Текст книги "Русская революция. Книга 2. Большевики в борьбе за власть 1917 — 1918"

Автор книги: Ричард Пайпс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 55 страниц)

* * *

Единственной социальной группой, которая не принимала участия в общенациональном «дуване» и не давала себя увлечь сладкими посулами новой власти, была интеллигенция. Она с беспредельным энтузиазмом приветствовала февральскую революцию и почти единодушно отвергла Октябрьский переворот. Даже некоторые советские историки вынуждены были признать, что студенты, профессора, писатели, актеры и все те, кто возглавлял оппозицию царизму, в массе своей выступили против большевистского переворота (в одном из советских источников читаем, что интеллигенция «почти поголовно» занялась «саботажем»⁴⁷). Чтобы сломить это сопротивление, большевикам пришлось в течение многих месяцев попеременно то улещивать интеллигенцию, то запугивать. Сотрудничать с большевиками интеллигенция начала только после того, как пришла к выводу, что их власть надолго и бойкотировать ее – значит только усугубить свое положение.

Самым драматическим свидетельством того, что образованный класс России не принял Октябрьский переворот, стала общая забастовка служащих. Хотя большевики тогда же взяли за правило называть эту акцию не иначе, как «саботажем», она явилась грандиозным мирным выступлением служащих государственных учреждений и частных предприятий против разрушения демократии⁴⁸. Забастовка должна была продемонстрировать большевикам, что они не пользуются народной симпатией, и сделать для них невозможным управление страной. Возникла она стихийно, но быстро приобрела организованную форму: сначала возникли забастовочные комитеты в министерствах, банках и других учреждениях, затем был создан координационный орган – Комитет спасения Родины и Революции. В Комитет вошли представители городской думы, распущенного большевиками ЦИКа Советов, Всероссийского съезда крестьянских Советов, Объединения союзов государственных служащих и нескольких отраслевых объединений, в том числе Союза почтовых работников. Позже к нему присоединились представители всех русских социалистических партий, кроме левых эсеров. Комитет призвал население не сотрудничать с узурпаторами и бороться за восстановление демократии⁴⁹. 28 октября он потребовал, чтобы большевики отказались от власти⁵⁰.

29 октября Петроградский союз государственных служащих совместно с Комитетом (который, по-видимому, финансировал забастовку) призвал всех служащих прекратить работу:

«Комитет Союза союзов служащих государственных учреждений Петрограда совместно с присланными представителями Ц.К. всероссийских союзов служащих государственных учреждений, обсудив вопрос об узурпаторском, за месяц до созыва Учредительного собрания, захвате власти в г. Петрограде фракцией большевиков Петроградского Совета Р. и С.Д. и признавая преступность такого захвата, грозящего гибелью России и всем завоеваниям революции, в согласии с Всерос. комитетом спасения Родины и революции <…> постановил:

1. Признать необходимым немедленное прекращение занятий во всех государственных учреждениях.

2. Вопрос об обеспечении снабжением армии и продовольствием населения, а равно и о деятельности учреждений, охраняющих общественное спокойствие и безопасность, предоставить на разрешение комитета общественного спасения по соглашению с Комитетом Союза союзов.

3. Одобрить деятельность учреждений, уже прекративших занятия»⁵¹.

Призыв встретил широкий отклик: вскоре любая деятельность в министерствах Петрограда была прекращена. За исключением швейцаров и некоторых письмоводителей служащие или вовсе не являлись на работу, или приходили, но ничего не делали. Новоиспеченные большевистские комиссары, не имея иного занятия, слонялись по ленинскому штабу в Смольном и рассылали приказы, на которые никто не обращал внимания. Доступ в министерства был для них закрыт. «Когда после первых октябрьских дней Народные Комиссары пришли для работ в прежние министерства, они вместе с грудами бумаг и папок нашли только курьеров, уборщиков и швейцаров этих министерств. Все чиновники, начиная с управляющих, секретарей и кончая машинистками и переписчицами, сочли своим долгом не признать большевистских комиссаров и не являться на службу. Излишне говорить, насколько такое положение при абсолютной неподготовленности пролетариата к замещению чиновничьих мест грозило расстройством государственного аппарата»⁵². Троцкому пришлось пережить неприятные минуты, когда 9 ноября – через две недели после вступления в должность – он отважился навестить министерство иностранных дел: «Вчера в здание министерства иностранных дел явился новый «министр» Троцкий. Собрав всех служащих, он представился им: «Я – новый министр иностранных дел Троцкий». В ответ раздались иронические замечания. Троцкий, не обращая внимания на такое отношение к нему со стороны служащих, пригласил их разойтись по отделениям. Служащие, однако, согласно принятому ими заранее решению, немедленно разошлись по домам с тем, чтобы в министерство при Троцком больше не возвращаться»⁵³. Шляпников, нарком труда, встретил такой же прием, когда попытался приступить к исполнению обязанностей в своем министерстве⁵⁴. Большевистское правительство оказалось в нелепом положении, поскольку после захвата власти прошло уже несколько дней, а оно все еще не могло убедить государственных служащих работать на себя. Трудно было утверждать, что правительство вообще функционирует.

Забастовка перекинулась на неправительственные учреждения. 26–27 октября закрылись частные банки. 1 ноября Всероссийский союз почтовых и телеграфных служащих объявил, что, если большевистское правительство не будет сменено коалиционным кабинетом, он призовет всех своих членов к стачке⁵⁵. В Москве, Петрограде и некоторых провинциальных городах в результате забастовки не работали телефонные станции и телеграф. 2 ноября началась забастовка аптекарей Петрограда; 7 ноября их примеру последовали работники водного транспорта и школьные учителя. 8 ноября Петроградский союз типографских рабочих заявил, что остановит типографии, если большевики оставят в силе Декрет о печати.

Наиболее болезненно на большевиках отразилась забастовка финансовых учреждений – Государственного банка и Государственного казначейства. Правительство могло временно обойтись без министерства иностранных дел или министерства труда, но деньги ему были необходимы. И банк, и казначейство отказались удовлетворять финансовые требования Совнаркома на том основании, что он не был законным правительством: курьеры, отправленные туда с приказами, подписанными народными комиссарами, возвращались в Смольный ни с чем. Служащие банка и казначейства признавали только Временное правительство и выплачивали деньги только его представителям; также они удовлетворяли требования законных городских и военных властей. 4 ноября, отвечая на обвинение большевиков в том, что эти действия причиняют лишения народу, Государственный банк объявил: в течение предшествовавшей недели им было выплачено 610 млн рублей на нужды населения и вооруженных сил; 40 млн рублей из этой суммы выдано представителям Временного правительства⁵⁶.

30 октября Совнарком издал приказ, предписывающий всем государственным и частным банкам приступить к работе на следующий день. Он предупреждал, что отказ принимать к выплате чеки и требования государственных учреждений повлечет за собой арест директоров⁵⁷. Под этой угрозой несколько частных банков уступили, но все-таки не принимали к оплате чеки от Совнаркома.

Отчаянно нуждаясь в деньгах, большевики прибегли к более суровым мерам. 7 ноября В.Р.Менжинский, новый комиссар финансов, появившись в Государственном банке в сопровождении вооруженных матросов и военного оркестра, потребовал 10 млн рублей. Банк отказал. Через четыре дня комиссар снова посетил банк в сопровождении большего числа солдат и предъявил ультиматум: если деньги не выдадут в течение двадцати минут, все служащие банка будут уволены без права на пенсии, а служащих призывного возраста немедленно мобилизуют в армию. Банк не уступал. Совнарком уволил нескольких банковских служащих, но денег не получил даже и по прошествии двух недель пребывания у власти.

14 ноября служащие петроградских банков собрались на совещание, чтобы решить, что делать дальше. Подавляющее большинство сотрудников Государственного банка проголосовали за отказ признавать Совнарком и за продолжение забастовки. Служащие частных банков их поддержали. Сотрудники Государственного казначейства подали 142 голоса против 14 за отказ допускать большевиков к государственным фондам; они также отклонили просьбу Совнаркома о «краткосрочной ссуде» в 25 млн рублей⁵⁸.

Чтобы подавить сопротивление, большевики решили применить силу. 17 ноября Менжинский снова появился в Государственном банке, где на своих местах оставались только несколько курьеров и сторожей. Вооруженный конвой доставил правление банка. Члены правления вновь отказались выдать деньги, и тогда красногвардейцы заставили их открыть сейфы под угрозой казни. Менжинский извлек 5 млн рублей и, сложив их в бархатную сумку, повез в Смольный, где выложил победно свою добычу на стол перед Лениным⁵⁹. Вся операция очень напоминала ограбление банка.

Теперь большевики обеспечили себе доступ к государственной казне, но забастовка банковских служащих продолжалась, несмотря на аресты; подавляющее большинство банков было закрыто. Бездействовал и Государственный банк, занятый красногвардейцами. Именно для того, чтобы сломить сопротивление банковских служащих, Ленин создал в декабре 1917 года свою политическую полицию – ЧК. Проведенное в середине декабря в Петрограде исследование показало, что полностью остановилась работа в министерствах (переименованных в комиссариаты) иностранных дел, образования, юстиции, снабжения, а в Государственном банке царил полный хаос⁶⁰. Забастовки охватили и провинциальные города: в середине ноября забастовали муниципальные работники Москвы, 3 декабря к ним присоединились рабочие муниципальных предприятий Петрограда. Все эти стачки преследовали одну цель: организованные по принципу всероссийской забастовки октября 1905 года, они должны были вынудить правительство отказаться от диктаторской власти. Именно эти мощные выступления убедили Каменева, Зиновьева, Рыкова и еще некоторых ленинских сподвижников, что их партия должна разделить власть с другими социалистическими партиями, иначе правительство не сможет функционировать.

Ленин, однако же, выстоял и в середине ноября перешел в контрнаступление. Большевики стали захватывать одно за другим общественные здания в Петрограде и под угрозой сурового наказания принуждали служащих выйти на работу. Случай, о котором рассказала газета того времени, был далеко не единичный: 29 декабря большевиками захвачен департамент таможенных сборов. Во главе захватчиков находится таможенный чиновник Фаденев.

Накануне Рождественских праздников, после общего собрания служащих департамента, Фаденев отдал приказ приступить к работе с 28 декабря в полном составе, угрожая, что неявившиеся будут считаться уволенными со службы и против них будут возбуждены преследования.

28 декабря помещение было занято досмотрщиками.

Департаментские большевики выпускали только тех служащих, которые соглашались дать подписку о полном подчинении Совету народных комиссаров⁶¹. Вслед за этим было уволено руководство департамента таможенных сборов, их места заняли мелкие служащие. Подобные факты повторялись снова и снова: большевики в буквальном смысле завоевывали аппарат государственного управления, опираясь на поддержку мелких чиновников, которых привлекло обещание быстрого продвижения по службе. Забастовка служащих была подавлена только в январе 1918 года, когда с разгоном Учредительного собрания умерла последняя надежда на то, что большевики когда-либо поделят власть с другими партиями или откажутся от нее добровольно.

* * *

В течение первых трех недель после переворота Совнарком существовал исключительно на бумаге, поскольку у него не было ни штата, который приводил бы в исполнение его постановления, ни денег, чтобы платить своим служащим. Не имея возможности расположиться в министерствах, большевистские комиссары трудились в 67-й комнате Смольного, где помещался штаб Ленина. Постоянно находившийся в страхе за свою жизнь, Ленин приказал никого не допускать в его кабинет, кроме наркомов; сам он редко покидал Смольный, где жил под неусыпной охраной латышских стрелков⁶². [По данным проф. Джона Кипа, в первые восемнадцать недель пребывания у власти, то есть вплоть до марта 1918 г., когда он переехал в Москву, Ленин выходил из Смольного всего двадцать один раз: Report presented at the Conference on the Russian Revolution, Hebrew University. Jerusalem, 1988. January.]. Секретарем Совнаркома он назначил двадцатипятилетнего Н.П.Горбунова. Новый секретарь, не имевший навыков административной работы, конфисковал в свою пользу письменный стол и пишущую машинку и принялся выстукивать двумя пальцами тексты декретов⁶³. В.Д.Бонч-Бруевич, преданный большевик и выученик раскольников, был назначен личным секретарем Ленина.

Оба секретаря начали набирать конторский персонал. К концу года в Совнаркоме было 48 конторских служащих, в следующие два месяца прибавилось еще 17. Судя по фотоснимку, сделанному в октябре 1918 года, большинство их составляли молодые женщины явно «буржуазного» происхождения.

Вплоть до 15 ноября 1917 года Совнарком не устраивал регулярных собраний: по сообщению Горбунова, было проведено лишь одно заседание 3 ноября, где единственным вопросом в повестке дня значилось сообщение В.П.Ногина о перестрелке в Москве. В течение этого времени все декреты и распоряжения выпускались большевистскими чиновниками и по их инициативе, часто даже без ведома Ленина. По словам Ларина, только два из пятнадцати первых декретов, изданных советским правительством, обсуждались на заседании Совнаркома: декрет о печати, написанный Луначарским, и декрет о выборах в Учредительное собрание, подготовленный им самим. Горбунов рассказывал, что Ленин уполномочил его телеграфировать распоряжения в провинцию по собственному усмотрению, показывая ему каждую десятую телеграмму⁶⁴.

Первое из регулярных заседаний Совнаркома состоялось 15 ноября, в повестке дня стояло двадцать вопросов. Было решено, что наркомы, по возможности оперативно, переедут из Смольного в свои комиссариаты, что и было проделано в следующие несколько недель (при помощи вооруженных отрядов). Начиная с этого дня Совнарком собирался практически ежедневно на третьем этаже Смольного, как правило, по вечерам; иногда заседания затягивались на всю ночь. Заседания не были строго закрытыми, и к ним привлекалось, если возникала такая необходимость, множество мелких служащих и технических экспертов. Наркомы, профессиональные революционеры с большим стажем, чувствовали себя неуютно. Симон Либерман, меньшевик и специалист по лесному хозяйству, время от времени посещавший заседания Совнаркома, так описывает их обстановку: «Совещания высшего исполнительного органа советской России, на которых председательствовал Ленин, проходили в необычной атмосфере. Несмотря на все усилия назойливого секретаря придать каждой такой встрече торжественный характер заседания совета министров, невозможно было избавиться от ощущения, что присутствуешь на собрании подпольного революционного комитета! Долгие годы мы входили в разные подпольные организации, и все окружающее казалось таким знакомым. Многие комиссары оставались в пальто и шинелях: большинство было одето в уродливые кожаные куртки. Зимой некоторые носили валенки и толстые свитера. Во время совещаний никто не раздевался.

Один из комиссаров, Александр Цюрупа, почти всегда был болен. Он участвовал в совещаниях полулежа, протянув ноги на соседний стул. Некоторые из ленинских помощников предпочитали не садиться у стола заседаний, а устраивались на стульях, беспорядочно разбросанных по всей комнате. Только Ленин, как председатель собрания, неизменно занимал место за столом, делая это скромно и вполне пристойно. Фотиева, его личный секретарь, садилась позади него»⁶⁵.

Раздраженный многословием и неточностью своих коллег, Ленин выработал жесткие правила. Чтобы пресечь болтовню, он требовал строго придерживаться повестки дня. [Борьба классов. 1934. № 1. Джей Лавстоун, один из основателей компартии США, рассказывал автору, что как-то, говоря с Лениным, перебирал карточки 3x5 дюймов. Ленин попросил объяснить ему их назначение. Для экономии времени собеседника, пояснил Лавстоун, он заранее написал на карточках все, что хотел ему сообщить. Ленин ответил: в России настанет коммунизм, когда она научится пользоваться карточками 3x5.]. А для обеспечения своевременной явки комиссаров учредил штрафы за опоздание: 5 рублей за опоздание до получаса, 10 – на полчаса и больше⁶⁶.

По свидетельству Либермана, на заседаниях Совнаркома, которые он посещал, ни разу не определялась политика, определялись только средства ее проведения: «Я никогда не слышал доводов по принципиальным вопросам; обсуждение постоянно крутилось вокруг поисков наилучших способов реализовать принятые решения. Что же касается принципиальных проблем, они рассматривались в другом месте – в Политбюро коммунистической партии <…> Два известных мне высших правительственных органа – Совет народных комиссаров и Совет труда и обороны – обсуждали лишь практические пути для осуществления директив, уже принятых внутрипартийной высшей инстанцией – Политбюро».

Чтобы избавить Совнарком от решения множества мелких вопросов, раздувавших повестку его заседаний, 18 декабря 1917 года был создан Малый Совнарком. Правительственные постановления приобретали силу закона после того, как их подписывал Ленин и обычно еще один из комиссаров, и публиковали официальные «Ведомости», первый выпуск которых появился 28 октября. С этого момента постановление становилось «декретом». Приказы, издаваемые комиссарами по их собственной инициативе, обычно назывались «постановлениями». На практике, однако, теория не всегда соблюдалась. В определенных случаях – зачастую тогда, когда закон мог вызвать негативное отношение населения, – Ленин предпочитал, чтобы декрет был издан ЦИКом и подписан его председателем Свердловым: большевики таким образом перекладывали ответственность за него на Советы. Некоторые важные законы так никогда и не были опубликованы, – например о создании ЧК. Другие – скажем, о введении практики взятия заложников (сентябрь 1918 г.) – были подписаны наркомом внутренних дел, опубликованы в «Известиях», но так и не вошли в свод советских законов и декретов. Большевики очень быстро возродили практику царских времен, когда законодательство осуществлялось путем издания тайных циркуляров, никогда не публиковавшихся в тогдашней печати и в основном оставшихся неопубликованными и по сей день. Особенно часто, как и в старые времена, правительство прибегало к этой практике в вопросах, связанных с государственной безопасностью.

В первые месяцы большевистского правления декреты издавались не столько из практических соображений, сколько в целях пропаганды⁶⁷. Не имея средств обеспечить их исполнение и не зная, как долго продержится новая власть, Ленин видел в них модели, по которым будущие поколения смогут учиться революции. В связи с этим ранние декреты, не предназначенные для исполнения, грешат нравоучительностью и небрежностью формулировок. Серьезное внимание Ленин стал уделять законотворчеству только через три месяца после прихода к власти: 30 января 1918 года он издал декрет, требующий, чтобы все законопроекты передавались для просмотра в комиссариат юстиции, в штате которого были профессиональные юристы⁶⁸. Начиная с весны 1918 года законы становятся такими замысловатыми, что очевидно: их не только просматривали, но и готовили опытные старорежимные бюрократы, в большом числе принятые к тому времени на советскую службу.

* * *

Напомним, что с целью смягчить критику в адрес Центрального Комитета Ленин и Троцкий согласились продолжать переговоры с левыми эсерами о включении их в правительство и сделать еще одну попытку договориться с меньшевиками и эсерами. Последнего они никогда не добивались серьезно: у Ленина не было ни малейшего желания править на равных со своими социалистическими противниками. Но привлечь левых эсеров ему действительно хотелось. Он знал им цену: плохо организованное сборище революционных «сорвиголов», упивающихся собственными речами, неспособных на организованное действие из-за веры в «стихийность» масс. Они были неопасны, а могли принести и пользу. Их присутствие в Совнаркоме позволяло отвергнуть обвинения в том, что большевики монополизировали власть, доказало бы, что любая партия, готовая «принять Октябрь» (то есть большевистский переворот), могла стать правящей наряду с большевистской. Кроме того, Ленин рассчитывал через левых эсеров войти в контакт с крестьянством, поскольку у большевиков связь с крестьянскими организациями не была налажена. Без представителей крестьян в государственных органах претензии Совнаркома на статус «правительства рабочих и крестьян» были нелепы, а потому связи левых эсеров с деревней представляли большой интерес. Ленин возлагал надежды (как показали дальнейшие события, неосновательные) на то, что левые эсеры помогут ему расколоть крестьянство при выборах в Учредительное собрание и, может быть, дадут в нем коммунистам и их союзникам большинство.

Переговоры двух партий велись секретно. 18 ноября «Известия» объявили – преждевременно, как оказалось, – что с левыми эсерами достигнуто соглашение о вхождении их в Совнарком. После чего переговоры тянулись еще три недели, в продолжение которых между двумя партиями установились тесные рабочие взаимоотношения. Левые эсеры объединили усилия с большевиками и помогли им прикончить независимое крестьянское движение, в котором заправляли правые эсеры.

Съезд крестьянских депутатов, на котором были представлены четыре пятых населения России, отверг Октябрьский переворот. Он не дослал делегатов на Второй съезд Советов, а вместо этого присоединился к Комитету спасения Родины и Революции. Такое противостояние причиняло большевикам много неудобств; им нужно было во что бы то ни стало привлечь крестьянский съезд на свою сторону или, если бы это не удалось, заменить его другим, более сговорчивым органам. Стратегия большевиков, впоследствии воспроизведенная ими в отношении Учредительного собрания и других демократических антибольшевистских представительных органов, включала три этапа. Прежде всего они пытались добиться контроля над мандатной комиссией данного органа, поскольку именно она определяла состав присутствующих: это позволяло ввести в организацию больше пробольшевистских настроенных делегатов и большевиков, чем это удалось бы при свободных выборах. Если собрание, укомплектованное их сторонниками, все же отклоняло большевистскую резолюцию, они срывали его громкими выкриками и призывами к насилию. Когда и это не приводило к желательным результатам, они объявляли собрание незаконным, покидали его и созывали новое, которое уже полностью контролировали.

Как показали проведенные во второй половине ноября выборы в Учредительное собрание, большевики не пользовались влиянием в сельских районах. У них не оставалось никакой надежды на Съезд крестьянских депутатов, намеченный на конец ноября, где эсеры наверняка провели бы резолюцию, осуждающую большевистскую диктатуру. Чтобы воспрепятствовать этому, большевики при поддержке левых эсеров постарались оказать давление на мандатную комиссию, требуя, чтобы число делегатов, обычно избираемых губернскими и уездными Советами, было увеличено за счет представителей воинских частей. Требование было неоправданным, поскольку военные уже имели представительство в Совете солдатских депутатов. Но эсеры из мандатной комиссии, желая умиротворить большевиков, согласились: в результате вместо подавляющего большинства на крестьянском съезде они вынуждены были довольствоваться лишь незначительным перевесом. Окончательный подсчет участников крестьянского съезда показал, что из 789 делегатов 489 были подлинно крестьянскими представителями, избранными сельскими Советами, а 294 – людьми в шинелях, отобранными большевиками и левыми эсерами в Петроградском и окрестных гарнизонах. По партийной принадлежности соотношение было таково: 307 эсеров и 91 большевик; партийная принадлежность остальных делегатов не была объявлена, но, судя по результатам происходивших затем голосований, значительная часть их была левыми эсерами. [Дело народа. 1917. № 222. 2 (15) дек. С. 3. Протоколы съезда были опубликованы; самое полное описание происходившего там появилось в газете эсеров «Дело народа» 20 ноября – 13 декабря 1917 г. (На эти данные опирался автор.)].

Делая еще один шаг в сторону воссоединения, руководство эсеров согласилось предоставить председательское место на съезде Марии Спиридоновой, лидеру левых эсеров. Решение было необдуманное, поскольку Спиридонова, которую крестьянство боготворило за её террористические подвиги до революции, находилась под сильным влиянием большевиков.

Второй съезд крестьянских депутатов открылся 26 ноября в Петрограде, в Александровском зале Городской думы. Большевистские депутаты, при полной поддержке левых эсеров, с самого начала обратились к подрывной тактике: свистом, криками и улюлюканьем они затыкали рот ораторам других партий; иногда буквально врывались на трибуну. Не раз беспорядок вынуждал Спиридонову прерывать заседание.

Решающее заседание произошло 2 декабря. В тот день несколько эсеров с трибуны заявили протест против арестов и преследований делегатов Учредительного собрания, часть из которых являлась в то же время делегатами крестьянского съезда. Во время одного из таких выступлений в зал вошел Ленин. Эсер, указывая на него, прокричал большевикам: «Вы доведете Россию до того, что место Николая займет Ленин. Нам не нужно никакой самодержавной власти. Нам нужна власть Советов!» Ленин попросил слова в качестве главы государства, но ему ответили, что, поскольку никто его не избирал, он может говорить только как лидер партии большевиков. В своем выступлении Ленин облил грязью Учредительное собрание и отклонил все обвинения в преследовании его депутатов большевиками. Он обещал тем не менее, что Собрание откроется, как только кворум из 400 делегатов соберется в Петрограде.

После ухода Ленина Чернов внес резолюцию, отвергавшую большевистский тезис о том, что признание власти Учредительного собрания равносильно отказу от власти Советов: «Съезд полагает, что Советы рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, как идейно-политические руководители масс, должны быть опорными боевыми пунктами революции, стоящими на страже завоеваний крестьян и рабочих, а Учредительное собрание должно в своем законодательном творчестве претворить в жизнь чаяния масс, выраженных Советов. Ввиду этого съезд протестует против попыток отдельных групп столкнуть между собою Советы и Учредительное собрание». [Дело народа. 1917. № 223. 3 (16) дек. С. 3. «Большевистские хроники» (Революция. Т. 6. С. 258) искажают смысл этой резолюции, утверждая, будто эсеры требовали взять власть у Советов и передать ее Учредительному собранию. На деле, они желали сотрудничества Советов и Собрания.].

Большевики и левые эсеры внесли контррезолюцию, которая призывала съезд одобрить большевистские действия в отношении кадетов и некоторых других делегатов Учредительного собрания на том основании, что Собрание не пользовалось парламентским иммунитетом⁶⁹.

Резолюция Чернова прошла 360 голосами против 321. Тогда большевики убедили Спиридонову отвести результаты голосования: на следующий день она объявила, что голосованием не окончательно утверждена резолюция Чернова, а только принята «за основу». Прежде чем присутствующие успели осмыслить происходящее, появился Троцкий и потребовал слова, чтобы сообщить об успехах на мирных переговорах в Брест-Литовске. Однако он был освистан и удалился в сопровождении большевиков и левых эсеров.

На следующий день, 4 декабря, большевики и левые эсеры вновь были в Александровском зале и возобновили свою подрывную тактику. В результате начался такой бедлам, что ни одного оратора не было слышно, а левые эсеры и их сторонники спели «Марсельезу» и покинули собрание. Они возобновили дискуссии в Сельскохозяйственном музее на Фонтанке, в резиденции Центрального исполнительного комитета Съезда крестьянских депутатов. Начиная с этого момента «левое» и «правое» крыло съезда собирались раздельно: все попытки их воссоединить проваливались из-за отказа большевиков признать действительным голосование от 2 декабря по вопросу об Учредительном собрании. 6 декабря большевики и левые эсеры объявили свои заседания в Городской думе единственным законным глашатаем крестьянских Советов, хотя в действительности среди них представителей крестьянских Советов не было. Затем они лишили власти Центральный исполнительный комитет съезда крестьян, отобрали у него технический персонал и исполнительный аппарат и прекратили выплату суточных, которые крестьянские депутаты получали от правительства. В итоге 8 декабря большевистская и левоэсеровская часть съезда присоединилась к работе ВЦИКа, находившегося под контролем большевиков.

Таким образом, большевикам удалось захватить инициативу на крестьянском съезде, – вначале введя в него депутатов, избранных ими, а не крестьянами, а затем объявив этих депутатов единственными законными представителями крестьянства. Добиться этого без активной поддержки левых эсеров они бы не смогли. В награду за эту услугу и в предвосхищении будущих услуг большевики пошли на крупные уступки левым эсерам, введя их в правительство на правах младшего партнера.

Соглашение между двумя партиями было достигнуто в ночь с 9 на 10 декабря, сразу же после разгона крестьянского съезда⁷⁰. Условия этого соглашения никогда не публиковались, и приходится восстанавливать их, основываясь на последовавших затем событиях. Левые эсеры выставили несколько условий: отмена Декрета о печати, включение других социалистических партий в правительство, упразднение ЧК, безотлагательный созыв Учредительного собрания. По первому требованию большевики уступили, практически разрешив выход оппозиционных газет, но не отменяя Декрета о печати. И на второе требование Ленин отреагировал миролюбиво: он только поставил условием, чтобы остальные социалистические партии последовали примеру левых эсеров и признали Октябрьский переворот. Поскольку ни одна партия этого делать не собиралась, уступка ему ничего не стоила. Но что касалось ЧК, тут большевики не хотели компромисса: они не собирались ни упразднять ее, ни формально ограничивать ее полномочия, считая, что при угрозе контрреволюции это была бы роскошь непозволительная. Однако левым эсерам было предложено ввести в ЧК своих представителей, чтобы убедиться в отсутствии «неоправданного террора». Неохотно, но удовлетворили большевики требования левых эсеров созвать Учредительное собрание. Почти с уверенностью можно утверждать, что только под давлением левых эсеров большевики отказались от мысли аннулировать результаты выборов в Собрание и позволили ему открыться, хоть и на короткое время. Троцкий вспоминал, что Ленин заявил ему в те дни: «Надо, конечно, разогнать Учредительное собрание, но вот как насчет левых эсеров?»⁷¹