Текст книги "Авеню Анри-Мартен, 101"

Автор книги: Режин Дефорж

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 22 страниц)

Перед глазами Леа встало истерзанное лицо Сары Мюльштейн.

– Я знаю, что ваши друзья из гестапо делают с теми, кого допрашивают, и как содержатся ваши пленники.

– Мне самому это очень не нравится. Но вы не должны знать этого. Во имя вашего будущего спокойствия умоляю забыть об этом.

Леа в ярости вскочила со своего места:

– Забыть!.. Вы осмеливаетесь советовать мне забыть о том, что ваши люди делают с мужчинами, женщинами и детьми! А вы знаете, что Ги Моке было семнадцать лет, когда в сентябре прошлого года в Суже расстреляли его и остальных за покушение, совершенное в Париже?! Вы знаете, что их было семьдесят человек? А эта старая еврейка, подруга моих тетушек, которую увезли в один из ваших лагерей, а она, плача, говорила: «Месье, это, должно быть, ошибка, я – француженка, мой муж был убит на войне 14-го года, а сын арестован за то, что сражался за Францию»…

Франсуаза взяла ее за руку.

– Прошу тебя, замолчи.

– Не трогай меня! Оставь меня!

– Леа, я понимаю вас, но это – война; ни я, ни вы многому не в силах помешать. Обещаю вам сделать для мадам д’Аржила все, что могу, и что не заденет чести солдата. Но во имя вашей собственной безопасности и безопасности ваших близких, умоляю не повторять на людях то, что вы мне только что сказали.

– Можете вы мне обещать, что то, что я расскажу вам о содержании Камиллы в форте «А», не будет использовано против нее?

Прежде чем ответить, Отто Крамер на несколько мгновений задумался.

– Обещаю.

– Мы могли бы поговорить наедине?

Франсуаза встала:

– Пойдемте, Фредерик, видите, мы мешаем.

До чего же она могла быть неприятной со своим жеманством! Еще совсем маленькой Франсуаза была уже очень обидчивой, что очень раздражало Леа и вызывало насмешки отца.

– То, что я хочу сказать, касается не меня, поэтому я думаю…

– Не стоит оправдываться, – оборвала ее сестра выходя из комнаты вместе с Фредериком.

– Бедный, не представляю себе, как вы ее терпите!

– Хватит вам ссориться, как маленьким девчонкам, – проворчал Отто с доброй улыбкой. – Садитесь рядом со мной.

– Так вот, – начала она. – Я получила письмо от Камиллы. Ее на несколько дней бросили в карцер, где невозможно было даже стоять в полный рост. Три раза ее допрашивал Дозе. Ничего не добившись, он приказал поместить ее в отвратительную камеру, откуда она вышла больной. Что он сделает с ней в следующий раз? Тюремщики Буска не пользуются доброй репутацией. Говорят, что иногда в Бордо слышны крики, доносящиеся даже через толстые стены тюрьмы. Умоляю вас, сделайте что-нибудь, чтобы Камилла не попала в руки к этим людям!

– Я так же, как и вы презираю дела «этих людей». Мы, армейские, не любим гестапо. К несчастью, эта организация становится все более мощной, и ее полицейская власть распространяется также и на нас. Поверьте мне, из всех оккупированных стран Франция страдает меньше других. Что же касается мадам д’Аржила, то я не знал о том, что ей пришлось пережить. Значит, мне солгали, когда уверяли, что с ней обращаются хорошо. Должно быть, Дозе уверен, что она располагает важными сведениями, раз, несмотря на ее связи, содержит в таких условиях. Разубедить его будет очень нелегко.

– Но я уверяю вас, что он ошибается: Камилла не знает о деятельности Лорана!

– Она сама вам это сказала?

– Нет, но мы живем вместе, и если бы она получила известия от Лорана, то я узнала бы об этом первой.

– Мне не хотелось бы огорчать вас, Леа, но когда принимаешь участие в подпольной борьбе, то не станешь кричать об этом на всех перекрестках. Хотя участники Сопротивления, как вы их называете, бывают очень неосторожны, что нас весьма удивляет.

– Уверяю, что Камилла прекрасно знала, что может доверять мне и что я готова…

Леа внезапно замолчала.

– Не бойтесь, продолжайте. Я не могу порицать вас, потому что знаю: на их месте я действовал бы точно так же, как ваш дядя и муж вашей подруги, – продолжал бы сражаться. Но сейчас мой долг, как и долг всех немецких солдат, помешать им. И это вы тоже должны понимать. Когда мы арестовываем и расстреливаем террористов, наказываем заложников, сажаем в тюрьмы распространителей листовок, тех, кто прячет английских пилотов или при помощи подпольных передатчиков связывается с Лондоном, то это значит, что, несмотря на перемирие, война продолжается. Поэтому мне не за что краснеть. Но когда гестапо проводит грубые допросы подозреваемых, особенно женщин, мне стыдно. Хотя большую часть этой зловещей работы делают гестаповцы-французы. Знаете, когда я еще был в Лангоне, в гестапо и вспомогательных службах работали двести платных французских агентов. После встречи шефа бордоского гестапо Дозе и комиссара Пуансо в апреле 41-го ваши соотечественники хорошо, если не сказать усердно, делают свою работу.

– Замолчите!..

– Это еще не вся печальная действительность. Вы думаете, что мы так уж принуждаем работать префектов, мэров, членов магистратов, полицейских Франции? В основном они выполняют указания маршала Петена, который призывает их, так же как и всех французов, сотрудничать с нами. И они являются представителями законного правительства. Насколько я знаю, ваш маршал пришел к власти не в результате государственного переворота.

– Дело чести – продолжать войну.

– Какими силами? Вы забыли, что французская армия потерпела поражение всего за несколько дней.

Леа отвернулась; перед глазами у нее стояла орлеанская дорога и группы грязных, небритых, оборванных солдат, бросавших оружие, чтобы бежать быстрее, грабивших брошенные дома, выбрасывающих мирных жителей из их машин…

– Но давайте вернемся к мадам д’Аржила. Я постараюсь использовать то небольшое влияние, которым обладаю, чтобы помочь ей. Это все, что я могу вам обещать. Если мне удастся добиться ее освобождения из форта «А», сделайте так, чтобы она вела себя спокойно, поскольку за ней будут следить еще внимательнее, чем до ареста. В противном случае я потеряю не только доверие – мое вмешательство, несомненно, повлечет за собой отправку на Восточный фронт. Я боюсь этого не из-за себя, а из-за Франсуазы и сына. Мне не хотелось бы оставлять их одних до того, как я смогу укрепить их положение.

Леа встала.

– Спасибо.

Она направилась к двери гостиной и крикнула:

– Франсуаза! Франсуаза! Фредерик! Вы можете войти.

– Ты с ума сошла – так кричать! Ты же разбудишь Пьера! – выговорила ей Франсуаза.

На следующий день Леа получила не только новый аусвайс, но и билет первого класса на поезд до Бордо, который должен был отправиться через два дня. Это время она использовала на то, чтобы сходить с Франсуазой в кино и театр и успокоить тетушек, расстроенных ее отъездом. Альбертине она оставила письмо для Франсуа Тавернье на случай, если он заглянет на Университетскую улицу, чтобы справиться о ней.

Париж она покинула без сожаления.

13

По прибытии на Сен-Жанский вокзал в Бордо Леа ожидал сюрприз: на перроне ее встречал Матиас. Она увидела его сразу, еще до того, как остановился поезд. Коротко, почти наголо подстриженный, он, казалось, стал выше и сильнее. Леа почувствовала радость и одновременно необъяснимую тревогу.

Он поспешил взять ее чемодан, расцеловал в обе щеки и с минуту переминался с ноги на ногу, как бы не зная, с чего начать разговор, затем проводил ее к поезду в Лангон. Когда они расположились в купе, он взял ее за руку, но Леа высвободилась.

– Я хотел первым сообщить тебе хорошую новость: мадам Камиллу выпустили из форта «А».

– Она дома?

Матиас немного смутился.

– Нет, ее перевели в лагерь Мериньяк…

– И это ты называешь хорошей новостью?

– Да, потому что в лагере Мериньяк у узников больше свободы, охрана там состоит из французов, и я знаю директора.

– Мне все равно, знаешь ты директора или нет, я хочу только одного: чтобы Камиллу освободили.

– Потерпи, этим занимаются, это всего лишь вопрос времени. Поверь мне, вырвать ее у Дозе было не так просто, пришлось несколько раз встретиться с ним.

– Встретиться… Кому? Тебе?.. Ты знаком с этим негодяем?

– Ну-у, негодяй – это слишком сильно сказано. Просто у него особая работа: поддерживать порядок в таком городе, как Бордо, где кишат английские шпионы, коммунисты и другие ловкачи, которые так и норовят устроить заваруху!

Леа бросила на него убийственный взгляд.

– Ты отдаешь себе отчет в том, что говоришь? – процедила она сквозь зубы, чтобы не услышали соседи.

– Я прекрасно отдаю себе отчет в том, что если ты и Камилла не перестанете сочувствовать Сопротивлению, то будете казнены. А я не хочу, чтобы тебя казнили!..

Леа пожала плечами и съежилась в уголке скамейки. Она была тронута этим внезапным и наивным проявлением чувств со стороны Матиаса, но вместе с тем испугана мыслью о том, на что он способен. Такой, каким он сейчас ей открылся, Матиас мог пойти на все, чтобы понравиться ей, и, конечно, на предательство. Какие у него могли быть дела с немцами?.. Она предпочла поскорее сменить тему беседы и заговорила о виноградниках, поместье, а потом сделала вид, что уснула.

На вокзале она с радостью увидела свой голубой велосипед, который привез с собой Матиас. Несмотря на холодный ветер со стороны поместья Приулетт, Леа раньше Матиаса оказалась у белых столбов, обозначавших въезд на территорию имения Монтийяк. В какой-то миг она поймала себя на том, что напрягает слух, ожидая услышать голос отца.

В большой кухне, мощенной каменными плитами, их ожидал ужин. В почерневшем камине горел огонь, заставлявший сиять медные кастрюли и тазы, развешанные на побеленных известью стенах. Длинный стол, покрытый голубой клеенкой, был сервирован по-праздничному. Расставленные у камина кресла из гостиной – это было первое, на что обратила внимание Леа. Проследив за ее взглядом, Руфь сказала:

– У нас не так много угля и дров, чтобы обогревать вторую комнату. А здесь мы используем тепло плиты, которую разжигаем, чтобы готовить еду, а вечером подбрасываем в камин охапку виноградной лозы – для удовольствия. Из-за этого холода кухня стала самым уютным местом в доме. Бывают дни, когда мы не решаемся разойтись по своим комнатам. Несмотря на грелки, постели словно ледяные. Мне-то еще ничего, я выросла в суровых условиях: в Эльзасе гораздо холоднее, чем здесь, но твои сестра и тетя очень страдают. У них обморожены ноги и руки, у меня же только руки, да и то лишь потому, что приходится мыть посуду в ледяной воде.

Бедная Руфь – гувернантка, воспитательница, компаньонка – из-за своей доброты и заботливости ей пришлось стать прислугой, выполняющей всю домашнюю работу! Как в былые времена, Леа бросилась ей на шею.

Слова Руфь напомнили ей детство:

– Солнышко, малышка моя… Дикарочка… Как я рада, что ты вернулась! Монтийяк без тебя уже не Монтийяк. Ты помнишь, что говорил твой несчастный отец?

Леа отрицательно покачала головой.

– Он говорил, что ты – добрый дух этого дома, что без тебя Монтийяк был бы совсем другим и что однажды он может навсегда потерять свою душу, если ты его покинешь.

– Так никогда не будет, Руфь, и папа знал об этом. Эта земля, эти стены стали частью меня, словно руки, голова и сердце, без которых я не могу жить… Знаешь, каждый раз, когда я уезжаю отсюда, мне становится страшно, что я могу не вернуться, а возвращаясь домой, я всегда чувствую прилив сил и огромную радость.

– Это любовь, малышка моя.

К ним присоединилась Бернадетта Бушардо. Они устроились за столом, чтобы отведать фасоли с курицей – подарок Файяра. Леа сообщила им парижские новости, а Руфь рассказала о своем вместе с Камиллой и Лаурой аресте. Леа никак не удавалось отделаться от тягостного чувства, овладевшего ею еще на платформе Сен-Жанского вокзала. Она не узнавала свой Монтийяк – этот огромный холодный дом был ей чужим. Она уже с избытком испытала голод и холод и теперь хотела лета, тепла, фруктов… Лаура очень повзрослела, превратилась в настоящую женщину. Шарль носился по всему дому – он был очень похож на свою мать – тот же рот, те же глаза… Леа казалось, что все происходит без ее ведома, как бы за ее спиной. Несмотря на привычную обстановку, Монтийяк будто ускользал от нее. Переставили мебель, Руфь казалась не такой бодрой, как раньше, у нее прибавилось морщин…

В тот момент – когда гувернантка поймала маленького Шарля, чтобы наконец уложить его спать, дверь настежь распахнулась.

На порог ступил мужчина с длинными свисающими усами, в канадке и берете, натянутом до самых бровей. В руке у вошедшего был чемодан.

– Закрывайте скорей, вы выпустите все тепло! – крикнула Бернадетта Бушардо. – Кто вы? Что вам нужно? Уже ночь; это не лучшее время ходить в гости.

Мужчина молча закрыл дверь. Он огляделся вокруг, как человек, вернувшийся домой.

С замирающим сердцем Леа встала.

– Месье, ответьте же, наконец: кто вы? – продолжала вопрошать Бернадетта.

– Успокойся, тетя. Добро пожаловать, Лоран.

На какое-то мгновение возникло подобие паники. Все разом хотели поздороваться с Лораном, обнять его. Руфь изо всех сил пыталась усадить к нему на руки сына. Малыш ревел от страха перед этим огромным усачом, которого он совсем не знал…

Леа успокоила их.

– Не шумите так сильно. Мне бы не хотелось, чтобы ваши крики привлекли внимание Файяра и Матиаса.

Лоран сел за стол, чтобы немного перекусить. Глаза его, не переставая, перебегали с Леа на Шарля, получившего возможность еще немного поиграть и возившегося на полу.

– Тавернье предупредил меня, что Леа должна приехать сегодня вечером. Я подумал, что раз ты здесь с разрешения властей, то, может быть, сможешь навестить Камиллу. Мне бы хотелось передать ей весточку о себе… Завтра в Бордо у меня важная встреча…

Бернадетта Бушардо бросилась шарить по шкафам, пытаясь найти немного еды. Лоран с трудом убедил ее, что не голоден. Он опустился на четвереньки, и Шарль безоропотно принял его в свою игру. Он даже позволил ему отнести себя в постель и согласился поиграть завтра в прятки…

Когда, наконец, все улеглись, Леа и Лоран, прижавшись друг к другу, уселись на каменный приступок камина. Леа была счастлива. Она гладила его по усам, груди, отметив про себя, как он окреп. Указательным пальцем она провела по морщинкам около глаз.

– Ты постарел.

– Ты тоже. Но стала еще красивее. Сейчас ты похожа на настоящую даму. Даже Тавернье признал это.

Несколько часов подряд они рассказывали друг другу о том, что пережили после их последней встречи.

Скрываясь от людей Леюоссана, Адриан и Лоран были вынуждены покинуть Тулузу и скрываться в Лимузене, ночуя на чердаках или в овчарнях домов, где жили участники Сопротивления или сочувствующие. Подполье в этом районе возглавлял некий Рауль, бывший учитель, коммунист, скрывавшийся с февраля 1941 года. За ним охотились люди комиссара Комба и гестапо. Через два месяца такой бродячей жизни Адриан решил тайно вернуться в Бордо, поскольку считал, что там он будет полезней, чем в лесах. Лоран же остался, чтобы обучать молодежь военному делу. Они нападали на мэрии и службы сбора налогов, чтобы раздобыть необходимые им продовольственные карточки, печати, незаполненные удостоверения личности и деньги.

– Эта война превратила меня в бандита с большой дороги!

Однако он не был коммунистом, и очень скоро между ним и партийными руководителями подполья произошел глубокий раскол. Он все чаще думал о том, чтобы вернуться в Тулузу, оттуда попытаться перебраться в Лондон, а затем в Северную Африку, чтобы сражаться. Но тут он узнал об аресте Камиллы и о том, что ее поместили в форт «А». В тот же вечер он расстался с партизанами Лимузена и вернулся в Тулузу, где установил контакты со своими товарищами по подполью. Они устроили ему встречу с Большим Клеманом.

– Поручитель папы?! – воскликнула Леа.

– Да, он самый, – подтвердил Лоран. Большой Клеман стал шефом военной и гражданской подпольных организаций Бордо и области, что очень удивило Лорана, поскольку в 40-м тот не скрывал своих симпатий к правительству Виши. Но среди участников Сопротивления Большой Клеман был не единственным, кто в свое время доверял маршалу Петену. В Тулузе Лорану передали, что в кафе «Бертран» он встретит Дэвида, который в августе 42-го с парашютом был выброшен англичанами возле Шатору. Лоран должен представиться ему под именем Люциус. Дэвид уже извещен о его скором приезде по радио из Лондона. Встреча назначена на завтра.

Леа показала ему письмо Камиллы. Лоран читал с волнением, и девушка с удивлением обнаружила, что не испытывает ни малейшей ревности. Она рассказала о своей встрече с Отто Крамером и его обещаниях. Правда, Леа не упомянула о возвращении Матиаса и том, что тот рассказал ей о своих новых знакомствах. Она лишь сообщила Лорану, что Камилла теперь находится в лагере Мериньяк.

– Завтра день посещений, и я пойду к ней. Если хочешь, напиши, я передам твое письмо.

– Нет, не нужно, это очень опасно.

– И, тем не менее, напиши: если я увижу, что за нами следят, я оставлю письмо у себя. Сейчас я схожу за бумагой и чернилами.

Когда она вернулась, он сидел за столом.

Она нежно положила руку ему на плечо.

– Не переживай.

Он поднял глаза, обнял ее и прижался головой к ее животу. Они надолго замерли.

Наконец Леа высвободилась.

– Руфь приготовила тебе постель в папиной комнате. Надеюсь, что будет не очень холодно, она положила две грелки. В котором часу ты встанешь?

– Не слишком рано. Встреча назначена на три часа пополудни.

– Тогда спи спокойно. До завтра, – сказала она, обнимая его, как сестра.

– Леа… Леа, здесь никого нет… Не бойся… Это всего лишь плохой сон…

Лоран вскочил с постели, разбуженный криками и стонами, доносившимися из комнаты молодой женщины. Он поспешил туда. Во власти своего обычного кошмара, вся в слезах, Леа сидела на кровати, отбиваясь от человека, убитого ею в Орлеане. По странности судьбы, у него теперь был компаньон: Мазуи, истязатель Сары; он медленно приближался к Леа, таща за собой наполненную нечистотами ванну, кишащую змеями…

Леа проснулась вся в холодном поту и в мягком свете лампы увидела лицо склонившегося над ней Лорана.

– Прошу тебя, иди ко мне, мне страшно!..

Как только он прижал ее к себе, она мгновенно уснула, как ребенок.

Леа убедила Лорана не спускаться вниз – там он мог столкнуться с Файяром или его женой. На самом деле она просто боялась ревнивой проницательности Матиаса. У нее были для этого основания. Накануне молодой человек из скромности исчез сразу после того, как отнес вещи Леа в ее комнату, и с тех пор не появлялся.

Когда она вошла на кухню, он был здесь и болтал с гувернанткой, заканчивающей свой завтрак. Леа обняла Руфь.

– Ты прекрасно выглядишь, – заметил Матиас. – У тебя отдохнувший вид, несмотря на то, что ты так поздно легла.

Она сразу насторожилась.

– Я ложусь тогда, когда мне нравится.

– Не сердись, я сказал просто так.

Леа немного успокоилась.

– Я очень плохо спала, всю ночь меня преследовал ужасный кошмар.

– Сегодня вечером я приготовлю тебе липовый настой, – сказала Руфь.

– Ты же знаешь, что липа меня раздражает; даже когда я была маленькой…

– Да, да, я перепугала с Франсуазой. Ты любишь апельсиновый цвет. Хочешь, я заварю его?

– Нет, спасибо, я сделаю сама.

– На плите есть немного кофе.

– Спасибо, Руфь.

Продолжая разговаривать, она отрезала кусок от большой черствой буханки и, наколов его на вилку, начала поджаривать, держа над углями в камине.

– Хочешь кусочек? – спросила она у Матиаса.

– Нет, спасибо, я уже позавтракал. Я принес тебе масла.

– Но это же твой паек за целый месяц!

– Не беспокойся, я знаю, как раздобыть еще.

Сидя напротив Леа, он смотрел, как она ест.

Внезапно Леа помрачнела.

– Что с тобой?

– Я думаю о Камилле – мне нечего принести ей, кроме варенья и одежды.

– Я подумал об этом и приготовил для нее целую корзину угощений.

– Масло?

– Масло, сахар, печенье, колбаса, паштет и даже мыло.

– Ты великолепен!

– Я знаю, – важно ответил он.

Леа рассмеялась.

– Лагерь открывается в два часа, нам нужно ехать на одиннадцатичасовом поезде. У нас не так много времени, – сказал Матиас.

Леа бросила взгляд на каминные часы.

– Я иду одеваться, зайди за мной через полчаса.

Когда он вышел, она отнесла завтрак Лорану, пришедшему в восторг при виде масла.

Они не могли договориться о встрече в Бордо, поскольку Лоран не знал, в котором часу ему предстоит увидеть Большого Клемана. Поэтому они просто попрощались. Когда Леа была готова, она прижалась к нему.

– Будь осторожна и не рискуй понапрасну.

Она слегка пожала плечами и вышла из комнаты. Письмо Лорана к Камилле было спрятано в правой туфле Леа.