Текст книги "Авеню Анри-Мартен, 101"

Автор книги: Режин Дефорж

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 22 страниц)

Он плакал – невыносимое зрелище…

– Вы меня презираете, ведь правда же? Вы совершенно правы. Но вы никогда не сможете презирать меня сильнее, чем я сам… И все-таки это ваше презрение я предпочитаю сочувствию. Ненавижу отвратительную снисходительность сочувствия!.. Вернемся, наши друзья могут подумать, что мы тут что-то замышляем.

– Зачем вы приехали, Рафаэль?

Прежде чем ответить, он вынул из кармана платок и вытер глаза.

– Я уже говорил: мне хотелось вас увидеть.

– Очевидно, есть и другая причина.

– Может быть, кто знает? Что стало с нашей подругой, Сарой?

Леа отпрянула от него.

– Нет!.. Вы неправильно меня поняли. Я здесь совершенно не для того, чтобы выведать что-нибудь о ней. Я спросил просто потому, что очень ее люблю.

– Я ничего о ней не знаю.

– Будем надеяться, что у нее все в порядке. А вы уверены в своем друге, Матиасе Файяре?

«Началось!» – подумала она.

– Не более, чем в вас.

– И вы правы, – не моргнув глазом, сказал он. – Его друзья убеждены, что вы работаете на Сопротивление. Я пытался убедить их в обратном. Думаю, что они мне не поверили.

– Почему вы мне это говорите?

– Потому что люблю вас, и буду очень страдать, если с вами что-нибудь случится.

Простота, с которой Рафаэль произнес эту фразу, свидетельствовала о его искренности. Леа взяла его под руку.

– Рафаэль, сейчас все так сложно. Я чувствую себя такой одинокой здесь, рядом с больной Камиллой, хнычущей тетей, скучающей сестрой, Файярами, которые только и ждут момента, чтобы отобрать у меня Монтийяк. Я могу надеяться только на Руфь.

– Но у вас есть родственники в Бордо.

– Мне хотелось бы иметь с ними как можно меньше общего.

– А ваш религиозный дядя?

Леа отпустила его локоть.

– Вы не можете не знать, что он исчез и его разыскивает гестапо.

– Правда, я совсем забыл!.. Простите меня. Мне показалось, что я видел его некоторое время спустя после моего приезда в Бордо, но он очень изменился, и потом… отсутствие рясы…

– Когда вы заговорили о нем со мной в первый раз, вы уже знали его?

– Я слушал его проповеди в Нотр-Дам. Мне очень нравилось, как он говорил о Благодарении и почитании Богоматери. В то время мне очень хотелось с ним познакомиться, но не получилось. Я очень жалел об этом.

– Так он вас не знает?

– Нет.

– Жаль, такой человек, как вы, его бы заинтересовал.

– Как знать, может быть, мы когда-нибудь встретимся… В жизни все бывает.

– Я люблю его безгранично, и мне очень его не хватает. Я не видела его со дня похорон отца.

– В Бордо мне рассказывали об этих похоронах. Не правда ли, странно, что гестапо не арестовало его вместе с мужем вашей подруги?

– Это благодаря дяде Люку.

– Да, положение мэтра Дельмаса, брак его дочери с немецким офицером – все эти обстоятельства им приходится учитывать.

– Мне стыдно за моих родных.

– А вот этого говорить не стоит – вас могут не так понять…

– А мне почему-то кажется, что вы именно это и хотели услышать.

– Милый друг, вы по-прежнему заблуждаетесь на мой счет. Вы прекрасно знаете, что я действую только из корыстных побуждений. Чего ради, я буду кому-то доносить о ваших симпатиях и антипатиях? Все и так о них знают. Вот если бы вы прятали англичан или участников Сопротивления!.. Но вы же этого не делаете. Вы не делаете этого, ведь правда?

Леа рассмеялась.

– Вы прекрасно знаете, что именно вам я рассказала бы об этом в последнюю очередь.

– И были бы абсолютно правы!.. – с иронией заключил Рафаэль.

Смеясь, они рука об руку вошли во двор дома, где стояли Камилла, Лаура, Матиас и трое его друзей.

– А! Вот и они, – сказал один из них. – А мы уже думали, куда это вы запропастились. Нам нужно уезжать, нас ждут.

– И правда, где моя голова! Я совсем забыл… Леа, спасибо вам за гостеприимство. Если будете в Бордо, обязательно навестите меня. Я остановился в отеле «Мажестик», на улице Эспри-де-Луа. Там очень хорошо, старинная мебель…

– Вы еще долго останетесь в Бордо?

– Это зависит от того, удастся ли мне поместить несколько статей в «Маленькой Жиронде» или «Франции». А если нет…

– То?..

Рафаэль Маль не ответил. Он прикоснулся губами к руке Камиллы и в обе щеки расцеловал Лауру. Молодые люди вежливо поклонились. Три женщины поцеловались с Матиасом.

Ночью Адриан Дельмас покинул Монтийяк, рассказав Леа об оружии, спрятанном в одной из часовен холма Верделе, под каменной плитой пола, справа от входа.

– Не бери оттуда что-нибудь без крайней необходимости. Там десять винтовок и двадцать пистолетов. Ты должна знать, как ими пользоваться.

– Надеюсь, что справлюсь.

– Прекрасно. Там еще гранаты и пулемет. Не трогай их.

– Когда ты вернешься?

– Когда Феликс скажет, что можно забрать Люсьена. А пока будь крайне осторожна. Сегодняшний визит меня очень обеспокоил, тем более что рядом притаился враг.

– Враг?

– Да, старший Файяр. Он знает здесь все закоулки, бродит вокруг, вынюхивает, оставаясь незамеченным. Что же до трех парней, приезжавших с Матиасом, то мы их хорошо знаем. Один из них даже приговорен нами к смерти, и вполне возможно, что скоро приговор будет приведен в исполнение.

– Что он сделал?

– Предательства, грабежи, изнасилования, пытки и убийства. Я знаю, что он собственной рукой убил одного еврея, чтобы потом его ограбить, причем этого несчастного он знал с детства.

– Ты так говоришь, как будто сам был с ним знаком…

– Дело в том, что его мать была служанкой у одного из моих друзей, врача из Буска. Поскольку у мальчишки не было отца, мой друг взял на себя заботу о нем, но имел от этого одни только неприятности… С приходом немцев парень немедленно предложил им свои услуги и получал солидное жалованье в здании на улице Шапо-Руж. Он начал с должности телохранителя и постепенно поднялся до уровня своих работодателей. Сейчас он служит Дозе, Пуансо и Лютеру… Особенно гнусно он проявил себя в ночь с 19 на 20 октября во время операции, целью которой было «очищение района от еврейской нечисти». Вместе с полицейскими он участвовал в арестах семидесяти трех евреев: мужчин, женщин и детей, многие из которых, были потом депортированы. Вот этим-то он и воспользовался, чтобы ограбить стариков, у которых его мать была служанкой. Он хорошо поработал… Настолько хорошо, что майор Лютер лично поблагодарил его, пригласив к себе домой. У майора прекрасный дом на улице Медок, сейчас она называется улицей Маршала Петена, – это как раз напротив дома № 197, где Камилла познакомилась с их методами. После этого приема у негодяя хватило наглости явиться к матери и со смехом рассказывать, как перепугались старики-евреи, которых он вытащил прямо из постели… Мой друг чуть не убил это животное. Вне себя от гнева он вышвырнул мерзавца пинком под зад. Оказавшись на улице, парень поклялся, что убьет его. Я посоветовал своему другу покинуть Бордо, но он отказался, заявив, что его место здесь… Это у него я познакомился с руководителем подпольной организации, который по странному совпадению живет в шестистах метрах от здания гестапо…

– Кто же из троих этот подонок?

– Морис Фьо.

– Боже мой! Глядя на него, никогда не скажешь, что он гнусное животное!..

– Это и делает его еще более опасным: внешность приятного молодого человека, этакого симпатяги.

– А Матиас знает обо всем этом?

– Нет. Он еще новичок, и они ему не доверяют. А доверятся только тогда, когда он выдержит испытание.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Когда предаст, убьет кого-нибудь или примет участие в пытках. Он уже начал… Еще несколько недель – и он превратится в законченного негодяя. Причем неисправимого.

– Как же ты изменился, дядя Адриан!.. Раньше ты говорил, что я должна молиться… Что даже в самом отвратительном создании есть частичка невинности, а сейчас… можно подумать, что ты ни во что больше не веришь, даже в Бога!..

Каждое слово Леа словно ножом ранило исстрадавшуюся душу доминиканца. Он отвернулся от племянницы, проверил оружие, до бровей натянул свой баскский берет, взял маленький фибровый чемоданчик с бельем, книгами и провизией и направился к двери.

И тогда Леа сделала вещь, совершенно невероятную для неверующего человека. Она бросилась к ногам дяди и воскликнула:

– Благослови меня!

Адриан секунду колебался, но потом исполнил ее просьбу.

Сотворив над головой девушки крест, священник почувствовал огромное облегчение. Адриан поднял Леа с колен и поцеловал ее.

– Спасибо, – прошептал он, исчезая в ночи…

18

– Я пригласила Мориса Фьо на обед.

От изумления Леа выронила кастрюлю с молоком.

– Ах! Какая же ты неловкая! – воскликнула Лаура. – Теперь молоко пропало и…

Она не успела договорить: пара звонких пощечин заставила ее резко отпрянуть назад. Голубые глаза Лауры мгновенно наполнились слезами, и, обращаясь к сестре, она, заикаясь, больше с удивлением, чем с гневом, проговорила:

– Что с тобой?.. Ты сошла с ума!.. Мне же очень больно!..

– И будет еще больнее, если ты не отменишь этот обед.

– Я имею право приглашать всех, кого захочу!

– Нет!

– Это почему? Насколько мне известно, ты не единственная владелица Монтийяка!

– А ты знаешь, кто такой Морис Фьо?

– Я прекрасно помню, что мы думали, будто он следит за нами, ну… из-за Сопротивления. Но это совсем не так.

– Что ты хочешь этим сказать?

Лаура опустила голову, смахнула с глаз слезы и потерла щеку, на которой краснел отпечаток пальцев сестры.

– Он следил за мной.

– За тобой?

– Да, за мной!.. Не ты одна можешь нравиться молодым людям. Я уже не маленькая девочка, какой была до войны. Я выросла.

– Давай поговорим спокойно. Я не сомневаюсь в том, что ты нравишься мальчикам. Но ты же не поверила тому, что рассказывал тебе этот..? Ты с ним встречалась?

– Да, сегодня утром, в Лангоне. Он очарователен, забавен, хорошо воспитан. Сейчас у него каникулы, и он гостит у своих родственников – бабушки и дедушки… После Пасхи он вернется в Бордо. Он работает, чтобы помочь своей матери.

Леа закатила глаза.

– Ах, как трогательно!.. И чем же конкретно заншмается этот прекрасный молодой человек?

– Не знаю… Я не очень хорошо поняла… Какими-то делами.

– Делами! Удобное словечко для прикрытия чего угодно. Я расскажу тебе о делах, которыми занимается твой душка: он работает на гестапо.

– Я не верю тебе!

– Я тоже не хотела в это верить… Дядя Адриан рассказал мне, что Фьо пытал и убил нескольких человек. Приглашая его сюда, ты попадаешь в ловушку и всех нас подвергаешь большой опасности. Ты подумала о Люсьене?.. О том, что произойдет, если его найдут?

Лицо Лауры покрыла бледность, отчего вновь стали отчетливо видны следы от пощечин. Она стояла, прислонившись к плите, опустив руки, не замечая, как слезы капают на ее белую блузку… Леа почувствовала к сестре жалость и положила руку ей на плечо. От этого ласкового прикосновения слезы Лауры сменились рыданиями.

– Я же не знала!..

– Лаура, Леа, что случилось? Что происходит? – спросила Камилла, входя в кухню.

– Эта глупышка пригласила Мориса Фьо завтра на обед.

– О! Боже мой…

В течение нескольких минут были слышны только всхлипывания Лауры и тиканье часов. Камилла первой нарушила молчание.

– Нечего причитать! Нужно найти какой-нибудь выход.

– Я велела ей отменить обед.

– Только не это! Он заподозрит, что мы его боимся. Наоборот, приглашение должно остаться в силе. А нам необходимо заставить его думать, что он ошибался на наш счет.

– Ты забываешь о Люсьене!

– Нет, я в первую очередь думаю о нем. Он должен отсюда уехать.

– Но он же еще не скоро поправится!

– Я знаю.

– Ну и что?

– Пойдем, у меня есть идея. Лаура, завтра ты должна вести себя, как ни в чем не бывало, как будто продолжаешь верить, что Морис Фьо – очень порядочный молодой человек, – сказала Камилла, увлекая за собой Леа.

– Да, – с несчастным видом пробормотала девушка.

Они вышли из дома с северной стороны.

– Пройдемся по виноградникам. Там мы будем в полной уверенности, что нас никто не подслушивает, – сказала Камилла.

Некоторое время они шли молча; Камилла опиралась на руку Леа.

Апрельское солнце заливало долину своим суховатым светом, от которого виноградники, дом Сидони, едва зазеленевшие деревья на холме казались необычайно рельефными и такими близкими, что хотелось протянуть руку, чтобы дотронуться до них.

– И почему только это умиротворение, идущее от самой земли, не передается людям? – сказала Камилла.

– Так что же ты придумала?

– Спрятать Люсьена на сеновале у Сидони.

– У Сидони?!

– Да. Ей можно доверять: она ненавидит немцев.

– Но это слишком близко от Монтийяка!

– Правильно. Они никогда не подумают, что можно прятать кого-нибудь так близко.

Леа задумалась.

– Может быть, ты и права. Если бы речь шла не о Сидони, я бы сказала, что одной только ненависти к немцам еще недостаточно, чтобы доверять ей. Но Сидони…

– Пойдем к ней. Она дома, видишь – из трубы идет дым.

Дом Сидони возвышался над окрестностями, и, как она утверждала, бывали дни, когда из него можно было увидеть даже море.

Как обычно, она с радостью приняла гостей, выставив на стол свою знаменитую наливку из черной смородины. Не могло быть и речи о том, чтобы отказаться.

– Ах! Мадам Камилла! Как я рада видеть вас в добром здравии. А ты, Леа, очень похудела. Это не к тебе два раза приходил доктор Бланшар?

Со своего порога она видела все, что происходило в поместье, где она прослужила долгие годы.

– Нет, Сидони, это к Люсьену.

– Бедный малыш! А я-то думала, что он у партизан…

– Он получил очень тяжелое ранение. Сейчас ему лучше, но он не может оставаться в Монтийяке, это очень опасно. Он еще слишком слаб, чтобы вернуться к партизанам, поэтому мы пришли спросить, не согласишься ли ты спрятать его на несколько дней у себя на чердаке?

– Ты могла бы и не спрашивать!..

– Но если немцы что-то пронюхают, это может плохо для тебя кончиться.

– Не о том речь. Когда вы его приведете?

– Сегодня ночью.

– Очень хорошо. Кто будет знать, где он находится?

– Если нам удастся скрыть это от его матери, то только мы трое.

– Он сможет дойти самостоятельно?

– Думаю, что да, но нам придется идти вдоль кипарисов, а дорога там не такая хорошая.

– Я выйду вам навстречу и буду ждать в винограднике, за огородом.

Леа допила свою рюмку и, поцеловав ее, сказала:

– Спасибо, Сидони.

– Не за что, малышка… Ты думаешь, я могу допустить, чтобы эти грязные боши схватили ребенка из семьи месье Пьера?

На обратном пути Леа и Камилла обменялись лишь несколькими словами. Возле дома Камилла сказала:

– Ни слова Лауре о нашем визите.

– Как ты можешь думать, что Лаура выдаст Люсьена!

– Я не доверяю влюбленной девчонке.

Леа непонимающе взглянула на нее.

– Ты думаешь?..

– Мы должны все предусмотреть. Лаура скучает. Все ее друзья – в Бордо, мы ни с кем не встречаемся. Вполне естественно, что она могла поддаться обаянию этого парня.

– Но он использует ее для своих целей!

– Возможно. И мы должны убедить ее в этом… Я поговорю с ней.

Ночь выдалась очень темной, со стороны Ланд дул теплый ветер. По кипарисовой аллее медленно продвигались три темных силуэта.

– Ну как? Тебе не очень больно, дорогой мой? – раздался тревожный шепот.

– Нет, мама… Все в порядке.

– Тихо! Замолчите! Мне кажется, кто-то идет, – прошипела Леа.

Все замерли на месте.

На тропинке, проходящей вдоль виноградников, чуть ниже кипарисовой аллеи, хрустнула ветка и раздался звук шагов.

– Быстро, пригнитесь!

Шаги удалялись, мерные и спокойные.

– Люсьен, Леа, кто это был?

– Файяр. Он иногда выходит ночью, чтобы проверить, все ли в порядке. Но сегодня мне это что-то не нравится.

– Почему с ним нет собаки? – тихо спросил Люсьен.

– И правда… Странно. Может, он боится, что собака будет слишком шуметь, гоняясь за дичью.

– Да не болтайте вы так громко! В конце концов, он нас услышит.

Они замерли на несколько минут, а потом вошли в виноградник.

– Ах! Ну, вот и вы! А я уже начала волноваться. Мадам Бернадетта!.. Вам не надо было приходить.

– Ничего, не бойтесь, я умею молчать.

– Понимаю, мадам Бернадетта, понимаю…

– Поторопимся, я очень устал, – сказал Люсьен, которого поддерживали мать и кузина.

Некоторое время они шли молча.

– Сидони, спасибо вам за то, что вы согласились спрятать моего сына.

– А как же иначе, мадам Бернадетта? Я предупредила доктора Бланшара, что Люсьен теперь будет в Бельвю. Доктор придет завтра утром, чтобы «заняться моим ревматизмом»… ну, вы же понимаете…

– О! Боже мой! – вдруг воскликнула, споткнувшись, Бернадетта Бушардо.

Люсьен чуть не упал.

– Тебе не больно, сынок?

– Нет, мама… нет, вот только рука немного ноет.

– Скоро мы будем на месте.

На столе в большой комнате скромного дома Сидони был приготовлен легкий ужин. Они перекусили, при свете свечи. Вино немного восстановило силы Люсьена. Он встал.

– Мама, а теперь ты должна идти и не возвращаться сюда, пока тебя не позовут Сидони или доктор Бланшар.

– Но… мальчик мой!..

– Мама, если они схватят меня, то начнут пытать, и тогда я выдам своих товарищей… Я уже столько страдал, я испытываю такую страшную боль, что не вынесу новых мучений. Ты понимаешь?

По щекам Бернадетты Бушардо катились слезы. Комкая в руках мокрый платок, она сказала:

– Я сделаю, как ты хочешь.

– Спасибо, я знал, что могу рассчитывать на тебя, – произнес он, одной рукой обнимая мать.

– Не беспокойтесь, мадам Бушардо, я буду заботиться о нем, как о своем сыне.

– Помочь тебе подняться на чердак? – спросила Леа.

– Нет, спасибо. До свидания, Леа, береги себя.

– До свидания, Люсьен.

Моросил мелкий дождь. Стояла кромешная тьма, и женщины постоянно спотыкались на неровностях дороги. До Монтийяка они не обменялись ни словом. Все так же молча они обнялись возле Лестницы, ведущей в спальни. Согнувшись, словно под грузом тяжкой ноши, Бернадетта Бушардо поднялась по ступеням.

Леа повернула в двери ключ и задвинула тяжелый засов. В гостиной она проверила, плотно ли закрыты окна. Автоматически делая в темноте эти привычные движения, она улыбнулась, подумав про себя: «Я – точно, как мой отец: каждый вечер проверяю, как заперты окна и двери. В кабинет идти не нужно, я все там закрыла, прежде чем отправиться в Бельвю.

А, черт побери… Я же забыла погасить маленькую лампу!»

Отворив дверь в кабинет, Леа ахнула: удобно устроившись по обе стороны горящего камина, в комнате мирно беседовали Камилла и Франсуа Тавернье.

Леа в изумлении замерла на пороге.

Одним прыжком Франсуа оказался рядом и крепко, до боли, обнял ее. Он был здесь!.. Он приехал!.. Теперь она может не бояться, он защитит ее…

– Ну, вот и хорошо. Оставляю вас одних. Вот видите, как Леа счастлива встрече с вами! – сказала Камилла, вставая.

Продолжая обнимать Леа, Франсуа поцеловал молодой женщине руку.

– Спасибо, мадам д’Аржила, что составили мне компанию, несмотря на вашу усталость.

– Руфь постелила вам в комнате для гостей. Леа покажет. Спокойной ночи.

Они пожирали друг друга глазами, не веря, что могут испытывать от встречи такое удовольствие… Он слегка касался пальцами ее лица, шеи, губ. Закрыв глаза, Леа полностью отдалась наслаждению, рождавшемуся под этими ласковыми прикосновениями. Наконец их губы слились в поцелуе, от которого тело девушки охватила сладостная истома. Руки, прекрасные и искусные руки, медленно расстегивали ее одежду… Вскоре она была нагой, ослепительно нагой. Ее тело, освещенное последними отблесками огня, несмотря на свою хрупкость, создавало впечатление какой-то необузданной силы, нежности и одновременно неразрушимой мощи. Сидя у ее ног, Франсуа зачарованно смотрел на нее снизу ввеох. Он медленно поднялся, и Леа тоже начала раздевать его. Но ее нетерпеливые пальцы были слишком неловкими. Легким движением отстранив ее руки, он в мгновение ока скинул с себя всю одежду. Ничуть не стесняясь своей наготы, он поднял Леа и отнес на старое канапе, сидя на котором, отец так часто утешал ее в детстве. Это воспоминание, запах и мягкое прикосновение кожи перенесли Леа в детство. Прикрыв веки, она увидела перед собой лицо отца. Она резко открыла глаза. Склонившись над ней, Франсуа ласково шептал ее имя.

– Иди ко мне, – сказала она.

Они долго любили друг друга, и с каждым разом в них рождалось новое, еще более острое желание…

Изнуренные этой ночью любви, на рассвете они погрузились в короткий сон. Их разбудили первые лучи солнца. Пошатываясь, с полубезумными улыбками, они кое-как оделись.

Леа втолкнула Франсуа в комнату для гостей и закрыла за собой дверь на ключ. Они сорвали с себя одежду, бросились на кровать и забрались под большое атласное одеяло. Прижавшись друг к другу, Леа и Франсуа крепко уснули.

– Леа, Леа, пора вставать… Да где же она?

Лаура постучала в дверь спальни Камиллы.

– Здравствуй, Камилла, ты не видела Леа? Скоро полдень, и должен явиться к обеду Морис.

– Здравствуй, Лаура. Нет, сегодня я ее еще не видела. Может быть, она в саду или в огороде?

– Нет, там я уже смотрела. Ее велосипед на месте… Может быть, она со своим другом, который приехал вчера вечером?.. Тебе не кажутся странными люди, без предупреждения появляющиеся в доме среди ночи?

– Месье Тавернье всегда был большим оригиналом…

– Ой! Извини, я забыла на плите крем…

Как только она ушла, Камилла постучала в дверь комнаты для гостей.

– Месье Тавернье, пора вставать, уже полдень.

– Спасибо, мадам д’Аржила, встаю… Любовь моя, просыпайся…

Леа приоткрыла глаза и потянулась.

– Ах, как хочется спать…

– Дорогая, нужно вставать. Уже полдень.

– Как полдень?!

В одно мгновение она оказалась на ногах.

– Скорее, скорее, нам нельзя терять ни минуты. Сейчас придет гость Лауры.

– Немного подождет.

– О! Нет, я бы предпочла, чтобы он не ждал. Но вы!.. Вы не можете здесь оставаться.

– Да почему? Ты что, стыдишься меня? – сказал он, повалив ее на кровать.

– Перестань дурачиться. Это очень серьезно. Где моя юбка?.. Я нашла только один чулок… атуфли… Помоги мне.

– Смотри-ка, что я нашел!

Она вырвала у него из рук свою комбинацию.

– Скорее приводи себя в порядок; я пойду переоденусь и зайду за тобой.

Франсуа попытался обнять ее, но Леа ловко ускользнула.

Вскоре Леа вернулась в комнату; на ней было короткое голубое шерстяное платье матери, перешитое Руфью, волосы высоко зачесаны. Тавернье уже побрился и завязывал галстук.

– Как ты красива! – восхищенно глядя на Леа, сказал Франсуа. Продолжая смотреть на нее, он надел пиджак.

– Как вы элегантны!.. – отметила в свою очередь Леа. – Еще немного, и можно было бы подумать, что вы одеваетесь в Лондоне.

– Ну, на такое я бы не решился. Однако в Париже еще остались превосходные портные, надо только хорошо заплатить… Расскажи-ка мне о госте, визит которого приводит тебя в такое волнение.

Леа коротко пересказала ему то, что узнала от дяди и что слышала о компании Мориса Фьо; поделилась сомнениями по поводу визита Рафаэля Маля и поведения Матиаса.

– Рафаэль еще жив? – прервал ее Франсуа.

– Живее быть не может… Но Морис Фьо, гость Лауры, хуже всех. Вот почему я считаю, что вам с ним лучше не встречаться. Ты понимаешь?

– Прежде всего, Леа, давайте решим: вы будете говорить мне «ты» или ты будешь говорить мне «вы».

– Мне нравится говорить тебе «вы», – сказала она, подставляя ему губы.

Им помешали топот и крики на лестнице. Леа приоткрыла дверь.

– Я уже иду! Камилла, скажи Лауре, чтобы она поставила еще один прибор.

– Но…

– Делайте, что я говорю.

– Лаура!.. – позвала Камилла.

– Да?

– Ты догадалась поставить еще один прибор для месье Тавернье?

– Ну конечно!

Леа закрыла дверь.

– А если Морис поймет? – тихо спросила Леа у Франсуа.

– Что поймет?

– Что вы участвуете в Сопротивлении…

– Ну и что?

Леа топнула ногой.

– Прекратите надо мной издеваться! Как я должна вас представить?

– Скажите, что я парижский коммерсант, приехал к бордоскому коллеге и решил заехать к вам повидаться.

– Но когда он встретится с Рафаэлем…

– Да Бог с ним, с этим Рафаэлем, больше всего он опасен для себя самого. Идемте, душа моя, мне не терпится увидеть, на что похож французский гестаповец из Бордо.

На лестнице они столкнулись с Лаурой.

– Он только что пришел!.. Леа, я поверить не могу в то, что ты мне рассказала, – делая круглые глаза, прошептала Лаура.

– Это правда, сестричка. Не забудь, что от твоего поведения зависит наша и твоя жизнь.

– Да, – вздохнула она. – А где Люсьен? Камилла сказала, что вчера вечером он уехал.

– Не знаю, за ним пришли его друзья. Пойдем к твоему гостю… А, совсем забыла: позволь представить тебе моего парижского друга: Франсуа Тавернье.

– Здравствуйте, мадемуазель.

– Здравствуйте, месье.

Вместе они вошли в гостиную, где уже собрались Бернадетта Бушардо, Камилла и Руфь, разливавшая по бокалам сладкое белое вино Монтийяка.

– Ну, вот наконец и вы! – с деланной непринужденностью воскликнула Бернадетта. – А мы уже собирались выпить без вас.

– Франсуа, разрешите представить вам одного из друзей Лауры, месье Фьо. Морис… вы позволите мне называть вас по имени?.. Представляю вам месье Тавернье, своего давнего парижского друга, удостоившего нас своим визитом по случаю деловой поездки в Бордо.

– Здравствуйте, месье. Так это вашу машину я видел во дворе?

– Да… если можно так сказать… мой партнер в Бордо одолжил мне автомобиль для поездки в Монтийяк.

– Вы занимаетесь винами, месье?

– Я занимаюсь всем, что можно продать: винами и металлами, тканями и продовольственными товарами.

– У вас не возникает трудностей с поставками товара?

– Нет, у меня есть определенные связи в правительственных кругах. В Виши я иногда ужинаю с Пьером Лавалем, а в Париже… у меня тоже есть компаньоны. Ну, вы понимаете, о чем я говорю… Сейчас можно проворачивать неплохие дела.

Морис Фьо с задумчивым видом опустошил свой бокал.

Франсуа весело заметил, что вино Монтийяка в самом Монтийяке гораздо лучше, чем в Париже.

– Прошу за стол, – с радостным видом пригласила всех Лаура, – а то мое суфле остынет.

Ах, этот обед!.. Леа казалось, что он никогда не кончится. Кусок не лез ей в горло, и перед ней так и осталась стоять полная тарелка. Зато она много пила. Морис Фьо тоже.

Тавернье искусно подвел гостя к разговору о себе, о том, чем он занимается. Вначале он осторожничал, но затем, разгоряченный вином, разоткровенничался и рассказал кое-что о своей работе в префектуре.

– Я, например, проверяю, чтобы адреса евреев, подлежащих аресту, были точными… чтобы в нужный момент все члены семьи оказались на месте. Это очень ответственная работа, потому что полицейские, которым это было поручено раньше, упустили несколько человек, – хвастливо сказал он.

Леа чуть не закричала, когда почувствовала, как под столом чье-то колено коснулось ее ноги. Это был Франсуа. С улыбкой он произнес:

– Такой профессионализм делает вам честь. Ах! Если бы все молодые люди были такими же, как вы!.. Франция с помощью Германии превратилась бы в великую страну!

– Количество не имеет значения. Для того чтобы уничтожить еврейскую нечисть, достаточно горстки.

– А вы знаете, куда их увозят? – нежным голоском спросила Лаура.

– Кажется, в Дранси, а потом в трудовые лагеря в Германии. Впрочем, с таким же успехом их могли бы отправить хоть в ад, мне это совершенно безразлично.

– А дети? Они тоже там работают? – прошептала Камилла.

– Да, мадам, из соображений гуманности их не разлучают с матерями.

Когда он заговорил о «еврейской нечисти», перед глазами Леа возникло обожженное лицо и истерзанное тело Сары; ей показалось, что она слышит хрипловатый, с легким акцентом голос подруги: «Нацисты хотят всех нас уничтожить… включая женщин и детей».

Она с облегчением увидела, что гость собирается откланяться.

– Прошу прощения, но я должен ехать. Меня ждут… дела, – сказал он с едва заметной ухмылкой.

Морис церемонно поклонился. Лаура проводила его до машины. Никто не обменялся ни словом. Вернувшись, Лаура со слезами бросилась в объятия Руфи.

– Я не хочу его больше видеть… Я не хочу его больше видеть! – всхлипывала она.

Камилла, Леа и Франсуа вышли на террасу, надеясь, что влажный и свежий апрельский ветер развеет их мрачные мысли.

Вечером появился доктор Бланшар и принес известия о Люсьене. У юноши все было хорошо, насколько это возможно в его положении. Доктор отозвал Леа в сторону.

– Рауль и Жан Лефевры просили меня передать тебе письмо.

Прекрасное личико осветилось радостью.

– Рауль и Жан?.. Вы их видели?

– Да.

– Как у них дела?

– Прекрасно. Если хочешь увидеться с ними, завтра приходи ко мне в приемные часы.

Леа вскрыла конверт и прочитала:

«Властительница наших сердец, думы о тебе помогают нам жить. Мы приходим в безумие от мысли, что ты совсем рядом, и страстно желаем видеть тебя. Приходи скорее, мы ждем тебя с нетерпением и надеждой. Твои преданные рабы

Ж. и Р.»

Она улыбнулась.

– Хорошие новости? – спросил Франсуа Тавернье.

– Помните молодого человека, который ждал меня в церкви Сент-Эсташ с «Маленькой Жирондой» под мышкой?

– Жан Лефевр?

– Да; это письмо от него и его брата. Я так рада!.. Я очень боялась, что Рауль будет ранен или убит во время своего бегства.

– Вы уверены, что это его почерк?

– Уверена; более того, доктор Бланшар сказал, что они у него и что завтра я могу их увидеть.

– Не ходите туда!

– Почему?

– Не знаю. Что-то здесь не так.

– Но это же вполне естественно, что они хотят увидеться со мной!.. Вероятно, после общения с вашими парижскими друзьями вам везде и всюду мерещатся предатели и негодяи.

– Наверное, вы правы. Пойдемте, прогуляемся по знаменитому холму, где вы играли в детстве.

Леа покраснела, вспомнив о совсем не детской игре, которой они с Матиасом занимались в одной из часовен.

Франсуа заметил это.

– Признавайся, плутовка, ты играла там вовсе не в прятки?

– Пойдем через пихтовый лес, так мы минуем Бельвю.

Оказавшись под укрытием деревьев, вдали от людских взглядов, влюбленные обнялись и медленно стали подниматься на холм, останавливаясь возле каждой часовни, чтобы осмотреть ее. Седьмую часовню Леа постаралась обойти… Они ступили на узенькую тропинку, ведущую на кладбище. Ворота были открыты, и они вошли. Давно уже Леа не была на могиле родителей и теперь в душе упрекнула себя за это. Но могила была ухожена, а на надгробной плите лежали прекрасные белые цикламены, которые так любила ее мать. Вряд ли кто-нибудь, кроме Руфи мог принести сюда эту дань памяти и любви…

Леа опустилась на колени, тщетно пытаясь припомнить слова молитвы.

Раздался выстрел.

– Это с площади! – воскликнула Леа, поднимаясь с колен.

Она побежала между могилами, скользя по гравию крутых и неровных дорожек. Этот неожиданный порыв застал врасплох ее спутника.

– Леа… Подождите меня!

Даже не обернувшись, она продолжала бежать, вылетела за ворота и взбежала по ступеням лестницы церкви Верделе. Здесь она остановилась. Все тихо. Пожалуй, слишком тихо. На площади – никого, что было необычно для этого часа.

В тот момент, когда рядом появился Тавернье и схватил ее за руку, раздался второй выстрел.