Текст книги "Русская революция. Книга 2. Большевики в борьбе за власть 1917 — 1918"

Автор книги: Ричард Пайпс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 41 (всего у книги 55 страниц)

Большевистская аграрная политика совершенно сбила крестьян с толку. Они поняли в свое время, что «революция» дала им «волю», или анархию, а это для них в первую очередь означало освобождение от всяких обязательств перед государством. Повсеместно слышались крестьянские жалобы: «Обещали всю землю отдать, податей не собирать, солдат не брать, а теперь что?»¹²⁸ Обязанности, возложенные на них коммунистическим правительством, оказались гораздо обременительней, чем при царизме: по подсчетам, приводимым в коммунистических источниках, они были примерно в два раза тяжелее, поскольку состояли не только в уплате налогов, но и в принудительном труде и поборах; самой изнурительной оказалась обязанность рубить и вывозить лес¹²⁹. Язык «суцилизма», который им пытались навязать городские агитаторы, был, с точки зрения крестьян, полной тарабарщиной, и они поступали с ним так, как поступали всегда в подобных случаях: заменяя непонятные слова на предельно ясные. Со временем крестьяне стали подозревать, что их обвели вокруг пальца. Однако, наивно полагая, что они незаменимы и потому неистребимы, они положили держаться до конца. Пока же здравый смысл подсказывал крестьянину: если нельзя продать хлеб на рынке за свою цену, нечего производить излишки. Это привело к неукоснительному снижению производства хлеба и, в свою очередь, явилось одной из причин голода 1921 года.

Большевики, конечно, могли бы поставить себе в заслугу то, что они проникли в деревню, создав там сеть подконтрольных им Советов. Однако и это в большой степени было самообманом. Исследования, проведенные в начале 1920-х годов, ясно показали, что деревня игнорировала коммунистические Советы, созданные там такой ценой и такими усилиями. Руководство снова перешло к сельскому сходу, во главе которого стояли главы семей, как это было до революции. Деревенские Советы должны были подавать все свои резолюции на одобрение общины; у многих из них не было даже собственного бюджета¹³⁰.

В виду всех приведенных выше фактов поражает сделанное Лениным заявление, что кампания против деревни не только завершилась полным успехом, но по своему историческому значению превзошла Октябрьский переворот. В декабре 1918 года он хвалился, что в течение последнего года власть решила проблемы, которые «во всех прежних революциях больше всего тормозили дело социализма». На начальной стадии революции, говорил он, большевики объединили бедняков, середняков и богатых крестьян в борьбе против помещика. На этой, первой, фазе деревенская «буржуазия» оказалась незатронутой. Если бы ситуация не развивалась дальше, революция неизбежно остановилась бы на полпути и скатилась в реакцию. Но такого поворота событий удалось избежать, поскольку «пролетариат» разбудил сельскую бедноту и они совместными усилиями напали на деревенскую «буржуазию». Революция в России, таким образом, пошла гораздо дальше западноевропейских буржуазно-демократических революций, создав основу для слияния городского и деревенского пролетариата и заложив фундамент для создания в России колхозов. «Вот в чем, – восторгался Ленин, – значение переворота, который произошел в нынешнее лето и в нынешнюю осень по самым глухим закоулкам деревенской России, который не был шумен, не был так наглядно виден и не бросался так всем в глаза, как Октябрьский переворот прошлого года, но который имеет еще несравненно более глубокое и важное значение»¹³¹. Конечно же, это было чудовищным преувеличением. Большевизация деревни, которой так похвалялся Ленин, завершит только через десять лет Сталин. Но, как и во многих других отношениях, сталинский путь был намечен Лениным.

ГЛАВА 9
УБИЙСТВО ЦАРСКОЙ СЕМЬИ

В ночь с 16-го на 17 июля 1918 года, примерно в 2 часа 30 минут, в уральском городе Екатеринбурге, в подвале частного дома отрядом чекистов были убиты бывший император Николай II, его жена, сын, четыре дочери, их домашний врач и трое слуг. Это то, что известно нам достоверно. Однако в событиях, которые привели к этой трагедии, несмотря на огромное число посвященных этой теме публикаций, до сих пор многое остается неясным. И так будет до тех пор, пока соответствующие архивы не будут открыты для исследователей. [Основным источником по-прежнему остается книга Н.А.Соколова – председателя специальной комиссии, созданной адмиралом Колчаком для расследования этого преступления: Убийство царской семьи. Париж, 1925. Из вторичных источников лучшими являются: The Murder of the Romanovs. Lnd., 1935; Мельгунов СП. Судьба Императора Николая II после отречения. Париж, 1957. Сведения о судьбе других Романовых можно почерпнуть в кн.: Smirnoff S. Autour de l'Assasinat des Grands-Dues. Paris, 1928. Оригинальная большевистская версия событий изложена П.М.Быковым в публикации: Последние дни последнего царя // Рабочая революция на Урале / Сост. Н.И.Николаев. Екатеринбург, 1921. С. 3—26. Незаменимым источником являются материалы комиссии Соколова, хранящиеся в Хойтонской Библиотеке Гарвардского университета (США) и частично опубликованные в исследовании: Росс Н. Гибель царской семьи. Франкфурт, 1987].

С 1989 г. в советской печати стали появляться новые важные материалы. Наибольшую ценность представляют воспоминания Я.М.Юровского, командира отряда чекистов, убивших царя и его домочадцев. Интересные дополнительные сведения сообщает кинорежиссер Гелий Рябов, утверждающий, что он обнаружил останки царской семьи (Родина. 1989. № 4 и 5); к сожалению, эта публикация выполнена несколько небрежно.

Европейская история знает еще двух монархов, расставшихся с жизнью в результате революционных переворотов: в 1649 году это был Карл I, а в 1793-м – Людовик XVI. Но, как и во многих других случаях, касающихся русской революции, убийство царской семьи в России имеет с этими событиями лишь внешнее сходство; по существу же оно беспрецедентно. Карл I предстал перед специально созданным Верховным судом, который предъявил ему формальные обвинения и дал возможность защищаться. Заседания суда проходили открыто, и протоколы их тут же публиковались. Казнь короля тоже была публичной. С Людовиком XVI обстояло в общем так же. Его судил и приговорил к смерти большинством голосов Конвент. Это произошло после долгих прений, в ходе которых короля защищал адвокат. Протоколы судебного заседания тоже были опубликованы, а казнь состоялась при свете дня в центре Парижа.

Николаю II не предъявляли никаких обвинений, и его не судили судом. Советское правительство, приговорившее его к смерти, никогда не публиковало соответствующих документов. Все, что мы знаем об этом событии, стало известно главным образом благодаря упорству одного человека, проводившего расследование. Кроме того, в данном случае жертвой стал не только низложенный монарх, – убиты были его жена, дети, прислуга. Да и сама акция, проведенная под покровом ночи, напоминала скорее разбойное убийство, чем формальную, законную казнь.

* * *

Поначалу, с приходом большевиков к власти, в жизнь семьи бывшего царя и их домочадцев не произошло существенных изменений. Зимой 1917/1918 годов они по-прежнему находились в доме губернатора в Тобольске, куда были сосланы еще Керенским. Им разрешалось выходить на прогулки, посещать имевшуюся неподалеку церковь, получать газеты и переписываться с друзьями. В феврале 1918 года государственное пособие, выплачиваемое царской семье, было уменьшено до 600 рублей в месяц, но и это позволяло им жить в относительно сносных условиях. Большевикам, занятым неотложными делами, было не до Романовых, которые полностью устранились от общественной жизни. И хотя уже в ноябре 1917 года обсуждался вопрос о том, что делать с бывшим царем, решения тогда принято не было¹.

Ситуация начала меняться в марте, в связи с подписанием Брест-Литовского договора, вызвавшего всеобщую ненависть к большевистскому режиму. В такой атмосфере вероятность попыток реставрации прежнего режима возрастала, тем более, что, как было известно большевикам, среди немецких генералов были широко распространены монархистские настроения. На всякий случай большевики приняли меры, чтобы убрать со сцены Романовых. Декретом от 9 марта за подписью Ленина был отправлен в ссылку предполагаемый наследник престола вел. кн. Михаил Романов. С тех пор как он отказался от короны, предложенной ему Николаем в марте 1917 года, Михаил не проявлял никакого интереса к политике. Он тихо жил в своем имении в Гатчине, сторонился политики и избегал появляться на публике². Что он и не помышлял о власти, показывает характерный эпизод: через несколько дней после своего отказа наследовать трон он появился перед ошарашенными деятелями Петроградского Совета, с просьбой разрешить ему охотиться в его угодьях³. Летом 1917 год он обратился к британскому послу за разрешением на въезд в Англию, но ему было отказано в визе, так как «правительство Его Величества считает нежелательным въезд в Англию во время войны членов императорской семьи»⁴. [Как видим, О.Путятина, друг Михаила, неправа, утверждая, что Михаил не стал искать убежища в Англии, поскольку был убежден, что русский народ не причинит ему вреда (см.: Revue des Deux Mondes. V. 18. 1923. 15 November. P. 297–298).]. В конце 1917 года Михаил подал прошение на имя Ленина об изменении своей царской фамилии на фамилию жены, графини Брасовой, однако прошение осталось без ответа⁵.

Теперь Михаил был посажен под арест, сначала в Смольном, затем в здании ЧК. 12 марта, после переезда Ленина и другие членов правительства в Москву, его отправили под конвоем в Пермь. Опасаясь, что Петроград и его окрестности могут быт, заняты немцами, большевики решили убрать оттуда всех членов императорской семьи. 16 марта глава петроградской ЧК М.С.Урицкий велел всем проживающим здесь родственникам царя встать на учет⁶. Следующим приказом, изданным позднее в том ж месяце, всем им было предписано отправиться в ссылку в Пермскую, Вологодскую или Вятскую губернии – по их выбору. По прибытии на место им надлежало явиться в местный Совет и получить там разрешение на жительство⁷. Случилось так, что все Романовы, кроме тех, что сидели в тюрьме или находились вне досягаемости большевистского режима, собрались в Перми. После Москвы и Петрограда это было место наибольшей концентрации членов большевистской партии. Следовательно, здесь было на кого положиться и кому не спускать глаз с императорского клана.

Предпринятые меры носили профилактический характер, ибо большевистское руководство еще не решило, что делать с бывшим царем и его родственниками. В 1911 году Ленин писал, что «надо отрубить головы по меньшей мере сотне Романовых»⁸. Но из-за сильных монархических настроений в деревне такая массовая экзекуция представлялась опасной. Одной из возможностей было судить Николая революционным трибуналом. Как пишет Исаак Штейнберг, человек хорошо осведомленный, занимавший в то время пост наркома юстиции, в феврале 1918 года действительно ставился вопрос об организации суда над царем – как мера, направленная против возможной реставрации монархии. Это служит косвенным признанием того, что через год после отречения, встреченного всеобщим одобрением, к непопулярному Николаю II Россия еще сохранила почтение, и это представляло реальную угрозу для большевиков. По свидетельству Штейнберга, на заседании Центрального исполнительного комитета против суда над царем активно выступила Мария Спиридонова, опасавшаяся, что по пути из Тобольска Николая убьют разгневанные народные массы. Ленин считал проведение суда над бывшим царем преждевременным, однако распорядился, чтобы начинали собирать материалы. [Steinberg I. Spiridonova: Revolutionary Terrorist. Lnd., 1935. P. 195. 12 (25) января 1918 г. «Вечерний час» напечатал интервью со Штейнбергом, в котором тог уверенно говорил, что суд состоится: «Как известно, сначала предполагалось, что судить бывшего царя будет Учредительное собрание, но теперь выяснилось, что решит судьбу Романова Совет народных комиссаров». Как выяснилось недавно, Совет народных комиссаров 29 января 1918 г. принял резолюцию о предании Николая И суду (Иоффе Г. // Сов. Россия. 1987. 12 июля. № 161 (9412). С. 4)].

В середине апреля в российской печати появились сообщения о предстоящем суде над «Николаем Романовым». В них говорилось, что он станет первым из серии показательных процессов над деятелями старого режима, которые готовит председатель Высшей следственной комиссии Н.В.Крыленко. Бывшему царю предъявят обвинения только в тех «преступлениях», которые он совершил в качестве конституционного монарха, то есть после 17 октября 1905 года. Среди прочего царю предполагалось поставить в вину: так называемый государственный переворот 3 июня 1907 года, когда он нарушил Основы Законодательства, внеся по своему произволу изменения в закон о выборах; разбазаривание национальных ресурсов путем использования «резервной» части бюджета; другие злоупотребления властью⁹. Однако 22 апреля было опубликовано заявление, в котором, со ссылкой на Крыленко, сообщения о предстоящем суде опровергались. По словам Крыленко, просочившиеся в печать слухи были результатом недоразумения: на самом деле, правительство намеревалось устроить суд над провокатором, фамилия которого была Романов¹⁰.

* * *

То обстоятельство, что в Тобольске не было железной дороги, спасло город от быстрого погружения в революционный водоворот, ибо в то время «революция» распространялась главным образом бандами вооруженных людей, передвигавшихся на поездах. Поэтому в феврале 1918 года в Тобольске еще не существовало партийной организации большевиков, а местный Совет находился под контролем эсеров и меньшевиков.

Однако уже в марте большевики из двух ближайших городов Омска и Екатеринбурга – заинтересовались царственными обитателями Тобольска. В феврале в Екатеринбурге состоялся съезд Советов Уральской области, который избрал президиум в составе пяти человек, контролируемый большевиками. Его председателем стал двадцатишестилетний слесарь или электрик А.Г.Белобородов, бывший депутат от большевиков в Учредительном собрании. [О нем см.: Энцикл. Словарь Гранат. Т. 41. Ч. 1. С. 26–29. Стремясь возложить всю вину за убийство царской семьи на евреев, антисемитствующие монархисты решили, что настоящая фамилия Белобородова – Вайсбарт, что не подтверждается никакими данными.]. Но наиболее влиятельным членом президиума был Ф.И.Голощекин, военный комиссар Уральской области, близкий друг Свердлова. Он родился в 1876 году в Витебске, в еврейской семье, в 1903 году стал сотрудничать с Лениным, а в 1912-м был избран членом ЦК. Одновременно Голощекин служил в екатеринбургской ЧК. Ему и Белобородову предстояло сыграть решающую роль в судьбе царской семьи.

Большевиков раздражало, что бывший царь живет в Тобольске в чересчур комфортабельных условиях, и пугала свобода, предоставленная ему и его окружению. Они опасались, что весной, с наступлением оттепели, царская семья попытается бежать¹¹. [Наиболее ранняя официальная версия екатеринбургской трагедии содержится в кн.: Быков П.М. Последние дни последнего царя // Рабочая революция на Урале. Сост. Н.И.Николаев. Екатеринбург, 1921. С. 3—26. Этот текст был затем перепечатан в «Архиве русской революции» (М., 1926. Т. 17. С. 302–316). Впоследствии Быков получил доступ к некоторым неопубликованным материалам, опираясь на которые выпустил книгу, содержавшую официальную версию событий (Последние дни Романовых. Свердловск, 1926). Книга эта, переведенная на английский, немецкий и французский, несмотря на всю ее очевидную тенденциозность, ценна тем, что в ней есть ссылки на документы, хранящиеся в закрытых советских архивах. После Октябрьского переворота Быков был председателем Екатеринбургского Совета.]. В то время по Уралу упорно ходили слухи, что в Тобольске и под Тобольском собираются какие-то подозрительные личности. [По свидетельству чекиста Ф.Другова, утверждавшего, что осенью 1918 г. он слышал это от другого чекиста – Тарасова-Родионова (Иллюстрированная Россия 1931. 28 февр. № 10(303). С. 10). Впрочем, рассказ Другова не вызывает полного доверия, ибо, по его словам, беседа с Тарасовым-Родионовым происходила во время их поездки из Тобольска в Екатеринбург по железной дороге, которой тогда еще не было.]. Среди коммунистов Екатеринбурга были экстремисты, люто ненавидевшие «Николая Кровавого» из-за преследований, которым их подвергала царская полиция. Но перспектива реставрации монархии пугала всех коммунистов – не столько даже из-за их приверженности абстрактным идеям, сколько из страха за собственную жизнь. Они рассуждали так же, как рассуждал Робеспьер, призывавший в 1793 году Конвент вынести смертный приговор Людовику XVI: «Если король невиновен, тогда виновны те, кто лишил его трона»¹². Они хотели избавиться от Романовых, и как можно скорее. А чтобы бывший царь не сбежал, лучше всего было перевезти его поближе, где бы он находился под их полным контролем.

Уже в феврале 1918 года вопрос об императорской семье обсуждался на заседании Уральского областного Совета в Екатеринбурге. Некоторые депутаты высказали опасения, что к маю, когда на реках растает лед, Романовы либо сбегут, либо будут похищены. В начале марта большевики Екатеринбурга обратились к Свердлову за разрешением перевезти к себе императорскую семью¹³. Аналогичный запрос пришел в то же самое время из Омска. Но у омичей не нашлось высоких покровителей в Москве, и им пришлось отступиться.

Чтобы действовать наверняка, екатеринбуржцы 16 марта снарядили в Тобольск секретную миссию для изучения обстановки. Когда миссия вернулась в Екатеринбург, в Тобольск был послан вооруженный отряд, который должен был подготовить перевозку семьи Романовых. Одновременно на всех направлениях возможного бегства были выставлены патрули. Достигнув 28 марта Тобольска, этот отряд обнаружил, что его опередила группа вооруженных коммунистов, посланных с той же целью из Омска. Омские товарищи, прибывшие двумя днями раньше, уже успели распустить городскую думу и изгнать из местного Совета меньшевиков и эсеров. Два отряда заспорили, у кого больше прав. Екатеринбургский отряд вынужден был уступить, так как оказался слабее, но 13 апреля вернулся с подкреплением, под командованием большевика С.С.Заславского, и овладел положением. Заславский распорядился посадить императорскую семью под арест¹⁴. Для этой цели в городской тюрьме были специально подготовлены камеры¹⁵.

Итак, атмосфера относительного спокойствия, в которой до всех этих событий прерывала императорская семья, была нарушена. 10 апреля (28 марта ст. ст.) Александра Федоровна записала в дневнике, что она с детьми «зашивала драгоценности». [Дневники бывшей императрицы, на ее своеобразном английском, никогда полностью не публиковались. Американский журналист Айзек Дон Левин напечатал из них большие фрагменты, подготовленные на основе фотокопии (см.: Chicago Daily News. 1920. 22–26, 28 June; Eyewitness to History. N.Y., 1963)]. И хотя, настолько сейчас известно, императорская семья не строила никаких планов бегства, а все разговоры о направленных к этой цели заговорах доброжелателей оказались пустой болтовней, – тревожное чувство, что они не изгнанники, а пленники, охватило всех. Возможность скрыться от большевиков – пусть самая невероятная и отдаленная – теперь исчезла¹⁶.

В конце марта Голощекин выехал в Москву. Он сообщил Свердлову о ситуации в Тобольске и предупредил, что нужны неотложные меры, чтобы воспрепятствовать побегу императорской семьи. Приблизительно в то же время – в первую неделю апреля – президиум ЦИКа заслушал доклад представителя службы охраны о ситуации в Тобольске. Как явствует из отчета Свердлова перед ЦИКом 9 мая, эта информация побудила правительство принять решение о перемещении бывшего царя в Екатеринбург. Но это была лишь запоздалая попытка оправдать события, которые на самом деле развивались вразрез с намерениями правительства, ибо известно, что 1 апреля президиум ЦИК постановил, «если это возможно», – привезти Романовых в Москву¹⁷.

* * *

22 апреля в Тобольске появился Василий Васильевич Яковлев – эмиссар из Москвы. Фигура эта долгое время оставалась загадочной, и даже высказывались предположения, что это был английский агент. Но, как удалось недавно установить, это был старый большевик, настоящее имя которого – К.М.Мячин. Родился он в 1886 году в Оренбурге, в 1905-м вступил в социал-демократическую партию, участвовал в ряде «экспроприации», организованных большевиками.

В 1911-м эмигрировал по подложному паспорту (под фамилией Яковлев) и работал электриком в Бельгии. Вернувшись в Россию после февральской революции, в октябре 1917-го участвовал в деятельности Военно-революционного комитета и был делегатом Второго съезда Советов. В декабре 1917 года получил назначение в коллегию ЧК. Участвовал он и в разгоне Учредительного собрания¹⁸. Короче говоря, это был надежный и проверенный большевик.

Яковлев-Мячин держал цель своей миссии в тайне, умалчивают о ней и коммунистические источники. Но мы можем с уверенностью утверждать, что задачей его было привезти Николая, а по возможности и других членов императорской семьи, в Москву, где бывший царь должен был предстать перед судом. В самом деле, не было никакого смысла правительству направлять людей за тысячи километров из Москвы в Тобольск, чтобы сопровождать императорскую семью до Екатеринбурга, тем более что екатеринбургские большевики горели желанием заполучить себе императора и готовы были охранять его как зеницу ока. Существуют и прямые свидетельства, подтверждающие цель московской миссии. Как вспоминает большевистский комиссар из Тюмени, председатель Пермского губернского ЦИКа Н.Немцов, в апреле его посетил Яковлев, прибывший с «московским подразделением» из 42 человек: Яковлев «предъявил мне мандат на изъятие Николая Романова из Тобольска и доставку его в Москву. Мандат был подписан председателем Совета народных комиссаров Владимиром Ильичом Лениным. [Красная нива. 1928. № 27. С. 17. То, что у Яковлева был мандат за подписью Ленина, подтверждает и Авдеев (Красная новь. 1928. № 5. С. 190). По свидетельству И.Коганицкого (Пролетарская революция. 1922. № 4. С. 13), Яковлев имел приказ привезти Николая в Москву, в чем недоверчивые местные большевики убедились, связавшись с центром. См.: Дивильковский А.А. Большевики. М… Политиздат, 1990. С. 272.]. Это свидетельство, каким-то образом проскользнувшее мимо бдительного ока советской цензуры, не пропускавшей никаких сообщений, касающихся судьбы Романовых, должно положить конец измышлениям, что Яковлев то ли имел приказ сопровождать Романовых до Екатеринбурга, то ли был белым агентом, посланным, чтобы их похитить и вывезти в безопасное место.

По дороге в Тобольск Яковлев остановился в Уфе, чтобы встретиться с Голощекиным. Показав свой мандат, он попросил себе еще людей в подкрепление. Оттуда он проследовал в Тобольск, но не прямым путем, через Екатеринбург, а окольным – через Челябинск и Омск¹⁹. Так он поступил, очевидно, из опасения, что горячие головы в Екатеринбурге, готовые уже считать Николая своей добычей, сорвут его миссию, за успех которой он нес личную ответственность. И в самом деле, когда он уже направлялся к Тобольску, екатеринбуржцы предприняли попытку опередить его, послав воинский отряд с заданием привезти бывшего царя «живым или мертвым». Войдя в Тобольск, Яковлев чуть было не схватился с этим отрядом, прибывшим в город двумя днями раньше²⁰. Его собственный отряд имел на вооружении пулеметы и насчитывал 150 кавалеристов, 60 из которых предоставил ему Голощекин.

В течение двух дней Яковлев изучал обстановку в Тобольске. Он встретился с местным гарнизоном и завоевал его расположение, выдав просроченную зарплату. Он также ознакомился с положением дел в губернаторском доме, в частности выяснил, что серьезно болен Алексей. Цесаревич, с 1912 года не страдавший приступами гемофилии, 12 апреля ушибся и с тех пор был прикован к постели. Он мучился сильными болями, ноги его распухли и были парализованы. Дважды навестив императорский дом, Яковлев убедился, что трудная дорога до Москвы царевичу действительно не под силу. («Интеллигентный, чрезвычайно нервный рабочий, инженер» – такое впечатление он произвел на Александру Федоровну.) Апрель на Урале – самый неподходящий месяц для путешествий: тающие снега не дают передвигаться ни в санях, ни в телеге, а реки, еще не освободившиеся ото льда, непригодны для навигации. 24 апреля Яковлев связался по прямому проводу с Москвой и получил приказ везти одного Николая, оставив до поры на месте семью²¹. [По соображениям конспирации, в переговорах Яковлева с Кремлем бывший царь и его семья имели кодовое обозначение «товар». Московский абонент Яковлева велел ему «везти одну главную часть багажа» (Яковлев // Урал. 1988. № 7. С. 160).].

До этого момента Яковлев был в высшей степени учтив, даже почтителен в отношениях с императорской семьей. У солдат из его отряда и из тобольского гарнизона это вызывало подозрения. Они не понимали, каким образом большевик может унижать себя, подавая руку «Николаю Кровавому»²². Получив новые инструкции, Яковлев остался вежлив, но начал держаться более официально. Утром 25 апреля он сказал коменданту губернаторского дома Е.С.Кобылинскому, что должен увезти бывшего царя. Отказавшись прямо сообщить, куда они направятся, прозрачно намекнул, что конечным пунктом является Москва. Он попросил об «аудиенции», которую и получил в тот же день в 2 часа пополудни. Прибыв в губернаторский дом, Яковлев был неприятно удивлен, застав Николая в обществе императрицы и Кобылинского. Он потребовал, чтобы они ушли, но Александра Федоровна устроила такую сцену, что он вынужден был смириться с их присутствием. Обратившись к Николаю, он объяснил, что по распоряжению Центрального исполнительного комитета утром следующего дня они вдвоем должны будут уехать. Хотя первоначально предполагалось, что с ними поедет вся семья, пришлось, учитывая состояние Алексея, изменить план, и он получил приказ взять с собой одного Николая. Ответ на это бывшего царя зафиксирован в двух версиях. В интервью, которое Яковлев дал в следующем месяце для «Известий», говорится, что царь только спросил: «А куда меня переведут?» Кобылинский же утверждает, что Николай ответил: «Я никуда не поеду», – что не очень вяжется с характером императора. Последовавшие за этим слова Яковлева Кобылинский передает таким образом: «Прошу этого не делать. Я должен исполнить приказание. Если вы отказываетесь ехать, то я должен или воспользоваться силой, или отказаться от возложенного на меня поручения. Тогда могут прислать вместо меня другого, менее гуманного человека. Вы можете быть спокойны. За вашу жизнь я отвечаю своей головой. Если вы не хотите ехать один, можете ехать с кем хотите. Завтра в 4 часа мы выезжаем»²³.

Выслушав приказ Яковлева, императорская чета, в особенности императрица, пришла в крайнее смятение. По его словам, Александра Федоровна воскликнула: «Это слишком жестоко, я не верю, что вы это сделаете!..»²⁴ Яковлев отказался сообщить, куда он повезет Николая, а впоследствии в статье для белой газеты утверждал, что не знал этого сам. Это, конечно, неправда. Вероятно, он пытался таким образом подкрепить слухи, выгодные для него после его перехода на сторону белых, что в действительности он намеревался бежать с Николаем в расположение Белой армии. [В октябре 1918 г. Яковлев перешел к Колчаку и дал интервью газете «Уральская жизнь». Оно было перепечатано в монархистском журнале «Русская летопись» (1921. N 1. С. 150–153).].

После ухода Яковлева Николай, Александра Федоровна и Кобылинский обсудили создавшееся положение. Николай согласился с Кобылинским, что, по-видимому, его везут в Москву, чтобы он подписал Брестский договор. Если так, то путешествие предпринято напрасно: «Я скорее позволю отрубить себе руку, чем сделаю это»²⁵. То, что Николай всерьез поверил, будто большевики нуждаются в его подписи под Брестским договором, показывает, насколько оторван он был от реальности, насколько плохо понимал смысл событий, происходивших в России после его отречения. Александра Федоровна тоже считала, что такова миссия Яковлева, но была гораздо меньше уверена в твердости своего супруга; она так и не простила ему, что он согласился на отречение, и полагала, что, будь она в тот роковой день в Пскове, ей бы удалось удержать его от этого шага. Она подозревала, что в Москве на Николая окажут сильное давление, возможно, станут шантажировать его благополучием семьи, и, если ее не будет рядом, он уступит и подпишет позорный договор. Кобылинский слышал, как она говорила близкому другу, князю Илье Татищеву: «Я боюсь, как бы он один не наделал там глупостей…»²⁶ Она не находила себе места, разрываясь между любовью к больному ребенку и тем, что ощущала как свой долг перед Россией. И эта женщина, которую в течение многих лет обвиняли в том, что она предает свою вторую родину, в конце концов выбрала Россию.

Вот как описывает эту ситуацию швейцарец П.Жильяр, воспитатель цесаревича, встретившийся с ней в 4 часа пополудни:

«Царица… подтвердила то, что я уже слышал, что Яковлев был послан из Москвы, чтобы забрать отсюда царя и что сегодня ночью они уезжают.

– Комиссар говорит [сказала она], что царю не причинят никакого вреда, и что если кто-нибудь хочет ехать вместе с ним, то возражений не будет. Я не могу допустить, чтобы царь ехал один. Они хотят отделить его от семьи, как они это уже делали раньше…

Они хотят получить его подпись, заставив волноваться о семье… Царь нужен им; они чувствуют, что он один представляет Россию <…> Вместе нам будет легче им сопротивляться, и я должна быть рядом с ним во время испытаний… Но мальчик так болен… Что, если будут осложнения… О, Господи, какая страшная пытка!.. Впервые в жизни я не знаю, что мне делать; я всегда чувствовала, как мне надо поступить, когда приходилось принимать решения, а теперь я не могу думать… Но Господь не допустит, чтобы царь уехал; этого не может, не должно быть. Я уверена: сегодня ночью начнется оттепель…

Здесь вмешалась Татьяна Николаевна:

– Но, мама, если папа должен ехать, то, что бы мы ни говорили, надо что-то решить…

Я поддержал Татьяну Николаевну, заметив, что Алексею Николаевичу уже лучше и что мы будем о нем заботиться…

Ее Величество страшно мучалась, не в состоянии принять решение; она ходила взад и вперед по комнате, не переставая говорить и обращаясь скорее к себе самой, нежели к нам. Наконец она подошла ко мне и сказала: