355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Ричард Пайпс » Русская революция. Книга 2. Большевики в борьбе за власть 1917 — 1918 » Текст книги (страница 44)
Русская революция. Книга 2. Большевики в борьбе за власть 1917 — 1918
  • Текст добавлен: 31 октября 2016, 02:10

Текст книги "Русская революция. Книга 2. Большевики в борьбе за власть 1917 — 1918"


Автор книги: Ричард Пайпс


Жанр:

   

История


сообщить о нарушении

Текущая страница: 44 (всего у книги 55 страниц)

* * *

День 16 июля прошел для императорской семьи обычно. Судя по последней записи в дневнике Александры Федоровны, сделанной в 11 часов вечера, когда они уже собирались лечь спать, у пленников не было никаких дурных предчувствий.

Весь тот день Юровский был страшно занят. Найдя место, где можно было сжечь и закопать тела, – заброшенный прииск близ деревни Коптяки, – он раздобыл грузовой «фиат» и велел поставить его за забором у главного входа в дом Ипатьева. Под вечер он велел Медведеву забрать у охранников револьверы. Тот принес в кабинет коменданта двенадцать семизарядных револьверов системы «наган», которыми обычно были вооружены офицеры русской армии. В 6 вечера Юровский вызвал с кухни мальчика-поваренка Леонида Седнева и отослал его из дома, сказав обеспокоенным Романовым, что тот пошел встретиться с дядей, камердинером Иваном Седневым. Это была ложь, так как Седнев-старший был расстрелян ЧК несколькими неделями раньше, тем не менее это был единственный гуманный поступок, совершенный в те дни Юровским, ибо таким образом он спас жизнь ребенку. Около 10 часов вечера Юровский велел Медведеву сообщить охране, что этой ночью Романовых расстреляют, и сказать, чтобы они не беспокоились, услышав выстрелы. Грузовик, который должен был прибыть в полночь, опоздал на полтора часа, и это отсрочило казнь.

В половине второго Юровский поднял доктора Боткина и попросил его разбудить остальных. Он объяснил, что в городе неспокойно и их решили перевести в нижний этаж. Для обитателей дома Ипатьева такое объяснение должно было прозвучать убедительно, так как они часто слышали с улицы звуки стрельбы: днем раньше Александра Федоровна записала в дневнике, что ночью были слышны артиллерийская канонада и револьверные выстрелы. [По некоторым источникам, императорской семье сказали, что их поведут из дома Ипатьева в более безопасное место, однако этой гипотезе противоречит тот факт, что пленники оставили в своих комнатах все, что в таком случае должны были бы взять с собой, в частности икону, с которой Александра Федоровна не расставалась в путешествиях (Дите-рихс. Убийство. Т. 1. С. 25).]. Чтобы умыться и одеться, пленникам понадобилось полчаса. Около двух часов они стали спускаться по лестнице. Впереди шел Юровский. За ним – Николай с Алексеем на руках, оба в гимнастерках и фуражках. Затем следовали императрица с великими княжнами (Анастасия вела своего любимца спаниеля Джемми) и доктор Боткин. Демидова несла две подушки, в одной из которых была зашита шкатулка с драгоценностями. За ней шли камердинер Трупп и повар Харитонов. Незнакомая узникам расстрельная команда, состоявшая из десяти человек, – шестеро из них были венграми, остальные русскими, – находилась в соседней комнате. Как показал Медведев, императорская семья «на вид казалась спокойна и как будто никакой опасности не ожидала»76.

Спустившись по внутренней лестнице, процессия ступила во двор и повернула налево, чтобы войти в нижний этаж. Их провели в противоположный конец дома, в комнату, где до этого размещалась стража. Из этого помещения, пять метров в ширину и шесть в длину, вся мебель была вынесена. Высоко во внешней стене находилось единственное полукруглое окно, забранное решеткой. Только одна дверь была открыта, другую, напротив нее, ведущую в кладовку, заперли на замок. Это был тупик.

Александра Федоровна спросила, почему в комнате нет стульев. Юровский, по-прежнему предупредительный, велел принести два стула, на один из них Николай посадил Алексея, на другой села императрица. Остальным велели выстроиться вдоль стены. Через несколько минут в комнату вошел Юровский в сопровождении десяти вооруженных людей. Сцену, которая за этим последовала, он сам описал такими словами: «Когда вошла команда, ком[ендант] [Юровский пишет о себе в третьем лице. ] сказал Романов[ым], что ввиду того, что их родственники в Европе продолжают наступление на советскую Россию, Уралисполком постановил их расстрелять. Николай повернулся спиной к команде, лицом к семье, потом, как бы опомнившись, обернулся к ком[енданту] с вопросом: «Что? Что?» Ком[ендант] наскоро повторил и приказал команде готовиться. Команде заранее было указано, кому в кого стрелять, и приказано целить прямо в сердце, чтоб избежать большого количества крови и покончить скорее. Николай больше ничего не произнес, опять обернувшись к семье, другие произнесли несколько несвязных восклицаний, все это длилось несколько секунд. Затем началась стрельба, продолжавшаяся две – три минуты. Николай был убит самим ком[ендант]ом наповал»77.

Как сообщают свидетели, императрица и одна из ее дочерей едва успели перекреститься: смерть их была мгновенной. Пока охранники не расстреляли все патроны, стрельба стояла страшная: Юровский пишет, что пули, отскакивая от стен и от пола, сыпались градом. Девочки кричали. Сраженный выстрелами, Алексей упал со стула. Харитонов «осел и умер».

Это была тяжелая работа. Юровский назначил каждому стрелку одну жертву и велел целить прямо в сердце. Тем не менее, когда залпы прекратились, шестеро еще были живы: Алексей, трое девочек, Демидова и Боткин. Алексей стонал, лежа в луже крови. Юровский добил его двумя выстрелами в голову. Демидова отчаянно защищалась, прижимая к себе подушки, в одной из которых была зашита металлическая шкатулка. Ее прикончили штыками. «Когда добивали одну из девочек, штык не мог пройти сквозь корсет», – жаловался Юровский. Вся, как он назвал это, «процедура» заняла двадцать минут. Медведев так описывал эту сцену: «У каждого было по несколько огнестрельных ран в разных местах тела, лица у всех были залиты кровью, одежда у всех также была в крови»78.

Несмотря на то, что у дома работал грузовик, – специально, чтобы заглушить выстрелы, – стрельба была слышна и на улице. Один из обитателей дома Попова, стоявшего напротив и отданного для размещения внешней охраны, рассказывал Соколову: «Ночь с 16 на 17 июля 1918 года я хорошо восстанавливаю в своей памяти, потому что вообще в эту ночь я не спал, и помню, что около 12 часов ночи я вышел во двор и подошел к навесу, меня тошнило, я там остановился. Через некоторое время я услыхал глухие залпы, их было около 15, а затем отдельные выстрелы, их было 3 или 4, но эти выстрелы были не из винтовок произведены; было это после двух часов ночи; выстрелы были от Ипатьевского дома и по звуку глухие, как бы произведенные в подвале. После этого я быстро ушел к себе в комнату, ибо боялся, чтобы меня не заметили сверху охранники дома, где был заключен бывший Государь Император; войдя в комнату, мой сосед по ней спросил: «Слышал?» Я ответил: «Слышал выстрелы». – «Понял?» – «Понял», – сказал я, и мы замолчали…»79

Убедившись, что все мертвы, охранники взяли из комнат верхнего этажа простыни и, сняв с трупов все драгоценности и рассовав их по карманам, вынесли еще истекающие кровью тела во двор, где у главных ворот ждал грузовик. В кузове расстелили кусок брезента, сложили на него тела одно на другое и накрыли сверху еще одним таким же куском. Юровский, угрожая расстрелом, потребовал, чтобы охранники вернули украденные драгоценности и конфисковал у расстрельщиков золотые часы, украшенные бриллиантами, портсигар и некоторые другие вещи. Затем он сел в грузовик и уехал.

Руководить уборкой Юровский поручил Медведеву. Охранники принесли швабры, ведра с водой и песок, чтобы смыть следы крови. Вот как описывал один из них «место действия»: «В комнатах стоял как бы туман от порохового дыма и пахло порохом… в стенах и полу были удары пуль. Пуль особенно было много (не самих пуль, а отверстий от них) в одной стене… Штыковых ударов нигде в стенах комнаты не было. Там, где в стенах и полу были пулевые отверстия, вокруг них была кровь; на стенах она была брызгами и пятнами, на полу – маленькими лужицами. Были капли и лужицы во всех других комнатах, через которые нужно было проходить во двор дома Ипатьева из той комнаты, где были следы от пуль. Были такие же следы крови и во дворе к воротам на камнях»80. Охранник, который пришел на следующий день в дом Ипатьева, обнаружил там полный разгром: одежда, книги, иконы были в беспорядке разбросаны по полу и на столах – в них пытались найти спрятанные драгоценности и деньги. Атмосфера была мрачной, стража – неразговорчивой. Ему сказал», что чекисты отказались проводить остаток ночи у себя внизу и переехали наверх. Единственным живым напоминанием о прежних обитателях этих комнат был спаниель цесаревича Джой, о котором накануне как-то забыли: он стоял у дверей комнаты наверху, ожидая, что его туда впустят. «Я хорошо помню, – рассказывал один из охранников, – как я еще подумал тогда: напрасно ты ждешь».

Наружной охране было велено оставаться на своих постах, чтобы создать впечатление, будто в доме Ипатьева все идет по-прежнему. Этот спектакль продолжали разыгрывать, дабы не потерять возможность инсценировать впоследствии убийство царя и его семьи при попытке к бегству во время «эвакуации». 19 июля все наиболее важные вещи из имущества императорской семьи, включая личные бумаги Николая и Александры, Голощекин погрузил в поезд и увез в Москву81.


* * *

Зная склонность русского народа чтить как святыню останки мучеников и стремясь предотвратить возникновение культа Романовых, екатеринбургские большевики приложили все усилия, чтобы бесследно уничтожить их тела. Местом, которое выбрали для этой цели Юровский и его помощник Ермаков, был лес у деревни Коптяки в пятнадцати километрах к северу от Екатеринбурга. Это был район топких торфяников и заброшенных шахт.

В нескольких километрах от города грузовик встретила группа из двадцати пяти человек – верховых и в пролетках: «Это были рабочие (члены Совета, Исполкома и т. д.), которых приготовил Ермаков. Первое, что они закричали: «Что ж вы нам их неживыми привезли?!» Они думали, что казнь Романовых будет поручена им. Начали перегружать трупы на пролетки… Сейчас же начали очищать карманы – пришлось и тут пригрозить расстрелом и поставить часовых. Тут и обнаружилось, что на Татьяне, Ольге, Анастасии были надеты какие-то особые корсеты. Решено было раздеть трупы догола, но не здесь, а на месте погребения».

Было шесть или семь часов утра, когда процессия достигла заброшенного золотоносного прииска с шахтой глубиной около трех метров. Юровский распорядился, чтобы тела раздели и сожгли. «Когда стали раздевать одну из девиц, увидели корсет, местами разорванный пулями, – в отверстии видны были бриллианты. У публики явно разгорелись глаза. Комендант] решил сейчас же распустить всю артель… Команда приступила к раздеванию и сжиганию. На Александре Федоровне оказался целый жемчужный пояс, сделанный из нескольких ожерелий, зашитых в полотно. [Вставка на полях: «На шее у каждой из девиц оказался портрет Распутина с текстом его молитвы, зашитые в ладанки». ] Бриллианты тут же переписывались, их набралось около полпуда… Сложив все ценное в сумки, остальное найденное на трупах сожгли, а сами трупы опустили в шахту»82. Не будем описывать, каким надругательствам подверглись тела шести женщин, – достаточно сказать: один из охранников, принимавший участие в этой операции, впоследствии хвастал, что «может теперь спокойно умереть, так как он щупал царицу за…»83

В течение нескольких месяцев Соколов, в надежде разыскать останки Романовых, вел раскопки вокруг места, которое здешние крестьяне называли «Четыре брата» – так окрестили четыре больших сосны, выросшие здесь некогда из одного семечка. Он обнаружил немало материальных свидетельств – иконки, брелоки, очки, застежки от корсетов – и доказал, что все они принадлежали членам императорской семьи. Был найден человеческий палец, отсеченный по-видимому, от тела императрицы, – скорее всего, чтобы снять кольцо. [Это мог быть и палец Николая: 4 июля, когда Юровский потребовал, чтобы они сдали все драгоценности, Александра Федоровна отметила в дневнике, что обручальное кольцо ее супруга останется на месте.]. Найденный зубной протез, как было установлено, принадлежал доктору Боткину. Палачи не посчитали нужным кремировать труп собаки Джемми, – он был просто сброшен в шахту. Они также не заметили или случайно обронили бриллиант в десять карат – подарок императрице от Николая – и Ульмский крест самого царя. То и другое валялось в траве.

Однако останки самих жертв найдены не были. В результате в течение многих лет периодически рождались предположения, что некоторые или даже большинство членов царской семьи живы. Тайна эта была окончательно развеяна только после публикации воспоминаний Юровского. Оказалось, что у «Четырех братьев» тела были захоронены временно.

Юровский посчитал шахту недостаточно глубокой, чтобы надежно скрыть погребение. Вернувшись в город, он навел справки и выяснил, что на Московском тракте существуют более глубокие шахты. 18 июля Юровский, захватив некоторое количество керосина и серной кислоты, вернулся со своими людьми и отрядом чекистов на прежнее место. Перекрыв окрестные дороги, они выкопали трупы, погрузили их в грузовик и повезли в направлении к Московскому тракту. По дороге машина застряла в грязи, и останки императорской семьи пришлось захоронить в случайном месте, в неглубокой могиле. Тела полили серной кислотой, а яму забросали землей и валежником. До 1989 года это место захоронения оставалось неизвестным.


* * *

Пока убийцы заметали следы преступления, в 140 км к северо-востоку от Екатеринбурга, в Алапаевске, разыгрывался другой акт трагедии семьи Романовых. Здесь с мая 1918 года большевики содержали под стражей нескольких представителей императорского дома: вел. кн. Сергея Михайловича, вел. кн. Елизавету Федоровну, принявшую постриг (вдову вел. кн. Сергея Александровича, убитого террористами в 1905 году, и сестру императрицы), кн. Владимира Павловича Палея и троих сыновей вел. кн. Константина – Игоря, Константина и Иоанна. Они жили с приближенными и слугами под домашним арестом в здании школы в пригороде Алапаевска, под охраной русских и австрийцев.

21 июня, то есть в тот самый день, когда обитатели дома Ипатьева получили первое письмо от мнимых спасителей, алапаевских узников перевели на строгий тюремный режим. От них удалили всех слуг и приближенных (кроме двоих: секретаря Ф.С.Ремеза и монахини), конфисковали драгоценности и ограничили свободу передвижений. Это было сделано по приказу Белобородова из Екатеринбурга, якобы для того, чтобы не допустить повторения ими «бегства» Михаила из Перми, случившегося за неделю до этого.

В день, когда были убиты Николай II и его семья, 17 июля, алапаевским узникам сказали, что их переводят в более безопасное место. Вечером этого дня власти инсценировали вооруженное нападение на здание школы, в котором содержались Романовы, приписав это действиям «белогвардейской банды». Как было объявлено, воспользовавшись завязавшейся схваткой, пленники бежали. В действительности их увезли в место под названием Верхняя Синячиха, завели далеко в лес, жестоко избили и казнили.

18 июля, в три часа пятнадцать минут утра Алапаевский Совет телеграфировал в Екатеринбург, где был разработан сценарий этого спектакля, что Романовы бежали из-под стражи. В тот же день Белобородов направил Свердлову в Москву и Зиновьеву и Урицкому в Петроград телеграмму следующего содержания: «Алапаевский Исполком сообщил нападении утром восемнадцатого неизвестной банды помещение где содержались под стражей бывшие великие князья Игорь Константинович Константин Константинович Сергей Михайлович и Полей [Палей] точка Несмотря сопротивление стражи князья похищены точка Есть жертвы с обеих сторон поиски ведутся точка»84.

Проведенная белыми экспертиза установила, что все жертвы, кроме вел. кн. Сергея Михайловича, который, очевидно, сопротивлялся и был застрелен, были заживо сброшены в шахту. Там и нашли их тела. Пятеро членов царского дома и монахиня, сопровождавшая вел. кн. Елизавету Федоровну, умерли от недостатка воздуха и воды, вероятно, спустя несколько дней. Вскрытие показало наличие земли во рту и в желудке вел. кн. Константина Константиновича85.


* * *

Даже не имея неопровержимых свидетельств, что Романовых убили по приказу из Москвы, это можно заподозрить, приняв во внимание тот факт, что официальное сообщение о «казни» Николая появилось не в Екатеринбурге, где якобы было принято такое решение, а в столице. Действительно, Уральскому областному Совету в течение пяти дней не разрешали предавать гласности это событие, хотя сообщения о нем уже появились в иностранной печати.

Мы не располагаем точными свидетельствами, но, судя по всему, главным мотивом, заставившим Москву требовать молчания от Екатеринбурга, был деликатный вопрос о судьбе царицы и детей.

Главную проблему представляли немцы, которых в этот момент большевики старались обработать как могли. Кайзер был двоюродным братом Николая II и крестным отцом цесаревича. Если бы его волновала судьба родственников, он мог включить в Брест-Литовский договор пункт о передаче Германии бывшего царя и его семьи, и большевики были бы не в состоянии отказаться. Но он этого не сделал. Когда в начале марта король Дании попросил его принять участие в судьбе Романовых, кайзер ответил, что не может предоставить убежище бывшему царю и его семье, потому что это будет расценено русскими как попытка реставрации монархии86. Точно так же он отверг и просьбу шведского короля попытаться облегчить участь Романовых. Наиболее правдоподобным представляется объяснение такого поведения, данное Ботмером, который считает, что кайзер был движим страхом перед немецкими левыми партиями. [Bothmer К, von. Mit Graf Mirbach m Moskau. Tubingen, 1922. Немецкий ученый, оправдывая поведение своей страны, ссылается на слова Александры Федоровны, записанные воспитателем цесаревича Жильяром, что она готова скорее «умереть насильственной смертью в России, чем быть спасенной немцами» (Jagov // ВМ. 1935. № 5. S. 371). Может быть, это и правда, однако в тот момент немецкое правительство никак не могло знать, что она думает таким образом.].

Проявляя безразличие к судьбе Николая, Берлин тем не менее выражал озабоченность безопасностью царицы, которая была по происхождению немкой, и тех, кого собирательно называли «немецкими принцессами» – дочерей Александры Федоровны и нескольких придворных дам немецкого происхождения, а также Елизаветы Федоровны, сестры Александры. 10 мая Мирбах обсуждал этот вопрос с Караханом и Радеком и доложил в Берлин следующее: «Не рискуя, конечно, выступить как защитник свергнутого режима, я, тем не менее, сказал комиссарам, что мы надеемся, что с немецкими принцессами будут обращаться со всем возможным уважением, без мелких придирок, не говоря уж об угрозах их жизни. Карахан и Радек, которые замещают отсутствующего Чичерина, восприняли мое замечание благосклонно и с пониманием»88.

Утром 17 июля кто-то из руководителей екатеринбургского Совета (почти наверняка Белобородов) телеграфировал в Кремль о событиях минувшей ночи. В биохронике Ленина, где прослеживаются мельчайшие подробности его жизни, имеется датированная этим числом краткая запись: «Ленин получает (в 12 часов) письмо из Екатеринбурга и пишет на конверте: «Получил. Ленин»89. Однако в этот период между Москвой и Екатеринбургом действовала прямая телеграфная связь. Поэтому можно с уверенностью утверждать, что документ, полученный Лениным, был не письмом, а телеграммой. Кроме того, обычно в биохронике кратко излагается содержание посланий, полученных Лениным. То, что это не сделано в данном случае, наводит на мысль, что речь шла об убийстве царской семьи, ибо в советской историографии не принято ставить эту тему в какую-либо связь с именем Ленина. Очевидно, в этом сообщении было недостаточно внятно сказано о судьбе супруги и детей Николая, потому что Кремль телеграммой потребовал от Екатеринбурга разъяснений. В тот же день, позднее, Белобородов направил в Москву шифрованное сообщение, звучавшее как ответ на вопрос. Копию этой депеши Соколов обнаружил на Екатеринбургском телеграфе, но не смог ее расшифровать. Два года спустя это удалось одному русскому криптографу в Париже. Документ не оставляет сомнений относительно судьбы царской семьи: «МОСКВА Кремль Секретарю Совнаркома Горбунову с обратной проверкой. «Передайте Свердлову что все семейство постигла та же участь что и главу официально семья погибнет при эвакуации. Белобородов»»90.

Телеграмма Белобородова пришла в Москву ночью. На следующий день Свердлов сообщил эту новость президиуму ЦИКа, тщательно избегая упоминаний о смерти семьи Николая. Он сказал, что, попади царь в руки чехам, это обернулось бы смертельной опасностью, и в итоге получил от президиума формальное одобрение действий Уральского областного Совета91. При этом Свердлов не дал себе труда объяснить, почему царя и его семью не привезли в Москву в июне или в первых числах июля, когда это еще вполне можно было сделать.

Позднее в тот же день Свердлов появился на заседании Совнаркома, которое происходило в Кремле. Вот как описывает эпизод один из очевидцев: «Во время обсуждения проекта о здравоохранении, во время доклада тов. Семашко, вошел Свердлов и сел на свое место на стул позади Ильича. Семашко кончил. Свердлов подошел, наклонился к Ильичу и что-то сказал.

– Товарищи, Свердлов просит слово для обращения.

– Я должен сказать, – начал Свердлов обычным своим ровным тоном, – получено сообщение, что в Екатеринбурге, по постановлению областного Совета, расстрелян Николай; Александра и сын в надежных руках. Николай хотел бежать. Чехословаки подступали. Президиум ЦИКа постановил одобрить.

Молчание всех.

– Перейдем теперь к постатейному чтению проекта, – предложил Ильич.

Началось постатейное чтение, затем обсуждался проект по статистике»92.

Трудно сказать, зачем был весь этот цирк, ибо члены большевистского кабинета наверняка знали правду. [Брюс Локкарт утверждает, что уже вечером 17 июля Карахан сказал ему, что погибла вся царская семья (см.: Memoirs of a British Agent. 1935. P. 303–304). Странно, что никому не пришло в голову спросить, в чьих «руках» были дочери Николая.]. Вероятно, большевики испытывали нужду в такого рода формальных реверансах, прикрывающих творимый ими произвол.

Затем Свердлов составил текст официального сообщения, который передал в «Известия» и в «Правду» для публикации на следующий день, 19 июля. 22 июля оно было перепечатано лондонской «Таймс».

«На первой сессии Центрального исполнительного комитета, избранного Пятым съездом Советов, было зачитано сообщение, полученное по прямому проводу от Уральского областного Совета, о расстреле бывшего царя Николая Романова.

В последние дни Екатеринбургу, столице красного Урала, серьезно угрожали подступившие к нему банды чехословаков. В то же самое время был раскрыт контрреволюционный заговор, имевший целью с оружием в руках вырвать тирана из рук Совета.

Ввиду этих обстоятельств президиум Уральского областного Совета принял решение расстрелять бывшего царя Николая Романова. Это решение было приведено в исполнение 16 июля.

Жена и сын Романова отправлены в надежное место. Обнаруженные документы, касающиеся заговора, направлены в Москву со специальным курьером.

Недавно было принято решение предать бывшего царя трибуналу, чтобы судить его за преступления перед народом, и только последующие события не позволили осуществить это намерение. Президиум Центрального исполнительного комитета, обсудив обстоятельства, которые заставили Уральский областной Совет принять решение о расстреле Николая Романова, постановил следующее: Всероссийский центральный исполнительный комитет в лице президиума одобряет решение Уральского областного Совета как правомочное.

В распоряжении Центрального исполнительного комитета в настоящее время имеются чрезвычайно важные материалы и документы по делу Николая Романова: его дневники, которые он вел почти до последнего дня; дневники его жены и детей; его корреспонденция, включая письма Григория Распутина Романову и членам его семьи. Все эти материалы будут изучены и опубликованы в ближайшем будущем».

Так было положено начало официальной легенде: Николай – и лишь он один – был расстрелян за попытку к бегству, и решение это было принято Уральским областным Советом, а не большевистским ЦК в Москве.

19 июля, как и в последующие несколько дней, когда «Правда» и «Известия» уже напечатали сообщения о решениях, якобы принятых екатеринбургским Советом, дополнив их декретом о национализации имущества семьи Романовых, – Уральский областной Совет по-прежнему хранил гробовое молчание.

Мировая печать проинформировала своих читателей об этих событиях, следуя официальной большевистской версии. 21 июля «Нью-Йорк Таймс» вынесла эту новость на первую полосу воскресного выпуска, снабдив таким заголовком: «Бывший русский царь убит по приказу Уральского Совета. Николай расстрелян 16 июля, когда возникла опасность, что его могут захватить чехословаки. Жена и наследник в безопасности». Ниже был помещен некролог, в котором казненный монарх снисходительно охарактеризован как человек «приятный, но слабый». Большевики, вдохновленные безразличием, с которым за месяц до этого были восприняты слухи о смерти Николая, рассчитали верно: мир легко проглотил эту новость.

В тот день, когда советская печать опубликовала сообщение о расстреле бывшего царя, Рицлер встретился с Радеком и Воровским. Он принес формальный протест против казни Николая, которую, как он сказал, безусловно осудит мировое общественное мнение, и вновь подчеркнул, что его правительство обеспокоено судьбой «немецких принцесс». Собрав, вероятно, все самообладание, Радек ответил, что, если немецкое правительство в самом деле беспокоится о судьбе бывшей императрицы и ее дочерей, тем может быть из «гуманных соображений» разрешено покинуть Россию93. 23 июля Рицлер в беседе с Чичериным вновь вернулся к вопросу о «немецких принцессах». Чичерин сразу ему ничего не ответил, но на следующий день сообщил: «насколько ему известно», императрица эвакуирована в Пермь. У Рицлера сложилось впечатление, что Чичерин лгал. К этому времени (22 июля) Ботмер знал уже об «ужасных подробностях» екатеринбургских событий и не сомневался, что вся семья была убита по приказу из Москвы, а екатеринбургскому Совету было лишь предоставлено право выбрать время и способ казни94. Тем не менее 29 августа Радек предложил немецкому правительству обменять Александру Федоровну и ее детей на арестованного в Германии спартаковца Лео Иогихеса. 10 сентября большевистское руководство повторило это предложение немецкому консулу, но, когда немцы стали уточнять детали, большевики уклонились от обсуждения, заявив, что в данный момент семья бывшего царя оказалась отрезанной в результате военных действий95.

20 июля Уральский Совет составил наконец текст сообщения и запросил у Москвы разрешение на его публикацию96. В нем говорилось следующее:

«Экстренный выпуск. По распоряжению Областного исполнительного комитета Совета рабочих, крестьянских и солдатских депутатов Урала и Рев. штаба бывший Царь и Самодержавец Николай Романов расстрелян совместно с его семьей 17 июля 1918 года. Трупы преданы погребению.

Председатель Исполкома Белобородов

г. Екатеринбург 20 июля 1918 г. 10 часов утра».

[Текст этого документа стал известен на Западе при весьма подозрительных обстоятельствах. Весной 1956 г. в редакции популярного западногерманского еженедельника «7 Tage» появился человек, назвавший себя Гансом Мейером. Он утверждал, что, будучи австрийским военнопленным, принимал в 1918 г. непосредственное участие в решении вопроса об участи царской семьи в Екатеринбурге, и показал документы, относящиеся к этому делу, которые, по его словам, он скрывал в течение 18 лет, живя в Восточной Германии. Его версия екатеринбургских событий изобиловала фантастическими деталями. Без сомнения, он прежде всего стремился доказать, что Анастасия погибла вместе со всей семьей. Документы, предоставленные Мейером, кажутся отчасти подлинными, отчасти сфабрикованными. Вероятнее всего, он действовал по заданию советской службы безопасности. Его рассказ был напечатан в журнале (7 Tage. 1956. 14 июля – 25 августа. № 27–35). Приведенный выше текст сообщения, который представляется аутентичным, был помещен в номере «7 Tage» от 25 авг. 1956 г. О «свидетельствах» Мейера см.: Пагануц-ци П. // Время и мы. 1986. № 92. Как утверждает автор, немецкий суд, рассмотревший эти документы в связи с делом, возбужденным так называемой Анастасией, признал их поддельными.].

Москва запретила печатать это сообщение, поскольку в нем шла речь о смерти семьи Николая. На единственном известном экземпляре этого документа слова «совместно с его семьей» и «трупы преданы погребению» перечеркнуты, поставлены резолюция «запретить публикацию» и неразборчивая подпись.

20 июля Свердлов передал по прямому проводу в Екатеринбург согласованный текст сообщения, написанного им самим и напечатанного затем в московских газетах97. 21 июля Голощекин сообщил Уральскому областному Совету ошеломляющую новость: оказывается, неделю назад Совет (и не подозревавший об этом) принял решение расстрелять бывшего царя. Теперь решение это уже исполнено. Население Екатеринбурга узнало о случившемся из листовок, расклеенных по городу 22 июля. На следующий день текст листовки был напечатан в газете «Рабочий Урала», где его предваряли такие строки: «Белогвардейцы пытались похитить бывшего царя и его семью. Их заговор был раскрыт. Областной Совет рабочих и крестьян Урала предупредил их преступный замысел и расстрелял всероссийского убийцу. Это первое предупреждение. Врагам народа так же не достичь возвращения к самодержавию, как им не удалось заполучить к себе в стан коронованного палача»98.

22 июля стража, охранявшая дом Ипатьева, была снята. Юровский вручил бывшим охранникам 8000 руб., велел поделить деньги между собой и сказал, что их отправляют на фронт. В тот же день Ипатьев получил телеграмму от своей невестки: «Жилец уехал»99.

Все очевидцы согласны в том, что народ, – по крайней мере, горожане, – не выказал особых эмоций, узнав о казни бывшего царя. В некоторых московских храмах отслужили панихиды, но, в общем, народ безмолствовал. Локкарт отметил, что «население Москвы восприняло новость с удивительным безразличием»100. Такое же впечатление сложилось и у Ботмера: «Население приняло убийство царя равнодушно и безразлично. Даже честные и трезвые люди настолько привыкли к ужасам, настолько подавлены собственной нуждой и заботами, что и на них это не произвело впечатления»101. Бывший премьер-министр В.Н.Коковцов, наблюдая реакцию публики в петроградском трамвае 20 июля, обнаружил даже признаки явного удовлетворения: «Нигде не заметил я ни малейшей тени горя или сочувствия. Сообщение читали вслух с усмешками, ужимками, шуточками и с самыми безжалостными замечаниями… Можно было слышать просто отвратительные высказывания: «Давно надо было это сделать»… «Эге, братец Романов, пришло время отвечать»102.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю