Текст книги "Русская революция. Книга 2. Большевики в борьбе за власть 1917 — 1918"

Автор книги: Ричард Пайпс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 55 страниц)

Следующие два года в истории партии были отмечены обилием интриг, которые не представляют большого интереса, но проливают некоторый свет на характеры действующих лиц. Ленин намеревался подчинить партию своей воле; когда ему это не удалось, он вознамерился создать под прикрытием партии параллельную организацию, подчиняющуюся лично ему. К концу 1904 года он уже создал по существу собственную партию с подобием Центрального Комитета, называвшимся «Бюро комитетов большинства». За это он был исключен из законного Центрального Комитета⁶¹. Этот метод подрыва законных институтов, в которых он оказывался в меньшинстве, путем создания неправомочных параллельных организаций, состоящих из его приспешников и носящих такое же название, как и первые, Ленин впоследствии (в 1917–1918 годы) использовал применительно к другим институтам власти, особенно к Советам.

Ко времени начала революции 1905 года большевистская организация была готова к бою и представляла собой «дисциплинированный отряд профессиональных заговорщиков, объединенный вокруг группы конспираторов, которые были повязаны отношением личной преданности предводителю, Ленину, и готовы следовать за ним на любую авантюру, лишь бы руководство оставалось достаточно экстремистским и радикальным»⁶².

Противники Ленина обвиняли его в якобинстве: Троцкий отмечал, что, подобно якобинцам, ленинцы опасались «стихийности» масс⁶³. Ничуть не смущенный подобными обвинениями, Ленин с гордостью стал сам именовать себя якобинцем⁶⁴. Аксельрод считал, что ленинизм – даже и не якобинство, а «упрощенная копия или карикатура бюрократическо-самодержавной системы нашего министра внутренних дел»⁶⁵.

* * *

Ни большевики, ни меньшевики не оказали значительного влияния на ход революции 1905 года, за исключением, пожалуй, ее завершающего этапа. Жестокости 1905 года захватили социал-демократов врасплох, и большую часть года они занимались выпуском прокламаций и подстрекательством к мятежу, который впоследствии вышел за пределы их влияния. Только к октябрю 1905 года, когда был сформирован Петроградский Совет рабочих депутатов, меньшевики смогли принять в революции более активное участие; до этого ведущая роль принадлежала либеральным деятелям и либеральным программам.

Ленин не принимал участия в событиях, поскольку, в отличие от Троцкого и А.Л.Парвуса, предпочел следить за ними с безопасного расстояния и находился в Швейцарии; он благоразумно вернулся в Россию только в начале ноября, после объявления политической амнистии. Ему представлялось, что январь 1905 года обозначил начало общей революции в России. Хотя начальный импульс исходил от либеральной «буржуазии», этот класс должен был с неизбежностью капитулировать на полпути и пойти на сделку с царизмом. Социал-демократам предстояло поэтому взять всю полноту ответственности на себя и привести рабочих к окончательной победе. Несмотря на то, что Ленин всегда питал пристрастие к тому, что Мартов называл «анархо-бланкизмом»⁶⁶, для выработки программы действий ему все же необходимо было теоретическое обоснование. Он нашел его в основополагающем сочинении Парвуса, написанном в январе 1905 года под первым впечатлением от Кровавого воскресенья. Теория «непрерывной» (или «перманентной») революции, выдвинутая Парвусом, являлась удачным компромиссом между традиционным учением русской социал-демократии о революции в два этапа, при которой социализму предшествует ярко выраженная фаза «буржуазного» правления, и анархистской теорией «прямого действия», которая больше соответствовала ленинскому темпераменту, но плохо увязывалась с марксизмом. Парвус допускал «буржуазную» фазу, но настаивал, что никакого интервала, отделяющего ее от социалистического этапа, быть не должно и что последний войдет в силу последовательно и постепенно. [Впервые Парвус сформулировал теорию «непрерывной», или «перманентной», революции (не употребляя, однако, ни одно из этих названий) в предисловии к памфлету Троцкого «До девятого января» (Женева, 1905. С. III–XIV. Датировано: Мюнхен, 18(31) января 1905 г.). На эту же тему см.: Deutscher I. The Prophet Armed: Trotsky, 1879–1921. N.Y; Lnd., 1954. P. 112–114, 118–119, 149–162; Zeman Z.A.B., Scharlau W.B. The Merchant of the Revolution: The Life of Alexander Israel Helphand (Parvus). Lnd., 1965. P. 76–79. Концепция «революции в непрерывности» была коротко развита Марксом в 1848 г. (см.: Schapiro L. The Communist Party of the Soviet Union. N.Y., 1960. P. 77).]. Согласно этой схеме, «пролетариату» (читай: социал-демократической партии) следовало немедленно брать власть в свои руки, как только разразится революция против самодержавия. Оправданием для создания этой теории послужило то, что в России не сложился еще радикализированный ремесленный класс, который в Западной Европе поддерживал и поощрял буржуазию. Русская буржуазия, находившаяся в более уязвимом положении, не довела бы революцию до конечной цели, а остановилась бы на «полпути». Социалистам следовало подготовить и организовать массы для гражданской войны, которая должна была последовать за падением царизма. Одной из предпосылок успеха было сохранение единства партии и сохранение четкой дистанции между ней и ее союзниками: «бороться вместе, идти порознь». Концепция Парвуса имела большое влияние на русских социал-демократов, особенно на Ленина и Троцкого: «впервые в истории русского движения был выдвинут тезис о том, что пролетариат должен немедленно захватить политическую власть и… сформировать Временное правительство»⁶⁷. Вначале Ленин отверг теорию Парвуса, просто потому, что поступал так всякий раз, когда кто-нибудь, предложив новую идею или тактику, бросал вызов его первенству в движении. Но через некоторое время передумал. В сентябре 1905 года он уже вторит Парвусу: «Сразу после демократической революции мы начнем двигаться, в той мере, в какой это позволят наши силы… к социалистической революции. Мы стоим за непрерывную революцию. Мы не остановимся на полпути. [Ленин. Поли. собр. соч. Т. 11. С. 222. И Вольф (Three. P. 291–294), и Шапиро (Communist Party. P. 77–78) полагают, что подобное утверждение со стороны Ленина было оговоркой, поскольку впоследствии он писал много раз, что Россия не может миновать «капиталистическую» и «социалистическую» фазы. Но, как покажет его поведение в 1917 г., рассуждения о «демократической» революции останутся голыми словами: ленинская стратегия требовала немедленного перехода от «буржуазной» демократии к «диктатуре пролетариата».].

Социалистическая революция, по мнению Ленина, могла осуществиться только одним путем: через вооруженное восстание. Он углубился в изучение истории партизанских войн в городских условиях, чтобы постигнуть их стратегию и тактику; на первом месте стояли мемуары Гюстава Клюзере, руководителя обороны Парижской коммуны. Усвоенные при чтении сведения сообщались соратникам в России. В октябре 1905 года Ленин советовал формировать «отряды революционной армии», которые должны вооружаться «сами кто чем может (ружье, револьвер, бомба, нож, кастет, палка, тряпка с керосином для поджога, веревка или веревочная лестница, лопата для стройки баррикад, пироксилиновая шашка, колючая проволока, гвозди (против кавалерии) и пр., и т. д.)… Даже и без оружия отряды могут сыграть серьезнейшую роль: 1) руководя толпой; 2) нападая при удобном случае на городового, случайно отбившегося казака (случай в Москве) и т. п. и отнимая оружие; 3) спасая арестованных или раненых, когда полиции очень немного; 4) забираясь на верх домов, в верхние этажи и т. п. и осыпая войско камнями, обливая кипятком и т. д… Убийство шпионов, полицейских, жандармов, взрывы полицейских участков»⁶⁸.

Одним из видов вооруженной борьбы был терроризм. Хотя большевики формально придерживались социал-демократической платформы и отвергали терроризм, на практике они участвовали в террористических актах эсеров, в том числе максималистов, а также организовывали их самостоятельно. Как правило, операции эти проводились секретно, но были случаи и открытого призыва к терроризму. Так, в августе 1906 года, приводя в пример то, как польская социалистическая партия постреляла полицейских в Варшаве, большевики призывали к уничтожению «шпионов, активных черносотенцев, начальствующих лиц полиции, войска, флота и так далее, и тому подобное». [Пролетарий. 1906. 21 авг. № 1. Цит. по: Спиридович А.И. История большевизма в России. Париж, 1922. С. 138. Охранка, чьи агенты тщательно собирали все сведения об активности большевиков, докладывала незадолго до февральской революции, что Ленин был не против террора, но считал, что эсеры придают ему слишком большое значение (Донесение от 24 дек. 1916 (6 янв. 1917 г.). См.: Hoover Institution, Okhrana Archives. Index № XVIId. Folder 5. № R. Как нами будет показано, ленинская организация снабжала эсеров взрывчаткой для их террористических акций.].

Возникновение Советов Ленин наблюдал со скепсисом, поскольку они мыслились как «непартийные» рабочие организации и как таковые были вне контроля политических партий: зная его мнение о «приспособленческом» характере рабочего класса, можно понять, что ни он, ни его соратники не считали Советы надежным институтом⁶⁹. В период образования Советов некоторые большевики в Петрограде призывали рабочих бойкотировать их на том основании, что, ставя рабочую организацию над социал-демократической партией, они тем самым принижали «сознательность пред стихийностью»⁷⁰, другими словами, ставили рабочих над интеллигенцией. Ленин вел себя более гибко, хотя так никогда и не решил окончательно, что должны делать Советы и в чем их польза. В конце концов, после 1906 года, он решил, что их можно использовать для оказания помощи «революционной армии». Советы могли быть использованы в революции («восстании»), но самостоятельной ценности они не представляли⁷¹. Он также отрицал роль Советов как органов самоуправления, – они должны были служить «инструментами» восстания, проводимого дисциплинированными вооруженными отрядами.

С началом революции 1905 года Ленин решил, что пришла пора отделиться от основной партии и открыто сформировать собственную организацию. В апреле 1905 года он созвал в Лондоне неправомочный III съезд РСДРП; все делегаты (38 человек) были членами его фракции. Крупская сообщала: «На 3-м съезде не было рабочих – по крайней мере, не было ни одного сколько-нибудь заметного рабочего… Зато «комитетчиков» на съезде было много. Тот, кто упустит из виду эту физиономию 3-го съезда, многого в протоколах съезда не поймет»⁷². В этом дружеском кругу Ленину было нетрудно утвердить все те резолюции, которые правомочная социал-демократическая партия не одобрила бы, что видно, например, из решений, принятых в следующем году в Стокгольме. III съезд обозначил начало формального раскола в социал-демократической партии, который завершился в 1912 году. Возвратившись в Россию в начале ноября 1905 года, Ленин стал вдохновителем московского восстания следующего месяца, но исчез, как только начали стрелять. В тот самый день, когда в Москве возводились баррикады (10 декабря 1905 г.), он и Крупская укрылись в Финляндии. Они возвратились только 17 декабря, после подавления восстания.

В апреле 1906 года две части РСДРП предприняли вялую попытку воссоединения на конференции в Стокгольме. Ленин снова попытался получить большинство в Центральном Комитете, но это ему не удалось. Он потерпел поражение и по ряду практических вопросов: конференция осудила создание вооруженных отрядов и идею вооруженного восстания, а также отвергла его аграрную программу. Ленина это не смутило, и он сформировал, втайне от меньшевиков, нелегальный тайный «Центральный Комитет» (по стопам «Бюро») под собственным руководством. Состоявший вначале, по всей видимости, из трех членов, комитет разросся к 1907 году до пятнадцати человек⁷³. В течение и сразу вслед за революционным 1905 годом ряды социал-демократической партии возросли во много раз, в нее влились десятки тысяч новых членов, значительную часть которых составляла интеллигенция. К этому времени обе фракции приобрели отчетливые очертания⁷⁴. Большевики насчитывали, по оценкам 1905 года, 8400 членов, примерно столько же было у меньшевиков и бундовцев. Считается, что на стокгольмскую конференцию РСДРП в апреле 1906 года съехались делегаты, представлявшие 31 000 членов партии, из них 18 000 меньшевиков и 13 000 большевиков. В 1907 году численность партии выросла до 84 300 человек (что примерно соответствовало числу членов в конституционно-демократической партии), из них 46 100 были большевики, 38 200 – меньшевики. К тому же к ней примыкали 25 700 польских социал-демократов, 25 500 бундовцев и 13000 латвийских социал-демократов. Это был апогей: в 1908 году начался выход из партии, и в 1910 году, по оценкам Троцкого, численность членов РСДРП сократилась до 10 000 и менее⁷⁵. Меньшевистская и большевистская фракции различались по социальному и национальному составу. В обеих непропорционально большую часть составляли дворяне – 20 % по сравнению с 1,7 %, которые дворяне составляли от общей численности населения (на самом деле у большевиков их было немного больше – 22 %, а у меньшевиков – немного меньше – примерно 19 %). У большевиков было больше представителей крестьянства: они составляли 38 % членов фракции, у меньшевиков – 26 %⁷⁶. Это были не единоличники – те поддерживали эсеров, – а деклассированные, оторвавшиеся от земли крестьяне, подавшиеся в город в поисках работы. Социально переходный элемент впоследствии поставлял много кадров в партию большевиков и оказал значительное влияние на формирование ее политического менталитета. Меньшевики привлекали больше мещан, квалифицированных рабочих (например, типографских рабочих и железнодорожных служащих), интеллигентов и представителей свободных профессий.

Что касается национального состава обеих фракций, к большевикам шли преимущественно великороссы, а к меньшевикам – нерусские, по большей части грузины и евреи. На II съезде партии основную поддержку Ленин получил со стороны делегатов от центральных – то есть великорусских – губерний. На V съезде (1907 г.) почти четыре пятых (78,3 %) большевиков были великороссами, у меньшевиков же они составляли всего одну треть (34 %). Примерно 10 % большевиков были евреи; у меньшевиков они составляли в два раза больший процент⁷⁷. [Обстоятельство это не ускользнуло от внимания Сталина. Он писал о V съезде, делегатом которого был: «Статистика показала, что большинство меньшевисткой фракции составляют евреи (не считая, конечно, бундовцев)… Зато громадное большинство большевистской фракции составляют русские… По этому поводу кто-то из большевиков заметил шутя (кажется, тов. Алексинский), что меньшевики – еврейская фракция, большевики – истинно русская, стало быть, не мешало бы нам, большевикам, устроить в партии погром». Сталин И.В. Лондонский съезд РСДРП: (Записки делегата). Гл. 1. Состав съезда //Соч. Т. 2. М.: ОГИЗ, 1946. С. 50–51].

Таким образом, для партии большевиков в период ее формирования было характерно следующее: 1) большую часть ее составляли выходцы из деревни, рядовые ее члены были «в значительной мере из тех, кто родился в деревне и все еще имеет связь с деревней»; 2) подавляющее большинство ее членов были великороссами, происходили из центральных губерний России⁷⁸. Другими словами, и социально, и с географической точки зрения корни партии уходили в те слои населения и в те регионы, где крепче всего принялось в свое время крепостное право.

У двух фракций были и общие черты, и самая главная из них – слабая связь с промышленным рабочим классом, той социальной группой, которую они якобы представляли. Уже с момента зарождения социал-демократического движения в России в 1880-х годах отношение рабочих к социалистической интеллигенции было неоднозначным. Неквалифицированные и полуквалифицированные рабочие совершенно ее избегали, считая, что интеллигенция – аристократы и «белоручки» – хочет использовать их для сведения личных счетов с царем. Они остались нечувствительны к влиянию социал-демократической партии. Лучше образованные, более квалифицированные и политически сознательные рабочие часто видели в социал-демократах друзей и помощников, но не были готовы идти за ними: как правило, они предпочитали тред-юнионизм партийной политике⁷⁹. В результате число рабочих, входивших в социал-демократические организации, было ничтожным. По оценкам Мартова, в первой половине 1905 года, когда революция уже шла полным ходом, у меньшевиков в Петрограде было от 1200 до 1500 активных сторонников из числа рабочих, а у большевиков – «несколько сотен» – и это в самом большом промышленном городе империи, где рабочих насчитывалось более 200 000⁸⁰. В конце 1905 года в обе фракции в целом в Санкт-Петербурге входило до 3000 рабочих⁸¹. Можно, следовательно, сделать вывод, что и меньшевистская, и большевистская фракции были организациями интеллигентскими. Опубликованные в 1914 году размышления Мартова по этому поводу предвосхищают ситуацию, которая сложилась после февральской революции:

«В таких городах, как Петербург, где в течение 1905 года фактически открылась возможность активной деятельности на широкой арене… в партийной организации остаются лишь рабочие – профессионалы», выполняющие центральные организаторские функции, и рабочая молодежь, вступающая в партийные кружки в целях саморазвития. Более зрелый политический слой рабочих остается формально вне организации или только числится в нем, что самым отрицательным образом отражается на связи организации и ее центров с массами. В то же время массовый прилив интеллигенции к партии, при большей приспособленности форм ее организации к условиям быта интеллигентов, по сравнению с рабочими (больший досуг и возможность затрачивать значительное количество времени на конспирацию, жизнь в центральных частях города, более благоприятных для ускользания от надзора), делает то, что все верхние ячейки организации… заполняются именно интеллигенцией, что, в свою очередь, питает психологическую их оторванность от массового движения. Отсюда – непрерывающиеся конфликты и трения между «центрами» и «периферией» и растущий антагонизм между рабочими и «интеллигенцией»⁸².

В действительности, несмотря на то, что меньшевики любили отождествлять себя с рабочим движением, обе фракции предпочитали руководить движением без вмешательства со стороны рабочих: большевики из принципа, меньшевики – по жизненной необходимости⁸³. Мартов правильно подметил это явление, но не сделал из него того очевидного вывода, что в России демократическое социалистическое движение, не только представляющее интересы рабочих, но и руководимое ими, было попросту невозможно.

Принимая во внимание описанные нами моменты сходства между большевиками и меньшевиками, можно было бы предположить, что они объединят свои усилия. Но этого не произошло: несмотря на возникавшие время от времени периоды близости, они расходились все дальше друг от друга, движимые той страстной враждой, которая возникает между членами разных сект внутри одной и той же церкви. Ленин не упускал ни одной возможности отойти еще дальше от меньшевиков, шельмуя их как предателей дела социализма и интересов рабочего класса.

Эта жестокая вражда была скорее следствием личной неприязни, чем идеологических расхождений. К 1906 году, на спаде революции, меньшевики согласились принять ленинскую программу создания централизованной, дисциплинированной и конспиративной партии. Тактические принципы, которых придерживались обе фракции, тоже не сильно различались. Например, обе они одинаково поддержали скороспелое московское восстание в декабре 1905 года. В 1906 году обе единодушно осудили как нарушение партийной дисциплины заявление Рабочей конференции, поддержанное Аксельродом⁸⁴. При всех незначительных, хотя и часто возникающих, теоретических расхождениях между двумя фракциями принципиальным препятствием к воссоединению была ленинская всепоглощающая жажда власти, которая делала возможным сотрудничество с ним не иначе как в роли подчиненного.

* * *

В период между 1905-м и 1914 годами Ленин выработал революционную программу, которая отличалась от принятой другими социал-демократами по двум важным пунктам: по вопросу о крестьянстве и по вопросу о национальных меньшинствах. Корень различия лежал в том, что меньшевики мыслили в ключе поисков решения, тогда как Ленина интересовала исключительно тактика: он желал выявить источники недовольства и использовать их как движущую силу революции. Как мы уже отмечали, еще до 1905 года он пришел к выводу, что ввиду немногочисленности русского пролетариата социал-демократы должны привлекать к борьбе и вести в бой любую социальную группу, противостоящую самодержавию, кроме «буржуазии», которую он считал «контрреволюционной»: после победы, считал он, найдется время для того, чтобы свести счеты с временными попутчиками.

Традиционный взгляд социал-демократов на крестьянство был усвоен ими от Маркса и Энгельса и состоял в том, что за исключением безземельного пролетариата оно являлось реакционным («мелкобуржуазным») классом⁸⁵. Тем не менее, наблюдая поведение русского крестьянства в период деревенских волнений 1902 года и, что еще более существенно, в 1905 году, и отмечая связь между разорением помещичьей собственности и вынужденной капитуляцией царизма, Ленин пришел к мысли, что мужик был естественным, хотя и временным, попутчиком промышленного рабочего. Чтобы привлечь мужика, партии пришлось выйти за пределы уже заявленной аграрной программы, в которой крестьянам обещались так называемые отрезки – наделы, которые, согласно указу об освобождении 1861 года, они могли получить бесплатно, но которые составляли только часть требующихся им земель. Ленин почерпнул много сведений о складе мышления русского крестьянина из долгих разговоров с Гапоном после бегства последнего в Европу, последовавшего за Кровавым воскресеньем: как сообщает Крупская, Гапон был хорошо осведомлен о нуждах крестьянства и Ленин так увлекся этим человеком, что попытался обратить его в социализм⁸⁶.

В результате Ленин сформулировал неортодоксальную точку зрения: социал-демократы должны пообещать крестьянину всю помещичью землю, несмотря на то, что это означало бы подкрепление крестьянских «мелкобуржуазных» и «контрреволюционных» наклонностей; социал-демократы, таким образом, должны были принять аграрную программу эсеров. В его новой программе крестьянин занял, в качестве главного союзника «пролетариата», место либеральной «буржуазии»⁸⁷. На III съезде своих сторонников он выдвинул и провел пункт о захвате крестьянством всех помещичьих земель. После того как программа была проработана детально, большевики выступили за национализацию всей земли, частной и общинной, и раздачу ее в пользование крестьянам. Ленин выдвигал эту программу несмотря на открытые протесты Плеханова, что национализация земли укрепит «китайские» традиции в русской истории, в силу которых крестьянин воспринимал землю как собственность государства. Эта аграрная платформа оказалась очень полезной, когда большевикам потребовалось нейтрализовать крестьянство в конце 1917-го – начале 1918 года, в переломный момент борьбы за власть.

Ленинская аграрная программа противостояла столыпинской реформе, которая обещала (или, в зависимости от принимаемой точки зрения, угрожала) создать класс независимого и консервативного крестьянства. Ленин, всегда бывший реалистом, писал в апреле 1908 года, что, если столыпинская аграрная реформа завершится успехом, большевикам придется отказаться от их аграрной платформы: «Было бы пустой и глупой демократической фразеологией, если бы мы сказали, что в России успех такой политики «невозможен». Возможен! <…> Что, если, несмотря на борьбу масс, столыпинская политика продержится достаточно долго для успеха «прусского» пути? Тогда аграрный строй России станет вполне буржуазным, крупные крестьяне заберут себе почти всю надельную землю, земледелие станет капиталистическим и никакое, ни радикальное, ни нерадикальное, «решение» аграрного вопроса при капитализме станет невозможным»⁸⁸. В этом утверждении содержится занятное противоречие: если, по Марксу, капитализм нес в себе зародыш собственной гибели, – капиталистическое развитие русского сельского хозяйства, с его разрастающейся массой безземельного пролетариата, должно было сделать «решение» «аграрной проблемы» более простым, и отнюдь не невозможным, именно для революционеров. Но, как нам теперь известно, страхи Ленина оказались безосновательными, поскольку столыпинская реформа не изменила сущности землевладения в России и вовсе не затронула образа мыслей мужика, который оставался определенным противником капитализма.

Аналогичным образом Ленин попытался извлечь пользу из национального вопроса. В социал-демократических кругах было принято за аксиому, что национализм – это реакционная идеология, отвлекающая рабочих от классовой борьбы и приводящая к распаду больших государств. Но Ленин отлично понимал, что добрая половина населения Российской империи была нерусской, что некоторые народности имели сильно развитое национальное самосознание и что подавляющее их большинство стремилось к большей территориальной и культурной независимости. Официальная программа партии, принятая в 1903 году, уделяла этой проблеме так же мало внимания, как и вопросу о крестьянстве: она предлагала национальным меньшинствам гражданское равенство, обучение на родном языке, местное самоуправление и то, что туманно называлось «правом всех наций на самоопределение», но более ничего⁸⁹.

В 1912–1913 годах Ленин пришел к выводу, что этого недостаточно: несмотря на то, что, предположительно, национализм был реакционной силой и анахронизмом в эпоху возрастающих классовых противоречий, необходимо все же было признать возможность его эпизодических проявлений. Социал-демократы должны были, следовательно, быть готовыми использовать его, условно и временно, совершенно так же, как в случае передачи земли крестьянам в частную собственность: «<…> это – поддержка союзника против данного врага, причем социал-демократы оказывают эту поддержку, чтобы ускорить падение общего врага, но они ничего не ждут для себя от этих временных союзников и ничего не уступают им»⁹⁰. Отыскивая программную формулировку, Ленин отверг популярные среди социалистов Восточной Европы идеи федерализма и культурной автономии – первую, потому что федерализм приводил к дезинтеграции крупных государств, вторую, поскольку культурная автономия закрепляла на уровне гражданского законодательства этнические различия. В 1913 году, после долгих колебаний, Ленин наконец сформулировал программу большевиков по национальному вопросу. Она основывалась на своеобразном толковании пункта о «национальном самоопределении» из программы социал-демократов: в ленинской интерпретации «право нации на самоопределение» значило только и исключительно право любой этнической группы на отделение от империи и формирование суверенного государства. Когда соратники стали возражать, что подобная формулировка создаст почву для партикуляризма, Ленин их успокоил. Во-первых, развитие капитализма, прогрессивно объединяющее различные части Российской империи в одно экономическое целое, подавит сепаратистские тенденции и сделает в итоге сепаратизм невозможным; во-вторых, право «пролетариата» на самоопределение всегда возобладает над правом наций, что означает: если нерусские народности отделятся – даже вопреки всякому ожиданию, – их силой вернут назад. Предлагая нацменьшинствам выбор между всем и ничем, Ленин игнорировал тот факт, что практически все они (за исключением поляков и финнов) хотели чего-то промежуточного. Он с определенностью полагал, что национальные меньшинства не отделятся, но сольются с русским населением⁹¹. Эту демагогическую формулировку Ленин с успехом использовал в 1917 году.

* * *

Одним из наиболее важных – и одновременно одним из наименее изученных – аспектов истории партии большевиков в период до революции 1917 года является финансирование партии. Деньги нужны любой политической организации, но требование, чтобы каждый член партии работал на партию и только на нее, ставило большевиков в исключительно тяжелое финансовое положение, поскольку значило, что большевистские кадры, в отличие от находящихся на самообеспечении меньшевиков, зависели от партийной казны. Средства требовались Ленину также и для того, чтобы обходить соперников-меньшевиков, у которых, как правило, было больше приверженцев. Большевики доставали деньги разными путями, как общепринятыми, так и абсолютно «нетрадиционными».

Одним из источников пополнения казны были пожертвования богатых доброжелателей. Например, эксцентричный промышленник-миллионер Савва Морозов вносил в большевистскую казну по 2000 рублей ежемесячно. Когда на французской Ривьере он покончил жизнь самоубийством, большевикам через жену Максима Горького, которая являлась душеприказчицей Морозова⁹², было передано 60 000 рублей из его наследства. Находились и другие жертвователи, в числе прочих Горький, агроном по имени А.И.Ерамазов, А.Д.Цюрупа, управляющий поместьями в Уфимской губернии (в 1918 году он станет в правительстве Ленина наркомом продовольствия), вдова сенатора и некогда близкий друг Струве Александра Калмыкова, актриса В.Ф.Комиссаржевская и многие другие, сведениями о которых мы не располагаем и по сей день⁹³. Все эти покровители из чистого снобизма финансировали предприятие, совершенно противоречащее их собственным интересам: в то время, пишет близкий соратник Ленина Л.Б.Красин, «считалось признаком хорошего тона в более или менее радикальных или либеральных кругах давать деньги на революционные партии, и в числе лиц, довольно исправно выплачивавших ежемесячные сборы от 5 до 25 рублей, бывали не только крупные адвокаты, инженеры, врачи, но и директора банков, и чиновники государственных учреждений»⁹⁴. Большевистская касса была независима от общей социал-демократической, и управление ею находилось в руках большевистского «центра», сформированного в 1905 году и состоявшего из трех человек: Ленина, Красина и А.А.Богданова. Сам факт существования партийной кассы хранился в тайне от рядовых членов партии.

Пожертвований сочувствующей буржуазии, однако, не хватало, и с начала 1906 года большевики стали прибегать к менее изысканным способам, идею которых позаимствовали у «Народной воли» и эсеров-максималистов. Значительная доля большевистских средств добывалась с этого времени уголовными методами, преимущественно вооруженным грабежом, известным под красивым названием «экспроприация». Совершая хорошо организованные налеты, большевики грабили почтовые и железнодорожные кассы, поезда и банки. Во время знаменитого ограбления государственного банка в Тифлисе в июне 1907 года они выручили 250 000 рублей, большую часть суммы в банкнотах по 500 рублей, серийные номера которых подлежали регистрации. Выручка от ограбления была внесена в большевистскую казну. Впоследствии несколько лиц, пытавшихся обменять в Европе украденные 500-рублевые банкноты, были арестованы – все они, в том числе будущий советский министр иностранных дел М.М.Литвинов, оказались большевиками⁹⁵. Сталин – один из организаторов налета – был исключен из социал-демократической партии⁹⁶. Несмотря на резолюцию об осуждении подобных видов деятельности, вынесенную съездом партии в 1907 году, большевики продолжали прибегать к ограблениям, иногда в сотрудничестве с эсерами. Таким образом удалось собрать значительные средства, которые дали им большие преимущества перед вечно нуждавшимися меньшевиками⁹⁷. По свидетельству Мартова, постоянная практика подобных преступлений позволила большевикам посылать в Санкт-Петербург и Москву местным организациям по 1000 рублей и 500 рублей в месяц соответственно, в то время как законные поступления социал-демократической партии за счет членских взносов составляли не более 100 рублей в месяц. Как только приток этих средств был приостановлен, что случилось в 1910 году, когда большевикам пришлось передать их деньги на хранение трем доверенным лицам из немецких социал-демократов, российские «организации» исчезли как дым⁹⁸.