Текст книги "Авеню Анри-Мартен, 101"

Автор книги: Режин Дефорж

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц)

– На кладбище?

– Да. Видите эту высокую стену? Это стена кладбища Пасси. В это время года и в такой час там почта пусто. Идемте, не будем терять времени, от этого зависит жизнь Сары.

Этот аргумент заставил Леа двинуться за ним.

Рафаэль остановился возле будки цветочника у входа на кладбище и купил букетик фиалок.

– Для большего правдоподобия, – прошептал он.

– Никогда раньше не была на парижском кладбище, – сказала Леа, проходя под арку.

Она огляделась: мощеный двор, возвышающиеся повсюду белые склепы. Молодой сторож с девичьим лицом вышел из сторожки и пренебоежительно смерил их взглядом. Рафаэль взял свою подругу за руку.

– Ничего не бойтесь, это один из моих юных возлюбленных. Просто он удивлен, что видит меня с женщиной.

Продолжая разговаривать, они поднялись на небольшой косогор. Леа с удивлением осмотрела кладбище.

– Какие вычурные усыпальницы! Посмотрите сюда, это же просто немыслимо! Кто здесь похоронен?

– Странная девушка, Мари Башкирцефф, умерла от туберкулеза в двадцать четыре года. Она была художницей, из династии Мане. После смерти опубликовали ее дневник, вы, должно быть, его читали…

Обходя лужи, они прошли в глубь кладбища. Несколько раз, указывая Леа на какую-нибудь могилу, Рафаэль оглядывался, чтобы убедиться, что за ними никто не следит.

Наконец он опустился на каменную скамейку аллеи, снял шляпу и с облегчением вздохнул.

– Уф! Дайте мне губную помаду. Там сведения о том, где содержат Сару по ночам, и имя того, кому нужно заплатить за эту информацию.

– Заплатить? – переспросила она, роясь в своей сумочке.

– Конечно; не думаете же вы, что можно вырвать ее из лап Мазуи, не имея сообщника в его логове?

– Не знаю; я полагала, что можно устроить нападение на бюро с помощью ее товарищей по Сопротивлению.

– Все они арестованы.

– Все?

– Все, кроме двоих. Вас это интересует? Вы знаете их?

– Нет, нет!

– Вот это мне нравится больше. Сару я не выдавал, она попалась из-за собственной неосторожности. Но остальные, напротив, были схвачены благодаря моим сведениям.

Хотя эти слова и не удивили ее, Леа была шокирована признанием Рафаэля в предательстве. Девушка так побледнела, что он решил, будто ей плохо, и протянул руку, чтобы поддержать ее. Она отшатнулась.

– Не трогайте меня, не то я закричу. Вы внушаете мне ужас, вы…

– Быстрее, сделайте вид, что красите губы…

– Но…

– Да скорее же, Боже мой!..

Оглядев их, мимо прошли мужчина и женщина в трауре.

– Простите меня, сейчас я не доверяю никому. Дайте мне тюбик.

– Откуда я знаю, что вы не воспользуетесь этим против Сары?

– Милая моя… Давайте его сюда. И наблюдайте за прохожими.

Повернувшись спиной к Леа, лицом к дереву, он открыл тюбик, при помощи спички вытащил оттуда комочек бумаги и нервно развернул его.

Склонившись к букетику фиалок, Леа настороженно следила за происходящим.

Закончив читать, Рафаэль задумался.

– Ну что?

– Что?.. Если это выгорит, я не дам и гроша за свою шкуру… впрочем, если провалится, тоже… Уфф! Играть, так до конца… В любом случае кольцо сжимается. Французы или немцы, какая разница, в конце концов, они меня возьмут…

– Если вы в этом так уверены, то зачем было выдавать остальных?

– Вставайте, пойдем, не стоит больше здесь оставаться. Вы прекрасно знаете, милая моя подружка, что люди моего типа и моей национальности не слывут храбрецами, особенно если при допросе им, один за другим, показывают очень острые, очень блестящие и очень аккуратные инструменты, доставая их из хирургического ящичка. Вид скальпеля всегда вызывал у меня сильное волнение; а если тебе при этом рассказывают, что им можно сделать, тем более.

Однако, считая все это недостаточно убедительным, они отвели меня однажды в подвал на бульваре Ланнов, где содержали несчастного, которому они отрезали веки… Поскольку он ничего не сказал, они решили отрезать ему нос, затем вырезать щеки. Ушей, по-моему, у него уже не было…

– Зачем вы рассказываете мне ужасы, порожденные вашим извращенным воображением ничтожного писаки…

– Дорогая моя, вы можете говорить мне все, что угодно, обзывать меня старым гомиком, грязным евреем, коллаборационистом, доносчиком, вором, но жалким писакой – никогда. Мой талант – это единственное, что во мне есть хорошего, и не надо хулить его.

– Мне нет дела до вашего таланта, он не дает вам права рассказывать мне небылицы про зверства немцев.

– Кто вам сказал, что их совершают только немцы?

От удивления Леа остановилась и уронила в грязь букетик фиалок. Рафаэль поднял его и, протянув ей, пробормотал:

– Бедная девочка!.. Чему же вы, в конце концов, верите? Эта страна оккупирована уже более двух лет; Петен, Лаваль и им подобные призывают к сотрудничеству с немцами. Некоторые действительно сотрудничают, не всегда по своей воле, это правда, но именно эти чаще всего оказываются самыми жестокими…

– Как это?

– Выходя из здания на авеню Анри-Мартен, вы не обратили внимания на высокого красивого юношу?

– Нет, у меня не было настроения разглядывать красивых мальчиков.

– Жаль, это могло бы оказаться для вас полезным. Вспомните, он посторонился, чтобы пропустить вас.

– Ах! Да! Может быть… Да, припоминаю. Мне показалось, что он похож на Матиаса, моего друга детства.

– Хорошо! Вы вспомнили его лицо? Симпатичный, прекрасные глаза, красивый рот…

– Куда вы клоните?

– Этот симпатичный юноша служил в пожарной охране Парижа. Не участвуя в Сопротивлении, он был скорее сочувствующим и, не скрываясь, говорил о том, что он думает о войне, оккупации и даже о Лондоне. Однажды возле стойки бара с ним заговорил один человек. Очень скоро они начали обмениваться своими антифашистскими взглядами. Этот человек, назвавший себя Лескалье, заявил, что является членом бельгийского Сопротивления, что ему нужно оружие, и он готов очень хорошо за него заплатить. Красивый юноша согласился увидеться с ним на следующей неделе. Во время встречи он передал ему пять револьверов старого образца, но в превосходном состоянии.

– Как ему удалось их раздобыть?

– Через товарища из казармы Сент-Оуэна. Лескалье заплатил ему двести франков и спросил, не может ли тот достать еще оружия. Оставив свой номер телефона, он попросил позвонить, если появится такая возможность. Через несколько дней пожарник назначил ему встречу на площади Бастилии, куда пришел с двумя своими товарищами, которые должны были принести оружие. Тут же все трое были арестованы и препровождены в отель «Эдуард VII», где находилась одна из служб абвера, немецкой разведки. Здесь юноша и встретился с Лескалье, или Мазуи, как вам будет угодно. С 1940 года Мазуи является агентом абвера. Он обладает одним весьма ценным качеством: умеет очень быстро разгадать характер человека. В данном случае он немедленно предоставил нашему герою выбор: либо тот соглашается работать на немцев, либо его депортируют. Юноша колебался недолго: в тот же вечер его отпустили.

– Он предупредил свое начальство?

– Нет, он вернулся в свою казарму, как ни в чем не бывало. Начальники что-то заподозрили и допросили его. Он все рассказал, не упомянув только о том, почему был освобожден. Это стоило ему одного месяца, проведенного в камере, где его посетил Мазуи и принес ему сигареты. Сразу после освобождения молодой человек, будучи хорошо воспитанным, нанес ответный визит. Вернувшись в свою казарму, он уже работал на Мазуи за две тысячи франков в месяц. Затем, в июле 42-го, он дезертировал, выдав офицера французской спецслужбы, на которого также «работал», и еще двадцать человек. С тех пор он стал доверенным человеком Мазуи и его правой рукой. Он помогает ему во время допросов, проявляя очень большую активность. Запомните его имя: Бернар Фалло.

– Это человек с хирургическим скальпелем?

– Я этого не говорил. Но вы хотите от меня слишком многого. Вы и так уже достаточно знаете о нем. Скажу только, что он легко поддался шантажу, им не пришлось даже прибегать к серьезным угрозам.

– Неужели это возможно?

– Я думаю, что страх, испытанный при падении с лошади, как говорил Жюль Ренар, заставил его забыть обо всех моральных принципах…

– Как вам не стыдно шутить по поводу подобных вещей?

– Что вы хотите, дорогая, я не единственный, кто предпочитает скорее потерять друга, нежели упустить возможность блеснуть своим красноречием.

Леа решила оставить эту тему.

– Вы так и не сказали мне, каким образом собираетесь спасти Сару.

– Вы действительно хотите это знать?

– Да.

– Я не могу доверить вам этого. Если вас арестуют, вы… Не спорьте, конечно же, вы заговорите, это всего лишь вопрос времени и способов. Я скажу вам только то, в чем вы сможете мне помочь. Посмотрите, вот мы и пришли к склепу, где я хотел бы оставить эти цветы.

– Кто здесь похоронен?

– Полина Тарн. Вам это, конечно же, ничего не говорит… Это поэтесса-лесбиянка, которую Моррас называл «сестричкой Бодлера», а великая Колетт описала в «Этих удовольствиях»… Она умерла совсем молодой, подорвав свое здоровье алкоголем и наркотиками. Она опубликовала поэмы под именем Рене Вивьен; некоторые из них хороши и трогательны, как и она сама.

 
Поцелуи твои мне горьки, словно слезы,
В ночь, когда не слышны даже птиц голоса,
Мы в экстазе слились без любви —
Как насильник и жертва…
 

– Как будто обо мне. Эта женщина, любившая только женщин, говорит о них так, как я говорю о мальчиках. Послушайте эти стихи:

 
Как грабитель в предвидении редкой добычи,
Я дрожу в лихорадке, когда меркнет закат,
А с рассветом с постели твоей я встаю, торжествуя,
И в триумфе моем – победившего варвара крик!..
 

– Неплохо, а? Что вы об этом думаете?

Леа наклонила голову и произнесла с обезоруживающей улыбкой:

– Уверена, что даже на смертном одре вы все еще будете говорить о литературе.

– Да услышат вас небеса, это действительно единственная вещь, ради которой стоит жить.

Он просунул букет фиалок через прутья решетки и уперся в нее лбом.

– Помолись за меня, забытая сестричка… – начал он и затем, не меняя позы, продолжал: – Леа, слушайте меня внимательно. Если все пойдет хорошо, через два дня Сара будет свободна, но она очень больна. Послезавтра, в три тридцать, вы должны быть возле продавца цветов, у входа на кладбище. Подъедет велотакси с серо-желтым откидным верхом. Вы подойдете и поможете выйти женщине в трауре. Это будет Сара. Заплатите за такси. Подадите ей руку и пойдете на кладбище. К вам подойдет молодой сторож, которого вы недавно видели. Вместе вы поможете Саре подняться по лестнице, ведущей прямо к могиле Рене Вивьен…

– Зачем заставлять ее подниматься по этой лестнице?

– Этот путь короче, чем по аллее, а за этой могилой я обнаружил открытую дверь одного из склепов. Я навел справки и узнал, что уже много лет сюда никто не приходит. На фронтоне написано: «Семья Мобюиссон». Откроете дверь. Я смазал петли и сделал ключ, вот он. Отведете ее туда.

Леа взяла ключ и положила его в карман.

– Под маленьким алтарем вы найдете продукты, лекарства и одеяло. Устройте Сару как можно удобнее.

– Это все, что вы нашли, чтобы спрятать Сару? У вас нет места получше?

Рафаэль Маль беспомощно развел руками.

– Я думал о борделе с мальчиками, где иногда бываю, но не совсем уверен в том, что немцы не посещают его тайком. Пока я не могу предложить ничего лучше.

Леа с раздражением вздохнула.

– С вашим планом бегства с авеню Анри-Мартен, по крайней мере, все в порядке?

– Не совсем.

– Как это «не совсем»?

– Имя, которое мне сообщила эта женщина, принадлежит мелкому подпевале. Не представляю, что можно от него получить, даже если хорошо заплатить.

– Зачем тогда выстраивать эту похоронную мизансцену, не будучи даже уверенным в том, что она пригодится?

Он скорчил печальную гримасу.

– Не браните меня, у меня нет никакого практического опыта. Но я хорошо подготовил это укрытие. Обещаю вам вытащить ее оттуда. У меня уже есть другая идея. В любом случае, если я не передумаю, через два дня она будет в этом склепе…

– Мертвая?

– Нет, живая. Когда все устроите, дайте ей ключ, пусть закроет за вами дверь. Объясните, что ночью мы заберем ее. В полночь постучат в дверь, и она услышит: «Будь разумной, о, скорбь моя, и успокойся…» Она должна ответить: «У мертвецов, несчастных мертвецов, странная скорбь…»

– Опять литература!

– Поэзия, мадемуазель, поэзия. После этого она отворит дверь и последует за пришедшим.

– Но она умрет от страха, проведя полночи взаперти в этом склепе!

– Сара – отнюдь не та женщина, которая может испугаться, даже в могиле, даже среди призраков.

– Замолчите, не хватало еще этого…

– Вы, конечно же, предпочитаете Мазуи и его ванну?

– Думаю, что предпочла бы все-таки призраков семьи Мобюиссон.

– Мне нравится ваше здравомыслие!

– Перестаньте смеяться!

– Вы все поняли?

– Да. Но скажу вам одно: если, к несчастью, случится так, что Сара не выберется оттуда или, выбравшись, будет вновь арестована, я буду считать, что это вы в ответе за все, я убью вас или… выдам вас…

С какой нежностью он на нее посмотрел!

– Я ни на секунду не сомневаюсь в том, что ваша месть будет ужасной.

8

Когда Леа вернулась на Университетскую улицу, в квартире царила необычная суматоха.

Даже не дав ей снять канадку, Франсуаза, смеясь, схватила ее за руки и закружила – это была одна из любимых забав их детства.

Сначала Леа пыталась вырваться, но сестра держала ее крепко.

– Кружись, прошу тебя, кружись…

Леа сдалась: взявшись за руки, они кружились все быстрее и быстрее, визжа, как маленькие девчонки. Они забыли обо всем: исчезли стены прихожей, холод парижской зимы, серые тона военного времени… Прикрыв глаза, они оказались в мире ярких красок лангонского лета, солнца, заливающего террасу, равнин, теряющихся в бесконечности: им послышался веселый голос матери: «Франсуаза, Леа, да остановитесь же, голова закружится, и вы упадете!»

Ах! Ну и пусть кружится голова, пусть этот круговорот прогонит прочь видения и страхи последних дней! Лишь бы не слышать по радио Виши слащавый голос Тино Росси, который с утра до вечера воспевает Работу, Семью и Родину!

Не видеть вывешенных в метро, на деревьях, на дверях мэрий списков расстрелянных заложников! Не встречать на улицах детей и стариков с желтыми звездами на груди! Избавиться от стоящего в ушах крика изнасилованной и истерзанной Сары! Не чувствовать себя такой покинутой… такой одинокой! Одинокой… Лоран… Лишь бы это кружение не прекращалось! Лишь бы не разжались сжатые пальцы! Лишь бы все забыть… быстрей… еще быстрей…

– Осторожно!.. Вы упадете!..

Смеясь и плача одновременно, Франсуаза и Леа рухнули на пол, отлетев в разные концы прихожей.

Лиза поспешила к Франсуазе, в то время как Альбертина склонилась над Леа.

– Сумасшедшие девчонки, вы же могли разбиться, – причитала Лиза, глядя на свою внучатую племянницу, которая пыталась подняться с пола, все еще сотрясаясь от смеха.

– О-ля-ля! Вот это карусель!.. Никогда еще мы не кружились так быстро. Леа, где ты? Я ничего не вижу, все, как в тумане… Все продолжает кружиться. Тебе удалось встать?..

Леа не шевелилась. Она продолжала лежать на боку, лицо скрывали растрепавшиеся волосы. Испугавшись, Альбертина схватила ее за плечо и перевернула на спину. Бледная, с заострившимся носом, мокрыми от слез щеками, закрытыми глазами, Леа, казалось, была в обмороке.

– Скорее, Лиза, дай свой нашатырь.

– Но зачем? Я чувствую себя хорошо.

– Вот глупая! Да не для тебя, для Леа!

Лиза с трудом поднялась и засеменила с максимальной для себя скоростью. Она упала на колени рядом с распростертой на полу девушкой, осторожно приподняла ее голову и дала понюхать нашатырный спирт. Очень быстро ноздри Леа затрепетали, и она с отвращением отвернулась от склянки.

Франсуазе наконец удалось встать, но сразу же пришлось вцепиться в комод, чтобы не свалиться вновь. Головокружение понемногу проходило.

– Ага! Вот я и победила! Я встала раньше тебя. Ну же, напрягись.

А Леа, наоборот, прилагала все усилия для того, чтобы остаться в состоянии легкого головокружения, в котором она находилась.

Франсуаза присела возле нее на корточки и взяла за руки.

– Леа, послушай меня: завтра приезжает Отто!.. Мы сможем пожениться.

Леа почувствовала, как ее охватывает отвращение. Но у Франсуазы был такой сияющий, такой ликующий вид, что она подавила свою гадливость и почти естественно произнесла:

– Я очень рада за тебя.

– Мне сказал об этом Фредерик. Отто получил отпуск за отличную службу на фронте. Как он будет счастлив увидеть своего сына!

Вся во власти своего счастья юная женщина не замечала напряженных улыбок окружающих.

– Какой прекрасный день! – продолжала радоваться Франсуаза.

Леа прикусила язык.

– О! Боже мой, я совсем забыла, мне же пора кормить малыша.

Взметнулись юбки – и сияющая Франсуаза выбежала из прихожей.

– Тебе лучше? – спросила Лиза.

– Как здорово мы кружились!

Леа встала, держась за притолоку.

– Как счастлива твоя сестра! – произнесла Лиза.

Леа так взглянула на тетушку, что та поспешила предпринять отвлекающий маневр.

– Держи, тебе пришло письмо. Из Германии…

– Почему ты не сказала раньше?

Леа выхватила у Лизы письмо и поспешила в «свое» кресло. Она посмотрела на обратный адрес. Матиас! Матиас Файяр! Сын управляющего Монтийяком, ее старый товарищ по детским играм, внезапно превратившийся в мужчину, который так страстно хотел жениться на ней… Воспоминания о Матиасе были связаны с запахами осеннего леса, винограда в дробилке, воды Гаронны, – когда очень жарко и она «пахнет рыбой»; сырой прохлады пещер Сен-Макера, мха на холме Верделе, сена в риге, пота после игр и любви…

Она разорвала конверт. У Матиаса был мелкий и неровный почерк.

«Моя Прекрасная Леа!

От отца я узнал, что ты в Париже, и пишу, чтобы сообщить тебе, что скоро у меня будет отпуск. Мне бы очень хотелось, чтобы ты уже вернулась в Монтийяк, когда я туда приеду.

Я счастлив, что, не слушая ничьих возражений, выбрал Германию. Немцы – храбрый и уверенный в победе народ, сплотившийся вокруг своего руководителя. Все немцы сражаются. В городах и деревнях не осталось мужчин в возрасте от восемнадцати до шестидесяти лет – все они рассеяны по Европе и Африке. На заводах, в полях работают иностранцы, такие же вольнонаемные, как я.

С приходом весны Восточная армия возобновит свои операции, и к лету немецкие флаги будут развеваться над Москвой и всеми крупными городами России. Немцы – лучшие в мире солдаты. Никто не способен их победить, они – наша защита от коммунистов. Без их жертвы нашей цивилизации пришел бы конец. Мы проиграли войну потому, что не хотели видеть, где таится опасность. Мы должны присоединиться к ним, чтобы уничтожить эту опасность… Свою работу я выполняю как можно лучше, потому что знаю, что тружусь во имя мира на Земле. Люди здесь испытывают такие лишения, которых вы и представить себе не можете. Одежду и продовольствие экономят, но никто не протестует. Мне так хочется рассказать тебе обо всем!..

От отца я узнал, что торговля идет плохо. Мне кажется, что из-за отсутствия рабочей силы за виноградниками плохо ухаживают. Во время отпуска я помогу. Но он будет очень коротким… У меня нет желания оказаться в концентрационном лагере вместе с русскими пленными. Десятками тысяч они умирают там от голода и болезней.

Как мне хочется крепко обнять тебя, но придется подождать!

До скорой встречи.

Матиас».

«Слабоумный!» – подумала Леа.

Она в бешенстве скомкала письмо, превратив его в маленький шарик, и швырнула в угол.

Как Матиас мог опуститься до такого предательства? Какая сила толкала его к этому? Леа была скорее удивлена, чем рассержена. Что с ним произошло? Она изо всех сил старалась понять…

Телефон долго звонил, прежде чем к нему подошла Франсуаза с ребенком на руках.

– Алло… Мне плохо слышно, кто у телефона?.. Кто?.. Файяр?.. Файяр, это… нас могут разъединить… Что? Это невозможно, повторите… О! Нет!.. Леа, Леа, иди скорее сюда, поднимись же, наконец со своего кресла, помоги мне!

Из своих комнат вышли Альбертина и Лиза.

– Что происходит? Почему ты так кричишь? – спросила Альбертина.

– Мадемуазель, прошу вас… Не разъединяйте… Алло! Алло… Файяр, вы слышите? Алло… Куда их отвезли?.. В Бордо?.. Вы предупредили мэтра Дельмаса?.. Сделайте это… Алло… Алло… Не разъединяйте!

– Прекрати плакать! Что случилось? – закричала Леа.

Рыдания мешали Франсуазе ответить. Грубо, как в детстве, Леа схватила ее за волосы и безжалостно тряхнула.

– Говори!

– Лаура…

– Что? Лаура?

– Лаура… и… Камилла… арестованы…

– Арестованы?! Почему арестованы? Кем?

– Гестаповцами. Они приехали в Монтийяк сегодня утром, хотели арестовать вас – Камиллу и тебя. Тебя там не оказалось… Тогда они забрали Камиллу и Лауру…

От крика Альбертины и Лизы Леа вздрогнула. Она в ярости оттолкнула Франсуазу, повисшую на ее руке. Стараясь удержать поток ругательств, готовых сорваться с губ, она отвернулась, открыла дверь большой гостиной, которую запирали из-за холода, подошла к высокому окну, выходящему на улицу, и прижалась лбом к стеклу, сквозь которое лился призрачный свет этого дождливого зимнего вечера.

Через некоторое время Леа почувствовала, как ее ярость постепенно стихает, уступая место смятению. Машинально она заметила, как мужчина, притаившийся под аркой у ворот, посмотрел в ее направлении. Она безразлично подумала: «Должно быть, теперь пришла и моя очередь».

Чего они хотели от маленькой Лауры, которая так любила маршала, что даже хотела поставить его портрет на пианино в гостиной! А безобидная Камилла? Камилла? Может быть, ее выдал Файяр? А может, ее схватили при распространении листовок и подпольных газет? Только бы они не арестовали Лорана! Лоран!..

Ноги ее подкосились и, не отдавая себе в этом отчета, она опустилась на колени на ледяной паркет перед окном. Сколько времени провела она так?..

Чьи-то руки приподняли ее и вывели на свет. Наверное, опять отец нашел ее спящей в риге и, прижав к себе, отнес к матери, ворча: «Какой большой ребенок!» Потому что она снова стала большим ребенком. Какое счастье! Наконец она вернулась домой. Они все были здесь! Как она боялась, что никогда их больше не увидит! Но почему все кажется таким маленьким-маленьким?.. Почему они постепенно скрываются в каком-то тумане?.. Нет!.. Они не должны исчезать!.. Не сейчас… ведь среди них были Лаура, Камилла и Сара! Сара!..

Леа резко вскочила.

Она сидела на своей постели, окруженная взволнованными родными лицами.

– Ты нас так напугала!..

– Тебе уже лучше, дорогая?

– Приляг, тебе нужно отдохнуть.

– Нужно позвать доктооа.

– Тетя Лиза, я не больна, ничего страшного. Франсуаза, что точно тебе сообщил Файяр?

– Я тебе уже сказала.

– И они ничего не могли сделать?

– Они протестовали. Руфь не хотела расставаться с Лаурой. Немцы взяли и ее.

– А маленький Шарль?

– Камилла поручила его мадам Файяр и мадам Бушардо.

– Куда их отвезли?

– В Бордо. Не волнуйся, может быть, это недоразумение и их скоро выпустят…

– Ты прекрасно понимаешь, что это не может быть недоразумением. Ты же знаешь, что я и Камилла были «почтовым яшиком», встречали курьеров и распространяли листовки!

– Это не так страшно.

– Сейчас расстреливают и за меньшее.

– Наш дядя Люк… он все еще в хороших отношениях с немцами?

– Думаю, что да: наша кузина вышла замуж за одного из них.

– Нужно найти его. Он сможет вытащить их оттуда.

– Я поеду туда.

– Нет! – закричала Франсуаза. – Я не хочу, это слишком опасно для тебя.

– Должно быть, тебе это хорошо известно, сестричка, раз ты даешь мне такой совет!

– Не упрекай меня. Отто не такой, как они. Завтра он будет здесь, он нам поможет, я уверена в этом…

После произошедшего накануне нападения на немецкую машину, в результате чего двое человек были ранены и один убит, комендантский час наступил раньше на два часа. Вечер был долгим и тяжелым для всех: Франсуаза и Леа тщетно пытались дозвониться до своего дяди, Люка Дельмаса. Телефонистка отвечала, что связь прервана на неопределенное время. Не могли они послушать и радио Лондона: из-за помех, вызванных сильным туманом, разобрать голос диктора было невозможно. В довершение ко всему сразу после полуночи объявили воздушную тревогу, и обессиленные напуганные женщины были вынуждены спуститься в подвал, служивший убежищем. Здесь уже были их соседи, наспех одетые, в накинутых на плечи одеялах… На случай, если с кем-нибудь случится истерика или нестерпимым станет холод, царивший в сыром подвале, Эстелла принесла с собой термос с липовым отваром, никогда не покидавший ее ночного столика. Доброй женщине не пришлось им воспользоваться: обессиленные, все тихо сидели каждый в своем углу. Только ребенок Франсуазы капризничал. К счастью, тревога скоро закончилась.