, прямо в глаза. – Вы делаете добро приличным детям, так?

Моррис медленно кивнул:

– Наверное, можно и так сказать.

– Я хочу сказать, что никто не обращает на нас внимания, никто не думает, сколько неприятностей мы причиняем хорошим людям вроде вас. Вы решили принять меры и что-то предпринять.

Эвери старался, чтобы его слова звучали проникновенно, пытался установить с ним контакт глазами, удержать его взгляд. Хотя это было нелегко – установить связь с чудовищем.

Выражение лица Дуайта было крайне напряженным – лицо безумца. Морщины, прорезавшие лоб и образовавшиеся вокруг глаз, выдавали его: он был много старше, чем можно было подумать, судя по его субтильности и небольшому росту. И в том, как он смотрел на Эвери, тоже было что-то ненормальное.

Казалось, он старается пробуравить в нем дыру. Эвери переминался с ноги на ногу.

– Я прав?

– Ты восприимчивый мальчик. – Моррис оглядывал его с головы до ног. – Очень восприимчивый. Может быть, тетя Адель была права.

– Кто?

– Неважно. – Моррис сложил носовой платок и положил его в карман. – Знаешь, сынок, за этим кроется больше, чем ты сказал. То, что я делаю... это как бы епитимья, искупление. Ты понимаешь мою мысль?

Дуайт покачал головой и рассмеялся.

– Тебе пора возвращаться в ящик. Мне надо покормить остальных. – У Морриса округлились глаза. – Если бы с остальными было так же легко, как с тобой.

– Обещаю, мистер Моррис, никогда не причинять вам неприятностей.

Моррис улыбнулся.

– Зови меня Дуайтом, сынок, ладно?

– Конечно. Спасибо. – Эвери последовал за ним к своему ящику.

Он решил, что не будет просить Дуайта не сажать его в ящик, зная, что такая просьба была бы преждевременной – для этого еще не настал момент, это только настроит Дуайта против него и помешает выполнить задуманное. Вместо этого он, опережая приказание Дуайта, поспешил залезть в свой ящик и улечься в нем.

Дуайт присел на корточки возле ящика и смотрел на него. Он улыбался.

– Ты особенный. Ты уверен, что это действительно так?

– Не знаю, что вы имеете в виду.

– Неважно. Думаю, я знаю, что ты за птица.

Он достал кусок веревки.

– Запястья, – сказал он, и Эвери свел свои запястья вместе и добровольно поднял руки, чтобы Дуайт мог их связать.

Дуайт все скручивал и скручивал их веревкой, потом завязал узел.

– Щиколотки, – сказал он, и Эвери молча поднял свои щиколотки, ожидая, когда Дуайт повторит всю процедуру. – Ты знаешь что-нибудь о том, где я могу найти Джимми Фелза? -

Вопрос застал Эвери врасплох. Не зная, как разыграть эту карту, он мысленно прикидывал, что ему делать: рассказать ли о Джимми все, что он о нем знал, и таким образом добиться полного доверия... Но возможно, тем самым он подвергнет еще одного члена своей компании опасности... Впрочем, Эвери не хотелось больше думать об их судьбе.

Он не мог одновременно заботиться о них и продолжать то, что за– -думал. Он мог бы солгать и сказать, что не знает, где искать Джимми. Но тогда он тут же утратит доверие Дуайта, потому что тот понял бы, что Эвери солгал.

– Сынок? Ты меня слышал?

– Конечно, Дуайт. Я пытался сообразить, где его можно найти.

Эвери знал, что Дуайт разыщет Джимми с его помощью или без нее, но он мог попытаться увеличить свои преимущества, продолжая добиваться его расположения и доверия.

– Знаете, есть несколько мест, где он может быть. Мог вернуться обратно в «Чикен Армз». Собственно, знаете, это и есть его дом. Или он мог бы околачиваться возле галереи «Сьюпер-Пауэрс». Он проводит там довольно много времени, постоянно ошивается вокруг. Да, еще его мать... – Тут Эвери помолчал. – Я не знаю точно, на какой улице она живет. Но я узнал бы здание, если бы увидел. Может быть, это Уинтроп. – Эвери с сомнением покачал головой. – Нет, я не уверен.

– Огромное спасибо, сынок. Ты мне очень помог. – Дуайт улыбнулся ему, и Эвери ответил улыбкой.

Он продолжал улыбаться до тех пор, пока Дуайт не поставил крышку ящика на место. И именно тогда он понял, что обречен и что худшее впереди.

У него появилось желание пососать большой палец.

Дуайт сидел на деревянных ступеньках лестницы, ведущей в подвал, и размышлял. Теперь, после того, как все его «зверьки» были накормлены и напоены, он раздумывал, как ему раздобыть последнего.

Он теперь жалел, что написал Джимми то письмо! Какая глупость! Ему даже не требовалась нотация тетки, чтобы корить себя. Он был уверен, что если мальчишка прочел письмо, то теперь он начеку – либо скроется, либо, что еще хуже, обратится к кому-нибудь за помощью.

Дуайт знал, что ему пора кончать эту историю побыстрее. Слишком часто он видел в своем воображении мигалки полицейских машин, их свет на стене его гостиной, когда они окружают его дом.

«Мальчик, ты идиот, мальчик».

Дуайт поднял голову и увидел тетю Адель, стоящую на верхней ступеньке лестницы. Она. смотрела на него сверху вниз. «Ответ ясен: он такой же уродливый и толстый, каким был ты». Тетка нетерпеливо выдохнула в раздражении: «Неужели я все должна тебе подсказывать?»

Дуайт уставился на свои руки. Он хотел спросить тетку, откуда такая уверенность, но, когда обернулся, – вопрос уже висел на кончике его языка, – она исчезла.

Дуайт почувствовал острую пульсирующую боль в висках и начал яростно тереть лоб, но это не помогло. Тогда он стал бить себя по голове, чтобы усмирить боль. Хватит, решил он и встал.

Эвери впал в дремоту. Он видел во сне огонь, но проснулся, и – снова темнота.

Шаги, он услышал сначала шаги, а затем шорох – кто-то открывает ящик! И тут же свет затопил его тесное убежище. Эвери скосил глаза на Дуайта и попытался улыбнуться.

– Ты стал бы моим помощником? Это может спасти твою жизнь. Мне надо найти Джимми. Быстро найти, и я думаю, ты сможешь мне помочь в этом.

– Могу, – сказал Эвери. – Я могу.

– Хорошо. Нам надо действовать и – немедленно.

Дуайт встал на колени у ящика и начал развязывать Эвери. Минуту помедлил.

– Только помни, сынок, я не глуп.

Он вытащил револьвер и показал его Эвери.

– Это тоже мой помощник. Не забывай о нем.

Эвери улыбнулся:

– Я обещаю, мистер Моррис, он вам не понадобится.

Глава 26

Теперь, оказавшись здесь в одиночестве, Ричард разглядел, какой заброшенной выглядит комнатка в «Чикен Армз». Все, что он мог заметить, когда был тут с Джимми, это самого Джимми. Его обаяние скрашивало убожество и запущенность комнаты, которые сейчас бросались в глаза.

Одно окно загорожено доской, другое покрыто сетью трещин, и от сильного порыва ветра может вот-вот развалиться. Окно скупо пропускало зимний серый свет. Старые матрасы, занимавшие угол, были свалены горой и покрыты сверху рваными одеялами и куртками – грязными и вонючими. Ричард подумал о паразитах. Пол был завален жестянками из-под газированной воды и пива, винными бутылками, коробками и сумками из-под еды, в которых выдают пишу на вынос в таких заведениях, как «Макдоналдс» и «Бургер-Кинг».

Ричард сидел среди этого запустения, удивляясь, как ребятишки могли здесь жить и оставаться здоровыми. Изо рта у него шел пар.

Где же мог быть Джимми? Когда Ричард, задыхаясь, бежал к дому, он надеялся, что еще застанет его.

На бегу от Шеридан-роуд до Лоренс-авеню он в уме репетировал все, что собирался сказать. Если он найдет нужные слова, то сможет заставить Джимми понять, что его влечение к мальчику было вне его власти и контроля, хотя он денно и нощно боролся с ним. Он думал, что сумеет сравнить это чувство с чем-нибудь, что мальчик сможет понять, как, например, алкоголь или наркомания, он искренне признается ему, какими сильными были эти чувства. Он надеялся, что Джимми сможет понять: он ненавидел свое вожделение больше, чем сам мальчик. Наконец, он хотел объяснить Джимми, что его любовь к нему была чистой и он действительно хотел ему помочь.

Но когда он добрался до этой маленькой квартирки, его встретила пустота. Целых пятнадцать минут Ричард блуждал по этому чертову дому, заглядывая во все закоулки, надеясь найти мальчика, хотя сознавал, что это безнадежно.

Остальные комнаты были еще в худшем состоянии, чем та, которую занимали дети. В некоторых обвалились потолки, в других по стенам расползалась плесень, кое-где как напоминание о былой жизни сохранились обрывки обоев.

Роясь в постели и мусоре на полу, Ричард надеялся отыскать там ключ к местонахождению Джимми. Но все, что он нашел, было столь же безликим, как и мусорная корзина, в которую собирали отходы отовсюду и без всякой системы. Никаких следов цивилизованной жизни – записных книжек, почты, квитанций на подписку журналов, телефонных справочников или даже клочков бумаги.

Эта комната была не чем иным, как кратковременным убежищем, укрытием от холода, пристанищем для отчаявшихся, которые проводили свою жизнь на улицах. Была для них спасением – вот и все.

А знал ли вообще кто-нибудь из этих детей, что это такое —иметь свой дом?

Прочесывая комнату взглядом, он еще раз подумал: это лишь место, где можно провести ночь.

Ричард закрыл за собой дверь, хотя и сознавал бессмысленность своих действий: здесь нечего было красть, а закрытая дверь не спасала от холода.

Он прошел через холл, отметив движение света, – послеполуденное солнце падало теперь косыми лучами через входную дверь, образуя ломаные линии на косяке. Остановился на миг, вдыхая запах плесени. Природа восторжествовала над созданной человеком средой обитания.

Как-нибудь надо найти время и позволить себе удовольствие довести эти философские мысли до логического конца (в своих проповедях он имел обыкновение говорить о побеждающей силе солнечного света и о том, как человеческие труды, какими бы великими они когда-то ни были, в конце концов сходят на нет, когда-нибудь, но не сейчас; теперь на чаше весов были жизни.

Вдруг солнечный свет затуманился – неизвестно откуда пришли слезы, наполнили его глаза.

– Жизнь висит на волоске? – подумал он вслух, и голос его гулко отозвался в вестибюле здания. – Ну и что?

Он снова прислонился к стене, негодуя на себя за бессилие.

Что я могу сделать? Я никогда не считал нужным узнать этих детей, кроме тех случаев, когда это служило моей похоти. Я ничего о них не знаю! Боже, как это напыщенно и высокомерно! Ричард в ярости сжал кулаки – подумать только, что их безопасность зависит от его вмешательства.

Ступай, сказал он себе. Отправляйся под сень своего святилища и проповедуй толпе, которая там собирается. Большинство твоих прихожан – убежденные католики, готовые тратить время на посещение мессы и знакомство со священником, который никогда даже и не представлял, с какими проблемами сталкиваются их дети изо дня в день. Ты оказался не в своей сфере, проповедничек. Оправляйся домой и играй в игрушки, которые больше тебе подходят.

Но ведь он стал священником не для того, чтобы служить тем, кто крепок в вере, его долг достучаться до тех, кто нуждается в Боге. И начать надо с галереи «Сьюпер-Пауэрс». Сейчас же.

Когда он вошел в. Галерею, подростки и их старшие покровители умолкли. Их голоса растеклись по улице, и слышен был лишь нестройный гул, перемежавшийся гудками машин и писком игральных автоматов.

А какое бы молчание сразу воцарилось тут, если бы на нем было облачение священника. Теперь же он привлек внимание лишь тем, что человек старше пятидесяти – и пришел в такое место.

Правда, тишина наступила не надолго: оживленные голоса послышались снова и все звуки набрали прежнюю силу. Не такая уж это сенсация.

Он подумал: а бывал ли здесь Дуайт и не мог ли он подцепить некоторых из пропавших детей именно здесь?