Текст книги "Смех дьявола"

Автор книги: Режин Дефорж

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 21 страниц)

16

Леа провела всю ночь у изголовья бредившего ребенка. Утром она завернула его в одеяло, заняла у консьержки разболтанную коляску, уложила в нее Шарля и направилась в ближайшую больницу.

В больнице Леннэк, на улице Севр, дежурный практикант осмотрел ребенка. Явно не поняв, чем он болен, практикант посоветовал Леа оставить его до прихода патрона, а самой прийти позднее. Когда она отказалась оставить Шарля, он проводил их в двухместную палату, дав перед этим мальчугану лекарство.

Леа проснулась поздно, за полдень, от громкого голоса.

– Э, девушка, у вас крепкий сон. Это не ваш ребенок?

– Нет.

– Где его родители?

– Что с ним, доктор?

– Форма острого ларингита, осложненная начинающимся воспалением легких.

– Это серьезно?

– Конечно, серьезно. Его нужно бы оставить здесь.

– А это возможно?

– Большинство персонала отсутствует. Вы мне так и не ответили: где его родители?

– Его мать убита немцами. Его отец с генералом де Голлем.

– Бедный малыш.

– Леа… Леа.

– Я здесь, мой дорогой.

Шарль, застонав, ухватился за нее. Врач смотрел на них озабоченно.

– Вы отвезете его домой и будете точно следовать моим предписаниям. Вы умеете делать уколы?

– Нет.

– Научитесь.

– Но…

– Это не очень сложно.

Дверь палаты распахнулась.

– Доктор, нам привезли раненых детей.

– Тяжело?

– В живот и ноги.

– Я иду. Поместите их в операционную. Вы видите, мадемуазель, этого я и опасался – прибытия раненых. Когда нас так мало, что мы не можем обслуживать наших больных.

Врач выписал рецепт.

– Спросите у медсестры у входа адрес дежурной аптеки оставьте ей ваш адрес. Завтра утром я постараюсь зайти или пришлю одного из моих коллег.

– Доктор… а не может быть…

– Нет. Это крепкий малыш, он вполне может со всем этим справиться. Давайте ему регулярно эти лекарства и следите за температурой.

В течение следующих трех дней Леа спала лишь несколько часов, полностью отрезанная от внешнего мира, живя только ритмом дыхания ребенка. Наивные молитвы слетали с ее побледневших губ. Ее руки больше не дрожали, делая уколы. На заре 23 августа температура спала; похудевший малыш слабым голосом сказал:

– Я хочу есть.

Леа покрыла поцелуями его личико, в ответ он радостно улыбнулся.

– Что случилось? – спросила Альбертина, открывая дверь.

– Все чудесно! Шарль выздоровел, он просит есть.

– В самом деле, добрая новость. Хорошо, что Лаура достала нам немного молока и бисквитов. Я попрошу Эстеллу приготовить ему небольшой завтрак.

Шарль съел бисквит и выпил половину своего молока, потом мгновенно заснул под нежными взглядами четырех женщин.

– Вода есть? – спросила Леа. – Мне хочется принять ванну.

– Есть, но, как всегда, холодная.

Холодная? Вода действительно была очень холодной. Но будь она даже еще холоднее, все равно Леа погрузилась бы в нее с наслаждением, чтобы смыть с себя тоску, которая, как грязь, пристала к ее коже с тех пор, как жизнь Шарля оказалась в опасности. Отчаянно стараясь спасти его, она улавливала критические моменты, когда защитные силы организма ослабевают, и, как колдунья, вливала в него с помощью рук свою силу. Это напряжение изнурило ее. Но теперь она знала, что он спасен.

Тоска и усталость отступали. Леа энергично растерлась волосяной перчаткой, намыленной туалетным мылом, добытом Лаурой. За отсутствием шампуня она вымыла голому мылом и прополоскала волосы уксусной водой для придания им блеска.

Она безжалостно изучила себя в большом зеркале в позолоченной раме, которое придавало изысканный вид простой ванной комнате, облицованной белым кафелем.

– От меня остались только кожа да кости, – громко произнесла она.

Она, конечно, сильно похудела, но изображение, которое она видела в зеркале, отнюдь не казалось ей дурным. С удовольствием она погладила свои груди с затвердевшими от холода сосками, прогнулась в пояснице, как будто услышала голос Франсуа Тавернье: «Какой вид!»

При этом воспоминании она покраснела, вздрогнув от довольствия. Зазвонил телефон.

– Леа, Лаура хочет поговорить с тобой, – крикнула Альбертина через дверь.

– Иду.

Она схватила трубку.

– Алло, Леа?.. Тетя Альбертина сказала мне, что Шарлю лучше… Это правда?

– Да… Жара больше нет… Он немного поел сегодня утром… Ты сможешь достать молока?

– Из-за всеобщей стачки это становится все труднее. Водители грузовиков отказываются ехать в провинцию… Из продуктов можно надеяться достать только мясо, да и то благодаря Французским Внутренним Силам, которые захватили три тысячи пятьсот тонн, заложенных немцами в холодильники Берси и Вожирара. Это я могу для тебя достать, но мне нужны талончики, сейчас очень следят за черным рынком…

– Я завезу их тебе.

– Будь очень осторожной. Начиная с субботы положение изменилось. Вчера и позавчера было много перестрелок в Латинском квартале. Повсюду баррикады. Полицейские и немцы, засевшие на крышах, стреляют по прохожим. Каждый день гибнут сотни, морги заполнены. При этой жаре ты можешь представить себе запах в Нотр-Дам-де-Виктуар, где служат мессы. Здесь складываются гробы перед перевозкой на кладбище Пантэн. Работники Красного Креста – поразительные люди. Они не только занимаются ранеными, но и заменяют забастовавших служащих похоронных бюро… Есть у вас новости от Франсуазы?

– Нет…

– Я волнуюсь за нее. Вчера на площади Сен-Мишель толпа расправлялась с одним коллабо, на это страшно было смотреть… Особенно неистовствовали женщины… Они били его чем попало, истерически крича… Мне сказали, что ему выдавили глаза поперечиной от сломанного стула… Это было ужасно… Если бы ты слышала эти вопли!.. Но отвратительнее всего были зеваки, смотревшие на это со смехом или отталкивавшие солдат ФВС, пытавшихся вмешаться… Алло!.. Ты слушаешь?..

– Да… Почему ты мне рассказываешь об этом?.. Какое отношение к Франсуазе…

Теперь замолчала Лаура, а Леа кричала:

– Алло!.. Алло!.. Ты слышишь меня?..

– Да, слышу…

– Так что же?..

– Они останавливают и женщин, которые спали с немцами.

– И что с ними делают?..

– Кажется, их обстригают…

– Обстригают!..

– Да, так уже сделали в некоторых мэриях… Они привязывают волосы к решетке и рисуют свастику на головах этих женщин, большей частью проституток или потаскушек, выданных своими соседями.

– Но с Франсуазой совсем другой случай!..

– Я это отлично знаю, но не думаешь же ты, что они будут интересоваться ее случаем! Я только надеюсь, что она последовала моим советам и уехала в Германию с маленьким Пьером.

– Ты звонила ей?

– Конечно, но телефон не отвечает. В последний раз я говорила с ней в понедельник утром. К ней приходил немецкий офицер, чтобы отвезти ее в реквизированную гостиницу. Они помещают туда всех женщин в подобных обстоятельствах. Она отказалась уехать с ним.

– Как называется эта гостиница?

– Не знаю, я не запомнила.

– Надо обзвонить все гостиницы.

– Ты представляешь, сколько их в Париже?..

– Нет, но это не имеет значения. Надо сначала справиться во всех тех, которые есть в путеводителе Мишлэна. У Франка есть такой?

– Да… я думаю.

– Пока начни с последних, а я попрошу тетушек поинтересоваться первыми.

– Обрати внимание…

Но Леа уже повесила трубку.

Мадемуазель де Монплейне очень разволновались, когда она объяснила им ситуацию, но Альбертина очень быстро взяла себя в руки и начала названивать:

– Алло, «Крийон»?

– Да ты что, тетя Альбертина? Я бы удивилась, будь она в «Крийоне», «Мажестике», «Мёрисе», «Континентале» или «Лютеции», которые заняты немецким персоналом!

Университетская улица была совершенно пустынна. Перед медицинским факультетом на улице Святых Отцов чернел остов грузовика, украшенного лотарингским крестом. На улице Жакоб было также безлюдно. Леа двинулась по улице Сены, чтобы выбраться на набережную через улицу Геннего, когда вспомнила об аресте Сары Мюльштейн… Она не была здесь с той злополучной ночи… Леа продолжила свой путь по улице де Бюсси, здесь, около булочной, с ранней зари переминалась с ноги на ногу длинная очередь. Леа подумала, что, несмотря на лишения, приподнятый настрой, забытый за эти четыре года, воцарился среди людей, словно им легче стало дышать. На улице Дофин молодой человек в футболке с карабином на плече катил на велосипеде, держа под мышкой пачку газет и выкрикивая:

– Покупайте «Юманите»!.. Мадемуазель, вы хотите газету? – спросил он, останавливаясь около нее.

– Появились газеты?

– С понедельника. Держите… Два франка… Спасибо. Не ходите к Новому мосту. Немцы стреляют по баррикаде. Сейчас бандиты на автомобиле с буквами ФВС обстреляли патриотов, двое убиты. Боши бежали по улице Кристин. До свидания!

Леа прислонилась к воротам и стала читать:

«Весь Париж в баррикадах!.. Командующий ФВС Большого Парижа призывает парижан ко всеобщему восстанию… Нужно, чтобы все – мужчины, женщины, дети – укрепляли улицы, дома, общественные сооружения, чтобы все население отважно и самоотверженно поддерживало славные Французские Внутренние Силы. Создавайте повсеместно ваши группы Патриотической милиции! Нападение – лучшая защита. Не давайте врагу покоя!.. НИ ОДИН БОШ НЕ ДОЛЖЕН ВЫЙТИ ЖИВЫМ ИЗ ВОССТАВШЕГО ПАРИЖА!.. Битва развернулась на всех фронтах войны… Яростное сражение идет весь день в 1-м, 4-м, 5-м, 6-м округах, везде превосходство на стороне патриотов… Война всего народа против проклятых бошей! Женщины-коммунистки сражаются за освобождение Парижа… Вот как полиция пытала девушку… Присоединяйтесь к партии расстрелянных!..»

На площади Сент-Андре-дез-Ар собралось много людей. Они волнуются, кричат… Подростки, женщины, множество женщин, молодых и пожилых, на всех лицах одинаковое выражение ненависти, рты, перекошенные гневом, извергающие проклятия… Мерзавец!.. Коллабо!.. Гнида!.. Продажная шкура!:. Предатель!.. Убийца!.. Высокий блондин отбивается среди этих фурий. Крашеные ногти раздирают ему щеку. Он кричит:

– Я эльзасец!

– Не эльзасец ты, а засранец! – отвечает голос с парижским акцентом.

Все смеются.

Из окна дома, занятого ФВС, человек в полувоенной форме пытается перекричать шум. Девушка показывает ему нос. Крашеная блондинка вопит:

– Это бош!.. Я его знаю! Я уверена… Убейте его!..

Она хватает его за волосы, в то время как другая плюет ему в лицо, а третья пытается расстегнуть ему брюки, гогоча:

– Посмотрим, что у этого ублюдка там!

Грубый смех сотрясает толпу, скандирующую:

– Раздеть боша! Раздеть боша!

Он повторяет, пытаясь вырваться из этих когтей, вцепившихся в него:

– Я эльзасец!..

Кровь течет у него из носа и рта. Один глаз заплыл… Он падает… Со всех сторон посыпались удары ногами. Один угодил по носу… Он поднимается… Молодой парень с повязкой ФВС пытается вмешаться. Трое мужчин хватают его за руки, поднимают и вежливо ставят около Леа, которая не может оторвать взгляд от этой сцены. Она не отдает себе отчета в том, что некоторое время раскачивается взад и вперед, как часто делают слепые. Мысли мечутся в ее голове, дробясь на беспорядочные обрывки… Из кровавой дыры, которая была ртом, вырываются едва понятные звуки:

– эльза… э… сец…

Приступ тошноты заставляет Леа отвернуться… Паренек с повязкой ФВС по-прежнему рядом. Он очень молод. По его бледному лицу текут слезы, оставляя светлый след. Их взгляды встречаются…

– Леа!

– Пьеро!

Они бросаются друг другу в объятия, дрожа от отвращения и ужаса. Леа высвобождается.

– Они убьют его!..

– Ничего нельзя сделать. Их слишком много.

– Ты из ФВС, приведи своих товарищей!

– Они не захотят пойти. Вчера с одним из них чуть не расправились вместо коллабо, за которого он заступился.

– Это ужасно!

– Идем, не смотри… Идем, идем… Пойдем на командный пункт префекта Лизе на улице Геннего…

– Я не хочу идти на улицу Геннего! – кричит Леа.

Ее ярость поражает Пьеро Дельмаса.

– Я должен туда идти. Я связной между Лизе и Ролом.

– Кто такой Рол?

Он посмотрел на нее с неодобрительным удивлением.

– Ты не слышала о полковнике Роле?.. Это руководитель восстания, командующий Французскими Внутренними Силами.

– А Лизе?

– Полковник Лизе – другой руководитель. Я не очень хорошо понял. Это политическая история. Я знаю только, то Рол – коммунист.

– Твой отец был бы доволен, видя тебя с ними, – сказала она с грустным смехом.

– Не говори мне об отце. Он коллабо. Для меня он умер.

Пьеро увлек свою кузину на улицу Жи-лё-Кёр. Здесь он остановился перед неряшливой витриной маленькой бакалейной лавочки, поднялся на три ступеньки и постучал.

– Закрыто, – проворчал голос изнутри.

– Откройте, это Пьеро из Бордо.

Дверь открылась.

– Это ты?.. Входи, малыш… А это кто такая?

– Это моя кузина Леа.

Магазинчик был также закусочной со стенами, украшенными олеографиями, лубочными картинками, гравюрами, более или менее удачными портретами Наполеона, равномерно покрытыми коричневым налетом. Комнату разделял короткий деревянный прилавок, служивший одновременно и баром, и витриной для случайного товара, сегодня представленного муляжами консервных банок. Позади лавочки располагалась столовая, столы были накрыты скатертями в белую с красным клетку, а напротив них возвышалась огромная старинная черная плита. На ней сейчас варилось что-то, слегка напоминающее своим запахом рагу из кролика. Этот запах едва не стал для Леа роковым.

– Смотри за своей кузиной, она падает в обморок, – воскликнула женщина, впустившая их.

Пьеро помог Леа сесть и дал ей выпить небольшой стаканчик водки, принесенный хозяйкой. Щеки ее немного порозовели, и предметы вернулись на свои места.

– Ну как, получше?.. Постой, выпей еще.

– Нет, спасибо.

Она осмотрелась вокруг. Это место словно не изменилось с начала столетия. Здесь можно было хорошо поесть перед войной, это видно было по плите, любовно ухоженной. Она успокоилась. Там, где хорошо готовили, не могли дурно относиться к людям.

– Вы, должно быть, голодны, – пробормотала женщина, направляясь к своему очагу.

– О да! – воскликнул Пьеро, который не ел как следует уже несколько дней.

– Нет, спасибо, мадам. Я выпью только стакан воды.

– Напрасно, кухня мадам Летиции хороша, несмотря на все трудности.

Он сел перед пустой тарелкой, быстро наполненной темноватым рагу, от которого поднимался густой пар.

– Я не понимаю, как ты можешь есть, – сказала Леа раздраженным тоном.

Краска стыда залила лицо Пьеро. Он уронил ложку, которую нес ко рту, и посмотрел на нее с таким несчастным видом, что она пожалела о сказанном.

– Извини меня… Ешь… Расскажи, как ты попал сюда.

С полным ртом он начал рассказывать:

– Когда я узнал, что отец хочет отправить меня к иезуитам с приказом, запрещающим мне любую попытку покинуть их, я решил пойти в маки. Я пропущу подробности моего путешествия, переезды зайцем в товарных вагонах, мои ночевки в канавах, чтобы укрыться от жандармов, мои налеты на поля. В Лиможе на вокзале за мной гнались полицейские. Я спасся благодаря железнодорожникам. Несколько дней они прятали меня в старом вагоне на запасном пути. Вокруг было столько немцев и полицейских, проверявших каждого пассажира, что и речи не могло быть о том, чтобы выйти из укрытия. Наконец, однажды они спрятали меня в скотный вагон товарного поезда, который шел в Эймутье…

– Эймутье… Это в Лимузене?

– Да. Откуда ты знаешь?

– У меня была подруга-еврейка, скрывавшаяся там некоторое время. Продолжай.

– В Эймутье я попал в руки других железнодорожников. Они привели меня к их руководителю, полковнику Генгуэну, по прозвищу Большой, или Рауль. Что за человек! Это был ужас местных немцев. Он руководил всем из своего КП в лесу Шатонёф. К несчастью, наступление зимы заставило нас покинуть лагерь Трех Лошадей. И вовремя, потому что несколькими днями позже в лес двинулись три тысячи солдат. Немцы называли это место Маленькой Россией, так боялись они здесь засад. Они потеряли многих. Шесть этих последних месяцев я был связным между разными отрядами. Теперь я знаю каждую деревню, каждый лесок. Благодаря усилиям Генгуэна мы были хорошо одеты и накормлены. Я хотел участвовать в диверсиях, в нападениях на эшелоны, но он отвечал, что я слишком молод. В начале месяца он направил меня сюда с письмом для полковника Рола. Стачка, а потом восстание помешали мне вернуться. Вот и все.

Леа посмотрела на своего кузена с восхищением. Как он вырос, этот мальчик!

– А сколько времени ты в Париже?

– Тоже с начала месяца.

– Как дела в Монтийяке? Есть ли у Камиллы новости от Лорана? Как тетя Бернадетта? Руфь? Матиас?.. Что с тобой?

Опустив голову, Леа машинально терла себе лоб.

– Что с тобой? – повторил Пьеро встревоженно.

– Камилла и тетя Бернадетта мертвы… И нет больше Монтийяка…

– Что ты говоришь?..

– Немцы и полицейские убили их, а потом сожгли дом…

Они долго сидели молча. Шумная компания, вошедшая в магазин-закусочную, оторвала их от мрачных мыслей.

– А! Ты здесь, Пьеро!.. Тебя искали везде. Боялись, что ты окажешься в том же виде, что и коллабо, называвший себя эльзасцем.

– Он им, может быть, и был!

Юноша чуть старше Пьеро повернулся к Леа, удивленный ее гневным тоном.

– Возможно, но люди так настрадались, что их месть естественна.

– Естественна?! Вы находите естественной эту живодерню?

– А немцы, разве они не ведут себя, как мясники? Вы знаете, скольких наших товарищей они убили у каскада в Булонском лесу на прошлой неделе?.. Нет?.. Тридцать пять человек вашего возраста… Мажисон, девятнадцать лет… Вердо, девятнадцать лет… Смет, двадцать лет… Шлоссер, двадцать два года… Дюдрезиль, двадцать один год, его называли Фило… братья Бернар, двадцать и двадцать один год… Продолжать?

– Я знаю так же хорошо, как вы, на что они способны, я видела их за работой… Но это не причина, чтобы быть хуже них!

Оба бледные, они скрестили взгляды. Пьеро вмешался:

– Оставь ее. Она права.

– Возможно, но сейчас не время говорить об этом.

– Вы увидите, что такое время никогда не наступит.

– Леа, замолчи. Ты идешь со мной на КП Лизе?

– Нет, я должна вернуться к Лауре. Мы живем у моих тетушек де Монплейне, позвони нам… Мне хочется еще раз увидеться с тобой и поговорить.

– Как только выберу момент, я позвоню или забегу. Поцелуй Лауру за меня.

Они расстались возле магазинчика.

Леа понадобился почти час, чтобы пересечь площадь Сен-Мишель. Снайперы, залегшие на крышах, вели огонь по тем, кто на это отваживался. Два человека были убиты.

Казалось, ураган пронесся по квартире, которую занимали теперь полтора десятка парней ФВС. От веселой компании остались только Лаура, миловидная Мюрьель и Франк, встретивший Леа с радостью.

– Удалось тебе разыскать Франсуазу?

– Нет еще, мы обзвонили десятка два гостиниц, но без успеха.

– Надо продолжать. Я встретила на улице Пьеро.

– Пьеро?

– Да, нашего маленького кузена.

– Сына дяди Люка?

– Да.

– Это чудесно! Что он здесь делает?

– Служит в ФВС.

На кухне двое молодых людей готовили бутылки с зажигательной смесью по рецепту Фредерика Жолио-Кюри, распространенному полковником Ролом: обычную бутылку наполняют на три четверти бензином и на одну четверть серной кислотой, потом закупоривают и приклеивают к ней бумажку, пропитанную хлористым калием. Когда бутылка разбивается, хлористый калий в контакте со смесью воспламеняется. Это опасное оружие против танков.

Мощный взрыв заставил всех броситься к окнам. Защитники улицы Ля Гюшетт взобрались на баррикаду, чтобы видеть, что происходит. Булочница крикнула:

– Боши взрывают Париж!

Молниеносно слух распространился по кварталу и вызвал панику. Внизу, в стороне Елисейских полей, поднимался густой столб дыма. Все напряженно ждали новых взрывов. Но, не считая нескольких отдельных выстрелов в стороне Люксембургского сада, все было спокойно.

Внезапно с улицы Гранд-Огюстэн на всем ходу выскочил мотоцикл с коляской. Очередью из автомата сидевший в коляске скосил одного из бойцов ФВС. За баррикадой раздался ропот. Молодой паренек взобрался на нее и бросил в направлении двух немцев бутылку с горючей смесью. Он не увидел результата своего героического жеста, очередь уложила его на месте. Пламя взвилось перед мотоциклом, водитель не смог увернуться. В одно мгновение оба человека вспыхнули, это было кошмарное зрелище: мотоцикл, объятый пламенем, продолжал двигаться, пока не врезался в парапет около лавки букиниста. И Леа увидела руку, в мольбе воздетую к небу!

Прижавшись к переплету окна, Леа снова видела перед собой мучительную картину жуткой смерти своей тетки. Старая женщина и этот немец одинаковым жестом звали на помощь. Может быть, огненная смерть устремляла тела к Богу?..

Потом все произошло очень быстро. Из-за баррикады на площади Сент-Андре-дез-Ар появилась ревущая толпа, которая устремилась к пленным. Окаменев, они наблюдали картину гибели своих соотечественников. Двое уцелевших бойцов ФВС пытались противостоять натиску толпы, но были сметены. Один из них бегом направился за помощью в префектуру. Когда он вернулся с дюжиной полицейских, трое немцев были убиты. У одного из них были вырваны глаза, у другого не было носа, у третьего – кровавое месиво на месте лица. Среди их товарищей были раненые. Храбрые люди, многие из которых сражались на русском фронте, плакали, как дети. Появление полицейских усмирило народный гнев. И эти, вероятно неплохие, люди пошли обратно, спотыкаясь, опьяненные кровавой расправой, память о которой у большинства из них стерлась впоследствии. Но зрители, те, кто беспомощно наблюдал картину этой бойни, наверное, никогда ее не забудут.

В большой квартире царило мрачное молчание. Молодые люди не смели взглянуть друг на друга. Сопротивленцы сидели на полу, зажав винтовки между колен и опустив глаза. Франк и его друзья уставились в стену перед собой. Появление «лейтенанта» немного развеяло их уныние.

– Боши подожгли Большой дворец!

– Значит, от этого был взрыв!

– Но ведь там находился цирк!

– Да, цирк Хука. Я не знаю, удалось ли спасателям вывести зверей, но лошади убежали. Одна из них была убита на Рон-Пуан, на Елисейских полях, – вы мне не поверите, – но я видел, как мужчины и женщины бросились с ножами, чтобы разделать ее, не обращая внимания на свистевшие вокруг пули. У некоторых были даже тарелки в руках! Когда я уходил, от нее мало что осталось.

– Ты бы должен был принести нам кусок.

– Ну нет! Эти типы меня бы проткнули!

– Вообрази себе гурманов с белыми салфетками на груди, которые, сидя вокруг Рон-Пуан и поднимая вверх мизинец, едят сырую конину, а в это время львы, которых удерживают фрицы, смотрят на них жадными глазами!

После нервного напряжения смех был для них лекарством.

Внизу, на площади и набережной, собирали трупы немцев и французов и увозили раненых в центральный госпиталь.

Остаток дня был посвящен телефонным звонкам в парижские гостиницы. Безрезультатно: «У нас нет ни мадам Дельмас с ребенком, ни дам, привезенных этими господами». Обе сестры готовы были сдаться.

– Попробуй еще в эту: отель «Режина», Опера 74–02, – посоветовала Леа. – Потом позвони тете Альбертине, чтобы узнать, не нашла ли она каких-нибудь следов.

Лаура набрала номер, ей ответили и попросили подождать, пока они справятся о Франсуазе.

– …Алло… Да… Это она… Передайте ей трубку… Почему невозможно?.. У вас приказ?..

Леа вырвала трубку у нее из рук.

– Позовите мадам Дельмас… Плевать мне на ваши приказы, позовите ее… Алло… Алло… Кто у аппарата?.. Лейтенант… Лейтенант, позовите мадам Дельмас… Я ее сестра… Она мне сама позвонит?.. Точно?.. Мы очень волнуемся… Спасибо.

– Слава Богу, мы ее нашли!

– Да, но мы не смогли поговорить с ней. Я надеюсь, что этот немец не солгал и передаст ей нашу просьбу. Я возвращаюсь домой. Ты идешь со мной?

– Нет, я предпочитаю остаться здесь. Держи меня в курсе.

Сопровождаемая одним бойцом ФВС, Леа очутилась на другой стороне площади Сен-Мишель. Юноша расстался с ней перед книжным магазином «Клаврей».

После криков и стрельбы в Латинском квартале улицы Жакоб и Университетская казались островком спокойствия. Шарль встретил ее радостными криками.

От Франка она принесла пол-литра молока, несколько кусочков сахара, хлеб и мясо, всеми этими сокровищами завладела Эстелла.

Потянулось томительное ожидание.

Около десяти часов вечера, когда наконец зазвонил телефон, Леа и ее тетки с радостью узнали, что по лондонскому радио сообщили об освобождении Парижа!.. В тот же момент автоматная очередь разорвала тишину этого спокойного квартала. Альбертина де Монплейне провела ладонью по лбу и произнесла неподражаемым тоном:

– Они, кажется, плохо информированы, эти господа из Лондона.

– Но если они так говорят, значит, это правда, – разыграла наивность Лиза, железно верившая радиоголосам.

Вновь зазвонил телефон.

– Алло… Это ты, Франсуаза?.. Все хорошо?.. Почему ты не приехала сюда?.. Алло, алло, не прерывайте… Ты слышишь меня?.. Ты позвонишь завтра?.. Я тоже тебя целую… До завтра, спокойной ночи…

Леа повесила трубку с тревожным чувством. Франсуаза не должна была оставаться там. В любой момент отель «Режина» мог быть атакован. Завтра она отправится за своей сестрой.

Несмотря на тревогу, она быстро заснула.