Текст книги "Епитимья"

Автор книги: Рик Р. Рид

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 21 страниц)

Пролог

Благодарю Жанну Кавелос за ее редакторскую мудрость и Рона Уолтера за его поддержку и одобрение.

Моей матери и памяти моего отца

Дождем прольет Он на нечестивых горящие угли, огонь и серу и ужасные болезни...

Псалом 11, стих 6. Святая Библия, редакция короля Джеймса

«Голоса улиц» Кэйры Лэмб из журнала «Чикаго без прикрас», октябрь 1992 года, с. 18 – 20

Окраины Чикаго могут похвастаться весьма пестрым пасьянсом: здесь сельские жители из Кентукки; яппи [1]1
  Яппи – молодые люди с высшим образованием, городские жители, профессионалы.


[Закрыть], пересматривающие свою жизнь и подпирающие спинами ветшающие серые камни домов; бедные и бездомные...

И ребятишки.

Если вы оказываетесь на окраинах в детском возрасте, то очень быстро узнаете: единственный способ выжить на улице – узнать ее. Те, кто не усвоил этого урока, обычно не могут выжить на маленьком, перенаселенном клочке земли, ограниченном с одной стороны холодными водами озера Мичиган, с другой – приходящими в упадок зданиями, грязными улочками и другими приметами городского запустения.

Дети окраин делятся на три категории. Невидимые – это те, кто ходит в школу, возвращается домой и делает уроки, кто редко отваживается выходить на улицу, кто не играет в Галерее и не околачивается поблизости от супермаркета Бутера, выклянчивая мелочь. Они знают: чтобы выжить, надо остаться независимым. Эти дети – а обычно это дети эмигрантов из Азии – позже покинут окраины, где жили, и двинутся на север в поисках лучшей жизни.

Есть среди детей потаскушки и беглецы. Часто эти две группы перемешаны; сбежавшие из дома скоро узнают, что сексуальные услуги в обмен на деньги означают возможность не умереть с голоду. Мораль отступает перед лицом голода.

Чтобы выжить, эти дети идут на все.

«Не так уж и плохо... Я, знаете ли, не собираюсь заниматься этим всю жизнь. Придет день – и я оставлю это. Я знаю, что сумею... У меня хватит сил. Я могу продавать свое тело, но никто не отнимет у меня душу. А в счет идет только это». (Мирэнда, проститутка-подросток.)

Многие из них ищут спасения в наркотиках (здесь легко можно раздобыть крэк; привлекает его доступность, низкая цена, не говоря уж об иллюзии бегства от враждебной реальности улиц), в алкоголе (популярны крепленые вина, такие как «Бешеная собака» 20/20 и «Сиско») и в сексе.

СПИД в расчет не принимается.

«Гомики гоняются за этим. Ну, знаете, ребята из Холстэда. Когда я отправляюсь с кем-нибудь из них на свидание, я должен убедиться, что он чистый. Многое можно узнать по тому, как человек выглядит: как он одет, в какой машине ездит. Большинство из моих клиентов женаты. Я никогда не пойду с подонком». (Джимми, мальчик-проститутка тринадцати лет.)

Выбирая жизнь потаскушки, никто из них не сознает опасностей, с которыми столкнется. Джоны Уэйны Гэйси, Ларри Эйлеры и Джеффри Дамеры живут лишь в кинолегендах и сказках на страницах газет. Убийцы и многие другие, менее подлые, но способные причинить зло этим детям, кажутся нереальными до того момента, пока какой-нибудь из них не наносит удар. До того момента, когда уже слишком поздно.

Этих детей объединяет с более благополучными сверстниками лишь одно – неиссякаемая вера в то, что они неуязвимы, что с ними не может случиться ничего дурного.

«Я могу заработать сто долларов за ночь». (Крошка Ти, мальчик-проститутка пятнадцати лет.)

И вместе с этой верой приходит надежда. Надежда на то, что если очень постараться, то они встретят богатого клиента, который избавит их от этого нищенского существования, и им не надо будет искать теплое местечко, чтобы выспаться, или изощряться целый день, чтобы поесть. Все дети, зарабатывающие НА ЖИЗНЬ проституцией, скажут вам, что делают это за деньги и что привлекает их исключительно вознаграждение, якобы достаточно солидное.

На самом же деле этих детей можно заполучить всего за пять – десять долларов, если клиент умеет торговаться. И умеет распознать отчаяние на юном лице. И знает, как этим отчаянием воспользоваться.

«Один из моих клиентов... о! он со мной обращается как с собственным сыном. Ты знаешь, я прямо-таки пританцовывая прохожу мимо этого ублюдка привратника в доме моего клиента на Золотом берегу. Любо-дорого смотреть... И этот тип пропускает меня без единого слова. Вот почему, когда я с Солом, парень, я знаю, что не одинок, что я кому-то нужен. Понимаешь?» (Уор Зон, пятнадцати лет.)

Самые хитрые – те, кто находит добычу на улицах. В поисках поживы они бороздят окраины, и успеха добиваются лишь опытные ловцы. Опыт же дается нелегко. Те, кто выигрывает, знают, как манипулировать ребенком, пропитанным смрадным дыханием улиц. Они знают, как обмануть ребенка, как использовать невинность, которую не могли уничтожить ни наркотики, ни проституция (даже большой опыт в этом ремесле), ни побои, ни групповое насилие, ни алкоголь. Посмотрим, например, какая сцена здесь разыгрывается одним ничем не примечательным субботним вечером...

По Кенмор-стрит на окраине Чикаго прошелестел журнал, половина страниц которого покрыта копотью и грязью. Толстый мальчик по имени Эвери поднял его, вытащив из канавы. Поглядел на фотографии зданий, очень похожих на те, что окружали его, и еще немного полистал.

Потом ухмыльнулся.

Швырнул журнал обратно в канаву. На грязный тротуар падал мокрый снег.

Часть первая

Глава 1

Лоренс-авеню оживлена, возбуждена; оживление это, однако, умерял холодный дождь. Здесь, на окраине Чикаго, отражались на черной мостовой ярко-синие, желтые и зеленые огни. Прохладный ночной воздух. Из-под крышек люков вырывается белый пар. Бледные огоньки в окнах баров по, соседству манят прохожих обещанием «рождественского веселья».

Джимми Фелз стоит на углу улицы. В свои тринадцать он уже знает, какие позы нужно принимать. В том, как прислонился он к двери магазина, – небрежный вызов; выставленное в сторону бедро – знак тем, кто проезжает мимо медленнее других. На нем выцветшая джинсовая куртка, под ней – рубашка «Металлика», джинсы, все в заклепках, и туфли «Рибок». Его рваная рубашка намеренно надета так, что обнажен сосок и видна полоска белой гладкой кожи на животе. Воротник рубашки срезан, на шее – золотая цепочка, поблескивающая в свете уличного фонаря.

Зеленые глаза, глядящие в упор с бледного лица, выражают ранний, не по годам опыт. Он подносит сигарету к полным губам, слишком женственным и пухлым для мальчика, слишком зрелым, чтобы быть невинными. Он блондин. Его недавно вымытые волосы еще влажны и кажутся темнее, чем обычно.

Он старается не слишком обращать внимание на проезжающие мимо машины, некоторые из них замедляли ход, когда какой-нибудь пассажир его разглядывал. Он знал: нужно не подавать виду, что ты голоден, пусть считают, что делаешь им одолжение... Всегда надо иметь какое-то преимущество. Эта уличная мудрость словно передавалась по наследству. И нужно помнить о Гэйси. Помнить о Ларри Эйлере и о том, что он сделал с Дэнни Бриджесом, мальчиком, окончившим свои дни не лучшим образом: его разрубили на куски и выбросили на свалку. Надо было поскорее уматывать отсюда. Но он продолжал стоять у магазина, наблюдая, медленно переводя глаза с одной машины на другую и ловя уголком глаза направленные на него взгляды: он видел тени смотревших на него мужчин, казавшихся за стеклами машин темными призраками.

Дуайт Моррис разглядывал себя в зеркале ванной. Сорок два года, думал он, сорок два, а столько ни за что не дашь. Бейсбольная шапочка «Кабз» была надета козырьком назад. Обесцвеченная куртка «Ливайс» сидела мешковато. Манжеты на рукавах закатаны. Под курткой он носил старую серую фуфайку с капюшоном и на «молнии», расстегнутой ровно настолько, чтобы была видна майка «Нью Кидз». В зеркале не отражались его черные джинсы с заклепками и высокие башмаки «БН».

Дуайт улыбнулся своему отражению, обнаружив мальчишескую щербинку между зубами. Чуточку румян – это делало его похожим на возбужденного молоденького парнишку.

Он полагал, что должен выглядеть лет на двадцать пять моложе.

Джимми имел представление об их запросах.

Он замерз, но согреться не пытался. Это испортило бы позу. И вообще он крутой парень. Поэтому руки его прижаты к бокам; в одной из них, между большим и указательным пальцами, он держал сигарету – оранжевый огонек. Сколько ребят из пригородов сидели по домам с женами и детишками. Они смотрели Индиану Джонса [2]2
  Индиана Джонс – персонаж нескольких фильмов американского режиссера Стивена Спилберга,-сыгранный актером Харрисоном Фордом.


[Закрыть], а на уме у них был его маленький тринадцатилетний задик.

– Тебе здесь не слишком холодно, малыш?

От звука девичьего голоса Джимми вздрогнул. Мирэнда. Сегодня вечером она надела черный котелок, черную, не по размеру просторную фуфайку, брюки цвета хаки, черные гетры и армейские ботинки. Господи!

На ее губах играла улыбка, будто ее что-то забавляло.

– Разве тебе, малыш, не пора домой, в постельку? Небось твоя мама уже приготовила какао и «Ореос» [3]3
  «Ореос» – сорт печенья.


[Закрыть].

– Давай-ка вали отсюда, оставь меня в покое. Я здесь на работе.

Мирэнда взглянула сочувственно:

– Что, неудачный вечерок?

Она сняла свой котелок и провела рукой по коротко остриженным рыжим волосам, так что они встали дыбом.

– Все из-за того, что ты, шлюха, торчишь тут и загораживаешь пейзаж.

Мирэнда покачала головой.

– Вижу, мы сегодня не в духе. – Она удалилась, покачивая бедрами и размахивая сумкой.

– Эй! – Джимми, сделав последнюю затяжку, отшвырнул сигарету в канаву.

Мирэнда остановилась, повернулась, чуть склонив голову.

– Я подумала, ты не хочешь, чтобы тебе мешали.

Джимми протянул к ней руки.

– Увидимся попозже, вечером?

Мирэнда пожала плечами.

– Зависит от того, как пойдет дело.

Джимми задумчиво смотрел ей вслед. Кого она подцепит сегодня? Сумеет ли заработать столько, чтобы хватило на бутылку «Сиско»? ,

– Как дела, сынок?

Мужской голос заставил Джимми отвести глаза от удалявшейся Мирэнды. Прежде чем взглянуть на говорившего, он вытащил сигарету из кармана куртки и зажег ее, прикрывая рукой пламя.

Перед ним стоял подонок. По крайней мере таковым его считал Джимми. Долбаный проповедник, живший неподалеку. Высокий и тощий, с мучнисто-белым одутловатым лицом и в старомодных очках в тонкой оправе.

– Отвали. Не до тебя. – Джимми попыхивал сигаретой, выпуская дым в сторону этого типа.

Проповедник поднял руки, словно говорил: «Я не виноват».

– Послушай, малый, у меня все о'кей, усек? И до свидания.

Джимми ухмыльнулся, глядя на удалявшегося проповедника, – тот шел, засунув руки глубоко в карманы, сгорбившись, опустив голову, навстречу холодному чикагскому ветру, дувшему с озера.

К обочине подкатил пикап «тойота». Черный, весь в цветных разводах, точно в отблесках фейерверка, – ярко-розовых и бирюзовых. Сначала Джимми притворился, что ничего не замечает, потом украдкой посмотрел на пикап. В нем сидел молодой парень в бейсбольной шапочке, надетой козырьком назад. Подавшись вперед, он поднимал стекло. Джимми сделал два шага, чтобы разглядеть его.

Стоп, минутку... Джимми подошел поближе, пытаясь не выдать свой интерес, – словно решил перейти улицу или что-то рассматривал на противоположной стороне. Разглядывал-то он мужчину в «тойоте».

Этот малый был не таким уж молодым. У глаз и поперек лба пролегли морщинки, а на щеки было наложено столько грима... ну как какой-нибудь долбаный клоун.

У Джимми от вида этого типа мурашки по спине пробежали. Ему нравились парни не очень старые. С северного берега, женатые, не ставившие никаких условий. Быстрая фелляция – и их будто и не было.

На губах мужчины играла улыбка – видно, чтобы скрыть страх.

Этот страх убедил Джимми в том, что он в здешних местах новенький. Джимми будет нетрудно переиграть его. Еще раз затянувшись, он растоптал сигарету и небрежной походкой направился к пикапу – как будто просто гулял. Положив руку на бортик машины, Джимми оглядел улицу и наклонился к стеклу.

Да что же с ним, с этим парнем? Джимми не знал, смеяться ему или же побыстрее улепетывать. Наклонившись и заглянув в кабину, он увидел, что сидевший внутри тип одет как мальчик – джинсы, фуфайка, высокие ботинки (без сомнения, «БН»). Да еще и майка с надписью «Нью Кидз». Откуда он взялся, этот типчик? С луны, что ли, свалился?

Мужчина откинулся на сиденье и облизнул губы. Несмотря на то что был декабрь, лоб его вспотел. С минуту он поигрывал «молнией» на фуфайке, то расстегивая, то застегивая ее.

– Как дела? – спросил он наконец. Голос был высокий, дребезжащий.

– Так себе, – ответил Джимми, стараясь придать своему голосу густоту и басовитость.

– Да? – Мужчина наклонился в его сторону. – Почему же – так себе?

– Деньги нужны, – сказал Джимми и отвернулся, словно оглядывая улицу. – Моя мама заболела, и надо раздобыть чего-нибудь поесть.

– Ну, вероятно, это дело поправимое... Гм... может быть, ты мог бы их заработать?

Увидев кривую улыбочку этого типа, Джимми почувствовал, что у него снова по спине побежали мурашки.

– Как? Вы имеете в виду поденную работу или что-нибудь еще?

Плотоядная улыбка собеседника свидетельствовала об искренности, но все же оставалась небольшая вероятность, что это коп.

– Видишь ли... Мне нужна компания на время. Хочешь – полезай в машину.

– А каковы будут условия?

– Ну сколько тебе надо? – спросил мужчина немного неуверенно. – В смысле... чтобы купить чего-нибудь поесть?

– Да как сказать... Тридцатки бы, наверное, хватило.

– Но это же куча денег. Ты куда хочешь зайти? К «Полю»? – Мужчина засмеялся своим нервическим смешком. Потом снял кепку и пригладил волосы. Джимми заметил, что волосы его изрядно поредели. Увидев, что Джимми смотрит на его голову, он тотчас же снова надел свою шапочку.

Джимми решил, что игра не стоит свеч. Никогда не надо думать, что ты излишне осторожен, особенно в наши дни. Этот урок усваивают очень быстро. Он чуть отступил от пикапа.

– Эй! Ты куда? – Мужчина высунулся из машины, по-журавлиному вытянув шею.

– Куда мне надо.

– Погоди. Иди сюда.

Джимми со вздохом снова подошел к окну машины.

– Ну что?

– За что я заплачу тебе эти тридцать баксов?

Джимми отшатнулся. Этот малый – коп, как пить дать. Хочет, чтобы я сказал, как это называется, и назвал бы цену. Хотят надуть, мать их так.

– Послушай, мне надо идти. Уже поздно, и моя мамочка...

– Может, пососешь за эти деньги?

– Я... Я не... – Джимми огляделся вокруг, потом наклонился к окну. Малый расстегнул «молнию» на джинсах и вытащил свой инструмент. Он не был копом. И все же в нем было что-то такое... что отпугивало.

Мужчина погладил свой орган, потом убрал его.

– Я могу дать тебе и сорок, но ты должен решить сейчас же, малыш. Я не могу заниматься этим всю ночь. Я слишком занят – Теперь он говорил совсем иначе, нервозности его как не бывало, и Джимми вдруг почувствовал, что ситуация уходит из-под контроля.

Все-таки... сорок баксов... да и холодно... кто знает... может, на сегодня это все и ничего больше не будет.

Джимми открыл дверцу и прыгнул в машину. В кабине пахло застоявшимся табачным дымом. На полу валялась сумка «Макдоналдс» и розовая пластиковая заколка для волос.

В динамиках приемника надрывался «Б-96», ухали басы.

Малый еще прибавил громкость, так что звук стал просто оглушающим, а потом заорал во всю глотку:

– Ты любишь рэп, парень? – И нелепо замотал головой, как бы в такт музыке.

– Да, конечно, – сказал Джимми, глядя сверху вниз на свои руки: он сжимал их в кулаки и снова разжимал, потом опять сжимал, пытаясь унять дрожь.

Они отъехали от тротуара.

Позже, когда они припарковались под деревом на Фостер-авеню-бич, мужчина выглянул из окна, одновременно поглаживая живот Джимми. Эта ласка показалась Джимми самой обычной – ничто не настораживало. Может быть, на этом дело и кончится, решил он. Может быть, хоть раз все обойдется. Может, именно в этот раз с малым случится приступ трясучки и он поймет, что не стоит продолжать. Джимми не терпелось покончить со всем этим и побыстрее получить свои деньги. Он уставился в темноту за ветровым стеклом.

Несколько секунд спустя он почувствовал, что мужчина стягивает с него джинсы, и услышал его участившееся дыхание. Ничего, пусть попотеет. Нечего ему помогать. Наконец клиенту удалось справиться с джинсами, и Джимми услышал, как тот с шумом втянул в себя воздух, увидев его орган. Они всегда удивлялись, обнаружив, что у тринадцатилетнего паренька такой большой член. Джимми ухмыльнулся в темноте и отстранил руку клиента, прежде чем тот успел прикоснуться к его пенису.

– В чем дело? – забеспокоился клиент.

– Деньги вперед. О'кей?

– О Боже... – Малый полез в карман своей куртки и вытащил бумажник. Затем раскрыл его, и даже в темноте Джимми, разглядел толстую пачку зеленых.

По-прежнему глядя в окно, Джимми схватился за ручку двери, пытаясь открыть ее, и тут же молниеносным движением выхватил у типа бумажник. Джимми почти выбрался из кабины, когда мужчина схватил его сзади за штаны. Он сопротивлялся, стараясь вырваться, негромко вскрикивая. Сердце его билось как молот.

– Ты идиот, малыш! Давай-ка в машину и не дергайся!

Мужчина втащил Джимми в пикап и, не закрыв даже дверцу, разложил на сиденье и принялся стягивать с него джинсы.

Он сильнее, понял Джимми. В одной руке он все еще держал бумажник, другой, выставив вперед два пальца, ткнул типа в глаза.

– Ублюдок! – взревел тот.

Он тотчас же придавил Джимми к сиденью, а его руки обвили горло мальчика.

Мужчина едва слышно что-то шептал, в то время как пальцы его все сильнее сжимали горло Джимми. В его свистящем шепоте клокотала ярость:

– Сопливый мерзавец. Получай, что заслужил. Какое право у тебя на приличную жизнь? Дерьмо, пидор!..

Джимми уронил бумажник на пол. Задыхаясь, он шарил у себя в носке, где носил ножик с выдвижным лезвием. Только бы ему добраться до ножа...

– Это ты ублюдок поганый. А я... я порядочный человек...

Хватка его ослабла, потому что он вдруг заплакал.

В следующее мгновение Джимми нашарил у себя в носке перламутровую ручку. Он вытащил нож и завел руку с бесшумно выскочившим лезвием за спину типа – это было похоже на любовное объятие. В тот самый миг, когда он собрался вонзить нож в спину врага со всей силой и ненавистью, на какие был способен, мужчина вскрикнул. И тотчас же руки его отпустили горло мальчика. Его локоть врезался в плечо Джимми, пригвоздив того к спинке сиденья. Нож упал – Джимми выронил его. Взгляды их встретились. И только теперь Джимми наконец-то понял, что влип по-настоящему. Смотревшие на него глаза не были глазами человека. Скорее они походили на глаза животного.

В голосе мужчины появились хвастливые интонации.

– Не воображай, щенок, что можешь меня облапошить! Уж я-то перевидал подобного сброда... И не думай со мной шутки шутить. Задницу в клочья порву. Усек? – Он наклонился и достал нож. Улыбаясь, посмотрел на Джимми. – Спасибо за подарок. – И поднес нож к горлу Джимми. – А теперь затаскивай свои ноги в кабину и закрой дверь. Немного покатаемся. – Он захихикал. – Я отвезу тебя туда, где ты сможешь раздеться и будешь чувствовать себя как дома.

Джимми не отрывал взгляда от темных вод Мичигана. Пена на гребнях волн серебрилась в лунном свете. А тип уже выруливал с парковочной площадки. Джимми спрашивал себя, увидит ли он это озеро когда-нибудь снова.

Пикап набирал скорость. Джимми пытался сдержать слезы.

Глава 2

Западная окраина Чикаго. Здесь дома выстроились в ряд – это были бунгало из белого и красного кирпича, иногда на две квартиры. Для Джимми, выросшего среди убогих строений без лифта, дома эти, окруженные аккуратно подстриженными газонами, казались настоящими дворцами.

Когда они повернули на подъездную дорожку, ведущую к белому кирпичному бунгало, похожему на все остальные на этой улице, Джимми, искоса поглядывавший на типа за рулем, заметил, как тот нажал на кнопку дистанционного управления у себя над головой. Алюминиевая дверь гаража скользнула вверх, цементный пол залило ярким спетом. Джимми заметил в гараже стопки старых газет, газонокосилку, розовый велосипед, принадлежавший, вероятно, маленькой девочке.

– Парень, если хоть пикнешь, всажу это лезвие тебе в задницу. – Мужчина нажал на кнопку, открыв электронные замки. – Войдешь в дом и будешь все время держаться чуть впереди меня. Усек?

Джимми заметил холодный огонек, вспыхнувший в глазах типа, однако промолчал. Тот схватил мальчика за волосы.

– Усек?

– Да... усек. – Джимми закусил нижнюю губу, с трудом сдерживая слезы.

– Отлично. Теперь входи.

Входная дверь вела на кухню. Оказавшись в коричневой с золотом кухне,. Джимми сразу же почувствовал себя неуютно. Кленовый стол, стулья и букет из сухих цветов на столе еще больше усиливали это ощущение. На холодильнике красовались неумело разрисованные рождественские картинки – Санта-Клаус из книжки для раскрашивания, неряшливо закрашенный синим, штрихи, оставленные цветным карандашом, словно метались по бумаге, вырываясь за границы черных линий, а рождественская елка, неумело вырезанная из картона, была украшена орнаментом из фольги.

Мужчина проследил за взглядом Джимми.

– Это моя дочь. – Он подошел к холодильнику, сгреб с него эти неуклюжие поделки и спрятал в выдвижном ящике рядом с холодильником. При этом он бормотал себе под нос: «Всякому отребью достаются хоть какие-то мозги. А что досталось ей?»

Тип повернулся к Джимми, задышав глубже, тяжелее. Потом едва заметно улыбнулся. Похоже было, что ему не по себе. Здесь, в ярко освещенной кухне, он выглядел на все пятьдесят. А то, что одевался как подросток и накладывал на щеки ярко-красные румяна, лишь подчеркивало возраст. Джимми смотрел на него не отрываясь, пытаясь подавить страх. Это и впрямь был очень странный малый. Джимми вытащил из кармана куртки сигарету. Закурил, слегка откашливаясь, прочищая горло.

– Ну, парень, что теперь?

– Ах да, ты не любишь терять время даром, верно, малыш?

Джимми выпустил к потолку тонкую струйку дыма.

– Не понимаю, о чем ты.

Мужчина снял бейсбольную кепку и швырнул ее на холодильник. Затем уставился куда-то в пространство и произнес:

– Он не знает, о чем я. Ну не умора ли?

Слова его имели как бы двойной смысл: за ними скрывалась также и злоба, даже ярость, и Джимми со страхом думал о том, что произойдет, когда ярость эта выплеснется на него.

Но Джимми не хотел, чтобы тип узнал, о чем он думает, не хотел, чтобы тот понял, насколько он напуган.

Джимми повернулся к окну, но увидел за окном лишь непроглядную тьму. На подоконнике лежала открытка – изображение Девы Марии с нимбом над головой. Джимми взял открытку с подоконника и стал читать. Но успел прочесть только имя – Адель Моррис – и дату (прошлый месяц), как вдруг мужчина вырвал открытку у него из рук. Он повернулся. Тот стоял, держа открытку высоко над головой – точно опасался, что Джимми вырвет ее. Лицо его пошло красными пятнами и исказилось гневом. Румяна стали почти незаметны на его пылающих щеках. Он снова пересек кухню, направляясь к выдвижному ящику, в который спрятал детское художество. Укладывая открытку на дно ящика, он бормотал себе под нос:

– Сопливый подонок не должен даже прикасаться к ней. Эти мерзкие лапы оскверняют память о моей тете. Никогда! Никогда!

Джимми бросил взгляд на дверь, прикидывая, удастся ли ему выбраться наружу, прежде чем хозяин его схватит. Но тут вдруг заметил, что тот пристально смотрит на него. Лицо мужчины вновь обрело нормальный цвет, а дыхание стало спокойным. Полыхавшая в нем ярость внезапно исчезла, уступив место странному спокойствию, причины которого Джимми не мог понять. У него лишь появилось чувство, что мужчина его как бы оценивает, изучает.

Джимми переминался с ноги на ногу, осматриваясь в поисках места, где можно было бы оставить свой окурок.

– Что ты так на меня смотришь? А? – спросил он, не выдерживая этого пристального взгляда.

Ответа не последовало.

У этого типа были голубые водянистые глаза, по-прежнему буравившие Джимми, словно видевшие его насквозь, проникавшие под маску «крутого малого», которую Джимми пытался на себя надеть. Казалось, что он видит страх, затаившийся в душе Джимми, страх, метавшийся в нем и трепетавший, словно живое существо.

Джимми бросил сигарету в раковину. Малый подошел поближе и, ни слова не говоря, стал раздевать его, начав с куртки и рубашки. Джимми попытался улыбнуться:

– Приступаем к делу, а?

Джимми рассчитывал, что начало любовных игр даст ему возможность взять ситуацию под контроль и почувствовать себя увереннее. Но холодные руки, касавшиеся его тела, и манера механически снимать одежду – сначала куртку и то, что было под ней, а затем и джинсы – сбивали с толку. Причем делал он все это не произнося ни слова и выглядел как-то слишком странно, даже жутковато, так что Джимми оставалось лишь надеяться, что все скоро закончится, что потом он все же вырвется на волю, даже если его не отвезут обратно в пригород.

– Почему ты молчишь? Teбе нравится эта штука?

Тип стоял перед ним на коленях, внимательно рассматривая его. Джимми очень хотелось, чтобы его член отвердел, он даже пытался представить, что под ним Мирэнда и что ее глаза смотрят на него, когда он в нее входит, но это не подействовало.

Тип зашептал:

– Это для твоего же блага, малыш. Я могу кое-чему тебя научить, дать тебе урок. Может быть, это тебя изменит. Может быть, ты меня даже поблагодаришь.

Джимми попытался рассмеяться, но его смех больше походил на кашель.

– За что?

– За то, что я укажу тебе стезю. – Теперь он стоял перед Джимми, смотрел ему прямо в глаза, хотя казалось, он смотрит сквозь него. – Путь к праведности, сынок. А боль – кратчайший путь.

Держа Джимми руками за шею и вынуждая его идти впереди, он подвел мальчика к столу. Смахнул на пол засохший букет.

– Не думай, что для меня это будет удовольствием, малыш. Я делаю это только для того, чтобы кое-чему научить вас, ребятишек. Мне это не по душе. Я нахожу удовольствие только в супружеской постели.

– Конечно, – прошептал Джимми. – Я понимаю... – Он почувствовал, что ему трудно глотать. Скоро все кончится, говорил он себе. Ведь тебе и раньше приходилось проделывать всякие дрянные фокусы.

По-прежнему держа мальчика за шею, мужчина толкнул его на деревянный стол. Джимми почувствовал щекой его гладкую поверхность: стол будто смазали жиром. И еще уловил запах лимона, от которого внутри у него все сжалось. А потом почувствовал чужую отвердевшую плоть.

– Эй, парень, может, взять немного крема? Тогда пойдет намного легче.

Джимми ужасно не хотелось, чтобы его внутренности разрывали, но боль иголками пронзила его, когда этот тип вошел в него сухим.

– Боль, мой мальчик. Помнишь, что я говорил-? Она тебя излечит.

Джимми закрыл глаза и прикусил губу с такой силой, что кровь брызнула ему в рот, в то время как толчки пениса внутри него заливали все его тело волнами адской боли. Но он решил, что не закричит. Тип вдруг заголосил:

– О Боже, я искренне сожалею, что оскорбил тебя. Мне отвратительны мои грехи, ибо я боюсь утраты вечной жизни на небесах и мук ада...

Джимми представлял себе, что он не здесь, совсем не здесь... Он видел озеро Мичиган, сверкающее в свете жаркого августовского дня. Пляж был заполнен людьми, а он и его друг Уор Зон бросились в воду, и от их тел разлетелись во все стороны брызги...

Он почти не почувствовал, как струйка теплой крови стекала по его бедру.

Несколько часов спустя. И тьма вокруг. Матрас и что-то мягкое под ним. Он вспомнил, что его отодрали, вспомнил острую боль, пронзившую его, когда этот тип вошел в него. Он помнил, как тот пыхтел и хрюкал. Он мечтал, чтобы тот кончил поскорее.

Он помнил запах его тела и как потом тип швырнул его на спину и забросил его ноги себе на плечи. Помнил, что думал: это никогда не кончится...

А что еще? Что еще? Почему ему кажется, что тело онемело? Откуда ощущение, что он не может встать? Откуда этот холод и почему мокро между ногами?

Джимми не мог вспомнить, как добрался до своей комнаты. Перед глазами – вспышки красного, белого, синего... Жестянка «Криско». Господи, сердце его сжалось, когда он все же вспомнил. Он попытался повернуться и почувствовал пронизывающую боль в прямой кишке. Тошнота и горечь поднимались к горлу.

Он слышал голос мужчины, когда тот молился: «Святая Мария, исполненная благодати, Господь с тобою...»

Джимми не хотел бередить память, но здесь, в темноте, было легко вспоминать и видеть. Он не хотел видеть себя, зачерпывающего «Криско» из жестянки.

«Это его излечит» – он вспоминал, как мужчина шептал эти слова, будто обращался к кому-то третьему, находившемуся в комнате. Джимми помнил только до этого момента – вскоре после этого он отключился.

Теперь, когда его глаза привыкли к полумраку, он видел, что находится в комнате, походившей на кабинет. У стены стоял письменный стол с компьютером. Над письменным столом – изображение Иисуса, распахнувшего одежды, обнажившего грудь. Везде были газеты – сложенные стопками на письменном столе и раскиданные по полу. Настенные шкафы были забиты журналами и книгами в мягких обложках.

Что со мной будет?

Джимми закрыл глаза, пытаясь не двигаться, лежать спокойно, чтобы вновь не пронзила боль, от которой спирало дыхание. Он лежал тихо, вспоминая то время, когда ему было одиннадцать.

Одиннадцать. Это было с четверга на пятницу. Лето. Он пытался задремать, ворочаясь в своей постели. Простыня под ним была вся мокрая от пота. Вентилятор не приносил прохлады, зато громко гудел, отгоняя сон. Но гудение это не заглушало всхлипываний матери в соседней комнате и стоны (двоих? или троих?) мужчин.

Джимми повернулся к стене. Там была длинная трещина, и он попытался сосредоточить на ней свое внимание, проследить ее путь вниз – от середины стены и до его постели.

Он зажал руками уши, чтобы не слышать Карлу и парней, которых она привела домой. Привела, чтобы путаться с ними.

Он почувствовал возбуждение, его плоть отвердела, и это было отвратительно. Ведь она была его матерью.

Джимми сел в постели, когда скрип пружин, стоны в соседней комнате сделались невыносимыми. Он дотянулся до своих шорт, лежавших рядом на стуле, и поднял майку с пола. Тихонько оделся, стараясь не думать о звуках, доносившихся из соседней комнаты.

Через несколько минут он вышел из квартиры, осторожно прикрыв дверь, хотя и не сомневался в том, что его не хватятся.

Карла будет спать долго.

А кто мог сказать, чем займутся мужчины?

На улице, на Лоренс-авеню, все выглядело необычно – после полуночи кварталы эти становились для него чужими. Машин было мало, а те, что все же были, ехали гораздо медленнее, чем днем. На углу какие-то ребята открыли пожарный гидрант, вокруг него растекались огромные грязные лужи.

Джимми, старавшийся держаться подальше от яркого света уличных фонарей, остановился, прислонившись к двери фабричного склада, прижимаясь спиной к металлической решетке.

Мимо прошел какой-то чернокожий, на вид очень потешный – из-за какого-то увечья бедняге приходилось держать руку за спиной, и она болталась, точно собачий хвост. Джимми попытался встретиться с ним взглядом, улыбнулся, но парень мельком глянул на него и прошел мимо.