Текст книги "В поисках забвения. Всемирная история наркотиков 1500–2000"

Автор книги: Ричард Дейвенпорт-Хайнс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 41 страниц)

Несмотря на эту трагедию, в «Медицинском словаре» (1882) сэра Ричарда Квейна мышьяк значился в списке возбуждающих средств вместе с каннабисом, стрихнином и фосфором. Первое издание этого справочника разошлось тиражом 33 тысячи экземпляров. Левин писал, что в Австрии, Франции, Англии и Германии было много людей, употреблявших мышьяк. «Иногда они начинали применять это вещество из любопытства, иногда – прочитав какую-нибудь книгу, но чаще – из-за простого подражания, которое служит источником множества глупостей». Мышьяк был модным косметическим средством. Он широко использовался женщинами и девушками в некоторых европейских школах-пансионах, где под медицинским наблюдением его добавляли в пищу. Левин также описывал употреблявших мышьяк актрис и «служительниц Венеры». «Свежий цвет лица, округлые формы, гладкая кожа и блестящие волосы являются той приманкой, которая ведет к использованию мышьяка». В южных штатах США мужчины и женщины, употреблявшие это вещество, добавляли его в кофе.

Вероятно, их пример оказался заразительным для Джеймса Мейбрика (1839-1889). У этого ланкаширского торговца хлопком, долгое время жившего в США, к 70-м годам выработалась зависимость от мышьяка, который он применял без медицинского назначения во все увеличивающихся дозировках. Мейбрик использовал это вещество в качестве возбуждающего средства, получая его вместе с тоником, который почти ежедневно поставлял ему покладистый ливерпульский аптекарь. На суде аптекарь свидетельствовал: «когда он входил ко мне, я выполнял заказ просто по его знаку или движению. В последние заказы я добавлял на семьдесят пять процентов больше мышьяка, чем в первые: начинал с четырех капель, а закончил семью. Он просил об этом несколько раз на дню. В последнее время он покупал у меня очень часто». Мейбрик патологически заботился о своем здоровье, и все же умолчал о своей зависимости на консультации у врача по поводу расстройства пищеварения. Как и фотографу из Новой Шотландии, он не мог и думать, чтобы отказаться от мышьяка. За два месяца до смерти Мейбрик проговорился ливерпульскому торговцу, сэру Джеймсу Пулу (1827-1903), что пристрастился к ядовитым веществам. Пул ответил: «Как ужасно. Разве вы не знаете, мой друг, что чем больше их принимать, тем больше требуется. Вы будете пользоваться ими, пока они не сведут вас в могилу». Совет оказался напрасным. Мейбрик почувствовал себя плохо, когда принял двойную дозу стрихнина, прежде чем отправиться на скачки в Виррал. Он умер через две недели. Скорее всего, его убил гастроэнтерит. В последние недели жизни врачи лечили его стрихнином, мышьяком, пилокарпином, крушиной, беленой, морфином, синильной кислотой, папаином, иридином и другими токсичными препаратами. Тем не менее, власти возбудили дело об убийстве. Мейбрик был женат на женщине из Алабамы, Флоренс Чандлер (1862-1941), которую обвинили в убийстве. Граф Дерби отмечал:

«Последние несколько дней газеты заполнены сообщениями о ливерпульском отравлении, которое становится сенсационным судебным процессом. Преступницей является миссис Мейбрик, американка по происхождению – молодая, вышедшая замуж за человека, вдвое старше ее. У нее была интрига с неким Брирли, о которой подозревал муж, и это предоставило суду мотив убийства. Она отравила мужа мышьяком, искусно подобрав препарат, который он принимал в лечебных целях. Процесс длился неделю, возглавлял его [сэр Джеймс Фицджеймс] Стивен. В вине миссис Мейбрик можно не сомневаться, но по какой-то причине толпа приняла сторону обвиняемой, люди оскорбляли и освистывали судью. Не окажись на месте полиции, они предприняли бы попытку освободить ее».

Эти заметки отражают точку зрения властей, выдвинутую для широкой публики. На самом деле Флоренс Мейбрик осудили и поместили в тюрьму за нарушение супружеской верности. Определенно, зависимость ее мужа от мышьяка не была чем-то необычным. Аптекарь на суде подтвердил, что у него имелись и другие клиенты – бизнесмены с ливерпульской биржи – регулярно покупавшие у него тоник с мышьяком. Он рассказал, что в аптеку постоянно, несколько раз в день заходили до шестнадцати человек.

Эфир был редким случаем, когда наркотик использовался первоначально в качестве стимулятора, а уже затем – в медицинской практике. Еще в XIII веке было известно, что при реакции серной кислоты с этиловым спиртом выделяется опьяняющее вещество. После 1730 года оно стало называться эфиром. В начале XIX века ораторы, выступавшие на публике, использовали это вещество для поддержки своего ораторского искусства. На обеде в 1827 году английский политик Уильям Хаскиссон (1770-1830) упомянул, что к помощи эфира перед выступлениями прибегали граф Ливерпульский (1770-1828), премьер-министр с 1812 года, и бывший министр иностранных дел в его кабинете, лорд Каслри (1769-1822). Но, как правило, этот наркотик употребляли для удовольствия. В 1842 году к Кроуфорду Лонгу, врачу из города Джефферсон, штат Джорджия, в доме которого собиралась местная молодежь, обратились его друзья. Они пристрастились к закиси азота (веселящему газу), так как других развлечений в городе почти не было. Веселящий газ трудно было перевозить, и поэтому – трудно достать. Лонга попросили помочь, но у него не было веселящего газа. Однако он знал, что умеренные дозы эфира вызывали эйфорию и ощущение тепла в теле. Большие дозы приводили к онемению тела, ощущению покалывания и расстройству восприятия. При еще больших дозах наступала потеря сознания. Он передал друзьям небольшие дозы вещества, чем положил начало увлечению местной молодежи эфиром. Английский врач позже писал, что в Джефферсоне юноши и девушки вдыхали газ, кружились и веселились. После подобных развлечений Лонг часто обращал внимание на синяки, царапины и ушибы, которые не чувствовала опьяненная молодежь. Ему пришло в голову, что такую же нечувствительность к боли пациент должен был испытывать под ножом хирурга. Чтобы проверить свою идею, Лонг в 1842 году вырезал пациенту опухоль шеи, используя эфир в качестве обезболивающего средства. Воодушевленный благополучным результатом, Лонг продолжал применять это вещество в последующих операциях, хотя из-за дефицита эфира в сельской местности сообщил о своем успехе только в 1849 году.

Тем временем, в 1846 году еще один американский врач применил эфир в хирургической практике, независимо от Лонга. Вскоре после того, как новости о новом обезболивающем веществе пересекли Атлантику, эфир попытался применить шотландский акушер, сэр Джеймс Симпсон (1811-1870). Но он подумал, что запах мог раздражать его пациенток, и решил попробовать хлороформ, который был синтезирован в 1831 году. В 1847 году Симпсон, находясь у себя в столовой, вдохнул немного хлороформа и провалился в наркотический сон. Проснувшись, он понял, что получил еще один анестезирующий газ и немедленно ввел его в свою медицинскую практику. В 1848 году натуралист Чарльз Дарвин (1809-1882) восхищался: «Какое прекрасное вещество хлороформ, открытый в чисто научных исследованиях, а затем почти случайно нашедший практическое применение». Через два года он сам использовал хлороформ, когда его жена рожала седьмого ребенка. «Я так осмелел во время родов жены, – счастливо писал он, – что дал ей хлороформ до прихода врача и продержал ее без сознания полтора часа. Она ничего не чувствовала, начиная с первых схваток до того, как услышала первый крик ребенка. Это вещество – величайшее и самое благословенное открытие». По теологическим причинам к применению хлороформа при родах сложилось отрицательное отношение («В болезни будешь рожать детей», Бытие, 3:16). Это продолжалось до тех пор, пока Симпсон не использовал его в 1853 году, когда королева Виктория рожала своего младшего сына. После этого хлороформ был принят в Британии как эффективное обезболивающее средство, хотя его использование при родах иногда ассоциировалось с недостаточной материнской заботой. Чтобы передать свое неодобрение, Доде, описывая одну из героинь, говорит, что она рожала детей, о которых никогда не заботилась, которых никогда не видела и из-за которых даже не страдала, так как рожала под хлороформом».

Выбор хирургов лежал между хлороформом и эфиром. После первых вдохов хлороформа часто возникали галлюцинации, некоторые пациенты становились возбудимыми, при передозировке им грозило удушение или сердечный приступ. Как вспоминал один немецкий специалист, ни одно вещество не сочетало в таких узких границах лечебные и одновременно смертельно опасные свойства. Однако, как заметил в 1873 году шотландский хирург Артур Фергюссон Макгилл (1846-1890), эфир также вызывал возбуждение, и пациента приходилось удерживать трем-четырем ассистентам. Когда тот приходил в себя, то иногда напоминал «шумного пьяницу». Эфир под медицинским наблюдением применялся для помощи в супружеской жизни. Шрёдер в 1875 году сообщил, что в США для лечения вагинизма используется «сожительство под действием эфира». «Жену обезболивают, и пока она находится под наркозом, муж совершает коитус с целью зачатия ребенка. Врачи надеются, что после родов болезнь пройдет». Некоторые пациенты в результате лечения приобретали зависимость от эфира. Например, сообщали о некой светской даме, которая из-за своего неконтролируемого стремления опустилась до бродяжничества и попрошайничества.

Люди злоупотребляли как эфиром, так и хлороформом. В конце XIX века «эфиромания» становится обычным явлением. Эффект этого вещества зависел от чувствительности наркомана. Левин сообщал о визуальных и слуховых галлюцинациях, грезах о райском счастье, приятной музыке, призраках красивых женщин и сладострастных видениях. Он писал, что «можно испытать множество других иллюзий, продолжающихся некоторое время и оставляющих после себя воспоминания чудесной мечты». Большая часть наркоманов пила эфир, некоторые вдыхали его пары, как при употреблении хлороформа. Хотя наркоманы, привыкшие к этому препарату, постоянно увеличивали дозировку, в случае продолжительного вдыхания паров эфира человек мог скончаться. Левин сообщал о наркомане, который, чтобы скрыть свою зависимость, употреблял наркотик в наемном экипаже. Продляя удовольствие, он медленно вдыхал эфир, при этом нередко спорил или дрался с кучером, и тогда в скандал вмешивалась полицию.

В Ирландии эфир использовали в качестве опьяняющего средства во второй половине XIX столетия. Эта традиция зародилась в 40-х годах, в 50-х захватила некоторые северные торговые города, достигла пика популярности примерно в 1869 году, пошла на спад после 1876 года и возродилась в 80-х годах. Врач из города Баллимани, графство Антрим, в 1890 году предположил, что сельское население вынудили перейти с самодельного ирландского виски на эфир после принятия закона о внутренних налогах, который запрещал самогоноварение. Священник прихода города Ноклорин впервые столкнулся с людьми, пившими эфир, в 1865 году. Местные врачи назначали его для лечения, некоторые рекомендовали препарат как общетонизирующее средство, затем он стал продаваться в пабах. Хотя пристрастившиеся к эфиру люди становились раздражительными, неопрятными и бездеятельными, часто страдали желудочными расстройствами и эмоциональной подавленностью, ирландские католические священники склоняли прихожан к отказу от алкоголя и приему якобы менее вредного эфира. Активную антиалкогольную кампанию начал отец Теобальд Мэтью (1790-1856), который увлек десятки тысяч людей, полностью отказавшихся от алкоголя. Это движение, продолжавшееся вплоть до 50-х годов XX столетия, породило больше эфирозависимых наркоманов, чем все назначения и рецепты ирландских врачей. «Центр и источник питья эфира», как выразился преподобный Эдвард Галлен, находился в нескольких милях от его прихода, в Дрейперстауне, графство Лондондерри. Этим Дрейперстаун был обязан одному бесчестному аптекарю. По словам местного врача, терапевт по имени Келли имел в этом городе практику и держал аптеку. Он был известен неумеренным употреблением спиртного, но его убедили бросить виски. Тогда Келли начал пить эфир и научил этому других. Галлен соглашался с тем, что Келли продавал эфир здоровым людям в качестве стимулятора по цене более дешевой, чем виски. Этот порок скоро распространился по всей округе.

Из Дрейперстауна привычка нюхать эфир проникла в другие южные города в Лондондерри, особенно ею славился Кукстаун, торговый город в графстве Тайрон, и нищие фермерские районы, такие как Помрой. В этой небольшой области Ирландии потребляли больше эфира, чем во всей Англии (безрадостный Линкольншир был единственным графством в Англии, где пили эфир). В рыночные дни Дрейперстаун и Кукстаун были пропитаны парами этого препарата, как и вагоны местной железной дороги. В 1890 году издатель «Британского медицинского журнала, Эрнст Харт (1836-1898) объявил кампанию против ирландского «эфирного порока», беспокоясь, что он дойдет до Англии. «Эфиромания» в Ирландии прекратилась, как только наркотик был включен в список ядовитых препаратов (как и советовал Харт). После этого он стал выдаваться только по рецептам врачей.

Употребление эфира не стало проблемой для средиземноморских стран, где население привыкло к вину. В Германии оно ненадолго вошло в моду – в худшие времена Веймарской республики. В начале ХХ века эфир пили отдыхающие норвежцы. Этот препарат, смешивая его со спиртным напитками, в больших количествах употребляли беднейшие крестьяне Галиции – области Австрийской империи, лежащей на северных склонах Карпат. Левин писал, что в этом случае развивается патологическое слабоумие, а у тяжелых больных затормаживаются мыслительные процессы. Он также сообщал, что к 90-м годам «эпидемия эфиромании» возникла у литовцев, живущих в районе Мемеля – самого северного порта Пруссии и центра прибалтийской торговли лесом.

«В рыночные дни выдыхаемый запах эфира ощущается на каждом углу. Когда на дороге между Хейдекрюг и соседними деревнями телега, запряженная бешено скачущей лошадью, которую безжалостно хлещет хозяин, проезжает мимо путника, его обдает сильный запах эфира от восторженно кричащих седоков. Когда рынок закрывается, можно видеть множество праздных, пьяно качающихся мужчин и женщин. К эфиру приучаются даже дети раннего возраста. В результате, к тому времени, как дети идут в школу, они уже страдают умственной отсталостью. Из-за постоянного потребления эфира погибают целые семьи».

Стоит отметить, что жизнь в Дрейперстауне, Галиции и Мемеле была такой тяжелой и бесполезной, что вряд ли заслуживала трезвого сознания.

Немецкие врачи, фармакологи, служащие больниц и аптекари часто злоупотребляли вдыханием хлороформа. Несколько случаев злоупотребления хлороформом были связаны с зависимостью от морфина. Левин лечил армейского полковника, который пытался освободиться от зависимости от морфина, постоянно нюхая носовой платок, смоченный в хлороформе. Отказ от хлороформа оказался таким же мучительным, как и отказ от морфина. Немецкий специалист Бём в 1878 году описывал наркомана в крайней степени моральной деградации, который использовал морфин для борьбы с бессонницей. Когда наркотик перестал помогать, пациент перешел на хлороформ. Он лежал в постели почти весь день и нюхал хлороформ, как только просыпался. В конце концов, он случайно сломал себе оба бедра, которые пришлось ампутировать. Операция была сделана под хлороформом, прекрасно выполнившим свое назначение. Этот больной умер от общего истощения организма. Пациенты, отказывавшиеся от хлороформа, страдали визуальными и слуховыми галлюцинациями, ломали все, до чего могли добраться, бросались на стены и кричали, пока их ярость не угасала. Эти симптомы сопровождали рвота, диарея и сердечная недостаточность. Следует подчеркнуть, что большинство больных не злоупотребляли эфиром или хлороформом. Воздействие этих препаратов не интересовал тех людей, чья жизнь удалась. Многие пациенты, лечившиеся эфиром и хлороформом, считали, что они неприятны. Каролина Тейнтер Бьюэл (1830-1873) из Детройта в 1864 году перенесла воспаление глаз и после него страдала сильными головными болями. Врач прописал ей морфин, который, по ее словам, помогал лишь временно. В качестве последнего средства спасения она прибегла к хлороформу, но обнаружила, что его эффект ужасен – ее ужасно тошнило, из-за постоянной рвоты она едва стояла на ногах.

В 1856 году на рынок поступила смесь хлороформа и морфина – для лечения холеры, диареи, гриппа, желудочных колик, невралгии, ревматизма, бронхита и других болезней. Эта смесь под названием «Хлородин доктора Коллиса Брауна» вошла в моду и для многих стала причиной заболевания наркоманией. Особой популярностью она пользовалась у рабочих с их привычкой к самолечению, чтобы не платить врачам. Среди поклонников «Хлородина» был также выходец из Венеции Теофил Марзиалс (1850-1920). В 1870 году Марзиалс получил назначение в библиотеку Британского музея и стал известен после того, как написал несколько популярных песен того времени. Он любил долго находиться на одном и том же месте. Его друг, встретивший Марзиалса в Венеции, писал, что тот появляется и исчезает, как эльф – всегда красноречивый, всегда эксцентричный. Однако у Марзиалса выработалась зависимость к «Хлоридину Коллиса Брауна». Вероятно, это произошло, потому, что он не состоялся, как библиотекарь. Его врач сообщал в 1882 году, что работа в библиотеке подавляла его жизненные и умственные силы, ухудшала здоровье. После ухода в отставку Марзиалс нервничал, когда вспоминал «раздражающий надзор, педантичность и запретительство тех изматывающих, недобрых лет в библиотеке». Наркотическая зависимость портила ему жизнь: он часто опаздывал на работу и постоянно болел. Его натура была более утонченной, чем у торговцев Дрейперстауна или жителей Мемеля, но причины для самоотупления оставались теми же.

Учитывая опыт использования новых лекарственных препаратов и методик сотнями тысяч наркоманов XIX века, врачам следовало бы обращаться осторожнее с разрушительной силой медикаментов. Тем не менее, в 1884 году один австрийский медик начал продвигать на рынок новый чудесный стимулятор, который, как предполагалось,– поможет вылечить зависимость от морфина. Это была чудовищная ошибка – новый стимулятор назывался кокаин.

Глава 6
Вырождение

Да здравствует непревзойденная работа и чудесное вещество!

Артур Рембо

Когда добродетель доводится до крайности, появляются пороки.

Блез Паскаль

Незадолго до окончания Гражданской войны в США, северяне ранили пулей и нанесли удар саблей аптекарю Джону Пембертону (1831-1888), оставив шрамы на всю жизнь. В 1882 году он разорился. У него появился ревматизм и периодические боли в желудке. То ли в результате лечения ран и хронических болезней, то ли чтобы сгладить неудачи в работе, но он начал регулярно принимать морфин. Пембертон стыдился своей зависимости и поверил фармацевтическим компаниям, которые утверждали, что с помощью препаратов коки можно легко отказаться от морфина. Эти утверждения строились на бытовавшем в то время мнении, что стимуляторы (включая кофеин и кокаин) являлись антагонистами наркотиков. В 1884 году Пембертон начал продавать собственный состав на основе вина, орехов колы и листьев коки. И листья, и орехи содержали больше кофеина, чем кофе или чай, и он надеялся, что тонизирующее «Вино и кока» поможет ему освободиться от наркотической зависимости. Пембернон рекламировал свое «Французское вино и кока» следующим образом.

«Всем, кто страдает нервными заболеваниями, мы рекомендуем пить замечательное и вкусное лекарство «Французское вино и кока», безотказно излечивающее любое нервное расстройство, диспепсию, умственное и физическое истощение, все хронические и изнуряющие болезни, кишечные расстройства, запоры, головные боли и невралгию. Это лекарство доказало, что является величайшим благословением человека, лучшим подарком природы и Господа. Рекомендуем его священникам, адвокатам, литераторам, торговцам, банкирам, женщинам и всем, кто ведет малоподвижный образ жизни – вызывающий нервное переутомление, нарушение работы желудка, кишечника и почек. Все, кому требуется тоник для нервов и восхитительный природный стимулятор, убедятся, что «Вино и кока» – бесценный дар, который непременно воскресит здоровье и счастье. Кока – это чудесное средство для восстановления сексуальных сил, она лечит семенную недостаточность, импотенцию и тому подобное, когда бесполезными оказываются все другие лекарства. Для тех несчастных, кто пристрастился к морфину или опиуму либо чрезмерно увлекается алкогольными стимуляторами, «Французское вино и кока» окажется великим благом».

Пембертон предвидел, что антиалкогольные кампании могут сократить его доходы. В 1886 году, незадолго до того, как его родной город Атланта первым в США принял антиалкогольный закон, он составил новый напиток на основе коки, колы и других ингредиентов (но без вина). Название, данное новому напитку, стало самой известной торговой маркой ХХ столетия. В это время в южных штатах США стали распространяться слухи, что негры, прежде чем насиловать белых женщин, принимают кокаин. В ответ на это компания «Кока-кола» (Coca-Cola) в 1901-1902 годах исключила коку из состава своего напитка – как раз перед тем, как ее родной штат Джорджия запретил продажу кокаина в любой форме. В течение последующих семидесяти лет, когда этот наркотик окончательно погубил репутацию листьев коки, компания утверждала, что название напитка – просто поэтическая фантазия, оно не имеет ничего общего с первоначальными ингредиентами.

Как и Пембертон, детройтская фармацевтическая компания «Парк-Дэвис» (Parke, Davis) в 80-х годах XIX века заявляла, что их микстуру на основе коки можно использовать при лечении зависимости от морфина. Она выпускала препараты коки, коры боливийского дерева «кото», применявшейся при лечении диареи, и кустарника кавы с Сандвичевых островов – лекарства от гонореи, подагры и ревматизма. Один из владельцев компании контролировал медицинский журнал под названием «Терапевтический вестник» и с его помощью обеспечивал поддержку компании. В 1880 году это издание опубликовало статью Уильяма Х. Бентли (ум. 1907), врача из Вэлли-Оук, штат Кентукки, в которой говорилось, как он использовал кокаиновую микстуру «Парк и Дэвис» для лечения алкоголизма и зависимости от опиума. Доктор Эдвард Хьюз (род. 1900) из Рокфорда, штат Иллинойс, в том же году и в том же сомнительном источнике сообщил, что одному из пациентов, ставшего наркоманом после лечения ревматизма, он заменил опиум кокаиновой микстурой. «Терапевтический вестник» также приводил цитату из «Луизвилльских медицинских новостей»: «Нужно пробовать коку даже без привычки к опиуму. Это великолепное, безвредное средство против меланхолии».

Подобные заказные статьи ввели в заблуждение неудержимо честолюбивого молодого венца Зигмунда Фрейда (1856-1939), который бросил научную карьеру ради неблагодарной работы в Венской городской больнице. Он досадовал, что не стал тем, кем обещал быть, но еще более его угнетала необходимость получить определенный профессиональный статус и финансовую независимость, без которых он не мог жениться. Ранее он подружился с патологоанатомом Эрнстом фон Флейшль-Марксовым (1847-1891), который стал морфинистом после того, как перенес хирургическую операцию. В 1882 году Фрейд писал: «Он прекрасный человек – состоятельный, спортивный, с печатью гения на мужественном лице, красивый, утонченный, разносторонне талантливый и о многом имеет собственное мнение. Он всегда был для меня образцом». Фрейд непреднамеренно уничтожил свой идеал. Он заинтересовался проблемой Флейшль-Марксова и начал ее обдумывать. Мечтая о скорой известности в медицинском мире, он решил, что с помощью коки он достигнет своей цели. В апреле 1884 года он писал невесте, что один немец испытывал ее на своих солдатах и убедился, что она действительно придала им силы и выносливость. Фрейд заказал кокаин в фирме «Мерк» с тем, чтобы испробовать его действие при лечении сердечных заболеваний и нервного истощения. Особые надежды он возлагал на то, что кокаин окажется полезным при отказе от морфина. Он писал, что для завершения исследований нужен лишь один счастливый случай, но нужно быть совершенно уверенным в его успешном исходе.

В начале мая он дал кокаин Флейшль-Марксову, чтобы тот принимал его вместо морфина. Фрейд писал невесте, что регулярно принимает этот препарат против депрессии и несварения желудка, и тот прекрасно помогает ему. Фрейд надеялся, что кокаин вместе с морфином займет достойное место в лечении заболеваний. Благодаря своему восторженному настроению, он поспешил опубликовать свою монографию «О коке». В ней рассматривалась возможность использования кокаина как общетонизирующего средства, в качестве лекарства против несварения, истощения и недостаточности питания – которое связывали с такими болезнями, как анемия и туберкулез – для лечения тифа и диабета, психозов и депрессии, а также для увеличения переносимости препаратов ртути при заболеваниях сифилисом. Эта монография представляла собой набор случаев из медицинской практики и краткие итоги исследований, проводимых в Европе и США. Фрейд в своей работе почти не давал оценки этих исследований. До этого времени он занимался зоологией, недостаток знаний в новой для него области очевиден. Утверждение, что кокаин обладает обезболивающим эффектом, ошибочно. При прямом контакте наркотик слегка анестезировал кожу, но не мог воздействовать на мозг, проникая сквозь кожу в кровеносную или в нервную систему. Однако специалисты, на которых Фрейд ссылался в монографии, понимали, что для получения анестезирующего эффекта кокаин следовало вводить подкожно. Эта ошибка явно показывает, что Фрейд не изучал научные работы, о которых писал. Если бы он добросовестно изучил все семь случаев из продажного «Терапевтического вестника», вряд ли стал бы приводить их в своей монографии. Скорее всего, он ссылался на научные работы, не читая источников. Фрейд явно не продумал монографию. Он закончил ее черновой набросок 18 июня 1884 года (сам приняв наркотик 30 апреля) и опубликовал свои выводы в июле. «Я силен, как лев, счастлив и весел», писал он 19 июня под воздействием кокаинового возбуждения. «Я очень упрям и безрассуден, мне нужны великие цели. Я совершил несколько поступков, которые любой разумный человек посчитал бы необдуманными. Например, занялся наукой из-за нищеты, затем из-за нищеты увлек бедную девушку, но это должно продолжаться, поскольку это мой стиль жизни – много рисковать, много надеяться и много работать».

Примером безрассудности Фрейда в этот период может служить утверждение о том, что повторные дозы кокаина не вызывают непреодолимой тяги к препарату. Наоборот, пациент якобы испытывает к нему некоторое немотивированное отвращение. Фрейд писал, что лечение Флейшль-Марксова не подменяло зависимость от морфина зависимостью от кокаина. «Этот препарат не превращает морфиниста в кокаиниста. Использование коки носит временный характер». Когда Фрейд высказал свою уверенность, Флейшль-Марксов принимал кокаин около месяца. Скоро он стал закоренелым кокаинистом и оставался им в течение нескольких лет, которые ему суждено было прожить. Это, вероятно, наиболее скандальный аспект монографии. Ни один врач в 80-х годах не мог со всей ответственностью сделать подобное заявление всего лишь после месяца исследований. Неудачи, последовавшие за подкожными инъекциями морфина, злоупотреблениями эфиром и хлороформом, должны были предостеречь Фрейда от публичного одобрения кокаина. Недавний пример хлорала должен был показать, что морфину нельзя найти заменителя, который не вызывает привыкания. Пятнадцатью годами ранее Левинштайн из Берлина отказался от попыток заменить морфин хлоралом после того, как обнаружил, что у пациентов развивается зависимость от хлорала и одновременно остается тяга к морфину. Это был недавний прецедент, и Фрейду следовало учесть его. Врач из Бруклина, Дженсен Метисон (ок. 1845-1911), заметил в 1887 году, что после открытия хлорала единственный довод в его пользу заключался в том, что он не вызывал привыкания. Этот утверждение давно было опровергнуто. Именно оно служит обвинением Фрейду в эгоизме и чрезмерном самомнении.

Другие исследователи наркотиков оказались более скрупулезными. Немецкий токсиколог Луис Левин, пионер европейских экспериментов с галлюциногеном пейот (anhalonium lewinii), хвалил «это чудесное растение», но предупреждал, что оно может вызвать привыкание и что его употребление, как и морфинизм, может привести к изменению личности путем деградации функций мозга. Английский писатель Хейвлок Эллис (1859-1939) также проявлял осторожность, рекламируя пейот в 90-х годах. В очерке, который являлся эквивалентом монографии Фрейда, он писал, что постоянно употребление пейота может нанести серьезный вред.

В заключительном и самом коротком разделе своей монографии Фрейд упоминал о возможном применении кокаина в качестве анестезирующего средства. Он предложил офтальмологу Леопольду Кёнигштайну (1850-1924) использовать раствор кокаина для снятия боли у пациентов с трахомой и подобными заболеваниями. Однако во время проверки этого предположения анестезиолог Кёнигштайна нейтрализовал обезболивающий эффект кокаина, подмешав в него слишком много кислоты. После этого случая Фрейд перестал заниматься обезболивающими свойствами коки – для организации системных исследований нужна была известность и сопутствующие ей привилегии. В результате слава, которую жаждал Фрейд, досталась его коллеге, Карлу Коллеру (1857-1944). Осенью 1844 года он объявил о своем открытии – в глазной хирургии несколько капель раствора кокаина снимали боль. Он первым проверил это на себе, закапав наркотик в глаз и коснувшись булавкой роговицы глаза. Его открытие стало прорывом в глазной и носоглоточной хирургии. Фрейд не сразу понял, что оно представляло собой окончательную победу в исследования кокаина, он все еще верил, что опыты с этим наркотиком приведут его к желанной славе. В январе 1885 года он пытался лечить кокаином лицевую невралгию. («Я этим очень взволнован, потому что если у меня все получится, я привлеку к себе внимание – такое необходимое, чтобы добиться успеха в жизни»). Через несколько дней, оценивая свои шансы на повышение, он уверял невесту, что они были достаточно высоки, и что коку связывают с его именем.

Флейшль-Марксов начинал все больше зависеть от кокаина, он начал принимать его одновременно с морфином. Этого не признал Фрейд, когда в марте 1885 года прочитал доклад в Венском психиатрическом обществе. Он утверждал, что Флейшль-Марксов с помощью кокаина успешно освобождается от морфинизма, и заявил, что не имеется никакой зависимости от кокаина. Более того, наблюдается якобы все большая антипатия к нему. Фрейд особенно одобрял инъекции кокаина как средства лечения наркотической зависимости от морфина, поскольку «нет опасений, что придется увеличивать дозировку». Тем не менее, к весне 1885 года Флейшль-Марксов принимал огромные дозы этого наркотика: за три месяца он потратил на него восемь тысяч марок. Фрейд знал об этом, потому что в июне 1885 года написал невесте, что кокаин нанес его другу большой вред, и советовал не использовать его. Несмотря на это, 7 августа в одном из ведущих медицинских изданий он утверждал, что кокаин излечивает зависимость от морфина.