Текст книги "В поисках забвения. Всемирная история наркотиков 1500–2000"

Автор книги: Ричард Дейвенпорт-Хайнс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 41 страниц)

Вслед за делом Гарзы комиссар лондонской полиции в 1923 году вновь потребовал включить гашиш в список запрещенных наркотиков. Один из сотрудников уголовной полиции пояснил, что наркотик почти так же воздействует на жертву, как кокаин или морфин. Реакция министерства внутренних дел была отрицательной. В официальном ответе говорилось, что не было представлено никаких реальных доказательств того, что существует зависимость от гашиша, а если она и приобретается, то нет улик, что тем самым подрывается общественная мораль. Чиновник министерства отверг ничем не обоснованный вывод обвинителя, который утверждал, что поскольку подозреваемые были официантами в ресторанах Уэст-Энда, [29]29
  Западная фешенебельная часть Лондона.


[Закрыть]они, возможно, вместе с кофе подавали белым клиентам гашиш. Когда в феврале 1924 года в Палату общин поступил парламентский запрос о гашише, министерство внутренних дел не изменило своей позиции. Ответ парламентариям гласил, что существующее положение не требует включения этого наркотика в список опасных наркотических средствах. Далее говорилось, что поскольку потребление гашиша ограничено арабами, греками и индийскими матросами, запрет вряд ли сократит потребление наркотика среди тех, кто всегда может провезти его контрабандой. Однако министерство высказало предположение, что широкое распространение этого порока в Египте может привести к международным ограничениям и контролю над гашишем.

Месяцем позже египетское министерство внутренних дел пришло к заключению, что сдержать нелегальный ввоз гашиша в Египет практически невозможно. Лучшим выходом из положения стало бы принятие Лигой Наций решения о том, что поставки этого наркотика являются международной проблемой, а торговля или его потребление – преступлением, за которое следует сурово наказывать. На Женевской анти-опиумной конференции в 1925-1925 годах египетский делегат предложил внести гашиш в Гаагскую конвенцию 1912 года. В его меморандуме по этому поводу содержались серьезные преувеличения. Например, гашиш определялся как наркотик, более опасный, чем опиум, утверждалось также, что 70% душевнобольных, содержавшихся в сумасшедших домах Египта, являлись потребителями или курильщиками гашиша. Глава делегации США поддержал это предложение. Говоря о правительствах Египта и Турции, он сказал, что пришло время взаимодействия, и что у этих стран имеются свои проблемы, в то время как у США – свои, которые необходимо решать сообща. В результате египетской инициативы договаривающиеся стороны согласились с 1925 года запретить импорт и экспорт каннабиса,– за исключением тех количеств, которые использовались в медицинских и научных целях, а также договорились регулировать продажу и потребление индийской конопли.

В Британии этот наркотик вошел в список ядовитых веществ с апреля 1925 года. Через несколько месяцев Закон об опасных наркотических средствах от 1925 года позволил Великобритании ратифицировать Женевскую конвенцию (сентябрь). Необходимо подчеркнуть, что дебаты в Палате общин (5 августа 1925 года) по законопроекту длились менее пяти минут. Индийская конопля, или каннабис, не была упомянута ни разу, хотя и прозвучала короткая ссылка на листья коки (которые также были включены в новый закон). Дебаты в Палате лордов были более содержательными. Выступавший от правительства виконт Сесиль Челвуд (1864-1958) представил законопроект, как бесспорный по своему содержанию, и заявил, что его необходимо утвердить для ратификации Женевской конвенции. Его замечания ограничились техническими подробностями, за исключением того момента, когда он коснулся защиты детей. Он сказал, что в других странах мелкие уличные торговцы героина, морфина, кокаина и тому подобного продают свой губительный товар в школах и ведут детей к пороку, прежде чем те узнают, что в действительности означает порок. Это эмоциональное утверждение было основано на фактах, когда школьники США курили индийскую коноплю. Однако оно вводило аудиторию в заблуждение, поскольку было некорректно смешивать поставку каннабиса с распространением героина и кокаина. Единственным выступившим в прениях был известный адвокат, виконт Халдейн (1856-1928), который сказал, что составить представление о деталях законопроекта представлялось невозможным. Он призвал принять его, основываясь главным образом на доверии. Именно по такой незначительной причине криминализация индийской конопли в Британии была утверждена.

В период между двумя мировыми войнами в Англии потребление каннабиса было незначительным по сравнению со спросом на новые, вызывающие зависимость снотворные порошки, в состав которых входили производные барбитуровой кислоты. Самым известным был диэтил-малонил, открытый в 1902 году немецким химиком Эмилем Фишером (1852-1919) и врачом-физиологом, бароном Йозефом фон Мерингом (1849-1908). Открытое ими вещество первыми начали продвигать на рынок в 1903 году немецкие компании «Мерк» и «Байер» под торговой маркой «Веронал». Как хлорал и сульфонал, он немедленно стал предметом злоупотребления – веронал начали принимать люди, которым нужно было снять эмоциональную боль. Еще в декабре 1903 года в лондонском районе Бейзуотер одна девятнадцатилетняя девушка, вернувшись из медового месяца, пережила несколько приступов истерии, а затем по неизвестной причине впала в коматозное состояние. Врач нашел в ее комнате спрятанный флакон веронала. После того, как у нее отобрали этот препарат, она пришла в себя, но вскоре опять стала невменяемой, спрятав флакон под матрасом. Угрозами и мольбами девушка выпрашивала у врача еще одну порцию наркотика. Вскоре после этого тому же врачу пришлось иметь дело с двумя случаями суицидальной мании, связанной с вероналом. Через несколько лет коварный препарат, печально известный под названием веронал, стал фигурировать в популярных романах.

Случай с девушкой из Бейзуотера и женщиной из Джерси, находившейся в депрессии и принявшей смертельную дозу сульфонала, заставил одного шотландского врача в 1903 году предположить, что все снотворные опасны. При их назначении пациентам врачам следовало проявлять максимальную осторожность, а аптекари не должны были выдавать эти средства без рецепта прописавшего их врача. Он предупредил, что назначение таких препаратов, как веронал, выпущенных фармацевтическими фирмами, а не составленных врачом, позволяет пациентам самим устанавливать дозы, тем самым увеличивая вероятность ошибки.

В статистике смертных случаев в Англии и Уэльсе упоминается один смертельный исход от приема веронала в 1906 году и еще один – в 1907. В 1909 году эти цифры составляли одиннадцать случайных смертей и два самоубийства. В 1910 году – соответственно двенадцать и три смертных случая. В 1909 году Клоустон напомнил, что хлорал, сульфонал, трионал, веронал, паральдегид были седативными препаратами, которые иногда употребляли без достаточных медицинских оснований. В 1913 году немецкий производитель веронала, фирма «Байер», предупредила об опасности превышения назначенной дозировки, но многие страдавшие бессонницей люди не могли отказаться от препарата и употребляли его в нежелательных количествах. Социолог Макс Вебер (1964-1920), будучи профессором Гейдельбергского университета, работал так много, что стал использовать барбитураты, как против бессонницы, так и в качестве успокоительного средства. В 1914 и 1914 годах он проходил лечение отдыхом на озере Мадджоре в Италии и, пытаясь избавиться от зависимости, изведал все муки бессонницы. Он писал, что ночью обычно лежал в постели тринадцать часов и спал семь часов с перерывами. Барбитураты часто использовались в сочетании с другими препаратами. В 1913 году Вирджиния Вульф предприняла попытку самоубийства с помощью веронала. Она писала о могущественном принце с глазами мотылька и мохнатыми ногами, одним из имен которого является Хлорал, она явно испытывала галлюцинации в связи с назначением гиосциамина. Марсель Пруст в результате непрерывного приема лекарств почти полностью лишился памяти, а в 1913 году признался, что злоупотреблял вероналом. Он одновременно принимал несколько снотворных и в одном случае писал, что не спал два дня, несмотря на диал (снотворное средство на основе барбитуратов), веронал и пантопон (производное опия). В 1921 году он перенес последствия передозировки – то, что он называл «ужасным отравлением» – и этим испортил себе здоровье.

Английский журналист и политик Чарльз Мастерман (1873-1927) также страдал бессонницей и не щадил здоровье. Зависимость от паральдегида он получил в 1915 году, в попытке перебороть сильнейшую бессонницу после того, как был вынужден уйти из кабинета министров. В 1918 году он признался, что в 1919 и 1920 годах у него не было ни единого счастливого дня, и что поддержала его только победа на выборах (однако потерял он больше, чем выиграл). В 1920 году, проживая в своем загородном доме, он заклинал жену: « Перальдегид, перальдегид, перальдегид– у меня совсем его не осталось. Пожалуйста, немедленно вышли поездом, как только получишь это письмо, одну бутылку, а почтой – еще три или четыре… Завтра я обязанпринять его. Ночами мучает невралгия, я ужинаю аспирином». На второй день Рождества того же года он горько упрекал ее в том, что она не выслала перальдегид, который должна была передать со специальным поездом. К началу 1920-х годов Мастерман ежедневно выпивал, по меньшей мере, флакон этого отвратительно пахнувшего снотворного. Кроме того он щедро употреблял вино и успокоительные средства, такие как бромид и валериану, а также, вероятно, стимуляторы – стрихнин и кокаин (предположительно от сенной лихорадки). В 1923 году жена писала Мастерману, что боится, как бы он не убил себя всеми этими лекарствами. Самолечение, особенно паральдегидом, усугубило депрессию Мастермана и ускорило его смерть.

Некоторые смертельные случаи в результате приема снотворных препаратов привлекли общественное внимание. Одним из таких случаев было дело по отравлению вероналом в Сент-Джеймс-Вуд в 1917 году. Английская писательница, леди Айви Комптон-Бернетт (1884-1969), обнаружила двух своих младших сестер мертвыми в постели. Стефани Примроуз (возрастом восемнадцати лет) и Катрин (двадцати двух лет) сказали Комптон-Бернетт, что уедут на праздники, но поскольку они не давали о себе знать шестнадцать дней, сестра вместе с экономкой взломали дверь дома, который она делила с пианисткой, леди Майрой Хесс (1890-1965). Девушки отравились вероналом. Фармацевт показал, что за последние шесть месяцев его фирма поставила Комптон-Бернеттам четыре или пять флаконов снотворного и предупреждала, что большие дозы этого препарата опасны. После того, как роль матери и тирана в семье взяла на себя старшая сестра, жизнь сестер наполнилась агрессивностью, собственническими интересами, скандалами и ненавистью. Скорее всего, на Рождество сестры, находясь в безысходном отчаянии по поводу своего девичества, покончили жизнь самоубийством. Суд признал наличие преступления без установления преступника. Через месяц, в январе 1918 года в постели своего клуба на Сент-Джеймс-Сквер был найден мертвым генерал, сэр Бошамп Дафф (1855-1918). Дафф был смещен с поста главнокомандующего индийской армией в 1916 году после того, как наступление армии на Багдад закончилось сокрушительным поражением при Кате. После отставки генерала мучило беспокойство, депрессия и бессонница, однако его сын успешно опроверг обвинение в самоубийстве. Он писал, что хотя по результатам медицинской экспертизы сэр Бошамп последнее время, чтобы заснуть, принимал большие дозы веронала, они не были чрезмерными. При этом препарат по-разному действовал на разных людей. Некоторые медики относились к подобным смертям почти беззаботно. Один из интересных случаев из практики королевского врача, лорда Хордера (1871-1955) касался джентльмена благородного происхождения, страдавшего бессонницей.

«Однажды я поменял снотворное очень старому пэру и сказал, что с новым лекарством он может ночью на некоторое время проснуться. В этом случае ему следовало принять еще одну дозу, после которой он снова заснет. В первую же ночь так и случилось. Он попросил сиделку приготовить ему новую дозу. Засыпая, он удобно устроился на боку и пробормотал: «По-моему, это новое средство Хордера перевернет всю мою жизнь».

Больше он не проснулся».

В 1917 году Йоркширская страховая компания отказалась выплатить страховую премию родственникам агента по недвижимости из Ньюкасла, Роберта Смита (1870-1917). Он застраховал свою жизнь на 1000 фунтов стерлингов и через несколько месяцев умер в результате случайной передозировки веронала. Действия компании напомнили дискриминационную политику в отношении опийных наркоманов, которую страховые компании проводили в 1920-х годах. Йоркширская компания обосновала свое решение тем, что Смит не указал в заполненной анкете, что употреблял веронал с 1911 года. Один из медицинских экспертов, сэр Фаркар Баззард, показал на суде, что характерной чертой лиц, злоупотреблявших вероналом, была раздражительность, возбужденность и подавленное состояние. Лично он отказался бы страховать человека только потому, что он принимает веронал – слишком велик был риск передозировки. Коллеги Смита свидетельствовали, что он был симпатичным, энергичным, аккуратным человеком с ясными глазами. Однако его партнер показал, что за два месяца до смерти его глаза запали и потухли. Он спросил Смита, в чем дело, и тот ответил, что все дело в лекарстве. Смерть Билли Карлтон в ноябре 1918 года, вероятно, была вызвана вероналом, хотя газеты связывали ее имя с кокаином. Через месяц пресса широко, но менее сенсационно осветила смерть от передозировки веронала Мери Эльвиры Бошелл (1896-1918). Она была медицинской сестрой, добровольно ушедшей на фронт, и происходила из процветающей семьи. После того, как в бою пал ее жених, она работала до изнеможения. Кроме того, Бошелл страдала от перенапряжения и последствий контузии. В результате она стала вводить себе морфин и принимать веронал, который доставала по поддельным рецептам.

В министерстве внутренних дел собирали газетные вырезки по делам сестер Комптон-Бернетт, Даффа, Смита и Бошелл, но не предприняли никаких шагов. В 1923 году член парламента, сэр Джон Ганзони (1882-1958), впоследствии лорд Белстед, предложил министру внутренних дел включить веронал в список препаратов, подпадающих под действие Закона об опасных наркотических веществах. В оправдание своих действий он приложил короткую, бессвязную записку, автором которой был известный доктор из Восточной Англии.

«За последние двадцать лет от веронала произошло больше смертей, чем от всех других наркотиков, вместе взятых – или в результате случайной передозировки, или с намерением уйти из жизни… Нередко встречается «зависимость от веронала», он легко доступен и более опасен, чем опиум или морфин. Это объясняется тем, что при приеме опиума и морфина быстро увеличивается толерантность к наркотикам, поэтому наркоман не может отравиться, если только не примет слишком большую дозу. Случайные передозировки этих наркотиков вряд ли возможны. Однако при приеме веронала толерантность повышается очень медленно».

Первый ответ министерства внутренних дел на предложение Ганзони гласил, что снотворные вещества, такие как веронал, хлорал, паральдегид и сульфонал не вызывают фантастические снам и видения, которые являются привлекательной стороной опиума. Поэтому эти вещества, не принося кажущихся приятных ощущений, не так коварны и притягательны для людей. Однако медицинский эксперт МВД, сэр Уильям Уиллкокс, который получил химическое образование и только позже стал медиком, в 1913 году опубликовал авторитетную работу по вероналу. В 1910 году Уиллкокс блестящим образом обнаружил в останках Белль Элмор следы гиосциамина, что позволило осудить ее мужа за убийство. Обладая с тех пор выдающейся репутацией, Уиллкокс был ярым противником глубокого и долгого сна. Как вспоминал один из его почитателей, он работал поразительно много. Лучшим временем позвонить ему был час ночи, однако несмотря на это, утром перед завтраком он выезжал на верховую прогулку. Отношение Уиллкокса к вероналу подтвердило слова того же почитателя: он медленно приходил к определенному мнению, но когда оно формировалось, Уиллкокс защищал его с упорством искреннего убеждения. Уиллкокс сказал Делевиню, что зависимость от веронала вызывает полное моральное разрушение, как и в случае с морфием и кокаином, после чего Делевинь поддержал предложение Ганзони. Однако оно нашло противника в лице высшего чиновника министерства внутренних дел, сэра Джона Андерсона (1882-1958), впоследствии виконта Уэйверли. В 1924 году Андерсон спросил: «У нас есть доказательства, что [веронал] широко распространен? Если нет, то не существует ли опасность, что подведя его под действие закона об опасных наркотиках мы лишь создадим ему рекламу?».

Уиллкокс защищал свой план, хотя последствия контроля над барбитуратами оказались бы более противоречивыми, чем запрещение индийской конопли. На совещании 1924 года в министерстве внутренних дел он сравнил характерные черты зависимости от веронала с симптомами третичного сифилиса: нетвердая походка, дрожание конечностей, галлюцинации и подавление моральных устоев. Он утверждал, что длительное потребление веронала вызывает тяжелую депрессию, хотя другие врачи предполагали, что именно люди в депрессивном состоянии часто прибегали к снотворным, чтобы бороться с бессонницей. Уиллкокс не встретил возражений, когда заявил, что «зависимость от сульфонала и хлорала в настоящее время почти не встречаются». Следующее совещание в министерстве внутренних дел было созвано в 1925 году. Опрос 291 британского врача в том году обнаружил семнадцать зарегистрированных случаев зависимости от веронала и десять случаев случайной или намеренной передозировки (половина которых оказались смертельными). Уиллкокс согласился с тем, что барбитураты не вызывают такого интенсивного влечения, как существующие наркосодержащие препараты, и что три-четыре недели абстиненции приводят к выздоровлению. Но как и Ганзони, он полагал, что граница между безопасной и смертельной дозой слишком незначительна, и заявил, что если человеку с зависимостью от веронала перекрыть обычные каналы поставок, он не остановится ни перед чем, чтобы раздобыть себе этот препарат. Уиллкокс считал, что ограничения на барбитураты необходимо ввести немедленно. И Британская медицинская ассоциация, и Фармацевтическое общество, объединявшее фармакологов, резко возражали против инициативы Уиллкокса. В свое время Уиллкокс не выступил с подобными мерами против аспирина на том основании, что не считал людей, принимающих это лекарство, порочными, а барбитураты, по выражению министерства внутренних дел, входили в число препаратов с новыми характеристиками.

Тем не менее, в 1926 году, согласно Закону об опасных наркотических веществах, на барбитураты были введены ограничения. С этого времени розничные продавцы могли поставлять их только практикующим врачам, отдельным лицам по медицинскому рецепту, больницам и лицам, имеющим разрешение министра внутренних дел. По рецепту барбитураты можно было купить только один раз, если его не продлял врач, однако врач мог продлить рецепт не более трех раз. Аптекари имели право легально поставлять барбитураты только лицам, лично им известным или представленным известными им лицами. Каждую продажу необходимо было оформлять в журнале регистрации ядовитых и наркотических веществ. Большинство аптекарей не признавали подобные формальности, и в 19234 году один журналист, не предъявляя рецепта, за полчаса купил в восьми аптеках центрального Лондона достаточное количество барбитуратов, чтобы убить семь человек. Это наркотическое вещество щедро поставляли врачи по рецептам. Его использование возросло после того, как некий врач из Германии рекомендовал барбитураты в качестве средства от морской болезни. Как вспоминал Ф. Скотт Фицджеральд (1896-1940), стюардесса на гражданском авиалайнере, пересекающем Соединенные Штаты в плохую погоду, могла спокойно спросить пассажира, что ему предложить – аспирин или нембутал.

Постановления и законы о наркотиках принимались по всей Европе, но главная движущая сила этого процесса находилась не в Европе. Жалкая смерть нью-йоркского гангстера Натана Ротштейна имела последствия для всего мира. Он оставил после себя документы, разоблачающие членов администрации Нью-Йорка и других высокопоставленных лиц. Расследование, проведенное Большим жюри, выявило, что Ротштейн нанял сына Леви Натта в качестве адвоката и его зятя – в качестве бухгалтера. Их задачей было улаживать вопросы с налогами в Министерстве финансов США. Большое жюри обнаружило также доказательства, что Натт завышал количество захваченных наркотиков в Нью-Йорке, где федеральные агенты арестовывали мелких дилеров, но отпускали крупных наркоторговцев. Предположение, что между агентами и рэкетирами существовал тайный сговор, привело в марте 1930 года к отставке Натта. Место начальника управления по борьбе с наркотиками занял Гарри Энслинджер (1892-1975), американец швейцарского происхождения, выросший в небольшом городке Пенсильвании. Говорили, что когда Энслинджер был подростком, его потрясла смерть лучшего городского бильярдиста, вызванная курением опиума. Знание языков помогло ему получить работу в консульской службе, где он успешно сократил поставки карибского рома. Вскоре его назначили начальником иностранного отдела в Бюро по контролю над выполнением «сухого закона». В июне 1930 года Конгресс упразднил Федеральный совет по контролю за наркотиками и передал его полномочия, вместе с полномочиями управления по борьбе с наркотиками, новому Федеральному бюро по борьбе с наркотиками, которое подчинялось Министерству финансов. Начальником его предполагалось сделать известного адмирала, но Энслинджер интриговал настолько гибко, что в сентябре 1930 года главой этой новой организации назначили именно его. Поиски забвения и поиски эйфории изменились навсегда. Но вначале нам необходимо оценить влияние американского «сухого закона» на весь остальной мир.